Донцова Дарья. Чудовище без красавицы

   Ничего не понимая, я взяла карточку и уставилась на цифры и буквы: «Лидия Ковригина, уборка квартир и офисов после террористических актов, убийств и аварий».
   – Это чья? – глупо поинтересовалась я. – Ваша?
   Лида хихикнула:
   – Конечно.
   – Так вы моете…
   – После преступлений, – пояснила женщина. – Знаете, родственникам-то не слишком приятно. Вот вчера кабинет уделали, жуть! Кровищи везде! Все стены, пол и даже на потолок попало. Здесь-то сегодня чисто, подумаешь, чуть на стол натекло, ерунда! А что, правда, будто тут совсем молодую убили?
   Я подавила легкую тошноту.
   – Да.
   – Вот горе, вот горе, – запричитала Лида, но глаза ее горели любопытством.
   Никакой жалости к погибшей Лене уборщица не испытывала, ну да это и понятно.
   – Где же находите клиентов? – поинтересовалась я.
   – В «Из рук в руки» объявления печатаю, визитки раздаю, иногда сама предлагаюсь. Прочитаю в «Московском комсомольце», кого где убили, и звоню…
   Внезапно тошнота опять подступила к горлу, и я пошла в кладовку за чемоданом.
   Элегантный саквояж из крокодиловой кожи нашелся там, где и говорила Марья Михайловна. Я попыталась поднять его и охнула. Маленький на вид баульчик оказался очень тяжелым. С трудом оторвав его от пола, я пошла к двери.
   – Уходите? – весело спросила Лида.
   – Да, – ответила я.
   – Ну счастливо вам, – улыбнулась уборщица, – визитку мою не потеряйте, вдруг пригодится.
   – Типун вам на язык, – обозлилась я и ушла.
   Марья Михайловна не обманула. Ее дом, самая обычная пятиэтажка из желтых блоков, стоял в двух шагах от станции «Кузьминки». На небольшом пятачке шумел рынок. Я обогнула полосатые палатки и вошла в подъезд.
   Марья Михайловна открыла дверь и мигом заплакала, увидав меня с саквояжем в руках. Я растерянно пробормотала:
   – Ну, ну, успокойтесь.
   – Проходите, Виолочка, на кухню, – сморкаясь в платочек, сказала хозяйка. – Оставьте чемоданчик вот тут, около вешалки.
   – Он тяжелый, – сказала я, – давайте отнесу к Никите в комнату.
   – Спасибо, – вежливо отозвалась Марья Михайловна. – Ничего, пусть пока тут постоит!
   Мы двинулись на кухню. Хозяйка извинилась и ушла. Из ванной послышался шум воды. Я села на стул и огляделась. Большое помещение, метров двадцать, было обставлено самой простой, отечественной мебелью. И плита, и холодильник оказались здесь советскими, купленными небось еще в 70-е годы. Такие кухни у большинства малообеспеченных москвичей. Удивила меня только кубатура помещения, обычно в «хрущобах» пятиметровые пищеблоки. Наверное, Марья Михайловна в свое время разбила стену между крохотной кухонькой и прилежащей к ней комнатой.
   Честно говоря, узнав в свое время от Лены, что ее мать – художница, я очень удивилась. Больше всего Марья Михайловна была похожа на бабушку Красной Шапочки. Полноватая, совершенно седая, со старомодной укладкой… Косметикой дама не пользуется, парфюмерией тоже, впрочем, иногда от нее пахнет совершенно старомодными духами «Клима», новинкой шестидесятых годов фирмы «Ланком». И теперь можете представить, что подобная мадам рисует странные мистические картины сродни офортам Гойи или полотнам Босха?
   Увидев впервые натюрморт, на котором изображались давленые фрукты, слегка подгнившие и грязные, горкой уложенные внутри человеческого черепа, я долго не могла поверить, что сие творение принадлежит Марье Михайловне. Такая бабуся, если уж она взялась за кисть, должна выписывать зайчиков, козликов и собачек, на худой конец полевые или садовые цветочки… Кстати, Марье Михайловне всего шестьдесят три года, я высчитала, что Леночку она родила очень поздно, в сорок, а уже в пятьдесят шесть стала бабушкой. Но выглядит она на все семьдесят с гаком. Впрочем, насколько я понимаю, ей совершенно наплевать на производимое впечатление, она не из тех людей искусства, кто делает косметические подтяжки.
