Страница:
– и стал спокойнее. Щеки его вновь стали, как всегда, матово-бледными, блеск в глазах погас.
– Да, сэр, мне кажется, это верно, – сказал он.
– Но в данном случае вам ничего не должно казаться, – подчеркнул Гилберт. – Вы должны знать. Что за мученье с людьми, которые ничего не знают, – всегда им все кажется.
Надо сказать, что Гилберта слишком раздражали необходимость дать место двоюродному брату, который ничем этого не заслужил, и он не мог скрыть свое желчное настроение.
– Да, вы правы, – примирительно сказал Клайд.
Он все-таки надеялся, что речь идет о повышении.
– Дело в том, – заявил Гилберт, – что я мог бы с самого начала поместить вас в учетный отдел, если бы вы были технически натасканы. (Выражение «технически натасканы» повергло Клайда в благоговейный трепет: он плохо понимал, что это должно означать.) Мы сделали для вас все возможное, – небрежно продолжал Гилберт. – Мы знали, что декатировочная – не очень приятное место, но ничего другого тогда не могли вам предложить.
– Он забарабанил пальцами по столу. – Теперь я вызвал вас, чтобы поговорить с вами вот о чем. У нас сейчас оказалось свободное место в одном отделении наверху. Мы с отцом задавали себе вопрос, можете ли вы справиться с этой работой. (Клайд воспрянул духом.) Мы с отцом давно уже думаем о том, чтобы сделать что-нибудь для вас, но, как я уже сказал, это оказалось для нас очень трудной задачей, потому что у вас нет никаких практических знаний. У вас нет ни технического, ни коммерческого образования, а это вдвойне усложняет дело.
Он сделал длинную паузу, чтобы придать особую силу своим словам и заставить Клайда понять, что он бессовестно втерся туда, где ему не место.
– Но поскольку мы вообще сочли нужным вызвать вас сюда, – заключил Гилберт, – мы решили испытать, не справитесь ли вы с работой на лучшем месте. Нельзя же без конца оставлять вас в подвале. Теперь слушайте, что я имею в виду. – И он стал объяснять, какого рода работа предстоит Клайду на пятом этаже.
Затем был вызван Уигэм, и, когда он поздоровался с Клайдом, Гилберт сказал:
– Уигэм, я только что рассказал двоюродному брату о нашем утреннем разговоре и сообщил ему то, что я вам уже говорил о нашем плане испробовать его в качестве заведующего штамповочным отделением. Так что, пожалуйста, проводите его к мистеру Лигету, и пусть сам Лигет или кто-нибудь еще объяснит ему характер работы. – Гилберт повернулся к столу.
– А потом пришлите его обратно ко мне, я хочу еще поговорить с ним.
Он встал с важным видом и отпустил обоих. А Уигэм, все еще сомневаясь в успехе этого опыта, но в то же время очень стараясь быть приятным Клайду (кто знает, кем он станет впоследствии!), повел его на пятый этаж к мистеру Лигету. Среди оглушительного жужжания машин Клайд прошел за Уигэмом в небольшое отделение в западном крыле здания, отгороженное от главного зала невысоким барьером. Здесь двадцать пять девушек-штамповщиц и их подручные, носившие корзины, старались справиться с непрерывным потоком непростроченных воротничков, которые спускались с верхнего этажа по особым деревянным желобам.
Клайда представили мистеру Лигету и тотчас провели к отгороженной барьером конторке, за которой сидела маленькая, толстенькая и не особенно красивая девушка примерно его возраста; она поднялась им навстречу.
– Это мисс Тодд, – представил ее Уигэм. – Она последние дни заменяет миссис Энджир. Будьте любезны, мисс Тодд, объясните мистеру Грифитсу как можно быстрее и понятнее, в чем заключаются ваши обязанности. А потом будете помогать ему, пока он не освоится с работой и не начнет справляться сам, – сделаете?
– Конечно, мистер Уигэм, с удовольствием! – ответила мисс Тодд и, разложив книги на конторке, тотчас же стала объяснять Клайду, как учитывается прием и выпуск товара, как штампуются воротнички, как подносчицы собирают в корзины спускающиеся по желобам связки воротничков и поровну распределяют их среди штамповщиц, а потом другие девушки выносят уже проштемпелеванные воротнички в швейный цех. Клайд с интересом слушал, понимая, что легко справится с этой работой. Но он чувствовал себя странно среди такого множества женщин. Их было здесь очень много – несколько сотен. Они сидели и шили – и длинные ряды их тянулись в дальний конец огромного помещения с белыми стенами и белыми колоннами. Через высокие, от пола до потолка, окна вливались потоки света… Далеко не все девушки были красивы. Клайд исподтишка разглядывал их, пока мисс Тодд, а затем Уигэм и даже Лигет давали ему подробнейшие объяснения.
– Самое важное, – сказал под конец Уигэм, – следить, чтобы не было ошибок при подсчете тысяч дюжин воротничков, которые поступают сюда на штамповку, и чтобы их штемпелевали и передавали швеям без задержки. И надо аккуратно записывать, сколько вырабатывает каждая девушка, чтобы не было ошибок при оплате.
Наконец Клайд сообразил, что именно от него требуется, и сказал, что все понял. Он очень волновался, но быстро решил: раз такую работу может выполнять эта девушка, значит, сможет и он. А Уигэм и Лигет, помня о его родстве с Гилбертом, держались очень доброжелательно и уверяли, что он прекрасно справится. Потом Клайд вместе с Уигэмом вернулся в кабинет Гилберта, который, едва увидев их, спросил:
– Ну, что скажете? Да или нет? Как по-вашему, справитесь вы с этим делом?
– Я считаю, что справлюсь, – сказал Клайд с необычайной для него решительностью, но втайне опасаясь, что может и сплоховать, если судьба не будет милостива к нему. От столь многого зависит благожелательное отношение тех, кто стоит над ним, и тех, кто его окружает, – а всегда ли они будут к нему благосклонны?
– Прекрасно, – продолжал Гилберт. – Присядьте на минутку. Я хочу еще немного поговорить с вами об этой работе. Она вам кажется простой, не так ли?
