Драйзер Теодор. Американская трагедия. (Часть 2)

   – Нет, сэр.
   – Были у вас с нею до ее переезда какие-нибудь разговоры о том, какую именно комнату ей следует снять – с каким входом и выходом, насколько уединенную и прочее?
   – Нет, сэр, я никогда с ней об этом не говорил.
   – И никогда не настаивали, к примеру, чтобы она сняла такую комнату, куда вы могли бы проскользнуть и откуда могли бы выйти ночью или днем, никому не попадаясь на глаза?
   – Никогда. И, кроме того, в этот дом очень трудно было войти и очень трудно выйти незаметно.
   – Почему же?
   – Потому что дверь ее комнаты была рядом с Парадной дверью, через которую все входили и выходили, и каждый мог заметить чужого человека. (Этот ответ тоже был заучен наизусть.)
   – Но вы ведь все-таки пробирались в дом потихоньку?
   – Да, сэр… то есть, видите ли, мы оба с самого начала решили, что, чем меньше нас будут видеть вместе где бы то ни было, тем лучше.
   – Из-за того фабричного правила?
   – Да, сэр, из-за того правила.
   За этим последовал рассказ о различных затруднениях с Робертой, причиной которых было появление в его жизни мисс X.
   – Теперь, Клайд нам придется поговорить немного о мисс X. По договоренности между защитой и обвинением, – основания для этого вам, господа присяжные, разумеется, понятны, – мы можем лишь слегка затронуть эту тему, поскольку речь идет о совершенно ни в чем не повинной особе, чье настоящее имя нет никакой надобности здесь называть. Но некоторых фактов придется коснуться, хотя мы будем обращаться с ними возможно деликатнее – столько же ради той, что жива и ни в чем не виновата, сколько и ради покойной. И я уверен, что мисс Олден согласилась бы с этим, будь она жива. Так вот, относительно мисс X, – продолжал Джефсон, обернувшись к Клайду. – Обе стороны уже признали, что вы познакомились с нею в Ликурге примерно в ноябре или декабре прошлого года. Верно это?
   – Да, сэр, это верно, – грустно ответил Клайд.
   – И вы тотчас безумно влюбились в нее?
   – Да, сэр. Это правда.
   – Она богата?
   – Да, сэр.
   – Красива? Это, я полагаю, признано всеми, – прибавил Джефсон, обращаясь к суду в целом и вовсе не ожидая ответа Клайда, но тот, в совершенстве вымуштрованный, все же ответил:
   – Да, сэр.
   – В то время, когда вы впервые встретились с мисс X, вы двое – вы и мисс Олден, хочу я сказать, – уже вступили в незаконную связь, о которой шла речь?
   – Да, сэр.
   – Тогда, принимая все это во внимание… нет, вот что, одну минуту, я сперва хочу спросить вас о другом… дайте сообразить… Скажите, когда вы встретились с мисс X, вы все еще любили Роберту Олден?
   – Да, сэр, я любил ее.
   – До этого времени вы никогда не чувствовали, что она становится вам в тягость?
   – Нет, сэр.
   – Ее любовь и дружба были вам так же дороги и отрадны, как и прежде?
   – Да, сэр?
   Говоря это, Клайд вспоминал прошлое, и ему казалось, что он сказал чистую правду. Да, правда, как раз перед встречей с Сондрой он действительно был очень спокоен и счастлив с Робертой.
   – А скажите, до встречи с мисс Х были у вас с мисс Олден какие-нибудь планы на будущее? Вы же, наверно, задумывались над этим, – так?
   – Н-не совсем (и Клайд нервно облизнул пересохшие от волнения губы)… Видите ли, я вообще ничего не обдумывал заранее, то есть ничего плохого для Роберты… И она, конечно, тоже ничего такого не думала. Просто нас с самого начала несло по течению. Наверно, так вышло потому, что мы были очень одиноки. У нее в Ликурге никого не было, у меня тоже. И тут еще это правило, – из-за него я нигде не мог бывать с нею… а уж когда мы сблизились, так все и пошло само собой, и мы не очень задумывались над этим – ни она, ни я.
