– Хорошая у тебя хата, – одобрила гостья.
– К ней мать прилагается, блин, – выразился юноша. – Надоела, сил нет!
– Че ты за мужик, бабу обломать не можешь? – заржала девчонка. – Вмазал бы ей пару разов, и все. Как получит по носу, спорить побоится.
– Просто мечтаю от нее избавиться, – откровенно признался Никита. – Вернусь домой и думаю: «Хоть бы мутер под машину попала! Или убил бы ее кто в темном углу!» Андрею из моего класса повезло. У него предки в машине с эстакады слетели.
– Ну хватит! – перебила его девушка. – Мы че, только о твоей мамаше говорить будем? Или другая программа намечается?
Довольно посмеиваясь, парочка ушла из кухни.
– Как хорошо слышно… – пролепетала Кириллова. – А ведь они не особенно громко разговаривали. Они там курят? Запах странный, не табачный.
– Это марихуана, – пожала плечами Марина. – Сейчас травку купить легко. Вас на сигаретах переклинило? А то, что Никита мечтает о вашей смерти, не напрягло? Достали вы его своим воспитанием!
Антонина Михайловна горько вздохнула.
– Одна парня тяну, хочу из него человека сделать, хорошую профессию дать. А Никита неблагодарный, учиться не желает, по утрам на занятия его не добудишься. Все бы ему по ночам в клубах прыгать да на проституток у шеста любоваться… Хочу как лучше… А он сопротивляется. Вот положит в карман аттестат, пойдет в институт, устроится на службу, заработает авторитет, получит пост начальника, тогда может позволить себе небольшой загул. Но не в шестнадцать же лет!
Марине стало смешно.
– А когда? В стариковские тридцать пять? Вы сами-то в клубе бывали? Там редко дедулек с бабульками встретишь. На пенсии уже не до веселья станет, в молодости погулять надо. Вы не правы, долбежкой и зудежкой ничего не добьетесь. Человек должен сам собой распоряжаться. Оставьте Никиту в покое.
Антонина Михайловна пошла к двери. Но вдруг обернулась и сказала:
– Знаешь, Марина, ошибка, которую ты по глупости совершишь в молодости, может напомнить о себе в тот момент, когда уже сама о ней позабудешь. Живешь хорошо, вполне счастливо, а она в дверь стучит: «Здравствуй, Тоня, вот она я». И вся твоя судьба наперекосяк пойдет. Не хочу, чтобы Никита совершил подобную ошибку, и тебе желаю не делать глупостей. За них потом придется расплачиваться.
Закончив рассказ, Марина пошла к чайнику, а я спросила:
– Они перестали ругаться?
Хозяйка квартиры оперлась о кухонный стол.
– На время Антонина попритихла. Никита поступил в училище. А потом заново у них баталии пошли. Тема та же: мать про учебу голосила. И Никита дома ночевать перестал. Как вернется, у Кирилловых война орков с гномами. Пару раз я всерьез хотела ментов звать, до того они расходились. Антонина на Никиту орала, тот в ответ вопил. В конце концов по батареям народ стучать начинал. Тогда они громкость убавляли, но отношения продолжали выяснять. Но вот уже два дня тишина стоит. Кириллова на сына не нападает. Я решила, что тот снова спать не является. У соседей, словно в могиле, ни одного звука, и запахи никакие не ползут. Наверняка в их квартире пусто. А сейчас ты пришла. И что я могу подумать? Придушил сынок маму.
– Где учится Никита? – насела я на Марину.
Она ткнула пальцем в окно.
– Решил поближе к дому устроиться. На той стороне шоссе учебное заведение имеется. Лучший выбор для парня – медучилище. На сто девок два мужика. Говорю же, лучший выбор!
Я простилась со стриптизершей, перешла через дорогу и отправилась на поиски Никиты. В учебной части меня встретили любезно, а вот о студенте Кириллове заведующая Елена Константиновна высказалась без восторга.
– Сплошная головная боль от него! Прогульщик, лодырь, балбес, в голове одни гулянки. Сессии сдает на тройки, да и то их ему из жалости ставят. Отзывы по практике хуже некуда.
– Почему же Кириллова держат в училище? – удивилась я.
Елена Константиновна пригорюнилась.
– Распоряжение директора. Игорь Иванович велит брать мальчиков вне конкурса и приказывает их, несмотря ни на что, до выпускного дотягивать. Говорит: «У нас тут не женский монастырь, надо, чтобы и парни в аудиториях сидели». Вот мы и мучаемся. Девочки у нас хорошие, многие нацелены на медвуз. А с юношами беда.
Елена Константиновна посмотрела на дверь и понизила голос:
– Уж извините, но мужской пол здесь – сущие отбросы. Не попали в хорошие институты, испугались армии и кинулись туда, куда стопроцентно примут и отсрочку дадут. По идее, наши студенты после трех лет обучения должны идти работать в больницу медсестрами и медбратьями. Тут есть некоторая хитрость: время обучения засчитывается как трудовой стаж, поэтому, поступая в профильный институт, бывшие наши воспитанники имеют льготы. Да, они теряют несколько годков, но потом, если, конечно, захотят, непременно станут врачами. Вот только мальчики, похоже, здесь просто отсиживаются. Кое-кто, покинув нас, бежит в вузы совсем иной направленности, не имеющие ни малейшего отношения к лечению людей. Возьмем Ваню Рябинкина. Отсидел здесь на лекциях с сентября по июнь, и пожалуйста – прошел по конкурсу на экономический факультет МГУ. Зачем ему понадобилось наше училище? Требовалась тихая гавань, чтобы не забрали в казармы. Рябинкин с репетитором занимался и со второй попытки поступил в университет. И подобных ему много. Хотя бывают исключения. Например, Николай Пересветов. Поступил сюда от безнадежности, увлекся хирургией, теперь…
Я бесцеремонно прервала Елену Константиновну:
– Вернемся к Никите Кириллову.
– Из него ничего не выйдет, – вынесла вердикт зав. учебной частью, – он прогульщик и лентяй.
– Кириллов сейчас на занятиях? – спросила я.
– Несколько дней не показывался, – ответила женщина.
– Заболел? – уточнила я.
– Понятия не имею, – скривилась Елена Константиновна. – Заявится, потребую справку, посмотрю, что бездельник врать будет.
– Мальчик не посещает лекций, а вы не забеспокоились, – укорила я ее.
Елена Константиновна возмутилась:
– Мальчик?! Еще скажите – малыш… Никита здоровенный лось, на две головы выше нас с вами! И ничего с ним не случилось. Ники Малышевой тоже нет. Думаю, они вместе гуляют.
– Малышева – девушка Никиты? – уцепилась я за кончик тоненькой ниточки.
Елена Константиновна издала булькающий звук. Вероятно, это был смех.
– Девушка? Вот уж неподходящее слово для Ники! Они с Никитой не разлей вода, что, впрочем, не мешает им ругаться. Совсем стыд потеряли – дней десять назад подрались в компьютерном классе, стол сломали. Теперь жду, когда их родители ущерб возместят. Впрочем, на Малышеву надежды нет, у нее мать – алкоголичка. А Кириллова – приличная женщина, но пока сюда не спешит. Правда, Антонина Михайловна сразу деньги предложила, но я ей ответила: «Спасибо, конечно, да я не имею права наличными брать. Езжайте в магазин и привезите мебель».
– У вас есть адрес Малышевой? – перебила я заведующую.
Елена Константиновна положила ладонь на мышку, перевела взгляд на монитор.