   Вот и сейчас она просто умылась и не стала ни пудрить лицо, ни красить губы. Мы пили кофе.
   – Ума не приложу, – вздыхала бабушка Никиты, – как теперь жить? Бедный Павлик, я понимаю, он хотел заработать, связался с наркотиками… Господи, ну почему молодым все сразу надо? Я же живу спокойно в этой квартире? Нет, подавай им хоромы шестикомнатные, элитный автомобиль, загородный дом… Вот теперь буду продавать Леночкину квартиру. Надо Никиточку поднимать, да и Павлику передачи носить.
   – Разве вы можете реализовать жилплощадь? – удивилась я. – Лена же только-только умерла. Должно пройти, по-моему, полгода!
   – Эта квартира, – спокойно ответила художница, – куплена и приватизирована на мое имя.
   От удивления я разинула рот.
   – Правда?
   Марья Михайловна печально улыбнулась:
   – Павлуша-то все время с законом играл. Вы знаете, чем он занимался?
   Я растерянно пробормотала:
   – Вроде торговал продуктами, Леночка говорила, у него контейнеры на рынках стояли, конфеты, зефир, мармелад…
   Марья Михайловна с жалостью посмотрела на меня:
   – Виолочка, вы и впрямь полагаете, что, отвешивая карамельки, можно заработать на апартаменты, в которых они жили, и на безбедное существование?
   Я окончательно перестала понимать, что к чему.
   – Но вы же только что сказали, будто квартира ваша?
   – Павлик боялся, – пояснила бабуся, – что рано или поздно попадет в поле зрения правоохранительных органов, вот и сделал так, что конфисковать у него нечего. Квартира записана на тещу, дача на жену, автомобиль тоже Леночкин… Павлик у нас почти бомж, прописан у своей матери. А сватья моя, уж извините, пьяница запойная, описывать там нечего: две тарелки да кружка… Так что я теперь хочу продать квартиру, да только…
   Она замолчала.
   – Что-то не так? – спросила я.
   – Павлика арестовали дома, – пояснила Марья Михайловна. – Обыск провели и забрали документы на жилье. Конечно, никакого права этого делать не имели, Лена сразу заявила следователю, что они живут у меня… Только он теперь откровенно хамит. Я позвонила ему и попросила вернуть договор купли-продажи, без него риелторские агентства даже разговаривать не хотят! Так этот идиот ответил: «Мы еще посмотрим, на какие денежки все приобреталось!»
   Марья Михайловна, не будь дура, мигом проконсультировалась у адвоката. Тот объяснил, что волноваться не надо. Во-первых, квартира не подлежит конфискации, а во-вторых, документы обязаны вернуть… Старуха мигом донесла до следователя эту информацию. Тот процедил сквозь зубы:
   – Вот сейчас освобожусь и отдам договор.
   Только противный мент неуловим. По телефону разные голоса отвечают:
   – Уехал.
   – Еще не появился.
   – Уже ушел.
   – Вернется завтра.
   Одним словом, ясно, мужик делает все возможное, чтобы досадить Марье Михайловне.
   – Самое обидное, – объясняла старушка, – что нашелся покупатель, но он торопится и ждать не станет! Ума не приложу, как поступить, денег совсем нет, в кошельке копейки.
   – Хотите, дам в долг? – предложила я.
   – Ну что вы, – замахала руками бабушка. – Не надо, и так обременила вас без меры.
   – Знаете, – сказала я, – могу попробовать вам помочь. Как фамилия следователя и в каком он отделении сидит?
   – Волков, – мигом ответила Марья Михайловна, – Волков Андрей Семенович, с Петровки. А как вы поможете?
