Страница:
– Не верю я в глупости, – поежилась Косарь, – во всякие проклятия и сглаз, в зомби и вампиров. Любое загадочное обстоятельство имеет реальное объяснение. Но рассказанное вами звучит по меньшей мере удивительно.
– Вы рассуждаете как моя любимая жена Клара, – восхитился Григорий. – Она сказала: «Мы должны найти убийцу!»
Нина заморгала, а я в недоумении спросила:
– И кто кого убил?
Селезнев вынул из кармана замшевый мешочек, вытащил из него очки, внимательно осмотрел, водрузил их на нос и торжественно произнес:
– Кто-то лишает жизни жен Павла.
Мы с Ниной переглянулись.
– Вы только что со смаком рассказали семейную легенду Брыкиных, – напомнила Нина, – пытались убедить нас, что в ней все правда, а теперь заговорили о насильственной смерти. Где логика?
– Я не говорил, что верю в легенду, – спокойно возразил Селеезнев. – Просто сообщил: она существует, передается из поколения в поколение. И дети в самом деле в семье Брыкиных умирали. Моя любимая жена Клара... Она, понимаете ли, врач-педиатр, и от нее я знаю: есть такие заболевания, которые губят детей. Например, в прежние времена люди ничего не слышали о фенилкетонурии [2]или о лейкозе. Ребенок умирал, и причина его смерти была непонятной. Или вот вам другой пример. Пока наука не узнала о положительном и отрицательном резусе и об опасности, которая ожидает детей, зачатых людыми с полярными показателями, огромное количество малышей оказалось на том свете.
– Насколько я помню ваш рассказ, сестры Павла покинули сей мир вследствие аппендицита, скарлатины, а самая маленькая утонула, – подчеркнула Нина.
Григорий снял очки.
– Вот! Моя жена Клара предполагает: вдруг в роду Брыкиных есть некое генетическое заболевание, неизвестное науке, оно передается из поколения в поколение, убивая несчастных.
– Аппендицит и скарлатина! – напомнила я.
Селезнев кивнул.
– Хорошо. Знаете, как бывает: подхватит человек обычную простуду и умирает. А почему? Да потому, что в его организме сидела какая-нибудь инфекция или вирус, который активизировался под воздействием банального насморка. Всем кажется, что больной скончался от простуды, но на самом деле его сгубило наследственное заболевание, о котором никто не ведал, даже он сам.
– Как же называется эта напасть? Забыла! – воскликнула я.
– Ты о чем? – удивилась Нина.
Я скрестила ноги.
– Ты никогда не видела справочник болезней? Лучше не знать об этой книге, иначе сразу поймешь: выжить на планете Земля – нет шансов. Каких только недугов не существует на свете! Даже лучшие врачи не знают всего, так сказать, ассортимента. А еще вот что: если подцепишь редкую заразу в Африке или Латинской Америке, в России тебя ни один академик не вылечит. Кроме того, встречаются совсем уж хитрые недуги. Например, такое заболевание: оно убивает светлокожих голубоглазых подростков с недостатком веса, передается по наследству. Допустим, один человек в детстве смог справиться с инфекцией, окружающие подумали, что у ребенка грипп, а то была болезнь, полученная от родителей. Через десяток лет переболевший благополучно заводит семью и производит на свет младенца, который умирает... от скарлатины. Но никому не приходит в голову, что на самом деле малыша свела в могилу семейная напасть, которую несчастный получил при рождении. Детский организм мог бы справиться со скарлатиной, но к ней присоединилась семейная болезнь, и наступил летальный исход.
– Жесть! – поежилась Нина. – А ты откуда знаешь такие подробности?
– Катя рассказала, – пояснила я. – У них преподавал строгий профессор, который просто муштровал студентов-медиков.
– Вот-вот, – закивал Григорий Селезнев, – и моя жена Клара того же мнения. Мистики нет, а есть генетика.
– Но одна сестра Павла утонула, – возразила Косарь.
Я украдкой покосилась на подругу – уж не поверила ли она в россказни про проклятие?
– Ее смерть можно списать на несчастный случай, – отмахнулся наш клиент. – Главное сейчас другое! Да, в роду Брыкиных выживал только один ребенок, что, вероятно, объясняется какой-то наследственной болезнью. А вот как быть с кончиной жен Павла?
– Продолжайте! – нахмурилась Нина.
– Их смерть не случайна, – Селезнев понизил голос почти до шепота. – Моя жена Клара полагает, что их убивают.
– Кто? – изумилась я.
Григорий округлил глаза:
– Хороший вопрос! Это вам и предстоит выяснить.
Нина забарабанила пальцами по столу.
– Учитывая тот факт, что первая девушка погибла, когда Павел едва справил восемнадцатилетие, по-вашему выходит: киллер постоянно находится около Брыкина, – сказала я.
– Моя любимая жена Клара предположила, что преступник – близкий к Павлу человек, – заявил Григорий.
– Думаю, ваша Клара может сама найти виновного, – не удержалась от сарказма Нина.
– Моя Клара считает, что лучше нанять специалиста, – парировал Селезнев. – Надеюсь, вы согласитесь. Причем дело не терпит отлагательств.
– Почему? – хором спросили мы с Ниной.
– Вера хочет выйти замуж, их отношения с Павлом длятся около года, но Брыкин из-за семейной легенды никак не решается сделать ей предложение.
– Я бы на его месте тоже тормозила, – кивнула Нина.
– Терпение Веры не безгранично, – монотонно бубнил Григорий, – вокруг нее еще вертится Виктор Маландин, у него свои планы на девушку. Вера любит Павла, но тот же не торопится со свадьбой.
– Странная девица, – вздохнула я. – Лично мне не хотелось бы испытывать судьбу.
– Она ничего не знает, – вздохнул Селезнев.
– Что? – насторожилась Нина.
– Вера не в курсе того, что случилось с ее предшественницами? – поразилась я.
Наш клиент кивнул.
– Понимаете, Паша слегка подкорректировал свою историю. Про Алену не упомянул вообще, а Ксюша... Она ведь утонула, это не криминально.
– Была еще Жанна с аллергией, – хмыкнула Нина.
– И о ней Павел умолчал! К чему при невесте прошлое поминать? – раскипятился вдруг Селезнев.
– По-моему, непорядочно с его стороны утаивать от Веры столь важные сведения, – вздохнула я.
– Меньше знаешь – крепче спишь, – заявил Григорий. – Некоторое время назад Вера сказала моей Кларе: «Если на свой день рождения Павлуша не сделает мне предложение, я уйду от него. Какой смысл время зря тратить? Годы летят, я хочу детей, но заведу их лишь в законном браке – никогда не лягу в постель с мужчиной до свадьбы».
Нина вытащила сигареты.
