Страница:
– Пять десятков, – подтвердил гость.
– Ни одной не читал, – признался я.
– Оно и видно, – покачал головой Николай, – зубами себе могилу роете, колбасу едите, ветчину, кофе пьете! Да еще с сахаром.
Ленка, которая, прислонившись к плите, жевала ломоть карбоната, испуганно положила недоеденный кусок на тарелку.
– А чего? Нельзя?
– Ни в коем случае, – отрубил Николай. – Мясо убитых животных – яд! На бойне корова или свинья испытывают сильнейший стресс, выделяют токсины!
– Копченая колбаса – смерть, – заявила Вера, – сосиски, ветчина тоже! Вот молоко можно, его буренка добровольно отдает!
Ленка раскрыла рот и замерла, а я вспомнил анекдот, недавно рассказанный Максом, моим ближайшим приятелем, тем самым, что работает в милиции. У одного фермера корова каждый день давала по пятьдесят литров молока. Соседи, страшно удивленные, пришли к парню и спросили:
– Каким образом ты добился таких надоев, чем кормишь животину?
– Ест она как все, – ответил фермер, – все дело в ласковом подходе. Утром открываю сарай, смотрю нежно на буренку и спрашиваю: «Ну, милая, что сегодня давать будешь: молочко или говядину?»
– Чего кушать-то? – отмерла Ленка. – Если колбасу нельзя, тогда, значит, можно курицу, рыбу…
Николай схватился за голову:
– Дремучая неграмотность, пещерное отношение к себе! В курятине не тот набор белков, в рыбе чуждые нам аминокислоты. Сказал же: зубами себе могилу роем. Сначала надо очиститься по моей методе. Постойте-ка, сейчас принесу книги.
С этими словами он вышел в коридор. Я тяжело вздохнул: нет хуже человека, чем тот, кто, овладев неким знанием, решил осчастливить человечество.
– Вы пока напишите на бумажке день, месяц, год, час и место вашего рождения, – велела Вера, – я составлю карту, а потом о диете подумаем.
Поняв, что от активной дамочки просто так не избавиться, я покорно нацарапал на салфетке требуемую информацию.
– Не помню, – протянула Ленка, тоже хватаясь за карандаш.
– День рождения? – удивилась Вера.
– Не, час!
– Неприятно, но не страшно, – завела было гостья, и тут в прихожей раздался звонок.
Радуясь, что у меня нашелся хороший повод покинуть кухню, я пошел открывать. Скорей всего, за дверью маются новые клиенты, придется разочаровать их.
Не посмотрев в глазок, я распахнул дверь и вздрогнул. Стройная, если не сказать, тощая, маменька бросилась мне на шею.
– Вава!
Вот тут я перепугался основательно. Николетта никогда не приходит ко мне в гости, хоть и давным-давно знакома с Норой, собственно говоря, благодаря этому я и получил место секретаря. И вообще маменька никогда не показывается из дома, не приняв соответствующего вида: макияж, драгоценности, духи. А сейчас стоит растрепанная, практически в дезабилье[3].
– Вава! – закричала Николетта. – Ну что за хамство! Звоню, звоню, никакого результата! К телефонам никто не подходит!
– Мобильный я на зарядку поставил, – начал оправдываться я, – а домашний на ночь выключили и…
– Мне это неинтересно! – взвизгнула Николетта. – Смотри! Я еле жива осталась! В чем была, выскочила!
– Да что произошло? – перебил я маменьку, быстро окинув ее взглядом.
Внешне Николетта кажется неповрежденной, никаких синяков, ссадин или порезов.
Маменька вошла в прихожую и рухнула на стул.
– Боже! – застонала она. – Меня чуть не убило! Током! Ужасно! А ты спишь! Вот как случается! Упал кирпич на голову, и все.
Я вздрогнул, последняя фраза будила не слишком приятные воспоминания.
– Голая, босая… – причитала Николетта, – эй, что ты там возишься! Входи скорей, дует с лестницы! Кха, кха, вот я уже и простудилась!
Последнее замечание относилось не ко мне. В проеме двери появилась Тася, домработница Николетты. Баба тащила два огромных, по виду совершенно неподъемных кофра.
– Фу, еле доперла, – сообщила она, грохнув баулы об пол.
– Что ты приволокла? – удивился я.
– Там моя одежда и милые сердцу мелочи, – залилась слезами Николетта. – Не приведи господь вот так оказаться – на улице, раздетой, безо всего.
Я посмотрел на кофры. Ну, похоже, голой маменьке ходить не придется.
– Объясни, наконец, в чем дело! – спросил я.
Николетта вновь захныкала, а Тася принялась бестолково размахивать руками.
– Дык… так… вода, а потом лампочки бабахнули! Жуть!
Спустя полчаса я с трудом сумел разобраться в ситуации. Николетта до сих пор живет в квартире, которую давно, в самом начале 60-х годов прошлого столетия, приобрел мой отец Павел Подушкин. По тем временам это были шикарные хоромы, резко выделяющиеся на фоне массовой блочной застройки. Кирпичное здание, потолки выше трех метров, просторная кухня, кладовка, большие комнаты, коридоры. Даже сейчас апартаменты смотрятся неплохо, но главное, что в кооперативе сначала жили одни писатели, а теперь, когда старое поколение умерло, в квартирах обитают дети и внуки литераторов. Мне подобное окружение не кажется приятным, но я сам, так сказать, из этой стаи. Но встречаются снобы, которым нравится хвастаться:
– Приобрел квартиру, ничего, симпатичная, окружение элитное. Справа сын N живет, слева внук К.
Для кого-то важно быть причисленным к небожителям, поэтому цены на в общем-то не слишком, по нынешним временам, шикарное жилье достигают небес.
Не так давно племянник литератора Кротова, живший над Николеттой, уехал на ПМЖ в Америку, и в его квартире поселился новый жилец. Вернее, поселился – неправильное слово, он сперва начал ремонт. Николетте свойственны истерические реакции, но в данном случае осудить ее трудно. Я был с ней солидарен, слушая бесконечные жалобы на шум. Оно и понятно, кому понравится грохот отбойных молотков, визг дрели, крики рабочих. Но, с другой стороны, как поступить? Людям же следует обновить квартиру.
Сегодня утром случилось непредвиденное. Хозяин, в азарте сносивший стены, чего-то не рассчитал, и в результате у Николетты на кухне обвалился потолок, а потом во всем подъезде перегорели работающие электробытовые приборы и погас свет.
Николетта в полуобморочном состоянии покинула родное гнездо.
Я взял ключи от машины и велел Ленке:
– Напои их чаем, я скоро вернусь.