   Я вздохнула. Ни Лена, ни Павлик, ни тем более бабушка Никиты не знают ничего о моем семейном положении. Я стараюсь меньше рассказывать о себе, да и, честно говоря, людям все равно, кто супруг у наемной репетиторши, главное, чтобы дети вместо двоек начали приносить по крайней мере тройки! С одной стороны, мне ужасно хочется помочь Марье Михайловне, но, с другой, будет лучше, если информация об Олеге останется «за кадром».
   – У одного моего ученика папа работает на Петровке, – бодро соврала я.
   Марья Михайловна умоляюще сложила руки:
   – Виолочка, попросите, вдруг поможет? Ведь следователь не отдает договор из вредности…
   – Дайте мне телефон, – попросила я.
   Трубку снял Юрка.
   – Это Виола Тараканова, – представилась я.
   – Боже, как торжественно, – хихикнул приятель.
   – Скажите, Олег Михайлович на работе?
   – Ты белены объелась? – поинтересовался Юрасик.
   – Нет, – продолжала я изображать постороннего человека. – А вы, Юрий, знакомы со следователем Волковым Андреем Семеновичем?
   – С Андрюхой?
   – Да.
   – Конечно, а что случилось?
   – Вы разрешите мне подъехать?
   Юрка заржал:
   – Давай, дуй по-быстрому.
   – Ждите моего звонка, – велела я бабушке и побежала к метро.
 
   Комната Олега была заперта, у Юрки же сидела какая-то тетка в серой грязной куртке. Увидав меня, он серьезно сказал:
   – Входите, Виола Ленинидовна.
   Тетка тревожно повернулась к двери и спросила:
   – Это кто?
   – Не волнуйтесь, Анна Марковна, – вежливо забубнил Юра, – Виола Ленинидовна наш сотрудник, из 12-го отделения.
   Я села за свободный стол.
   – Ну продолжайте, – велел Юрка.
   Тетка забормотала:
   – Спать не могу, есть тоже. Молоко в холодильнике мигом скисает, и газету приносят не такую!
   Юрка слушал этот бред с непроницаемым лицом.
   – Иногда газ под дверь пускают, – горячилась Анна Марковна, – но хуже всего излучения, так голова болит.
   – Если я правильно понял, – уточнил Юра, – инопланетяне мучают вас давно?
   – Да уже несколько лет, – пожаловалась баба.
   – Вы очень правильно сделали, что пришли к нам, – одобрил ее Юрасик.
   – Значит, вы их арестуете? – радостно воскликнула тетка.
   – Нет, – ухмыльнулся Юрка, – одних заберем, другие заявятся. Сделаем лучше. Дам вам одну штуку…
   Он замолчал, тетка уставилась на него и подозрительно спросила:
   – Какую?
   Юрка вытащил из ящика стола маленькую коробочку, больше всего похожую на пластмассовую мыльницу. Из нее торчали две палочки, соединенные проволокой.
   – Что это? – поинтересовалась баба, осторожно взяв «прибор».
   – Биопогаситель чужеродных излучений и агрессивных волн, – на полном серьезе заявил Юрка. – Разработка секретного оборонного НИИ. Над этой штукой поломали головы десятки профессоров и академиков, сами понимаете, всем мы его дать не можем, лишь избранным, тем, кто много сделал для нашей Родины, вот как вы, например.
   Баба дрожащим голосом поинтересовалась:
   – А как он действует?
   – Очень просто. Только услышите, что инопланетяне подлетают, нажимаете вот эту кнопочку и все. Ударная волна отбрасывает врагов.
   – Спасибо, спасибо, – забормотала сумасшедшая, прижимая к груди «погаситель», – я знала, что наши доблестные органы помогут. Вы за Зюганова голосовали?
   – Да, – соврал Юрка, вообще не ходивший на выборы.
   – Дай я тебя, сыночек, поцелую, – взвыла психопатка.
   Я закусила нижнюю губу, стараясь не разрыдаться от смеха. Наконец Юра вытолкал посетительницу в коридор и со вздохом сказал:
   – Ну прикинь, если я пропуск забуду, то меня не впустят в здание, а эти психи пробираются стаями!
   – Что за дрянь ты ей дал? – удивилась я.
