Драйзер Теодор. Американская трагедия. Книга 3

   — Можете распорядиться, чтобы лодку убрали отсюда, Бэртон. Во всяком случае, пока она нам больше не нужна.
   И четверо помощников сейчас же унесли лодку.
   Тогда, вновь овладев собой, Мейсон опять обратился к Клайду.
   — Грифитс, — начал он, — вам, конечно, хорошо известно, какого цвета были волосы Роберты Олден и каковы они были на ощупь, — так? Ведь вы были достаточно близки с нею, чтобы это знать?
   — Я знаю, какого они цвета… мне кажется, знаю, — вздрогнув, ответил Клайд.
   Казалось, и постороннему взгляду был заметен охвативший его при этом озноб.
   — И каковы они на ощупь, тоже знаете, да? — настаивал Мейсон. — В дни вашей большой любви к ней, до появления мисс X, вы, должно быть, нередко дотрагивались до них?
   — Не знаю, не уверен, — ответил Клайд, перехватив взгляд Джефсона.
   — Ну, а приблизительно? Должны же вы знать, были они грубые, жесткие или тонкие, шелковистые. Это вы знаете, верно?
   — Да, они были шелковистые.
   — Так вот, у меня есть прядь ее волос, — заявил Мейсон больше для того, чтобы измотать Клайда, поиграть на его нервах. Он взял со стола конверт и извлек из него длинную прядь светло-каштановых волос. — Похоже это на ее волосы?
   И он протянул их Клайду. Потрясенный и испуганный, Клайд отшатнулся, словно от чего-то нечистого или опасного, но уже в следующее мгновение постарался овладеть собой, и все это не ускользнуло от зорких глаз присяжных.
   — Полно, не пугайтесь, — язвительно успокоил его Мейсон. — Ведь это всего лишь локон вашей покойной возлюбленной.
   Потрясенный этим пояснением, ощущая на себе любопытные взгляды присяжных, Клайд протянул руку и взял волосы.
   — По виду и на ощупь похоже на ее волосы, верно? — настаивал Мейсон.
   — Да, как будто похоже, — нетвердым голосом ответил Клайд.
   — А теперь вот что… — Мейсон шагнул к столу и тотчас вернулся к Клайду, протягивая ему фотографический аппарат: между крышкой и объективом аппарата запутались сунутые туда в свое время Бэрлеем два волоска Роберты.
   — Держите-ка. Это ваш аппарат, хоть вы и клялись в обратном. Взгляните на эти два волоска. Видите? — Он так сунул аппарат в лицо Клайду, словно хотел его ударить. — Они зацепились здесь, надо думать, в ту минуту, когда вы ударили ее — ударили так легко, что разбили ей лицо. Так вот, не можете ли вы сказать присяжным, ее это волосы или нет?
   — Я не знаю, — еле слышно выговорил Клайд.
   — Что такое? Говорите громче. Не будьте таким нравственным и умственным трусом! Ее это волосы или нет?
   — Не знаю, — повторил Клайд, но при этом даже не взглянул на них.
   — Посмотрите на них, посмотрите! Сравните с этой прядью. Нам известно, что это прядь волос мисс Олден. А вам известно, что и волосы в аппарате тоже ее, так? Можете не брезговать ими. Пока она была жива, вы достаточно часто их касались. Теперь она мертва. Они вас не укусят. Что же, эти два волоска отличаются чем-нибудь от этой пряди — заведомо ее пряди — на ощупь, по цвету, по всему или ничем не отличаются? Смотрите! Отвечайте! Одни и те же это волосы или нет?
   И под таким нажимом, несмотря на протесты Белнепа, Клайду пришлось осмотреть волоски и даже потрогать их. Но ответил он осторожно:
   — Ничего не могу сказать. На вид и на ощупь они немножко похожи, но наверно сказать не могу.
   — Ах, вы не можете? Хотя и знаете, что, когда вы нанесли ей тот жестокий, злодейский удар, эти два волоска запутались в аппарате?
   — Никакого злодейского удара я ей не наносил, — возразил Клайд, уловив взгляд Джефсона, — и не могу сказать, что это за волосы.
