Долинго Борис. Прерванный полёт

Долинго Борис Анатольевич
Прерванный полёт

   "... Если б знали вы,
   Как мне дороги
   Эти тихие вечера..."
 
   Песня лилась плавными волнами, словно мягко и бережно ухаживала за душой, как шампунь в рекламе - за волосами. Только Карлин знал, что и то, и это - брехня.
   Карлин подошёл к радиоточке и выключил набивший оскомину "Маяк". Почти уже старинная песня в очередной раз вызвала, а точнее, поддержала у него чувство острого неудовлетворения жизнью. Был именно такой вечер: тихий, пустой и одинокий. С чего бы он был дорог Карлину? Особенно после такой критической статьи, что прочитал сегодня в Сети.
   Собственно, дело, конечно, не в песне, не в вечере и даже не в статье. Дело в самой жизни, удовлетворения от которой, действительно, не было, нет и, судя по всему, не будет. "Уж такой я идиот, - подумал Карлин, - столько лет на свете прожил, а на уровень удовлетворения не вышел, не получил его, это самое удовлетворение".
   - Да, Женя, - сказал Карлин вслух, - жизнь - как минет: делают практически все, а истинное удовлетворение мало кто получает.
   Ведь если залезть поглубже в черепки 99,99% людей, топчущих бренную землю, то и там обнаружится то же самое неудовлетворение. Неудовлетворение тем, что не сумел квартиру большую заиметь или коттедж построить, машину хорошую купить, должность получить или своё дело открыть. Наконец, даже детей добропорядочных вырастить не сумел. Жизнь, одним словом, прожить достойно не сумел, достичь чего-то, что важным считается....
   Спроси, правда, любого прямо, в лоб: а что такое, по-твоему, "прожить жизнь достойно"? И, ведь, никто не скажет, если честно отвечать будет.
   Само собой, на каком-нибудь юбилее все будут пыжиться и заявлять, что жизнь удалась, что многое достигнуто, что дети - золото, что друзья вокруг верные, и так далее, и тому подобное. Самое любопытное, что в большей степени это относится к мужикам: женщины, хоть и менее логичны по жизни, зато более конкретны вот в таких конкретных вопросах, и это, возможно, единственный случай, когда женщины не соврут.
   "Да, что это я? - подумал Карлин. - Жизнь не удалась, конечно, но это не повод.... А, собственно, почему не повод?"
   Он помотал головой и отошёл от окна шестнадцатого этажа. За стеклом опускались сентябрьские сумерки - сумерки дня, сумерки сезона, сумерки года, сумерки жизни.
   "Опять ты за своё...."
   Открутив крышку пластмассовой канистры, в которую заранее набирал воду через фильтр, Карлин наполнил чайник и поставил его на плиту.
   "Ну-ну, - снова насмешливо сказал внутренний голос, - Здоровье бережём, сдохнуть от плохой воды боимся".
   - Пошёл ты в задницу! - снова сказал Карлин вслух. - Сколько проживу, столько и проживу. Не твоё собачье дело!
   "Конечно, не моё. Твоё это дело. Но ты прикинь, чего достиг-то? Семью развалил, в творчестве, ради которого пожертвовал семьёй, ни хрена не добился. Подыхать будешь, одним словом, в одиночестве, на своём шестнадцатом этаже - к тебе, вон, даже старые друзья давно не ходят"".
   - Заткнись, сволочь, - угрюмо и негромко сказал Евгений, доставая из холодильника бутылку водки - не дорогую (не было у него денег на дорогую), но вполне приличную, не палёную.
   Поставив бутылку на кухонный столик, Карлин прислушался: внутренний голос молчал. Понятно, и эта скотина выпить хочет - лишнее подтверждение тому, что все преследуют личные интересы, даже так называемая совесть.
   Вернувшись к холодильнику, Евгений вынул початую банку украинских маринованных огурцов и кусок чуть заветренной краковской колбасы. Налил солидную рюмку грамм на пятьдесят, хлопнул и закусил огурчиком. В общем, с юбилеем новой жизни!