День пошел прахом. До обеда я вел беседы с хозяином ремонтируемой квартиры в присутствии домоуправа, участкового и представителя районной управы. Новый жилец заметно нервничал и постоянно твердил:
– Ну зачем такой сход собрали? Дело решим полюбовно. За свой счет ремонт вам сделаю, станет лучше, чем было. Беспокоиться не о чем. Баб вызову, они вещи сложат, мебель накроют, потом отмоют. Не фига волну гнать, признаю, я виноват.
Договорившись с ним, я вернулся домой и обнаружил в гостиной Николетту с Верой, увлеченно рассматривающих какую-то толстую книгу.
– Проблема решена, – сообщил я, – твой сосед обещает сделать у тебя ремонт.
– Прекрасно, – не отрывая глаз от страницы, ответила маменька.
– А ты пока поживешь в гостинице, я уже договорился в «России», – продолжал я.
Николетта подняла глаза:
– Где?
– В «России». – Я улыбнулся и замолчал.
Там у Гриши работает знакомая и есть возможность получить номер со скидкой, совсем недорого, но Николетте об этом знать не следует.
Маменька порозовела:
– Я не поеду в сарай!
– Послушай, это элитное место, с видом на Кремль.
– Нет, грязный курятник.
– Там селят депутатов Думы, пока им квартиры в столице не найдут!!!
– Боже! – закатила глаза маменька. – Сравнил, депутаты – малообразованные мужланы из провинции. Ясное дело, они унитаз впервые увидели. Конечно, таким и нора дворцом покажется! Впрочем, если уж ты так настаиваешь, гонишь вон из своего дома мать, оставшуюся без крыши над головой…
– Это квартира Норы, я не имею права здесь хозяйничать, – перебил ее я.
– Нора никогда бы не выставила меня, – горестно завела маменька. – Да, дети неблагодарны. О, бедный король Лир, как я понимаю его терзания! Так вот, я могу съехать в отель, достойный моего положения. Думаю, «Мариотт» на Тверской подойдет, можешь снять президентский номер, пока на месяц, а там видно будет!
Я потерял дар речи. Президентский номер в «Мариотте»? На месяц? Интересно, Николетта понимает, о какой сумме идет речь? Впрочем, я сам не в курсе, сколько могут стоить там комнаты, но то, что у меня на это средств не хватит, знаю точно.
– Что молчишь? – капризно спросила Николетта.
– Извини, но боюсь, мне денег на такое пристанище не набрать.
– Значит, я останусь здесь!
– Но Нора может быть против!
Маменька вытащила из сумочки мобильный и зачирикала:
– Алло! Норочка? Ты как, отдыхаешь? Ну молодец…
Я молча наблюдал за разыгрываемой комедией.
– Вот видишь, – вздохнула маменька, – полный порядок, моя горячо любимая подруга не против. Она предложила мне поселиться в ее комнате. Тася, живо приведи там все в порядок. Я понимаю, Вава, что ты скряга, поэтому и иду на лишения!
Я продолжал глядеть на маменьку. Сказать ей, что Норин мобильный дома, а сама она в боксе, в клинике, и связаться с ней невозможно? Но тут присутствовавшая при разговоре Вера воскликнула:
– А еще можно оздоровиться при помощи масляных вливаний.
– Что вы читаете? – спросил я.
Николетта схватила книгу.
– Восхитительная вещь. «Оздоровление ради омоложения. Двадцать лет долой». А еще Вера и Николай пообещали мне рассчитать какие-то ритмы, сделать крем. Да я за месяц стану просто девочкой!
Тяжелый вздох вырвался из моей груди. Теперь понятно, почему Николетта во что бы то ни стало желает поселиться тут. При слове «омоложение» у маменьки начисто сносит крышу, стоит только вспомнить про подвал[4]. Ну так как, говорить ей о Норе?
Я встал и пошел в прихожую. Увы, я не способен поставить Николетту в неудобное положение, за что и буду крепко наказан. Похоже, жизнь в нашем доме превратится в ад.
Глава 6
Глава 7
– Ни одной не читал, – признался я.
– Оно и видно, – покачал головой Николай, – зубами себе могилу роете, колбасу едите, ветчину, кофе пьете! Да еще с сахаром.
Ленка, которая, прислонившись к плите, жевала ломоть карбоната, испуганно положила недоеденный кусок на тарелку.
– А чего? Нельзя?
– Ни в коем случае, – отрубил Николай. – Мясо убитых животных – яд! На бойне корова или свинья испытывают сильнейший стресс, выделяют токсины!
– Копченая колбаса – смерть, – заявила Вера, – сосиски, ветчина тоже! Вот молоко можно, его буренка добровольно отдает!
Ленка раскрыла рот и замерла, а я вспомнил анекдот, недавно рассказанный Максом, моим ближайшим приятелем, тем самым, что работает в милиции. У одного фермера корова каждый день давала по пятьдесят литров молока. Соседи, страшно удивленные, пришли к парню и спросили:
– Каким образом ты добился таких надоев, чем кормишь животину?
– Ест она как все, – ответил фермер, – все дело в ласковом подходе. Утром открываю сарай, смотрю нежно на буренку и спрашиваю: «Ну, милая, что сегодня давать будешь: молочко или говядину?»
– Чего кушать-то? – отмерла Ленка. – Если колбасу нельзя, тогда, значит, можно курицу, рыбу…
Николай схватился за голову:
– Дремучая неграмотность, пещерное отношение к себе! В курятине не тот набор белков, в рыбе чуждые нам аминокислоты. Сказал же: зубами себе могилу роем. Сначала надо очиститься по моей методе. Постойте-ка, сейчас принесу книги.
С этими словами он вышел в коридор. Я тяжело вздохнул: нет хуже человека, чем тот, кто, овладев неким знанием, решил осчастливить человечество.
– Вы пока напишите на бумажке день, месяц, год, час и место вашего рождения, – велела Вера, – я составлю карту, а потом о диете подумаем.
Поняв, что от активной дамочки просто так не избавиться, я покорно нацарапал на салфетке требуемую информацию.
– Не помню, – протянула Ленка, тоже хватаясь за карандаш.
– День рождения? – удивилась Вера.
– Не, час!
– Неприятно, но не страшно, – завела было гостья, и тут в прихожей раздался звонок.
Радуясь, что у меня нашелся хороший повод покинуть кухню, я пошел открывать. Скорей всего, за дверью маются новые клиенты, придется разочаровать их.
Не посмотрев в глазок, я распахнул дверь и вздрогнул. Стройная, если не сказать, тощая, маменька бросилась мне на шею.
– Вава!
Вот тут я перепугался основательно. Николетта никогда не приходит ко мне в гости, хоть и давным-давно знакома с Норой, собственно говоря, благодаря этому я и получил место секретаря. И вообще маменька никогда не показывается из дома, не приняв соответствующего вида: макияж, драгоценности, духи. А сейчас стоит растрепанная, практически в дезабилье[3].