   Он говорил себе, что не даст этому человеку сбить и запугать себя, и все же испытывал болезненную слабость и тошноту. А торжествующий Мейсон, довольный уже и этим психологическим эффектом, вновь положил аппарат и волосы на стол и заметил:
   — Ладно, тут было достаточно показаний насчет того, что эти волоски были в аппарате, когда его вытащили из воды, а перед тем как упасть в воду, он, по вашим же собственным словам, был у вас в руках.
   Он умолк на минуту, спрашивая себя, какую бы еще пытку придумать для Клайда, потом снова заговорил:
   — Теперь о вашей прогулке по лесу, Грифитс: в котором часу вы дошли до Бухты Третьей мили?
   — По-моему, около четырех часов утра, как раз перед рассветом.
   — А что вы делали с этого времени и до отбытия парохода?
   — Просто ходил взад и вперед.
   — По самому поселку?
   — Нет, сэр, поблизости.
   — В лесу, надо полагать? Выжидали часа, когда поселок проснется, чтобы ваше слишком раннее появление не показалось странным, так?
   — Просто я ждал, чтобы взошло солнце. Кроме того, я устал и прилег немного отдохнуть.
   — И вы хорошо спали и видели приятные сны?
   — Да, я устал и поспал немного.
   — А откуда у вас были такие точные сведения о пароходе, и о времени его отплытия, и вообще о Бухте Третьей мили? Постарались ознакомиться со всем этим заранее?
   — Ну, в этих местах всем известно, что между Шейроном и Бухтой Третьей мили ходит пароход.
   — Вот как, всем известно? Только поэтому и вы об этом знали?
   — Ну, еще и потому, что, когда мы подыскивали место, где бы обвенчаться, мы оба обратили внимание на Бухту Третьей мили, — хитроумно ответил Клайд. — Но мы видели, что туда нельзя добраться поездом: железная дорога доходит только до Шейрона.
   — Однако вы заметили, что это южнее озера Большой Выпи?
   — Да, как будто заметил, — сказал Клайд.
   — И что дорога, проходящая к западу от станции Ружейной, ведет на юг к Бухте Третьей мили мимо южной части Большой Выпи?
   — Просто в лесу на южном берегу я наткнулся на какую-то дорогу или тропу, но я вовсе не думал, что это и есть правильная дорога.
   — Понятно. Как же тогда вышло, что, встретившись в лесу с тремя прохожими, вы спросили их, далеко ли до Бухты Третьей мили?
   — Я их не о том спрашивал, — ответил Клайд, следуя наставлениям Джефсона. — Я спросил, не знают ли они какой-нибудь дороги до Бухты Третьей мили и далеко ли до этой дороги. Я не знал, что это и есть та самая дорога.
   — Ну, они показывали здесь совсем другое.
   — Мне все равно, что они показывали, я-то их спрашивал именно об этом.
   — Вас послушать, так выходит, что все свидетели лгуны, один только вы честный человек, так, что ли?.. Ну, а когда вы добрались до Бухты Третьей мили, вы не зашли куда-нибудь поесть? Вы же, наверно, проголодались, так?
   — Нет, я не был голоден, — просто ответил Клайд.
   — Хотели поскорее выбраться из этих мест, да? Боялись, что те трое, дойдя до Большой Выпи и услыхав о несчастье с мисс Олден, расскажут, как они с вами встретились, так?
   — Нет, не так. Но мне не хотелось оставаться в тех местах, я уже говорил почему.
   — Понятно. Зато в Шейроне, где вы почувствовали себя в большей безопасности — подальше от тех мест, — вы, не теряя времени, взялись за еду, так? Там вы покушали с аппетитом, верно?
   — Ну, право, не знаю. Я выпил чашку кофе и съел сандвич.
   — И еще кусок пирога, как тут уже было установлено, — прибавил Мейсон.
   — А затем присоединились к толпе, шедшей с вокзала, как будто только что приехали из Олбани, как вы это потом всем рассказывали. Так было дело?
   — Да, так.
