Страница:
Два часа Морковин уговаривал Тоню, и та все-таки согласилась отправиться в путешествие. А когда вернулась и вышла на работу, узнала, что Ольга Мамонтова погибла, выбросилась из окна.
– И вы никому не рассказали о скандале в аэропорту? – уточнила я, когда она умолкла.
– Не-а, – жалобно призналась Гончарова. – Испугалась за Ваню, не хотела, чтобы его допрашивали. Побоялась: вдруг ко мне домой полицейский приедет? Папа-то ничего про Ивана не знает. Поэтому я придумала, что Мамонтова грустила, на жизнь жаловалась. Следователь попался добрый, я его даже попросила не говорить моему отцу, что я не учусь в вузе. И он ответил: «Не мое дело, как ты папашу своего обманываешь, сама с ним разбирайся».
Я молча закрыла ноутбук. Да уж, с сотрудником полиции Тоне повезло – формально допросил ее и быстренько написал в отчете про суицид. Правда, и экспертиза ничего криминального не нашла.
– Ваня очень добрый, застенчивый, – зачастила Антонина. – Он стеснялся Ольгу послать куда следовало, терпел ее приставания. Морковин не может даже комара прихлопнуть, не способен жесткие решения принимать. Недавно нас в кафе обсчитали, так Ваня заметил и ничего не сказал. Только на следующий день мне признался, что отдал большую сумму, мы ведь не заказывали дорогое вино, пили простое, по бокальчику. Я давай его ругать: «Почему ты молча проглотил хамство?» А он: «Скандала не хотелось. Фиг с ней, с лишней тысячей, еще заработаю. Пришлось бы управляющего вызывать, ругаться, билеты в кино пропали бы». Иногда Ванина бесконфликтность меня прямо бесит. Но он такой – дадите ему по башке кулаком, а он испугается: «Не ушибли руку?» Вот мама у него другая. Вообще-то он меня с ней не знакомит, говорит, что Лидия Ивановна плохо себя чувствует. Но, наверное, она просто не хочет сына ни с кем делить. Бывают такие мамаши, я слышала. Один раз мы с Ваняшей у него на дачке сидели, вдруг стук в окно. Он так побледнел! Велел: «Иди на второй этаж и сиди тихо. Если мамуля приехала, случится Апокалипсис». Оказалось, это какой-то посторонний мужик был, заплутал, не знал, как на шоссе выбраться. Пока Лидия Ивановна жива, Ваня мне предложение не сделает. Его мать незадолго до нашего с ним знакомства инфаркт перенесла, так Ваня теперь над ней трясется.
Антонина погрустнела.
– Значит, Ольга устроила скандал у стойки регистрации… И все, более вы с ней не виделись? – уточнила я.
– Ага, – кисло ответила Тоня.
Я распрощалась с ней, села в машину, соединилась с Робертом, пересказала свою беседу с Гончаровой и задала вопрос:
– Почему Ольга скрывала от мужа, что у нее высшее образование? По какой причине, имея диплом экономиста, работала приемщицей заказов? Что ты думаешь, а?
– По-разному у людей жизнь складывается, – решил пофилософствовать компьютерщик. – Один на студенческой скамье не сидел, а стал известным актером или художником, другой пять лет лекции слушал и бомжует.
– Вспомни о ее муже, – не сдалась я. – Для Юрия большое значение имеет впечатление, которое он производит на окружающих. Он даже нам соврал про жену-главбуха. Ему не пришло в голову, что каждое его слово непременно несколько раз проверят. Но речь сейчас не о Мамонтове. Уж наверняка Ляля знала мужа как облупленного, а тот всем приятелям жену как успешного бухгалтера представлял. Почему Ольга не сказала: «Дорогой, я намного круче простой тетки, которая подсчитывает баланс, имею кандидатскую степень». Отчего помалкивала?
– Откуда ты знаешь, что Мамонтова не сказала благоверному правду? – заспорил Роберт.
– Знай Юрий о научных достижениях супруги, он бы не преминул нам о них сообщить, – возразила я. – И почему Оля сидела на приеме заказов? Могла ведь найти престижную, высокооплачиваемую работу.
Роберт засопел, но ничего не ответил. А я неслась дальше.
– Как семейные люди хранят документы?
– Вопрос не по адресу, – развеселился Троянов. – Я не женат, не знаю.
Но мне совсем не хотелось шутить.
– Сколько раз мы с тобой обыскивали квартиры и видели коробку из-под обуви или печенья, ящик письменного стола, полку в гардеробе, куда люди складывают школьные аттестаты, дипломы вузов, медстраховки, пенсионные удостоверения… Все лежит в общей куче: свидетельство жены об окончании парикмахерского училища соседствует с военным билетом мужа и орденской книжкой дедушки, рядом свидетельство о крещении малыша. Мне ни разу не встречалась семья, где муж держит всякие удостоверения в своем кабинете, в сейфе, а жена – в спальне, в тумбочке. Вот документы в разных папочках попадались, но они все трогательно лежали друг на друге: в синей – ее бумаги, в красной – его, в желтой – детские.
– И что? – не понял Роберт.
– Юрий понятия не имел об образовании Ляли, – терпеливо повторила я. – Значит, никогда не держал в руках ее дипломы, скорее всего, их дома не было. Почему? Сколько лет они прожили вместе?
– Десять, – тут же ответил Троянов. – Мамонтов – ее первый муж, Ольга сменила фамилию, до брака была Казаковой.
– А кем она работала до встречи с Юрием?
Роберт принялся зачитывать данные:
– Сначала была студенткой, потом защитила диссертацию в институте, который основали несколько богатых людей, главный партнер – Николай Федорович Холодов. Похоже, вуз создали для деток обеспеченных родителей, для мажоров, которых нельзя было даже за деньги пристроить в престижные учебные заведения. Обучали их математике, информатике, психологии, политологии, экономике, ну и, конечно, рекламному делу, куда ж без него. Кроме наследников солидных состояний, туда принимали и простой народ, лишь бы деньги на оплату учебы поступили. Также там была благотворительная программа для золотых медалистов из бедных семей. Казакова успешно прошла Ученый совет, причем до окончания срока аспирантуры – очень прилежная была студентка. Работать она пошла не сразу, а через полгода после получения научного звания. В химчистку.
Я решила, что ослышалась.
– Куда?
– Туда, где чистят одежду, – уточнил Троянов. – Затем в магазин продавщицей. Потом сменила пять разных мест вроде уже названных, наконец устроилась приемщицей в «Пластмассбытканьон». Вышла замуж за Мамонтова, прописана у супруга, до свадьбы была зарегистрирована в двухкомнатной коммунальной квартире на улице Благова. Ее сосед Павел Аркадьевич Бубнов до сих пор живет там. А-а-а-а! Ну, я дурак! Теперь понятно!