– Нет, я не могу сказать, чтобы она показалась мне очень простой, – ответил Клайд, взволнованный и немного бледный: по своей неопытности он воображал, что это назначение – огромное событие и тут понадобятся все его способности и мужество. – Но все-таки я думаю, что справлюсь. Я даже уверен в этом и хотел бы попробовать.
– Ну, вот это звучит уже лучше! – ответил Гилберт более милостиво. – А теперь я хочу вам сказать еще несколько слов. Вы, вероятно, не думали, что у нас тут есть целый этаж, переполненный женщинами?
– Нет, сэр, я об этом не думал; я знал, что здесь работают женщины, но не знал, где именно.
– В сущности, – сказал Гилберт, – всю фабрику сверху донизу обслуживают женщины. В производственном отделе на одного мужчину приходится десять женщин. Поэтому мы доверяем ответственные места на нашей фабрике только тем лицам, чье нравственное поведение и религиозность нам хорошо известны. Вы наш родственник, и поэтому мы вам доверяем, а если бы не это, мы никак не могли бы возложить на вас такую ответственность, пока не узнали бы вас лучше. Но не думайте, что, раз вы наш родственник, вам не придется отвечать за все происходящее у вас в отделении, так же как и за ваше собственное поведение. Наоборот, мы будем особенно строги и требовательны к вам именно потому, что вы – наш родственник. Вы поняли, что я хочу сказать? Вы представляете себе, что значит здесь имя Грифитс?
– Да, сэр, – ответил Клайд.
– Очень хорошо, – продолжал Гилберт. – Прежде чем ставить человека на какой-то ответственный пост, мы должны быть вполне уверены, что этот человек всегда будет вести себя как джентльмен, всегда будет соблюдать приличия в отношениях с нашими работницами. Недолго у нас продержится такой служащий – молодой или даже старый, – который вообразит, что, раз тут кругом женщины, значит, можно пренебрегать работой и позволять себе всякие вольности, флирт и прочее. Все, кто у нас работает, – и мужчины и женщины, – должны помнить, что они всегда и прежде всего наши служащие, они должны чувствовать это и вне стен фабрики. А если мы узнаем, что кто-нибудь об этом забыл, – с таким человеком будет все кончено. Такие нам не нужны. Мы с ними расстаемся сразу и навсегда.
Он замолчал и посмотрел на Клайда, как бы говоря: «Кажется, я достаточно ясно выражаюсь: мы не желаем никаких неприятностей из-за вас». И Клайд ответил:
– Да, я понимаю. Думаю, что это правильно. Только так и может быть.
– И должно быть, – прибавил Гилберт.
– И-должно быть, – как эхо, повторил Клайд.
В то же время он спрашивал себя, вправду ли дело обстоит так, как говорит Гилберт. Он уже не раз слышал, что фабричные работницы ведут себя вольно. Впрочем, в ту минуту он не думал, что возможны какие-то внеслужебные отношения между ним и кем-либо из этих девушек. Клайду теперь казалось, что его интерес к женщинам чрезмерен, ненормален, а потому лучше совсем не иметь с ними дела, даже не разговаривать, держаться неприступно и холодно – вот как Гилберт держит себя с ним. Это необходимо, если хочешь остаться на новом месте. А Клайд твердо решил остаться и всегда вести себя так, как того требует двоюродный брат.
– Ну, так вот, – продолжал Гилберт, точно желая дополнить мысль Клайда,
– я хотел бы знать одно. Предположим, я назначу вас на это место хотя бы временно. Могу ли я быть уверен, что вы будете помнить о своих обязанностях и что у вас не закружится голова среди такого количества женщин?
– Да, сэр, можете быть уверены, – ответил Клайд: краткое наставление двоюродного брата сильно подействовало на него, хотя, помня о Рите, он был не совсем уверен в своей выдержке.
– Если это не так, вам следует именно сейчас сказать прямо, – настаивал Гилберт. – Вы связаны кровными узами с нашей семьей, и здесь, на фабрике, а тем более в такой должности, вы – представитель семьи. Поэтому ни в коем случае ничто не должно бросать на вас тень. Я хочу, чтобы вы с этого дня тщательно следили за собой, за каждым своим шагом. Даже в мелочах не должно быть ничего такого, что могло бы вызвать нежелательные разговоры на ваш счет. Понимаете?
– Да, сэр, – торжественно ответил Клайд, – я понимаю. Я буду вести себя как следует, или меня уволят.
В эту минуту Клайд всерьез думал, что сумеет выполнить свое обещание. Сотни девушек наверху казались ему сейчас чем-то очень далеким и незначительным.
– Прекрасно! Теперь вот что. Не приступайте сегодня к работе. Отправляйтесь домой и обдумайте хорошенько все, что я вам сказал. И если не передумаете, тогда приходите завтра утром и принимайтесь за работу. С сегодняшнего дня вы будете получать двадцать пять долларов, и я хотел бы, чтобы вы были всегда одеты чиста и прилично и подавали хороший пример другим заведующим отделениями.
Он встал, холодный и надменный; но Клайд, обрадованный тем, что его заработок вдруг повысили и что теперь можно одеваться прилично, был бесконечно благодарен за все своему двоюродному брату и потому искренне хотел сойтись с ним поближе. Конечно, Гилберт суров, холоден и заносчив, а все-таки, видимо, он, как и дядя, не забывает о Клайде, иначе они не перевели бы его на лучшее место, да еще так быстро. Если бы только подружиться с ним, завоевать его симпатию! Вот тогда Клайд мог бы занять действительно великолепное положение, тогда у него появились бы и знакомства и успех в свете.
В отличном настроении, шагая бодро и уверенно, он вышел из огромной фабрики; он строил всевозможные планы на будущее, в частности, твердо решил испытать себя: на что он годен в жизни и в работе? Что бы ни случилось, он будет именно таким, каким явно хотят его видеть дядя и двоюродный брат; с работницами своего отделения он будет равнодушен, холоден и даже суров, если понадобится. И никаких отношений с Диллардом, с Ритой, с кем бы то ни было в этом роде, – во всяком случае, на ближайшее время.
Глава 12
– Да, сэр, мне кажется, это верно, – сказал он.
– Но в данном случае вам ничего не должно казаться, – подчеркнул Гилберт. – Вы должны знать. Что за мученье с людьми, которые ничего не знают, – всегда им все кажется.