   — А не кажется ли вам, что для действительно невинного человека, в душе которого только недавно произошел благодетельный перелом, вы были ужасно предусмотрительны и осторожны? Прятались в лесу, выжидали в темноте, делали вид, будто приехали прямо из Олбани…
   — Я уже объяснил все это, — упрямо ответил Клайд.
   Следующим своим ходом Мейсон намеревался изобличить позорное поведение Клайда, который, несмотря на все, чем пожертвовала для него Роберта, способен был изобразить ее незаконной сожительницей нескольких мужчин, поскольку он во время поездки записывался в разных гостиницах под разными именами.
   — Почему вы не брали отдельных комнат?
   — Видите ли, она этого не хотела. Ей хотелось быть со мной. И, кроме того, у меня было не слишком много денег.
   — Даже если и так, выходит очень странно: тогда вы проявляли к ней так мало уважения, а потом, когда она умерла, вас стала до того заботить ее репутация, что вы сбежали и хранили про себя тайну ее гибели, лишь бы, как вы говорите, сберечь ее доброе имя? Как это так получается?
   — Ваша честь, — вмешался Белнеп, — это уже не вопрос, а целая речь.
   — Беру свой вопрос назад, — огрызнулся Мейсон. — Кстати, Грифитс, — продолжал он, — сами-то вы признаете, что вы умственный и нравственный трус, или нет?
   — Нет, сэр. Не признаю.
   — Не признаете?
   — Нет, сэр.
   — Стало быть, когда вы лжете, да еще под присягой, вы ничем не отличаетесь от любого другого человека, не труса в умственном и нравственном отношении, и заслуживаете такого же презрения и кары, как и всякий клятвопреступник и лжесвидетель? Правильно?
   — Да, сэр. Думаю, что правильно.
   — Так вот, если вы не умственный и нравственный трус, тогда чем объяснить, что, нанеся мисс Олден нечаянный, по вашим словам, удар, вы оставили ее на дне Большой Выпи и, зная, какие страдания причинит ее родным эта утрата, не сказали никому ни слова, а просто-напросто ушли, — спрятали штатив в кусты и удрали тайком, как самый обыкновенный убийца? Что вы подумали бы, если бы вам рассказали такую вещь о ком-нибудь другом? Что это, по-вашему: поведение человека, который задумал и совершил убийство и потом попытался благополучно скрыться, или просто подлые, хитрые уловки умственного и нравственного труса, который старается избежать ответственности за случайную гибель соблазненной им девушки, потому что огласка может повредить его благоденствию? Что именно?
   — А все-таки я не убивал ее, — упрямо повторил Клайд.
   — Отвечайте на вопрос! — прогремел Мейсон.
   — Прошу суд разъяснить свидетелю, что он не обязан отвечать на подобный вопрос, — вмешался Джефсон, поднимаясь и пристально посмотрев сперва на Клайда, потом на Оберуолцера. — Это вопрос чисто риторический, не имеющий прямого отношения к обстоятельствам данного дела.
   — Правильно, — подтвердил Оберуолцер. — Свидетель может не отвечать.
   И Клайд только молча посмотрел на всех, чрезвычайно ободренный этой неожиданной помощью.
   — Ладно, продолжаем, — сказал Мейсон. Более чем когда-либо он был раздосадован и обозлен бдительностью Белнепа и Джефсона и их стремлением свести на нет силу и смысл каждой его атаки и тверже чем когда-либо решил, что не позволит им восторжествовать. — Так вы говорите, что до этой поездки вы не намерены были жениться на мисс Олден, если бы только удалось этого избежать?
   — Да, сэр.
   — Она хотела, чтобы вы с ней обвенчались, но вы еще не пришли к такому решению?
   — Да.
   — Ну, а не припоминаете ли вы поваренную книгу, солонку, перечницу, ложки, ножи и все прочее, что она уложила в свой чемодан?
   — Да, сэр, припоминаю.
   — Так что же, по-вашему, уезжая из Бильца и беря все это с собой, она могла думать, что останется не замужем и поселится где попало в дешевой комнатушке, а вы будете навещать ее раз в неделю или раз в месяц?
   И прежде чем Белнеп успел заявить протест, Клайд выпалил именно то, что следовало:
   — Мне неизвестно, что она могла думать на этот счет.