– Что? – спросила я.
Роберт громко чем-то зашуршал.
– Перестань есть конфеты! – приказала я.
– Это шоколадка, – заспорил Троянов. – Дом, где жили Бубнов и Ольга Казакова, ранее считался студенческим и аспирантским общежитием института, в котором оба учились. Вуз давно накрылся медным тазом, более не существует. По идее, Павлу полагалось выписаться из общаги, но он числится там до сих пор. Чудные дела творятся иногда в большом городе. Кстати, Бубнов может хорошо знать Ольгу.
Я положила руки на руль.
– Юрий утверждал, что жена замкнутый человек, у нее не было приятелей.
– Похоже, Мамонтов совсем супругу не знал, – хмыкнул Роберт. – Принимал на веру ее рассказы про частые командировки и подарки от благодарных заказчиков. Хорошо бы поговорить с любовниками Ольги.
– Роскошная идея, – согласилась я, – жаль, практически невыполнимая. Никогда нам их имена-фамилии не узнать. Если только не найдем очень близкого Мамонтовой человека. Пожалуй, я поеду сейчас в бывшее общежитие, а ты внимательно изучи биографию Ольги Сергеевны. Вероятно, найдешь в ней еще какие-то несостыковки. И еще разыщи кого-нибудь, кто знал Мамонтову-Казакову в детстве, юности: одноклассников, студентов с курса, коллег по прежней работе.
– Не волнуйся, не бывает, чтобы никого не обнаружилось, – сказал Роб. – Не на необитаемом же острове Ольга жила. Значит, работаем по делу, несмотря на утверждение Антонины про психически нестабильное состояние Ольги?
– Да, – ответила я. – Возникли вопросы, на которые надо найти ответы.
Глава 6
Глава 7
– И вы никому не рассказали о скандале в аэропорту? – уточнила я, когда она умолкла.
– Не-а, – жалобно призналась Гончарова. – Испугалась за Ваню, не хотела, чтобы его допрашивали. Побоялась: вдруг ко мне домой полицейский приедет? Папа-то ничего про Ивана не знает. Поэтому я придумала, что Мамонтова грустила, на жизнь жаловалась. Следователь попался добрый, я его даже попросила не говорить моему отцу, что я не учусь в вузе. И он ответил: «Не мое дело, как ты папашу своего обманываешь, сама с ним разбирайся».
Я молча закрыла ноутбук. Да уж, с сотрудником полиции Тоне повезло – формально допросил ее и быстренько написал в отчете про суицид. Правда, и экспертиза ничего криминального не нашла.
– Ваня очень добрый, застенчивый, – зачастила Антонина. – Он стеснялся Ольгу послать куда следовало, терпел ее приставания. Морковин не может даже комара прихлопнуть, не способен жесткие решения принимать. Недавно нас в кафе обсчитали, так Ваня заметил и ничего не сказал. Только на следующий день мне признался, что отдал большую сумму, мы ведь не заказывали дорогое вино, пили простое, по бокальчику. Я давай его ругать: «Почему ты молча проглотил хамство?» А он: «Скандала не хотелось. Фиг с ней, с лишней тысячей, еще заработаю. Пришлось бы управляющего вызывать, ругаться, билеты в кино пропали бы». Иногда Ванина бесконфликтность меня прямо бесит. Но он такой – дадите ему по башке кулаком, а он испугается: «Не ушибли руку?» Вот мама у него другая. Вообще-то он меня с ней не знакомит, говорит, что Лидия Ивановна плохо себя чувствует. Но, наверное, она просто не хочет сына ни с кем делить. Бывают такие мамаши, я слышала. Один раз мы с Ваняшей у него на дачке сидели, вдруг стук в окно. Он так побледнел! Велел: «Иди на второй этаж и сиди тихо. Если мамуля приехала, случится Апокалипсис». Оказалось, это какой-то посторонний мужик был, заплутал, не знал, как на шоссе выбраться. Пока Лидия Ивановна жива, Ваня мне предложение не сделает. Его мать незадолго до нашего с ним знакомства инфаркт перенесла, так Ваня теперь над ней трясется.
Антонина погрустнела.
– Значит, Ольга устроила скандал у стойки регистрации… И все, более вы с ней не виделись? – уточнила я.
– Ага, – кисло ответила Тоня.
Я распрощалась с ней, села в машину, соединилась с Робертом, пересказала свою беседу с Гончаровой и задала вопрос:
– Почему Ольга скрывала от мужа, что у нее высшее образование? По какой причине, имея диплом экономиста, работала приемщицей заказов? Что ты думаешь, а?
– По-разному у людей жизнь складывается, – решил пофилософствовать компьютерщик. – Один на студенческой скамье не сидел, а стал известным актером или художником, другой пять лет лекции слушал и бомжует.
– Вспомни о ее муже, – не сдалась я. – Для Юрия большое значение имеет впечатление, которое он производит на окружающих. Он даже нам соврал про жену-главбуха. Ему не пришло в голову, что каждое его слово непременно несколько раз проверят. Но речь сейчас не о Мамонтове. Уж наверняка Ляля знала мужа как облупленного, а тот всем приятелям жену как успешного бухгалтера представлял. Почему Ольга не сказала: «Дорогой, я намного круче простой тетки, которая подсчитывает баланс, имею кандидатскую степень». Отчего помалкивала?
– Откуда ты знаешь, что Мамонтова не сказала благоверному правду? – заспорил Роберт.
– Знай Юрий о научных достижениях супруги, он бы не преминул нам о них сообщить, – возразила я. – И почему Оля сидела на приеме заказов? Могла ведь найти престижную, высокооплачиваемую работу.
Роберт засопел, но ничего не ответил. А я неслась дальше.
– Как семейные люди хранят документы?
– Вопрос не по адресу, – развеселился Троянов. – Я не женат, не знаю.
Но мне совсем не хотелось шутить.
– Сколько раз мы с тобой обыскивали квартиры и видели коробку из-под обуви или печенья, ящик письменного стола, полку в гардеробе, куда люди складывают школьные аттестаты, дипломы вузов, медстраховки, пенсионные удостоверения… Все лежит в общей куче: свидетельство жены об окончании парикмахерского училища соседствует с военным билетом мужа и орденской книжкой дедушки, рядом свидетельство о крещении малыша. Мне ни разу не встречалась семья, где муж держит всякие удостоверения в своем кабинете, в сейфе, а жена – в спальне, в тумбочке. Вот документы в разных папочках попадались, но они все трогательно лежали друг на друге: в синей – ее бумаги, в красной – его, в желтой – детские.
– И что? – не понял Роберт.
– Юрий понятия не имел об образовании Ляли, – терпеливо повторила я. – Значит, никогда не держал в руках ее дипломы, скорее всего, их дома не было. Почему? Сколько лет они прожили вместе?