   – Вы просто плыли по течению, потому что пока с вами ничего не случилось и вы не думали, что может случиться? Так?
   – Нет, сэр. То есть да, сэр. Так оно и было. – Клайд ужасно старался безукоризненно повторить эти много раз прорепетированные и очень важные ответы.
   – Но должны же вы были о чем-то думать, кто-нибудь один или вы оба. Ведь вам был двадцать один год, а ей двадцать три.
   – Да, сэр. Мне кажется, мы… кажется, я думал иногда.
   – Что же именно вы думали? Не припомните?
   – По-моему, да, сэр, я помню. То есть я знаю точно, я иногда думал, что если все пойдет хорошо и я начну побольше зарабатывать, а она найдет работу в другом месте, то я смогу всюду бывать с ней открыто, а после, если мы с ней будем все так же любить друг друга, можно будет и пожениться.
   – Вы в самом деле думали тогда, что женитесь на ней?
   – Да, сэр. Определенно думал – именно так, как я сказал.
   – Но это было до того, как вы встретили мисс X?
   – Да, сэр, это было раньше.
   («Здорово сделано!» – язвительно заметил Мейсон на ухо сенатору Редмонду.
   «Великолепный спектакль», – театральным шепотом ответил Редмонд.)
   – А говорили вы ей на этот счет что-нибудь определенное? – продолжал Джефсон.
   – Нет, сэр, не помню… Как будто ничего определенного не говорил.
   – Что-нибудь одно – либо говорили, либо нет. Что же именно?
   – Да, право же, ни то, ни другое. Я часто говорил, что люблю ее и хочу, чтобы мы всегда были вместе, и надеюсь, что она никогда меня не оставит.
   – Но вы не говорили, что хотите на ней жениться?
   – Нет, сэр, что хочу жениться, не говорил.
   – Так, так, хорошо… А она? Что она говорила?
   – Что она никогда меня не оставит, – с усилием, несмело ответил Клайд, вспоминая последний крик Роберты и ее последний взгляд. И, достав из кармана платок, он принялся вытирать лицо и ладони, покрытые холодным потом.
   («Отличная постановка!» – с издевкой пробормотал Мейсон.
   «Неглупо, неглупо!» – небрежно заметил Редмонд.)
   – Но скажите, – ровным тоном невозмутимо продолжал Джефсон, – если у вас было такое чувство к мисс Олден, как же вы могли так быстро изменить свое отношение к ней после встречи с мисс X? Разве вы так непостоянны, что ваши мысли и чувства меняются с каждым днем?
   – Ну, об этом я раньше никогда не думал… Нет, сэр, я не такой!
   – А до того, как вы познакомились с мисс Олден, вам случалось когда-нибудь серьезно любить?
   – Нет, сэр.
   – Но считали ли вы, что ваши отношения с мисс Олден серьезны и прочны,
   – что это настоящая любовь, – пока не встретились с мисс X?
   – Да, сэр, я так и считал.
   – А потом, после этой встречи?
   – Ну, потом… потом уже все стало по-другому.
   – Вы хотите сказать, что после того, как вы раз или два увидели мисс X, мисс Олден стала вам совершенно безразлична?
   И тут Клайда осенило:
   – Нет, сэр, не то. Не совсем так, – поспешно и решительно возразил он.
   – Я продолжал любить ее… даже очень, правда! Но я и опомниться не успел, как совсем потерял голову из-за… из-за… мисс… мисс…
   – Ну да, из-за этой мисс X. Это мы знаем. Вы безумно и безрассудно влюбились в нее – так?
   – Да, сэр.
   – И дальше что?
   – Дальше… ну… я уже просто не мог относиться к мисс Олден, как раньше.
   При этих словах лоб и щеки Клайда снова стали влажны.
   – Понятно! Понятно! – громко и подчеркнуто, чтобы произвести впечатление на присяжных и публику, заявил Джефсон: – Сказка Шехерезады – чаровница и очарованный.
   – Я не понимаю, что вы говорите, – растерянно сказал Клайд.