– Это похоже на шантаж. Девушка, знающая о вашей дружбе с Павлом, явно надеялась, что ее слова достигнут ушей Брыкина.
– Вы правы, – не стал спорить Селезнев. – Моя Клара действительно позвонила Паше, а тот заявил: «Двенадцатого сентября я при всех попрошу Верушку стать моей женой».
Нина неожиданно закашлялась.
– Согласен с вами, – кивнул Гриша, – это смелое решение. Но если Брыкин побоится предложить руку Вере, он и вовсе ее лишится – та уйдет к Виктору.
– У Веры не очень хорошие перспективы, – протянула я, – похоже, ей грозит опасность. Следовало бы предупредить девушку, рассказать ей в деталях биографию суженого.
– Она уйдет к Виктору, – повторил Григорий.
– Никак не пойму, – ответила Нина, – эта Путинкова хочет выйти замуж по расчету?
– Нет, она любит Павла, – заверил Селезнев.
– Но уйдет к Виктору? – удивилась я.
– Ну... может, и нет... хотя, – замямлил Григорий, – моя жена Клара считает, что Вера принадлежит к тем женщинам, которым для полного счастья непременно нужен штамп в паспорте. Путинкова очень порядочная девушка – с кем распишется, того и будет обожать. Сейчас она испытывает самые светлые чувства к Павлу, к тому же он богат и влиятелен, имеет огромные связи. А Виктор попроще, он, как и я, служит на окладе, только в банке. Кстати, Маландин вовсе не беден. Если Павел не изъявит желания жениться, Вера уйдет к Виктору и будет с ним счастлива. Путинкова девственница, она ни за что не отдастся мужчине без росписи.
– У девушки потрясающий характер, – пробормотала я, – без комплексов и заморочек: полюблю того, кто со мной распишется. Душечка отдыхает! Антон Павлович Чехов и не предполагал, что Душечка может быть такой.
– Паша обожает Веру, – продолжал Григорий, – вот потому он и принял решение...
– ...убить Маландина, – перебив его, закончила фразу Нина.
Григорий закатил глаза.
– Нет! Прекратите ерничать! Вы беретесь за дело?
– Какое? – спросила я.
Селезнев удивленно посмотрел на меня.
– Вам надо вычислить того, кто захочет лишить жизни Веру.
Глава 3
Глава 4
– Вы рассуждаете как моя любимая жена Клара, – восхитился Григорий. – Она сказала: «Мы должны найти убийцу!»
Нина заморгала, а я в недоумении спросила:
– И кто кого убил?
Селезнев вынул из кармана замшевый мешочек, вытащил из него очки, внимательно осмотрел, водрузил их на нос и торжественно произнес:
– Кто-то лишает жизни жен Павла.
Мы с Ниной переглянулись.
– Вы только что со смаком рассказали семейную легенду Брыкиных, – напомнила Нина, – пытались убедить нас, что в ней все правда, а теперь заговорили о насильственной смерти. Где логика?
– Я не говорил, что верю в легенду, – спокойно возразил Селеезнев. – Просто сообщил: она существует, передается из поколения в поколение. И дети в самом деле в семье Брыкиных умирали. Моя любимая жена Клара... Она, понимаете ли, врач-педиатр, и от нее я знаю: есть такие заболевания, которые губят детей. Например, в прежние времена люди ничего не слышали о фенилкетонурии [2]или о лейкозе. Ребенок умирал, и причина его смерти была непонятной. Или вот вам другой пример. Пока наука не узнала о положительном и отрицательном резусе и об опасности, которая ожидает детей, зачатых людыми с полярными показателями, огромное количество малышей оказалось на том свете.
– Насколько я помню ваш рассказ, сестры Павла покинули сей мир вследствие аппендицита, скарлатины, а самая маленькая утонула, – подчеркнула Нина.
Григорий снял очки.
– Вот! Моя жена Клара предполагает: вдруг в роду Брыкиных есть некое генетическое заболевание, неизвестное науке, оно передается из поколения в поколение, убивая несчастных.
– Аппендицит и скарлатина! – напомнила я.
Селезнев кивнул.
– Хорошо. Знаете, как бывает: подхватит человек обычную простуду и умирает. А почему? Да потому, что в его организме сидела какая-нибудь инфекция или вирус, который активизировался под воздействием банального насморка. Всем кажется, что больной скончался от простуды, но на самом деле его сгубило наследственное заболевание, о котором никто не ведал, даже он сам.
– Как же называется эта напасть? Забыла! – воскликнула я.
– Ты о чем? – удивилась Нина.
Я скрестила ноги.
– Ты никогда не видела справочник болезней? Лучше не знать об этой книге, иначе сразу поймешь: выжить на планете Земля – нет шансов. Каких только недугов не существует на свете! Даже лучшие врачи не знают всего, так сказать, ассортимента. А еще вот что: если подцепишь редкую заразу в Африке или Латинской Америке, в России тебя ни один академик не вылечит. Кроме того, встречаются совсем уж хитрые недуги. Например, такое заболевание: оно убивает светлокожих голубоглазых подростков с недостатком веса, передается по наследству. Допустим, один человек в детстве смог справиться с инфекцией, окружающие подумали, что у ребенка грипп, а то была болезнь, полученная от родителей. Через десяток лет переболевший благополучно заводит семью и производит на свет младенца, который умирает... от скарлатины. Но никому не приходит в голову, что на самом деле малыша свела в могилу семейная напасть, которую несчастный получил при рождении. Детский организм мог бы справиться со скарлатиной, но к ней присоединилась семейная болезнь, и наступил летальный исход.
– Жесть! – поежилась Нина. – А ты откуда знаешь такие подробности?
– Катя рассказала, – пояснила я. – У них преподавал строгий профессор, который просто муштровал студентов-медиков.
– Вот-вот, – закивал Григорий Селезнев, – и моя жена Клара того же мнения. Мистики нет, а есть генетика.
– Но одна сестра Павла утонула, – возразила Косарь.
Я украдкой покосилась на подругу – уж не поверила ли она в россказни про проклятие?
– Ее смерть можно списать на несчастный случай, – отмахнулся наш клиент. – Главное сейчас другое! Да, в роду Брыкиных выживал только один ребенок, что, вероятно, объясняется какой-то наследственной болезнью. А вот как быть с кончиной жен Павла?
– Продолжайте! – нахмурилась Нина.
– Их смерть не случайна, – Селезнев понизил голос почти до шепота. – Моя жена Клара полагает, что их убивают.
– Кто? – изумилась я.
Григорий округлил глаза:
– Хороший вопрос! Это вам и предстоит выяснить.
Нина забарабанила пальцами по столу.
– Учитывая тот факт, что первая девушка погибла, когда Павел едва справил восемнадцатилетие, по-вашему выходит: киллер постоянно находится около Брыкина, – сказала я.