– Улица Радько, дом пятнадцать. Здесь рядом, идите мимо супермаркета, увидите там у двери бабу в зеленой шубе, можете познакомиться. Это Алла, мамаша Ники. Она в магазине полы моет, если, конечно, трезвая, а с пьяных глаз у порога топчется, выпрашивает на выпивку. Одного не понимаю – почему ее директор не гонит?
– Номер квартиры подскажите, – попросила я.
– Там барак, – поморщилась заведующая. – Сама я в гости к Малышевой не заглядывала, но предполагаю, что отдельных апартаментов в здании не сыщется, коридорная система.
На улице неожиданно оказалось солнечно, дождь закончился, сентябрь решил порадовать москвичей бабьим летом. Улица Радько начиналась сразу за училищем, и я решила пойти пешком. Пусть машина пока постоит у дома Кирилловой, мне полезно прогуляться. На пути, как и обещала Елена Константиновна, оказался супермаркет. Возле стеклянных дверей маячило существо, облаченное в наряд из шкуры убитого чебурашки, который перед смертью позеленел от неведомой болезни.
Я поднялась по ступенькам и спросила у потерявшего человеческий вид создания:
– Вы Малышева?
– Не помню, – затряслась пьяница. – Дай на пиво!
– Где Ника? – задала я следующий вопрос.
– Кто? – икнула алкоголичка.
– Ваша дочь, – уточнила я, – Вероника.
Заботливая мамаша подняла руку, черными ногтями поскребла макушку и изумилась:
– Дочка? Моя?
– Твоя, – подтвердила я, решив больше не «выкать» тетке.
– Чтой-то не припомню, – прохрипела та, – ваще из головы вымело. Недалеко я тут поселилась, за оврагом. Через лес надо перейти. Туда!
Я молча посмотрела в ту сторону, куда показала пьянчужка. Ни малейшего намека на лес в радиусе полукилометра не было и в помине. Автобусная остановка, ряд палаток с мелочовкой, дальше несколько двухэтажных домов.
Двери супермаркета раздвинулись, появилась черноволосая женщина с ведром и шваброй.
– Не пугай покупателей, Алла, – тихо сказала она. – Максим Львович рассердится. Ступай домой, проспись.
Малышева встряхнулась, словно облитая водой кошка, и заорала:
– Пошла вон! Стану я от чебуреков замечания слушать! Понаехали сюда из аулов… Я коренная москвичка, с пропиской. Максим Львович не меня, а тебя вон выставит. Хамло! Дай на пиво!
Последняя фраза адресовалась мне.
– Ничего не получишь, – отрезала я, – лучше послушай добрый совет: иди домой.
Алла шагнула в сторону, ударила ногой по ведру и завопила. Наверное, хулиганка надеялась, что емкость перевернется, но она почему-то даже не вздрогнула.
– Ой-ой-ой! – присела Малышева. – Я пальцы сломала! Щас пойду к Максиму Львовичу, расскажу, как на меня Курага Урюковна напала и ногу повредила! Нехай мне компенсацию платят! Тыщу рублей! Мало всем не покажется! Урою! Тебя, чебуречина, выпрут, денег не заплатят, – узнаешь, как на москвичей наезжать! Я не пьяная! На опохмел прошу с трезвых глаз!
Продолжая ругаться и твердо наступая на якобы поврежденную ступню, Алла влетела в магазин.
Глава 8
Глава 9
– К ней мать прилагается, блин, – выразился юноша. – Надоела, сил нет!
– Че ты за мужик, бабу обломать не можешь? – заржала девчонка. – Вмазал бы ей пару разов, и все. Как получит по носу, спорить побоится.
– Просто мечтаю от нее избавиться, – откровенно признался Никита. – Вернусь домой и думаю: «Хоть бы мутер под машину попала! Или убил бы ее кто в темном углу!» Андрею из моего класса повезло. У него предки в машине с эстакады слетели.
– Ну хватит! – перебила его девушка. – Мы че, только о твоей мамаше говорить будем? Или другая программа намечается?
Довольно посмеиваясь, парочка ушла из кухни.
– Как хорошо слышно… – пролепетала Кириллова. – А ведь они не особенно громко разговаривали. Они там курят? Запах странный, не табачный.
– Это марихуана, – пожала плечами Марина. – Сейчас травку купить легко. Вас на сигаретах переклинило? А то, что Никита мечтает о вашей смерти, не напрягло? Достали вы его своим воспитанием!
Антонина Михайловна горько вздохнула.
– Одна парня тяну, хочу из него человека сделать, хорошую профессию дать. А Никита неблагодарный, учиться не желает, по утрам на занятия его не добудишься. Все бы ему по ночам в клубах прыгать да на проституток у шеста любоваться… Хочу как лучше… А он сопротивляется. Вот положит в карман аттестат, пойдет в институт, устроится на службу, заработает авторитет, получит пост начальника, тогда может позволить себе небольшой загул. Но не в шестнадцать же лет!
Марине стало смешно.
– А когда? В стариковские тридцать пять? Вы сами-то в клубе бывали? Там редко дедулек с бабульками встретишь. На пенсии уже не до веселья станет, в молодости погулять надо. Вы не правы, долбежкой и зудежкой ничего не добьетесь. Человек должен сам собой распоряжаться. Оставьте Никиту в покое.
Антонина Михайловна пошла к двери. Но вдруг обернулась и сказала:
– Знаешь, Марина, ошибка, которую ты по глупости совершишь в молодости, может напомнить о себе в тот момент, когда уже сама о ней позабудешь. Живешь хорошо, вполне счастливо, а она в дверь стучит: «Здравствуй, Тоня, вот она я». И вся твоя судьба наперекосяк пойдет. Не хочу, чтобы Никита совершил подобную ошибку, и тебе желаю не делать глупостей. За них потом придется расплачиваться.
Закончив рассказ, Марина пошла к чайнику, а я спросила:
– Они перестали ругаться?
Хозяйка квартиры оперлась о кухонный стол.
– На время Антонина попритихла. Никита поступил в училище. А потом заново у них баталии пошли. Тема та же: мать про учебу голосила. И Никита дома ночевать перестал. Как вернется, у Кирилловых война орков с гномами. Пару раз я всерьез хотела ментов звать, до того они расходились. Антонина на Никиту орала, тот в ответ вопил. В конце концов по батареям народ стучать начинал. Тогда они громкость убавляли, но отношения продолжали выяснять. Но вот уже два дня тишина стоит. Кириллова на сына не нападает. Я решила, что тот снова спать не является. У соседей, словно в могиле, ни одного звука, и запахи никакие не ползут. Наверняка в их квартире пусто. А сейчас ты пришла. И что я могу подумать? Придушил сынок маму.
– Где учится Никита? – насела я на Марину.
Она ткнула пальцем в окно.
– Решил поближе к дому устроиться. На той стороне шоссе учебное заведение имеется. Лучший выбор для парня – медучилище. На сто девок два мужика. Говорю же, лучший выбор!
Я простилась со стриптизершей, перешла через дорогу и отправилась на поиски Никиты. В учебной части меня встретили любезно, а вот о студенте Кириллове заведующая Елена Константиновна высказалась без восторга.
– Сплошная головная боль от него! Прогульщик, лодырь, балбес, в голове одни гулянки. Сессии сдает на тройки, да и то их ему из жалости ставят. Отзывы по практике хуже некуда.
– Почему же Кириллова держат в училище? – удивилась я.
Елена Константиновна пригорюнилась.