   – Я говорю о колдовстве, мой друг, о том, что человек подвластен чарам красоты, любви, богатства – всего, чего мы подчас так жаждем и не можем достичь, – такова чаще всего любовь в нашем мире.
   – Да, сэр, – простодушно согласился Клайд, справедливо заключив, что Джефсон просто-напросто хотел блеснуть красноречием.
   – Но вот что я хочу знать. Если вы так любили мисс Олден, как говорите, и добились таких отношений с нею, которые следовало освятить браком, как же вы настолько не чувствовали своих обязательств, своего долга перед нею, что у вас могла явиться мысль бросить ее ради мисс X? Как это произошло, хотел бы я знать, – и я уверен, что это интересует также и господ присяжных. Где было ваше чувство благодарности? И чувство нравственного долга? Может быть, вы скажете, что у вас нет ни того, ни другого? Мы хотим это знать.
   Поистине, это был допрос с пристрастием – нападение на собственного свидетеля. Но Джефсон говорил только то, что был вправе сказать, и Мейсон не вмешался.
   – Но я…
   Клайд смутился и запнулся, как будто его не научили заранее, что нужно ответить: казалось, он мысленно ищет какого-нибудь вразумительного объяснения. Да так и было в действительности, потому что, хоть он и зазубрил ответ, но, услышав этот вопрос на суде и вновь оказавшись лицом к лицу с проблемой, которая так смущала и мучила его в Ликурге, он не сразу вспомнил, чему его учили… Он мялся, поеживаясь, и наконец произнес:
   – Видите ли, сэр, я как-то почти не думал об этом. Я не мог думать с тех пор, как увидел ее. Я иногда пробовал, но у меня ничего не выходило. Я чувствовал, что одна она нужна мне, а не мисс Олден. Я знал, что это нехорошо… да, конечно… и мне было очень жалко Роберту… Но все равно, я просто ничего не мог поделать. Я мог думать только о мисс Х и не мог относиться к Роберте по-старому, сколько ни старался.
   – Вы хотите сказать, что вас из-за этого ничуть не мучила совесть?
   – Мучила, сэр, – отвечал Клайд. – Я знал, что поступаю нехорошо, и очень огорчался за нее и за себя; но все равно, я не мог иначе. (Он повторял слова, написанные для него Джефсоном; впрочем, прочитав их впервые, он почувствовал, что все это чистая правда: он и в самом деле тогда испытывал известные угрызения совести.)
   – Что же дальше?
   – Потом она стала жаловаться, что я бываю у нее не так часто, как раньше.
   – Иными словами, вы стали пренебрегать ею?
   – Да, сэр, отчасти… но не совсем… нет, сэр.
   – Ну, хорошо, а как вы поступили, когда поняли, что так сильно увлеклись этой мисс X? Сказали мисс Олден, что больше не любите ее, а любите другую?
   – Нет, тогда не сказал.
   – Почему? Может быть, по-вашему, честно и порядочно говорить сразу двум девушкам, что вы их любите?
   – Нет, сэр, но ведь это было не совсем так. Видите ли, тогда я только что познакомился с мисс Х и еще ничего ей не говорил. Она бы не позволила. Но все-таки я тогда уже знал, что не могу больше любить мисс Олден.
   – Но ведь у мисс Олден были на вас известные права? Уже одно это должно было бы помешать вам ухаживать за другой девушкой – вы этого не понимали?
   – Понимал, сэр.
   – Тогда почему же вы это делали?
   – Я не мог устоять перед ней.
   – Вы говорите о мисс X?
   – Да, сэр.
   – Стало быть, вы бегали за ней до тех пор, пока не заставили ее полюбить вас?
   – Нет, сэр, это было совсем не так.
   – А как же?
   – Просто я встречался с нею то тут, то там и стал по ней с ума сходить.
   – Понятно. Но все же вы не пошли к мисс Олден и не сказали, что больше не можете относиться к ней по-старому?
   – Нет, сэр. Тогда не сказал.
   – Почему же?
   – Я думал, что она огорчится, – я не хотел, чтобы ей было больно.