– Вава! – закричала Николетта. – Ну что за хамство! Звоню, звоню, никакого результата! К телефонам никто не подходит!
– Мобильный я на зарядку поставил, – начал оправдываться я, – а домашний на ночь выключили и…
– Мне это неинтересно! – взвизгнула Николетта. – Смотри! Я еле жива осталась! В чем была, выскочила!
– Да что произошло? – перебил я маменьку, быстро окинув ее взглядом.
Внешне Николетта кажется неповрежденной, никаких синяков, ссадин или порезов.
Маменька вошла в прихожую и рухнула на стул.
– Боже! – застонала она. – Меня чуть не убило! Током! Ужасно! А ты спишь! Вот как случается! Упал кирпич на голову, и все.
Я вздрогнул, последняя фраза будила не слишком приятные воспоминания.
– Голая, босая… – причитала Николетта, – эй, что ты там возишься! Входи скорей, дует с лестницы! Кха, кха, вот я уже и простудилась!
Последнее замечание относилось не ко мне. В проеме двери появилась Тася, домработница Николетты. Баба тащила два огромных, по виду совершенно неподъемных кофра.
– Фу, еле доперла, – сообщила она, грохнув баулы об пол.
– Что ты приволокла? – удивился я.
– Там моя одежда и милые сердцу мелочи, – залилась слезами Николетта. – Не приведи господь вот так оказаться – на улице, раздетой, безо всего.
Я посмотрел на кофры. Ну, похоже, голой маменьке ходить не придется.
– Объясни, наконец, в чем дело! – спросил я.
Николетта вновь захныкала, а Тася принялась бестолково размахивать руками.
– Дык… так… вода, а потом лампочки бабахнули! Жуть!
Спустя полчаса я с трудом сумел разобраться в ситуации. Николетта до сих пор живет в квартире, которую давно, в самом начале 60-х годов прошлого столетия, приобрел мой отец Павел Подушкин. По тем временам это были шикарные хоромы, резко выделяющиеся на фоне массовой блочной застройки. Кирпичное здание, потолки выше трех метров, просторная кухня, кладовка, большие комнаты, коридоры. Даже сейчас апартаменты смотрятся неплохо, но главное, что в кооперативе сначала жили одни писатели, а теперь, когда старое поколение умерло, в квартирах обитают дети и внуки литераторов. Мне подобное окружение не кажется приятным, но я сам, так сказать, из этой стаи. Но встречаются снобы, которым нравится хвастаться:
– Приобрел квартиру, ничего, симпатичная, окружение элитное. Справа сын N живет, слева внук К.
Для кого-то важно быть причисленным к небожителям, поэтому цены на в общем-то не слишком, по нынешним временам, шикарное жилье достигают небес.
Не так давно племянник литератора Кротова, живший над Николеттой, уехал на ПМЖ в Америку, и в его квартире поселился новый жилец. Вернее, поселился – неправильное слово, он сперва начал ремонт. Николетте свойственны истерические реакции, но в данном случае осудить ее трудно. Я был с ней солидарен, слушая бесконечные жалобы на шум. Оно и понятно, кому понравится грохот отбойных молотков, визг дрели, крики рабочих. Но, с другой стороны, как поступить? Людям же следует обновить квартиру.
Сегодня утром случилось непредвиденное. Хозяин, в азарте сносивший стены, чего-то не рассчитал, и в результате у Николетты на кухне обвалился потолок, а потом во всем подъезде перегорели работающие электробытовые приборы и погас свет.
Николетта в полуобморочном состоянии покинула родное гнездо.
Я взял ключи от машины и велел Ленке:
– Напои их чаем, я скоро вернусь.
День пошел прахом. До обеда я вел беседы с хозяином ремонтируемой квартиры в присутствии домоуправа, участкового и представителя районной управы. Новый жилец заметно нервничал и постоянно твердил:
– Ну зачем такой сход собрали? Дело решим полюбовно. За свой счет ремонт вам сделаю, станет лучше, чем было. Беспокоиться не о чем. Баб вызову, они вещи сложат, мебель накроют, потом отмоют. Не фига волну гнать, признаю, я виноват.
Договорившись с ним, я вернулся домой и обнаружил в гостиной Николетту с Верой, увлеченно рассматривающих какую-то толстую книгу.
– Проблема решена, – сообщил я, – твой сосед обещает сделать у тебя ремонт.
– Прекрасно, – не отрывая глаз от страницы, ответила маменька.
– А ты пока поживешь в гостинице, я уже договорился в «России», – продолжал я.
Николетта подняла глаза:
– Где?
– В «России». – Я улыбнулся и замолчал.
Там у Гриши работает знакомая и есть возможность получить номер со скидкой, совсем недорого, но Николетте об этом знать не следует.
Маменька порозовела:
– Я не поеду в сарай!
– Послушай, это элитное место, с видом на Кремль.
– Нет, грязный курятник.
– Там селят депутатов Думы, пока им квартиры в столице не найдут!!!
– Боже! – закатила глаза маменька. – Сравнил, депутаты – малообразованные мужланы из провинции. Ясное дело, они унитаз впервые увидели. Конечно, таким и нора дворцом покажется! Впрочем, если уж ты так настаиваешь, гонишь вон из своего дома мать, оставшуюся без крыши над головой…
– Это квартира Норы, я не имею права здесь хозяйничать, – перебил ее я.
– Нора никогда бы не выставила меня, – горестно завела маменька. – Да, дети неблагодарны. О, бедный король Лир, как я понимаю его терзания! Так вот, я могу съехать в отель, достойный моего положения. Думаю, «Мариотт» на Тверской подойдет, можешь снять президентский номер, пока на месяц, а там видно будет!
Я потерял дар речи. Президентский номер в «Мариотте»? На месяц? Интересно, Николетта понимает, о какой сумме идет речь? Впрочем, я сам не в курсе, сколько могут стоить там комнаты, но то, что у меня на это средств не хватит, знаю точно.
– Что молчишь? – капризно спросила Николетта.
– Извини, но боюсь, мне денег на такое пристанище не набрать.
– Значит, я останусь здесь!
– Но Нора может быть против!
Маменька вытащила из сумочки мобильный и зачирикала:
– Алло! Норочка? Ты как, отдыхаешь? Ну молодец…
Я молча наблюдал за разыгрываемой комедией.
– Вот видишь, – вздохнула маменька, – полный порядок, моя горячо любимая подруга не против. Она предложила мне поселиться в ее комнате. Тася, живо приведи там все в порядок. Я понимаю, Вава, что ты скряга, поэтому и иду на лишения!
Я продолжал глядеть на маменьку. Сказать ей, что Норин мобильный дома, а сама она в боксе, в клинике, и связаться с ней невозможно? Но тут присутствовавшая при разговоре Вера воскликнула:
– А еще можно оздоровиться при помощи масляных вливаний.