– Распоряжение директора. Игорь Иванович велит брать мальчиков вне конкурса и приказывает их, несмотря ни на что, до выпускного дотягивать. Говорит: «У нас тут не женский монастырь, надо, чтобы и парни в аудиториях сидели». Вот мы и мучаемся. Девочки у нас хорошие, многие нацелены на медвуз. А с юношами беда.
Елена Константиновна посмотрела на дверь и понизила голос:
– Уж извините, но мужской пол здесь – сущие отбросы. Не попали в хорошие институты, испугались армии и кинулись туда, куда стопроцентно примут и отсрочку дадут. По идее, наши студенты после трех лет обучения должны идти работать в больницу медсестрами и медбратьями. Тут есть некоторая хитрость: время обучения засчитывается как трудовой стаж, поэтому, поступая в профильный институт, бывшие наши воспитанники имеют льготы. Да, они теряют несколько годков, но потом, если, конечно, захотят, непременно станут врачами. Вот только мальчики, похоже, здесь просто отсиживаются. Кое-кто, покинув нас, бежит в вузы совсем иной направленности, не имеющие ни малейшего отношения к лечению людей. Возьмем Ваню Рябинкина. Отсидел здесь на лекциях с сентября по июнь, и пожалуйста – прошел по конкурсу на экономический факультет МГУ. Зачем ему понадобилось наше училище? Требовалась тихая гавань, чтобы не забрали в казармы. Рябинкин с репетитором занимался и со второй попытки поступил в университет. И подобных ему много. Хотя бывают исключения. Например, Николай Пересветов. Поступил сюда от безнадежности, увлекся хирургией, теперь…
Я бесцеремонно прервала Елену Константиновну:
– Вернемся к Никите Кириллову.
– Из него ничего не выйдет, – вынесла вердикт зав. учебной частью, – он прогульщик и лентяй.
– Кириллов сейчас на занятиях? – спросила я.
– Несколько дней не показывался, – ответила женщина.
– Заболел? – уточнила я.
– Понятия не имею, – скривилась Елена Константиновна. – Заявится, потребую справку, посмотрю, что бездельник врать будет.
– Мальчик не посещает лекций, а вы не забеспокоились, – укорила я ее.
Елена Константиновна возмутилась:
– Мальчик?! Еще скажите – малыш… Никита здоровенный лось, на две головы выше нас с вами! И ничего с ним не случилось. Ники Малышевой тоже нет. Думаю, они вместе гуляют.
– Малышева – девушка Никиты? – уцепилась я за кончик тоненькой ниточки.
Елена Константиновна издала булькающий звук. Вероятно, это был смех.
– Девушка? Вот уж неподходящее слово для Ники! Они с Никитой не разлей вода, что, впрочем, не мешает им ругаться. Совсем стыд потеряли – дней десять назад подрались в компьютерном классе, стол сломали. Теперь жду, когда их родители ущерб возместят. Впрочем, на Малышеву надежды нет, у нее мать – алкоголичка. А Кириллова – приличная женщина, но пока сюда не спешит. Правда, Антонина Михайловна сразу деньги предложила, но я ей ответила: «Спасибо, конечно, да я не имею права наличными брать. Езжайте в магазин и привезите мебель».
– У вас есть адрес Малышевой? – перебила я заведующую.
Елена Константиновна положила ладонь на мышку, перевела взгляд на монитор.
– Улица Радько, дом пятнадцать. Здесь рядом, идите мимо супермаркета, увидите там у двери бабу в зеленой шубе, можете познакомиться. Это Алла, мамаша Ники. Она в магазине полы моет, если, конечно, трезвая, а с пьяных глаз у порога топчется, выпрашивает на выпивку. Одного не понимаю – почему ее директор не гонит?
– Номер квартиры подскажите, – попросила я.
– Там барак, – поморщилась заведующая. – Сама я в гости к Малышевой не заглядывала, но предполагаю, что отдельных апартаментов в здании не сыщется, коридорная система.
На улице неожиданно оказалось солнечно, дождь закончился, сентябрь решил порадовать москвичей бабьим летом. Улица Радько начиналась сразу за училищем, и я решила пойти пешком. Пусть машина пока постоит у дома Кирилловой, мне полезно прогуляться. На пути, как и обещала Елена Константиновна, оказался супермаркет. Возле стеклянных дверей маячило существо, облаченное в наряд из шкуры убитого чебурашки, который перед смертью позеленел от неведомой болезни.
Я поднялась по ступенькам и спросила у потерявшего человеческий вид создания:
– Вы Малышева?
– Не помню, – затряслась пьяница. – Дай на пиво!
– Где Ника? – задала я следующий вопрос.
– Кто? – икнула алкоголичка.
– Ваша дочь, – уточнила я, – Вероника.
Заботливая мамаша подняла руку, черными ногтями поскребла макушку и изумилась:
– Дочка? Моя?
– Твоя, – подтвердила я, решив больше не «выкать» тетке.
– Чтой-то не припомню, – прохрипела та, – ваще из головы вымело. Недалеко я тут поселилась, за оврагом. Через лес надо перейти. Туда!
Я молча посмотрела в ту сторону, куда показала пьянчужка. Ни малейшего намека на лес в радиусе полукилометра не было и в помине. Автобусная остановка, ряд палаток с мелочовкой, дальше несколько двухэтажных домов.
Двери супермаркета раздвинулись, появилась черноволосая женщина с ведром и шваброй.
– Не пугай покупателей, Алла, – тихо сказала она. – Максим Львович рассердится. Ступай домой, проспись.
Малышева встряхнулась, словно облитая водой кошка, и заорала:
– Пошла вон! Стану я от чебуреков замечания слушать! Понаехали сюда из аулов… Я коренная москвичка, с пропиской. Максим Львович не меня, а тебя вон выставит. Хамло! Дай на пиво!
Последняя фраза адресовалась мне.
– Ничего не получишь, – отрезала я, – лучше послушай добрый совет: иди домой.
Алла шагнула в сторону, ударила ногой по ведру и завопила. Наверное, хулиганка надеялась, что емкость перевернется, но она почему-то даже не вздрогнула.
– Ой-ой-ой! – присела Малышева. – Я пальцы сломала! Щас пойду к Максиму Львовичу, расскажу, как на меня Курага Урюковна напала и ногу повредила! Нехай мне компенсацию платят! Тыщу рублей! Мало всем не покажется! Урою! Тебя, чебуречина, выпрут, денег не заплатят, – узнаешь, как на москвичей наезжать! Я не пьяная! На опохмел прошу с трезвых глаз!
Продолжая ругаться и твердо наступая на якобы поврежденную ступню, Алла влетела в магазин.
Глава 8
– Странно, что директор разрешает подобной нимфе разгуливать около супермаркета, – пробормотала я.
Уборщица оперлась о швабру.
– Нимфа? Скорей уж Алла козлоногий сатир или Бахус.
– Увлекаетесь древними легендами и мифами? – поразилась я.
Поломойка поправила платок.
– Считаете всех, кому не довелось родиться в Москве, идиотами? Или предпочитаете, как Алла, в отношении гастарбайтеров слово «чебурек»?
– Нет, я просто никак не ожидала услышать от вас про сатиров и Бахуса, – честно призналась я. – Вы филолог?
