Страница:
И вижу я из-под земли, как чужие руки увели…
Кого и куда увели чужие руки, связно изложить не удавалось. Саня задумчиво всколыхнул содержимое бутылки и попытался подстегнуть творческое воображение ещё одним глотком. Закончилось это полным конфузом. Фыркнув, как будто он собирался гладить отсутствующую сорочку, Саня выплюнул изо рта ядовитое пойло и удушливо закашлялся. Бутылка, сверкая на солнце, полетела в пшеничные дали, к которым, несмотря на этикетку, не имела ни малейшего отношения.
Хорошо бы отправить вслед за ней вонючего суслика или самому перебраться от него подальше, вяло подумал Саня, но с места не сдвинулся. Он не нашёл бы себе места даже в самой густой тени, как не находил его под палящим солнцем. Не осталось у него таких дел, ради которых стоило бы суетиться, двигаться.
— Саня!… Са-а-аня!…
Это вновь подал голос Громов — в который раз за это утро? И снова Саня не откликнулся. Он окончательно возненавидел этого человека. Громов был способен на такие поступки, которые оказались не под силу Сане. И никакие поэтические метафоры не могли подсластить эту горькую пилюлю.
Прошло ещё некоторое время, и объект Саниной ненависти возник на чужом участке. Спокойный, невозмутимый, он как ни в чем не бывало расхаживал вокруг принадлежащего совсем не ему джипа, а потом и вовсе забрался в него, как в свой собственный.
Этого и следовало ожидать, жёлчно подумал Саня.
Такой же бандюга, как все те, с кем он воюет. Ничем не лучше. Даже хуже, значительно хуже, потому что притворяется положительным героем. Подонок и лицемер.
Джип завёлся. Стронулся с места. Промчался мимо на всех парах, преследуемый чёрным псом. Громов уехал в неизвестном направлении, бросив Саню на произвол судьбы. Сломал ему судьбу и бросил.
Чтоб он сдох!
Как только в раскалённом, зыбком воздухе повисло это проклятие, Саня понял, как ему быть дальше.
Провожая взглядом удаляющийся джип, он постепенно оживал, словно с его души мало-помалу снимали тяжёлый камень.
В беспросветном отчаянии, охватившем Саню, наметился выход, свет в конце тоннеля. Прямая дорожка в милицию, где следует все честно рассказать, от начала до конца. Чего невиновному человеку бояться? Зачем прятаться? Саня никого не калечил, не убивал. Пошёл на поводу у безумца, верно. Стал свидетелем его преступлений, да. Но не более того. За то, что не сразу сообщил об убийстве Ксюхи, по головке, конечно, не погладят. И поделом! Он с готовностью искупит свою вину. Зато Ксюху экс… эксгумируют и похоронят по-христиански. И с квартирой разберутся. А Саня начнёт все заново, начнёт, как говорится, с чистого листа. Станет вести нормальную, осмысленную жизнь. Он молод, умен, талантлив. У него все ещё впереди, так что нечего строить из себя безразличного ко всему суслика, откинувшего лапки кверху. Все, что произошло в этом проклятом посёлке, — это просто…
— Бред какой-то! — с наслаждением выговорил Саня. И повторил с ещё большей убеждённостью:
— Бред сивой кобылы!
Стало легко и просто. Один только изготовленный к пальбе револьвер мешал окончательно отделаться от прошлого. В милицию следовало идти с чистой совестью и полностью разоружившимся, иначе не так поймут — ненароком запишут в пособники убийцы.
Осторожно сжимая в руке ребристую рукоять смертоносного механизма, Саня зашагал в направлении ставка, мечтая поскорее услышать бульканье, с которым утонут страшные воспоминания.
Концы в воду, думал он на ходу. Вот и весь сказ.
На слабые попытки вьюнков удержать его, цепляясь за ноги, Саня не обращал ни малейшего внимания.
На заветный островок Ванька больше не совался, отпугиваемый его жутковатым видом. Омертвелый, почерневший, как гнилой зуб великана, торчал он посреди ставка немым укором неизвестно кому. Ванька на него старался не глядеть, от пёрышка самодельного поплавка глаз почти не отрывал. И все равно остров давил его своим присутствием, пока водка как следует не разогналась по Ванькиным жилам, подобно белке в колесе.
Ведёрко, прихваченное Ванькой, оставалось абсолютно пустым. Пропал его рыбачий дар, зато жажда все усиливалась. Сделав очередной обжигающий глоток из горлышка, Ванька потянулся за сигаретами и поперхнулся от неожиданности. За его спиной стоял невесть откуда возникший парень. Вроде как улыбчивый, даже симпатичный. А глаза пустые, как у дохлой рыбы. Оттого и усмешка его скорее пугала, чем радовала. С таким же выражением лица Ванькин сосед кабанчиков забивал.
— Рыбачим? — спросил улыбчивый.
— Оно так, — осторожно согласился Ванька, прислушиваясь к хлопанию автомобильной дверцы за кустами. Не один, значит, гость пожаловал. Так и оказалось.
Пока первый парень, посмеиваясь, какой-то анекдот про рыбалку рассказывал, по тропинке спустился его приятель, коренастый, плотный и плешивый, хотя больше тридцати ему не дашь. Оба в пиджаках, несмотря на несусветную жару. От этого смотрелись они подозрительно, как шпионы или инопланетчики.
В горле у Ваньки враз сухо сделалось, словно он с десяток песен без передыху отгорланил.
— Ты местный, дядя? — поинтересовался плешивый.
— Не то чтобы, — ответил Ванька и махнул рукой в сторону шоссе. — Я дальше проживаю. В деревне.
— А рыбу часто ловишь? — подключился улыбчивый. — Вчера, например, ловил? Или позавчера?
— Позавчера мы работали, — ответил Ванька, прокашлявшись. — А вчера — да, было дело. Опосля обеда.
— «Бээмвэшку» не примечал? Фиолетовую?
— Не-а.
Ванька не понял, о чем идёт речь, но ничего фиолетового он и в самом деле не видел, если не считать собственных трусов.
— Мы из милиции, — неожиданно признались парни и одновременно взмахнули в воздухе карточками, похожими на проездные билеты, только с фотографиями.
Ванька покосился на бутылочное горлышко, предательски торчащее из травы, и потускнел. Однажды он побывал в милиции — давно, ещё когда рождение сынишки обмывал. Так его там побили сильно и до утра в клетке продержали, как обезьяну в зверинце.
А часы и деньги отобрали.
