Шендон покачала головой:
   – Это единственная дорога. Потому здесь и проложили мост.
   – Какова ширина моста? – поинтересовался Алекс.
   – По нему проедет обычная автомашина, но на тракторе Роб проезжал через крик, не пользуясь мостом.
   – Сначала я переберусь на тот берег, – сказал Консидайн женщинам, – а там уже разберусь, что делать дальше.
   Он достал из багажника «ровера» длинную веревку, свернул ее и завязал петлю. Сделав лассо, Алекс вошел по колено в воду и начал набрасывать петлю на колесо вездехода, пока одна из попыток не оказалась удачной. Натянув веревку, он привязал другой конец к трактору.
   Женщины молча следили за его ловкими движениями, словно он выполнял свою обычную работу. Однако, когда Консидайн проверил прочность натяжения веревки и ступил в воду, Ианта с волнением окликнула его:
   – Алекс!
   Тот на миг обернулся, но ничего не сказал, лишь ободряюще улыбнулся одними губами. Держась за веревку и преодолевая сильное течение, Консидайн дошел почти до середины крика, погрузившись в воду по шею. Он поплыл, придерживаясь за веревку, пока не преодолел самый глубокий участок. Когда снова появилась возможность идти по дну, он торопливо выбрался на противоположный берег.
   Потом выбил кулаком окно вездехода, открыл дверцу и вытащил Роба из кабины. Фермер тихо простонал, открыл глаза и снова закрыл их – он находился в полуобморочном состоянии. Алекс заметил кровь на голове Роба, видимо, тот ударился о стенку кабины. Рана была неопасной, но Роб не смог бы перейти крик, даже если ему помочь.
   Консидайн отвязал веревку, уперся в крышу и, раскачав вездеход, несколькими сильными толчками поставил его на колеса. Затем затащил фермера в кабину, сел за руль и захлопнул дверцу.
   Он знал, что рискует, но чувство опасности лишь придавало ему сил и уверенности. Алекс повернул ключ и включил зажигание: судя по работе мотора, вездеход в порядке. Если случится худшее и машина застрянет посреди крика, то можно успеть вытащить фермера из кабины и проплыть с ним пару метров, пока ноги не нащупают дно.
   Стоявшие на другом берегу женщины увидели, как вездеход въехал в воду, погружаясь все глубже и отбрасывая в стороны пену и брызги.
   – Твой Алекс – бесстрашный человек, – сказала Шендон. – Если бы не он…
   – То, что делает Алекс, – безрассудство, – перебила ее Ианта, не веря, что все кончится благополучно.
   Вездеход добрался до середины крика и скрылся под водой, но через мгновение вынырнул и продолжил движение. Когда до берега оставалось не больше двух метров и из воды показались колеса, мотор закашлял и заглох. Машина стала. Обе женщины бросились к открывшейся дверце и помогли Консидайну вытащить Роба.
   – Он расшиб голову, – кратко сообщил Алекс, – перенесем его в «ровер».
   Миссис Шендон обняла мужа и прижалась к нему, а Ианта и Алекс удерживали его на ногах.
   – Ианта, – Консидайн рассмеялся с выражением триумфа на лице, – ты стоишь в воде?!
   – Да, и мне не страшно, – призналась она, – главное, что с тобой все в порядке.
   Он наклонился к ней, и их губы слились в коротком горячем поцелуе.
   Все худшее осталось позади. Роба перенесли на заднее сиденье «ровера», над мужем уже колдовала миссис Шендон, накладывая ему повязку. Рядом с хозяином, часто дыша и высунув язык, лежала Бонни.
   Ианта села за руль «ровера», дожидаясь, когда Алекс привяжет к вездеходу трос. Как только Консидайн закончил все приготовления и залез в кабину трактора, она включила зажигание. Ианта вела машину к ферме, следя в зеркальце заднего вида, чтобы трактор и взятый на буксир вездеход не отставали.