Надо сказать, что Гилберта слишком раздражали необходимость дать место двоюродному брату, который ничем этого не заслужил, и он не мог скрыть свое желчное настроение.
– Да, вы правы, – примирительно сказал Клайд.
Он все-таки надеялся, что речь идет о повышении.
– Дело в том, – заявил Гилберт, – что я мог бы с самого начала поместить вас в учетный отдел, если бы вы были технически натасканы. (Выражение «технически натасканы» повергло Клайда в благоговейный трепет: он плохо понимал, что это должно означать.) Мы сделали для вас все возможное, – небрежно продолжал Гилберт. – Мы знали, что декатировочная – не очень приятное место, но ничего другого тогда не могли вам предложить.
– Он забарабанил пальцами по столу. – Теперь я вызвал вас, чтобы поговорить с вами вот о чем. У нас сейчас оказалось свободное место в одном отделении наверху. Мы с отцом задавали себе вопрос, можете ли вы справиться с этой работой. (Клайд воспрянул духом.) Мы с отцом давно уже думаем о том, чтобы сделать что-нибудь для вас, но, как я уже сказал, это оказалось для нас очень трудной задачей, потому что у вас нет никаких практических знаний. У вас нет ни технического, ни коммерческого образования, а это вдвойне усложняет дело.
Он сделал длинную паузу, чтобы придать особую силу своим словам и заставить Клайда понять, что он бессовестно втерся туда, где ему не место.
– Но поскольку мы вообще сочли нужным вызвать вас сюда, – заключил Гилберт, – мы решили испытать, не справитесь ли вы с работой на лучшем месте. Нельзя же без конца оставлять вас в подвале. Теперь слушайте, что я имею в виду. – И он стал объяснять, какого рода работа предстоит Клайду на пятом этаже.
Затем был вызван Уигэм, и, когда он поздоровался с Клайдом, Гилберт сказал:
– Уигэм, я только что рассказал двоюродному брату о нашем утреннем разговоре и сообщил ему то, что я вам уже говорил о нашем плане испробовать его в качестве заведующего штамповочным отделением. Так что, пожалуйста, проводите его к мистеру Лигету, и пусть сам Лигет или кто-нибудь еще объяснит ему характер работы. – Гилберт повернулся к столу.
– А потом пришлите его обратно ко мне, я хочу еще поговорить с ним.
Он встал с важным видом и отпустил обоих. А Уигэм, все еще сомневаясь в успехе этого опыта, но в то же время очень стараясь быть приятным Клайду (кто знает, кем он станет впоследствии!), повел его на пятый этаж к мистеру Лигету. Среди оглушительного жужжания машин Клайд прошел за Уигэмом в небольшое отделение в западном крыле здания, отгороженное от главного зала невысоким барьером. Здесь двадцать пять девушек-штамповщиц и их подручные, носившие корзины, старались справиться с непрерывным потоком непростроченных воротничков, которые спускались с верхнего этажа по особым деревянным желобам.
Клайда представили мистеру Лигету и тотчас провели к отгороженной барьером конторке, за которой сидела маленькая, толстенькая и не особенно красивая девушка примерно его возраста; она поднялась им навстречу.
– Это мисс Тодд, – представил ее Уигэм. – Она последние дни заменяет миссис Энджир. Будьте любезны, мисс Тодд, объясните мистеру Грифитсу как можно быстрее и понятнее, в чем заключаются ваши обязанности. А потом будете помогать ему, пока он не освоится с работой и не начнет справляться сам, – сделаете?
– Конечно, мистер Уигэм, с удовольствием! – ответила мисс Тодд и, разложив книги на конторке, тотчас же стала объяснять Клайду, как учитывается прием и выпуск товара, как штампуются воротнички, как подносчицы собирают в корзины спускающиеся по желобам связки воротничков и поровну распределяют их среди штамповщиц, а потом другие девушки выносят уже проштемпелеванные воротнички в швейный цех. Клайд с интересом слушал, понимая, что легко справится с этой работой. Но он чувствовал себя странно среди такого множества женщин. Их было здесь очень много – несколько сотен. Они сидели и шили – и длинные ряды их тянулись в дальний конец огромного помещения с белыми стенами и белыми колоннами. Через высокие, от пола до потолка, окна вливались потоки света… Далеко не все девушки были красивы. Клайд исподтишка разглядывал их, пока мисс Тодд, а затем Уигэм и даже Лигет давали ему подробнейшие объяснения.
– Самое важное, – сказал под конец Уигэм, – следить, чтобы не было ошибок при подсчете тысяч дюжин воротничков, которые поступают сюда на штамповку, и чтобы их штемпелевали и передавали швеям без задержки. И надо аккуратно записывать, сколько вырабатывает каждая девушка, чтобы не было ошибок при оплате.
Наконец Клайд сообразил, что именно от него требуется, и сказал, что все понял. Он очень волновался, но быстро решил: раз такую работу может выполнять эта девушка, значит, сможет и он. А Уигэм и Лигет, помня о его родстве с Гилбертом, держались очень доброжелательно и уверяли, что он прекрасно справится. Потом Клайд вместе с Уигэмом вернулся в кабинет Гилберта, который, едва увидев их, спросил:
– Ну, что скажете? Да или нет? Как по-вашему, справитесь вы с этим делом?
– Я считаю, что справлюсь, – сказал Клайд с необычайной для него решительностью, но втайне опасаясь, что может и сплоховать, если судьба не будет милостива к нему. От столь многого зависит благожелательное отношение тех, кто стоит над ним, и тех, кто его окружает, – а всегда ли они будут к нему благосклонны?
– Прекрасно, – продолжал Гилберт. – Присядьте на минутку. Я хочу еще немного поговорить с вами об этой работе. Она вам кажется простой, не так ли?
– Нет, я не могу сказать, чтобы она показалась мне очень простой, – ответил Клайд, взволнованный и немного бледный: по своей неопытности он воображал, что это назначение – огромное событие и тут понадобятся все его способности и мужество. – Но все-таки я думаю, что справлюсь. Я даже уверен в этом и хотел бы попробовать.
– Ну, вот это звучит уже лучше! – ответил Гилберт более милостиво. – А теперь я хочу вам сказать еще несколько слов. Вы, вероятно, не думали, что у нас тут есть целый этаж, переполненный женщинами?