– Моя любимая жена Клара предположила, что преступник – близкий к Павлу человек, – заявил Григорий.
– Думаю, ваша Клара может сама найти виновного, – не удержалась от сарказма Нина.
– Моя Клара считает, что лучше нанять специалиста, – парировал Селезнев. – Надеюсь, вы согласитесь. Причем дело не терпит отлагательств.
– Почему? – хором спросили мы с Ниной.
– Вера хочет выйти замуж, их отношения с Павлом длятся около года, но Брыкин из-за семейной легенды никак не решается сделать ей предложение.
– Я бы на его месте тоже тормозила, – кивнула Нина.
– Терпение Веры не безгранично, – монотонно бубнил Григорий, – вокруг нее еще вертится Виктор Маландин, у него свои планы на девушку. Вера любит Павла, но тот же не торопится со свадьбой.
– Странная девица, – вздохнула я. – Лично мне не хотелось бы испытывать судьбу.
– Она ничего не знает, – вздохнул Селезнев.
– Что? – насторожилась Нина.
– Вера не в курсе того, что случилось с ее предшественницами? – поразилась я.
Наш клиент кивнул.
– Понимаете, Паша слегка подкорректировал свою историю. Про Алену не упомянул вообще, а Ксюша... Она ведь утонула, это не криминально.
– Была еще Жанна с аллергией, – хмыкнула Нина.
– И о ней Павел умолчал! К чему при невесте прошлое поминать? – раскипятился вдруг Селезнев.
– По-моему, непорядочно с его стороны утаивать от Веры столь важные сведения, – вздохнула я.
– Меньше знаешь – крепче спишь, – заявил Григорий. – Некоторое время назад Вера сказала моей Кларе: «Если на свой день рождения Павлуша не сделает мне предложение, я уйду от него. Какой смысл время зря тратить? Годы летят, я хочу детей, но заведу их лишь в законном браке – никогда не лягу в постель с мужчиной до свадьбы».
Нина вытащила сигареты.
– Это похоже на шантаж. Девушка, знающая о вашей дружбе с Павлом, явно надеялась, что ее слова достигнут ушей Брыкина.
– Вы правы, – не стал спорить Селезнев. – Моя Клара действительно позвонила Паше, а тот заявил: «Двенадцатого сентября я при всех попрошу Верушку стать моей женой».
Нина неожиданно закашлялась.
– Согласен с вами, – кивнул Гриша, – это смелое решение. Но если Брыкин побоится предложить руку Вере, он и вовсе ее лишится – та уйдет к Виктору.
– У Веры не очень хорошие перспективы, – протянула я, – похоже, ей грозит опасность. Следовало бы предупредить девушку, рассказать ей в деталях биографию суженого.
– Она уйдет к Виктору, – повторил Григорий.
– Никак не пойму, – ответила Нина, – эта Путинкова хочет выйти замуж по расчету?
– Нет, она любит Павла, – заверил Селезнев.
– Но уйдет к Виктору? – удивилась я.
– Ну... может, и нет... хотя, – замямлил Григорий, – моя жена Клара считает, что Вера принадлежит к тем женщинам, которым для полного счастья непременно нужен штамп в паспорте. Путинкова очень порядочная девушка – с кем распишется, того и будет обожать. Сейчас она испытывает самые светлые чувства к Павлу, к тому же он богат и влиятелен, имеет огромные связи. А Виктор попроще, он, как и я, служит на окладе, только в банке. Кстати, Маландин вовсе не беден. Если Павел не изъявит желания жениться, Вера уйдет к Виктору и будет с ним счастлива. Путинкова девственница, она ни за что не отдастся мужчине без росписи.
– У девушки потрясающий характер, – пробормотала я, – без комплексов и заморочек: полюблю того, кто со мной распишется. Душечка отдыхает! Антон Павлович Чехов и не предполагал, что Душечка может быть такой.
– Паша обожает Веру, – продолжал Григорий, – вот потому он и принял решение...
– ...убить Маландина, – перебив его, закончила фразу Нина.
Григорий закатил глаза.
– Нет! Прекратите ерничать! Вы беретесь за дело?
– Какое? – спросила я.
Селезнев удивленно посмотрел на меня.
– Вам надо вычислить того, кто захочет лишить жизни Веру.
Глава 3
Нина схватилась за сигареты, а Селезнев продолжал:
– Как только Паша окольцует Веру, преступник начнет действовать.
– Навряд ли он сразу кинется уничтожать невесту, – я решила слегка остудить пыл клиента. – Киллер, скорее всего, обставит дело так, чтобы все выглядело как несчастный случай. И мы не можем постоянно находиться около Веры, если только Павел не объявит, что нанял для будущей супруги секьюрити. Боюсь вас разочаровать, но все равно скажу: если кто-то твердо решил избавиться от человека, последнему не спастись. Не может же девушка всегда и везде ходить в сопровождении охраны и спать под присмотром «шкафов» с оружием.
– Придется постараться и вычислить мерзавца в кратчайший срок, – заявил Гриша, – одна из вас поселится в доме и будет зреть в сто глаз.
– Думаю, в присутствии сыщика негодяй затаится, – не согласилась я с планом Селезнева.
– А никто и не узнает, что вы сыщик, – заговорщицки улыбнулся Гриша, – правда будет известна только мне и моей любимой жене Кларе.
– Постойте, а Павел? – удивилась Нина.
– Ни в коем случае! – воскликнул Селезнев. – Павел очень умен, он четко идет к поставленной цели, но лишь в бизнесе. В личной жизни Брыкин наивен. И он верит в проклятие.
– Каким образом одна из нас поселится рядом с Брыкиным и Верой, не рассказав им о своем задании? – прервала Григория Нина.
Селезнев открыл портфель и начал в нем рыться, бормоча:
– Моя Клара придумала изумительный план. Помните Ксению?
– Ту, которая утонула? – поинтересовалась я.
– Да, – подтвердил Григорий. – У нее есть отец, великий математик Исидор Ринг, мировая величина. Я, простите, очень плохо разбираюсь в точных науках, даже считая на калькуляторе, делаю ошибки. А вот моя жена Клара...
На сей раз выслушивать очередную хвалебную оду незнакомой бабе не захотела уже я, поэтому решительно остановила клиента:
– Давайте говорить о конкретных делах!
Нина кашлянула, а Григорий как ни в чем не бывало поскакал дальше:
– Исидор гений, это признают даже в России. В советские годы Ринг работал на оборону, и с ним постоянно ходили два охранника. Математик был обласкан властями, ему дали шикарную квартиру – наверное, четыреста квадратных метров. Понимаете, как относилась советская власть к Исидору, если его семье из трех человек выделили такое жилье? Жена Ринга давно умерла, дочь Ксюшу он воспитывал один. Когда та скончалась, Павел остался жить с тестем. Вернее, Брыкин и его супруга все время обитали в квартире математика, но Паша не ушел от старика и после смерти Ксении, остается с ним до сих пор. А в ближайших соседях у Ринга Матвей Ромашин, старый друг Исидора, тоже гений, только физик.