   — А вы случайно в телефонном разговоре, — например, после того, как она написала вам, что, если вы не приедете за нею в Бильц, она сама приедет в Ликург, — не обещали ей жениться?
   — Нет, сэр, не обещал.
   — Вы не были до такой степени умственным и нравственным трусом, чтобы с перепугу сделать что-нибудь в этом роде, а?
   — Я никогда не говорил, что я умственный и нравственный трус.
   — И не дали бы девушке, которую вы соблазнили, запугать себя?
   — Просто я тогда не чувствовал, что должен на ней жениться.
   — Вы думали, что она не такая блестящая партия, как мисс X?
   — Я думал, что не должен жениться на ней, раз я больше не люблю ее.
   — Даже и для того, чтобы спасти ее честь и самому не оказаться непорядочным человеком?
   — Видите ли, я тогда думал, что мы не можем быть счастливы вместе.
   — Это было, конечно, до великого перелома в вашей душе?
   — Да, это было до того, как мы поехали в Утику.
   — Тогда вы еще были без ума от мисс X?
   — Да, я был влюблен в мисс X.
   — Помните, в одном из своих писем, на которые вы никогда не отвечали, Роберта Олден писала вам (тут Мейсон достал одно из первых семи писем и прочел): «Меня мучит тревога и ужасная неуверенность, хоть я и стараюсь гнать их от себя, — ведь теперь у нас все решено и ты приедешь за мной, как обещал». Так что же именно она подразумевала, говоря: «теперь у нас все решено»?
   — Не знаю, — разве только то, что я должен приехать за ней и увезти ее куда-нибудь на время.
   — Но не жениться на ней, конечно?
   — Нет, этого я ей не обещал.
   — Однако сразу же после этого, в том же самом письме, она пишет: «По пути сюда, вместо того чтобы поехать прямо домой, я решила остановиться в Гомере и повидаться с сестрой и зятем. Ведь неизвестно, когда мы увидимся опять, потому что я хочу встретиться с ними только как порядочная женщина
   — или уж никогда больше не встречаться!» Как, по-вашему, что она хотела сказать словами «порядочная женщина»? Что, пока не родится ребенок, она будет жить где-то вдали от всех, не выходя замуж, а вы будете понемножку посылать ей деньги, а потом, может быть, она вернется и будет изображать из себя невинную девушку или молодую вдову, — или как? А не кажется вам, что она себе представляла нечто другое: что она выйдет за вас замуж, хотя бы на время, и ребенок будет законным? «Решение», о котором она упоминает, не могло означать чего-то меньшего, не так ли?
   — Ну, может быть, она и так себе это представляла, — уклончиво ответил Клайд. — Но я никогда не обещал на ней жениться.
   — Ладно, пока мы это оставим, — упрямо продолжал Мейсон. — Займемся вот чем (и он стал читать из десятого письма): «Милый, ведь ты, наверно, мог бы приехать и на несколько дней раньше, — какая разница? Все равно, пускай у нас будет немножко меньше денег. Не бойся, мы проживем и так, пока будем вместе, — наверно, это будет месяцев шесть — восемь самое большее. Ты же знаешь, я согласна тебя потом отпустить, если ты хочешь. Я буду очень бережливой и экономной… Иначе невозможно, Клайд, хотя ради тебя я хотела бы найти другой выход». Как, по-вашему, что все это означает: «быть бережливой и экономной» и отпустить вас не раньше, чем через восемь месяцев? Что она будет ютиться где-то, а вы навещать ее раз в неделю? Или что вы действительно соглашались уехать с нею и обвенчаться, как она по-видимому, думала?
   — Не знаю, может быть, она думала, что сумеет меня заставить, — ответил Клайд; публика и присяжные — все эти фермеры и лесорубы, обитатели лесной глуши, возмущенно и насмешливо зафыркали, разъяренные выражением «сумеет меня заставить», так незаметно для Клайда слетевшим у него с языка. — Я никогда не соглашался на ней жениться, — закончил он.
   — Разве что она сумела бы вас заставить. Стало быть, вот как вы к этому относились, да, Грифитс?
   — Да, сэр.