– Десять, – тут же ответил Троянов. – Мамонтов – ее первый муж, Ольга сменила фамилию, до брака была Казаковой.
– А кем она работала до встречи с Юрием?
Роберт принялся зачитывать данные:
– Сначала была студенткой, потом защитила диссертацию в институте, который основали несколько богатых людей, главный партнер – Николай Федорович Холодов. Похоже, вуз создали для деток обеспеченных родителей, для мажоров, которых нельзя было даже за деньги пристроить в престижные учебные заведения. Обучали их математике, информатике, психологии, политологии, экономике, ну и, конечно, рекламному делу, куда ж без него. Кроме наследников солидных состояний, туда принимали и простой народ, лишь бы деньги на оплату учебы поступили. Также там была благотворительная программа для золотых медалистов из бедных семей. Казакова успешно прошла Ученый совет, причем до окончания срока аспирантуры – очень прилежная была студентка. Работать она пошла не сразу, а через полгода после получения научного звания. В химчистку.
Я решила, что ослышалась.
– Куда?
– Туда, где чистят одежду, – уточнил Троянов. – Затем в магазин продавщицей. Потом сменила пять разных мест вроде уже названных, наконец устроилась приемщицей в «Пластмассбытканьон». Вышла замуж за Мамонтова, прописана у супруга, до свадьбы была зарегистрирована в двухкомнатной коммунальной квартире на улице Благова. Ее сосед Павел Аркадьевич Бубнов до сих пор живет там. А-а-а-а! Ну, я дурак! Теперь понятно!
– Что? – спросила я.
Роберт громко чем-то зашуршал.
– Перестань есть конфеты! – приказала я.
– Это шоколадка, – заспорил Троянов. – Дом, где жили Бубнов и Ольга Казакова, ранее считался студенческим и аспирантским общежитием института, в котором оба учились. Вуз давно накрылся медным тазом, более не существует. По идее, Павлу полагалось выписаться из общаги, но он числится там до сих пор. Чудные дела творятся иногда в большом городе. Кстати, Бубнов может хорошо знать Ольгу.
Я положила руки на руль.
– Юрий утверждал, что жена замкнутый человек, у нее не было приятелей.
– Похоже, Мамонтов совсем супругу не знал, – хмыкнул Роберт. – Принимал на веру ее рассказы про частые командировки и подарки от благодарных заказчиков. Хорошо бы поговорить с любовниками Ольги.
– Роскошная идея, – согласилась я, – жаль, практически невыполнимая. Никогда нам их имена-фамилии не узнать. Если только не найдем очень близкого Мамонтовой человека. Пожалуй, я поеду сейчас в бывшее общежитие, а ты внимательно изучи биографию Ольги Сергеевны. Вероятно, найдешь в ней еще какие-то несостыковки. И еще разыщи кого-нибудь, кто знал Мамонтову-Казакову в детстве, юности: одноклассников, студентов с курса, коллег по прежней работе.
– Не волнуйся, не бывает, чтобы никого не обнаружилось, – сказал Роб. – Не на необитаемом же острове Ольга жила. Значит, работаем по делу, несмотря на утверждение Антонины про психически нестабильное состояние Ольги?
– Да, – ответила я. – Возникли вопросы, на которые надо найти ответы.
Глава 6
Не успела я вырулить на проспект, как мне позвонила Нюся.
– Тетя Таня, ты любишь розовый цвет?
– Не особенно. А почему ты спрашиваешь? – удивилась я.
– Собралась шить Силу, – зачастила Анечка. – Нужна ткань, но не знаю, какую выбрать.
– Объясни наконец, кто такой этот Сил и почему его надо мастерить, – попросила я.
– Его имя Силу, оно не изменяется по падежам, – поправила Аня и заговорила еще быстрее.
Через пару минут я разобралась в ситуации. Силу – главный герой сказок страны Мгуини. Вы слышали о таком государстве? Лично я – нет. А вот учительница природоведения часто рассказывает о ней детям. Силу не животное, не человек, а добрый дух. Являться людям Силу может в любом обличье, и там, где он материализуется, воцаряются порядок, покой и справедливость. Неделю назад Инесса Леонидовна обратилась к своим ученикам с пламенной речью:
– Знаете, сколько на свете вымирающих животных? Некоторые виды уже вымерли и более никогда не появятся. На острове Пити в Индийском океане осталось всего четыре голубоглазые козы. Если мы их не спасем, этот вид исчезнет с лица земли.
Ребята разволновались, но Федорчук их успокоила:
– Мы можем помочь козочкам. Надо сшить игрушки и выставить их на аукцион. Вырученные деньги отправим питийцам, те построят зоопарк, и голубоглазки начнут плодиться, народят козляток.
Когда Нюся добралась до этой части истории, я не выдержала:
– Сколько детей в твоем классе?
– Пятнадцать, – отрапортовала девочка.
– Вряд ли суммы, полученной от продажи ваших поделок, хватит даже на покупку капусты для парнокопытных, – вздохнула я, крайне озадаченная инициативой учительницы.
Нет, понятно, конечно, что Федорчук хочет научить детей состраданию. Но почему она решила рассказать им о зверушках, живущих на клочке земли, о котором девяносто девять и девять десятых процента населения России никогда не слышало? Не лучше ли попросить детей помочь московскому собачьему приюту, взять под свое покровительство какую-нибудь обезьянку в Московском зоопарке или купить антиблошиные ошейники кошкам, которые обитают во дворе? А еще лучше дать им почитать книгу «Тимур и его команда». Ее автор, писатель Аркадий Гайдар, сейчас считается слишком политизированным, прокоммунистически настроенным и не пользуется популярностью, но он был автором замечательных детских повестей и знал, как пробудить в подростках милосердие и доброту. И почему надо шить Силу из неведомой страны Мгуини, отчего не смастерить Илью Муромца, Ивана-царевича или, на худой конец, старика Хоттабыча?
– Нет, тетя Таня, у учеников нашей гимназии богатые родители, они должны много заплатить за поделки, – возразила Нюся. – А кто не приобретет, тому кол в четверти по «природке» поставят.
– Учитель не имеет права ставить отметки взрослым, – попыталась я добавить каплю логики в безбрежное море маразма.
– Какая ты непонятливая, тетя Таня! – укорила меня Нюся. – Единицу огребет ребенок.
Я чуть не врезалась в багажник идущей впереди машины.
– За что?
– Ну тетя Таня! За неучастие в благотворительной акции. Наша школа борется за звание «Лучшая платная гимназия по версии ОПР», собирает баллы и, если победит, получит первое место, – объяснила Аня.
– Что такое ОПР? – не поняла я.
– Не знаю, – ответила девочка.