– Преподавала в институте древнюю литературу, – спокойно пояснила уборщица. – Я армянка, муж азербайджанец, жили мы неподалеку от Баку. В нашем городе много смешанных пар, никто о национальности не задумывался, а потом по телевизору кричать глупости стали. Свекровь на сына наехала: «Брось Ануш, она не нашей веры, найдем тебе мусульманку». Ибрагим с матерью поругался, и мы уехали в Ереван. А там совсем тихо, работы нет, в магазинах пусто. У нас двое детей, чем их кормить? Где учить? Ибрагим решил в Москву ехать, здесь у него родственник нашелся. Теперь муж на рынке, в овощной палатке работает. А я в супермаркете шваброй орудую. Дети в школу ходят. Нельзя на людей нападать, не от хорошей жизни мы на эмиграцию решились. Ибрагим дома в театре пел, у него хороший баритон, но в России его талант никому не нужен. Да и я как специалист по древней литературе тоже без надобности, своих хватает. Зато у вас полно вакансий чернорабочих. Чем Алла лучше нас? Мы не пьем, не курим, детей любим. Одна гордость у Малышевой – она москвичка. Только дочка ее постоянно голодной ходит.
– Вы знаете Нику? – обрадовалась я.
– Хорошая девочка, – кивнула Алла.
– В медучилище о ней плохо отзываются, – вздохнула я.
Ануш опустила швабру в ведро.
– Там ребят не любят. Ника нормальная, ее жизнь с пьяницей озлобила. Гордая она! Зашла она как-то в подсобку, Аллу искала, я как раз обедать села. Вижу, Ника слюну сглатывает, предложила ей: «Садись со мной, на двоих супа хватит. Попробуй, я сама варю, в термосе из дома приношу. Не сомневайся, свежая курятина». Понимаю, голодная она. А Ника в ответ: «Спасибо, тетя Ануш, я сыта». Какое там! Глаза правду выдали, и я настояла: «Не побрезгуй, угостись!» Так она одну ложку проглотила, поблагодарила и ушла. Не хотела, чтобы ее нищенкой считали. Да вот и сама Ника!
Я обернулась. По ступенькам поднималась худенькая девочка в джинсах и майке.
– Добрый день, тетя Ануш. Вы мою мать не видели? – спросила она.
– Внутрь пошла, – ответила уборщица, – а тебя вот женщина ищет.
Ника вздрогнула, обхватила себя руками за плечи и выпалила:
– Я ничего не знаю!
Я ласково улыбнулась.
– Пока я ничего и не спрашивала.
Вероника покосилась на Ануш, старательно надраивавшую ступени.
– Давай отойдем, – предложила я. – Время обеденное, не хочешь перекусить? Я угощаю. Вон там кафе.
– Вы кто? – не пошла на контакт Ника и сама же ответила: – Елена Константиновна постаралась? Она давно твердит, что мою маму надо родительских прав лишить. Опоздали. Во вторник я стану совершеннолетней, восемнадцать исполнится. И меня кормить не надо, у нас дома полный обед – суп, мясо и компот!
Выпалив это, девушка сжала кулачки и гордо выпрямила спину. В моей душе моментально проснулось воспоминание…
Вот четырнадцатилетняя Вилка бежит по школьному коридору и налетает на завуча Григория Петровича, которого дети да и некоторые учителя не любили от всей души. За манеру быстро и много говорить короткими фразами и за редкостную тупость педагог заработал кличку Барабан. Наша классная руководительница, молодая Наталья Карловна, бегала плакать в туалет после того, как Барабан с элегантной простотой сказал вслух: «Учительнице замуж никогда не выйти. Ну кому они нужны? Да и в нашей школе нет ни одной симпатичной!»
Барабан хватает меня за плечи, разворачивает и цедит:
– Тараканова? Куда летим, сломя мозг?
Мне не удается скрыть радости:
– Домой, Григорий Петрович, нас отпустили.
– Домой? – повторяет Барабан. – И что тебя там ждет? Пьяная тетка! Ох, надо бы давно в отдел опеки сообщить, пусть вашей семьей займутся. Алкоголикам нельзя разрешать воспитывать детей, тебе будет лучше в интернате. Государство позаботится, хоть полноценно питаться станешь!
В советские годы из детей с тщанием взращивали патриотов. Я гордилась комсомольским значком и считала, что живу в лучшей стране на земном шаре. Но в нашу школу ходили на уроки одинаково одетые в коричневые пальто и обутые в темно-синие ботинки ребята из интерната. Больше всего на свете я боялась оказаться в их числе. А еще в душе бушевало негодование: по какому праву идиот Барабан осуждает Раису? Не так уж часто она напивается, всего раз десять в месяц. И не всегда до состояния камня. Кто его просит совать нос в чужую семью? К сожалению, я не могла высказать Барабану правду в лицо, поэтому, старательно изображая почтение, прошептала:
– Григорий Петрович, у нас дома борщ, котлеты и компот. Тетя Рая только что обед приготовила. Я побегу?
– Ступай, Тараканова, – кивнул Барабан. И бросил мне в спину отеческое напутствие: – Ох, предвижу твою судьбу печальную. Не выйдет из тебя толку! Умрешь под забором!
Мне стало так обидно! Аж до слез! И тут на помощь мне неожиданно пришел главный школьный хулиган Вася Кузьмин, который с любопытством подслушивал нашу беседу.
– Зато из вас, Григорий Петрович, вышел толк! – с несвойственным ему подобострастием воскликнул он.
Барабан, самодовольный болван, не почуяв подвоха, важно ответил:
– Да, Кузьмин, из меня вышел толк.
– Вышел… совсем весь, – нараспев произнес Вася, – а бестолочь осталась.
Я не дружила с Кузьминым, имела свою компанию, но в ту минуту чуть не бросилась мальчишке на шею с поцелуями…
– Вы мне теперь угрожать не сможете, – продолжала ничего не подозревавшая о моих мыслях Вероника. – До вторника потерплю, поговорю с вами, а потом имею полное право вас послать.
– Я ищу Кириллова, – мягко сказала я, – он не ходит в училище, и дома его нет.
Ника не стала любезнее.
– Я ему не сторож!
Я решила не обращать внимания на агрессивность девочки.
– Думала, вы друзья.
– Кто вам это сказал? – нахмурилась Малышева.
– Птичка напела, – улыбнулась я.
– Вот и сверните ей шею! – предложила Ника. – Чтоб в другой раз зря не чирикала. Я ваще с Кирилловым не общаюсь.
Девочка определенно не хотела продолжать разговор, но я постаралась продлить беседу.
– Почему? Он противный?
– Вам-то какое дело? Я не имею к Никите никакого отношения.
Я вздохнула.
– Жаль. Надеялась, что ты подскажешь, как лучше донести до него ужасную новость. Впрочем, будет ли она для него шокирующей?
Ника снова обхватила себя за плечи и затряслась.
– Колешься? – не выдержала я. – Или нюхаешь волшебный порошок?
– Если я из небогатой семьи, значит непременно наркоманка? – еще пуще обозлилась Малышева. Но пояснила: – Просто холодно в одной футболке. И че за весть?
– Антонина Михайловна умерла, – сказала я. – По идее, Никите были обязаны сообщить, но, думаю, он пока не в курсе, что стал сиротой.
– Вау! – подпрыгнула Ника. – Тонька отвалила? Супер!
– Не принято так откровенно радоваться смерти другого человека, – не выдержала я. – Даже, на твой взгляд, противного.
– Вам и не представить, какая она была! – неожиданно разоткровенничалась Ника. – Что Никита ни сделает, все фигово. Ей ничего не нравилось. Орала на него, пощечины отвешивала. Красиво?
– Не очень, – признала я. – Но прояви хоть каплю сожаления.
Внезапно Ника попятилась.
– А как она померла? Упала и шею сломала? Или сердце отказало?
– Антонину Михайловну убили, – сказала я.
– Вау… – прошептала Ника. – Кто?
– Вот это я и пытаюсь выяснить, – ответила я.
