Донн Джон. Стихотворения и поэмы

Он вкус узнает нефальшивых слез,
Чтобы подделку не принять всерьез
И вновь не обмануться так, как прежде;
Увы! судить о чувствах наших дам
По их коварным клятвам и слезам
Труднее, чем по тени об одежде.
Из них одна доподлинно верна, —
И тем верней меня убьет она!
 

НА ПРОЩАНИЕ. О КНИГЕ

 
Изволь, мой друг, я расскажу тебе,
Как можешь ты разлуку обмануть
И скарб изъятых радостей вернуть,
Досадной нашей досадив судьбе,
Сивиллу посрамить —
И славою затмить
Ту, что смогла Пиндара победить,
И ту, кого с Луканом вместе чтут,
И ту, чей, говорят, Гомер присвоил труд!
 
 
Перечитай все письма, что прошли
Меж нами, проштудируй и составь
Историю любви, – чтоб, видя въявь
Такой пример, влюбленные нашли
В нем верный образец
Для праведных сердец,
Чтоб даже явный еретик и лжец
Смутился перед летописью той,
Таинственной, как мы, – возвышенно-простой.
 
 
Сей грандиозный, как ни назови —
Завет иль Свод, – сей нерушимый том
Замкнутый смысла тайного ключом,
Каноном станет для жрецов любви;
Пусть варвары придут
И города сметут! —
Когда окончится година смут,
Учиться будут по твоим словам
Планеты – музыке, и ангелы – стихам.
 
 
Теолог мудрый, сиречь Богослов,
Найдет в них клад взыскуемых чудес,
Стремясь к бездонной высоте небес
От пыльных мира четырех углов, —
Иль снисходя до тех,
Чей взор туманит грех,
Даст образ веры, явственный для всех,
Что нам являет Красота сама —
Любви святой престол в обители Ума.
 
 
В сей книге стряпчий, сиречь Адвокат,
Найдет подвохов и уловок тьму —
Урок, судьбой преподанный тому,
Кто по бумаге мнит, что он богат,
И верует в залог
Ласк и лукавых строк:
Ему ведь, недоучке, невдомек,
Что вверил он честь, пыл и все мечты
Химерам, чьи слова, как их сердца, пусты.
 
 
Здесь государственный способен муж
(Коль грамотен) найти свой интерес:
Любовь, как и правленье, темный лес,
Равно опасны оба, и к тому ж
Нельзя ни там, ни тут
Хотя б на пять минут
Дать слабину – тотчас тебя сомнут.
Итак, пускай узрит министр иль князь
Ничтожество свое, в сей фолиант вперясь.
 
 
Любовь – такая высота для нас:
Считай, я для разбега отступил.
Присутствие испытывает пыл
Любви, отсутствие – ее запас.
Чтоб вызнать широту,
Мы яркую звезду
Берем, – но чтоб измерить долготу,
Затменье солнца нужно и часы:
Стерпи, и мы уйдем из темной полосы.
 

ПРОЩАНИЕ. О СЛЕЗАХ

 
Я слезы лью.
Прощанья слезы льет и льет влюбленный.
Твое лицо чеканит слез дублоны —
Твои черты в слезах я узнаю.
Как спелый плод,
Слеза падет —
Плод горя и прообраз горшей муки.
Падет слеза – ты в ней, в слезе разлуки.
И я, и ты – ничто, едва разжали руки.
 
 
На шар слепой
По трафарету нанести попробуй
Хоть Африку, хоть Азию с Европой —
Вмиг из слепого шара стал – земной.
Так каждый раз
Слеза из глаз
Вмещает целый мир, тобой творимый;
Пока, моим вослед, из глаз любимой
Не хлынет слез прилив, весь мир сметая зримый.
 
 
Вдвойне Луна!
Не потопи меня в хрустальной сфере!
Смерть не наплачь мне, на худом примере
Не научи волну с морского дна:
Урок ветрам
Не нужен там,
Где буря нас и так не забывает.
Вздох расставанья гибелен бывает:
Кто горше плачет, тот другого убивает.
 

ЛИХОРАДКА

 
Не умирай! – иначе я
Всех женщин так возненавижу,
Что вкупе с ними и тебя
Презреньем яростным унижу.
 
 
Прошу тебя, не умирай! —
С твоим последним содроганьем
Весь мир погибнет, так и знай,
Ведь ты была его дыханьем.
 