– Твоя мама не жена олигарха, миллионов не зарабатывает, – вздохнула я. – Подозреваю, что не все родители твоих одноклассников имеют толстые счета в банках.
Нюся зашмыгала носом.
– Если я не сошью Силу, мне опять влепят двояк, в четверти поставят плохую отметку, я займу последнее место в рейтинге класса.
– Не плачь, – испугалась я, – делай своего Силу.
– А из чего?
– Придумай сама, не знаю, как выглядит этот дух.
– Он всякий, разный. Я хотела, чтобы он был розовым, пушистым, но ты сказала, что не любишь такой цвет, будто бы он уродский, – захныкала Аня.
Я почему-то начала оправдываться:
– Слово «уродский» я не произносила. И думала, что ты спрашиваешь про одежду, а я не ношу ничего цвета Барби. Но для Силу розовое подойдет. Просто прекрасно. Он будет поросеночком?
– Ну тетя Таня! Не-е-ет! Свиньи мне не нравятся, они противные. Я хотела пушистика, лохматенького, симпомпончика мимишного! – закричала Аня. – А ты…
– Отличная идея, – перебила я девочку. – Возьми в моей комнате, в верхнем ящике стола, деньги и купи в торговом центре все необходимое для Силу. Когда его нужно сдать?
– Завтра утром последний срок. Вообще-то еще позавчера надо было, но нам дали дополнительное время, потому что только двое из класса поделки вовремя принесли, – повеселела Аня.
– Не стоило так затягивать, – укорила я девочку.
– Я забыла!!!
– Хорошо. То есть плохо. Не надо игнорировать задания, даже если они идиотские.
Аня захихикала, а я опомнилась.
– Извини, я приехала по нужному адресу, больше не могу говорить. Сначала сделай уроки, потом сходи в торговый центр. Будь внимательна, не разговаривай с незнакомцами, не…
– Знаю, знаю! – зачастила Аня. – Нельзя помогать мужчине, который потерял собачку, запрещается садиться в чужую машину, брать у тети конфеты и все прочее. Мама мне эти глупости каждый день в уши бубнит, я наизусть их выучила. Я не маленькая, мне скоро одиннадцать!
Из трубки полетели гудки.
Я припарковалась и поспешила к дому. Ситуация с Силу прояснилась, вроде бы теперь нет необходимости идти в школу, но я туда непременно зайду – очень хочется посмотреть на креативную Инессу Леонидовну и задать ей несколько простых вопросов. Ну, например, такие… Этично ли говорить десятилетним детям про богатых родителей? Почему за неучастие папы-мамы в аукционе кол по природоведению получит ребенок? И вообще, при чем тут оценки? Еще хочется узнать, что означают буквы «вруш» перед фамилией училки.
Продолжая мысленный диалог с госпожой Федорчук, я благополучно поднялась на четвертый этаж ветхого дома и позвонила в квартиру. Дверь распахнулась мгновенно, мне в ноздри ударил запах куриного бульона, жареного лука, табачного дыма и еще чего-то очень противного.
– Что надо? – спросила толстая тетка в засаленном байковом халате.
– Желаю поговорить с Павлом Аркадьевичем Бубновым, – ответила я.
– Нет такого! – гаркнула красавица и собралась захлопнуть дверь, но я ловко поставила на порог ногу.
– А когда он вернется?
– Никогда. Отвали, а то мужика позову, – пригрозила хозяйка.
– Замечательно, – сказала я и вытащила служебное удостоверение. – Очень хочется познакомиться со всеми обитателями Вороньей слободки[4].
Баба переменилась в лице.
– Никаких претензий, – улыбнулась я, – извините, что не представилась сразу. Давайте начнем сначала. Здравствуйте, меня зовут Татьяна, я разыскиваю Павла Аркадьевича Бубнова, который прописан в этой коммунальной квартире.
– Я – Люся, – промямлила тетка в байковом халате. – Уж простите, тут разные люди ходят, стремно каждого внутрь впускать, рынок рядом. Да вы заходите…
Кое-как протиснувшись в узкий коридорчик, я увидела на правой стене ряд вбитых гвоздей, на которых висела разнокалиберная женская, мужская и детская одежда.
– Туфли не скидывайте, у нас грязно, – вздохнула Люся. – Николаевы уехали, в их комнатенку молдаване вперлись, а они на стройке работают, с них такая байда сыплется… Вы кого ищете?
– Павла Аркадьевича Бубнова, – терпеливо повторила я.
Людмила сложила руки на груди.
– Я живу здесь всего год, в лицо кое-кого знаю, а по именам нет.
– За двенадцать месяцев не выучили имена соседей? – удивилась я. – Неужели в двухкомнатной квартире так много жильцов?
Люся прислонилась к стене.
– Тут шалман. И комнатенок не две, а намного больше. Люди тасуются постоянно. В девятиметровке около меня в понедельник мужик ночевал, в пятницу уже баба с детьми, в воскресенье – парень с девкой. Дурдом! Хотя нет, в психушке порядок, муж мой когда-то там лежал, никого внутрь без разрешения врача не пускали. А здесь… – Людмила махнула рукой. – Дно жизни. Русской речи не слышно, по-украински говорят, по-молдавски, по-азиатски. Еду свою готовят, на кухне ихние бабы толкутся, ни к плите, ни к столику не подпустят.
– Пройдусь по коридору, – сказала я, – поговорю с народом.
Людмила улыбнулась.
– Недавно в полиции, да? Не тратьте времени зря. Не станут местные с вами беседовать, прикинутся, что только по-своему гутарят. Вам лучше к Тамаре Яковлевне зайти, она на этаж ниже в отдельной квартире живет. Леднева всех знает – арендную плату собирает и с участковым дружит. Только не говорите, что я вас на нее навела. А то только вы за дверь, Томка меня вон выпрет.
– Ладно, попробую с комендантом потолковать, – после короткой паузы согласилась я и отправилась на поиски Тамары Яковлевны.
На сей раз дверь не открыли, из-за нее раздался сердитый голос:
– Ну?
– Тамара Яковлевна?
– Ну?
– Здравствуйте, очень надо с вами побеседовать.
– Тебе надо, ты и говори, а мне охота кофе попить. Убирайся.
Я снова нажала на кнопку звонка.
– Уноси ноги, пока участкового не вызвала, – пригрозила хозяйка.
– Очень хорошо, немедленно пригласите его сюда, – велела я, демонстрируя двери служебное удостоверение. – С удовольствием обсужу с ним кое-какие проблемы.
– Тетя Таня, ты любишь розовый цвет?
– Не особенно. А почему ты спрашиваешь? – удивилась я.
– Собралась шить Силу, – зачастила Анечка. – Нужна ткань, но не знаю, какую выбрать.
– Объясни наконец, кто такой этот Сил и почему его надо мастерить, – попросила я.