– Вы из ментовки, да? – напряглась Ника. – Ничего не знаю.
– Давай пойдем выпьем кофе, – снова предложила я.
– Домой мне пора, – засуетилась Малышева. – Э… у меня… Короче, зачет скоро… по этой… ну… фармакологии, там латынь.
Последние слова девчонка договаривала, отведя глаза в сторону.
– Учеба – это главное, – кивнула я, – но, пожалуйста, если вдруг ты столкнешься с Никитой, попроси его позвонить. Вот моя визитка. Надо же сообщить Кириллову о смерти матери. Спасибо за помощь. Пойду дальше по делам.
С огромным трудом удерживаясь от желания обернуться, я зашла за супермаркет и через секунду очень осторожно высунулась из-за угла. Ануш старательно протирала большое окно, по ступенькам поднимался мужчина с маленьким мальчиком, а ярко-розовая футболка Ники мелькала уже на другой стороне дороги. Малышева спешила вовсе не в сторону родного барака.
Я помчалась за ней, держась поближе к домам и на ходу снимая ветровку. Курточка у меня волшебная, ее можно носить как на черную, так и на красную сторону. В момент разговора с Никой я была в ярком варианте, но сейчас сольюсь с толпой, одетой по-осеннему. Ветер пробежал по обнаженным рукам – под курткой у меня была лишь майка. Я побыстрее натянула верхнюю одежду. Да, Веронике Малышевой сейчас действительно холодно в футболке… Хотя, если учесть скорость, с которой девочка летит сквозь толпу, она давно вспотела.
Хлоп! Малышева буквально впрыгнула в подъезд. Я ринулась за ней, увидела за лифтом светлый проем, услышала новый хлопок и поняла: здесь есть «черный» выход. Мгновение понадобилось, чтобы выскочить во двор, плотно забитый машинами. Вдали маячили железные гаражи, выкрашенные в темно-зеленый цвет. Ника, уцепившись руками за прутья, лезла через забор, который высился вокруг небольшого двухэтажного здания из светлого кирпича. Будущая медсестра легко преодолела преграду и поспешила к ряду гаражей.
Я подлетела к ограде и увидела объявление «Детский сад № 8464/а. Родители! Прием детей строго до 8.00. Опоздавшие не впускаются. Запрещено перешвыривать воспитанников младшей группы через забор и подсовывать под ворота. В случае нарушения правил пользования детсадом родители будут наказаны возвращением детей домой. Навсегда!»
На секунду я опешила. Следует ли понимать, что малышей старшего возраста можно «перешвыривать через забор и подсовывать под ворота»? Интересно было бы взглянуть на мать с отцом, которые способны проделать это с крошкой…
Ника исчезла из поля зрения, и я поторопилась преодолеть ограду. Благополучно пересекла территорию сада и вышла к гаражам. Ряд зеленых домиков упирался в высокую бетонную стену. Без альпинистского снаряжения ее не преодолеет даже гимнаст Немов. Оставалось лишь удивляться, как же отсюда выезжают машины? Автомобилю не перескочить через забор. Значит, где-то есть дорога, но я ее не вижу. Как, впрочем, и девочку. Ника, вероятно, зарулила в какой-то гараж.
Я медленно пошла вдоль железных стойл. На воротах висели огромные замки. Некоторые особенно рачительные хозяева укутали их в полиэтилен, другие надели на запоры разрезанные пластиковые бутылки. Наконец почти в самом конце я обнаружила гараж, дверь в который оказалась чуть приоткрыта.
Затаив дыхание, я втиснулась внутрь и тут же услышала взволнованный голос Ники.
– Никитос! Хорош дрыхнуть! Дурак, да? Тя найдут! Вставай, надо придумать, что говорить ментам. Ну, ваще, я не верила! Ты с ума сошел? Тебя посадят в тюрьму. Эй, Никит, давай. Ну Никита… Никита… Чем набухался? Хоть сядь. Никитаааа… А-а-а!
В последнем вопле прозвучал такой ужас, что я, забыв о необходимости прятаться, бросилась в глубь гаража. Машины в отсеке не оказалось, крик несся из-за плотной занавески, которая отделяла часть помещения. Я отдернула брезент и увидела некое подобие комнатушки. У стены стоял небольшой топчан, в углу громоздилась этажерка, на ней тускло горела лампа. Еще здесь было продранное кресло и маленький черно-белый телевизор «Юность», стоявший на сложенных кирпичах.
Ника визжала, закрыв лицо руками. Я обняла ее.
– Тише. Что тебя испугало?
Малышева ткнула пальцем в кучу скомканных одеял на импровизированной кровати.
– Он там!
Я подошла к топчану, чуть наклонилась и зажала рот рукой. На подушке без наволочки лежала голова парня. Туловище до подбородка прикрывало одеяло, из которого торчала серо-желтая вата. Я не судмедэксперт, но даже мне стало понятно: Никита мертв.
В сложной обстановке всегда должен найтись человек, который сохранит присутствие духа. Нику трясло в ознобе, и я скинула куртку, набросила ее девочке на плечи и укорила:
– Уже осень, надо потеплее одеваться.
– Мама вещи пропила, – клацая зубами, ответила девушка, – все за водку спустила. Никита обещал, что скоро купит мне много-много всего. Ему деньги светили.
Малышева осеклась, потом неуверенно добавила:
– Он Антонину не убивал.
Я потащила Нику к выходу.
– Пошли.
– Куда? – растерянно спросила девочка.
– Выпьем горячего, – предложила я, вынимая мобильный.
– А Никита? – прошептала Ника. – Его нельзя здесь оставлять!
– Конечно, нет, – согласилась я, – уже звоню, куда следует. Сюда приедут специалисты, но им по пробкам тащиться около двух часов. Ты окончательно замерзнешь, еще заболеешь. Лучше посидим в тепле. Нас позовут, когда понадобимся.
Ника вцепилась в мое плечо.
– Спасибо! Мне очень страшно. Вы в милиции каждый день такое видите, а я боюсь.
Когда мы сели за столик в кафе и Ника начала жадно есть горячий суп, я осторожно завела беседу.
– Вообще-то я не служу в уголовном розыске. Пишу детективные романы.
– Типа писательница? – поразилась Малышева. – Я не люблю читать, лучше кинушку посмотреть, от книг у меня начинает голова болеть. И в них все плохо заканчивается.
– А Золушка? – возразила я. – С ней все хорошо вышло.
– Это сказка, – отрезала Ника. – Для маленьких и глупых. А в жизни все иначе. Как с Никитой. Я ему говорила: «Не будет хорошо». А он: «Не дрожи, футболисты не плачут. Нарублю баблосов, и мы с тобой поедем к черепахам».
– К черепахам? – удивилась я.
Малышева смущенно улыбнулась.
– Я передачу по телеку видела про остров, где живут гигантские черепахи, на них можно верхом кататься. У меня мечта там побывать.
– Где Никита собирался найти денег? – спросила я.
Ника вытерла нос рукой, потом взяла салфетку и промокнула пальцы.
– Ему один дядька обещал.
– Просто так? – удивилась я. – В подарок?
Малышева с хлюпаньем проглотила последнюю ложку супа.
– За услугу. Правду хотите узнать? Бесплатно не расскажу.
Мне оставалось лишь удивляться титанической крепости нервной системы собеседницы. Совсем недавно Ника кричала в гараже от ужаса, а сейчас, деловито загибая пальцы, перечисляла то, что хочет получить от меня за откровенность.
– С вас куртка, свитер, джинсы, рубашка, кроссовки и три тыщи рублей.