– Значит, у Брыкина нет своего дома? – уточнила Нина.
Григорий кивнул:
– Именно так.
– Похоже, его дела идут не очень хорошо, – предположила Косарь.
Селезнев замахал руками:
– Фирма процветает!
– Но почему тогда Павел до сих пор ютится с бывшим тестем? – не успокаивалась Нина.
– Ютится! – закатил глаза Григорий. – В тех хоромах стаду слонов легко заблудиться. Павел любит Исидора, считает его своим отцом или дедом. Старик не может жить один, перевезти его в другое место нельзя, он, как белка, обжился в родном гнезде. Как-то раз Паша захотел побаловать Исидора и отправил его в лучший отель в Карловых Варах. А Сидя – так Исидора свои зовут – там и трех дней не выдержал! Ему нужно находиться в любимом кабинете среди книг, и чтобы Матвей по вечерам заходил. Понимаете?
– Думаю, да, – сказала я.
– Павлик не осмеливается даже ремонт сделать, – засмеялся Селезнев, – в квартире до сих пор наружная электропроводка.
– Провода тянутся прямо по стене, намотанные на маленькие фарфоровые ролики? – уточнила Нина.
– Верно, – согласился Селезнев. – Чтобы сделать реконструкцию жилья, понадобится около года. А куда Исидора девать? Паша хотел отремонтировать квартиру, позвал специалистов, а те ему и наговорили: плитку в ванной месяц срубать придется – ее при Сталине клали, а тогда халтурить боялись, да еще кухня вся в кафеле до потолка. Вот Брыкин и плюнул. Раньше у Павла жила домработница Олимпиада. Она недавно скончалась. Ничего криминального, бабуле было за восемьдесят, даже ближе к девяноста. Паше некогда заниматься поиском прислуги, поэтому он попросил мою Клару о помощи.
– Понятно... – Нина оперлась локтями о стол. – Лампа, изображать поломойку будешь ты!
– Почему я?
– Наверное, там и готовить надо? – прищурилась Нина.
– Конечно, – подтвердил Григорий.
– Стирать, гладить, убирать? – не успокаивалась Нина.
– Естественно, – пожал плечами Селезнев.
– Мои кулинарные способности дальше яичницы и заварки «бомж-пакета» с лапшой быстрого приготовления не идут, – захихикала Косарь, – при виде утюга у меня начинаются судороги, а на стиральный порошок давно аллергия. Одним словом, если я буду заниматься хозяйством, меня вытолкают взашей через день. А Лампа у нас – гений домашнего очага.
– Ага, – ехидно протянула я, – всегда удачно подавляю судороги при виде утюга. Кстати, ты не пыталась приготовить борщ? Это простое дело, могу научить.
– Нет, спасибо, – живо отказалась Нина. – К тому же надо жить у них в доме, а куда я своих пацанов дену? Кто их из садика заберет? Дед Мороз?
– Значит, договорились! – потер руки Селезнев. – Завтра к полудню приезжайте в агентство, я вас доставлю к Исидору, познакомлю с ним, и начинайте работу. Двенадцатого у Павла день рождения, тогда всех и увидите.
И вот я стою в нашем офисе, держа в руках небольшой саквояж. С минуты на минуту должен подъехать Григорий, чтобы отвезти меня к месту службы.
– Помни, никто не должен знать, кто ты на самом деле, – поучала меня Нина. – Ни у одного человека, включая самого Брыкина, не должно зародиться подозрений.
– Знаю, – ответила я.
– Очень неразумно внедряться в семью под своей фамилией.
– Может быть, и так, – согласилась я.
– Насторожишь кого-нибудь! Имя Евлампия слишком необычное.
Я решила не спорить с Косарь.
– Поэтому держи документ, – довольно улыбнулась Нина. – Оцени мою ментовскую предусмотрительность и оперативность – за пару часов ксиву раздобыла. Кстати, она подлинная, никакой джинсы. Любуйся!
Я открыла темно-бордовую обложку и увидела собственное фото.
– Ну и ну! – непроизвольно воскликнула я.
– Супер, да? – напыжилась Нина. – Есть, есть еще у меня контакты в нужных местечках! Есть еще порох в пороховницах! Выучи свои имя, отчество, фамилию и место прописки. Хотя, думаю, никто тебе там допроса с пристрастием устраивать не станет.
Мои глаза переместились чуть выше. Обезьянкина Альбина Спиридоновна, год рождения – 1946. Меня будто кипятком окатили.
– Нина!
– Чего? – продолжала довольно улыбаться Косарь.
– Я намного моложе! Неужели выгляжу на шестьдесят?
Подруга скрестила руки на груди.
– Если честно, в последнее время ты не очень хорошо выглядишь – бледная, синяки под глазами в пол-лица.
– Я не похожа на пенсионерку!
Нина опомнилась:
– Конечно, нет.
– Тогда почему паспорт на даму преклонного возраста? – обозлилась я.
– Я торопилась ксиву найти, схватила первую попавшуюся, – застрекотала Косарь. – Не обижайся, зато корочка подлинная. А на год рождения никто не посмотрит!
– Вдруг математик придирчив? Его внимание, скорее всего, и зацепится за цифры!
Косарь стала раздражаться.
– О господи! Если он удивится, скажешь: ботокс и фитнес творят чудеса, я сделала подтяжку, вколола себе стволовые клетки и вообще проповедую раздельное питание, никогда не употребляю селедку вместе с кефиром, отсюда и молодость.
Но я не успокаивалась:
– Фамилия восхитительная. Всю жизнь мечтала быть Обезьянкиной!
– Так ведь это не навсегда.
– Но... – попыталась я продолжить спор и тут же замолчала, потому что в офис вошел Григорий.
Пропустив меня в темную прихожую, где резко пахло кошками, Селезнев заорал:
– Исидор!
Голос его гулко покатился внутрь квартиры и затих, я всматривалась в темноту.
– Сидя! – вновь загремел Григорий. – Подойди сюда, Сидя! Ты опять оставил дверь открытой, Исидор! Ну куда подевался выключатель?
Я сделала шажок вправо, наступила на что-то мягкое, оно судорожно дернулось, мяукнуло, и в ту же секунду под потолком тускло вспыхнула маломощная лампочка. Я застыла от удивления. Стен не было, вместо них от грязного затоптанного пола вздымались бесконечные книжные полки, в углу висела вешалка, под ней громоздилась гора ботинок, чуть поодаль стоял круглый столик из красного дерева, а на нем высился настоящий раритет – черный телефонный аппарат с наборным диском. Когда-то, помнится, такой агрегат стоял в кабинете моего отца.