– Его имя Силу, оно не изменяется по падежам, – поправила Аня и заговорила еще быстрее.
Через пару минут я разобралась в ситуации. Силу – главный герой сказок страны Мгуини. Вы слышали о таком государстве? Лично я – нет. А вот учительница природоведения часто рассказывает о ней детям. Силу не животное, не человек, а добрый дух. Являться людям Силу может в любом обличье, и там, где он материализуется, воцаряются порядок, покой и справедливость. Неделю назад Инесса Леонидовна обратилась к своим ученикам с пламенной речью:
– Знаете, сколько на свете вымирающих животных? Некоторые виды уже вымерли и более никогда не появятся. На острове Пити в Индийском океане осталось всего четыре голубоглазые козы. Если мы их не спасем, этот вид исчезнет с лица земли.
Ребята разволновались, но Федорчук их успокоила:
– Мы можем помочь козочкам. Надо сшить игрушки и выставить их на аукцион. Вырученные деньги отправим питийцам, те построят зоопарк, и голубоглазки начнут плодиться, народят козляток.
Когда Нюся добралась до этой части истории, я не выдержала:
– Сколько детей в твоем классе?
– Пятнадцать, – отрапортовала девочка.
– Вряд ли суммы, полученной от продажи ваших поделок, хватит даже на покупку капусты для парнокопытных, – вздохнула я, крайне озадаченная инициативой учительницы.
Нет, понятно, конечно, что Федорчук хочет научить детей состраданию. Но почему она решила рассказать им о зверушках, живущих на клочке земли, о котором девяносто девять и девять десятых процента населения России никогда не слышало? Не лучше ли попросить детей помочь московскому собачьему приюту, взять под свое покровительство какую-нибудь обезьянку в Московском зоопарке или купить антиблошиные ошейники кошкам, которые обитают во дворе? А еще лучше дать им почитать книгу «Тимур и его команда». Ее автор, писатель Аркадий Гайдар, сейчас считается слишком политизированным, прокоммунистически настроенным и не пользуется популярностью, но он был автором замечательных детских повестей и знал, как пробудить в подростках милосердие и доброту. И почему надо шить Силу из неведомой страны Мгуини, отчего не смастерить Илью Муромца, Ивана-царевича или, на худой конец, старика Хоттабыча?
– Нет, тетя Таня, у учеников нашей гимназии богатые родители, они должны много заплатить за поделки, – возразила Нюся. – А кто не приобретет, тому кол в четверти по «природке» поставят.
– Учитель не имеет права ставить отметки взрослым, – попыталась я добавить каплю логики в безбрежное море маразма.
– Какая ты непонятливая, тетя Таня! – укорила меня Нюся. – Единицу огребет ребенок.
Я чуть не врезалась в багажник идущей впереди машины.
– За что?
– Ну тетя Таня! За неучастие в благотворительной акции. Наша школа борется за звание «Лучшая платная гимназия по версии ОПР», собирает баллы и, если победит, получит первое место, – объяснила Аня.
– Что такое ОПР? – не поняла я.
– Не знаю, – ответила девочка.
– Твоя мама не жена олигарха, миллионов не зарабатывает, – вздохнула я. – Подозреваю, что не все родители твоих одноклассников имеют толстые счета в банках.
Нюся зашмыгала носом.
– Если я не сошью Силу, мне опять влепят двояк, в четверти поставят плохую отметку, я займу последнее место в рейтинге класса.
– Не плачь, – испугалась я, – делай своего Силу.
– А из чего?
– Придумай сама, не знаю, как выглядит этот дух.
– Он всякий, разный. Я хотела, чтобы он был розовым, пушистым, но ты сказала, что не любишь такой цвет, будто бы он уродский, – захныкала Аня.
Я почему-то начала оправдываться:
– Слово «уродский» я не произносила. И думала, что ты спрашиваешь про одежду, а я не ношу ничего цвета Барби. Но для Силу розовое подойдет. Просто прекрасно. Он будет поросеночком?
– Ну тетя Таня! Не-е-ет! Свиньи мне не нравятся, они противные. Я хотела пушистика, лохматенького, симпомпончика мимишного! – закричала Аня. – А ты…
– Отличная идея, – перебила я девочку. – Возьми в моей комнате, в верхнем ящике стола, деньги и купи в торговом центре все необходимое для Силу. Когда его нужно сдать?
– Завтра утром последний срок. Вообще-то еще позавчера надо было, но нам дали дополнительное время, потому что только двое из класса поделки вовремя принесли, – повеселела Аня.
– Не стоило так затягивать, – укорила я девочку.
– Я забыла!!!
– Хорошо. То есть плохо. Не надо игнорировать задания, даже если они идиотские.
Аня захихикала, а я опомнилась.
– Извини, я приехала по нужному адресу, больше не могу говорить. Сначала сделай уроки, потом сходи в торговый центр. Будь внимательна, не разговаривай с незнакомцами, не…
– Знаю, знаю! – зачастила Аня. – Нельзя помогать мужчине, который потерял собачку, запрещается садиться в чужую машину, брать у тети конфеты и все прочее. Мама мне эти глупости каждый день в уши бубнит, я наизусть их выучила. Я не маленькая, мне скоро одиннадцать!
Из трубки полетели гудки.
Я припарковалась и поспешила к дому. Ситуация с Силу прояснилась, вроде бы теперь нет необходимости идти в школу, но я туда непременно зайду – очень хочется посмотреть на креативную Инессу Леонидовну и задать ей несколько простых вопросов. Ну, например, такие… Этично ли говорить десятилетним детям про богатых родителей? Почему за неучастие папы-мамы в аукционе кол по природоведению получит ребенок? И вообще, при чем тут оценки? Еще хочется узнать, что означают буквы «вруш» перед фамилией училки.
Продолжая мысленный диалог с госпожой Федорчук, я благополучно поднялась на четвертый этаж ветхого дома и позвонила в квартиру. Дверь распахнулась мгновенно, мне в ноздри ударил запах куриного бульона, жареного лука, табачного дыма и еще чего-то очень противного.
– Что надо? – спросила толстая тетка в засаленном байковом халате.
– Желаю поговорить с Павлом Аркадьевичем Бубновым, – ответила я.
– Нет такого! – гаркнула красавица и собралась захлопнуть дверь, но я ловко поставила на порог ногу.
– А когда он вернется?
– Никогда. Отвали, а то мужика позову, – пригрозила хозяйка.
– Замечательно, – сказала я и вытащила служебное удостоверение. – Очень хочется познакомиться со всеми обитателями Вороньей слободки[4].
Баба переменилась в лице.
– Никаких претензий, – улыбнулась я, – извините, что не представилась сразу. Давайте начнем сначала. Здравствуйте, меня зовут Татьяна, я разыскиваю Павла Аркадьевича Бубнова, который прописан в этой коммунальной квартире.