– Хорошо, – согласилась я, – ты это получишь. А теперь говори!
– Че, я похожа на дуру? – уставилась на меня девушка. – Кино видела? Там один мужик сказал: «Сначала деньги, потом табуретки».
– Стулья, – машинально поправила я.
– Да хоть диван! – захохотала Ника. – Важен принцип.
– Поблизости найдется магазин одежды? – вздохнула я.
– Целых три, – заверила Малышева. – Прямо у метро.
Уборщица оперлась о швабру.
– Нимфа? Скорей уж Алла козлоногий сатир или Бахус.
– Увлекаетесь древними легендами и мифами? – поразилась я.
Поломойка поправила платок.
– Считаете всех, кому не довелось родиться в Москве, идиотами? Или предпочитаете, как Алла, в отношении гастарбайтеров слово «чебурек»?
– Нет, я просто никак не ожидала услышать от вас про сатиров и Бахуса, – честно призналась я. – Вы филолог?
– Преподавала в институте древнюю литературу, – спокойно пояснила уборщица. – Я армянка, муж азербайджанец, жили мы неподалеку от Баку. В нашем городе много смешанных пар, никто о национальности не задумывался, а потом по телевизору кричать глупости стали. Свекровь на сына наехала: «Брось Ануш, она не нашей веры, найдем тебе мусульманку». Ибрагим с матерью поругался, и мы уехали в Ереван. А там совсем тихо, работы нет, в магазинах пусто. У нас двое детей, чем их кормить? Где учить? Ибрагим решил в Москву ехать, здесь у него родственник нашелся. Теперь муж на рынке, в овощной палатке работает. А я в супермаркете шваброй орудую. Дети в школу ходят. Нельзя на людей нападать, не от хорошей жизни мы на эмиграцию решились. Ибрагим дома в театре пел, у него хороший баритон, но в России его талант никому не нужен. Да и я как специалист по древней литературе тоже без надобности, своих хватает. Зато у вас полно вакансий чернорабочих. Чем Алла лучше нас? Мы не пьем, не курим, детей любим. Одна гордость у Малышевой – она москвичка. Только дочка ее постоянно голодной ходит.
– Вы знаете Нику? – обрадовалась я.
– Хорошая девочка, – кивнула Алла.
– В медучилище о ней плохо отзываются, – вздохнула я.
Ануш опустила швабру в ведро.
– Там ребят не любят. Ника нормальная, ее жизнь с пьяницей озлобила. Гордая она! Зашла она как-то в подсобку, Аллу искала, я как раз обедать села. Вижу, Ника слюну сглатывает, предложила ей: «Садись со мной, на двоих супа хватит. Попробуй, я сама варю, в термосе из дома приношу. Не сомневайся, свежая курятина». Понимаю, голодная она. А Ника в ответ: «Спасибо, тетя Ануш, я сыта». Какое там! Глаза правду выдали, и я настояла: «Не побрезгуй, угостись!» Так она одну ложку проглотила, поблагодарила и ушла. Не хотела, чтобы ее нищенкой считали. Да вот и сама Ника!
Я обернулась. По ступенькам поднималась худенькая девочка в джинсах и майке.
– Добрый день, тетя Ануш. Вы мою мать не видели? – спросила она.
– Внутрь пошла, – ответила уборщица, – а тебя вот женщина ищет.
Ника вздрогнула, обхватила себя руками за плечи и выпалила:
– Я ничего не знаю!
Я ласково улыбнулась.
– Пока я ничего и не спрашивала.
Вероника покосилась на Ануш, старательно надраивавшую ступени.
– Давай отойдем, – предложила я. – Время обеденное, не хочешь перекусить? Я угощаю. Вон там кафе.
– Вы кто? – не пошла на контакт Ника и сама же ответила: – Елена Константиновна постаралась? Она давно твердит, что мою маму надо родительских прав лишить. Опоздали. Во вторник я стану совершеннолетней, восемнадцать исполнится. И меня кормить не надо, у нас дома полный обед – суп, мясо и компот!
Выпалив это, девушка сжала кулачки и гордо выпрямила спину. В моей душе моментально проснулось воспоминание…
Вот четырнадцатилетняя Вилка бежит по школьному коридору и налетает на завуча Григория Петровича, которого дети да и некоторые учителя не любили от всей души. За манеру быстро и много говорить короткими фразами и за редкостную тупость педагог заработал кличку Барабан. Наша классная руководительница, молодая Наталья Карловна, бегала плакать в туалет после того, как Барабан с элегантной простотой сказал вслух: «Учительнице замуж никогда не выйти. Ну кому они нужны? Да и в нашей школе нет ни одной симпатичной!»
Барабан хватает меня за плечи, разворачивает и цедит:
– Тараканова? Куда летим, сломя мозг?
Мне не удается скрыть радости:
– Домой, Григорий Петрович, нас отпустили.
– Домой? – повторяет Барабан. – И что тебя там ждет? Пьяная тетка! Ох, надо бы давно в отдел опеки сообщить, пусть вашей семьей займутся. Алкоголикам нельзя разрешать воспитывать детей, тебе будет лучше в интернате. Государство позаботится, хоть полноценно питаться станешь!
В советские годы из детей с тщанием взращивали патриотов. Я гордилась комсомольским значком и считала, что живу в лучшей стране на земном шаре. Но в нашу школу ходили на уроки одинаково одетые в коричневые пальто и обутые в темно-синие ботинки ребята из интерната. Больше всего на свете я боялась оказаться в их числе. А еще в душе бушевало негодование: по какому праву идиот Барабан осуждает Раису? Не так уж часто она напивается, всего раз десять в месяц. И не всегда до состояния камня. Кто его просит совать нос в чужую семью? К сожалению, я не могла высказать Барабану правду в лицо, поэтому, старательно изображая почтение, прошептала:
– Григорий Петрович, у нас дома борщ, котлеты и компот. Тетя Рая только что обед приготовила. Я побегу?
– Ступай, Тараканова, – кивнул Барабан. И бросил мне в спину отеческое напутствие: – Ох, предвижу твою судьбу печальную. Не выйдет из тебя толку! Умрешь под забором!
Мне стало так обидно! Аж до слез! И тут на помощь мне неожиданно пришел главный школьный хулиган Вася Кузьмин, который с любопытством подслушивал нашу беседу.
– Зато из вас, Григорий Петрович, вышел толк! – с несвойственным ему подобострастием воскликнул он.
Барабан, самодовольный болван, не почуяв подвоха, важно ответил:
– Да, Кузьмин, из меня вышел толк.
– Вышел… совсем весь, – нараспев произнес Вася, – а бестолочь осталась.
Я не дружила с Кузьминым, имела свою компанию, но в ту минуту чуть не бросилась мальчишке на шею с поцелуями…
– Вы мне теперь угрожать не сможете, – продолжала ничего не подозревавшая о моих мыслях Вероника. – До вторника потерплю, поговорю с вами, а потом имею полное право вас послать.
– Я ищу Кириллова, – мягко сказала я, – он не ходит в училище, и дома его нет.
Ника не стала любезнее.
– Я ему не сторож!
Я решила не обращать внимания на агрессивность девочки.
– Думала, вы друзья.
– Кто вам это сказал? – нахмурилась Малышева.
– Птичка напела, – улыбнулась я.
– Вот и сверните ей шею! – предложила Ника. – Чтоб в другой раз зря не чирикала. Я ваще с Кирилловым не общаюсь.
Девочка определенно не хотела продолжать разговор, но я постаралась продлить беседу.
– Почему? Он противный?
– Вам-то какое дело? Я не имею к Никите никакого отношения.