   Когда они подъехали к дому фермеров, Роб уже пришел в себя. Его уложили в постель и сменили повязку.
   – Как же это меня угораздило? – удивлялся он. – Я даже не помню, когда и обо что ударился.
   – И хорошо, что не помнишь, – успокаивала его жена, – тебе не нужно думать о плохом. Как только ливень утихнет, я отвезу тебя в больницу.
   – Но ведь я здоров! – протестовал Роб.
   – А как же быть с потерей памяти? – спросила Ианта.
   Все четверо дружно рассмеялись.
   – Миссис Шендон, – уже серьезно произнес Алекс, – ваша машина пусть останется в моем гараже, можете забрать ее, когда захотите. А сейчас нам пора домой, пока дороги окончательно не размыло.
   Алекс и Ианта отказались от предложенного чая и ночлега и, распрощавшись с четой Шендонов, отправились в обратный путь.
   Светало, и ливень немного ослаб, словно за ночь истратил все силы. Ехавшие в «рейнджровере» мужчина и женщина испытывали прилив энтузиазма оттого, что так удачно выручили беднягу-фермера и его жену. И все же Ианта чувствовала, что невидимая преграда, на некоторое время разрушенная совместной борьбой со стихией, вновь возникла между ними. Молча сидевший за рулем Консидайн продолжал оставаться для нее таким же скрытным и недоступным, как и прежде.
   Еще вчера Ианта убеждала себя, что испытывает к Алексу не более чем влечение, вызванное его исключительной привлекательностью, а также ее собственным сексуальным голодом. Но после того, как он бесстрашно и хладнокровно преодолел водный поток, спасая фермера, а затем так горячо поцеловал ее, она осознала, что сексуальное желание уступило место какому-то новому чувству, радостному и всеобъемлющему, о котором не могли сообщить ничего вразумительного ни ее ум, ни ее жизненный опыт.
   С влечением можно легко справиться: проигнорировать его, и оно постепенно исчезнет. Но если это любовь – сложное смешение разнородных желаний, страстей и надежд, объединенных в неодолимую тягу к незнакомому и вдруг ставшему близким тебе человеку?! Нет, только не любовь, с этим чувством бороться бесполезно, ибо сразу подпадаешь под манящие и страшные своей неотвратимостью чары, подобные гипнозу, что влечет цыпленка навстречу змеиной пасти…
   – Сегодня ты смогла войти в воду и даже не заметила этого.
   Ианта вздрогнула, Алекс прервал ее путаные размышления.
   – Что? – спросила она.
   – Теперь ты можешь спокойно заходить в воду?
   – О, я хотела бы надеяться, что это так. Наверное, сегодня ночью я забыла о своих страхах. А как ты перенес купание?
   – Отлично. Теплая вода, теплый дождь.
   – Может, тебе стоило одолжить сухую одежду?
   – За меня не беспокойся. Во-первых, я уже почти обсох, во-вторых, я закаленный и гораздо выносливее, чем тебе кажется.
   «Еще не слишком поздно, – успокаивала себя Ианта, – когда мы расстанемся, я смогу это перенести».
   Они приехали в дом Консидайна, переоделись и выпили горячего чая в гостиной. После столь богатой событиями и впечатлениями ночи спать не хотелось.
   – Нас так долго пугали мрачными прогнозами, – заметила Ианта, – а ураган-то, по всей видимости, уходит на юг и новых проблем нам не доставит.
   Алекс посмотрел на часы:
   – Я включу утренние новости.
   Телеведущий перечислил районы, которые подверглись незначительным наводнениям. Сообщалось об антициклоне, идущем с Антарктики.
   – Это утешительная новость, – обрадовалась Ианта, – скоро дожди прекратятся…
   – Тише!
   Она недоуменно уставилась на Алекса. Тот слегка побледнел, когда телеведущий обратился к очередной теме:
   «В Иллирии объявлено военное положение. Верные правительству войска применили силу против восставших, которые в свою очередь активно вооружаются. Иностранным гражданам рекомендовано немедленно покинуть страну».