– Нет, сэр, я об этом не думал; я знал, что здесь работают женщины, но не знал, где именно.
– В сущности, – сказал Гилберт, – всю фабрику сверху донизу обслуживают женщины. В производственном отделе на одного мужчину приходится десять женщин. Поэтому мы доверяем ответственные места на нашей фабрике только тем лицам, чье нравственное поведение и религиозность нам хорошо известны. Вы наш родственник, и поэтому мы вам доверяем, а если бы не это, мы никак не могли бы возложить на вас такую ответственность, пока не узнали бы вас лучше. Но не думайте, что, раз вы наш родственник, вам не придется отвечать за все происходящее у вас в отделении, так же как и за ваше собственное поведение. Наоборот, мы будем особенно строги и требовательны к вам именно потому, что вы – наш родственник. Вы поняли, что я хочу сказать? Вы представляете себе, что значит здесь имя Грифитс?
– Да, сэр, – ответил Клайд.
– Очень хорошо, – продолжал Гилберт. – Прежде чем ставить человека на какой-то ответственный пост, мы должны быть вполне уверены, что этот человек всегда будет вести себя как джентльмен, всегда будет соблюдать приличия в отношениях с нашими работницами. Недолго у нас продержится такой служащий – молодой или даже старый, – который вообразит, что, раз тут кругом женщины, значит, можно пренебрегать работой и позволять себе всякие вольности, флирт и прочее. Все, кто у нас работает, – и мужчины и женщины, – должны помнить, что они всегда и прежде всего наши служащие, они должны чувствовать это и вне стен фабрики. А если мы узнаем, что кто-нибудь об этом забыл, – с таким человеком будет все кончено. Такие нам не нужны. Мы с ними расстаемся сразу и навсегда.
Он замолчал и посмотрел на Клайда, как бы говоря: «Кажется, я достаточно ясно выражаюсь: мы не желаем никаких неприятностей из-за вас». И Клайд ответил:
– Да, я понимаю. Думаю, что это правильно. Только так и может быть.
– И должно быть, – прибавил Гилберт.
– И-должно быть, – как эхо, повторил Клайд.
В то же время он спрашивал себя, вправду ли дело обстоит так, как говорит Гилберт. Он уже не раз слышал, что фабричные работницы ведут себя вольно. Впрочем, в ту минуту он не думал, что возможны какие-то внеслужебные отношения между ним и кем-либо из этих девушек. Клайду теперь казалось, что его интерес к женщинам чрезмерен, ненормален, а потому лучше совсем не иметь с ними дела, даже не разговаривать, держаться неприступно и холодно – вот как Гилберт держит себя с ним. Это необходимо, если хочешь остаться на новом месте. А Клайд твердо решил остаться и всегда вести себя так, как того требует двоюродный брат.
– Ну, так вот, – продолжал Гилберт, точно желая дополнить мысль Клайда,
– я хотел бы знать одно. Предположим, я назначу вас на это место хотя бы временно. Могу ли я быть уверен, что вы будете помнить о своих обязанностях и что у вас не закружится голова среди такого количества женщин?
– Да, сэр, можете быть уверены, – ответил Клайд: краткое наставление двоюродного брата сильно подействовало на него, хотя, помня о Рите, он был не совсем уверен в своей выдержке.
– Если это не так, вам следует именно сейчас сказать прямо, – настаивал Гилберт. – Вы связаны кровными узами с нашей семьей, и здесь, на фабрике, а тем более в такой должности, вы – представитель семьи. Поэтому ни в коем случае ничто не должно бросать на вас тень. Я хочу, чтобы вы с этого дня тщательно следили за собой, за каждым своим шагом. Даже в мелочах не должно быть ничего такого, что могло бы вызвать нежелательные разговоры на ваш счет. Понимаете?
– Да, сэр, – торжественно ответил Клайд, – я понимаю. Я буду вести себя как следует, или меня уволят.
В эту минуту Клайд всерьез думал, что сумеет выполнить свое обещание. Сотни девушек наверху казались ему сейчас чем-то очень далеким и незначительным.
– Прекрасно! Теперь вот что. Не приступайте сегодня к работе. Отправляйтесь домой и обдумайте хорошенько все, что я вам сказал. И если не передумаете, тогда приходите завтра утром и принимайтесь за работу. С сегодняшнего дня вы будете получать двадцать пять долларов, и я хотел бы, чтобы вы были всегда одеты чиста и прилично и подавали хороший пример другим заведующим отделениями.
Он встал, холодный и надменный; но Клайд, обрадованный тем, что его заработок вдруг повысили и что теперь можно одеваться прилично, был бесконечно благодарен за все своему двоюродному брату и потому искренне хотел сойтись с ним поближе. Конечно, Гилберт суров, холоден и заносчив, а все-таки, видимо, он, как и дядя, не забывает о Клайде, иначе они не перевели бы его на лучшее место, да еще так быстро. Если бы только подружиться с ним, завоевать его симпатию! Вот тогда Клайд мог бы занять действительно великолепное положение, тогда у него появились бы и знакомства и успех в свете.
В отличном настроении, шагая бодро и уверенно, он вышел из огромной фабрики; он строил всевозможные планы на будущее, в частности, твердо решил испытать себя: на что он годен в жизни и в работе? Что бы ни случилось, он будет именно таким, каким явно хотят его видеть дядя и двоюродный брат; с работницами своего отделения он будет равнодушен, холоден и даже суров, если понадобится. И никаких отношений с Диллардом, с Ритой, с кем бы то ни было в этом роде, – во всяком случае, на ближайшее время.