   Юрка хихикнул:
   – Ленька Медведев придумал. Его в университете психологии обучают, вот он и применил теоретические знания на практике. Психу-то бесполезно объяснять, что никаких инопланетян нет, а вся беда у него в голове. Вот и сконструировал Леня «прибор». Теперь просто кайф! Раньше по несколько часов сумасшедшие сидели, да еще потом драться лезли, когда понимали, что им не верят. А сейчас – «погаситель» в зубы, и все счастливы, расстаются с нами с поцелуями. У тебя-то что стряслось?
   Я рассказала про Марью Михайловну и противного следователя Волкова.
   – Андрюшка не вредничает, просто у него небось и впрямь времени нет, ладно, погоди…
   Приятель встал, запер сейф, сунул ключи в карман и вышел. Я расстегнула куртку, некоторые действия настолько привычны, что выполняются человеком автоматически. Юра ни на секунду не сомневается в моей честности, но сейф захлопнул и «открывалку» унес. Кстати, мог бы чайку предложить!
   Минуты текли томительно, наконец Юрка вернулся и протянул мне… шнурки, брючный ремень, кольцо-печатку и листок бумаги.
   – Что это? – оторопела я.
   – Сделай милость, отдай родственнице Федулова, – велел Юрка, – тут все по описи, кольцо из желтого металла, похожего на золото…
   – А шнурки с ремнем при чем? – спросила я, вглядываясь в бумажку. Слава богу, вот он, договор купли-продажи…
   – Положено, – возвестил приятель. – У всех отбирают.
   Я молча сгребла вещи в сумочку.
   – А где Олег?
   – Оперативная необходимость, – загадочно сообщил Юрка.

ГЛАВА 5

   Марья Михайловна встретила меня странно. Вернее, совсем никак не встретила. И мне пришлось минут десять звонить в дверь, прежде чем я заметила, что замок не заперт.
   – Добрый день! – заорала я, громко хлопая дверью. – Марья Михайловна, вы где?
   В ответ – молчание. Сказать, что мне стало страшно, это не сказать ничего. Только вчера в квартире у Лены меня встретила точь-в-точь такая зловещая тишина.
   – Марья Михайловна, – завопила я так, что на хрустальной люстре зазвенели тоненько подвески, – отзовитесь!
   Но ни звука не доносилось из комнат.
   Еле-еле передвигая ноги, я добралась до гостиной, сунула голову в комнату и завизжала. Все шкафы были открыты. Постельное белье вперемешку с хрустальными бокалами и тарелками валялось на полу. Здесь же расшвырянные книги, видеокассеты, газеты… Со стола сдернута скатерть, подушки с кресел и дивана валялись в разных местах. Но самое страшное не это. У окна, под самым подоконником, лежал, разбросав руки, Никитка. Светло-серый свитер мальчика, его белокурые волосы, голубые джинсы, бежевый ковер, на котором покоилось безжизненное тело, – все было залито яркой бордовой жидкостью. Не помня себя, я вылетела на кухню, схватила телефон и срывающимся голосом выкрикнула:
   – Юрка! Сюда, ко мне, скорей…
   Марьи Михайловны дома не оказалось. Дикий бардак царил по всей квартире, нетронутой оказалась лишь кухня. Наверное, негодяи, убившие ребенка и похитившие бабушку, нашли то, что искали.
   Я сидела на кухне и сжимала в ледяных ладонях чашку с обжигающим чаем. Горячая жидкость огнем прокатывалась по пищеводу вниз, но меня парадоксальным образом трясло все больше и больше.
   Юрка с оперативниками ходил по квартире. Потом послышался вой сирены, лязг носилок и нервный голос:
   – Капельницу не задирай так, быстро течет.
   Я мигом кинулась в коридор. Никитка лежал на носилках, которые двое мужиков несли вперед головой, а не ногами. Третий шел сбоку, держа в руках пластиковый мешок, от которого тянулась тоненькая прозрачная трубочка, теряющаяся под одеялом, прикрывающим мальчика.
   – Он жив!!! – обрадовалась я.
   – Скорее нет, чем да, – раздраженно бросил доктор, и медики исчезли на лестнице.