   Алекс выключил телевизор.
   – Тебе налить еще чаю? – спросил он.
   – Нет, спасибо, – Ианта подозрительно взглянула ему в лицо, вновь ставшее непроницаемым. – Ты говорил, что в Иллирии погибли твои родственники. У тебя что, там кто-то остался?
   Он бросил на нее быстрый, обжигающий своей холодной отчужденностью взгляд:
   – Почему ты об этом спрашиваешь?
   – Ты проявляешь повышенный интерес ко всему, что там происходит.
   – Еще бы, – Алекс горько усмехнулся, – я сам иллириец.
   Ианта открыла рот от удивления, потрясенная его признанием.
   – Разве ты не догадывалась? – спросил Консидайн.
   – Нет. Я думала, ты итальянец.
   – Я рос в маленькой предгорной деревушке, пока мне не исполнилось десять лет. Тогда моего отца арестовали коммунисты, и нам с матерью пришлось скрываться. Мы нашли убежище в Австралии.
   Консидайн замолчал. Ианте хотелось услышать продолжение его рассказа, но внезапно ее поразила страшная мысль:
   – Ведь ты не собираешься туда возвращаться?
   Он молчал.
   Глядя теперь на Консидайна, она видела перед собой совсем иного человека, полного решимости свершить то, что предначертано ему судьбой, в которой для Ианты нет места.
   – Алекс, – она схватила его за руку, не в силах долее сдерживать свои чувства, – там начнется гражданская война!
   – Я мог бы ее предотвратить.
   – Каким образом? Ведь ты всего лишь человек. Да, у тебя есть деньги, которые дают власть, но там тебя просто убьют!
   Он положил ладонь на ее руку:
   – Сомневаюсь. Но в любом случае я должен поехать.
   – Ты не можешь быть в ответе за этих несчастных людей.
   – Я в ответе за них, – спокойно сказал Алекс.
   Невероятная догадка осенила Ианту:
   – Т-ты и есть… исчезнувший принц? Да?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

   – Нет, но я его сын. Я надеюсь, что мой отец погиб, – Алекс метнул строгий взгляд на ее побледневшее лицо, – иначе ему пришлось бы двадцать лет томиться в застенках режима.
   Ианта высвободила руку:
   – Но, если режим сменился три года назад, значит, политзаключенных освободили.
   – Нет. Когда правящая группировка пришла к власти, она объявила, что не содержит в тюрьмах политзаключенных. А политические преследования только ужесточились, всех недовольных бросили за решетку.
   – Значит, если ты возвратишься, тебя непременно убьют.
   Алекс промолчал, и Ианта нетерпеливо потребовала:
   – Ради Бога, объясни все, не мучай меня своей скрытностью, я должна знать!
   – Хорошо, – Консидайн тяжело вздохнул, – я не исключаю, что меня могут убить. Однако у меня будет гораздо больше доброжелателей, чем противников. Я наладил связи с влиятельными людьми и знаю положение дел: в Иллирии есть надежные силы, которые меня поддержат. На самом деле в стране царит анархия и режим не обладает реальной властью. Я знаю, что армия перейдет на мою сторону. Генералам нужна стабильность, они прислуживают режиму, потому что не видят никаких иных перспектив, которые бы привели к правопорядку. Если я вернусь, генералы сами сбросят правящую группировку и помогут мне сформировать надежное правительство.
   – Из верных и влиятельных людей? – спросила Ианта, пытаясь понять, что к чему.
   – Да. Есть многие, кто не потерял надежду, что Консидайн вернется и займет пустующий трон. У меня есть на это право – и наследственное, и моральное. Я владею огромным состоянием. Наш народ, да и те, кто сейчас у власти, понимают, что я ничего не выиграю, если возглавлю маленькую, обнищавшую и нестабильную страну. Мои желания совпадают с желаниями подавляющего большинства: я не хочу допустить дальнейшего кровопролития.