— Вон оно как, — тоскливо протянул Ванька, пытаясь незаметно дотянуться до бутылки ногой. Хотел её в воду спихнуть, да сам туда чуть не бултыхнулся.
Его за шиворот придержали и посмеялись незлобиво.
— Не напрягайся, дядя. Мы не по твоей части, не на вытрезвитель работаем. — Это плешивый сказал.
— Из УБОПа мы, — добавил улыбчивый приятель. — Бандюков ловим. Много их тут у вас? — Буднично так спросил, как будто речь про окуней шла.
— Разве они у нас водятся? — засомневался Ванька.
— А как же! — весело воскликнул плешивый. — Они теперь всюду.
Ваньку даже в жар бросило. Значит, пока он тут рыбалил, его могли ограбить налётчики? Денег в карманах немного осталось, но все ж таки!
— Беглые, что ли? — уточнил он. — Зэковцы?
— Зачем беглые — нормальные бандиты, — обиделся плешивый. — Ну, такие крутые, все на понтах, пальцы веером. — Он показал. — С пушками, на дорогих тачках… Неужто не доводилось встречать? Ванька пожал плечами. Пушки какие-то, тачанки… — Будто махновцы из кино на тему Гражданской войны.
Парни переглянулись.
— Пошли отсюда, — предложил улыбчивый. — Что с него, дремучего, возьмёшь.
Плешивый сделал было шаг назад, но вдруг как гаркнул:
— Э, э!
Невольно вздрогнув, Ванька обернулся. На косогоре появилась голая по пояс человеческая фигурка с большущим револьвером в руке. На Ванькином языке оружие это называлось «левонверт», а его обладатель был «мальцом», хоть и давно не бритым. Тот самый, что вчера мостился на утопшем бензовозе, как мокрый цуцик. Услышав окрик, он оторвал взгляд от земли и попытался попятиться, что сделать на крутом травянистом склоне было довольно сложно.
— Стоять! — закричал улыбчивый милиционер, вмиг перестав улыбаться.
— Брось ствол! — взвизгнул плешивый по-бабьи.
Оторопевший малец с размаху сел на задницу. Револьвер в его руке грохнул, да так громко, что у Ваньки уши заложило.
Малец зашевелил губами, но слова его были неразборчивы. Плешивый что-то проорал в ответ, доставая из-под пиджака маленький чёрный пистолет. Его напарник тоже запустил руку под мышку. А малец уже приподнимался с травы, показывая свои пустые растопыренные ладони. Дымящийся револьвер валялся у его ног. Ванька услышал:
— Я нечаянно!… Нечаянно!…
Малец ещё не успел распрямиться до конца, как вдруг — будто по столу сдуру доской шарахнули. На груди мальца, слева, дополнительный сосок появился — крохотный, тёмный. Переступив через револьвер, он пошёл вниз, прямо на плешивого, из пистолета которого поднимался дымок.
Тумп! Этот выстрел прозвучал глуше, но громче.
Вторая пуля тоже попала в приближающуюся безволосую грудь — туда, где цыплячьи рёбрышки сходились аркой. Мальца качнуло назад, но ноги уже несли его вниз, все быстрее и быстрее.
Ванька едва успел увернуться от бегущей фигуры.
Провожая её оторопелым взглядом, он увидел, что спина у мальца вся мокрая и красная. Споткнувшись у самого берега, он рухнул лицом вниз, да так и остался лежать — наполовину в воде. Ноги, обутые в не по росту большие кеды, ещё подёргивались, но вода у берега быстро темнела, принимая бурый оттенок.
Утоптанная трава притянула Ваньку, вынудив его сесть там, где он стоял.
— Вот же блядство какое, — пожаловался плешивый плаксивым голосом. — Откуда он взялся?
Его спутник, вместо того чтобы ответить, приблизил своё лицо к Ванькиному и сказал:
— Ты же видел, как этот бандит на нас напал, верно?
Он опять улыбался, хотя лучше бы этого не делал.
От такой улыбки у Ваньки засосало под ложечкой.
Как будто змея перед ним маячила, а не человеческое лицо.
— Он не то чтобы напал, — напомнил Ванька, втягивая голову в плечи. — Он как бы даже наоборот…
— Мало ли, что тебе с пьяных глаз померещилось! — Это плешивый подключился. — А дело было так, запоминай… Мы тебя опрашивали, так? Вдруг этот, с револьвером, появился. Он первый выстрелил. И только тогда мы огонь открыли.
— Ну, вспомнил? — нетерпеливо спросил второй.
— Вроде как. — Ванька отвёл глаза.
— Молодец. Будешь теперь нашим свидетелем.
— Не надо, — взмолился Ванька. — Я не умею свидетелем.
— Научим. Протокол подпишешь — и свободен.
Главное, чтобы ты ничего не напутал. Сначала бандит палить начал, и только потом уже мы… Так? Так, я тебя, гнида, спрашиваю?!
— Да-а! — завопил Ванька благим матом. Ещё бы не согласиться, когда тебя промеж ног хватают пальцами, цепкими, как клещи.
Позже Ваньке и впрямь стало казаться, что дело было так, как ему втолковали. Однако мальца все равно было жаль. Такой щуплый, безобидный на вид.
И чего на рожон полез?
Глава 25
Глава 26
Кого и куда увели чужие руки, связно изложить не удавалось. Саня задумчиво всколыхнул содержимое бутылки и попытался подстегнуть творческое воображение ещё одним глотком. Закончилось это полным конфузом. Фыркнув, как будто он собирался гладить отсутствующую сорочку, Саня выплюнул изо рта ядовитое пойло и удушливо закашлялся. Бутылка, сверкая на солнце, полетела в пшеничные дали, к которым, несмотря на этикетку, не имела ни малейшего отношения.
Хорошо бы отправить вслед за ней вонючего суслика или самому перебраться от него подальше, вяло подумал Саня, но с места не сдвинулся. Он не нашёл бы себе места даже в самой густой тени, как не находил его под палящим солнцем. Не осталось у него таких дел, ради которых стоило бы суетиться, двигаться.
— Саня!… Са-а-аня!…
Это вновь подал голос Громов — в который раз за это утро? И снова Саня не откликнулся. Он окончательно возненавидел этого человека. Громов был способен на такие поступки, которые оказались не под силу Сане. И никакие поэтические метафоры не могли подсластить эту горькую пилюлю.
Прошло ещё некоторое время, и объект Саниной ненависти возник на чужом участке. Спокойный, невозмутимый, он как ни в чем не бывало расхаживал вокруг принадлежащего совсем не ему джипа, а потом и вовсе забрался в него, как в свой собственный.