– Сидя! – вопил Григорий. – Отзовись!
– Мы тут, на кухне, – долетело из коридора.
– Пошли, – приказал Селезнев. – Прямо, налево, направо, прямо! Все, дотопали.
Я вошла в почти тридцатиметровую комнату, увидела круглый стол, несколько венских стульев и двух стариков, одетых, несмотря на относительно теплый сентябрь, в уютные душегрейки из дубленой овчины. Дедушки играли в шахматы.
– Исидор, я привел новую домработницу, – возвестил Селезнев.
– Спасибо, дружок, – сказал один божий одуванчик. – Мотя, ты в опасном положении.
– Нет, Сидя, – бойко пропищал второй дедуля, – я применю защиту Таля, и тебе конец, как шведу под Полтавой.
– Всегда считал, что та победа была для русской армии случайной, – задумчиво протянул Исидор.
– Сидя, это новая прислуга! – надрывался Гриша.
– Здравствуйте, деточка, – опомнился математик, – рад знакомству.
– Я пойду, – обрадовался Селезнев и ретировался.
– Шах! – объявил Мотя. – И мат!
– Не может быть! – подскочил Исидор. – Невероятно! Ты сжульничал!
Матвей захохотал, Сидя обиженно засопел и тут же предложил:
– Еще разок?
– С удовольствием, – ответил компаньон, – мои белые.
– Ты ими уже играл!
– Так я и победил.
– Это нечестно! Хотя ладно, – махнул рукой Исидор. – Мотя, ты жулик! Я еще в сорок втором году был чемпионом нашего НИИ!
– Боюсь, тебя подводит память. Перед войной на турнирах всегда побеждал Никитин из второго отдела, – напомнил его приятель.
– Простите, пожалуйста, – вмешалась я в беседу, – чем прикажете заняться?
Старички уставились на меня.
– А вы кто? – спросил Исидор.
– Новая домработница.
– Куда подевалась Липа? – поинтересовался Мотя.
Преодолев секундную растерянность, я ответила:
– Она заболела.
– Что случилось? – в один голос вопросили божьи одуванчики.
– Аппендицит, – лихо соврала я, не желая сообщать старикам, что моя предшественница скончалась.
– Вы путаете, деточка, – расставляя фигуры, ответил Исидор, – Липе его вырезали в пятьдесят пятом.
– Верно, – подтвердил Матвей, – нам на конференцию уезжать, а Липу скрутило.
– Как вас зовут, ангел? – догадался спросить Исидор.
– Анжелика Мартышкина, – представилась я.
– Паспорт есть? – задал следующий вопрос Матвей.
– Конечно, – кивнула я.
– Давайте, – велел Исидор.
Я протянула ему темно-красную книжечку, Сидя начал изучать документ.
– Она представилась Анжеликой Мартышкиной? – спросил через некоторое время дедок.
– Я слышал четко, – отрапортовал Мотя, – Анжелика Мартышкина.
– Но здесь написано – Альбина Обезьянкина, – протянул Сидя.
Чувствуя себя последней идиоткой, я удрученно молчала. Так и знала, что смена имени добром не кончится! Сейчас меня с позором выкинут вон...
– Ничего, солнышко, – ласково пропел Исидор, – с каждым может случиться. Я порой домашний адрес путаю. Дорогу знаю, а название улицы из головы вылетает. Вы молодая, семидесяти еще не стукнуло, а в этом возрасте склероз можно остановить. Надо принимать рыбий жир.
– Попьете наш коктейль, мы сами состав разработали, и память восстановится, – заявил Мотя.
– Да какая, собственно, разница – Обезьянкина, Мартышкина или Макакина? – вещал Исидор. – Если вам больше по вкусу имя Альбина, так вас и станем звать. Но мне нравится Анжелика.
– Душенька, взбодрите чайник, – попросил Мотя.
Я перевела дух и отправилась искать электроприбор. Через пять минут мною было сделано несколько открытий. Воду тут кипятят в эмалированном старом монстре, а плитой служит агрегат, похожий на железный комод. Ни о каком электронном зажигании и речи не шло. Горелки накрывались чугунными решетками, чуть пониже, над дверцей духовки, была надпись «Газоаппарат. 1952 год».
– Солнышко, как там наш чаек? – осведомился Мотя.
– Извините, не могу зажечь газ, – призналась я. – Конечно, я готова сварить вам обед из трех блюд, но давным-давно не пользуюсь спичками. К тому же их тут нет!
– Ничего, дружочек, сейчас разберемся... – менторским тоном завел Сидя. Он встал и, шаркая ногами, обутыми в домашние тапки разного цвета, подошел ко мне. – Видите на стене палочку красного цвета?
– Да, – чувствуя себя кретинкой, ответила я.
– Это зажигалка, – вещал дед, – очень удобная штука, я ее из Лондона привез э... э... э...
– Конгресс тысяча девятьсот шестьдесят второго года, – резво перебил друга Мотя. – Тебе тогда английская королева премию вручила, золотую статуэтку.
– Да? Не помню, – почесал бровь Сидя. – А вот про зажигалочку не забыл. Купил ее в магазине около гостиницы, работает по сию пору отменно. И так, душечка, нажимаете на кнопочку, слышите звук цик-цик-цик, и подносите к горелке. Пах – огонь возгорелся!
– Спасибо, – сказала я.
– Никогда не поздно научиться зажигать газ, – заявил Сидя, возвращаясь к шахматам.
– Человек живет до тех пор, пока осваивает новые знания, – подхватил Мотя.
Твердо решив реабилитироваться в глазах стариков, я порылась на полках и поняла – тут не уважают кофе. На центральном месте белела фарфоровая банка с надписью «Чай».
Заварка пахла анисом, но меня это не смутило. Я ополоснула фарфоровый чайник, стоявший на мойке, насыпала в него три ложки темно-коричневых гранул, залила кипятком, подождала пару минут и поставила емкость перед стариками.
– Еще кружечки, мой ангел, – попросил Сидя.
Я покосилась на старика. Ох, кажется, он посчитал меня идиоткой, решившей, что хозяин с гостем будут хлебать из носика чайника. Чашки нашлись в сушке, я аккуратно налила в них темную жидкость. Мотя осторожно сделал глоток и посмотрел на Сидю, Исидор моргнул, тоже отхлебнул и спросил:
– Что это?
– Чай, – ответила я.
– А где вы его взяли, дружочек?
– В банке, – я ткнула пальцем в фарфоровую тару.
Исидор улыбнулся.
– Солнышко, там же сбор от кашля. Неужели вы не поняли по запаху?
– Нет. Вернее, я уловила аромат аниса, но решила... подумала... – начала оправдываться я. – Там же надпись «Чай»!
– Заварка находится в банке с надписью «Вермишель», – сообщил Сидя.
– Ага, – растерянно кивнула я.
– В «Чае» грудной сбор, в «Соде» перец, в «Муке» лапша, – ввел меня в курс дела Исидор. – Ну ничего, разберетесь. Вот что, дружочек, я вас на сегодня амнистирую. Устраивайтесь спокойно в своей комнате.
– Спасибо, – пробормотала я. – А где она?
– Пятая дверь слева по коридору, – улыбнулся Сидя.
– Вы понимаете, что значит «слева»? – спросил у меня дипломатичный Мотя.
– Да, – подтвердила я.
– Левой рукой не пишут, – Сидя решил все же помочь домработнице-дебилке, – ложку и авторучку мы держим в правой и ее же протягиваем, чтобы поздороваться. Если запутаетесь, возвращайтесь!
– Внимательно считайте до пяти, – воскликнул Мотя, – не торопитесь. Раз, два, три... Что у нас дальше?
– Четыре, пять, – со вздохом продолжила я.
– Ай, молодец! – оживился Сидя.
– Умница, – похвалил Мотя.
– Дорога к знаниям начинается с прилежания, – отметил Сидя.
– У вас талант к математике, – подхватил Мотя.
– Как только Паша окольцует Веру, преступник начнет действовать.
– Навряд ли он сразу кинется уничтожать невесту, – я решила слегка остудить пыл клиента. – Киллер, скорее всего, обставит дело так, чтобы все выглядело как несчастный случай. И мы не можем постоянно находиться около Веры, если только Павел не объявит, что нанял для будущей супруги секьюрити. Боюсь вас разочаровать, но все равно скажу: если кто-то твердо решил избавиться от человека, последнему не спастись. Не может же девушка всегда и везде ходить в сопровождении охраны и спать под присмотром «шкафов» с оружием.
– Придется постараться и вычислить мерзавца в кратчайший срок, – заявил Гриша, – одна из вас поселится в доме и будет зреть в сто глаз.
– Думаю, в присутствии сыщика негодяй затаится, – не согласилась я с планом Селезнева.
– А никто и не узнает, что вы сыщик, – заговорщицки улыбнулся Гриша, – правда будет известна только мне и моей любимой жене Кларе.
– Постойте, а Павел? – удивилась Нина.
– Ни в коем случае! – воскликнул Селезнев. – Павел очень умен, он четко идет к поставленной цели, но лишь в бизнесе. В личной жизни Брыкин наивен. И он верит в проклятие.
– Каким образом одна из нас поселится рядом с Брыкиным и Верой, не рассказав им о своем задании? – прервала Григория Нина.
Селезнев открыл портфель и начал в нем рыться, бормоча:
– Моя Клара придумала изумительный план. Помните Ксению?
– Ту, которая утонула? – поинтересовалась я.
– Да, – подтвердил Григорий. – У нее есть отец, великий математик Исидор Ринг, мировая величина. Я, простите, очень плохо разбираюсь в точных науках, даже считая на калькуляторе, делаю ошибки. А вот моя жена Клара...
На сей раз выслушивать очередную хвалебную оду незнакомой бабе не захотела уже я, поэтому решительно остановила клиента:
– Давайте говорить о конкретных делах!
Нина кашлянула, а Григорий как ни в чем не бывало поскакал дальше:
– Исидор гений, это признают даже в России. В советские годы Ринг работал на оборону, и с ним постоянно ходили два охранника. Математик был обласкан властями, ему дали шикарную квартиру – наверное, четыреста квадратных метров. Понимаете, как относилась советская власть к Исидору, если его семье из трех человек выделили такое жилье? Жена Ринга давно умерла, дочь Ксюшу он воспитывал один. Когда та скончалась, Павел остался жить с тестем. Вернее, Брыкин и его супруга все время обитали в квартире математика, но Паша не ушел от старика и после смерти Ксении, остается с ним до сих пор. А в ближайших соседях у Ринга Матвей Ромашин, старый друг Исидора, тоже гений, только физик.
– Значит, у Брыкина нет своего дома? – уточнила Нина.
Григорий кивнул:
– Именно так.
– Похоже, его дела идут не очень хорошо, – предположила Косарь.
Селезнев замахал руками:
– Фирма процветает!
– Но почему тогда Павел до сих пор ютится с бывшим тестем? – не успокаивалась Нина.
– Ютится! – закатил глаза Григорий. – В тех хоромах стаду слонов легко заблудиться. Павел любит Исидора, считает его своим отцом или дедом. Старик не может жить один, перевезти его в другое место нельзя, он, как белка, обжился в родном гнезде. Как-то раз Паша захотел побаловать Исидора и отправил его в лучший отель в Карловых Варах. А Сидя – так Исидора свои зовут – там и трех дней не выдержал! Ему нужно находиться в любимом кабинете среди книг, и чтобы Матвей по вечерам заходил. Понимаете?
– Думаю, да, – сказала я.
– Павлик не осмеливается даже ремонт сделать, – засмеялся Селезнев, – в квартире до сих пор наружная электропроводка.
– Провода тянутся прямо по стене, намотанные на маленькие фарфоровые ролики? – уточнила Нина.
– Верно, – согласился Селезнев. – Чтобы сделать реконструкцию жилья, понадобится около года. А куда Исидора девать? Паша хотел отремонтировать квартиру, позвал специалистов, а те ему и наговорили: плитку в ванной месяц срубать придется – ее при Сталине клали, а тогда халтурить боялись, да еще кухня вся в кафеле до потолка. Вот Брыкин и плюнул. Раньше у Павла жила домработница Олимпиада. Она недавно скончалась. Ничего криминального, бабуле было за восемьдесят, даже ближе к девяноста. Паше некогда заниматься поиском прислуги, поэтому он попросил мою Клару о помощи.
– Понятно... – Нина оперлась локтями о стол. – Лампа, изображать поломойку будешь ты!
– Почему я?
– Наверное, там и готовить надо? – прищурилась Нина.
– Конечно, – подтвердил Григорий.
– Стирать, гладить, убирать? – не успокаивалась Нина.
– Естественно, – пожал плечами Селезнев.
– Мои кулинарные способности дальше яичницы и заварки «бомж-пакета» с лапшой быстрого приготовления не идут, – захихикала Косарь, – при виде утюга у меня начинаются судороги, а на стиральный порошок давно аллергия. Одним словом, если я буду заниматься хозяйством, меня вытолкают взашей через день. А Лампа у нас – гений домашнего очага.