– Я – Люся, – промямлила тетка в байковом халате. – Уж простите, тут разные люди ходят, стремно каждого внутрь впускать, рынок рядом. Да вы заходите…
Кое-как протиснувшись в узкий коридорчик, я увидела на правой стене ряд вбитых гвоздей, на которых висела разнокалиберная женская, мужская и детская одежда.
– Туфли не скидывайте, у нас грязно, – вздохнула Люся. – Николаевы уехали, в их комнатенку молдаване вперлись, а они на стройке работают, с них такая байда сыплется… Вы кого ищете?
– Павла Аркадьевича Бубнова, – терпеливо повторила я.
Людмила сложила руки на груди.
– Я живу здесь всего год, в лицо кое-кого знаю, а по именам нет.
– За двенадцать месяцев не выучили имена соседей? – удивилась я. – Неужели в двухкомнатной квартире так много жильцов?
Люся прислонилась к стене.
– Тут шалман. И комнатенок не две, а намного больше. Люди тасуются постоянно. В девятиметровке около меня в понедельник мужик ночевал, в пятницу уже баба с детьми, в воскресенье – парень с девкой. Дурдом! Хотя нет, в психушке порядок, муж мой когда-то там лежал, никого внутрь без разрешения врача не пускали. А здесь… – Людмила махнула рукой. – Дно жизни. Русской речи не слышно, по-украински говорят, по-молдавски, по-азиатски. Еду свою готовят, на кухне ихние бабы толкутся, ни к плите, ни к столику не подпустят.
– Пройдусь по коридору, – сказала я, – поговорю с народом.
Людмила улыбнулась.
– Недавно в полиции, да? Не тратьте времени зря. Не станут местные с вами беседовать, прикинутся, что только по-своему гутарят. Вам лучше к Тамаре Яковлевне зайти, она на этаж ниже в отдельной квартире живет. Леднева всех знает – арендную плату собирает и с участковым дружит. Только не говорите, что я вас на нее навела. А то только вы за дверь, Томка меня вон выпрет.
– Ладно, попробую с комендантом потолковать, – после короткой паузы согласилась я и отправилась на поиски Тамары Яковлевны.
На сей раз дверь не открыли, из-за нее раздался сердитый голос:
– Ну?
– Тамара Яковлевна?
– Ну?
– Здравствуйте, очень надо с вами побеседовать.
– Тебе надо, ты и говори, а мне охота кофе попить. Убирайся.
Я снова нажала на кнопку звонка.
– Уноси ноги, пока участкового не вызвала, – пригрозила хозяйка.
– Очень хорошо, немедленно пригласите его сюда, – велела я, демонстрируя двери служебное удостоверение. – С удовольствием обсужу с ним кое-какие проблемы.
Глава 7
Створка распахнулась, я увидела худенькую, совершенно седую даму в красивом темно-синем платье с белым воротником.
– Добрый день, – совсем другим тоном пропела она. – Что привело вас к моему порогу? Сразу предупреждаю: ни малейшего отношения к ужасу, который творится наверху, я не имею и…
Мне пришлось прервать поток объяснений:
– Тамара Яковлевна, я не из налоговой инспекции, не из иммиграционной службы, занимаюсь особо опасными преступлениями, например убийствами.
– Свят, свят, свят… – начала креститься хозяйка. – Наверху кого-то зарезали?
– Нет, – успокоила я ее, – ищу жильца Бубнова, который тут прописан много лет.
– Пашу? – удивилась Тамара Яковлевна. – Неужели он кого-то жизни лишил? Но это невозможно! Павел у нас учился. Я многих студентов да аспирантов помню, хорошие тогда времена были. Проходите, дорогая, не стойте в прихожей. Ботиночки не снимайте, я вам бахилки дам, у меня их много. Вот, держите.
Я взяла ярко-розовые, в синий горошек полиэтиленовые мешочки и улыбнулась.
– Какие веселые! Никогда таких не видела, обычно бахилы голубые.
– Вы не против, если будем беседовать на кухне? – осведомилась хозяйка. – Устраивайтесь на диванчике. Сейчас чаю заварю.
Леднева начала суетливо рыться в шкафчиках, достала заварку, пачку печенья, сахарницу. Я терпеливо ждала, пока хозяйка угомонится. Наконец Тамара Яковлевна села к столу и налила себе из термоса темно-коричневой жидкости.
– Мне чай доктор запретил, завариваю успокаивающий напиток, – пояснила она. – Очень хорошо помогает, да только запас заканчивается. К нам сюда женщина приходила, торговала от фирмы, а я не сообразила у нее телефон взять и теперь жалею. Вам, простите, не предлагаю, это как лекарство, не всем можно.
– Вы знаете Бубнова? – вернула я беседу в нужное русло.
– Пашу? Ну конечно, – улыбнулась собеседница. – Часто прежние деньки вспоминаю. Здесь когда-то общежитие института было, а я служила комендантом. За ребятами в оба глаза глядела, порядок у меня железный был. Ровно в двадцать три двери запирала и спать уходила. Если кто опоздал, в окошко тихонечко скребся, я его в любую погоду отворяла и отчитывала безобразника, объясняла: «Для учебы ты тут, не для гулянок. Вот не сдашь экзамены, уедешь домой с позором». Со студентами я справлялась, с аспирантами дело обстояло хуже. Учащиеся жили по пять человек в комнатах, одна кухня на всех и санузел. У аспирантов условия были намного лучше, им давали боксы: на двоих пара комнат, правда, маленькие, шестиметровые, между ними шкаф, дверь в такую квартирку запиралась. Боксов у нас было четыре штуки. Тесно, зато отдельное жилье, с тем, кто во второй комнатке поселился, можно не общаться, створку закрыть и в одиночестве остаться. Аспирантов всего восемь человек было, им хорошо жилось – кухня и душ свои, правда, общие с соседом, но только для них двоих. Пиши диссертацию спокойно, трудись, все условия есть. Но большинство ребят считало аспирантуру чем-то вроде отпуска, два с половиной года они ничего не делали, потом спохватывались и за шесть месяцев спешно сляпывали диссертацию. Паша Бубнов разгильдяйничал, целыми днями где-то бегал, над книжками не сидел, часто компании в комнате собирал. Друзья у него были, как сейчас говорят, элитные, все чуть его моложе, еще студенты. Никита Рязанцев, сын ректора, Федя Холодов, его отцу институт принадлежал, Андрюша Крапивин, тот из семьи Эдуарда Семеновича, профессора, заместителя Виктора Петровича.
– Похоже, Бубнов знал, с кем корешиться, – улыбнулась я.