Этого и следовало ожидать, жёлчно подумал Саня.
Такой же бандюга, как все те, с кем он воюет. Ничем не лучше. Даже хуже, значительно хуже, потому что притворяется положительным героем. Подонок и лицемер.
Джип завёлся. Стронулся с места. Промчался мимо на всех парах, преследуемый чёрным псом. Громов уехал в неизвестном направлении, бросив Саню на произвол судьбы. Сломал ему судьбу и бросил.
Чтоб он сдох!
Как только в раскалённом, зыбком воздухе повисло это проклятие, Саня понял, как ему быть дальше.
Провожая взглядом удаляющийся джип, он постепенно оживал, словно с его души мало-помалу снимали тяжёлый камень.
В беспросветном отчаянии, охватившем Саню, наметился выход, свет в конце тоннеля. Прямая дорожка в милицию, где следует все честно рассказать, от начала до конца. Чего невиновному человеку бояться? Зачем прятаться? Саня никого не калечил, не убивал. Пошёл на поводу у безумца, верно. Стал свидетелем его преступлений, да. Но не более того. За то, что не сразу сообщил об убийстве Ксюхи, по головке, конечно, не погладят. И поделом! Он с готовностью искупит свою вину. Зато Ксюху экс… эксгумируют и похоронят по-христиански. И с квартирой разберутся. А Саня начнёт все заново, начнёт, как говорится, с чистого листа. Станет вести нормальную, осмысленную жизнь. Он молод, умен, талантлив. У него все ещё впереди, так что нечего строить из себя безразличного ко всему суслика, откинувшего лапки кверху. Все, что произошло в этом проклятом посёлке, — это просто…
— Бред какой-то! — с наслаждением выговорил Саня. И повторил с ещё большей убеждённостью:
— Бред сивой кобылы!
Стало легко и просто. Один только изготовленный к пальбе револьвер мешал окончательно отделаться от прошлого. В милицию следовало идти с чистой совестью и полностью разоружившимся, иначе не так поймут — ненароком запишут в пособники убийцы.
Осторожно сжимая в руке ребристую рукоять смертоносного механизма, Саня зашагал в направлении ставка, мечтая поскорее услышать бульканье, с которым утонут страшные воспоминания.
Концы в воду, думал он на ходу. Вот и весь сказ.
На слабые попытки вьюнков удержать его, цепляясь за ноги, Саня не обращал ни малейшего внимания.
* * *
Одиночество и тишину Ванька переносил плохо, ещё хуже, чем головную боль с бодуна. А потому из дома выбрался он ранёхонько, ещё затемно. И часам к десяти утра находился в состоянии лёгкого ошеломления, вызванного распиваемой из горлышка водкой. Если он родной дочери больше не нужен, то себе — тем более. Таков был на сегодня Ванькин наипервейший тост.На заветный островок Ванька больше не совался, отпугиваемый его жутковатым видом. Омертвелый, почерневший, как гнилой зуб великана, торчал он посреди ставка немым укором неизвестно кому. Ванька на него старался не глядеть, от пёрышка самодельного поплавка глаз почти не отрывал. И все равно остров давил его своим присутствием, пока водка как следует не разогналась по Ванькиным жилам, подобно белке в колесе.
Ведёрко, прихваченное Ванькой, оставалось абсолютно пустым. Пропал его рыбачий дар, зато жажда все усиливалась. Сделав очередной обжигающий глоток из горлышка, Ванька потянулся за сигаретами и поперхнулся от неожиданности. За его спиной стоял невесть откуда возникший парень. Вроде как улыбчивый, даже симпатичный. А глаза пустые, как у дохлой рыбы. Оттого и усмешка его скорее пугала, чем радовала. С таким же выражением лица Ванькин сосед кабанчиков забивал.
— Рыбачим? — спросил улыбчивый.
— Оно так, — осторожно согласился Ванька, прислушиваясь к хлопанию автомобильной дверцы за кустами. Не один, значит, гость пожаловал. Так и оказалось.
Пока первый парень, посмеиваясь, какой-то анекдот про рыбалку рассказывал, по тропинке спустился его приятель, коренастый, плотный и плешивый, хотя больше тридцати ему не дашь. Оба в пиджаках, несмотря на несусветную жару. От этого смотрелись они подозрительно, как шпионы или инопланетчики.
В горле у Ваньки враз сухо сделалось, словно он с десяток песен без передыху отгорланил.
— Ты местный, дядя? — поинтересовался плешивый.
— Не то чтобы, — ответил Ванька и махнул рукой в сторону шоссе. — Я дальше проживаю. В деревне.
— А рыбу часто ловишь? — подключился улыбчивый. — Вчера, например, ловил? Или позавчера?
— Позавчера мы работали, — ответил Ванька, прокашлявшись. — А вчера — да, было дело. Опосля обеда.
— «Бээмвэшку» не примечал? Фиолетовую?
— Не-а.
Ванька не понял, о чем идёт речь, но ничего фиолетового он и в самом деле не видел, если не считать собственных трусов.
— Мы из милиции, — неожиданно признались парни и одновременно взмахнули в воздухе карточками, похожими на проездные билеты, только с фотографиями.
Ванька покосился на бутылочное горлышко, предательски торчащее из травы, и потускнел. Однажды он побывал в милиции — давно, ещё когда рождение сынишки обмывал. Так его там побили сильно и до утра в клетке продержали, как обезьяну в зверинце.
А часы и деньги отобрали.
— Вон оно как, — тоскливо протянул Ванька, пытаясь незаметно дотянуться до бутылки ногой. Хотел её в воду спихнуть, да сам туда чуть не бултыхнулся.
Его за шиворот придержали и посмеялись незлобиво.
— Не напрягайся, дядя. Мы не по твоей части, не на вытрезвитель работаем. — Это плешивый сказал.
— Из УБОПа мы, — добавил улыбчивый приятель. — Бандюков ловим. Много их тут у вас? — Буднично так спросил, как будто речь про окуней шла.
— Разве они у нас водятся? — засомневался Ванька.
— А как же! — весело воскликнул плешивый. — Они теперь всюду.
Ваньку даже в жар бросило. Значит, пока он тут рыбалил, его могли ограбить налётчики? Денег в карманах немного осталось, но все ж таки!
— Беглые, что ли? — уточнил он. — Зэковцы?