   – Почему ты не вызвала «Скорую»? – налетел на меня Юрка. – При таких ранениях исход решают минуты…
   – Но, – забормотала я, – но я не думала… Полагала, что он мертв, столько крови.
   Юрка разинул было рот, но тут сзади, от входной двери, раздался бодрый голос Марьи Михайловны:
   – Никиточка, детка, почему же у тебя дверь раскрыта? Сколько раз говорила, запирай аккуратно, иди сюда, смотри, что я принесла…
   Я онемела, Юрка сразу тоже не сообразил, как поступить. Художница вошла в прихожую. В правой руке она держала большую хозяйственную сумку, в левой два шоколадных яйца.
   – Ники… – начала она, но, увидав меня, осеклась. – Виолочка? Слава богу, это вы. А то уж я испугалась, кого Кит впустил. Ну как съездили?
   Я растерянно протянула ей договор:
   – Вот.
   Марья Михайловна поставила кошелку и сказала:
   – Ну спасибо, неужели…
   Тут из гостиной высунулся фотограф и крикнул:
   – Юрка, я тут все отщелкал.
   – Что здесь происходит? – прошептала художница.
   – Только не волнуйтесь, – начал Юра, – лучше пойдем на кухню, там сесть можно…
   – Никиточка… – прошептала Марья Михайловна, – Никиточка…
   – Он остался жив, – быстро сообщила я. – Только крови много потерял, на «Скорой» увезли.
   Не говоря ни слова, женщина закатила глаза и опустилась на пол.
   – Веня! – заорал Юрка.
   Из гостиной выскочил парень, руки которого были обтянуты тонкими резиновыми перчатками.
   Юра затолкал меня на кухню и с укоризной сказал:
   – Ну ты даешь, Вилка. Знаешь анекдот, как полковник вызывает к себе сержанта и велит тому сообщить рядовому Петрову о смерти родителей?
   – Нет, – буркнула я мрачно, – самое время сейчас веселиться.
   Но Юрка, словно не услыхав последней фразы, спокойно продолжал:
   – В общем, поставил полковник перед собой сержанта и приказывает: «Ты там поделикатней действуй, все-таки родные люди погибли». Ну сержант выстроил солдат и как гаркнет: «Эй, ребята, у кого отец с матерью живы, два шага вперед! А ты, Петров, куда прешься? Ты у нас со вчерашнего вечера сиротой стал!»
   – Ты это к чему? – поинтересовалась я.
   – Да просто так, – хмыкнул Юрка, – здорово с бабкой разобралась: жив пока, много крови потерял…
   У Марьи Михайловны я просидела до позднего вечера. Милиция ушла где-то в районе семи. Но мне стало жаль старушку. Она с потерянным видом сидела на диване и повторяла:
   – За что? Господи, за что? Павлик, Леночка, Никита… За что?
   – У вас ничего не пропало? – осторожно поинтересовалась я. – Деньги, драгоценности…
   Марья Михайловна покачала головой:
   – Пенсию унесли, сережки золотые, два кольца и шубу каракулевую. Видно, что нашли…
   – Почему же Никитка впустил грабителей? – недоумевала я.
   – Он такой ребенок, – снова заплакала бабушка, – небось и не посмотрел в глазок, распахнул дверь, и все.
   Я оглядела дикий беспорядок, царивший в комнате.
   У меня Никита всегда спрашивал: «Кто там?» Ни разу не помню, чтобы он просто открыл дверь…
   Марья Михайловна дрожащей рукой взяла пузырек с валокордином и принялась отсчитывать резко пахнущие капли.
   Дзынь, дзынь – раздалось из прихожей.
   – Виолочка, – прошептала женщина, – откройте, сделайте милость!
   Я подошла к двери, посмотрела в глазок, увидела высокого, худощавого мужика и бдительно поинтересовалась:
   – Вам кого?
   – Марья Михайловна дома? – весьма вежливо ответил незнакомец. – Скажите, Вербов пришел, Максим Иванович.