   – Но разве люди поверят тебе?
   – Меня признают. Я похож на отца; Консидайн – наша родовая фамилия. Меня лично знает достаточное число людей, и в народе давно ходят слухи, что наследный принц жив. Поэтому они и проводят демонстрации, и я чувствую ответственность перед ними. Как бы то ни было, я возвращаюсь не только для того, чтобы занять трон; королевские почести и привилегии меня не прельщают.
   – И все-таки разумнее не ехать в эту страну, – сказала Ианта, со страхом думая, что может ожидать Алекса, – никто не упрекнет тебя, если ты останешься.
   – Но это будет бесчестно.
   Она вздохнула и произнесла с долей сарказма:
   – Да. И безответственно. Ведь ты же очень ответственный человек.
   Консидайн усмехнулся:
   – Что поделаешь, таким меня воспитали. – Он поднялся. – Пойду в кабинет. Мне обязательно нужно позвонить Марку. Хочешь еще чаю?
   – Нет, я лучше прилягу. У меня разболелась нога.
   – Дать обезболивающее? – строго спросил он.
   – Нет, само пройдет.
   Ианта побрела в спальню, чувствуя себя совершенно разбитой. Раздевшись, она улеглась в кровать и завернулась в легкое покрывало. Заливший комнату утренний свет не помешал ей крепко уснуть.
   Ее разбудил негромкий, но настойчивый стук в дверь. Ианта открыла глаза:
   – Войдите.
   В комнате появился Консидайн, проговоривший с порога:
   – Ианта, сегодня вечером я…
   Вдруг он замолчал, остановившись у кровати и с жадным восторгом разглядывая Ианту. Она лежала в одной полупрозрачной сорочке, сброшенное во сне покрывало валялось на полу. Алекс не выдержал и воскликнул:
   – Какая ты стройная! А твои волосы, рассыпанные по подушке, напоминают лучи солнца. Среди морских дев ты самая красивая.
   Его комплименты звучали почти как обвинение. Ианта села и потянулась было за покрывалом, но передумала.
   – А ты самый красивый и желанный мужчина из тех, кого я встречала в своей жизни.
   – Это неразумно, Ианта.
   – Знаю.
   Консидайн присел на кровать. Трудно сказать, кто из них первым сделал движение навстречу другому, но уже в следующий миг Алекс накрыл Ианту своим телом. Его губы осыпали поцелуями ее рот, лицо, шею, голые плечи с такой ненасытной страстью, что женщине оставалось лишь с готовностью покориться его ласкам. Ее руки крепко обхватили его шею, губы жадно ловили каждый поцелуй. Алекс приподнялся, и его ладонь коснулась ее тела, скользнув по груди, по изгибу тонкой талии и округлому бедру. Тело Ианты невольно и нетерпеливо подалось навстречу его руке, призывая к более интимным ласкам. Пальцы Консидайна невзначай дотронулись до шероховатой кожи, где обозначилось начало шрама на ноге.
   – Нет! – неожиданно вырвалось у Алекса, и он, отпрянув от Ианты, соскочил с кровати.
   Он стоял над ней, тяжело дыша и растерянно глядя на покрывало, лежащее на полу. Ианта подобрала его и укрыла ноги.
   Она боялась посмотреть Алексу в глаза, желая в эту минуту только одного – чтобы он ушел, оставив ее в одиночестве переживать унижение и стыд.
   – Твоя нога тут ни при чем, – проговорил Алекс.
   – О, не беспокойся, – ответила она, возвысив голос, – я знаю, что шрам отвратительный. Но мне скоро сделают пластическую операцию, и он станет менее заметен.
   Резким движением Консидайн сорвал с ее ног покрывало и бросил на пол. Ианта закрыла глаза. Чего он хочет? Еще больше унизить ее?