Глава 12
Получать двадцать пять долларов в неделю! Заведовать отделением, где работают двадцать пять девушек! Снова прилично одеваться! Сидеть за служебной конторкой в углу у окна, откуда открывается прекрасный вид на реку! – и, наконец, после двух месяцев тяжелой работы в жалком подвале чувствовать себя довольно значительной особой на этой огромной фабрике. И так как он – родственник Грифитсов и к тому же получил повышение, Уигэм и Лигет время от времени заходят к нему и любезно дают ему советы и указания. И некоторые заведующие других отделений и даже кое-кто из главной конторы – ревизор или агент по рекламе, проходя мимо, задерживаются, чтобы с ним поздороваться. Теперь, когда он достаточно освоился с новой работой, у него есть время осмотреться, узнать кое-что о фабрике в целом, о производственных процессах и снабжении. Он узнал, откуда берется это огромное количество полотна и бумажной ткани; узнал, что этажом выше, в огромном закройном цехе, сотни опытных высокооплачиваемых закройщиков выкраивают из этой ткани воротнички; узнал, что на фабрике есть особое бюро по найму рабочих и служащих, есть свой врач и своя больница, есть в главном здании своя столовая, где могут обедать одни только служащие фабрики, – теперь и Клайд, в качестве начальника отделения, мог бы завтракать здесь, если бы захотел и если бы решился тратить на это деньги. Скоро он узнал также, что в нескольких милях от Ликурга, на берегу реки Могаук, вблизи поселка Вантроуп, находится клуб для служащих ликургских фабрик; членами этого клуба состоят почти все начальники цехов окрестных фабрик, – но, увы, хозяева «Грифитс и Кь» относятся неодобрительно к общению своих служащих со служащими других компаний – и мало кто решается пренебречь их неодобрением. Впрочем, как сказал однажды Лигет, Клайд – член семейства Грифитс – вероятно, мог бы записаться в клуб. Но помня о строгих наставлениях Гилберта и о своих высоких родственных связях, Клайд решил, что самое лучшее – держаться подальше от всех. И вот, неизменно любезный и приветливый с окружающими, он все же оказался теперь гораздо более одиноким, чем мог бы быть при других условиях; избегая Дилларда и ему подобных, он после работы одиноко сидел у себя в комнате, а в субботу и воскресенье вечерами бродил по улицам и бульварам Ликурга или соседних городов. Думая, что это будет приятно его дяде и двоюродному брату и поднимет его в их мнении, он даже начал посещать пресвитерианскую церковь, которую, как он узнал, посещали обычно Грифитсы. Однако он ни разу не встретил их там, потому что с июня до сентября они проводили субботы и воскресенья на Лесном озере, куда обычно перебиралось на лето все высшее общество Ликурга.
В сущности, летом вся светская жизнь в Ликурге замирала. В самом городе в это время не происходило ничего интересного; а несколько раньше, в мае, все было по-другому. Клайд читал в местных газетах, а иногда и наблюдал издали, как развлекаются Грифитсы и их друзья: состоялся выпускной вечер и бал в школе Снедекер, где училась Белла; потом были устроены танцы у Грифитсов: над площадкой перед их домом был натянут полосатый тент, и на деревьях развешаны китайские фонарики. Клайд случайно увидел это, когда вечером, бродя в одиночестве по городу, дошел до их особняка. И снова он с жадным любопытством стал думать о Грифитсах, об их высоком положении и о своем родстве с ними. Но Грифитсы, удобно устроив его на незначительной и нетрудной должности, забыли и думать о нем. Ему теперь неплохо, а когда-нибудь после они, может быть, и пожелают снова его увидеть.
Спустя некоторое время он прочел в ликургской газете «Стар», что 20 июня состоится традиционный праздник цветов и автомобильные состязания между соседними городами (Фондой, Гловерсвилом, Амстердамом и Скенэктеди); в этом году праздник состоится в Ликурге, и это будет, писала «Стар», последнее значительное событие в светской жизни города перед ежегодным переселением на озера и в горы всех тех, кто имеет возможность уехать в такие места. В числе участников состязания, которые должны защищать честь славного города Ликурга, были упомянуты Белла, Бертина, Сондра и, разумеется, Гилберт. Так как этот праздник пришелся на субботу, то Клайд (он был в своем лучшем костюме, но при этом старался остаться незамеченным в толпе зрителей) снова увидел девушку, Пленившую его с первого взгляда. Она плыла в челне на волнах белых роз, держа в руках весло, обвитое желтыми нарциссами, – все это изображало какую-то индейскую легенду, связанную с рекой Могаук. В волосах Сондры, убранных, как у индианки, красовалось желтое перо; она была так хороша, что не только завоевала приз, но и вторично поразила воображение Клайда. Что за счастье принадлежать к такому обществу!
Затем Клайд увидел Гилберта в сопровождении очень красивой девушки: он правил одной из четырех машин, представлявших четыре времени года. Машина Гилберта изображала зиму, и девушка, закутанная в горностаи, стояла среди сплошной массы белых роз, заменявших снег. Следом шла другая машина, где Белла Грифитс олицетворяла весну; задрапированную в прозрачные ткани, ее наполовину скрывал водопад темных фиалок. Эффект был поразительный, и Клайдом овладели сладостные, но и мучительные мечты о любви, юности, любовных приключениях. В конце концов, быть может, напрасно он расстался с Ритой…
А между тем жизнь Клайда шла по-прежнему, только у него теперь было больше времени предаваться своим мыслям. Когда ему повысили жалованье, он прежде всего подумал о том, чтобы найти себе комнату в каком-нибудь частном доме, хотя бы и дальше от фабрики, но на лучшей улице. Переехав от миссис Каппи, он окончательно расстанется с Диллардом. И, кроме того, теперь, когда его повысили в должности, может случиться, что кто-нибудь из приближенных Сэмюэла Грифитса или Гилберта зайдет к нему по делу. Что они скажут, если увидят, в какой комнатушке он живет?
И через десять дней после нового назначения ему удалось благодаря своему звучному имени получить комнату в одном из лучших домов на Джефферсон-авеню – улице, которая шла параллельно Уикиги-авеню на расстоянии всего нескольких кварталов. Дом принадлежал вдове управляющего одной фабрики; ей приходилось сдавать две комнаты, чтобы справиться с расходами по дому, которые превышали ее скромные средства. Миссис Пейтон давно жила в Ликурге, много слышала о Грифитсах и сразу же заметила сходство Клайда с Гилбертом. Очень заинтересованная им и его приятной внешностью, она предложила ему прекрасную комнату всего за пять долларов в неделю, и он тотчас согласился.