– Что вы читаете? – спросил я.
Николетта схватила книгу.
– Восхитительная вещь. «Оздоровление ради омоложения. Двадцать лет долой». А еще Вера и Николай пообещали мне рассчитать какие-то ритмы, сделать крем. Да я за месяц стану просто девочкой!
Тяжелый вздох вырвался из моей груди. Теперь понятно, почему Николетта во что бы то ни стало желает поселиться тут. При слове «омоложение» у маменьки начисто сносит крышу, стоит только вспомнить про подвал[4]. Ну так как, говорить ей о Норе?
Я встал и пошел в прихожую. Увы, я не способен поставить Николетту в неудобное положение, за что и буду крепко наказан. Похоже, жизнь в нашем доме превратится в ад.
Глава 6
В родильный дом я прибыл ближе к вечеру. Обычное медицинское учреждение в такое время уже бывает закрыто, а дежурный врач с медсестрой прячутся, но ведь больница, где люди появляются на свет, работает круглосуточно, поэтому я не особо нервничал, подъезжая к зданию. Сейчас обязательно найду кого-нибудь, кто ответит на мои вопросы.
В просторном холле маялись двое мужчин с самым безумным выражением на лице. Спрашивать их о чем-либо представлялось бессмысленным, вряд ли будущие папаши меня вообще услышат.
Помотавшись по вестибюлю и обнаружив наглухо закрытое справочное окошко, я хотел уже толкнуться во внутреннее помещение, но тут выкрашенная белой краской высокая дверь распахнулась, явив симпатичную женщину лет тридцати пяти. В руках она держала большой пакет.
– Самойленко кто? – выкрикнула медсестра.
– Я, – прошептал один из мужиков, худея на глазах.
– Дочь у вас, три пятьсот, рост пятьдесят два сантиметра, состояние мамочки и новорожденной удовлетворительное, – отчеканила женщина.
Новоявленный папаша рухнул на стул и начал дрожащей рукой вытирать пот со лба. Второй парень вскочил.
– А у меня? Я Кузьмин.
– Вот, держите, – ответила медсестра, протягивая пакет.
– Этта чего? – попятился Кузьмин.
– Одежда.
– Чья?
– Ну не моя же! Супруги вашей!
Парень сравнялся по цвету с белым кафелем, который покрывал стены.
– Во… зачем… она того? Да? Умерла?
Медсестра закатила глаза:
– Одуреешь с вами! Кто ж в спортивном костюме рожает? Переодели твое сокровище в ночнушку, уноси ее шмотки, у нас камеры хранения нет.
– А, понял, – затрясся парень, – во… врубился. А когда мой ребенок родится?
– Не знаю! Ты ж только что жену привез.
– Час уж прошел.
– Час уже прошел, – передразнила его медичка, – дети только делаются быстро, а на свет долго выползают, первые роды, раньше утра не жди. Лучше домой поезжай, нечего тут маяться.
– Ну уж нет, – колотился в ознобе будущий отец, – здесь буду сидеть.
– Цирк просто, – хихикнула женщина.
– Простите, – сказал я, – можно вас на минуточку.
Медсестра окинула меня оценивающим взором.
– Роженицу привезли? Ступайте в приемное отделение.
– Нет, нет, мне бы справку получить.
– До семнадцати окошко работает.
Я улыбнулся:
– Сделайте одолжение, помогите мне.
Медсестра усмехнулась:
– Ну ничего прям с собой поделать не могу, как увижу красивого мужчину, так таю! В чем дело?
– Шестнадцатого февраля отсюда выписывалась молодая мать, Алена Сытник… впрочем, не могли бы мы поговорить где-нибудь наедине?
Медичка кокетливо стрельнула глазками:
– С вами? С превеликим удовольствием. Идите за мной.
Попетляв по коридорам, мы оказались в довольно просторной комнате, служащей персоналу местом для отдыха. У окна стоял стол, заставленный чашками, чуть поодаль гудел старенький холодильник. Медсестра села на продавленный диванчик и, положив ногу на ногу, протянула:
– Ну… о чем болтать станем?
Ее халатик распахнулся, показались круглые, полные коленки. Чтобы придать беседе официальный характер, я вынул удостоверение.
– Разрешите представиться. Иван Павлович Подушкин, сотрудник агентства «Ниро».
– Катя, – протянула женщина, – можно без отчества, потому что я молодая совсем, юная даже.
– Так вот, Катя, попытайтесь вспомнить, кто дежурил в родильном доме 16 февраля.
– Так полно народа! И хирург, и детский врач, и акушер…
Я понял, что неправильно поставил вопрос.
– Кто выписывал молодых мам в тот день?
– Врач.
Опять я не так спросил.
– Я имел в виду, кто приносил младенцев?
– А… этим занимаются медсестры, строго по очереди, – улыбнулась Катя, – вернее, положено, чтобы новорожденных выдавали всего двое, из детского отделения, но мы все в этой процедуре участвуем, потому что отцы медсестре платят, в конце дня приличная сумма набирается.
– Можно выяснить, кто занимался этой работой в тот день?
– Легко, – улыбнулась Катя, она взяла с подоконника толстую тетрадь, перелистала ее и сообщила: – Лиза Иконникова.
– А где ее можно найти?
Катя почесала переносицу, потом сняла трубку допотопного телефона, покрутила диск и спросила:
– Патология? Это кто? Привет, Нин. Скажи, Лизка Иконникова когда теперь работать будет? Да ну? Она же вчера дежурила, я с ней в столовой вместе обедала. А-а-а, тогда понятно. Тут к ней мужчина пришел, красивый, высокий такой. Ну не знаю, может, замуж позвать хочет!
Поговорив по телефону, Катя повернулась ко мне:
– Вам повезло. Лизка сегодня опять на дежурстве. Аллу подменяет, у той ребенок заболел. Ступайте на пятый этаж. Впрочем, пойдемте, я провожу.
Минут через десять я очутился в другой комнате для отдыха, такой же, как на первом этаже, только чайник тут стоял не белый, а черный. Лиза же очень напоминала Катю, женщина средних лет с усталым лицом, на котором при виде меня появилось кокетливое выражение.
Некоторое время ушло на то, чтобы объяснить Лизе ситуацию, потом я показал ей фото в газете. Медсестра внимательно изучила снимок.
– Нет, – покачала она головой, – в первый раз парня вижу.
– Посмотрите повнимательней, – попросил я.
Лиза поднесла снимок к глазам.
– Ну, у нас женщины в отделении подолгу лежат, всех родственников узнать успеешь: и мать, и мужа, и сестер. Только такого дядечку я не встречала. Но ведь в родильном доме не только патология есть. Бывают нормальные роды: приехала ночью, к утру младенец появился, полежала пять дней – и на выписку.
– Значит, вы не в курсе, чей он муж?
– Нет.