— Зачем беглые — нормальные бандиты, — обиделся плешивый. — Ну, такие крутые, все на понтах, пальцы веером. — Он показал. — С пушками, на дорогих тачках… Неужто не доводилось встречать? Ванька пожал плечами. Пушки какие-то, тачанки… — Будто махновцы из кино на тему Гражданской войны.
Парни переглянулись.
— Пошли отсюда, — предложил улыбчивый. — Что с него, дремучего, возьмёшь.
Плешивый сделал было шаг назад, но вдруг как гаркнул:
— Э, э!
Невольно вздрогнув, Ванька обернулся. На косогоре появилась голая по пояс человеческая фигурка с большущим револьвером в руке. На Ванькином языке оружие это называлось «левонверт», а его обладатель был «мальцом», хоть и давно не бритым. Тот самый, что вчера мостился на утопшем бензовозе, как мокрый цуцик. Услышав окрик, он оторвал взгляд от земли и попытался попятиться, что сделать на крутом травянистом склоне было довольно сложно.
— Стоять! — закричал улыбчивый милиционер, вмиг перестав улыбаться.
— Брось ствол! — взвизгнул плешивый по-бабьи.
Оторопевший малец с размаху сел на задницу. Револьвер в его руке грохнул, да так громко, что у Ваньки уши заложило.
Малец зашевелил губами, но слова его были неразборчивы. Плешивый что-то проорал в ответ, доставая из-под пиджака маленький чёрный пистолет. Его напарник тоже запустил руку под мышку. А малец уже приподнимался с травы, показывая свои пустые растопыренные ладони. Дымящийся револьвер валялся у его ног. Ванька услышал:
— Я нечаянно!… Нечаянно!…
Малец ещё не успел распрямиться до конца, как вдруг — будто по столу сдуру доской шарахнули. На груди мальца, слева, дополнительный сосок появился — крохотный, тёмный. Переступив через револьвер, он пошёл вниз, прямо на плешивого, из пистолета которого поднимался дымок.
Тумп! Этот выстрел прозвучал глуше, но громче.
Вторая пуля тоже попала в приближающуюся безволосую грудь — туда, где цыплячьи рёбрышки сходились аркой. Мальца качнуло назад, но ноги уже несли его вниз, все быстрее и быстрее.
Ванька едва успел увернуться от бегущей фигуры.
Провожая её оторопелым взглядом, он увидел, что спина у мальца вся мокрая и красная. Споткнувшись у самого берега, он рухнул лицом вниз, да так и остался лежать — наполовину в воде. Ноги, обутые в не по росту большие кеды, ещё подёргивались, но вода у берега быстро темнела, принимая бурый оттенок.
Утоптанная трава притянула Ваньку, вынудив его сесть там, где он стоял.
— Вот же блядство какое, — пожаловался плешивый плаксивым голосом. — Откуда он взялся?
Его спутник, вместо того чтобы ответить, приблизил своё лицо к Ванькиному и сказал:
— Ты же видел, как этот бандит на нас напал, верно?
Он опять улыбался, хотя лучше бы этого не делал.
От такой улыбки у Ваньки засосало под ложечкой.
Как будто змея перед ним маячила, а не человеческое лицо.
— Он не то чтобы напал, — напомнил Ванька, втягивая голову в плечи. — Он как бы даже наоборот…
— Мало ли, что тебе с пьяных глаз померещилось! — Это плешивый подключился. — А дело было так, запоминай… Мы тебя опрашивали, так? Вдруг этот, с револьвером, появился. Он первый выстрелил. И только тогда мы огонь открыли.
— Ну, вспомнил? — нетерпеливо спросил второй.
— Вроде как. — Ванька отвёл глаза.
— Молодец. Будешь теперь нашим свидетелем.
— Не надо, — взмолился Ванька. — Я не умею свидетелем.
— Научим. Протокол подпишешь — и свободен.
Главное, чтобы ты ничего не напутал. Сначала бандит палить начал, и только потом уже мы… Так? Так, я тебя, гнида, спрашиваю?!
— Да-а! — завопил Ванька благим матом. Ещё бы не согласиться, когда тебя промеж ног хватают пальцами, цепкими, как клещи.
Позже Ваньке и впрямь стало казаться, что дело было так, как ему втолковали. Однако мальца все равно было жаль. Такой щуплый, безобидный на вид.
И чего на рожон полез?
Глава 25
В ЧЁРНОМ СВЕТЕ
Восседать за рулём тонированного «Мицубиси Паджеро» было почти то же самое, что управлять небольшим межпланетным кораблём. Рядовые транспортные средства реагировали на соседство джипа с нескрываемой опаской. Держали дистанцию, подрезать даже и не пытались, безропотно пропуская в любой ряд. Громов впервые понял причину, по которой соотечественники спешили потратить первые же заработанные деньги на иномарки покруче. Из такой машины унылая действительность выглядела по-другому. Не зная, что тебя ждёт завтра, ты все равно начинал взирать на мир с самомнением победителя.
Пьянящее, как молодое вино, чувство.
Порывшись в «бардачке», среди залежей кассет с приблатненным шансоном и слащавой попсой. Громов с приятным изумлением откопал коробочку древних хитов «Роллинг Стоунз». Ещё совсем молодые, дерзкие и бесшабашные английские парни охотно включились на всю катушку, увеличивая ощущение скорости.
Станет небо чёрным и цветы — чернее нет. Пусть даже солнце льёт на землю чёрный свет…
Это походило на заклинания. Которые, черт подери, звучали в затемнённом салоне джипа очень даже убедительно. Сколько раз Громов заводил песню сначала? Десять? Двадцать? Он понятия не имел. Очень уж она соответствовала его настроению. И сердце с готовностью отбивало заданный «роллингами» ритм.
Пусть будет мрак… мрак… мрак…
Одновременно с последними тактами мелодии Громов подкатил к вещевому рынку и затормозил на стоянке. Выключил двигатель, магнитофон. Но впечатление, что он стремительно мчится навстречу неизвестности, не исчезло. И солнце, на которое он посмотрел, выбравшись из машины, легко было представить себе чёрным.
Одет он был очень просто, проще не придумаешь.
Далеко не новые джинсы, небрежно расстёгнутая синяя рубаха. Приглядевшись повнимательнее, на ней можно было заметить бледно-розовые следы тщательно застиранных пятен. Явно не от варенья или компота. Безногий инвалид афганской войны, собиравший подаяние у входа на рынок, как глянул, сразу смекнул — кровь. А в необычном медальоне на груди мужчины в синей рубахе он угадал расплющенную пулю.
Разбитная торговка косметикой при виде загорелого мужчины с необыкновенно ясными глазами принялась перекладывать товар. Когда она наклонялась, её фасад просматривался в вырезе блузки до пупа, и торговка на этот раз превзошла себя, едва не перевалившись через прилавок к ногам мужчины. Но он в её сторону даже не глянул, прошёл мимо. И, провожая его разочарованным взглядом, торговка подумала, что шансов закадрить такого
— не больше, чем завлечь ковбоя с рекламы «Мальборо».
Мужчина продвигался сквозь толпу, как бесплотный дух, никого не задевая и сам избегая столкновений.
Громов? Ну конечно же, он. Кто ещё способен вести себя с достоинством испанского гранда, находясь среди людского столпотворения?
Мужчину в джинсах узнал бывший сексот КГБ, кандидат экономических наук Онищук, раскинувший свою скатерть-самобранку прямо на асфальте.
На ней хаотично громоздились бэушные бытовые приборы, разнообразные детали и инструменты. Человек с понятием обнаружил бы здесь все, что может пригодиться в хозяйстве, — от электрических счётчиков, которые Онищук снимал по ночам в соседних подъездах, до оконных шпингалетов, которые он свинчивал у себя дома.
Громов его не замечал, шёл своей дорогой. И для Онищука было большой неожиданностью, когда он остановился напротив и бросил небрежно, будто они виделись только вчера:
— Привет.
— Здравствуйте, Олег Николаевич. — Онищук давно зависел не от «конторы», а от собственной изворотливости и расторопности, но многолетняя привычка брала своё, заставляя позвоночник почтительно прогибаться в пояснице. — Рад вас видеть живым и здоровым. Все там же трудитесь?
— Похоже, что нет. — Громов непонятно чему усмехнулся. — Аббревиатура поменялась.
— ФСБ? — изумился Онищук.
— СЗС.
— И как это расшифровывается?
— Сам За Себя.
Онищук смешливо закудахтал. Ему было приятно сознавать, что не один он выбит из привычной колеи. Громов внимательно посмотрел на него, и пришлось Онищуку делать вид, что он надсадно кашляет, а не веселится.
— Мне нужно сделать кое-какие покупки, а шляться по рынку нет желания, — сказал Громов. — Подсобишь по старой памяти?
— А как же! — воскликнул Онищук. Воспоминания о тех годах, когда он исправно стучал на всех окружающих, включая собственную супругу, были не самыми приятными в его жизни. Но посредническая деятельность сулила доход, а это было главным в той новой жизни, к которой без особого успеха пытался приспособиться Онищук.
— Во-первых, мне нужен самый прочный и надёжный автомобильный трос, который здесь можно найти. — Громов загнул палец.
— Сейчас сбегаю, тут рядом… За товаром присмотрите?
— Присмотрю. Но я ещё не закончил.
— А? — Онищук замер в неустойчивой позе бегуна, сообразившего, что сделал фальстарт.
— Наручники. — Теперь на громовской руке загнутыми были уже два пальца, и это походило на постепенно сжимающийся кулак. — Не какие-нибудь допотопные железки, а хорошие браслеты, самозатягивающиеся, с зубчиками.
— Есть у меня такие, — засмущался Онищук. — За тысячу отдам. Но тут один нюанс.
— М-м? — заинтересовался Громов, прикуривая сигарету.
— Ключика нет. Защёлкиваться наручники защёлкиваются, а открывать их скрепкой приходится. Или с помощью иных подручных средств.
— Ключик, пожалуй что, не понадобится, — решил Громов после недолгого раздумья. — Показывай свою цапку.
Онищук успешно провёл торговую сделку, а потом смотался к местным автомобильным магнатам и возвратился со сверхпрочным импортным тросом, запросив за него чуть ли не вдвое больше реальной стоимости. Громов торговаться не стал. Оплатил и эту покупку, но уходить не спешил, стоя на месте и разглядывая товар.
— Что за зажигалка? — спросил он, щурясь от сигаретного дыма.
— «Зиппо», — похвастался Онищук. — С лучших времён осталась. Воронёная сталь, час непрерывного горения. А на корпусе, — он поднёс зажигалку к глазам покупателя, — девушка в развевающемся платьице. Это фирменный знак, которого на нынешних подделках не встретишь.
Громов принял вещицу из рук Онищука, чиркнул колёсиком и установил горящую зажигалку на раскрытой ладони, любуясь почти незаметным в дневном свете пламенем. Захлопнув откидывающийся колпачок, попросил:
— Заправь.
— Да она и так почти полная!
— Вот и дозаправь, чтобы совсем полная стала.
Пока Онищук возился с баллончиком, Громов поинтересовался:
— Как живёшь, секретный сотрудник Ясень?
Онищук хотел в ответ съязвить, но совершенно неожиданно для себя признался:
— Хреново. Вешался два раза.
Громов помолчал, прежде чем задать следующий вопрос:
— За зажигалку сколько просишь?
— Пятьсот! — заявил Онищук со злобной решимостью. Ему стало обидно, что он не услышал в голосе собеседника даже намёка на сочувствие.
— Вот, тут ровно полторы тысячи.
Громов протянул ему стопку сотенных купюр, а остальное сунул в карман. У него на две-три бутылки пива оставалось, не больше. Глаз у Онищука был намётанный.
— А я не нищенствую, спасибо.
Он попытался возвратить лишнее, но Громов мягко отстранил его руку:
— Лучше скажи мне, как до Мушкетовского кладбища лучше добраться. Там у меня родители.
Онищук выпучил глаза:
— Вы что же, ещё ни разу у них на могиле не побывали?
Глаза Громова сверкнули, но голос его оставался совершенно невыразительным:
— Знаешь, прежде мне как-то не приходило в голову любоваться могилами. Дата рождения. Дата смерти. А то, что между ними, быльём поросло.
— Почему же тогда…
Вопрос повис у Онищука на кончике языка. Глядя куда-то сквозь него, Громов пробормотал:
— У меня ведь тоже однажды появится своя могила. — Он вставил в рот очередную сигарету, забыв поднести к ней пламя зажигалки. И бросил, прежде чем уйти:
— Хочу посмотреть, как это будет выглядеть.
Он зашагал прочь. Тяжёлая бухта троса в его руке казалась невесомой, как моток лассо. И, глядя ему вслед, Онищук незаметно для себя расправил плечи, чего не делал уже целую вечность.
Притормозив, Громов высунулся в окно:
— Куда путь держишь, Иван?
— А то вы не знаете. Второго искать иду.
Так, стало быть, и об участии Громова успела Варя поведать отцу.
— Зачем ты со мной на «вы», если я с тобой на «ты»? Непорядок.
— Непорядок — это когда милиционеры с бандюками схожи, а бандюки насильничают, от милиционеров не таясь, — сказал Ванька, сплюнув в пыль.
— Так ты, значит, несправедливость решил топором править? — прищурил глаз Громов, изучая оттопыривающийся пиджак собеседника.
— А если и так? — спросил тот с вызовом.
— А если так, то сунь свою железяку в багажник и садись рядом. Поможешь мне в кое-каком деле, потом водочки выпьем, за жизнь поговорим.
Ванька оживился:
— Если в таком деле, какое вы вчерась на мамотинском подворье затеяли, то я согласный. Ух, я бы им, сволочам!.. — Он потряс кулаком.
— Ну, на сегодня у нас задача мирная, — усмехнулся Громов. — Что касается парня, которого ты собираешься уму-разуму учить, то он, наверное, смылся давно.
— Жаль, — крякнул Ванька и полез в автомобильное нутро. Чинно сложив руки на коленях, он осмотрелся и неожиданно заявил:
— Взорвать бы её, к японе матери. Не верю я, что в нищей державе в таких машинах честные люди разъезжать могут.
— Это не мой джип, Иван.
— Знаю, что не ваш. Иначе не сидел бы тут, рядом с вами.
— А водку пил бы? — ехидно осведомился Громов.
Помолчав немного, Ванька честно признался:
— Водку пил бы. А только машину потом все равно бы взорвал.
— Да нет, приятель, — погрустнел Громов. — Кто пьёт с кем попало, тот потом дрыхнет без задних ног и ни хрена вокруг себя не видит. Пока в жопу жареный петух не клюнет.
— Меня уже клюнул, — просто сказал Ванька и надолго умолк, устремив неподвижный взор на проплывавшую под колёсами дорогу. Как будто перед его глазами прокручивалась собственная бестолковая жизнь.
Пьянящее, как молодое вино, чувство.
Порывшись в «бардачке», среди залежей кассет с приблатненным шансоном и слащавой попсой. Громов с приятным изумлением откопал коробочку древних хитов «Роллинг Стоунз». Ещё совсем молодые, дерзкие и бесшабашные английские парни охотно включились на всю катушку, увеличивая ощущение скорости.
Станет небо чёрным и цветы — чернее нет. Пусть даже солнце льёт на землю чёрный свет…
Это походило на заклинания. Которые, черт подери, звучали в затемнённом салоне джипа очень даже убедительно. Сколько раз Громов заводил песню сначала? Десять? Двадцать? Он понятия не имел. Очень уж она соответствовала его настроению. И сердце с готовностью отбивало заданный «роллингами» ритм.
Пусть будет мрак… мрак… мрак…
Одновременно с последними тактами мелодии Громов подкатил к вещевому рынку и затормозил на стоянке. Выключил двигатель, магнитофон. Но впечатление, что он стремительно мчится навстречу неизвестности, не исчезло. И солнце, на которое он посмотрел, выбравшись из машины, легко было представить себе чёрным.
* * *
Никого не удивило, что чёрный джип был брошен без присмотра. Когда владелец ведёт себя так беспечно, он знает, что делает. В любом случае мужчина, оставивший джип, не принадлежал к тому типу людей, которым хочется давать советы. Даже платные.Одет он был очень просто, проще не придумаешь.
Далеко не новые джинсы, небрежно расстёгнутая синяя рубаха. Приглядевшись повнимательнее, на ней можно было заметить бледно-розовые следы тщательно застиранных пятен. Явно не от варенья или компота. Безногий инвалид афганской войны, собиравший подаяние у входа на рынок, как глянул, сразу смекнул — кровь. А в необычном медальоне на груди мужчины в синей рубахе он угадал расплющенную пулю.
Разбитная торговка косметикой при виде загорелого мужчины с необыкновенно ясными глазами принялась перекладывать товар. Когда она наклонялась, её фасад просматривался в вырезе блузки до пупа, и торговка на этот раз превзошла себя, едва не перевалившись через прилавок к ногам мужчины. Но он в её сторону даже не глянул, прошёл мимо. И, провожая его разочарованным взглядом, торговка подумала, что шансов закадрить такого
— не больше, чем завлечь ковбоя с рекламы «Мальборо».
Мужчина продвигался сквозь толпу, как бесплотный дух, никого не задевая и сам избегая столкновений.
Громов? Ну конечно же, он. Кто ещё способен вести себя с достоинством испанского гранда, находясь среди людского столпотворения?
Мужчину в джинсах узнал бывший сексот КГБ, кандидат экономических наук Онищук, раскинувший свою скатерть-самобранку прямо на асфальте.
На ней хаотично громоздились бэушные бытовые приборы, разнообразные детали и инструменты. Человек с понятием обнаружил бы здесь все, что может пригодиться в хозяйстве, — от электрических счётчиков, которые Онищук снимал по ночам в соседних подъездах, до оконных шпингалетов, которые он свинчивал у себя дома.
Громов его не замечал, шёл своей дорогой. И для Онищука было большой неожиданностью, когда он остановился напротив и бросил небрежно, будто они виделись только вчера:
— Привет.
— Здравствуйте, Олег Николаевич. — Онищук давно зависел не от «конторы», а от собственной изворотливости и расторопности, но многолетняя привычка брала своё, заставляя позвоночник почтительно прогибаться в пояснице. — Рад вас видеть живым и здоровым. Все там же трудитесь?
— Похоже, что нет. — Громов непонятно чему усмехнулся. — Аббревиатура поменялась.
— ФСБ? — изумился Онищук.
— СЗС.
— И как это расшифровывается?
— Сам За Себя.
Онищук смешливо закудахтал. Ему было приятно сознавать, что не один он выбит из привычной колеи. Громов внимательно посмотрел на него, и пришлось Онищуку делать вид, что он надсадно кашляет, а не веселится.
— Мне нужно сделать кое-какие покупки, а шляться по рынку нет желания, — сказал Громов. — Подсобишь по старой памяти?
— А как же! — воскликнул Онищук. Воспоминания о тех годах, когда он исправно стучал на всех окружающих, включая собственную супругу, были не самыми приятными в его жизни. Но посредническая деятельность сулила доход, а это было главным в той новой жизни, к которой без особого успеха пытался приспособиться Онищук.
— Во-первых, мне нужен самый прочный и надёжный автомобильный трос, который здесь можно найти. — Громов загнул палец.