   — И вы присягнете в этом с такой же легкостью, как в чем угодно еще?
   — Я ведь уже принес присягу.
   И тут Мейсон почувствовал — и это почувствовали и Белнеп, и Джефсон, и сам Клайд, — что страстное презрение и ярость, с какими почти все присутствующие с самого начала относились к подсудимому, теперь с потрясающей силой рвутся наружу. Презрение и ярость переполняли зал суда. А у Мейсона впереди было еще вдоволь времени, чтобы наугад, как придется, выхватывать из массы материалов и показании все, чем ему вздумается издевательски терзать и мучить Клайда. И вот, заглядывая в свои заметки (для удобства Эрл Ньюком веером разложил их на столе), он снова заговорил:
   — Грифитс, вчера, когда вас допрашивал здесь ваш защитник мистер Джефсон (тут Джефсон иронически поклонился), вы показали, что в вашей душе произошел этот самый перелом после того, как вы снова встретились с Робертой Олден в Фонде, — то есть как раз когда вы пустились с нею в это гибельное для нее путешествие.
   — Да, сэр, — сказал Клайд, прежде чем Белнеп успел заявить протест; однако адвокату удалось добиться замены «гибельного для нее путешествия» просто «путешествием».
   — Перед этим вашим с нею отъездом вы уже не любили ее по-прежнему, верно?
   — Не так сильно, как прежде… верно, сэр.
   — А как долго — с какого именно времени и по какое — вы ее действительно любили? То есть не успели еще разлюбить?
   — Ну, я любил ее с того времени, как встретился с нею, и до тех пор, пока не встретился с мисс X.
   — Но не дольше?
   — Ну, я не могу сказать, чтобы после я совсем ее разлюбил. Она была мне дорога… даже очень… но все-таки не так, как раньше. Мне кажется, я главным образом жалел ее.
   — Это значит… дайте сообразить… примерно с первого декабря и до апреля или до мая, так?
   — Да, примерно так, сэр.
   — И что же, все это время — с первого декабря до апреля или мая — вы оставались с нею в интимных отношениях, да?
   — Да, сэр.
   — Несмотря на то, что уже не любили ее по-прежнему?
   — То есть… да, сэр, — ответил Клайд с запинкой.
   И едва разговор перешел на сексуальные темы, как все эти сельские жители, заполнявшие зал суда, встрепенулись и заинтересованно подались вперед.
   — И, зная, как вы тут сами же показывали, что, безукоризненно верная вам, она по вечерам сидит одна в своей комнатушке, вы все-таки отправлялись на танцы и вечеринки, на званые обеды и автомобильные прогулки и оставляли ее в одиночестве?
   — Да, но ведь я не всегда уходил.
   — Ах, не всегда? А вы слышали, что показали здесь по этому поводу Трейси Трамбал, Фредерик Сэлс, Фрэнк Гарриэт и Бэрчард Тэйлор, или, может быть, не слыхали?
   — Слышал, сэр.
   — Так что же, они все лгали или, может быть, говорили правду?
   — Мне кажется, они говорили правду, насколько могли припомнить.
   — Но припоминали они не слишком точно, так, что ли?
   — Просто я не всегда уходил. Пожалуй, раза два-три в неделю… может быть, иногда и четыре, но не больше.
   — А остальные вечера вы проводили с мисс Олден?
   — Да, сэр.
   — Стало быть, именно это она и хотела сказать вот здесь в письме? — Мейсон взял еще одно из пачки писем Роберты и прочел: — «Почти все время после того ужасного рождества, когда ты покинул меня, я вечер за вечером провожу совсем одна». Что же, она лжет? — свирепо рявкнул Мейсон, и Клайд, понимая, как опасно обвинить Роберту во лжи, робко и сконфуженно ответил:
   — Нет, она не лжет. Но все-таки часть вечеров я проводил с нею.
   — И, однако, как вы слышали, миссис Гилпин и ее муж засвидетельствовали, что, начиная с первого декабря, мисс Олден постоянно, вечер за вечером, сидела одна у себя в комнате, что они жалели ее и считали такое затворничество неестественным и старались сблизиться с нею и немного развлечь ее, но она уклонялась от их приглашений. Слышали вы эти показания?