– Вот жалость-то, – протянул я, – думал, вы вспомните, кого он забирал.
– Слышь, Лизка? – закричала полная девушка, влетая в сестринскую. – Куда… ой, простите!
– Вечно ты, Аня, вопишь, – укоризненно покачала головой Лиза, – шумишь без толку, а у меня человек из милиции.
– Все, все, молчу, – прижала палец к губам Аня, потом бросила взгляд на лежащий перед Лизой снимок и снова перешла на ор.
– Это кто там, а? Дайте гляну. Твоя фотка?
– Нет, – сердито ответила Лиза.
– Да? У нас снято, внизу, на выдаче, – радовалась Аня.
– А вы откуда знаете? – спросил я.
– Так вот стенд на стеночке висит «Как правильно пеленать ребенка», мы его сами сделали, – воскликнула Аня, – и дядьку этого я помню!
Коротко обстриженный ноготок девушки ткнул в лицо человека, которого умершая Валерия назвала своим мужем.
– Вы знаете его? – обрадовался я.
– Ага, – кивнула Аня и, бросив газету на стол, взяла чашку.
– Как его зовут? – быстро спросил я.
– Понятия не имею, – пожала плечами Аня.
– Но вы только что сказали, что знакомы с ним.
– Я такого не говорила, – возмутилась она, – я имела в виду, что знаю, как зовут мамочку, к которой он явился. Вероника Смыслова.
– Вероника? – воскликнула Лиза. – Это ее муж?
– Хахаль, – пояснила Аня. – Супруга у Смысловой отродясь не было.
– Но к ней ни разу никто не пришел, – продолжала недоумевать Лиза, – сколько времени у нас провела, а ей даже печенья не передали.
– Ага, – кивнула Аня, – точно. Когда ее на выписку назначили, я младенца потащила и думаю, ну, тут мне ничего не обломится, никаких пряников. Выношу конверт и понимаю, что совершенно права. Стоит Вероника одна-одинешенька. А потом этот мужик откуда ни возьмись выруливает, с веником, одет вполне прилично. Сунул мне сто рублей, конверт забрал, Веронику подхватил под руку и утопал. Я еще удивилась: ну и дела. Ника все время, что у нас лежала, на лестнице ревела, по документам она не замужем, а тут такой кент, старый, правда, лет тридцать пять небось натикало, но ведь, когда ребенка родишь, особо выбирать не приходится.
Я посмотрел на щенячье пухлое личико медсестры. Да уж, ей все, кто перешагнул тридцатилетний рубеж, кажутся древними старцами.
– Можно каким-то образом узнать координаты Вероники Смысловой?
Аня принялась сыпать в чашку растворимый кофе, Лиза стрельнула глазами.
– А вам очень надо?
– Не старайся, Лизка, – заверещала Аня, – он небось женат.
– При чем тут это? – обозлилась Лиза. – Просто я хочу помочь хорошему человеку.
– Понятненько, – фыркнула Аня и, прихватив с собой чашку, ушла.
– Вот шалава, – сердито сказала Лиза, – в голове одна ерунда. А вы женаты?
– Пока нет.
– Что же так?
– Не нашел ту, с которой хочется провести старость, – честно ответил я.
Лиза хихикнула:
– Ну, вам до пенсии далеко. Ладно, посидите тут пару минуток.
Напевая, она ушла, а я вытащил сигареты. На подоконнике стоит пустая стеклянная банка, на дне которой лежат два скрюченных бычка, значит, здесь разрешено курить. Не успел табак превратиться в пепел, как Лиза пришла назад и сунула мне листок.
– Держите, – сказала она, – Вероника через дорогу живет. Знаю я ее дом, высокая такая башня, с зелеными балконами.
– Телефона нет?
– Не-а.
– Жаль.
– Да зачем он вам? Так идите, через полминуты на месте окажетесь.
– Неудобно без звонка.
– Глупости.
– Может, ее дома нет.
– Куда ж ей деваться? – засмеялась Лиза. – Небось распашонки гладит, с двух сторон, как положено. Она серьезная девушка, или такой казалась, пока у нас лежала.
Лиза была права. Не успел мой палец нажать на кнопку звонка, как из-за двери донеслось:
– Кто там?
– Мне нужна Вероника Смыслова, – ответил я.
Послышалось глухое бряканье, приоткрылась щель, и в нее высунулась растрепанная темноволосая голова.
– А вы кто?
– Иван Павлович Подушкин, – улыбнулся я, – не бойтесь.
– Чего бояться-то, брать у меня все равно нечего, – девица надула пухлые губки, – ни денег, ни брюликов.
– А девичья честь? – не слишком удачно, в абсолютно несвойственной мне манере пошутил я.
– Эка ценность, – хмыкнула она, – ее уже давно на куски изодрали. Проходите, Ника ребенка купает.
Я втиснулся в крохотную прихожую и, чтобы не стукнуться головой о люстру, сгорбился.
– В комнату топайте, – велела худая, совершенно прозрачная девушка, одетая в рваные джинсы и застиранную футболку.
Я поспешил на зов и очутился в конуре, где царил ужасающий беспорядок и просто кричала нищета.
– Садитесь, – моя спутница кивнула на продавленный, засаленный диван, заваленный вещами, – простыни только в сторону сдвиньте, они чистые, ща гладить начнем. Нет, лично я погожу пока размножаться, одни хлопоты. Этот младенец целыми днями писает и какает, еще ест. Пожрет, и снова писать да какать. Просто офигеть! Вон сколько белья уделал.
– Если купить памперсы, – решил я показать свою осведомленность, – то количество грязных простынок резко уменьшится.
– Скажете тоже, – скривилась девушка, потом, поплевав на утюг, принялась за глажку, – памперсы! Они не для нас, это для богатых примочка. Чем больше денег, тем проще жить. А нам стирать и гладить.
В комнату вошла еще одна худенькая до прозрачности девица, в руках у нее был кряхтящий кулек.
– Ты с кем разговариваешь, Зоя? – спросила она.
– К тебе гость, – кивнула та, – вот сидит.
Ника подошла к дивану.
– Вы ко мне?
– Да, здравствуйте, извините за поздний визит и за то, что заявился без приглашения.
– Ничего, – устало отмахнулась Ника, – вы по объявлению? Пусть вас малыш не смущает, с ним Зойка на время кормления посидит. Я буду приходить, когда вам надо, молоко у меня хорошее, справка из лаборатории имеется, сама я здорова, могу анализы показать. Если возьмете меня в кормилицы, то с вас еда, хорошая. Сами понимаете, иначе ваш ребенок витаминов не получит и…
– Простите, я не успел представиться до конца, – прервал я Нику и вытащил удостоверение.
Молодая мать села на стул, в ее глазах появилось откровенное отчаяние.
– Думала, вы кормилицу нанять хотите.