 
Лишен тебя, своей души,
Останется он разлагаться,
Как труп в кладбищенской тиши,
Где люди-черви копошатся.
 
 
Схоласты спорят до сих пор:
Спалит наш мир какое пламя?
О мудрецы, оставьте спор,
Сей жар проклятый – перед вами.
 
 
Но нет! не смеет боль терзать
Так долго – ту, что стольких чище;
Не может без конца пылать
Огонь – ему не хватит пищи.
 
 
Как в небе метеорный след,
Хворь минет вспышкою мгновенной,
Твои же красота и свет —
Небесный купол неизменный.
 
 
О мысль предерзкая – суметь
Хотя б на час, безмерно краткий,
Вот так тобою овладеть,
Как этот приступ лихорадки!
 

ВОЗВРАЩЕНИЕ

 
Она мертва; а так как, умирая,
Все возвращается к первооснове,
А мы основой друг для друга были
И друг из друга состояли,
То атомы ее души и крови
Теперь в меня вошли, как часть родная,
Моей душою стали, кровью стали
И грозной тяжестью отяжелили.
И все, что мною изначально было
И что любовь едва не истощила:
Тоску и слезы, пыл и горечь страсти —
Все эти составные части
Она своею смертью возместила.
Хватило б их на много горьких дней;
Но с новой пищей стал огонь сильней.
И вот, как тот правитель,
Богатых стран соседних покоритель,
Который, увеличив свой доход,
И больше тратит, и быстрей падет,
Так – если только вымолвить посмею —
Так эта смерть, умножив свой запас,
Меня и тратит во сто крат щедрее,
И потому все ближе час,
Когда моя душа, из плена плоти
Освободясь, умчится вслед за ней:
Хоть выстрел позже, но заряд мощней,
И ядра поравняются в полете.
 

НОЧНАЯ ПЕСНЬ В ДЕНЬ СВЯТОЙ ЛЮСИИ

 
Ты полночь года, мрачная Люсия, —
На семь часов выходит солнце днем —
Не грозный огнь таится в нем,
А только сполохи пустые.
Животворящий сок
Иссяк, и хладный труп земли иссох,
А жизнь свернулась пологом у ног.
Но мир угасший кажется живее
Пред мною – эпитафией своею.
 
 
Любовник будущий, смотри, каков я,
И вспомни в час, как будешь ты влюблен —
Я прах, который претворен
Алхимиком, сиречь Любовью.
Смотри, сколь мощен тот,
Кто квинтэссенцию воссоздает
Из тьмы, утрат, отсутствий и пустот.
Я им убит – и воскрешен, однако,
Из несуществованья, смерти, мрака.
 
 
Другим дана душа, и дух, и тело —
Все элементы мира слиты в них.
Стать кладбищем пустот немых
Мне одному любовь велела.
Мы плакали вдвоем —
Мир был похож на бурный водоем;
В два Хаоса, пылающих огнем,
Ревнивая нас обращала мука;
Бессмертных душ лишала нас разлука.
 
 
Я – эликсир, из ничего созданный,
Когда она (возможно ли?) мертва.
Адамов сын и зверь, трава
И червь, и камень бездыханный
Способны и любить
И ненавидеть. Всех связует нить,
Любой владеет чем-то, дабы жить.
И даже тень от некого предмета
Ложится, и немыслима без света.
 
 
Но я Ничто, и солнце мне не встанет.
Любовник будущий, когда в свой срок
Светило меньшее воспрянет
И в полночь вступит в Козерог,
Не трать напрасно дней;
Моя ж любовь в обители своей
Пирует, и, готовясь к встрече с ней,
Вигилией, Кануном назову я
Полночный час и полночь годовую.
 

ЦВЕТОК

 
Тебе и невдогад,
Цветок, что здесь родился
И на моих глазах семь дней подряд
Тянулся, расцветал и вверх стремился,
Теплу и блеску солнечному рад, —
Но невдогад
Тебе, что грянут заморозки скоро
И венчик твой умчится с грудой сора.
 
 
Тебе и невдогад,
Смешное сердце, – как синица,
Влетевшая в чужой, запретный сад,
Мечтая здесь навеки поселиться:
Мол, песенки мои хозяйке льстят, —
Но невдогад
Тебе, что завтра утром на рассвете
Покинуть нам придется кущи эти.
 