– Нет, неправильно подумали, – не согласилась Тамара Яковлевна. – Как раз расчетливости в Паше не было. Он тесно общался и с Песковыми, Васей и Ритой, братом и сестрой. Те были не москвичи, приехали из глухой провинции с золотыми медалями поступать, ребята без денег и связей. И Оля Казакова не столичная штучка, нищая совсем, на моей памяти все годы в одних ботинках ходила. В институте много девочек из богатых влиятельных семей крутилось, идешь по коридору – дорогими духами пахнет. Паша, кабы хотел, мог любую подцепить, но он товарищей не по положению родителей выбирал, а по душевным качествам. Многие пытались к компании Бубнова примкнуть, в особенности девушки. Да и понятно почему – там такие женихи! Красавцы с положением. Но ребята никого к себе не подпускали. В вузе они со всеми общались, в буфет шли большой стаей, на переменах толпой, но после занятий ограничивались только своим кругом. Паша у них за главного считался. Во-первых, он старше на пару лет, во-вторых, лидер по натуре, умел людей очаровывать. У меня особых претензий к компании не было. Помню, они все песню под гитару пели, протяжную, мне нравилась. Там слова такие в припеве: «Мешал, Мешал…»
– «Мишел, май Белл», – промурлыкала я. – Известная мелодия «Битлз», о любви.
– Тихо они общались, – продолжала Леднева, – не пили, не орали. Правда, курили. Я к Бубнову стучала и выговаривала: «Имей совесть, весь этаж задымил. И время за полночь, пора угомониться». Он никогда не спорил, быстро отвечал: «Все, все, Тамара Яковлевна, гости разбегаются». Лентяй был ужасный, но милый, я даже разрешала ему иногда приятелей у себя на ночь оставлять. А вот девушка Пашина, Оля Казакова, та еще штучка была. Аспирантка самого ректора, Виктора Петровича Рязанцева, единственная, кого тот хвалил за ум и трудолюбие. Оля в библиотеке пропадала, над книгами чахла. Как уж они с Пашей в пару сложились, одному богу известно. Но с первого курса вместе ходили. Все знали: Оля лоботрясу и курсовые, и диплом написала, только благодаря ее поддержке Павел сессии на «отлично» сдавал и в аспирантуру попал. Сначала-то оба в студенческом общежитии жили. Пашка вечно с компанией гулял, Ольга над тетрадями сидела. За пару недель до сессии Казакова Бубнова хватает и начинает по программе гонять. На все темы гуляку натаскает, конспекты ему перепишет, и в результате получал Павел прекрасные отметки. Очень Оля его любила, про то все знали. Я им разрешила в одном блоке в аспирантском общежитии поселиться, хотя это вразрез с правилами шло, полагалось или двух девочек, или пару мальчиков селить, но я глаза закрыла – думала, у ребят семья. Ну, не зарегистрировались еще, потом распишутся. А в конце второго года аспирантуры Павел пропал. Но когда он исчез и все к Оле с вопросами приставать стали, она отвечала: «Отстаньте, он мне не муж! Понятия не имею, куда подевался!»
– Бубнов пропал? – уточнила я.
– Очень нехороший тот год был, – поморщилась Тамара Яковлевна. – У меня сестра умерла, молодая совсем, внезапно скончалась. Она в Иркутске жила, хоронить некому, я к ректору: «Виктор Петрович, отпустите, Христа ради». И он, душа-человек, командировку мне оформил, билет я за счет вуза купила, и еще денежек чуток дали. Отсутствовала неделю, вернулась, а в общежитии гудеж – Бубнов испарился. Куда подевался, никто не знает, вещей и паспорта на месте нет, никаких записок, заявлений не оставил. Оля ходит черная, на всех огрызается. Виктор Петрович в клинике с инфарктом. Андрюша Крапивин, сын Эдуарда Семеновича, чем-то серьезно заболел. Никита Рязанцев, единственный ребенок ректора, занятия не посещает, а Заремка, из-за которой… Ой, хотите еще чаю? Экая я негостеприимная. Или лучше кофейку? Купила вчера замечательные конфеты, с шоколадной начинкой.
Чем больше хозяйка говорила об угощении, тем яснее я понимала: назвав имя «Зарема», она перепугалась, очень жалеет об обмолвке, вот и пытается увести разговор в сторону.
Я дождалась, когда собеседница сделает паузу, и спросила:
– Кто такая Зарема?
У Ледневой дернулось веко.
– Да уж и не помню сейчас. Какая-то девчонка, вроде с компанией Бубнова корешилась. Я же вам говорила: вокруг Паши золотые детки собирались, лучшие женихи, почти все студентки, да и аспирантки мечтали с Бубновым отношения поддерживать, понимали, что никогда им на себя внимание Никиты Рязанцева или Андрея Крапивина не обратить, если просто в коридоре им глазки строить. А вот ежели в их тесную компашку внедриться… Зарема – одна из студенток, ничем не примечательная дурочка. Больше ничего про нее не помню, ни фамилию, ни где жила.
– Добрый день, – совсем другим тоном пропела она. – Что привело вас к моему порогу? Сразу предупреждаю: ни малейшего отношения к ужасу, который творится наверху, я не имею и…
Мне пришлось прервать поток объяснений:
– Тамара Яковлевна, я не из налоговой инспекции, не из иммиграционной службы, занимаюсь особо опасными преступлениями, например убийствами.
– Свят, свят, свят… – начала креститься хозяйка. – Наверху кого-то зарезали?
– Нет, – успокоила я ее, – ищу жильца Бубнова, который тут прописан много лет.
– Пашу? – удивилась Тамара Яковлевна. – Неужели он кого-то жизни лишил? Но это невозможно! Павел у нас учился. Я многих студентов да аспирантов помню, хорошие тогда времена были. Проходите, дорогая, не стойте в прихожей. Ботиночки не снимайте, я вам бахилки дам, у меня их много. Вот, держите.
Я взяла ярко-розовые, в синий горошек полиэтиленовые мешочки и улыбнулась.
– Какие веселые! Никогда таких не видела, обычно бахилы голубые.
– Вы не против, если будем беседовать на кухне? – осведомилась хозяйка. – Устраивайтесь на диванчике. Сейчас чаю заварю.
Леднева начала суетливо рыться в шкафчиках, достала заварку, пачку печенья, сахарницу. Я терпеливо ждала, пока хозяйка угомонится. Наконец Тамара Яковлевна села к столу и налила себе из термоса темно-коричневой жидкости.
– Мне чай доктор запретил, завариваю успокаивающий напиток, – пояснила она. – Очень хорошо помогает, да только запас заканчивается. К нам сюда женщина приходила, торговала от фирмы, а я не сообразила у нее телефон взять и теперь жалею. Вам, простите, не предлагаю, это как лекарство, не всем можно.
– Вы знаете Бубнова? – вернула я беседу в нужное русло.