Шла своим чередом и его работа на фабрике; но хотя Клайд твердо решил не обращать внимания на подчиненных ему работниц, ему не всегда удавалось сосредоточиться на своих механически однообразных обязанностях и не замечать всех этих девушек, тем более, что некоторые из них были очень хорошенькие. Стояло жаркое лето – конец июня. К двум-трем часам дня на фабрике все уставали от бесконечного однообразия работы, и тогда всех охватывала слабость, какая-то почти чувственная истома. Тут были молодые женщины и девушки всех типов, с самыми характерами и настроениями, и все они, лишенные мужского общества, досуга, каких-либо развлечений, были, в сущности, заперты здесь наедине с Клайдом. Воздух в помещении почти всегда был душный и расслабляющий, а за раскрытыми огромными окнами виднелся Могаук, сверкающий мелкой рябью; берега его зеленым ковром устилала трава, кое-где росли группы тенистых деревьев. Казалось, все говорило о радостях, которые ждут тех, кто бродит по этим берегам. А так как работа была чисто механическая, то девушки могли размышлять о разных приятных вещах; большей частью они думали о себе и о том, что они стали бы делать, если бы не были прикованы к этой работе.
Нередко их живое и пылкое воображение устремлялось на ближайший объект. А кроме Клайда, они здесь почти не видели мужчин; притом в эти летние дни он появлялся в лучшем своем костюме, – и невольно девушки сосредоточивали свое внимание на нем. Их головы были полны фантастических представлений о том, в каких он отношениях с Грифитсами и с подобными им людьми, где и как живет, какими девушками интересуется. В свою очередь, и Клайд, когда его не слишком угнетало воспоминание о наставлениях Гилберта, склонен был помечтать об этих девушках, особенно о некоторых из них, – и это были почти чувственные мечты. Вопреки всем пожеланиям «Компании Грифитс» и несмотря на разрыв с Ритой, а может быть, именно из-за этого, он постепенно заинтересовался тремя работницами. Они были не слишком набожны и нравственны, любили удовольствия и находили Клайда очень красивым. Вот каково было это трио.
Руза Никофорич, американка русского происхождения, рослая чувственная блондинка с влажными темными глазами, вздернутым толстым носом и пухлым подбородком, сильно увлеклась Клайдом. Но он всегда держался так строго, что она даже самой себе не смела признаться в этом увлечении. Клайд, с его гладко причесанными на пробор волосами, в светлой в полоску рубашке, рукава которой он из-за жары засучивал до локтей, казался ей почти сверхъестественно красивым. Она восхищалась его начищенными до блеска коричневыми ботинками, черным кожаным поясом со сверкающей пряжкой, свободно и изящно завязанным галстуком.
Была еще Марта Бордалу, крепкая, живая француженка из Канады, хорошо сложенная, хотя, пожалуй, слишком полная; у нее были медно-рыжие волосы, зеленовато-серые глаза, полные, розовые щеки и маленькие, пухлые руки. Невежественная и распущенная, она была бы в восторге, если бы Клайд пришел к ней хоть на час. При этом, необузданная и хищная по натуре, она ненавидела всех, кого подозревала в нежных чувствах к Клайду, и потому не выносила Рузу Никофорич. Она видела, что Руза пыталась задеть Клайда локтем или прислониться к нему, когда он подходил ближе. Между тем сама она пускала в ход все известные ей уловки: расстегивала блузку так, что видна была грудь, во время работы вздергивала юбку чуть не до колен, до плеч открывала полные, круглые руки, стараясь показать Клайду, что на нее стоит потратить время. Ее лукавые вздохи и томные взгляды, которые она бросала на Клайда, когда тот оказывался поблизости, заставили Рузу однажды воскликнуть: «Вот французская кошка! Станет он смотреть на нее!» Руза так ревновала, что ей ужасно хотелось ударить Марту.
И, наконец, веселая толстуха Флора Брандт, типичная американка из низов, с вульгарным, но миловидным лицом; у нее были черные волосы, влажные черные глаза, затененные густыми ресницами, вздернутый нос, большой чувственный, но красивый рот и крупное, сильное и все же по-своему грациозное тело. Она изо дня в день смотрела на Клайда взглядом, который говорил: «Как! Я не нравлюсь тебе? Да как ты можешь меня не замечать? А ведь многие парни были бы в восторге, если бы им так повезло…»
И, глядя на этих трех работниц, Клайд постепенно стал думать, что они совсем не похожи на других девушек: они проще, не так сдержанны и осторожны, не так связаны условностями в выборе знакомств, – а потому он, пожалуй, мог бы, не опасаясь впоследствии разоблачения с их стороны, позабавиться с одной из них – и даже со всеми тремя по очереди, если его интерес к ним под конец зашел бы так далеко. И все осталось бы в тайне, особенно если заранее дать им понять, что он оказывает им великую милость, удостаивая их хотя бы взглядом. Уж конечно, насколько можно судить по их поведению, они охотно вознаградят его и многое разрешат, и не будут в обиде, если он, чтобы сохранить свое место на фабрике, потом снова перестанет их замечать. Но он дал слово Гилберту Грифитсу и пока не собирался его нарушать. Все это были только мимолетные мысли, возникавшие потому, что Клайд «казался в слишком трудном положении. По натуре он был крайне чувствителен к женской красоте, всегда готов вспыхнуть, увлечься. Нелегко ему было противиться голосу пола. И заигрывания этих девушек порою, конечно, искушали его, особенно в эти жаркие, томительные летние дни, когда ему некуда было пойти и не с кем поговорить. Временами он не мог удержаться, чтобы не подойти к тем девушкам, которые с ним особенно кокетничали, впрочем, встречая их взгляды и замечая плохо замаскированные подчас попытки прикоснуться к нему, он сохранял непринужденный вид и поистине удивительное при его характере напускное равнодушие.
В это время на фабрику поступило очень много заказов, и Уигэм и Лигет посоветовали Клайду взять дополнительно несколько девушек «на пробу»: речь шла о еще не обученных работницах, которые соглашались на очень низкую плату, поскольку, работая сдельно и не освоившись с техникой производства, они были не в состоянии зарабатывать больше. В отдел найма постоянно приходили люди, желавшие получить работу; в период затишья им отказывали или просто вывешивали объявления: «Рабочая сила не нужна».