Мне стало жаль девочку, похоже, она голодает.
– Так что вам надо? – грубо спросила Зоя.
Я вынул газету.
– Ника, вам известен этот человек?
Вероника мельком взглянула на снимок и покраснела.
– Нет.
– Вы уверены?
– Да.
– Может, еще посмотрите?
– Зачем? Он мне незнаком!
Зоя выхватила из моих рук листок.
– Ну-ка… да, я тоже никогда его не встречала!
Я искоса наблюдал за девочками. Зоя явно не играла, она и впрямь только что увидела мужчину, а вот Ника…
– Очень прошу, – взмолился я, – если знаете, скажите, где искать этого человека.
Зоя вздернула брови:
– Вы того, да? С уехавшей крышей? Сказано же: никогда его не встречали!
Я вынул портмоне, достал оттуда сто долларов и положил на стол, около утюга.
– Хозяйка агентства «Ниро» готова заплатить за сведения об этом мужчине.
Зоя постучала себя указательным пальцем по лбу.
– Ваще, блин!
Ника закусила нижнюю губу.
Я тронул молодую мать за плечо:
– Так как?
– Зойка, выйди, – велела Ника.
– Вот оно что! – подскочила Зоя. – Значит, как помогать…
Ника опустила голову:
– Отвали, бога ради, потом все тебе расскажу.
В ее голосе звучало такое отчаяние, что Зоя осеклась, а затем растерянно протянула:
– Ну ладно, мне нетрудно на кухне утюг потолкать.
Схватив кучу мятых пеленок, девушка испарилась. Ника исподлобья взглянула на меня.
– Я его плохо знаю.
– Думается, вы не слишком правдивы, – ласково заметил я, – неужели посторонний человек станет встречать в родильном доме девушку с цветами?
– Розы удивили меня до крайности, – кивнула Ника. – Ладно, слушайте.
В просторном холле маялись двое мужчин с самым безумным выражением на лице. Спрашивать их о чем-либо представлялось бессмысленным, вряд ли будущие папаши меня вообще услышат.
Помотавшись по вестибюлю и обнаружив наглухо закрытое справочное окошко, я хотел уже толкнуться во внутреннее помещение, но тут выкрашенная белой краской высокая дверь распахнулась, явив симпатичную женщину лет тридцати пяти. В руках она держала большой пакет.
– Самойленко кто? – выкрикнула медсестра.
– Я, – прошептал один из мужиков, худея на глазах.
– Дочь у вас, три пятьсот, рост пятьдесят два сантиметра, состояние мамочки и новорожденной удовлетворительное, – отчеканила женщина.
Новоявленный папаша рухнул на стул и начал дрожащей рукой вытирать пот со лба. Второй парень вскочил.
– А у меня? Я Кузьмин.
– Вот, держите, – ответила медсестра, протягивая пакет.
– Этта чего? – попятился Кузьмин.
– Одежда.
– Чья?
– Ну не моя же! Супруги вашей!
Парень сравнялся по цвету с белым кафелем, который покрывал стены.
– Во… зачем… она того? Да? Умерла?
Медсестра закатила глаза:
– Одуреешь с вами! Кто ж в спортивном костюме рожает? Переодели твое сокровище в ночнушку, уноси ее шмотки, у нас камеры хранения нет.
– А, понял, – затрясся парень, – во… врубился. А когда мой ребенок родится?
– Не знаю! Ты ж только что жену привез.
– Час уж прошел.
– Час уже прошел, – передразнила его медичка, – дети только делаются быстро, а на свет долго выползают, первые роды, раньше утра не жди. Лучше домой поезжай, нечего тут маяться.
– Ну уж нет, – колотился в ознобе будущий отец, – здесь буду сидеть.
– Цирк просто, – хихикнула женщина.
– Простите, – сказал я, – можно вас на минуточку.
Медсестра окинула меня оценивающим взором.
– Роженицу привезли? Ступайте в приемное отделение.
– Нет, нет, мне бы справку получить.
– До семнадцати окошко работает.
Я улыбнулся:
– Сделайте одолжение, помогите мне.
Медсестра усмехнулась:
– Ну ничего прям с собой поделать не могу, как увижу красивого мужчину, так таю! В чем дело?
– Шестнадцатого февраля отсюда выписывалась молодая мать, Алена Сытник… впрочем, не могли бы мы поговорить где-нибудь наедине?
Медичка кокетливо стрельнула глазками:
– С вами? С превеликим удовольствием. Идите за мной.
Попетляв по коридорам, мы оказались в довольно просторной комнате, служащей персоналу местом для отдыха. У окна стоял стол, заставленный чашками, чуть поодаль гудел старенький холодильник. Медсестра села на продавленный диванчик и, положив ногу на ногу, протянула:
– Ну… о чем болтать станем?
Ее халатик распахнулся, показались круглые, полные коленки. Чтобы придать беседе официальный характер, я вынул удостоверение.
– Разрешите представиться. Иван Павлович Подушкин, сотрудник агентства «Ниро».
– Катя, – протянула женщина, – можно без отчества, потому что я молодая совсем, юная даже.
– Так вот, Катя, попытайтесь вспомнить, кто дежурил в родильном доме 16 февраля.
– Так полно народа! И хирург, и детский врач, и акушер…
Я понял, что неправильно поставил вопрос.
– Кто выписывал молодых мам в тот день?
– Врач.
Опять я не так спросил.
– Я имел в виду, кто приносил младенцев?
– А… этим занимаются медсестры, строго по очереди, – улыбнулась Катя, – вернее, положено, чтобы новорожденных выдавали всего двое, из детского отделения, но мы все в этой процедуре участвуем, потому что отцы медсестре платят, в конце дня приличная сумма набирается.
– Можно выяснить, кто занимался этой работой в тот день?
– Легко, – улыбнулась Катя, она взяла с подоконника толстую тетрадь, перелистала ее и сообщила: – Лиза Иконникова.
– А где ее можно найти?
Катя почесала переносицу, потом сняла трубку допотопного телефона, покрутила диск и спросила:
– Патология? Это кто? Привет, Нин. Скажи, Лизка Иконникова когда теперь работать будет? Да ну? Она же вчера дежурила, я с ней в столовой вместе обедала. А-а-а, тогда понятно. Тут к ней мужчина пришел, красивый, высокий такой. Ну не знаю, может, замуж позвать хочет!
Поговорив по телефону, Катя повернулась ко мне:
– Вам повезло. Лизка сегодня опять на дежурстве. Аллу подменяет, у той ребенок заболел. Ступайте на пятый этаж. Впрочем, пойдемте, я провожу.
Минут через десять я очутился в другой комнате для отдыха, такой же, как на первом этаже, только чайник тут стоял не белый, а черный. Лиза же очень напоминала Катю, женщина средних лет с усталым лицом, на котором при виде меня появилось кокетливое выражение.