   – Так, понятно. Стало быть, у вас не хватало эмоционального и умственного мужества для того, чтобы сказать ей правду?
   – Я не разбираюсь в эмоциональном и умственном мужестве, – отвечал Клайд, несколько задетый и уязвленный таким определением, – просто я очень ее жалел. Она часто плакала, и я не решался сказать ей правду.
   – Понятно. Что ж, пусть будет так. Но я хочу спросить вот о чем. Ваши отношения с мисс Олден оставались столь же близкими и после того, как вы поняли, что больше не любите ее?
   – Н-нет, сэр… во всяком случае, недолго, – пристыженно пробормотал Клайд.
   Он думал, что все в зале суда слышат его… и мать, и Сондра, и все люди по всей Америке узнают из газет, что он ответил! Когда несколько месяцев назад Джефсон впервые показал ему эти вопросы, Клайд спросил, зачем они нужны, и Джефсон ответил: «Для воспитательного воздействия. Чем неожиданнее и чем сильнее мы поразим присяжных кое-какими жизненными фактами, тем легче добьемся, чтобы они сколько-нибудь здраво поняли, в чем заключалась стоявшая перед вами задача. Но вы не очень беспокойтесь об этом. Когда настанет время, вы просто отвечайте на вопросы, а остальное предоставьте нам. Мы знаем, что делаем». И теперь Клайд продолжал:
   – Видите ли, после встречи с мисс Х я больше не мог относиться к Роберте, как прежде, и поэтому старался поменьше видеться с нею. Но, во всяком случае, очень скоро после этого она… попала в беду… ну, и тогда…
   – Понятно. А когда примерно это случилось?
   – В конце января.
   – Ну, и что же? Когда это случилось, вы не почувствовали, что при таких обстоятельствах ваш долг – жениться на ней?
   – Но… нет, в тех условиях нет… то есть, я хочу сказать, если бы мне удалось ее выручить.
   – А почему, собственно, нет? И что значит «в тех условиях»?
   – Видите ли… все было, как я вам говорил. Я больше не любил ее, и ведь я не обещал ей жениться, – она это знала. Поэтому я думал, что будет более или менее правильно, если я помогу ей от этого избавиться, а потом скажу, что больше не люблю ее.
   – А все-таки вы не сумели ей помочь?
   – Нет, сэр. Но я старался.
   – Вы обращались к аптекарю, который давал здесь показания?
   – Да, сэр.
   – И к кому-нибудь еще?
   – Да, сэр, я обошел семь аптек, пока наконец достал хоть что-то.
   – Но то, что вы достали, не помогло?
   – Нет, сэр.
   – Молодой торговец галантереей показал, что вы обращались к нему, – было это?
   – Да, сэр.
   – И он указал вам какого-нибудь врача?
   – Д-да… но… я не хотел бы называть его.
   – Ладно, можете не называть. Но вы послали мисс Олден к врачу?
   – Да, сэр.
   – Она пошла одна или вы ее сопровождали?
   – Я проводил ее… то есть только до дверей.
   – Почему только до дверей?
   – Потому что… мы обсудили это и решили – и она и я, – что так, пожалуй, будет лучше. У меня тогда было мало денег. Я думал, что, может быть, доктор поможет ей за меньшую плату, если она придет одна, а не вдвоем со мной.
   («Черт побери, а ведь он крадет мои громы и молнии! – подумал тут Мейсон. – Он перехватил большую часть вопросов, которыми я рассчитывал запутать Грифитса». – И он встревоженно выпрямился. Бэрлей, Редмонд, Эрл Ньюком – все теперь ясно поняли замысел Джефсона.)
   – Понятно. А может быть, дело было еще и в том, что вы боялись, как бы о ваших с нею отношениях не прослышали ваш дядя или мисс X?
   – О да, я… то есть мы оба думали и говорили об этом. Она понимала, в каком я положении.
   – Но о мисс Х речи не было?
   – Нет, не было.
   – Почему?
   – Потому что… Я думал, что как раз тогда не следовало ей об этом говорить. Она бы слишком расстроилась. Я хотел подождать, пока у нее все уладится.