– Пашу? Ну конечно, – улыбнулась собеседница. – Часто прежние деньки вспоминаю. Здесь когда-то общежитие института было, а я служила комендантом. За ребятами в оба глаза глядела, порядок у меня железный был. Ровно в двадцать три двери запирала и спать уходила. Если кто опоздал, в окошко тихонечко скребся, я его в любую погоду отворяла и отчитывала безобразника, объясняла: «Для учебы ты тут, не для гулянок. Вот не сдашь экзамены, уедешь домой с позором». Со студентами я справлялась, с аспирантами дело обстояло хуже. Учащиеся жили по пять человек в комнатах, одна кухня на всех и санузел. У аспирантов условия были намного лучше, им давали боксы: на двоих пара комнат, правда, маленькие, шестиметровые, между ними шкаф, дверь в такую квартирку запиралась. Боксов у нас было четыре штуки. Тесно, зато отдельное жилье, с тем, кто во второй комнатке поселился, можно не общаться, створку закрыть и в одиночестве остаться. Аспирантов всего восемь человек было, им хорошо жилось – кухня и душ свои, правда, общие с соседом, но только для них двоих. Пиши диссертацию спокойно, трудись, все условия есть. Но большинство ребят считало аспирантуру чем-то вроде отпуска, два с половиной года они ничего не делали, потом спохватывались и за шесть месяцев спешно сляпывали диссертацию. Паша Бубнов разгильдяйничал, целыми днями где-то бегал, над книжками не сидел, часто компании в комнате собирал. Друзья у него были, как сейчас говорят, элитные, все чуть его моложе, еще студенты. Никита Рязанцев, сын ректора, Федя Холодов, его отцу институт принадлежал, Андрюша Крапивин, тот из семьи Эдуарда Семеновича, профессора, заместителя Виктора Петровича.
– Похоже, Бубнов знал, с кем корешиться, – улыбнулась я.
– Нет, неправильно подумали, – не согласилась Тамара Яковлевна. – Как раз расчетливости в Паше не было. Он тесно общался и с Песковыми, Васей и Ритой, братом и сестрой. Те были не москвичи, приехали из глухой провинции с золотыми медалями поступать, ребята без денег и связей. И Оля Казакова не столичная штучка, нищая совсем, на моей памяти все годы в одних ботинках ходила. В институте много девочек из богатых влиятельных семей крутилось, идешь по коридору – дорогими духами пахнет. Паша, кабы хотел, мог любую подцепить, но он товарищей не по положению родителей выбирал, а по душевным качествам. Многие пытались к компании Бубнова примкнуть, в особенности девушки. Да и понятно почему – там такие женихи! Красавцы с положением. Но ребята никого к себе не подпускали. В вузе они со всеми общались, в буфет шли большой стаей, на переменах толпой, но после занятий ограничивались только своим кругом. Паша у них за главного считался. Во-первых, он старше на пару лет, во-вторых, лидер по натуре, умел людей очаровывать. У меня особых претензий к компании не было. Помню, они все песню под гитару пели, протяжную, мне нравилась. Там слова такие в припеве: «Мешал, Мешал…»
– «Мишел, май Белл», – промурлыкала я. – Известная мелодия «Битлз», о любви.
– Тихо они общались, – продолжала Леднева, – не пили, не орали. Правда, курили. Я к Бубнову стучала и выговаривала: «Имей совесть, весь этаж задымил. И время за полночь, пора угомониться». Он никогда не спорил, быстро отвечал: «Все, все, Тамара Яковлевна, гости разбегаются». Лентяй был ужасный, но милый, я даже разрешала ему иногда приятелей у себя на ночь оставлять. А вот девушка Пашина, Оля Казакова, та еще штучка была. Аспирантка самого ректора, Виктора Петровича Рязанцева, единственная, кого тот хвалил за ум и трудолюбие. Оля в библиотеке пропадала, над книгами чахла. Как уж они с Пашей в пару сложились, одному богу известно. Но с первого курса вместе ходили. Все знали: Оля лоботрясу и курсовые, и диплом написала, только благодаря ее поддержке Павел сессии на «отлично» сдавал и в аспирантуру попал. Сначала-то оба в студенческом общежитии жили. Пашка вечно с компанией гулял, Ольга над тетрадями сидела. За пару недель до сессии Казакова Бубнова хватает и начинает по программе гонять. На все темы гуляку натаскает, конспекты ему перепишет, и в результате получал Павел прекрасные отметки. Очень Оля его любила, про то все знали. Я им разрешила в одном блоке в аспирантском общежитии поселиться, хотя это вразрез с правилами шло, полагалось или двух девочек, или пару мальчиков селить, но я глаза закрыла – думала, у ребят семья. Ну, не зарегистрировались еще, потом распишутся. А в конце второго года аспирантуры Павел пропал. Но когда он исчез и все к Оле с вопросами приставать стали, она отвечала: «Отстаньте, он мне не муж! Понятия не имею, куда подевался!»
– Бубнов пропал? – уточнила я.
– Очень нехороший тот год был, – поморщилась Тамара Яковлевна. – У меня сестра умерла, молодая совсем, внезапно скончалась. Она в Иркутске жила, хоронить некому, я к ректору: «Виктор Петрович, отпустите, Христа ради». И он, душа-человек, командировку мне оформил, билет я за счет вуза купила, и еще денежек чуток дали. Отсутствовала неделю, вернулась, а в общежитии гудеж – Бубнов испарился. Куда подевался, никто не знает, вещей и паспорта на месте нет, никаких записок, заявлений не оставил. Оля ходит черная, на всех огрызается. Виктор Петрович в клинике с инфарктом. Андрюша Крапивин, сын Эдуарда Семеновича, чем-то серьезно заболел. Никита Рязанцев, единственный ребенок ректора, занятия не посещает, а Заремка, из-за которой… Ой, хотите еще чаю? Экая я негостеприимная. Или лучше кофейку? Купила вчера замечательные конфеты, с шоколадной начинкой.
Чем больше хозяйка говорила об угощении, тем яснее я понимала: назвав имя «Зарема», она перепугалась, очень жалеет об обмолвке, вот и пытается увести разговор в сторону.
Я дождалась, когда собеседница сделает паузу, и спросила:
– Кто такая Зарема?
У Ледневой дернулось веко.
– Да уж и не помню сейчас. Какая-то девчонка, вроде с компанией Бубнова корешилась. Я же вам говорила: вокруг Паши золотые детки собирались, лучшие женихи, почти все студентки, да и аспирантки мечтали с Бубновым отношения поддерживать, понимали, что никогда им на себя внимание Никиты Рязанцева или Андрея Крапивина не обратить, если просто в коридоре им глазки строить. А вот ежели в их тесную компашку внедриться… Зарема – одна из студенток, ничем не примечательная дурочка. Больше ничего про нее не помню, ни фамилию, ни где жила.