Я вздохнула.
– Жаль. Надеялась, что ты подскажешь, как лучше донести до него ужасную новость. Впрочем, будет ли она для него шокирующей?
Ника снова обхватила себя за плечи и затряслась.
– Колешься? – не выдержала я. – Или нюхаешь волшебный порошок?
– Если я из небогатой семьи, значит непременно наркоманка? – еще пуще обозлилась Малышева. Но пояснила: – Просто холодно в одной футболке. И че за весть?
– Антонина Михайловна умерла, – сказала я. – По идее, Никите были обязаны сообщить, но, думаю, он пока не в курсе, что стал сиротой.
– Вау! – подпрыгнула Ника. – Тонька отвалила? Супер!
– Не принято так откровенно радоваться смерти другого человека, – не выдержала я. – Даже, на твой взгляд, противного.
– Вам и не представить, какая она была! – неожиданно разоткровенничалась Ника. – Что Никита ни сделает, все фигово. Ей ничего не нравилось. Орала на него, пощечины отвешивала. Красиво?
– Не очень, – признала я. – Но прояви хоть каплю сожаления.
Внезапно Ника попятилась.
– А как она померла? Упала и шею сломала? Или сердце отказало?
– Антонину Михайловну убили, – сказала я.
– Вау… – прошептала Ника. – Кто?
– Вот это я и пытаюсь выяснить, – ответила я.
– Вы из ментовки, да? – напряглась Ника. – Ничего не знаю.
– Давай пойдем выпьем кофе, – снова предложила я.
– Домой мне пора, – засуетилась Малышева. – Э… у меня… Короче, зачет скоро… по этой… ну… фармакологии, там латынь.
Последние слова девчонка договаривала, отведя глаза в сторону.
– Учеба – это главное, – кивнула я, – но, пожалуйста, если вдруг ты столкнешься с Никитой, попроси его позвонить. Вот моя визитка. Надо же сообщить Кириллову о смерти матери. Спасибо за помощь. Пойду дальше по делам.
С огромным трудом удерживаясь от желания обернуться, я зашла за супермаркет и через секунду очень осторожно высунулась из-за угла. Ануш старательно протирала большое окно, по ступенькам поднимался мужчина с маленьким мальчиком, а ярко-розовая футболка Ники мелькала уже на другой стороне дороги. Малышева спешила вовсе не в сторону родного барака.
Я помчалась за ней, держась поближе к домам и на ходу снимая ветровку. Курточка у меня волшебная, ее можно носить как на черную, так и на красную сторону. В момент разговора с Никой я была в ярком варианте, но сейчас сольюсь с толпой, одетой по-осеннему. Ветер пробежал по обнаженным рукам – под курткой у меня была лишь майка. Я побыстрее натянула верхнюю одежду. Да, Веронике Малышевой сейчас действительно холодно в футболке… Хотя, если учесть скорость, с которой девочка летит сквозь толпу, она давно вспотела.
Хлоп! Малышева буквально впрыгнула в подъезд. Я ринулась за ней, увидела за лифтом светлый проем, услышала новый хлопок и поняла: здесь есть «черный» выход. Мгновение понадобилось, чтобы выскочить во двор, плотно забитый машинами. Вдали маячили железные гаражи, выкрашенные в темно-зеленый цвет. Ника, уцепившись руками за прутья, лезла через забор, который высился вокруг небольшого двухэтажного здания из светлого кирпича. Будущая медсестра легко преодолела преграду и поспешила к ряду гаражей.
Я подлетела к ограде и увидела объявление «Детский сад № 8464/а. Родители! Прием детей строго до 8.00. Опоздавшие не впускаются. Запрещено перешвыривать воспитанников младшей группы через забор и подсовывать под ворота. В случае нарушения правил пользования детсадом родители будут наказаны возвращением детей домой. Навсегда!»
На секунду я опешила. Следует ли понимать, что малышей старшего возраста можно «перешвыривать через забор и подсовывать под ворота»? Интересно было бы взглянуть на мать с отцом, которые способны проделать это с крошкой…
Ника исчезла из поля зрения, и я поторопилась преодолеть ограду. Благополучно пересекла территорию сада и вышла к гаражам. Ряд зеленых домиков упирался в высокую бетонную стену. Без альпинистского снаряжения ее не преодолеет даже гимнаст Немов. Оставалось лишь удивляться, как же отсюда выезжают машины? Автомобилю не перескочить через забор. Значит, где-то есть дорога, но я ее не вижу. Как, впрочем, и девочку. Ника, вероятно, зарулила в какой-то гараж.
Я медленно пошла вдоль железных стойл. На воротах висели огромные замки. Некоторые особенно рачительные хозяева укутали их в полиэтилен, другие надели на запоры разрезанные пластиковые бутылки. Наконец почти в самом конце я обнаружила гараж, дверь в который оказалась чуть приоткрыта.
Затаив дыхание, я втиснулась внутрь и тут же услышала взволнованный голос Ники.
– Никитос! Хорош дрыхнуть! Дурак, да? Тя найдут! Вставай, надо придумать, что говорить ментам. Ну, ваще, я не верила! Ты с ума сошел? Тебя посадят в тюрьму. Эй, Никит, давай. Ну Никита… Никита… Чем набухался? Хоть сядь. Никитаааа… А-а-а!
В последнем вопле прозвучал такой ужас, что я, забыв о необходимости прятаться, бросилась в глубь гаража. Машины в отсеке не оказалось, крик несся из-за плотной занавески, которая отделяла часть помещения. Я отдернула брезент и увидела некое подобие комнатушки. У стены стоял небольшой топчан, в углу громоздилась этажерка, на ней тускло горела лампа. Еще здесь было продранное кресло и маленький черно-белый телевизор «Юность», стоявший на сложенных кирпичах.
Ника визжала, закрыв лицо руками. Я обняла ее.
– Тише. Что тебя испугало?
Малышева ткнула пальцем в кучу скомканных одеял на импровизированной кровати.
– Он там!
Я подошла к топчану, чуть наклонилась и зажала рот рукой. На подушке без наволочки лежала голова парня. Туловище до подбородка прикрывало одеяло, из которого торчала серо-желтая вата. Я не судмедэксперт, но даже мне стало понятно: Никита мертв.
В сложной обстановке всегда должен найтись человек, который сохранит присутствие духа. Нику трясло в ознобе, и я скинула куртку, набросила ее девочке на плечи и укорила:
– Уже осень, надо потеплее одеваться.
– Мама вещи пропила, – клацая зубами, ответила девушка, – все за водку спустила. Никита обещал, что скоро купит мне много-много всего. Ему деньги светили.
Малышева осеклась, потом неуверенно добавила:
– Он Антонину не убивал.
Я потащила Нику к выходу.
– Пошли.
– Куда? – растерянно спросила девочка.
– Выпьем горячего, – предложила я, вынимая мобильный.
– А Никита? – прошептала Ника. – Его нельзя здесь оставлять!
– Конечно, нет, – согласилась я, – уже звоню, куда следует. Сюда приедут специалисты, но им по пробкам тащиться около двух часов. Ты окончательно замерзнешь, еще заболеешь. Лучше посидим в тепле. Нас позовут, когда понадобимся.
Ника вцепилась в мое плечо.
– Спасибо! Мне очень страшно. Вы в милиции каждый день такое видите, а я боюсь.
Когда мы сели за столик в кафе и Ника начала жадно есть горячий суп, я осторожно завела беседу.
– Вообще-то я не служу в уголовном розыске. Пишу детективные романы.