Некоторое время ушло на то, чтобы объяснить Лизе ситуацию, потом я показал ей фото в газете. Медсестра внимательно изучила снимок.
– Нет, – покачала она головой, – в первый раз парня вижу.
– Посмотрите повнимательней, – попросил я.
Лиза поднесла снимок к глазам.
– Ну, у нас женщины в отделении подолгу лежат, всех родственников узнать успеешь: и мать, и мужа, и сестер. Только такого дядечку я не встречала. Но ведь в родильном доме не только патология есть. Бывают нормальные роды: приехала ночью, к утру младенец появился, полежала пять дней – и на выписку.
– Значит, вы не в курсе, чей он муж?
– Нет.
– Вот жалость-то, – протянул я, – думал, вы вспомните, кого он забирал.
– Слышь, Лизка? – закричала полная девушка, влетая в сестринскую. – Куда… ой, простите!
– Вечно ты, Аня, вопишь, – укоризненно покачала головой Лиза, – шумишь без толку, а у меня человек из милиции.
– Все, все, молчу, – прижала палец к губам Аня, потом бросила взгляд на лежащий перед Лизой снимок и снова перешла на ор.
– Это кто там, а? Дайте гляну. Твоя фотка?
– Нет, – сердито ответила Лиза.
– Да? У нас снято, внизу, на выдаче, – радовалась Аня.
– А вы откуда знаете? – спросил я.
– Так вот стенд на стеночке висит «Как правильно пеленать ребенка», мы его сами сделали, – воскликнула Аня, – и дядьку этого я помню!
Коротко обстриженный ноготок девушки ткнул в лицо человека, которого умершая Валерия назвала своим мужем.
– Вы знаете его? – обрадовался я.
– Ага, – кивнула Аня и, бросив газету на стол, взяла чашку.
– Как его зовут? – быстро спросил я.
– Понятия не имею, – пожала плечами Аня.
– Но вы только что сказали, что знакомы с ним.
– Я такого не говорила, – возмутилась она, – я имела в виду, что знаю, как зовут мамочку, к которой он явился. Вероника Смыслова.
– Вероника? – воскликнула Лиза. – Это ее муж?
– Хахаль, – пояснила Аня. – Супруга у Смысловой отродясь не было.
– Но к ней ни разу никто не пришел, – продолжала недоумевать Лиза, – сколько времени у нас провела, а ей даже печенья не передали.
– Ага, – кивнула Аня, – точно. Когда ее на выписку назначили, я младенца потащила и думаю, ну, тут мне ничего не обломится, никаких пряников. Выношу конверт и понимаю, что совершенно права. Стоит Вероника одна-одинешенька. А потом этот мужик откуда ни возьмись выруливает, с веником, одет вполне прилично. Сунул мне сто рублей, конверт забрал, Веронику подхватил под руку и утопал. Я еще удивилась: ну и дела. Ника все время, что у нас лежала, на лестнице ревела, по документам она не замужем, а тут такой кент, старый, правда, лет тридцать пять небось натикало, но ведь, когда ребенка родишь, особо выбирать не приходится.
Я посмотрел на щенячье пухлое личико медсестры. Да уж, ей все, кто перешагнул тридцатилетний рубеж, кажутся древними старцами.
– Можно каким-то образом узнать координаты Вероники Смысловой?
Аня принялась сыпать в чашку растворимый кофе, Лиза стрельнула глазами.
– А вам очень надо?
– Не старайся, Лизка, – заверещала Аня, – он небось женат.
– При чем тут это? – обозлилась Лиза. – Просто я хочу помочь хорошему человеку.
– Понятненько, – фыркнула Аня и, прихватив с собой чашку, ушла.
– Вот шалава, – сердито сказала Лиза, – в голове одна ерунда. А вы женаты?
– Пока нет.
– Что же так?
– Не нашел ту, с которой хочется провести старость, – честно ответил я.
Лиза хихикнула:
– Ну, вам до пенсии далеко. Ладно, посидите тут пару минуток.
Напевая, она ушла, а я вытащил сигареты. На подоконнике стоит пустая стеклянная банка, на дне которой лежат два скрюченных бычка, значит, здесь разрешено курить. Не успел табак превратиться в пепел, как Лиза пришла назад и сунула мне листок.
– Держите, – сказала она, – Вероника через дорогу живет. Знаю я ее дом, высокая такая башня, с зелеными балконами.
– Телефона нет?
– Не-а.
– Жаль.
– Да зачем он вам? Так идите, через полминуты на месте окажетесь.
– Неудобно без звонка.
– Глупости.
– Может, ее дома нет.
– Куда ж ей деваться? – засмеялась Лиза. – Небось распашонки гладит, с двух сторон, как положено. Она серьезная девушка, или такой казалась, пока у нас лежала.
Лиза была права. Не успел мой палец нажать на кнопку звонка, как из-за двери донеслось:
– Кто там?
– Мне нужна Вероника Смыслова, – ответил я.
Послышалось глухое бряканье, приоткрылась щель, и в нее высунулась растрепанная темноволосая голова.
– А вы кто?
– Иван Павлович Подушкин, – улыбнулся я, – не бойтесь.
– Чего бояться-то, брать у меня все равно нечего, – девица надула пухлые губки, – ни денег, ни брюликов.
– А девичья честь? – не слишком удачно, в абсолютно несвойственной мне манере пошутил я.
– Эка ценность, – хмыкнула она, – ее уже давно на куски изодрали. Проходите, Ника ребенка купает.
Я втиснулся в крохотную прихожую и, чтобы не стукнуться головой о люстру, сгорбился.
– В комнату топайте, – велела худая, совершенно прозрачная девушка, одетая в рваные джинсы и застиранную футболку.
Я поспешил на зов и очутился в конуре, где царил ужасающий беспорядок и просто кричала нищета.
– Садитесь, – моя спутница кивнула на продавленный, засаленный диван, заваленный вещами, – простыни только в сторону сдвиньте, они чистые, ща гладить начнем. Нет, лично я погожу пока размножаться, одни хлопоты. Этот младенец целыми днями писает и какает, еще ест. Пожрет, и снова писать да какать. Просто офигеть! Вон сколько белья уделал.
– Если купить памперсы, – решил я показать свою осведомленность, – то количество грязных простынок резко уменьшится.
– Скажете тоже, – скривилась девушка, потом, поплевав на утюг, принялась за глажку, – памперсы! Они не для нас, это для богатых примочка. Чем больше денег, тем проще жить. А нам стирать и гладить.
В комнату вошла еще одна худенькая до прозрачности девица, в руках у нее был кряхтящий кулек.
– Ты с кем разговариваешь, Зоя? – спросила она.
– К тебе гость, – кивнула та, – вот сидит.
Ника подошла к дивану.
– Вы ко мне?