   – К чему ты это сказала? – недоуменно поинтересовался Алекс. – Посмотри на меня.
   Она решилась поднять на него глаза, и он продолжал:
   – Любой мужчина, который отвергнет тебя из-за этого шрама, может считаться полным идиотом. Я понимаю женщину, страдающую от природного уродства или бездетности. Но, если ты переживаешь из-за такой мелочи, остальным вообще жить не стоит. Жалеть тебя может разве только тот, кто жил среди богов.
   Ианта немного пришла в себя и даже решилась на шутку:
   – Значит, ты признаешь, что я не богиня?
   – Нет, – парировал он, – ты всего лишь Ианта – океанская нимфа. Я знаю, что жалеть нужно мужчин, которым ты встретилась на пути.
   Однако Ианта, похоже, восприняла его шутку всерьез:
   – Значит, по-твоему, меня способен полюбить только простой смертный?
   – Я не понимаю, к чему ты клонишь. По-моему, ты просто расхандрилась.
   – Тогда почему ты отпрянул от меня, как от какой-то… скользкой жабы?
   Он посмотрел ей в глаза:
   – Я не хочу заниматься с тобой любовью, как уходящий на войну солдат, который старается получить как можно больше удовольствий, зная, что это в последний раз, – его слова звучали отчетливо и резко, как удары кнута, – я не могу тебе ничего предложить.
   Ни в настоящем, ни в будущем. Собственно, я зашел сообщить, что сегодня вечером уезжаю из Новой Зеландии.
   Ианта впервые поняла, что значит выражение «разбитое сердце». О, разве она сама не говорила себе, что их отношения не имеют будущего?
   – Да, я понимаю, – пробормотала Ианта, все еще отказываясь верить в окончание сказки, которую сама же и сочиняла, – не беспокойся за меня и не думай ни о чем. Ты мне очень понравился, но мы так мало знаем друг друга и между нами ничего еще не было…
   Ее голос ослаб, и она замолчала.
   – Значит, легко будет забыть? – с горечью спросил Консидайн. – Дай Бог. Я не буду заниматься с тобой любовью, потому что ты заслуживаешь большего, чем я могу дать.
   Но не думай, что я не испытываю к тебе влечения. Еще ни одна женщина не была для меня столь желанной, как ты.
   Он повернулся на каблуках и торопливо вышел из спальни, но его слова отозвались болью в душе Ианты. Неужели его нынешнее признание – это все, что она могла от него получить? Она поднялась с кровати и направилась в ванную принять душ. Оделась и вышла в гостиную.
   – Дождь кончился, – такими словами встретил ее Консидайн.
   – Да, – ответила Ианта, – и теперь я могу вернуться в свой маленький коттедж.
   – Собери вещи, я отвезу тебя.
   Они ехали по размытой дороге, замечая упавшие у обочины деревья и залитые водой луга и обсуждая масштабы ущерба, нанесенного ураганом. На подъезде к лагерю автомобилистов они увидели впереди упавшую на дорогу огромную ветвь. Алекс затормозил.
   – Останься в машине, – велел он Ианте.
   Она наблюдала, как Консидайн энергично оттаскивает ветвь на обочину, словно испытывая жадную потребность в физической деятельности.
   Коттедж Ианты оказался цел и невредим, так же как и соседский. Однако между домами валялась огромная кедровая ветвь, та самая, что нависала у Ианты над крышей. Она каким-то странным образом не повредила ни одно из строений. Ствол самого кедра треснул, еще несколько веток сломалось, на их месте торчали уродливые обломки.
   – Попроси кого-нибудь спилить дерево, – сказал Консидайн.
   – Хорошо.
   Алекс тщательно осмотрел коттедж снаружи и изнутри, пока не убедился, что все в порядке. Они вышли на порог.
   – Ну, прощай, – произнес Алекс.
   Ианта молчала, не глядя на него.
   – Обещай мне кое-что, ладно? – попросил Консидайн.