 
И что ж? Мучитель мой,
Ты заявляешь мне с насмешкой:
 
 
Пора – так отправляйся, дорогой,
А я останусь: мне какая спешка?
Пускай друзья в столице ублажат
Твой слух и взгляд,
А также вкус разнообразьем лестным;
Что тебе сердце на пиру телесном?
 
 
Ты остаешься? – пусть!
Прощай; но поумерь стремленья;
Знай: просто сердце, боль его и грусть,
Для женщин – нечто вроде привиденья:
Вещь странная, без вида и примет;
Иной предмет
Приставить к делу им поможет опыт;
Но что им сердца любящего ропот!
 
 
Увидимся опять
Там, в Лондоне, дней через двадцать;
Успею я румянец нагулять
От вас вдали; счастливо оставаться.
Явись же к сроку по моим следам:
Тебя отдам
Я только той, какая б восхотела
Меня всего – души моей и тела.
 

АГАТОВЫЙ ПЕРСТЕНЬ

 
Ты черен, как моя тоска,
И хрупок, как любовь ее хрупка, —
Двух супротивных наших свойств причудливый
тайник:
Храниться можешь век, сломаться – вмиг.
 
 
О, почему ты не сродни
Венчальным кольцам? Все-таки они
Любовь скрепляют веществом, что тверже
и ценней,
Чем ты, поделка модных кустарей.
 
 
И все ж укрась мизинец мой,
С ее большого пальца дар благой!
Живи со мной, ведь та, что свой обет разбить
смогла,
Уж верно, и тебя б не сберегла.
 

БОЖЕСТВО ЛЮБВИ

 
Хотел бы дух любовника призвать я,
Что до рожденья Купидона жил.
Знавал ли он столь низкое занятье:
Вздыхать о той, которой он не мил?
А нынче мы – ни шагу от завета
Божка жестокого: сему примета,
Что сам люблю я без ответа.
 
 
Для этого ль мальчишку обучали?
Его заботой было – распознать
Двух душ взаимный пламень и вначале
Друг к дружке их умело подогнать,
Загладить и приладить: только это!
Не мог он и помыслить, чтобы где-то
Любовь осталась без ответа.
 
 
Но возгордился деспот малолетний —
В Юпитеры, как видно, метит он:
И страсть, и гнев, размолвки, письма, сплетни, —
Всем ведает отныне Купидон.
О, был бы он низвергнут, сжит со света —
Божок, чья власть столь многими воспета, —
Я не любил бы без ответа!
 
 
Но богохульствовать, пока он в силе,
Не стану, чтоб не вызвать худших бед:
Меня лишить любви он может – или
Ее принудит полюбить в ответ,
Но страсть такая – хуже пустоцвета:
Подделка, что душою не согрета!
Уж лучше пытка без ответа.
 

РАЗБИТОЕ СЕРДЦЕ

 
Он целый час уже влюблен
И цел еще? Не верь бедняге!
Любовью был бы он спален
Быстрей, чем хворост при хорошей тяге.
Ну кто в рассказ поверит мой,
Что год я проболел чумой?
Кто видел, в здравом находясь рассудке,
Чтоб бочка с порохом горела сутки?
 
 
Нет худшей доли, чем попасть
К любви в безжалостные руки:
Она не забирает часть
От сердца, как берут иные муки, —
Она сжирает целиком,
Как щука, нас одним глотком,
Бьет наповал и косит ряд за рядом,
Как из мортир со сдвоенным зарядом.
 
 
Не так же ль точно, посуди,
Любовь со мною расквиталась?
К тебе я сердце нес в груди,
А после нашей встречи что с ним сталось?
Будь у тебя оно – в ответ
Твое смягчилось бы. Но нет!
Любовь его по прихоти нежданной
Швырнула об пол, как сосуд стеклянный.
 
 
Но так как полностью в ничто
Ничто не может обратиться,
Осколков тысяча иль сто
В моей груди сумели разместиться.
В обломке зеркала – черты
Все те же различаешь ты;
Обломкам сердца ведомы влеченья,
Восторг и грусть… Но не любви мученья.
 