Так как Клайд все еще был сравнительно новичком в этом деле и ему до сих пор не приходилось кого-либо нанимать или рассчитывать, Уигэм и Лигет решили посылать ему только тех девушек, которых предварительно проверит сам Лигет; Лигету нужны были также добавочные швеи, и когда среди девушек, присланных к нему из отдела найма, он находил подходящих для штамповочной, то направлял их к Клайду на испытание. Лигет заранее объяснил ему установленный для этих случаев порядок: при найме и увольнении временных работниц новеньким, как бы они хорошо ни работали, нельзя давать понять, что ими довольны, пока не выяснится окончательно, на что они способны. Надо держать их в уверенности, что они работают только удовлетворительно, так как иначе из них не получится хороших сдельных работниц, которые постоянно стремились бы достигнуть наилучших результатов. В период, когда фабрика перегружена заказами, можно нанять таким образом сколько угодно девушек, а когда надобность минет, можно так же спокойно их рассчитать, – разве что какая-нибудь из них окажется особенно быстрой и ловкой работницей: такую всегда желательно сохранить на фабрике; для этого можно уволить какую-нибудь работницу похуже или перевести кого-нибудь из постоянных служащих на другую работу, чтобы дать место новому, усердному и энергичному человеку.
В сущности, летом вся светская жизнь в Ликурге замирала. В самом городе в это время не происходило ничего интересного; а несколько раньше, в мае, все было по-другому. Клайд читал в местных газетах, а иногда и наблюдал издали, как развлекаются Грифитсы и их друзья: состоялся выпускной вечер и бал в школе Снедекер, где училась Белла; потом были устроены танцы у Грифитсов: над площадкой перед их домом был натянут полосатый тент, и на деревьях развешаны китайские фонарики. Клайд случайно увидел это, когда вечером, бродя в одиночестве по городу, дошел до их особняка. И снова он с жадным любопытством стал думать о Грифитсах, об их высоком положении и о своем родстве с ними. Но Грифитсы, удобно устроив его на незначительной и нетрудной должности, забыли и думать о нем. Ему теперь неплохо, а когда-нибудь после они, может быть, и пожелают снова его увидеть.
Спустя некоторое время он прочел в ликургской газете «Стар», что 20 июня состоится традиционный праздник цветов и автомобильные состязания между соседними городами (Фондой, Гловерсвилом, Амстердамом и Скенэктеди); в этом году праздник состоится в Ликурге, и это будет, писала «Стар», последнее значительное событие в светской жизни города перед ежегодным переселением на озера и в горы всех тех, кто имеет возможность уехать в такие места. В числе участников состязания, которые должны защищать честь славного города Ликурга, были упомянуты Белла, Бертина, Сондра и, разумеется, Гилберт. Так как этот праздник пришелся на субботу, то Клайд (он был в своем лучшем костюме, но при этом старался остаться незамеченным в толпе зрителей) снова увидел девушку, Пленившую его с первого взгляда. Она плыла в челне на волнах белых роз, держа в руках весло, обвитое желтыми нарциссами, – все это изображало какую-то индейскую легенду, связанную с рекой Могаук. В волосах Сондры, убранных, как у индианки, красовалось желтое перо; она была так хороша, что не только завоевала приз, но и вторично поразила воображение Клайда. Что за счастье принадлежать к такому обществу!
Затем Клайд увидел Гилберта в сопровождении очень красивой девушки: он правил одной из четырех машин, представлявших четыре времени года. Машина Гилберта изображала зиму, и девушка, закутанная в горностаи, стояла среди сплошной массы белых роз, заменявших снег. Следом шла другая машина, где Белла Грифитс олицетворяла весну; задрапированную в прозрачные ткани, ее наполовину скрывал водопад темных фиалок. Эффект был поразительный, и Клайдом овладели сладостные, но и мучительные мечты о любви, юности, любовных приключениях. В конце концов, быть может, напрасно он расстался с Ритой…
А между тем жизнь Клайда шла по-прежнему, только у него теперь было больше времени предаваться своим мыслям. Когда ему повысили жалованье, он прежде всего подумал о том, чтобы найти себе комнату в каком-нибудь частном доме, хотя бы и дальше от фабрики, но на лучшей улице. Переехав от миссис Каппи, он окончательно расстанется с Диллардом. И, кроме того, теперь, когда его повысили в должности, может случиться, что кто-нибудь из приближенных Сэмюэла Грифитса или Гилберта зайдет к нему по делу. Что они скажут, если увидят, в какой комнатушке он живет?
И через десять дней после нового назначения ему удалось благодаря своему звучному имени получить комнату в одном из лучших домов на Джефферсон-авеню – улице, которая шла параллельно Уикиги-авеню на расстоянии всего нескольких кварталов. Дом принадлежал вдове управляющего одной фабрики; ей приходилось сдавать две комнаты, чтобы справиться с расходами по дому, которые превышали ее скромные средства. Миссис Пейтон давно жила в Ликурге, много слышала о Грифитсах и сразу же заметила сходство Клайда с Гилбертом. Очень заинтересованная им и его приятной внешностью, она предложила ему прекрасную комнату всего за пять долларов в неделю, и он тотчас согласился.
Шла своим чередом и его работа на фабрике; но хотя Клайд твердо решил не обращать внимания на подчиненных ему работниц, ему не всегда удавалось сосредоточиться на своих механически однообразных обязанностях и не замечать всех этих девушек, тем более, что некоторые из них были очень хорошенькие. Стояло жаркое лето – конец июня. К двум-трем часам дня на фабрике все уставали от бесконечного однообразия работы, и тогда всех охватывала слабость, какая-то почти чувственная истома. Тут были молодые женщины и девушки всех типов, с самыми характерами и настроениями, и все они, лишенные мужского общества, досуга, каких-либо развлечений, были, в сущности, заперты здесь наедине с Клайдом. Воздух в помещении почти всегда был душный и расслабляющий, а за раскрытыми огромными окнами виднелся Могаук, сверкающий мелкой рябью; берега его зеленым ковром устилала трава, кое-где росли группы тенистых деревьев. Казалось, все говорило о радостях, которые ждут тех, кто бродит по этим берегам. А так как работа была чисто механическая, то девушки могли размышлять о разных приятных вещах; большей частью они думали о себе и о том, что они стали бы делать, если бы не были прикованы к этой работе.