   Ровно десять лет тому назад в такой же сентябрьский день (впрочем, пардон, сейчас уже был глубокий вечер) Карлин увидел на прилавке книгу, которая перевернула его жизнь. Впрочем, возможно, перевернул её он сам, и весьма задолго до этого. Суть в том, что книга эта была написана человеком, с которым они вместе задолго до этого впервые опубликовались. И вот, тот парень сумел многое за прошедшее время, а Карлин ничего. С того самого дня Евгений всю свою жизнь стал подчинять именно этой задаче: писать как можно больше...
   Правда, хотел бы он посмотреть на человека, который бы тарабанил на так называемой основной работе, никак не связанной с литературой, да ещё при этом и писал - напряжённо, много, качественно. Ещё давно в автобиографии такой известной личности, как Джек Лондон, Евгений прочитал, что бывали времена, когда тот, якобы работал до полуночи на какой-то фабрике, затем приходил домой и писал до четырёх утра, после чего снова шёл на работу, кажется к восьми.
   Карлин запомнил, как сильно тогда начал комплексовать, понимая, что ему, например, такой ритм ни за что не выдержать. Какая же сила таланта нужна, чтобы позволять организму так вкалывать! И надолго отбросил идею написать чего-то быстро и, к тому же, путное. А через много лет Евгений прочитал слова Бернара Шоу о том, что, читая биографии известных личностей, следует помнить, что правда никогда не годится для опубликования. Эх, пораньше бы ему встретить эти слова, меньше бы мучался!
   Ведь вот даже и сейчас, спустя век после Джека Лондона, если людям платят на работе более или менее приличные деньги, то, значит, работа не происходит с девяти до шести - день, как правило, реально не нормированный. Всё подчинено торговле, его величеству Потребителю, а, точнее, Прибыли. Это значит, что работать нужно как можно дольше, и, желательно, максимум с одним выходным.
   Ей Богу, Евгений, убеждённый антикоммунист, так сказать, стал даже иногда ностальгически вспоминать времена КПСС, когда уважаемым человеком был простой продавец, а так называемых хозяев, предпринимателей, вообще, вроде, и в помине не было. Ясно, что какие-то хозяева жизни были и тогда, как же без таковых, и они тоже что-то предпринимали, чтобы таковыми становиться, но это не было так ярко выпячено, как сейчас. А в наше время любой, работающий в торговле менеджер или наёмный директор, является просто пешкой, о которую потребитель быстро научился вытирать ноги, и на кого хозяин валит всю вину за недостаточно эффективный оборот и низкие продажи. И, вообще...
   Засвистел чайник. Карлин осуждающе посмотрел на него и выключил газ.
   Да и чёрт с ними со всеми! Налив ещё рюмку, Евгений выпил и хлебнул из початой бутылки с минералкой, выдохнувшей уже почти весь газ. Посмотрев на бутылку, он налил воды в пустой стакан, стоявший на столе.
   Итак, итоги прошедших лет: жена и дочь ушли, квартиру разменяли, и Карлин оказался на шестнадцатом этаже панельного дома. Дочь, даже ни разу не позвонила ему после Нового года. Может, и правильно: не он ей шмотки, в основном, покупал, не он платил за её учёбу в институте, а мама, которая всё делала в жизни правильно. Вот такой вот итог.
   Впрочем, с другой стороны, за последние четыре года в солидных центральных издательствах издано четыре романа Евгения Карлина, которые с допечатками принесли ему, страшно даже сказать, аж, почти шесть тысяч долларов. На прежнем месте это был его заработок чуть больше, чем за полугодие!
   Зато любимым делом, в конце концов, занялся, уже хорошо.
   Обидно: сами-то книги неплохо продаются, а оплата вот такая. Ну, что делать, он всё ещё считается начинающим автором, а таким и платят соответственно. Было бы "имя", получал бы куда больше. Время нужно, чтобы его себе сделать, это "имя", однако в его годы просто взлётная полоса уже намного короче, не успеешь разогнаться, даже если у тебя и силы покаесть.