– Типа писательница? – поразилась Малышева. – Я не люблю читать, лучше кинушку посмотреть, от книг у меня начинает голова болеть. И в них все плохо заканчивается.
– А Золушка? – возразила я. – С ней все хорошо вышло.
– Это сказка, – отрезала Ника. – Для маленьких и глупых. А в жизни все иначе. Как с Никитой. Я ему говорила: «Не будет хорошо». А он: «Не дрожи, футболисты не плачут. Нарублю баблосов, и мы с тобой поедем к черепахам».
– К черепахам? – удивилась я.
Малышева смущенно улыбнулась.
– Я передачу по телеку видела про остров, где живут гигантские черепахи, на них можно верхом кататься. У меня мечта там побывать.
– Где Никита собирался найти денег? – спросила я.
Ника вытерла нос рукой, потом взяла салфетку и промокнула пальцы.
– Ему один дядька обещал.
– Просто так? – удивилась я. – В подарок?
Малышева с хлюпаньем проглотила последнюю ложку супа.
– За услугу. Правду хотите узнать? Бесплатно не расскажу.
Мне оставалось лишь удивляться титанической крепости нервной системы собеседницы. Совсем недавно Ника кричала в гараже от ужаса, а сейчас, деловито загибая пальцы, перечисляла то, что хочет получить от меня за откровенность.
– С вас куртка, свитер, джинсы, рубашка, кроссовки и три тыщи рублей.
– Хорошо, – согласилась я, – ты это получишь. А теперь говори!
– Че, я похожа на дуру? – уставилась на меня девушка. – Кино видела? Там один мужик сказал: «Сначала деньги, потом табуретки».
– Стулья, – машинально поправила я.
– Да хоть диван! – захохотала Ника. – Важен принцип.
– Поблизости найдется магазин одежды? – вздохнула я.
– Целых три, – заверила Малышева. – Прямо у метро.
Глава 9
Довольная донельзя Ника переоделась прямо в павильоне, где торговали одеждой. Старые джинсы и розовую футболку ей уложили в пакет.
– Здорово! – откровенно радовалась она. – Теперь мне тепло. Пошли назад, в то кафе, я еще чаю попью, с пирожным. Когда мне из милости чего предлагают, не соглашусь взять, а если за работу, то можно побольше получить. Правильно? Вам надо правду узнать? Платите.
Я не хотела злить Малышеву, поэтому кивнула. Интересный у девочки характер. То, что предложено от чистого сердца, она отвергла, но чужую тайну хочет продать. И, похоже, смерть Никиты ее больше не волновала. С другой стороны, где Нике было научиться благородству, интеллигентности. И как освоить науку любви, если перед глазами пример мамы-алкоголички, которая без зазрения совести пропивает единственную осеннюю куртку дочери?
Ника съела три эклера, выпила чай и заявила:
– Начинаю рассказ. Все по-честному.
– Сделай одолжение, – кивнула я.
– Вы вещи не отнимете? – вдруг забеспокоилась девочка.
Мое терпение лопнуло.
– Найду и раздену тебя? И съеденный обед тоже заберу?
Малышева засмеялась:
– Навряд ли. Прикольно! Надо запомнить.
– Говори по сути, – приказала я.
Ника сложила руки на столе и неожиданно складно, почти литературным языком изложила свою историю.
Никита и Ника познакомились в училище. Третьего сентября они сели за одну парту, а пятого отметили пивом начало страстной любви. Алле Малышевой, занятой исключительно поисками очередной бутылки, было все равно, где и с кем гуляет дочь. Сначала парочка весело проводила время в комнатушке в бараке, но потом соседки возмутились. «Шлюха! – орали они на Нику. – Вся в мать! Мужиков водишь! У нас здесь один сортир на всех! Заразы нам не надо!»
Переспорить разъяренных теток девочка не пыталась, ей запросто могли надавать оплеух. Пришлось искать другое пристанище. Никита живо сообразил, что мама целыми днями на работе, и привел Малышеву к себе.
По сравнению с девятью метрами барака скромная двушка бухгалтерши показалась Веронике дворцом. У Никиты была своя комната, на двери которой висела табличка «Дуракам не беспокоить». Ванная, туалет и кухня тоже предназначались для пользования членов одной семьи. Ника размечталась, как уйдет от Аллы, выйдет замуж за Никиту, будет королевой принимать душ, не слыша стука в дверь и воплей: «Малышева, ты тут не одна! Вылезай, другим тоже мыться надо!»
В ее мечтах не нашлось места для Антонины Михайловны. А та озверела, когда поняла, что сын, вместо того чтобы посещать занятия, приводит в дом любовницу. Как только Кириллова не обзывала подругу сына! Никита в первый момент даже растерялся – он и не предполагал, что мама знакома с матерной лексикой. Правда, парень быстро пришел в себя и дал родительнице отпор.
– Здорово! – откровенно радовалась она. – Теперь мне тепло. Пошли назад, в то кафе, я еще чаю попью, с пирожным. Когда мне из милости чего предлагают, не соглашусь взять, а если за работу, то можно побольше получить. Правильно? Вам надо правду узнать? Платите.
Я не хотела злить Малышеву, поэтому кивнула. Интересный у девочки характер. То, что предложено от чистого сердца, она отвергла, но чужую тайну хочет продать. И, похоже, смерть Никиты ее больше не волновала. С другой стороны, где Нике было научиться благородству, интеллигентности. И как освоить науку любви, если перед глазами пример мамы-алкоголички, которая без зазрения совести пропивает единственную осеннюю куртку дочери?
Ника съела три эклера, выпила чай и заявила:
– Начинаю рассказ. Все по-честному.
– Сделай одолжение, – кивнула я.
– Вы вещи не отнимете? – вдруг забеспокоилась девочка.
Мое терпение лопнуло.
– Найду и раздену тебя? И съеденный обед тоже заберу?
Малышева засмеялась:
– Навряд ли. Прикольно! Надо запомнить.
– Говори по сути, – приказала я.
Ника сложила руки на столе и неожиданно складно, почти литературным языком изложила свою историю.
Никита и Ника познакомились в училище. Третьего сентября они сели за одну парту, а пятого отметили пивом начало страстной любви. Алле Малышевой, занятой исключительно поисками очередной бутылки, было все равно, где и с кем гуляет дочь. Сначала парочка весело проводила время в комнатушке в бараке, но потом соседки возмутились. «Шлюха! – орали они на Нику. – Вся в мать! Мужиков водишь! У нас здесь один сортир на всех! Заразы нам не надо!»
Переспорить разъяренных теток девочка не пыталась, ей запросто могли надавать оплеух. Пришлось искать другое пристанище. Никита живо сообразил, что мама целыми днями на работе, и привел Малышеву к себе.
По сравнению с девятью метрами барака скромная двушка бухгалтерши показалась Веронике дворцом. У Никиты была своя комната, на двери которой висела табличка «Дуракам не беспокоить». Ванная, туалет и кухня тоже предназначались для пользования членов одной семьи. Ника размечталась, как уйдет от Аллы, выйдет замуж за Никиту, будет королевой принимать душ, не слыша стука в дверь и воплей: «Малышева, ты тут не одна! Вылезай, другим тоже мыться надо!»
В ее мечтах не нашлось места для Антонины Михайловны. А та озверела, когда поняла, что сын, вместо того чтобы посещать занятия, приводит в дом любовницу. Как только Кириллова не обзывала подругу сына! Никита в первый момент даже растерялся – он и не предполагал, что мама знакома с матерной лексикой. Правда, парень быстро пришел в себя и дал родительнице отпор.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента