Донской Вадим. Айси

Донской Вадим
Айси

   Вадим Донской
   АЙСИ
   ПРОЛОГ
   Николай основательно застрял. Стены трещины, вверху довольно далеко отстоящие друг от друга, ниже сходились, выступая встречными карнизами. При ударе о первый из них погас фонарь и пропала связь с модулем, находящимся на орбите. После этого он уже в полной темноте падал еще секунд двадцать и в завершение влетел в одно из наиболее узких мест (и угораздило же попасть), где его и заклинило. Хорошо, что здесь ускорение свободного падения составляет лишь одну десятую земного; будь оно раза в три-четыре больше, и его жена уже была бы вдовой. Правда, и его нынешнее положение - лишь небольшая отсрочка: третий час он безуспешно пытается вырваться из цепких каменных тисков, и если прибавить к этому время, ушедшее на изучение трещины, то кислорода осталось еще на семнадцать часов с минутами. А "Орион" со Свенсоном и Тода ушел к внутренним планетам системы Канопуса и вернется за ним лишь через неделю.
   Патрульный корабль "Орион" находился в свободном поиске в пятом секторе Галактики в районе альфы Киля, в пятидесяти пяти с половиной парсеках от Земли. Эта желтоватая звезда светимостью в 4700 солнц, занимающая на диаграмме Герцшпрунга - Рассела промежуточное положение между ветвями слабых сверхгигантов и ярких гигантов, имеет обширную планетную систему. Спутник крайней, восемнадцатой, сразу заинтересовал их, так как глубокое зондирование показало наличие у него обширных пустот.
   Николай Соколов, специалист по биокибернетическим системам управления, являлся еще и геопланетологом. Он и предложил командиру "Ориона" Свену Свенсону идти дальше для полного ознакомления с остальными планетами Канопуса, а его пока оставить здесь. Третий член экипажа, представитель комиссии по контактам с внеземными цивилизациями Такэо Тода, сказал, что и ему было бы весьма желательно остаться, на что Николай возразил:
   - Ты не планетолог - раз; оставаться вдвоем, отпуская одного Свена, нельзя - два; сидеть же здесь всем троим, скорее всего из-за пустяка, не резон - три.
   Такэо молча выслушал, прикрыл свои странно широкие для японца глаза и, соглашаясь, медленно кивнул головой. В его коротко стриженных и некогда изумительно черных волосах уже заметно проступала седина.
   Так Николай остался один.
   Около трех часов он внимательно изучал трещину, которая раскроила поверхность планеты на шестисотметровую глубину и протянулась, почти не извиваясь, на двадцать с лишним километров. Стены, уходящие вертикально вниз, в самой середине были удивительно ровными. Осветив дно в этом месте, Николай увидел маленький прямоугольник, ярко белевший на фоне темных скальных пород.
   "Люк! Неужели из тех самых?"
   Он начал спуск недалеко от этого места, пожалев, что Такэо нет рядом, и наступил на "живой" камень. Дальше все полностью соответствовало законам ньютоновской механики. В общей сложности он падал около тридцати секунд и, значит, сейчас висит на глубине порядка четырехсот пятидесяти метров, а до дна осталось не более ста пятидесяти. Но для него они, похоже, были равны бесконечности. Ни вверх, ни вниз до конца не добраться.
   "Ни тпру, ни ну, как говорили в старину", - усмехнулся он. "Э-э-э, Николай Петрович, рано помирать собрался", - тут же пожурил себя вслух и опять начал дергаться и извиваться всем телом, пытаясь освободить излучатель, плотно прижатый скафандром к скале. Результат опять был нулевым.
   "Капитально заклинило", - подумал он и на какое-то время затих.
   "А дома сейчас конец лета, - вдруг вспомнилось ему, - в прошлом году мы как раз в это время с Митькой на рыбалке были".
   Да, Митьке тогда исполнилось восемь, и они впервые пошли с ним на рыбалку с ночевкой. Вечер был тихий и солнечный. Они надергали изрядное количество окуньков. Потом костер, котелок с ухой. Вечерний звонкий концерт лягушек. И уже в темноте они варили чай и, обжигаясь, пили его, сидя у догорающих малиновых углей. Изредка поднимались размять ноги и стукались о низкий каменный потолок пещеры, смеялись, потирая шишки, и долго-долго не спали, разговаривали.
   Мысль о том, что все приговоренные к смерти вспоминают прожитую жизнь, вызвала горькую усмешку.
   "А что тебе остается делать, Коля? Воздуха осталось на пятнадцать часов, не больше... - казалось, не он, а кто-то со стороны равнодушно и холодно произнес это. - Рано явилась, старая, - сквозь зубы процедил он. Прочь".
   Но прежние приятные мысли не возвращались, в голову лезла всякая чушь, и он опять начал извиваться змеей в тщетных попытках добраться до спасительного излучателя, вырваться из каменного капкана. Умаявшись и опять ничего не добившись, он затих. Ему оставалось только ждать. Чего? Он прекрасно знал чего, и не хотел об этом думать.
   Ждать. Он вспомнил, с каким нетерпением ожидал появления Митьки на свет. Тогда он еще не знал, что будет именно Митька, и каждый час, каждую минуту ждал новостей. И торопил, торопил время.
   Господи, было время, когда он его торопил. И только сейчас понял, как оно безвозвратно ушло. Никакая потеря не может сравниться с потерей времени. А мы так бездумно, в суете, к нему относимся. И начинаем жалеть о нем лишь тогда, когда его не остается. Не остается совсем.
   "Опять старая явилась, - злобно усмехнулся он, - прочь, коса у тебя тупая, тебе еще четырнадцать часов ее точить. Убирайся!"
   И опять медленно тянется время. И он, пожалуй, впервые не торопит его. До него вдруг дошла старая, как мир, и такая непонятная истина, звучит она приблизительно так: в жизни мы все куда-то спешим, забывая о том, что мы не на дистанции, которую надо пройти как можно быстрее и рвануть финишную ленту. Он прочитал эти слова когда-то в древней печатной книге, но тогда они, лишь слегка зацепив сознание, затерялись где-то в глубинах, а сейчас память услужливо преподнесла их, и он понял всю глубину, весь смысл. Понял, как понимает, наверное, каждый, видя стремительно и неумолимо приближающуюся финишную ленту. Понял, когда через четырнадцать часов рвануть ее грудью предстоит ему.
   "Ошибаешься, осталось меньше тринадцати", - подсказывают глаза. Но эти философские рассуждения вернули ему утраченное было душевное равновесие. Он с наслаждением вдыхает оставшийся кислород, и ему кажется, что он пахнет цветами, скошенной травой, летом и степью. Нестерпимо хочется, чтобы каждый удар сердца, каждый вдох, наполненный для него этим выдуманным ароматом, длился не секунду, а две... пять... десять... Нет, глупости! Оттого, что он будет вдыхать не секунду, а десять, сама секунда не станет длинней. "Ориону" не успеть. И люк, который сейчас не виден, теперь, увы, недостижим для него. Его окружает полная темнота, лишь высоко над ним узкой полосой мертво и холодно светят колючие звезды. Он медленно опускает веки, чтобы не видеть их.
   Открыв глаза, Николай не сразу понимает, что с ним и где он находится. Все вокруг залито ярким светом. Из-за края трещины выглядывает мохнатый от протуберанцев Канопус, освещая корявые изломы каменной пасти, крепко держащей его в своих челюстях. Взгляд на часы все ставит на места - до красной черты осталось двести тридцать минут.
   Николая крайне удивляет то, что, находясь в подобном положении, он смог спокойно уснуть на девять часов. И даже увидеть сон.
   "Молодец, Николай Петрович. - Он мысленно пожимает свою мужественную руку. - Только очень сильные люди спят в ночь перед казнью. Твоя ночь прошла, и ты здорово проспал ее. Теперь для тебя пришло утро".
   "К чему эта бравада? - Скользит параллельная мысль. - Твое время отмерено и уже совсем скоро ты самым вульгарным образом задохнешься".
   "Нет, стоп, - обрывает он себя. - Не умирай, пока живешь, говорили древние, а они были мудрыми людьми. Не умирай, пока живешь. Не умирай..."
   Но даже эта жизнелюбивая мысль течет сонно и лениво. И что-то никак не вяжется в окружающем мире. Что-то не на месте, не так. Но что именно?
   И этот сон. Странный сон ему приснился. Николай глянул вниз. В ста пятидесяти метрах под ним отчетливо белел прямоугольник входа. Николай, внимательно всматриваясь в него, попытался вспомнить детали сна. Но память слепо скользила по поверхности, на которой лишь изредка всплывали смутные, непонятные образы. И от всего увиденного оставалось только ощущение довольно долгого пребывания - во сне, конечно, - за этой закрытой дверью. Он еще раз посмотрел туда и наконец сообразил, что не может сейчас видеть этот люк. Ведь проспал он девять часов, а Канопус должен был подняться в зенит, то есть показаться из-за края трещины, лишь через неделю.
   "Странно, очень странно. Как меня угораздило ошибиться на столько? Что-то пропустил в расчетах? Маловероятно. Надо бы проверить еще раз. - И тут же обрывает себя: - Не успеть".
   Осталось три часа, и он чувствует, что дышать стало труднее. Автомат уменьшил подачу воздуха.
   "Экономит, - с грустью думает он, - чего уж тут экономить... Э-э, нет, шалишь. Куда спешить? Все равно не опоздаешь".
   Время течет теперь для него толчками, в такт глухим, отдающимся в ушах ударам сердца, и кажется - даже Канопус, неподвижно замерший над головой, пульсирует вместе с ним. Дышит Николай часто и с хрипом.
   "Наслаждаться уже нечем". - Он хочет улыбнуться, но чувствует, что вместо этого рот кривится неприятной ухмылкой. Перед глазами вспыхивают и медленно кружатся неяркие светящиеся точки. Легкие с натугой втягивают последние жалкие остатки кислорода.
   "Эх, сейчас бы вдохнуть. Один только хороший вдох", - с отчаянием думает он.
   На мгновение что-то закрывает свет. Но лень поднять голову, да и нет сил это сделать.
   - Эй, ты долго собираешься там висеть?
   Голос Свена с трудом пробивается сквозь непрерывный звон в ушах. Николай медленно, весь сосредоточившись, поднимает голову и видит неподвижно застывшую на краю фигурку в скафандре.
   "Слуховые и зрительные галлюцинации..." - мысль тяжело ворочается в вязком, как манная каша, черном месиве небытия.
   - Да с тобой что-то не то. Подожди, я сейчас...
   "Откуда он здесь взялся? Ведь он должен быть... И все-таки..." разрывая липкую паутину, опутавшую мозг, продирается надежда.
   "Будем жить!" - беззвучно шепчут губы, и сознание гаснет.
   "Интересно, всем перед смертью снятся сны о спасении?" - первым делом подумал он, тяжело приоткрыв глаза и видя склонившееся над ним широко улыбающееся лицо Свена.
   - Наконец-то. Ну и крепко же ты сидел, - доносится, как сквозь вату, его басок, - я тебя еле выгрыз оттуда.
   А Николай с наслаждением вдыхает свежий чистый воздух, до отказа наполняя им легкие. И с каждым вдохом втекает в него все больше и больше уверенности в том, что это реальность.
   - Откуда вы взялись? Почему так рано?
   - Ничего себе "рано", - хохотнул Свен. - Слышишь, Та, он говорит, что мы рано явились. А мне показалось - в самый раз.
   - Я не о том, - улыбается Николай. - Вы ведь должны были вернуться через неделю.
   - А мы так и вернулись, - ровно через неделю, час в час. - Улыбка словно бродит в светлой, всклокоченной бороде Свена.
   - Вы что же, хотите сказать, что я просидел в этой проклятой трещине неделю?
   - По показаниям скафандра, ты был вне модуля двадцать четыре часа, тихо говорит Такэо. - Мы никак не могли понять, что ты делал в модуле шесть дней. Только один выход.
   - Я застрял в трещине ровно через четыре часа после вашего старта, закрывая глаза, произнес Николай.
   Улыбка затерялась в бороде Свена. Такэо повернулся и вышел. Наступило молчание. Быстро вернувшийся Такэо нарушил его, обращаясь почему-то к одному Свену:
   - Он действительно покинул модуль за сто шестьдесят восемь часов до нашего возвращения и больше в нем не появлялся.
   На этот раз молчание длилось гораздо дольше. Николай поднял голову и сел.
   - По-моему, за тем люком, что на дне... по-моему, там действительно база. Вы видели?
   - Ты хочешь сказать - штучки со временем? - Такэо, прищурившись, посмотрел на Николая.
   - Да. Больше это объяснить нечем. Живых существ там, вероятно, нет, но мозг, управляющий базой, действует. Он уловил биоизлучение моего мозга, каким-то образом понял суть, скапсулировал время в окружающем меня пространстве и растянул его. Это как раз те девять часов, что я спал. Посчитайте, сколько нужно времени, чтобы Канопус, который был у горизонта, когда я начал спуск, поднялся в зенит?
   - Сто шестьдесят пять часов, - подал голос Страус.
   - Страус, - обрадовался Николай, как самой близкой душе, - не в службу, а в дружбу, приготовь кофе.
   - Кофе готов! - Экраны светились розовым, Страус улыбался, а на выдвинувшемся столике стояли три дымящиеся чашечки крепкого черного кофе. Кают-компания тут же наполнилась его волшебным ароматом. - Я знал, что первым делом ты попросишь именно кофе, - доверительно сообщил он.
   Страусом называли мозг корабля. В этой сложной биокибернетической системе почти не было электроники, но по старинке его официально величали электронным мозгом управления, сокращенно ЭМУ, а какой-то шутник окрестил его Страусом в честь австралийского тезки. Это имя прижилось на всех кораблях Солнечной системы. К нему привыкли, и каждый экипаж по-своему любил своего Страуса.
   - Считаешь, нам не стоит туда соваться? - спросил Такэо, маленькими глотками попивая кофе.
   - Да, - Николай поставил свою чашку на стол, - это слишком серьезная вещь. Нужна хорошо оснащенная экспедиция.
   - Я согласен с Ником. - Свен крепко, с хрустом, потянулся.
   - Да. Живая база - это, по-моему, впервые, - согласился Такэо. Сколько ей, Страус?
   - Люку восемнадцать миллионов лет, - с готовностью сообщил тот. - Ты, Такэо, должен помнить, что подобные базы были обнаружены на спутнике тринадцатой планеты системы Денеба экспедицией Томашевича в семьдесят третьем году; на спутнике двадцать первой планеты системы Бетельгейзе экспедицией Ткаченко, в восемьдесят седьмом году, на спутнике...
   - Спасибо, Страус, я все это помню. Эта база, пожалуй, из той же серии. Все они расположены на спутниках внешних планет систем гигантов и сверхгигантов. Но если мне не изменяет память, тем базам было от тридцати до пятидесяти миллионов лет. Все двери были открыты и базы мертвы.
   - Память тебе не изменяет, - вставил реплику Страус.
   - Это первая закрытая дверь, - продолжил свою мысль Такэо, - и нам, пожалуй, действительно надо возвращаться.
   - Скорее бы домой, - Николай блаженно улыбнулся, закрывая глаза, и увидел прямо перед собой пустые глазницы и вызывающе-жуткую безгубую улыбку.
   - А, старая, промахнулась, - удовлетворенно пробормотал он. - Ты, конечно, права, не стоит торопиться на встречу с тобой. И все-таки жизнь есть жизнь, и иногда очень хочется, чтобы что-то случилось поскорее. Чертовски хочется.
   - Ты о чем? - удивленно посмотрел на него Свен.
   - Да так, со знакомой беседую, - расхохотался Николай. - Пошли готовиться к старту.
   ГЛАВА 1
   Патрульный корабль "Орион" проходил вблизи Энифа, ипсилон Пегаса, когда в кают-компании, где в это время находился экипаж, раздался взволнованный голос Страуса:
   - В центральной рубке управления необходимо присутствие командира.
   - Ну что там у тебя? - спросил Свен, отставляя в сторону недопитую чашку кофе.
   - В центральной рубке управления необходимо присутствие командира.
   Это настораживало. На подобный официальный тон Страус переходил в очень редких случаях.
   - Мы с тобой? - полувопросом обратился к командиру Такэо.
   - Пошли, - пожал плечами Свен.
   И экипаж полным составом, войдя в лифт, отправился "наверх".
   - Что-то ты подозрительно серьезен сегодня.
   - Не до шуток, командир, не каждый день встречаем чужие корабли.
   - Ты уверен? - задал глупый вопрос Николай.
   - Сейчас сам увидишь.
   Наступило молчание. Каждый из них думал об одном: "живой" этот корабль или опять Летучий Голландец Космоса? ЛГК называли в патрульной службе мертвые корабли, тысячи и тысячи лет дрейфующие в межзвездном пространстве.
   Экипажу "Ориона" дважды посчастливилось встретиться с таким. Это случилось в их третьем патрульном полете. Они находились тогда в районе южного полюса Галактики и на крейсерской скорости шли к Мире, омикрон Кита. Страус таким же официальным тоном потребовал в рубку командира и объявил, что вводит "Орион" в режим экстренного торможения. Почти перпендикулярно плоскости Галактики двигался неизвестный корабль. Когда они собрались в рубке, на экране уже красовался гигантский шар, идущий со скоростью 0, 8 световой и не отвечающий ни на какие сигналы. Развернув "Орион" по крутой дуге, Страус повел его параллельным курсом, медленно сближаясь и пытаясь наладить связь с незнакомцем. Но облетая шар на близком расстоянии, они увидели гигантскую метеоритную пробоину, а пройдя вплотную к кораблю, разглядели, что тот похож на летающее решето. Видимо, незнакомец не раз попадал в метеоритный рой и уцелеть в таком аду было практически невозможно.
   Такэо отправился на разведку. Анализ края пробоины показал, что катастрофа произошла пятьдесят два миллиона лет назад. Судя по всему, это был гость другой галактики и, пройдя насквозь нашу, должен был вот-вот скрыться в черных безднах межгалактического пространства. Внутри был хаос из обломков обшивки, переборок и кусков метеоритов, пойманных кораблем, как сачком. Изучать там, к сожалению, было нечего, и они покинули ЛГК, предоставив ему возможность следовать своим вечным и никуда не ведущим курсом.
   Они тогда и не подозревали, что им еще предстоит увидеть этот корабль целым и невредимым, увидеть его экипаж, узнать, откуда он.
   Они вошли в рубку, когда до "вновь обнаруженного", по словам Страуса, объекта оставалось меньше тысячи километров. Страус, по просьбе Свена, включил увеличение.
   То, что появилось на боковом экране, поразило их. Не признаваясь даже себе, каждый из них в душе был готов встретить гигантский космический корабль незнакомой цивилизации, этакого покорителя межзвездных трасс, а перед ними неторопливо плыл, в пустоте слабо освещенный лучами далекого Энифа, маленький шарик, диаметр которого вряд ли превышал десять метров.
   - Дела-а... - задумчиво протянул Николай, выражая общее разочарование.
   Шар медленно вращался в вертикальной плоскости, и они вдруг увидели вспыхнувший на его вершине рубиновый огонек, а вслед за ним из-за края показался открытый люк, под которым он и вспыхивал, освещая таинственным светом распахнутый в пустоту символ безнадежности. Верный признак того, что корабль необитаем.
   - Опять ЛГК? - пробормотал Николай.
   - Откуда он? - Лицо Такэо было непроницаемо.
   - Судя по скорости, он принадлежит системе Энифа. Эксцентриситет орбиты почти равен нулю. Если бы он был захвачен Энифом, его орбита была бы гораздо более вытянута.
   - Когда мы подойдем к нему?
   - Через тридцать две минуты.
   - Ты прослушиваешь планеты?
   - Делаю это с момента обнаружения корабля. Эфир чист во всем мыслимом диапазоне частот.
   - Готовь модуль. - И, обращаясь к Свену, Такэо спросил: - Пойдем мы с Ником?
   - Давайте, - вздохнул тот, почесывая бороду, которая буквально вчера перестала казаться просто щетиной давно не бритого человека. Каждый раз, отправляясь в поиск, Свен отращивал ее и торжественно клялся более не сбривать. Ему якобы верили. Но всегда по возвращении друзья с трудом сдерживали улыбки, глядя на его растерянно-огорченную и до синевы выбритую физиономию. Но они уходили в следующий поиск, и все опять повторялось.
   Такэо и Николай вышли, а Свен остался сидеть в кресле, наблюдая за неуклонно приближающимся шариком. Через полчаса он услышал спокойный голос Такэо:
   - Мы пошли, командир.
   И ощутил легкий стартовый толчок, а через минуту увидел и сам модуль, быстро приближающийся к незнакомцу и похожий на каплю, ярко сверкающую в лучах прожекторов "Ориона".
   Как только Такэо с Николаем оказались в метре от распахнутого люка, все внутреннее пространство корабля осветилось.
   - Интересно... - пробормотал Николай. - Нас ждут.
   Такэо, лишь на мгновение задержавшись, нырнул в этот безнадежно распахнутый люк. Николай тут же последовал за ним.
   Корабль не имел шлюзовой камеры, и они сразу оказались внутри совершенно пустой сферы с мягко светящимися белыми стенами.
   - Ничего не понимаю. - Николай растерянно озирался по сторонам, но едва они выплыли в центр этого странного пустого корабля, как из стены, противоположной входу, им навстречу вынырнул человечек. Николай от неожиданности отшатнулся, но тут же сообразил, что это лишь прекрасно выполненное объемное изображение, и покосился на Такэо. Тот был спокоен как всегда, как будто заранее знал и был готов к этой встрече.
   Человек, вынырнувший из стены, какое-то время повисел неподвижно, как бы давая гостям возможность внимательно рассмотреть себя, а затем медленно вытянул правую руку в сторону, и там на фоне звезд появилось оранжевое солнце и четыре планеты с намеченными пунктиром орбитами.
   - Это вид звездного неба планетной системы Энифа тысячу - тысячу сто лет назад, - тут же сообщил Страус.
   А в ушах уже звучал низкий, бархатистый голос незнакомца. Его рассказ был короток, и в конце, показывая на крайнюю четвертую планету, он несколько раз повторил "АЙСИ" - и исчез. А перед изумленными землянами с невообразимой быстротой замелькали кадры, видимо, показывающие жизнь на ней. Видеозаписывающая аппаратура скафандров работала, но, не отдавая себе отчета, они все-таки пытались разобраться в этом хаосе мелькающих цветных пятен.
   Через минуту все погасло, и затем повторилось вновь, начиная с появления человека.
   После третьего повтора все внутри погрузилось во тьму, и тут же раздался голос Свена:
   - Красный маяк перед входом погас.
   По-видимому, корабль-автомат выполнил свою задачу и теперь самым элементарным образом выключился. Когда они выбрались наружу, Такэо прикоснулся анализатором к обшивке шара.
   - Корабль построен тысячу двести - тысячу триста лет назад, - без промедления выдал ответ Страус.
   Они возвращались в молчании.
   "Что же это может означать? - думал Такэо. - Эфир любой гуманоидной цивилизации, вышедший в космос, максимально заполнен всевозможной радиоинформацией. Здесь же корабль налицо, а эфир первозданно пуст. А может... Стоп! Возможно, цивилизация не здешняя, а на четвертой планете находится база? Но при наличии такого корабля, который явно рассчитан на гостей, есть ли необходимость в базе? Ведь всю информацию можно передать. Нет, что-то здесь не так. Слишком мало данных для того, чтобы строить предположения".
   Модуль пристыковался к "Ориону". За дверью шлюзовой камеры их дожидался Свен, и они все вместе направились в центральную рубку управления.
   - "Айси", - тихо сказал Свен, усаживаясь в свое кресло, - это, видимо, название планеты.
   - В японском языке есть слово "Айси", пишется оно двумя иероглифами и переводится как "печальная история". - Такэо помолчал. - Я думаю, мы попытаемся разобраться в этой истории, а сейчас надо подготовить сообщение на Землю.
   - Я займусь этим, - сказал Николай, вставая, - а уж вы без меня не начинайте просмотра записи.
   - Не забудь сообщить, что временно берем на себя функции экспедиции. До прибытия таковой.
   - И словечко же выбрал - "таковой". Не забуду, - улыбнулся Николай и вышел.
   - Страус, сколько до четвертой?
   - Пять часов хода, капитан.
   - Слушай, а почему ты меня то командиром, то капитаном величаешь?
   - "Командир" - официально, а "капитан" - по дружбе, у нас все-таки корабль.
   - Ясно, - улыбнулся Свен. - А в эфире по-прежнему тишина?
   - Как в гробу, - мрачно пошутил Страус.
   ГЛАВА 2
   Через полчаса Николай вошел в рубку.
   - Сообщение вместе с видеозаписью отправлено нуль-каналом на Землю, торжественно отрапортовал он.
   - Ну что. Страус, какую дорожку ты нам приготовил?
   На центральном экране появилось изображение планет, выстроившихся почти в прямую линию с противоположной от "Ориона" стороны Энифа и плавной дугой курса, огибающей их и заканчивающейся колечком круговой орбиты у Айси.
   - Да здесь сейчас великое противостояние, давайте не будем торопиться и осмотрим три безымянных планеты, а за это время спокойно познакомимся с видеозаписью. - И Свен вопросительно посмотрел на Такэо и Николая.
   Оба почти синхронно кивнули, но Николай все-таки поинтересовался с шутливой строгостью:
   - А ты уже уверен, что Айси - действительно имя четвертой планеты? А может...
   - Не может, - веско заявил Свен. - Я так думаю. Страус, готовь новый курс - и поехали, а мы пойдем в кают-компанию, включи нам воспроизведение туда.
   С экрана им в глаза смотрел тот же человек, которого они видели на корабле. Естественно, это был не землянин. Несколько более вытянутый овал лица, короткие густые темные волосы, небольшие, почти плоские и плотно прижатые к черепу уши, слишком прямой и тонкий для земного типа нос и огромные слегка приподнятые у висков миндалевидные глаза с вертикальными зрачками. Маленький тонкогубый рот. Это лицо было по-своему красиво, вот только глаза. Их взгляд был пугающее холоден и равнодушен. В нем самым неестественным образом смешивались сильная воля и какое-то сонное безразличие ко всему.
   Человек заговорил. Его низкий грудной голос заполнил кают-компанию "Ориона". Лицо пропало, теперь на экране стояли, взявшись за руки, обнаженные мужчина и женщина. Их лица мало чем отличались, только у женщины были полные губы, длинные белокурые, ниспадающие на плечи волосы. Фигуры более тонкие, чем у землян, но полностью соответствовали земным эстетическим меркам мужской и женской красоты. Голос продолжал звучать мягко и завораживающе, в жутком каком-то несоответствии с бездушной мертвенностью взглядов.