   Услыхав имя мужчины, бабушка Никиты изменилась в лице, но попросила впустить Вербова, а когда я, решив оставить ее с гостем наедине, собралась отправиться на кухню, замахала руками:
   – Нет, Виолочка, останьтесь, у меня от вас тайн нет.
   Максим Иванович оглядел разгром и с изумлением спросил:
   – Что тут произошло?
   Марья Михайловна вновь схватилась за валокордин, а я вкратце обрисовала гостю ситуацию. Тот пришел в ужас:
   – Бедный мальчик, представляю, что вы пережили!
   Старушка качала головой и ничего не говорила, повисло молчание, прерываемое только тяжелым дыханием мужчины. Потом он осведомился:
   – Ну, надеюсь, мои деньги целы?
   Марья Михайловна залилась слезами.
   – Грабители небось узнали…
   Максим Иванович растерянно протянул:
   – Вы хотите сказать, что вся сумма…
   Внезапно Марья Михайловна отшвырнула в сторону мокрый скомканный носовой платок и прошипела:
   – Из-за этих проклятых бумажек убили мою дочь и почти уничтожили внука…
   Мужчина испуганно ответил:
   – Да, конечно, извините…
   Старушка вновь принялась судорожно всхлипывать.
   – Вам, наверное, лучше сейчас уйти, – тихо сказала я, – Марья Михайловна пережила слишком большой шок.
   – Понимаю, – ответил гость, – действительно…
   Проводив Максима Ивановича до двери, я осторожно спросила у бабули:
   – О каких деньгах идет речь?
   Старушка вздохнула:
   – Я брала в долг у Максима Ивановича большую сумму, целых десять тысяч…
   – Долларов?
   – Ну что вы, рублей, конечно, ремонт делала. Потом у меня картину купили, вчера, утром. Ну я и договорилась, что Вербов сегодня придет… Совсем про него забыла, а тут такая штука произошла! Естественно, денег нет! Они лежали вон там, в шкафу, совершенно открыто, их никто не прятал… Теперь надо снова собирать… Господи, еще эти вещи разбросанные на место класть и в гостиной мыть…
   Я вздохнула:
   – Придется вам опять Ковригину Лиду звать, вроде она хорошо справляется с подобными поручениями…
 
   Следующие два дня я просидела дома, стараясь не сталкиваться с гостями, но в среду вышла на кухню около одиннадцати и застала там Акима Николаевича, пившего чай. Увидав меня, свекор сжал губы, превратив их в «куриную жопку»:
   – Однако спишь ты до обеда!
   Я молча включила чайник и открыла холодильник. Какой толк объяснять хаму, что у детей с сегодняшнего дня начались осенние каникулы, и они временно прекратили заниматься немецким языком.
   – На кухне грязь, – продолжал Аким. – Собака линяет, повсюду шерсть валяется. Кошка орет ночь напролет, да еще около часа какой-то мужик вломился ко мне в комнату, зажег свет и, не извинившись, ушел. У вас всегда такой бардак?
   – Это Семен, муж Томы, – я решила все же прояснить ситуацию. – Он не знал, что вы приехали.
   Аким крякнул и собрался дальше занудничать, но тут в кухню вошел Филипп с портфелем в руках.
   – Уходишь? – грозно осведомился папенька.
   – На кафедру, – пояснил Филя, – надо кое-какие бумаги оформить.
   – Надень пальто и шапку, – велел Аким.
   Филя подошел к балконной двери и глянул на улицу.
   – Вроде там тепло, только дождик моросит, пойду в плаще.
   – Пальто и шапку, – каменным голосом повторил отец. – Как ты смеешь меня позорить? Явишься в Ветеринарную академию, словно бомж! Скажут, приехал из деревни! Тоже мне, кандидат наук, да у него одежды приличной нет.
   – Прямо взмок вчера, – попробовал вразумить папеньку мужик. – Просто взопрел весь!
   – Взопрел, – передразнил Аким, – взопрел! И это мой сын! По-русски говорить так и не научился! Отвратительно! Либо ты отправляешься в город в достойном виде, чтобы люди обо мне худого не подумали, либо сидишь дома. Взопрел!