– Ага, – ехидно протянула я, – всегда удачно подавляю судороги при виде утюга. Кстати, ты не пыталась приготовить борщ? Это простое дело, могу научить.
– Нет, спасибо, – живо отказалась Нина. – К тому же надо жить у них в доме, а куда я своих пацанов дену? Кто их из садика заберет? Дед Мороз?
– Значит, договорились! – потер руки Селезнев. – Завтра к полудню приезжайте в агентство, я вас доставлю к Исидору, познакомлю с ним, и начинайте работу. Двенадцатого у Павла день рождения, тогда всех и увидите.
И вот я стою в нашем офисе, держа в руках небольшой саквояж. С минуты на минуту должен подъехать Григорий, чтобы отвезти меня к месту службы.
– Помни, никто не должен знать, кто ты на самом деле, – поучала меня Нина. – Ни у одного человека, включая самого Брыкина, не должно зародиться подозрений.
– Знаю, – ответила я.
– Очень неразумно внедряться в семью под своей фамилией.
– Может быть, и так, – согласилась я.
– Насторожишь кого-нибудь! Имя Евлампия слишком необычное.
Я решила не спорить с Косарь.
– Поэтому держи документ, – довольно улыбнулась Нина. – Оцени мою ментовскую предусмотрительность и оперативность – за пару часов ксиву раздобыла. Кстати, она подлинная, никакой джинсы. Любуйся!
Я открыла темно-бордовую обложку и увидела собственное фото.
– Ну и ну! – непроизвольно воскликнула я.
– Супер, да? – напыжилась Нина. – Есть, есть еще у меня контакты в нужных местечках! Есть еще порох в пороховницах! Выучи свои имя, отчество, фамилию и место прописки. Хотя, думаю, никто тебе там допроса с пристрастием устраивать не станет.
Мои глаза переместились чуть выше. Обезьянкина Альбина Спиридоновна, год рождения – 1946. Меня будто кипятком окатили.
– Нина!
– Чего? – продолжала довольно улыбаться Косарь.
– Я намного моложе! Неужели выгляжу на шестьдесят?
Подруга скрестила руки на груди.
– Если честно, в последнее время ты не очень хорошо выглядишь – бледная, синяки под глазами в пол-лица.
– Я не похожа на пенсионерку!
Нина опомнилась:
– Конечно, нет.
– Тогда почему паспорт на даму преклонного возраста? – обозлилась я.
– Я торопилась ксиву найти, схватила первую попавшуюся, – застрекотала Косарь. – Не обижайся, зато корочка подлинная. А на год рождения никто не посмотрит!
– Вдруг математик придирчив? Его внимание, скорее всего, и зацепится за цифры!
Косарь стала раздражаться.
– О господи! Если он удивится, скажешь: ботокс и фитнес творят чудеса, я сделала подтяжку, вколола себе стволовые клетки и вообще проповедую раздельное питание, никогда не употребляю селедку вместе с кефиром, отсюда и молодость.
Но я не успокаивалась:
– Фамилия восхитительная. Всю жизнь мечтала быть Обезьянкиной!
– Так ведь это не навсегда.
– Но... – попыталась я продолжить спор и тут же замолчала, потому что в офис вошел Григорий.
Пропустив меня в темную прихожую, где резко пахло кошками, Селезнев заорал:
– Исидор!
Голос его гулко покатился внутрь квартиры и затих, я всматривалась в темноту.
– Сидя! – вновь загремел Григорий. – Подойди сюда, Сидя! Ты опять оставил дверь открытой, Исидор! Ну куда подевался выключатель?
Я сделала шажок вправо, наступила на что-то мягкое, оно судорожно дернулось, мяукнуло, и в ту же секунду под потолком тускло вспыхнула маломощная лампочка. Я застыла от удивления. Стен не было, вместо них от грязного затоптанного пола вздымались бесконечные книжные полки, в углу висела вешалка, под ней громоздилась гора ботинок, чуть поодаль стоял круглый столик из красного дерева, а на нем высился настоящий раритет – черный телефонный аппарат с наборным диском. Когда-то, помнится, такой агрегат стоял в кабинете моего отца.
– Сидя! – вопил Григорий. – Отзовись!
– Мы тут, на кухне, – долетело из коридора.
– Пошли, – приказал Селезнев. – Прямо, налево, направо, прямо! Все, дотопали.
Я вошла в почти тридцатиметровую комнату, увидела круглый стол, несколько венских стульев и двух стариков, одетых, несмотря на относительно теплый сентябрь, в уютные душегрейки из дубленой овчины. Дедушки играли в шахматы.
– Исидор, я привел новую домработницу, – возвестил Селезнев.
– Спасибо, дружок, – сказал один божий одуванчик. – Мотя, ты в опасном положении.
– Нет, Сидя, – бойко пропищал второй дедуля, – я применю защиту Таля, и тебе конец, как шведу под Полтавой.
– Всегда считал, что та победа была для русской армии случайной, – задумчиво протянул Исидор.
– Сидя, это новая прислуга! – надрывался Гриша.
– Здравствуйте, деточка, – опомнился математик, – рад знакомству.
– Я пойду, – обрадовался Селезнев и ретировался.
– Шах! – объявил Мотя. – И мат!
– Не может быть! – подскочил Исидор. – Невероятно! Ты сжульничал!
Матвей захохотал, Сидя обиженно засопел и тут же предложил:
– Еще разок?
– С удовольствием, – ответил компаньон, – мои белые.
– Ты ими уже играл!
– Так я и победил.
– Это нечестно! Хотя ладно, – махнул рукой Исидор. – Мотя, ты жулик! Я еще в сорок втором году был чемпионом нашего НИИ!
– Боюсь, тебя подводит память. Перед войной на турнирах всегда побеждал Никитин из второго отдела, – напомнил его приятель.
– Простите, пожалуйста, – вмешалась я в беседу, – чем прикажете заняться?
Старички уставились на меня.
– А вы кто? – спросил Исидор.
– Новая домработница.
– Куда подевалась Липа? – поинтересовался Мотя.
Преодолев секундную растерянность, я ответила:
– Она заболела.
– Что случилось? – в один голос вопросили божьи одуванчики.
– Аппендицит, – лихо соврала я, не желая сообщать старикам, что моя предшественница скончалась.
– Вы путаете, деточка, – расставляя фигуры, ответил Исидор, – Липе его вырезали в пятьдесят пятом.
– Верно, – подтвердил Матвей, – нам на конференцию уезжать, а Липу скрутило.
– Как вас зовут, ангел? – догадался спросить Исидор.
– Анжелика Мартышкина, – представилась я.
– Паспорт есть? – задал следующий вопрос Матвей.
– Конечно, – кивнула я.
– Давайте, – велел Исидор.
Я протянула ему темно-красную книжечку, Сидя начал изучать документ.