   Евгений снова налил и выпил. "Нет, совсем неплохая водка, - подумал он, - хотя и стоит недорого".
   Самое смешное, что пока семья была цела, Карлин думал, что ему мешают писать его домашние, а когда разбежались, вообще всё остановилось - уже второй год мусолит один роман. Или дело не в этом? Как-то приятель Карлина врач Борька Долгов сказал, что у любого автора есть "критическая масса" более или менее сильных во всех отношениях крупных произведений, скажем, романов, которые тот может написать: кто-то слепит десять, кто-то пять, а кто-то - и ни одного. Так что Карлин ещё не так плох, хе-хе: большинство людей вообще ничего не пишут. Кстати, Долгов утверждал, что нет ни одного автора, хоть из классиков, хоть из новых, кто написал бы больше дюжины стоящих вещей: всё, что больше двенадцати, уже лажа и пережёвывание старых мыслей. Таким образом, рано или поздно любой автор исписывается, и, вполне возможно, что Евгений Карлин исписался после четвёртого романа.
   Собственно, Карлин стал подозревать это уже довольно давно, потому и решил отпраздновать десятилетие именно так.
   "А правильно твоя жена говорила, что ты псих", - снова вякнул внутренний голос.
   - Сам козёл, - грубо сказал Евгений и ещё раз выпил.
   Захватив бутылку водки и стакан с минеральной водой, он вышел на лоджию и, не включая там свет, отворил оконную раму. Лёгкий ветерок ворвался в пространство бетонного блока и чуть пошевелил волосы.
   Евгений пригладил шевелюру, легонько почесав намечающуюся на макушке лысинку. Вот, даже плешивость прогрессирует. Хотя всё ещё не так уж плохо: у кого-то такие штуки лет в тридцать уже вовсю сияют, а у него - только сейчас. Всё нормально, радуйся! Опять же, как говорит Борька, переиначивая выражение какого-то известного клинициста, все мужчины лысеют, но не каждый доживает до этого. Клиницист говорил про всех людей вообще и имел в виду такое заболевание, как рак. Медики шутят, называется - у них чувство юмора особое.
   Карлин достал сигареты и закурил, облокотившись на перила. Далеко внизу в темноте маячили разрозненные фонари на тротуарах. Было очень тепло для конца сентября, сыровато, но тепло - градусов пятнадцать, если не больше.
   Пьяновато щурясь, Карлин посмотрел на градусник, укреплённый на фрамуге: так и есть, пятнадцать. Идеальный вечер для... для подведения итогов, скажем так. Итоги неутешительные, мало чего обещающие, и подведение будет соответствующим.
   А, может, он слишком драматизирует ситуацию, и всё не так уж ужасно? В конце концов, он физически здоров, впереди, если повезёт, есть лет двадцать пять-тридцать сознательной, без маразма, жизни, так что можно успеть сотворить ещё книг восемь стоящих, чтобы в максимальный норматив хотя бы уложиться.
   "Раньше надо было начинать, - снова вылез как червяк из яблока внутренний голос. - Шедевры в твоём возрасте уже не пишут, значит, и ты не напишешь. Вот ведь, ничего за год написать не можешь, а никто не мешает, над душой не стоит. Значит, исчезли юные грёзы, пропал задор, так сказать".
   И ответить ему нечего, гаду. Возможно, он и прав.
   А чего Карлина не устраивало в той прошлой жизни, жизни нормального обывателя, которой живёт большинство "нормальных" людей? Жил бы себе, поживал. Работа была достаточно стабильная - на "мерс", конечно, не хватало, но ту же несчастную "ладу" раз в несколько лет, как положено, мог менять. Семья была, квартира большая, прилично обставленная. Так бы и жил, радовался.
   Вырастил бы окончательно дочь, выучил бы, замуж выдал, потом внуки бы появились. Потом сдох бы, точнее, - чего уж так грубо? - просто умер, а они иногда ходили бы на могилу с цветами по соответствующим датам. Пока не надоело бы, и не забыли. М-да...