ТРОЙНОЙ ДУРАК

 
Я дважды дурнем был:
Когда влюбился и когда скулил
В стихах о страсти этой;
Но кто бы ум на глупость не сменил,
Надеждой подогретый?
Как опресняется вода морей,
Сквозь лабиринты проходя земные,
Так, мнил я, боль души моей
Замрет, пройдя теснины стиховые:
Расчисленная скорбь не так сильна,
Закованная в рифмы, не страшна.
 
 
Увы! к моим стихам
Певец, для услажденья милых дам,
Мотив примыслил модный —
И волю дал неистовым скорбям,
Пропев их принародно.
 
 
И без того Любви приносит стих
Печальну дань; но песня умножает
Триумф губителей моих
И мой позор тем громче возглашает.
Так я, перемудрив, попал впросак:
Был дважды дурнем – стал тройной дурак.
 

ПИЩА ЛЮБВИ

 
Амур мой погрузнел, отъел бока,
Стал неуклюж, неповоротлив он;
И я, приметив то, решил слегка
Ему урезать рацион,
Кормить его умеренностью впредь —
Неслыханная для Амура снедь!
 
 
По вздоху в день – вот вся его еда,
И то: глотай скорей и не блажи!
А если похищал он иногда
Случайный вздох у госпожи,
Я прочь вышвыривал дрянной кусок:
Он черств и станет горла поперек.
 
 
Порой из глаз моих он вымогал
Слезу, – и солона была слеза;
Но пуще я его остерегал
От лживых женских слез: глаза,
Привыкшие блуждать, а не смотреть,
Не могут плакать, разве что потеть.
 
 
Я письма с ним марал в единый дух,
А после – жег! Когда ж ее письму
Он радовался, пыжась, как индюк, —
Что пользы, я твердил ему,
За титулом, еще невесть каким,
Стоять наследником сороковым?
 
 
Когда же эту выучку прошел
И для потехи ловчей он созрел,
Как сокол, стал он голоден и зол:
С перчатки пущен, быстр и смел,
Взлетает, мчит и с лету жертву бьет!
А мне теперь – ни горя, ни забот.
 

ЗАВЕЩАНИЕ

 
Пока дышу, сиречь пред издыханьем,
Любовь, позволь, я данным завещаньем
Тебе в наследство слепоту отдам
И Аргусу – глаза, к его глазам;
Язык дам Славе, уши – интриганам,
А слезы – горьким океанам.
Любовь, ты учишь службу несть
Красе, которой слуг не перечесть,
И одарять лишь тех, кому богатства не известь.
 
 
Кометам завещаю постоянство,
Придворным – верность, праведникам —
чванство;
Иезуиту – лень и простоту,
Недвижность и задумчивость – шуту;
Объездившим полмира – молчаливость,
И Капуцину – бережливость.
Любовь, меня ты гонишь вспять
К любимой, что меня не жаждет знать,
И учишь одарять лишь тех, кто дар не в силах
взять.
 
 
Дарю учтивость университетским
Студентам, добродетельность – немецким
Сектантам и отступникам; засим
Пусть набожность мою воспримет Рим;
Голодной солдатне дарю смиренье
И пьяным игрокам – терпенье.
Любовь, ты учишь круглый год
Любить красу, для коей я – урод,
И одарять лишь тех, кто дар насмешкою почтет.
 
 
Друзьям я имя доброе оставлю,
Врагов трудолюбивостью ославлю;
Философам сомненья откажу,
Болезни – лекарям и кутежу;
Природе – все мои стихотворенья,
Застолью – острые реченья.
Любовь, ты мнишь меня подбить
Любимую вторично полюбить
И учишь так дарить, чтоб дар сторицей
возвратить.
 
 
По ком звонит сей колокол, горюя, —
Курс анатомии тому дарю я;
Нравоученья отошлю в Бедлам,
Медали дам голодным беднякам;
Чужбине кто судьбу свою поручит —
Английский мой язык получит.
Любовь, ты учишь страсти к ней,
Дарящей только дружбою своей, —
Так что ж, и я дарю дары, которых нет глупей.
 
 
Довольно! Смерть моя весь мир карает,
Зане со мной влюбленность умирает;
Красам ее цена отныне – прах,
Как злату в позабытых рудниках;
И чарам втуне суждено храниться,
Как солнечным часам в гробнице.
Любовь, ты приводила к той,
Что, презирая, нас гнала долой,
И учишь сразу погубить – ее и нас с тобой.
 

ПАГУБА

 
Когда умру, невесть с какой причины,