   – А тогда сказать ей все и оставить ее, – вы это имеете в виду?
   – Да… если бы я чувствовал, что не могу относиться к ней по-старому… Да, сэр.
   – Но не тогда, когда она была в таком положении?
   – Нет, сэр, тогда нет. Но, видите ли, в то время я еще надеялся, что помогу ей от этого избавиться.
   – Понятно. И ее положение не повлияло на ваше отношение к ней? Не вызвало у вас желания отказаться от мисс Х и жениться на мисс Олден и таким образом все исправить?
   – Нет, сэр… тогда нет… то есть не в тот раз.
   – Что значит «не в тот раз»?
   – То есть я стал думать об этом позже, как я вам говорил… но не тогда… Это было после… когда мы поехали к Адирондакским горам.
   – А почему не тогда?
   – Я уже сказал, почему. Я совсем потерял голову из-за мисс Х и больше ни о чем не мог думать.
   – Вы даже тогда не могли изменить свое отношение к мисс Олден?
   – Нет, сэр. Мне было очень жаль ее, но я не мог иначе.
   – Понятно. Ну, пока оставим это. Потом я еще вернусь к этому вопросу. Сейчас я хотел бы, чтобы вы, если можете, постарались объяснить присяжным, что же именно так привлекло вас в мисс X, отчего она вам нравилась настолько больше мисс Олден? Что именно, какие особенности ее поведения, внешности, характера или положения в обществе до такой степени вас прельщали? Вы-то сами это понимаете?
   И Белнеп и Джефсон на разные лады и по разным психологическим, юридическим и личным причинам не раз прежде задавали Клайду этот вопрос и получали самые разные ответы. Вначале он вообще не хотел говорить о Сондре, опасаясь, что любые его слова будут подхвачены и повторены на суде и в газетах с упоминанием ее имени. Потом, поскольку все газеты замалчивали ее настоящее имя, стало ясно, что ей не угрожает публичный скандал, и тогда он позволил себе говорить о ней несколько свободнее. Но здесь, на суде, он снова стал осторожен и замкнут.
   – Ну, это трудно объяснить… По-моему, она красавица, гораздо красивее Роберты. Но не только в этом дело. Она совсем не такая, как все, кого я знал раньше… гораздо самостоятельнее… и все с таким вниманием относились ко всему, что она делала и говорила. Мне кажется, она знает гораздо больше, чем все мои прежние знакомые. И она ужасно хорошо одевается и очень богата, и принадлежит к лучшему обществу, и газеты часто пишут о ней и помещают ее портреты. Когда я ее не видел, я каждый день читал о ней в газетах, и мне казалось, что она все время со мной. И потом, она очень смелая, не такая простая и доверчивая, как мисс Олден… сперва я даже не мог поверить, что она стала мною интересоваться. А под конец я больше ни о ком и ни о чем не мог думать, и о Роберте тоже. Я просто не мог, – ведь мисс Х все время была передо мной.
   – Да, на мой взгляд, вы поистине были влюблены, прямо загипнотизированы, – ввернул Джефсон в виде обобщения, уголком глаза наблюдая за присяжными. – Типичная картина помешательства от любви, – яснее, по-моему, некуда.
   Но и публика и присяжные выслушали его замечание с неподвижными, каменными лицами.
   И сразу после этого пришлось окунуться в быстрые, мутные воды предполагаемого злостного умысла, ибо все остальное было лишь вступлением.
   – Итак, Клайд, что же случилось потом? Расскажите нам подробно все, что помните. Ничего не смягчайте, не старайтесь казаться ни лучше, ни хуже, чем вы были на самом деле. Она мертва – и вы тоже умрете, если эти двенадцать джентльменов под конец придут к такому решению. (От этих слов точно ледяной холод пронизал и Клайда и всех, кто находился в зале суда.) Но ради вашего же душевного спокойствия вам лучше говорить правду. (Тут Джефсон подумал о Мейсоне: пусть попробует отбить такой удар!)
   – Да, сэр, – просто сказал Клайд.