   "А так у тебя четыре романа напечатаны, - мягко и совершенно без иронии сказал внутренний голос. - Достижение. Сам же стремился!"
   - А хотя бы и так, - огрызнулся Карлин.
   "А почему так нервно" - ехидно поинтересовался он. - Ты сердишься, Цезарь, значит, ты не прав!"
   "Сволочь, как он меня достал!" - подумал Евгений.
   Он сделал пару солидных глотков прямо из горлышка и запил водой. Всё, пора, пора подводить итоги, и этот навязчивый внутренний голос замолчит навсегда. Конец всё равно один, а так все проблемы снимаются, и, прежде всего, проблемы с самим собой.
   Зазвонил телефон. Некоторое время Карлин стоял и слушал. На пятом звонке всё-таки пошёл в комнату и снял трубку.
   - Алё, - сказал молодой мужской голос, - а Наташу можно?
   "Не только можно, но и нужно, а ещё нужно здороваться, - хотел сказать Евгений, но вслух только неприветливо поинтересовался:
   - Вы какой номер набираете?
   Парень назвал - расхождение было в последних цифрах.
   - Не туда попали, - констатировал Карлин.
   С того конца провода раздались гудки отбоя. Секунду Евгений стоял, держа трубку в руке, потом с нервической аккуратностью положил её и вернулся на лоджию.
   - Наташу ему, - проворчал он. - Наташу...
   И почему-то после этого звонка ему стало проще. Ещё разок приложившись к бутылке, Карлин глубоко вдохнул, выдохнул, залез на перила и спрыгнул вниз.
   Всё, враз разобрался со всем: с творческими муками, с неумением определиться в жизни, с пустотой впереди, и даже с начинающейся лысиной, наконец. От ощущения падения, судорогой сводящего живот и от несущейся навстречу темноты влажного воздуха ему стало страшно, а глаза сами собой закрылись, возможно, ещё и инстинктивно, чтобы не выдавливало слёзы. Где-то довольно далеко просигналил автомобиль...
   Шестнадцать этажей, это примерно пятьдесят метров, лететь секунды три-четыре, но как же медленно тянется время! Глаза, конечно, открыть страшно, не хватит у него силы воли, чтобы открыть глаза.
   В воздухе Карлин начал переворачиваться, а колени его сами собой подогнулись, словно принимая сидячее положение. Неожиданно он почувствовал, что вокруг стало гораздо теплее, и, кстати, свист воздуха прекратился!
   Карлин открыл глаза и обнаружил, что сидит на табуретке за кухонным столиком на собственной ярко освещённой кухне. Можно было подумать, что всё предыдущее он переживал в слишком распоясавшемся воображении, если бы не одно важное обстоятельство: бутылки водки и стакана с минералкой на столе не было!
   В общем-то, и это вполне позволительно было бы списать тоже на воображение, если бы не наличие за столом напротив Карлина молодого мужчины. Он сидел на второй табуретке, слегка привалившись спиной к холодильнику, как к спинке кресла. Одет незнакомец был в дорогой с виду костюм и белую рубашку, а прекрасно в тон подобранный галстук с золотой булавкой делал его похожим на топ-менеджера солидной фирмы. Сходство с подобным деловым человеком придавал запах дорогого одеколона, а также взгляд - уверенный и довольно жёсткий.
   Внутренний голос молчал, поперхнувшись, а посему Евгений сам сказал себе, что, по-видимому, у него что-то с головой. Возможно, бывшая супруга была права, называя Карлина психом.
   - Вы кто? - борясь с неожиданной сухостью во рту, сипловато спросил Евгений.
   Молодой человек посмотрел прямо на него каким-то уж слишком умудрённым взглядом и усмехнулся одним уголком рта.
   - Хороший вопрос, Евгений Витальевич. Главное, по существу и очень оригинальный.
   - Погодите... - Карлин помотал головой, зачем-то озираясь вокруг. - Я же... Нет, крыша едет, что ли? Я что, так тут и сидел?...