— Сейчас сбегаю, тут рядом… За товаром присмотрите?
— Присмотрю. Но я ещё не закончил.
— А? — Онищук замер в неустойчивой позе бегуна, сообразившего, что сделал фальстарт.
— Наручники. — Теперь на громовской руке загнутыми были уже два пальца, и это походило на постепенно сжимающийся кулак. — Не какие-нибудь допотопные железки, а хорошие браслеты, самозатягивающиеся, с зубчиками.
— Есть у меня такие, — засмущался Онищук. — За тысячу отдам. Но тут один нюанс.
— М-м? — заинтересовался Громов, прикуривая сигарету.
— Ключика нет. Защёлкиваться наручники защёлкиваются, а открывать их скрепкой приходится. Или с помощью иных подручных средств.
— Ключик, пожалуй что, не понадобится, — решил Громов после недолгого раздумья. — Показывай свою цапку.
Онищук успешно провёл торговую сделку, а потом смотался к местным автомобильным магнатам и возвратился со сверхпрочным импортным тросом, запросив за него чуть ли не вдвое больше реальной стоимости. Громов торговаться не стал. Оплатил и эту покупку, но уходить не спешил, стоя на месте и разглядывая товар.
— Что за зажигалка? — спросил он, щурясь от сигаретного дыма.
— «Зиппо», — похвастался Онищук. — С лучших времён осталась. Воронёная сталь, час непрерывного горения. А на корпусе, — он поднёс зажигалку к глазам покупателя, — девушка в развевающемся платьице. Это фирменный знак, которого на нынешних подделках не встретишь.
Громов принял вещицу из рук Онищука, чиркнул колёсиком и установил горящую зажигалку на раскрытой ладони, любуясь почти незаметным в дневном свете пламенем. Захлопнув откидывающийся колпачок, попросил:
— Заправь.
— Да она и так почти полная!
— Вот и дозаправь, чтобы совсем полная стала.
Пока Онищук возился с баллончиком, Громов поинтересовался:
— Как живёшь, секретный сотрудник Ясень?
Онищук хотел в ответ съязвить, но совершенно неожиданно для себя признался:
— Хреново. Вешался два раза.
Громов помолчал, прежде чем задать следующий вопрос:
— За зажигалку сколько просишь?
— Пятьсот! — заявил Онищук со злобной решимостью. Ему стало обидно, что он не услышал в голосе собеседника даже намёка на сочувствие.
— Вот, тут ровно полторы тысячи.
Громов протянул ему стопку сотенных купюр, а остальное сунул в карман. У него на две-три бутылки пива оставалось, не больше. Глаз у Онищука был намётанный.
— А я не нищенствую, спасибо.
Он попытался возвратить лишнее, но Громов мягко отстранил его руку:
— Лучше скажи мне, как до Мушкетовского кладбища лучше добраться. Там у меня родители.
Онищук выпучил глаза:
— Вы что же, ещё ни разу у них на могиле не побывали?
Глаза Громова сверкнули, но голос его оставался совершенно невыразительным:
— Знаешь, прежде мне как-то не приходило в голову любоваться могилами. Дата рождения. Дата смерти. А то, что между ними, быльём поросло.
— Почему же тогда…
Вопрос повис у Онищука на кончике языка. Глядя куда-то сквозь него, Громов пробормотал:
— У меня ведь тоже однажды появится своя могила. — Он вставил в рот очередную сигарету, забыв поднести к ней пламя зажигалки. И бросил, прежде чем уйти:
— Хочу посмотреть, как это будет выглядеть.
Он зашагал прочь. Тяжёлая бухта троса в его руке казалась невесомой, как моток лассо. И, глядя ему вслед, Онищук незаметно для себя расправил плечи, чего не делал уже целую вечность.
* * *
Мужик плёлся вдоль дороги такой понурой походкой, словно скопировал её у бродячей собаки, которая уже давно помышляет о смерти, а не о дальнейшем существовании. Когда он оглянулся через плечо на догонявший его джип, Громов не сразу признал в нем Ваньку — так сильно тот изменился. Лицо постарело и почернело. Видать, сильный пожар полыхал в его душе после дочкиной исповеди. Стоило лишь посмотреть ему в глаза, и сразу стало ясно; знает. Всю горькую правду, без прикрас.Притормозив, Громов высунулся в окно:
— Куда путь держишь, Иван?
— А то вы не знаете. Второго искать иду.
Так, стало быть, и об участии Громова успела Варя поведать отцу.
— Зачем ты со мной на «вы», если я с тобой на «ты»? Непорядок.
— Непорядок — это когда милиционеры с бандюками схожи, а бандюки насильничают, от милиционеров не таясь, — сказал Ванька, сплюнув в пыль.
— Так ты, значит, несправедливость решил топором править? — прищурил глаз Громов, изучая оттопыривающийся пиджак собеседника.
— А если и так? — спросил тот с вызовом.
— А если так, то сунь свою железяку в багажник и садись рядом. Поможешь мне в кое-каком деле, потом водочки выпьем, за жизнь поговорим.
Ванька оживился:
— Если в таком деле, какое вы вчерась на мамотинском подворье затеяли, то я согласный. Ух, я бы им, сволочам!.. — Он потряс кулаком.
— Ну, на сегодня у нас задача мирная, — усмехнулся Громов. — Что касается парня, которого ты собираешься уму-разуму учить, то он, наверное, смылся давно.
— Жаль, — крякнул Ванька и полез в автомобильное нутро. Чинно сложив руки на коленях, он осмотрелся и неожиданно заявил:
— Взорвать бы её, к японе матери. Не верю я, что в нищей державе в таких машинах честные люди разъезжать могут.
— Это не мой джип, Иван.
— Знаю, что не ваш. Иначе не сидел бы тут, рядом с вами.
— А водку пил бы? — ехидно осведомился Громов.
Помолчав немного, Ванька честно признался:
— Водку пил бы. А только машину потом все равно бы взорвал.
— Да нет, приятель, — погрустнел Громов. — Кто пьёт с кем попало, тот потом дрыхнет без задних ног и ни хрена вокруг себя не видит. Пока в жопу жареный петух не клюнет.
— Меня уже клюнул, — просто сказал Ванька и надолго умолк, устремив неподвижный взор на проплывавшую под колёсами дорогу. Как будто перед его глазами прокручивалась собственная бестолковая жизнь.