Нередко их живое и пылкое воображение устремлялось на ближайший объект. А кроме Клайда, они здесь почти не видели мужчин; притом в эти летние дни он появлялся в лучшем своем костюме, – и невольно девушки сосредоточивали свое внимание на нем. Их головы были полны фантастических представлений о том, в каких он отношениях с Грифитсами и с подобными им людьми, где и как живет, какими девушками интересуется. В свою очередь, и Клайд, когда его не слишком угнетало воспоминание о наставлениях Гилберта, склонен был помечтать об этих девушках, особенно о некоторых из них, – и это были почти чувственные мечты. Вопреки всем пожеланиям «Компании Грифитс» и несмотря на разрыв с Ритой, а может быть, именно из-за этого, он постепенно заинтересовался тремя работницами. Они были не слишком набожны и нравственны, любили удовольствия и находили Клайда очень красивым. Вот каково было это трио.
Руза Никофорич, американка русского происхождения, рослая чувственная блондинка с влажными темными глазами, вздернутым толстым носом и пухлым подбородком, сильно увлеклась Клайдом. Но он всегда держался так строго, что она даже самой себе не смела признаться в этом увлечении. Клайд, с его гладко причесанными на пробор волосами, в светлой в полоску рубашке, рукава которой он из-за жары засучивал до локтей, казался ей почти сверхъестественно красивым. Она восхищалась его начищенными до блеска коричневыми ботинками, черным кожаным поясом со сверкающей пряжкой, свободно и изящно завязанным галстуком.
Была еще Марта Бордалу, крепкая, живая француженка из Канады, хорошо сложенная, хотя, пожалуй, слишком полная; у нее были медно-рыжие волосы, зеленовато-серые глаза, полные, розовые щеки и маленькие, пухлые руки. Невежественная и распущенная, она была бы в восторге, если бы Клайд пришел к ней хоть на час. При этом, необузданная и хищная по натуре, она ненавидела всех, кого подозревала в нежных чувствах к Клайду, и потому не выносила Рузу Никофорич. Она видела, что Руза пыталась задеть Клайда локтем или прислониться к нему, когда он подходил ближе. Между тем сама она пускала в ход все известные ей уловки: расстегивала блузку так, что видна была грудь, во время работы вздергивала юбку чуть не до колен, до плеч открывала полные, круглые руки, стараясь показать Клайду, что на нее стоит потратить время. Ее лукавые вздохи и томные взгляды, которые она бросала на Клайда, когда тот оказывался поблизости, заставили Рузу однажды воскликнуть: «Вот французская кошка! Станет он смотреть на нее!» Руза так ревновала, что ей ужасно хотелось ударить Марту.
И, наконец, веселая толстуха Флора Брандт, типичная американка из низов, с вульгарным, но миловидным лицом; у нее были черные волосы, влажные черные глаза, затененные густыми ресницами, вздернутый нос, большой чувственный, но красивый рот и крупное, сильное и все же по-своему грациозное тело. Она изо дня в день смотрела на Клайда взглядом, который говорил: «Как! Я не нравлюсь тебе? Да как ты можешь меня не замечать? А ведь многие парни были бы в восторге, если бы им так повезло…»
И, глядя на этих трех работниц, Клайд постепенно стал думать, что они совсем не похожи на других девушек: они проще, не так сдержанны и осторожны, не так связаны условностями в выборе знакомств, – а потому он, пожалуй, мог бы, не опасаясь впоследствии разоблачения с их стороны, позабавиться с одной из них – и даже со всеми тремя по очереди, если его интерес к ним под конец зашел бы так далеко. И все осталось бы в тайне, особенно если заранее дать им понять, что он оказывает им великую милость, удостаивая их хотя бы взглядом. Уж конечно, насколько можно судить по их поведению, они охотно вознаградят его и многое разрешат, и не будут в обиде, если он, чтобы сохранить свое место на фабрике, потом снова перестанет их замечать. Но он дал слово Гилберту Грифитсу и пока не собирался его нарушать. Все это были только мимолетные мысли, возникавшие потому, что Клайд «казался в слишком трудном положении. По натуре он был крайне чувствителен к женской красоте, всегда готов вспыхнуть, увлечься. Нелегко ему было противиться голосу пола. И заигрывания этих девушек порою, конечно, искушали его, особенно в эти жаркие, томительные летние дни, когда ему некуда было пойти и не с кем поговорить. Временами он не мог удержаться, чтобы не подойти к тем девушкам, которые с ним особенно кокетничали, впрочем, встречая их взгляды и замечая плохо замаскированные подчас попытки прикоснуться к нему, он сохранял непринужденный вид и поистине удивительное при его характере напускное равнодушие.
В это время на фабрику поступило очень много заказов, и Уигэм и Лигет посоветовали Клайду взять дополнительно несколько девушек «на пробу»: речь шла о еще не обученных работницах, которые соглашались на очень низкую плату, поскольку, работая сдельно и не освоившись с техникой производства, они были не в состоянии зарабатывать больше. В отдел найма постоянно приходили люди, желавшие получить работу; в период затишья им отказывали или просто вывешивали объявления: «Рабочая сила не нужна».
Так как Клайд все еще был сравнительно новичком в этом деле и ему до сих пор не приходилось кого-либо нанимать или рассчитывать, Уигэм и Лигет решили посылать ему только тех девушек, которых предварительно проверит сам Лигет; Лигету нужны были также добавочные швеи, и когда среди девушек, присланных к нему из отдела найма, он находил подходящих для штамповочной, то направлял их к Клайду на испытание. Лигет заранее объяснил ему установленный для этих случаев порядок: при найме и увольнении временных работниц новеньким, как бы они хорошо ни работали, нельзя давать понять, что ими довольны, пока не выяснится окончательно, на что они способны. Надо держать их в уверенности, что они работают только удовлетворительно, так как иначе из них не получится хороших сдельных работниц, которые постоянно стремились бы достигнуть наилучших результатов. В период, когда фабрика перегружена заказами, можно нанять таким образом сколько угодно девушек, а когда надобность минет, можно так же спокойно их рассчитать, – разве что какая-нибудь из них окажется особенно быстрой и ловкой работницей: такую всегда желательно сохранить на фабрике; для этого можно уволить какую-нибудь работницу похуже или перевести кого-нибудь из постоянных служащих на другую работу, чтобы дать место новому, усердному и энергичному человеку.