– Она представилась Анжеликой Мартышкиной? – спросил через некоторое время дедок.
– Я слышал четко, – отрапортовал Мотя, – Анжелика Мартышкина.
– Но здесь написано – Альбина Обезьянкина, – протянул Сидя.
Чувствуя себя последней идиоткой, я удрученно молчала. Так и знала, что смена имени добром не кончится! Сейчас меня с позором выкинут вон...
– Ничего, солнышко, – ласково пропел Исидор, – с каждым может случиться. Я порой домашний адрес путаю. Дорогу знаю, а название улицы из головы вылетает. Вы молодая, семидесяти еще не стукнуло, а в этом возрасте склероз можно остановить. Надо принимать рыбий жир.
– Попьете наш коктейль, мы сами состав разработали, и память восстановится, – заявил Мотя.
– Да какая, собственно, разница – Обезьянкина, Мартышкина или Макакина? – вещал Исидор. – Если вам больше по вкусу имя Альбина, так вас и станем звать. Но мне нравится Анжелика.
– Душенька, взбодрите чайник, – попросил Мотя.
Я перевела дух и отправилась искать электроприбор. Через пять минут мною было сделано несколько открытий. Воду тут кипятят в эмалированном старом монстре, а плитой служит агрегат, похожий на железный комод. Ни о каком электронном зажигании и речи не шло. Горелки накрывались чугунными решетками, чуть пониже, над дверцей духовки, была надпись «Газоаппарат. 1952 год».
– Солнышко, как там наш чаек? – осведомился Мотя.
– Извините, не могу зажечь газ, – призналась я. – Конечно, я готова сварить вам обед из трех блюд, но давным-давно не пользуюсь спичками. К тому же их тут нет!
– Ничего, дружочек, сейчас разберемся... – менторским тоном завел Сидя. Он встал и, шаркая ногами, обутыми в домашние тапки разного цвета, подошел ко мне. – Видите на стене палочку красного цвета?
– Да, – чувствуя себя кретинкой, ответила я.
– Это зажигалка, – вещал дед, – очень удобная штука, я ее из Лондона привез э... э... э...
– Конгресс тысяча девятьсот шестьдесят второго года, – резво перебил друга Мотя. – Тебе тогда английская королева премию вручила, золотую статуэтку.
– Да? Не помню, – почесал бровь Сидя. – А вот про зажигалочку не забыл. Купил ее в магазине около гостиницы, работает по сию пору отменно. И так, душечка, нажимаете на кнопочку, слышите звук цик-цик-цик, и подносите к горелке. Пах – огонь возгорелся!
– Спасибо, – сказала я.
– Никогда не поздно научиться зажигать газ, – заявил Сидя, возвращаясь к шахматам.
– Человек живет до тех пор, пока осваивает новые знания, – подхватил Мотя.
Твердо решив реабилитироваться в глазах стариков, я порылась на полках и поняла – тут не уважают кофе. На центральном месте белела фарфоровая банка с надписью «Чай».
Заварка пахла анисом, но меня это не смутило. Я ополоснула фарфоровый чайник, стоявший на мойке, насыпала в него три ложки темно-коричневых гранул, залила кипятком, подождала пару минут и поставила емкость перед стариками.
– Еще кружечки, мой ангел, – попросил Сидя.
Я покосилась на старика. Ох, кажется, он посчитал меня идиоткой, решившей, что хозяин с гостем будут хлебать из носика чайника. Чашки нашлись в сушке, я аккуратно налила в них темную жидкость. Мотя осторожно сделал глоток и посмотрел на Сидю, Исидор моргнул, тоже отхлебнул и спросил:
– Что это?
– Чай, – ответила я.
– А где вы его взяли, дружочек?
– В банке, – я ткнула пальцем в фарфоровую тару.
Исидор улыбнулся.
– Солнышко, там же сбор от кашля. Неужели вы не поняли по запаху?
– Нет. Вернее, я уловила аромат аниса, но решила... подумала... – начала оправдываться я. – Там же надпись «Чай»!
– Заварка находится в банке с надписью «Вермишель», – сообщил Сидя.
– Ага, – растерянно кивнула я.
– В «Чае» грудной сбор, в «Соде» перец, в «Муке» лапша, – ввел меня в курс дела Исидор. – Ну ничего, разберетесь. Вот что, дружочек, я вас на сегодня амнистирую. Устраивайтесь спокойно в своей комнате.
– Спасибо, – пробормотала я. – А где она?
– Пятая дверь слева по коридору, – улыбнулся Сидя.
– Вы понимаете, что значит «слева»? – спросил у меня дипломатичный Мотя.
– Да, – подтвердила я.
– Левой рукой не пишут, – Сидя решил все же помочь домработнице-дебилке, – ложку и авторучку мы держим в правой и ее же протягиваем, чтобы поздороваться. Если запутаетесь, возвращайтесь!
– Внимательно считайте до пяти, – воскликнул Мотя, – не торопитесь. Раз, два, три... Что у нас дальше?
– Четыре, пять, – со вздохом продолжила я.
– Ай, молодец! – оживился Сидя.
– Умница, – похвалил Мотя.
– Дорога к знаниям начинается с прилежания, – отметил Сидя.
– У вас талант к математике, – подхватил Мотя.
Глава 4
Испытывая комплекс первоклашки, побывавшей на заседании Академии наук, я пошла по бесконечному коридору, считая высокие белые двери. Раз, два, занавеска на стене, три, четыре, снова занавеска, пять! Я толкнула дверь, шагнула в абсолютно темное помещение, наткнулась на что-то холодное, взвизгнула, пошарила руками по стене и нащупала выключатель.
Вспыхнул тусклый свет – очевидно, хозяева экономят на электричестве.
Сначала глаза наткнулись на книжные полки, забитые «толстыми» журналами, выпущенными еще в советские годы: «Новый мир», «Иностранная литература», «Октябрь», «Звезда Востока», «Нева». Похоже, в свое время Ринг выписывал всю периодику. Затем я приметила белый короб под потолком, тянущиеся от него вниз трубу и цепочку с фарфоровой ручкой и лишь потом увидела огромный унитаз, на котором с полным комфортом мог бы устроиться слон.
Вспыхнул тусклый свет – очевидно, хозяева экономят на электричестве.
Сначала глаза наткнулись на книжные полки, забитые «толстыми» журналами, выпущенными еще в советские годы: «Новый мир», «Иностранная литература», «Октябрь», «Звезда Востока», «Нева». Похоже, в свое время Ринг выписывал всю периодику. Затем я приметила белый короб под потолком, тянущиеся от него вниз трубу и цепочку с фарфоровой ручкой и лишь потом увидела огромный унитаз, на котором с полным комфортом мог бы устроиться слон.