   - Отнюдь! - Незнакомец покачал головой, чуть поглаживая подбородок. - Вы реально сиганули со своего шестнадцатого этажа.
   - Но тогда как...
   - Вы оказались снова тут? Надеюсь, следуя формальной логике, вы понимаете, что благодаря моему вмешательству. Предвидя кое-какие вопросы с вашей стороны, скажу, что если бы вы были законченным самоубийцей, я не стал бы устраивать эту промежуточную встречу. А так, поскольку вы самоубийца не законченный, колеблющийся, обладающий значительным остаточным потенциалом, да ещё совершивший своё деяние под воздействием вещества, не вырабатываемого вашим организмом, коим является алкоголь, я обязан провести с вами нечто вроде беседы и предоставить вам варианты действий на выбор.
   Карлин тупо смотрел на него, а потом покосился в коридор на входную дверь. На грабителя гость не был похож совершенно.
   - Нет-нет, как вы понимаете, дверь заперта, всё в порядке, - поспешил заверить молодой человек.
   - Как же вы сюда попали? - без обиняков спросил Евгений.
   - Способов великое множество, но, поскольку у вас было открыто окно на лоджии, то попал вместе с вами через лоджию. Поверьте, без необходимости у меня даже нет возможности прибегать к излишним чудесам.
   - А бутылка где? - задал новый гениальный вопрос Карлин.
   Молодой человек пожал плечами под дорогим пиджаком.
   - Да там же, где вы её и оставили. Сходите и посмотрите.
   Карлин машинально кивнул и не слишком хорошо сгибающихся ногах пошёл через комнату на лоджию.
   - Сейчас я вернусь, а на кухне никого не будет, - пробормотал он себе под нос.
   Его почему-то начинал бить лёгкий озноб, а внутренний голос стойко молчал, словно никогда и не просыпался.
   Почти что опустевшая бутылка и стакан с водой стояли на большом ящике, служившем на лоджии столом. "Ничего себе, - с удивлением подумал Евгений. - "Неужели я столько успел вылакать?"
   Осторожно подойдя к окну кухни, которое выходило прямо на лоджию, он заглянул внутрь. Молодой человек по-прежнему сидел на табуретке. Словно почувствовав взгляд Карлина, он повернул голову и легонько помахал пальчиками. Евгений ещё какое-то время смотрел на него через стекло, а потом собрал питейные принадлежности.
   - Будете? - напрямик спросил он, возвратившись на кухню и кивая на остаток в бутылке.
   - Мне практически ничего не запрещается, почему бы нет? Только давайте обновим сию выпивку...
   Он протянул руку, и Карлин даже не успел заметить, как на столе вместо скромной поллитровки местного ликёроводочного завода оказалась бутылка "Танкверей Стерлинг". Такую водку Евгений пил один раз в жизни - на юбилее старого приятеля, очень преуспевающего бизнесмена.
   Карлин почему-то тут же посмотрел на свою тарелку с огурцами и не ошибся - тарелка превратилась в просторное блюдо со множеством маленьких бутербродов-канапе, каждый из которых напоминал ювелирное изделие.
   - От вас серой не пахнет? - поинтересовался Карлин, наклоняясь к молодому человеку и втягивая воздух ноздрями; серой не пахло.
   - Волшебство? - уже удручённо спросил он.
   - Нет, вовсе нет.
   Карлин понюхал ещё раз:
   - А одеколон-то какой? "Хуго Босс"?
   - Обижаете, - чуть пожал плечами гость, аккуратно сворачивая пробку с бутылки, - это куда лучший одеколон.
   Евгений помотал головой:
   - Слушайте, давайте, всё-таки, объяснимся. В этой ситуации ко мне мог придти только дьявол. Вы - это он? Мефистофель - это вы?
   Молодой человек усмехнулся тепло и совершенно по-людски:
   - Если вам удобно считать так, то - пожалуйста. Суть не в этом.
   - Что же, значит, религии, правы?