– Да, здравствуйте, извините за поздний визит и за то, что заявился без приглашения.
– Ничего, – устало отмахнулась Ника, – вы по объявлению? Пусть вас малыш не смущает, с ним Зойка на время кормления посидит. Я буду приходить, когда вам надо, молоко у меня хорошее, справка из лаборатории имеется, сама я здорова, могу анализы показать. Если возьмете меня в кормилицы, то с вас еда, хорошая. Сами понимаете, иначе ваш ребенок витаминов не получит и…
– Простите, я не успел представиться до конца, – прервал я Нику и вытащил удостоверение.
Молодая мать села на стул, в ее глазах появилось откровенное отчаяние.
– Думала, вы кормилицу нанять хотите.
Мне стало жаль девочку, похоже, она голодает.
– Так что вам надо? – грубо спросила Зоя.
Я вынул газету.
– Ника, вам известен этот человек?
Вероника мельком взглянула на снимок и покраснела.
– Нет.
– Вы уверены?
– Да.
– Может, еще посмотрите?
– Зачем? Он мне незнаком!
Зоя выхватила из моих рук листок.
– Ну-ка… да, я тоже никогда его не встречала!
Я искоса наблюдал за девочками. Зоя явно не играла, она и впрямь только что увидела мужчину, а вот Ника…
– Очень прошу, – взмолился я, – если знаете, скажите, где искать этого человека.
Зоя вздернула брови:
– Вы того, да? С уехавшей крышей? Сказано же: никогда его не встречали!
Я вынул портмоне, достал оттуда сто долларов и положил на стол, около утюга.
– Хозяйка агентства «Ниро» готова заплатить за сведения об этом мужчине.
Зоя постучала себя указательным пальцем по лбу.
– Ваще, блин!
Ника закусила нижнюю губу.
Я тронул молодую мать за плечо:
– Так как?
– Зойка, выйди, – велела Ника.
– Вот оно что! – подскочила Зоя. – Значит, как помогать…
Ника опустила голову:
– Отвали, бога ради, потом все тебе расскажу.
В ее голосе звучало такое отчаяние, что Зоя осеклась, а затем растерянно протянула:
– Ну ладно, мне нетрудно на кухне утюг потолкать.
Схватив кучу мятых пеленок, девушка испарилась. Ника исподлобья взглянула на меня.
– Я его плохо знаю.
– Думается, вы не слишком правдивы, – ласково заметил я, – неужели посторонний человек станет встречать в родильном доме девушку с цветами?
– Розы удивили меня до крайности, – кивнула Ника. – Ладно, слушайте.
Глава 7
История оказалась обычной. Ника служила секретаршей у Олега Ефремовича Иволгина, хозяина вполне преуспевающей фирмы по продаже и настилу паркета. Пришла на службу, закрутила роман с начальником, ну и так далее. Олег Ефремович имел жену, дочь, почти ровесницу Ники, и совершенно не собирался изменять свое семейное положение. Ника же хотела, чтобы Иволгин дал ей денег на обучение в университете, особых чувств к престарелому любовнику она не испытывала. В общем, это был вполне счастливый альянс. Олег Ефремович оплатил квитанцию из учебной части, Ника съездила с ним на пару дней в дом отдыха, потом они просто встречались раз в неделю у девушки, благо та одна-одинешенька на белом свете, но имеет квартиру.
Вскоре Ника стала прибавлять в весе. Она села на диету, но стрелка весов упорно отклонялась от привычной цифры в пятьдесят килограммов, потом начал резко увеличиваться живот, и тут только до глупой Ники дошло: она беременна, причем срок большой, а то, что она принимала за колики, на самом деле интенсивное шевеление плода.
Как можно быть такой идиоткой и не понять, что находишься в интересном положении? Не спрашивайте меня об этом. Скорей всего, какие-то физиологические признаки беременности отсутствовали. Случается порой, что дамские ежемесячные неприятности так и не прерываются, кое-кто из моих приятелей был вынужден жениться на своих случайных любовницах, когда те поняли, что аборт делать поздно.
Когда Олег Ефремович узнал, в чем дело, он мигом, нарушив трудовое законодательство, уволил Нику.
– Знать тебя не знаю, – сурово заявил он, – имей в виду, даже не пытайся повесить мне на шею ребенка, которого прижила неизвестно с кем!
Ника хлопнула дверью и ушла. Она решила никогда более не иметь дело с мерзавцем, а новорожденного сдать в приют. На троллейбусной остановке девушке стало плохо, прохожие вызвали «Скорую», которая и привезла Нику в родильный дом, где ее положили на сохранение. Нике повезло, заведующая отделением пожалела глупышку и продержала ту в клинике до родов, потому особых материальных трудностей Ника до появления на свет сына не испытала. В клинике ее кормили, поили, давали витамины и даже водили в бассейн. Ника ощущала себя как в санатории, судьба нерожденного младенца была ею решена, прямо в родильной палате девушка собиралась написать отказ от него и забыть о неприятном казусе. Но случилось непредвиденное. Едва мальчишечка появился на свет, акушерка поднесла его к лицу Ники.
Вскоре Ника стала прибавлять в весе. Она села на диету, но стрелка весов упорно отклонялась от привычной цифры в пятьдесят килограммов, потом начал резко увеличиваться живот, и тут только до глупой Ники дошло: она беременна, причем срок большой, а то, что она принимала за колики, на самом деле интенсивное шевеление плода.
Как можно быть такой идиоткой и не понять, что находишься в интересном положении? Не спрашивайте меня об этом. Скорей всего, какие-то физиологические признаки беременности отсутствовали. Случается порой, что дамские ежемесячные неприятности так и не прерываются, кое-кто из моих приятелей был вынужден жениться на своих случайных любовницах, когда те поняли, что аборт делать поздно.
Когда Олег Ефремович узнал, в чем дело, он мигом, нарушив трудовое законодательство, уволил Нику.
– Знать тебя не знаю, – сурово заявил он, – имей в виду, даже не пытайся повесить мне на шею ребенка, которого прижила неизвестно с кем!
Ника хлопнула дверью и ушла. Она решила никогда более не иметь дело с мерзавцем, а новорожденного сдать в приют. На троллейбусной остановке девушке стало плохо, прохожие вызвали «Скорую», которая и привезла Нику в родильный дом, где ее положили на сохранение. Нике повезло, заведующая отделением пожалела глупышку и продержала ту в клинике до родов, потому особых материальных трудностей Ника до появления на свет сына не испытала. В клинике ее кормили, поили, давали витамины и даже водили в бассейн. Ника ощущала себя как в санатории, судьба нерожденного младенца была ею решена, прямо в родильной палате девушка собиралась написать отказ от него и забыть о неприятном казусе. Но случилось непредвиденное. Едва мальчишечка появился на свет, акушерка поднесла его к лицу Ники.