Глава 26
НА КРУГИ СВОЯ
На снимках мёртвое Санино лицо, окаймлённое бородкой, не производило впечатление юного или наивного. Напротив, посмертный оскал придал ему достаточно свирепое выражение. Вылитый киллер, тем более что невзрачность его фигуры скрадывалась фотографическими масштабами. Плюс револьвер, преподнесённый крупным планом, и увеличенные входные отверстия от пуль на груди трупа.
Руднев отложил стопку снимков и откинулся на спинку кресла. Полковник Бурлаев, сидевший точно на таком же, его примеру не последовал. Ножки кресел на конспиративной квартире были хлипкими.
Подломятся — всю солидность враз растеряешь.
— Кто таков? — спросил Руднев, кивнув на фотографии.
По правде говоря, полковника это абсолютно не колебало. Более того, он полагал, что оперативники очень удачно шлёпнули бестолкового парнишку с револьвером. Есть на кого списывать трупы в дачном посёлке. Люди уже были отозваны оттуда и занимались более важными делами.
— Личность покойного выясняется, — сказал полковник, делая озабоченное лицо. — В республиканской базе данных он не значится. Обычное дело для опытного исполнителя. Выйти на заказчика теперь вряд ли удастся.
— Так какого же!.. — вскипел Руднев, но тут же взял себя в руки и сменил тон на нейтральный. — Живым никак нельзя было взять?
— Он был ещё тот волчара! — Полковник цокнул языком. — В одиночку на двух вооружённых убоповцев попёр. Но так оно даже к лучшему.
— Что — к лучшему? Что ему язык теперь не развяжешь?
— Завести уголовное дело легко, а вот закрыть… — Полковник сделал многозначительную паузу. — Вот выйдем мы, к примеру, на заказчика, а тот начнёт показания в прокуратуре давать.
— Мне-то что за дело?
— Я так полагаю, что заказчик входит в ваше ближайшее окружение. Нужны вам его показания?
— Губерман! — выдохнул Руднев. — Его работа! — Казалось, он помаленьку выпускает пар, чтобы не захлебнуться переполнявшей его яростью.
Бурлаев промолчал. Если кому-то не даёт покоя еврейская фамилия, то это чужие проблемы. Плевать было полковнику на то, кто кого заказывает и перезаказывает в этом бандитском мире. В мутной воде лучше рыбка ловится. Полковник чувствовал, что заработает сегодня значительно больше, чем рассчитывал. Серьёзные дела затевались. Это было видно по напрягшемуся лицу собеседника.
— Губерман, — убеждённо повторил Руднев, закуривая вот уже третью сигарету подряд.
«Совсем не бережёт здоровье, — равнодушно подумал полковник. — И правильно делает. На долгие годы оно ему не понадобится. Такие всегда умирают в расцвете сил. В лучшем случае вспоминают славные деньки на нарах».
— Его слушали? — спросил Руднев. Заметив, как поскучнел милиционер, он достал из кармана белый конверт и швырнул его на стол. — Вот. Как договаривались.
Конверт моментально исчез. Окаменевшее лицо полковника смягчилось.
— Генерального директора АОЗТ «Самсон» весь день слушали и продолжают слушать, — сказал он. — Аппаратура на голос включается, плёнку в паузах зря не жрёт. Но язык у вашего Губермана — что помело.
До 17.30 целый роман успел наговорить. Вот перезаписи.
С этими словами Бурлаев выложил на столе башенку из пластмассовых коробочек. Руднев нетерпеливо сгрёб их, взвесил на ладони, как будто это имело особое значение, и положил себе на колени.
Руднев отложил стопку снимков и откинулся на спинку кресла. Полковник Бурлаев, сидевший точно на таком же, его примеру не последовал. Ножки кресел на конспиративной квартире были хлипкими.
Подломятся — всю солидность враз растеряешь.
— Кто таков? — спросил Руднев, кивнув на фотографии.
По правде говоря, полковника это абсолютно не колебало. Более того, он полагал, что оперативники очень удачно шлёпнули бестолкового парнишку с револьвером. Есть на кого списывать трупы в дачном посёлке. Люди уже были отозваны оттуда и занимались более важными делами.
— Личность покойного выясняется, — сказал полковник, делая озабоченное лицо. — В республиканской базе данных он не значится. Обычное дело для опытного исполнителя. Выйти на заказчика теперь вряд ли удастся.
— Так какого же!.. — вскипел Руднев, но тут же взял себя в руки и сменил тон на нейтральный. — Живым никак нельзя было взять?
— Он был ещё тот волчара! — Полковник цокнул языком. — В одиночку на двух вооружённых убоповцев попёр. Но так оно даже к лучшему.
— Что — к лучшему? Что ему язык теперь не развяжешь?
— Завести уголовное дело легко, а вот закрыть… — Полковник сделал многозначительную паузу. — Вот выйдем мы, к примеру, на заказчика, а тот начнёт показания в прокуратуре давать.
— Мне-то что за дело?
— Я так полагаю, что заказчик входит в ваше ближайшее окружение. Нужны вам его показания?
— Губерман! — выдохнул Руднев. — Его работа! — Казалось, он помаленьку выпускает пар, чтобы не захлебнуться переполнявшей его яростью.
Бурлаев промолчал. Если кому-то не даёт покоя еврейская фамилия, то это чужие проблемы. Плевать было полковнику на то, кто кого заказывает и перезаказывает в этом бандитском мире. В мутной воде лучше рыбка ловится. Полковник чувствовал, что заработает сегодня значительно больше, чем рассчитывал. Серьёзные дела затевались. Это было видно по напрягшемуся лицу собеседника.
— Губерман, — убеждённо повторил Руднев, закуривая вот уже третью сигарету подряд.
«Совсем не бережёт здоровье, — равнодушно подумал полковник. — И правильно делает. На долгие годы оно ему не понадобится. Такие всегда умирают в расцвете сил. В лучшем случае вспоминают славные деньки на нарах».
— Его слушали? — спросил Руднев. Заметив, как поскучнел милиционер, он достал из кармана белый конверт и швырнул его на стол. — Вот. Как договаривались.
Конверт моментально исчез. Окаменевшее лицо полковника смягчилось.
— Генерального директора АОЗТ «Самсон» весь день слушали и продолжают слушать, — сказал он. — Аппаратура на голос включается, плёнку в паузах зря не жрёт. Но язык у вашего Губермана — что помело.
До 17.30 целый роман успел наговорить. Вот перезаписи.
С этими словами Бурлаев выложил на столе башенку из пластмассовых коробочек. Руднев нетерпеливо сгрёб их, взвесил на ладони, как будто это имело особое значение, и положил себе на колени.