   Она готова была обещать ему все на свете!
   – Что?
   – Ты продолжишь попытки войти в воду.
   – Да, обещаю.
   – Я видел фильм с твоим участием. Ты рождена для плавания. Я хочу, чтобы ты возвратилась к работе. Сделай это ради меня.
   Ианта кивнула, и он добавил:
   – И еще…
   Она подняла глаза, и Алекс продолжал:
   – Обещай, что будешь вспоминать меня.
   – А зачем?
   – Может, когда-нибудь мы встретимся и я найду для тебя более нежные слова, чем теперь, – он отвел глаза, – хотя это вряд ли произойдет.
   Ианта снова кивнула. Слезы душили ее, и она боялась разрыдаться, но Алекс уже повернулся и неровной походкой направился к машине. «Вот и все», – подумала Ианта. Через минуту «рейнджровер» укатил прочь.
   В бакалейной лавке Ианте передали, что Трисия уже несколько раз звонила ей. Ближе к вечеру Ианта дозвонилась до подруги.
   – С тобой все в порядке?! – беспокоилась Трисия.
   – Да, не кричи, пожалуйста. В порядке. Коттедж тоже в порядке.
   – К черту коттедж! Я чуть не сошла с ума, когда позвонила твоему отцу и узнала, что ты все еще на озере, а до тебя не могла дозвониться. Хочешь переехать ко мне и пожить немного у нас?
   – Нет, не будь идиоткой, я же сказала, что мне здесь хорошо. – Ианта, смягчив тон, продолжала: – Коттедж нисколько не поврежден, но твой любимый кедр слегка пообломался и треснул.
   – Мои родители, которые сейчас в Австралии у тети Холли, передавали, что кедр можно распилить на дрова и продать. Если ты это организуешь, то потом пришли мне чек.
   – Хорошо, – согласилась Ианта, такое занятие хоть немного отвлечет ее.
   – И все-таки приезжай ко мне, – продолжала Трисия. – Обещаю интересное общение с моим сыном, который открыл для себя, что малевать рисунки пальцем гораздо удобнее, чем кисточкой. И с дочуркой, которая наконец-то спит всю ночь.
   – Я рада, что у тебя все так замечательно.
   – А у тебя разве нет?
   – У меня тоже, – Ианта не сразу вспомнила о своем достижении, – я научилась входить в воду.
   – Правда?! Ну-ка, расскажи, как тебе это удалось?
   Ианта поделилась своей радостью.
   – И теперь ты сможешь плавать?
   – Думаю, что да.
   Трисия пришла в неописуемый восторг, и, заканчивая разговор, Ианта грустно улыбалась: в этом есть какая-то злая ирония, что от фобии ее излечила очередная горькая утрата, при которой все остальное просто потеряло значение.
   Она позвонила отцу и, не застав его дома, попросила мачеху передать, что с ней все в порядке. Затем Ианта узнала у владельца лавки, кому нужны дрова и кто может спилить ее кедр. Она набрала номер.
   – Мужа нет дома, – ответил женский голос, – но я ему передам. Как вас зовут?
   Когда Ианта назвалась, женщина воскликнула:
   – О, все правильно, ваш муж звонил насчет этого дерева.
   – Мой муж?
   «Алекс, наверное», – решила Ианта.
   – Да, он звонил час назад и разговаривал с Джоном. Так что Джон в курсе и приедет к вам вечером, до того как стемнеет.
   – Вам повезло, – говорил Джон Ианте в тот вечер, когда Алекс уже покидал Новую Зеландию, – еще один такой ураган, и ваше дерево точно не выдержит и рухнет. О'кей, утром я спилю его.
   Назавтра Джон пришел со взрослым сыном, и им на пару пришлось изрядно попотеть, чтобы свалить и распилить огромное дерево. Тем временем возвратились соседи, которые сразу же начали оплакивать побитые ураганом ноготки.