   – Стало быть, она попала в беду, и вы не сумели ей помочь. Ну, а потом? Что вы тогда сделали? Как поступили? Да, кстати, какое жалованье вы получали в то время?
   – Двадцать пять долларов в неделю, – признался Клайд.
   – Других источников дохода не имели?
   – Простите, я не понял.
   – Были у вас тогда какие-либо другие источники откуда вы могли бы так или иначе достать денег?
   – Нет, сэр.
   – Сколько вам стоила комната?
   – Семь долларов в неделю.
   – А стол?
   – Долларов пять-шесть.
   – Были еще какие-нибудь расходы?
   – Да, сэр: на одежду и на стирку.
   – Должно быть, вам приходилось также участвовать в расходах, связанных со всякими светскими развлечениями?
   – Протестую, это наводящий вопрос! – выкрикнул Мейсон.
   – Протест принят, – заявил судья Оберуолцер.
   – Можете вы припомнить еще какие-нибудь расходы?
   – Да, на трамвай, на поездки по железной дороге. И потом – я должен был вносить свою долю, когда участвовал во всяких развлечениях.
   – Вот именно! – в ярости крикнул Мейсон. – Я считаю, что хватит вам подсказывать этому попугаю!
   – А я считаю, что почтеннейшему прокурору незачем путаться не в свое дело, – фыркнул Джефсон, отбиваясь и за себя и за Клайда. Ему хотелось сломить страх Клайда перед Мейсоном. – Я допрашиваю подсудимого, а что касается попугаев, то мы за последнее время видели их тут сколько угодно, и натасканы они были, как самые отъявленные школьные зубрилы.
   – Это злостная клевета! – завопил Мейсон. – Я протестую и требую извинения!
   – Ваша честь, извинение должно быть принесено мне и моему подзащитному, и оно будет быстро получено, если только ваша честь соизволит объявить перерыв на несколько минут. – И, решительно подступив к Мейсону, Джефсон прибавил: – Я сумею добиться извинения и без помощи суда.
   Мейсон сжал кулаки, готовясь отразить нападение. Блюстители порядка в зале суда, стенографисты, газетчики и даже клерк поспешно окружили обоих юристов и схватили их за руки, пока судья Оберуолцер неистово стучал по столу своим молотком.
   – Джентльмены! Джентльмены! Вы оба проявляете неуважение к суду! Немедленно извинитесь перед судом и друг перед другом, иначе я объявлю процесс недействительным, подвергну вас десятидневному аресту и оштрафую на пятьсот долларов каждого.
   Говоря это, судья со своего возвышения сурово поглядел на обоих. И тотчас Джефсон ответил самым учтивым и вкрадчивым тоном:
   – Если так, ваша честь, я приношу свои извинения вам, господину прокурору и господам присяжным. Нападки прокурора на обвиняемого показались мне слишком несправедливыми и неуместными, вот и все.
   – Не следует обращать на это внимание, – заметил Оберуолцер.
   – Если так, ваша честь, я приношу свои извинения вам и господину защитнику. Может быть, я немного погорячился. Да и подсудимому тоже, – насмешливо прибавил Мейсон, взглянув сначала в гневные и непреклонные глаза судьи Оберуолцера, а затем в глаза Клайда, который сразу вздрогнул и отвернулся.
   – Продолжайте, – сердито проворчал Оберуолцер.
   – Итак, Клайд, – вновь начал Джефсон так спокойно, словно вызвать всю эту бурю значило для него не больше, чем чиркнуть спичкой, – вы сказали, что ваше жалованье составляло двадцать пять долларов в неделю и что у вас были всевозможные расходы. И вы не сумели к тому времени отложить немного на черный день?
   – Нет, сэр… очень немного… почти что ничего.
   – Так. Ну, а если бы врач, к которому обратилась мисс Олден, согласился помочь ей за вознаграждение, скажем, в сто долларов, – вы могли бы заплатить столько?
   – Нет, сэр… то есть не сразу.
   – Вам неизвестно, были ли у нее какие-нибудь свои деньги?
   – Насколько я знаю, не было, сэр.
   – Тогда как же вы рассчитывали ей помочь?