   - О-о! - На лице гостя появилась гримаса то ли сожаления, то ли брезгливости. - Когда я нахожусь здесь, все мои знания, по большому счёту, сильно ограничены, но могу сказать, что любая религия - искажение сути вещей до неузнаваемости. Дело в том, что в течение многих лет кое с кем из людей, как, например, с вами, мне приходится встречаться. Так было и много веков тому назад, и отсюда пошли все искажения сути, выражающиеся в возникших религиях. Что делать, видимо, издержки технологии, но это также не имеет значения.
   - Ну, хорошо, кто-то там из древних воспринимал это как религию, а что же современные и более просвещённые люди - совсем молчат?
   - Да, более просвещённые, действительно, молчат. Вот вы, например, не станете же создавать новое религиозное учение, только из-за того, что пообщались со мной? Не сомневаюсь, не станете, и даже просто рассказывать об этом никому не станете - сумасшедший дом далеко не то место, где вы стремитесь оказаться, пока живёте среди людей.
   - Хорошо, допустим, не стану. Но что будет там? И, вообще, если уж на то пошло, где это - там?
   Гость и, возможно, спаситель Карлина снова улыбнулся. Чёрт (чёрт!), если бы он не был таким безупречно-гладким и не был бы так похож на преуспевающего и при этом хорошо образованного "нового русского", то его улыбка даже нравилась бы Евгению.
   - Понимаете, если вы окажитесь там, - сказал он, наливая водку в элегантные хрустальные рюмки, невесть откуда взявшиеся на столе, - возврата уже категорически не будет. Но у меня сейчас нет информации о том, что будет там, я сам просто не знаю этого. Я знаю только, что даже расскажи я, что ожидает вас с той стороны, вы всё равно не поверите, а когда сами узнаете, то уже никак не сможете рассказать никому, из остающихся здесь. И даже, если бы смогли, то не стали рассказывать. У вас уже будут иные интересы.
   - Красиво обстряпано! - Карлин почти с восхищением покачал головой.
   - Не более красиво, чем любая истина. Ваше здоровье! - Гость поднял рюмку, и Карлин машинально сделал то же самое.
   Они выпили и Евгений, признаться, с удовольствием взял бутербродик с балыком. Прожевав и проглотив, он снова задал вопрос:
   - Кстати, а как же Вас всё-таки зовут?
   Молодой человек чуть косо посмотрел на Карлина мимо шпажки с наколотой на неё маслинкой, которую он почему-то нюхал как цветок. Затем он съел ягоду, непринуждённо сплюнул в ладонь и положил косточку на стол.
   - Поверьте, это не имеет никакого значения. У вас на языке вертится имя Мефистофель - пусть будет в качестве условного. Оно, например, нравилось Гёте.
   - Значит, Фауст?...
   - Ну, конечно! А с кого бы он ещё писал этот образ? Конечно, с самого себя! Только напридумывал много, чего не было. Творчески развил, так сказать, но задачу выполнил.
   - Какую задачу? - живо поинтересовался Карлин.
   - Свою задачу, задачу одного из вариантов определения смысла жизни.
   - Н-да? - с сомнением сказал Евгений. - И что же, Гёте познал смысл жизни? Что-то я не уверен, что его "Доктор Фауст" - учебник по смыслу жизни...
   - Вы читали это произведение? - спросил гость.
   - Целиком нет, - признался Карлин, - только по разделу в школьной хрестоматии когда-то давно.
   Мефистофель, если это был он, усмехнулся:
   - Как же вы можете судить? Кое-что насчёт смысла жизни в действии он познал. Впрочем, дело не в этом. Смысл жизни - такая штука, которую каждый открывает для себя сам, и только сам. Никто не сможет объяснить другому, в чём этот смысл. Президент страны и, скажем, ассенизатор, академик и продавщица овощного ларька, директор завода и уборщица, врач и убийца - каждый сам определяет для себя смысл своего существования.
   - Да ну? - Карлин с сарказмом приподнял бровь. - Прямо вот так вот определяют? Постулаты выводят?