   Ианта передала им ключ и ушла на пляж. Она несколько раз окунулась в воду, страх за дальнейшую судьбу Алекса оказался надежной защитой от водобоязни.
   Вечером в теленовостях ничего существенного об Иллирии не сообщалось, и возможность узнать что-нибудь откладывалась на неопределенный срок. На следующее утро – тоже ничего. Ианта заставила себя выполнить множество незначительных дел, стараясь чем угодно заполнить время, лишь бы усмирить ни на минуту не покидавшее ее волнение.
   Наконец в вечерних новостях диктор объявил: «В Иллирии произошел бескровный государственный переворот. Скрывавшийся от политических преследований наследный принц возвратился в страну и был объявлен главой государства». Ианта похолодела, не веря, что перевороты бывают бескровными, и тут на экране появился он! Голос диктора стал едва различимым, изображение поплыло у нее перед глазами. Ианта едва не лишилась сознания. Она откинулась на спинку кресла и, немного придя в себя, бессмысленно уставилась на экран. Главное – Алекс жив!
   Он находился в центре огромной шумящей толпы, которая восторженно приветствовала его. Он что-то говорил, спокойный, властный и энергичный, касался множества протянутых к нему рук. Ианта вытерла слезы, текущие по щекам, и сосредоточила внимание на словах репортера: «… направились в собор, где архиепископ приготовился провести коронацию. Одновременно с возвращением принца найдена и возвращена в собор икона святого Иоанна. До сих пор считалось, что икона, как и другие найденные реликвии принца, была уничтожена коммунистическим режимом».
   Картина ликующих народных масс сменилась другой, чинной и молчаливой: на площади перед собором люди дружно преклонили колени, лица светились благоговением и счастьем, многие плакали. Архиепископ неспешно увенчал голову принца золотой короной. Затем послышался звон колоколов, но его заглушил рев обезумевшей от радости толпы.
   «Едва принц Алекс Консидайн появился в Иллирии, – продолжал репортер, – как почти тотчас прекратился вооруженный конфликт. Его признали, и, несмотря на заверения, что его появление носит исключительно миротворческий характер, народ потребовал коронации принца в соборе. Некоторые одиозные члены правящей хунты были убиты, остальные бежали, армия и полиция присягнули на верность короне». Ведущий, как ни в чем не бывало, перешел к следующей теме, и Ианта выключила телевизор.
   Ей вспомнились слова, которые она сказала Алексу, что ей жаль королевские семьи, ведь у них такая невыносимая жизнь. Может, в ту минуту Консидайн отказался от мысли связать с ней свою судьбу? Если, конечно, у него вообще возникала такая мысль. Эх, лучше бы держать язык за зубами! Хотя все равно ничего бы не вышло, ведь для надежных отношений одного влечения мало. А о любви он ничего не говорил.
* * *
   Потянулись пустые, безрадостные дни. Раньше Ианта считала, что сполна познала горечь утрат. Она долго оплакивала весельчака Грега, и боль одиночества так неохотно отступала. Но горе от нынешней потери оказалось еще тяжелее. Может, потому, что с Грегом она по крайней мере познала радость любви? Более всего ее мучила беспрерывная борьба с собой: Ианта боялась признаться себе в том, что полюбила Алекса, и убеждала себя в необходимости отвергнуть и подавить возникшее чувство из-за невозможности реализовать его.
   Первое время Ианте казалось, что она сходит с ума. Ночами ей снился Алекс, и она просыпалась вся в слезах, испытывая невыносимые душевные муки, порой переходившие в настоящую физическую боль. В такие минуты Ианта торопилась немедленно чем-нибудь отвлечься, уверяя себя, что пройдут недели, месяцы – и боль утихнет. Ведь на самом деле ничего серьезного между ней и Консидайном не произошло – всего лишь несколько поцелуев и мимолетные страстные объятия в день его отъезда. Разве этого достаточно для настоящей любви?