   – Хорошо, – кивнул Филя и пошел в прихожую, я за ним.
   Глядя, как мужик покорно влезает в ратиновое пальто с огромным, почти до пояса, воротником-шалью из бобра, я еще промолчала, но, когда он собрался напялить на голову страхолюдскую шапку, сшитую из неизвестной зверюги, не выдержала:
   – Оставь это, лучше накинь плащ. Или хочешь, дам тебе куртку Олега?
   – Папа рассердится, – тихо ответил Филя и пошел к лифту.
   – Хоть шапку сними, – посоветовала я.
   Филипп непонимающе уставился на меня:
   – Зачем?
   – Так жарко тебе, вон уже пот по вискам течет.
   – Папа обозлится!
   – Господи, – всплеснула я руками, – тебе сколько лет? Не можешь его послать куда подальше?
   – Не буду я из-за ушанки с отцом ругаться, – пробубнил Филя. – И вообще, пар костей не ломит. К тому же папа прав: надо прилично выглядеть!
   – Вот-вот, – ехидно отозвалась я. – А сейчас ты похож на идиота! Да в конце октября люди с непокрытой головой ходят!
   – Папа рассердится, – тупо повторял Филипп.
   Я окончательно вышла из себя:
   – Как только очутишься на улице, сунь кретинскую шапчонку в пакет, а пальто расстегни. Ходи так весь день, а вечером, когда вернешься домой, водрузи на голову этот апофеоз скорняжного мастерства. Двух зайцев убьешь. Сам от перегрева не скончаешься, и папенька останется доволен! Филипп замер с открытым ртом, потом потрясенно сказал:
   – Мне подобное решение не приходило в голову.
   – Ты никогда не обманывал папеньку?
   – Как-то не нужно было до сих пор, – пожал плечами ветеринар.
   Потом он стащил ушанку, сунул в портфель и протянул:
   – И впрямь так лучше, а то еще не вышел во двор, а уже взопрел!
   Лифт, скрежеща железными частями, заскользил вниз. Я пошла домой. Лиха беда начало, глядишь, Филя в человека превратится. День потек своим чередом. Пришла с работы Томуська, она работает в школе на продленке. Вешая пальто, подруга сказала:
   – Представляешь, какие гадкие люди встречаются.
   – Что случилось? – спросила я.
   Тома расправила пальто, я ахнула. Не так давно мы вместе с ней купили это шикарное одеяние из тонкой шерсти. Стоил свингер дорого, но нас привлек трапециевидный фасон. Мы решили, что он хорошо прикроет ранней весной ее округлившийся живот. К тому же наряд светло-песочного цвета очень шел ей, ткань была уютной, мягкой, пальто хотелось носить, не снимая. Но теперь, похоже, его придется выбросить.
   Сзади, на спине, змеилось несколько длинных разрезов, сделанных, очевидно, бритвой, а вверху был просто выхвачен лоскут ткани.
   – Как это случилось?! – воскликнула я, осматривая вконец испорченную вещь.
   – Не знаю, – пожала плечами Тома, – в метро входила в полном порядке. Наверное, в вагоне хулиган попался!
   – И ты ничего не почувствовала!
   – Нет.
   – Он же к тебе прикасался!
   Томочка печально улыбнулась:
   – Час пик, все толкаются… Но это точно кто-то в вагоне, потому что, только я вышла на нашей станции, ко мне сразу женщина подошла со словами: «Дама, вам сзади пальто порезали».
   Я не нашла что сказать, только пробормотала:
   – Не расстраивайся, другое купим, сейчас с вещами проблем нет.
   Тома вздохнула:
   – Оно так, но только пальто это мне очень нравилось. Знаешь, давай его сразу выбросим, чтобы Сене на глаза не попалось, а то станет нервничать, расстроится…
   В этой фразе вся Томуська. Нет бы о себе подумать, представляю, какой концерт закатила бы Лерка Парфенова, случись с ней подобное происшествие! Но Томуся права, ни Сене, ни Олегу, ни Кристине, ни тем более гостям не надо рассказывать о досадной неприятности. Завтра же поедем за обновкой.