   – Видите ли, я думал, что если она или я найдем доктора и он согласится ждать, я, может быть, сумею, откладывая понемногу, расплатиться с ним в рассрочку.
   – Понятно. И вы искренне хотели так сделать?
   – Да, сэр, конечно.
   – И вы говорили ей об этом?
   – Да, сэр. Она это знала.
   – Но ни вам, ни ей не удалось найти врача, который помог бы ей, – а что дальше? Что вы тогда сделали?
   – Тогда она захотела, чтобы я на ней женился.
   – Немедленно?
   – Да, сэр, немедленно.
   – Что же вы на это ответили?
   – Я сказал ей, что никак не могу сразу жениться. У меня не было для этого денег. И, кроме того, если бы мы поженились и никуда не уехали, по крайней мере, до тех пор, пока не родится ребенок, все вышло бы наружу и я потерял бы место. Да и она тоже.
   – Почему же?
   – А мои родственники? Мне кажется, они не захотели бы оставить меня на фабрике, да и ее тоже.
   – Понятно. Они сочли бы, что вы оба не годитесь для этой работы.
   – Во всяком случае, так я думал, – ответил Клайд.
   – А дальше что?
   – Видите ли, сэр, если бы я и хотел уехать с нею и обвенчаться, у меня не было для этого денег и у нее тоже. Мне пришлось бы сперва отказаться от своего места и подыскать где-нибудь другое, а уж потом она могла бы приехать ко мне. Кроме того, я знал, что нигде не смогу зарабатывать столько, сколько здесь.
   – А служба в отеле? Вы не могли вернуться к этому делу?
   – Да, пожалуй… если бы у меня были какие-нибудь рекомендации. Но я не хотел к этому возвращаться.
   – Почему же?
   – Мне не хотелось больше этим заниматься… не нравился такой образ жизни.
   – Но не хотите же вы сказать, что вы вообще не желали ничего делать? Разве таковы были ваши намерения?
   – Нет, сэр! Вовсе, нет. Я ей сразу сказал, что если она уедет на время
   – до рождения ребенка – и даст мне возможность остаться в Ликурге, то я постараюсь жить скромнее и буду посылать ей все, что сумею сэкономить, пока она не сможет опять зарабатывать сама.
   – Но вы не думали с нею обвенчаться?
   – Нет, сэр, тогда я просто не в силах был венчаться.
   – Что она вам на это сказала?
   – Она не согласилась. Она сказала, что не может и не хочет оставаться в таком положении и что я должен с нею обвенчаться.
   – Понятно. Тут же, сразу?
   – Ну, да… во всяком случае, поскорее. Обождать немного она соглашалась, но уехать – ни за что, если только я не женюсь на ней.
   – Вы ей сказали, что больше не любите ее?
   – Да, почти… да, сэр.
   – Что значит «почти»?
   – Я сказал, что… что не хочу жениться. И потом, она знала, что я уже не люблю ее. Она сама это говорила.
   – Она вам говорила? В то время?
   – Да, сэр, сколько раз.
   – Что ж, верно. Это было и во всех ее письмах, которые нам здесь читали. Но что вы сделали, когда она так решительно отказалась уехать?
   – Я не знал, что делать… Но я думал, может быть, я уговорю ее поехать на время домой, а сам постараюсь скопить денег и… может быть… когда она будет дома… и поймет, что я очень не хочу на ней жениться… (Клайд запнулся и умолк. Тяжело было так лгать).
   – Так, продолжайте. И помните: правда, как бы вы ее ни стыдились, всегда лучше лжи.
   – Я думал, может быть, когда она еще больше испугается и станет не такой несговорчивой…
   – А сами вы не боялись?
   – Да, сэр, боялся.
   – Ладно, продолжайте.
   – Так вот… я думал… может быть, если я предложу ей все деньги, сколько сумею до тех пор собрать… понимаете ли, я хотел попробовать еще и занять у кого-нибудь… тогда, может быть, она согласится уехать и не заставит меня венчаться с ней… просто поселится где-нибудь в другом городе, а я буду ей помогать.