   - Зачем же так утрировать! Подавляющее большинство людей, делают это совершенно бессознательно. Большинство, к тому же, делает всё неправильно, но даже так неявно определяя для себя смысл жизни, они выполняют своё предназначение. Кому-то предназначение - выстроить город, а кому-то - убирать мусор в этом городе. И так далее, и тому подобное.
   Несколько секунд они молчали, и Карлин переваривал услышанное. Бред какой-то, но зачем же он сюда явился? Учить его определять смысл жизни?
   - Хм, хорошо, - наконец, хмыкнул Евгений, нарушая молчание. - Скажите мне мой гость, Мефистофель, есть всё-таки, Бога или нет?
   - Да ну что вы, в самом деле! - сокрушённо сказал гость, поправляя галстук. - Я уже говорил, что для вас сейчас это не имеет никакого значения. У вас есть я.
   - Но вы, всё-таки, дьявол?
   Мефистофель вздохнул, словно разговаривал с непонятливым ребёнком:
   - Отрешитесь от ложных, повторяю, совершенно ложных стереотипов! Для вас важно, какие варианты действий есть у вас. Давайте разберёмся с этим.
   - Кажется, понимаю, - усмехнулся Карлин. - Мне, как самоубийце, придётся подписать с вами какое-то соглашение! Какое?
   Его ночной посетитель чуть склонил голову на одно плечо и мелко покачал ей, тоже улыбаясь. Похоже, он явно забавлялся.
   - Угу, - сказал он, вдруг притворно-жёстко взглянув Карлину прямо в глаза. - Подписать! Кровью!... Бросьте, Евгений Витальевич, это такие же выдумки, как и всё остальное. Ладно, давайте перейдём, наконец, к сути дела. Забудьте про Бога, Дьявола и иже с ними. Считайте, что сейчас есть только вы, сделавший то, что сделали, и я, дающий вам некоторую альтернативу.
   - Допустим, но почему вы это делаете?
   Гость всплеснул руками.
   - Я и пытаюсь ненавязчиво это объяснить в пределах моей компетенции. Давайте-ка выпьем ещё по рюмочке...
   Карлин хотел, было, спохватиться, что с учётом предыдущего ему уже, пожалуй, хватит, но вдруг понял, что хмеля-то у него - ни в одном глазу. Что ж, выпьем, так выпьем!
   Они выпили, и неизвестный с псевдонимом Мефистофель продолжал:
   - Вопрос, почему я это делаю, не должен вас беспокоить. Воспринимайте всё как данность. Я прихожу к людям...
   - Ага, значит, вы ко многим приходите? - перебил Карлин, выуживая с блюда бутербродик.
   Мефистофель недовольно махнул рукой, словно приказывая ему помолчать.
   - А разве это не ясно?! Так вот, я, в частности, прихожу к людям, которые пошли на решительный шаг, прерывая своё земное бытие, но при этом не истратили весь душевный потенциал, не выполнили своё предназначение. К людям, которые решаются уйти из жизни по минутной слабости, эпизодическим обстоятельствам, и тому подобное...
   - К Гёте вы пришли именно в такой момент?
   - Дался вам этот Гёте! Я прихожу к людям в самые разные моменты. И не только к писателям, но, бывает, даже к сантехникам прихожу. Правда, гораздо реже.
   - Хорошо, а как было, например, с Пушкиным? Да - с Пушкиным! А с Хэмингуэем или с Маяковским?
   - Давайте не о всех сразу! К тому же, вы разные случаи называете, хотя, что любопытно, роднит их одна, но весьма важная черта: я ни к кому из них не приходил в последний час - они свои миссии выполнили на сто процентов. И, уверяю вас, поверьте, не в этих людях дело, дело сейчас в вас.
   - Да, уж, скажите, интересно ведь! Как, допустим, с Пушкиным было? Или вам нельзя раскрывать профессиональные секреты?
   - Отнюдь, какие там секреты от вас уже сейчас? Могу и сказать. Пушкин вам, конечно, особо близок, как национальная гордость. Так вот, в последний час после Чёрной речки я к нему не приходил, но пару раз его горячую голову спасал от пуль, под которые он сам подставлялся.