   — Да, сэр.
   — И тем не менее утверждаете, что часть вечеров проводили с нею?
   — Да, сэр.
   — И в то же время вы любили мисс Х и стремились чаще встречаться с нею?
   — Да, сэр.
   — И старались добиться, чтобы она вышла за вас замуж?
   — Да, я хотел этого, да, сэр.
   — И, однако, между делом, в вечера, не занятые ухаживанием за другой, продолжали свои прежние отношения с мисс Олден?
   — То есть… да, сэр, — снова запнулся Клайд.
   Его безмерно огорчало, что все эти разоблачения выставляют его в таком жалком виде, и, однако, он чувствовал, что был вовсе не так подл — по крайней мере не хотел быть таким, каким изображал его Мейсон. Ведь и другие поступали не лучше, хотя бы те же светские молодые люди в Ликурге, во всяком случае, это можно было понять по их разговорам.
   — А вам не кажется, что ваши просвещенные защитники нашли для вас весьма мягкое наименование, называя вас умственным и нравственным трусом?
   — ехидно заметил Мейсон.
   И тут откуда-то из глубины длинного и узкого зала суда среди глубокой тишины раздался мрачный, мстительный выкрик какого-то разъяренного лесоруба:
   — И на кой черт возиться с этим окаянным выродком! Прикончить его — и все тут!
   В то же мгновение Белнеп закричал, что он протестует, и Оберуолцер, водворяя тишину, застучал молотком и приказал арестовать нарушителя порядка, а заодно удалить из зала всех, для кого не хватало сидячих мест, что и было исполнено. Нарушитель был немедленно арестован: ему надлежало наутро предстать перед судом. И потом в наступившей тишине вновь заговорил Мейсон:
   — Вы говорили, Грифитс, что, уезжая из Ликурга, не намеревались жениться на Роберте Олден, если только вам удастся уладить все каким-либо иным путем.
   — Да, сэр. В то время так оно и было.
   — И, следовательно, вы были вполне уверены, что вернетесь в Ликург?
   — Да, сэр, я рассчитывал вернуться.
   — Тогда почему вы уложили все свои вещи в сундук и заперли его?
   — Это… это… просто… — Клайд замялся. Нападение было столь внезапно, столь мало оно было связано со всем сказанным ранее, что Клайд не успел собраться с мыслями. — Видите ли, я был не вполне уверен… я думал — вдруг мне придется уехать, независимо от того, хочу я или нет.
   — Понятно. Стало быть, если бы вы неожиданно решили уехать с мисс Олден, как оно и вышло (тут Мейсон фыркнул ему в лицо, будто говоря: «Так тебе и поверили!»), у вас могло не оказаться времени для того, чтобы вернуться домой и перед отъездом спокойно уложить вещи?
   — Н-нет, сэр, дело было не в этом.
   — А в чем же?
   — Видите ли… — И так как он прежде не думал об этом и ему не хватало смекалки, чтобы сразу же найти подходящий и правдоподобный ответ, Клайд опять замялся, что было замечено всеми и прежде всего Белнепом и Джефсоном; потом он продолжал: — Видите ли, я думал, что если понадобится уезжать, хотя бы и на короткое время, мне, пожалуй, придется спешно захватить все свои вещи.
   — Понятно. Но вы опасались такой спешки при отъезде не потому, что полиция могла выяснить, кто такие Клифорд Голден и Карл Грэхем? Вы в этом уверены?
   — Нет, сэр, не в этом дело.
   — И, значит, вы не говорили миссис Пейтон, что отказываетесь от комнаты?
   — Нет, сэр.
   — Вчера, давая показания, вы говорили что-то такое о недостатке денег. Будто вам не на что было увезти мисс Олден, жениться и прожить с нею вместе хоть некоторое время, хотя бы даже полгода.
   — Да, сэр.
   — Сколько у вас было денег, когда вы отправились из Ликурга в эту поездку?
   — Около пятидесяти долларов.
   — «Около» пятидесяти? Вы не знаете точно, сколько у вас было?
   — Знаю, сэр, — пятьдесят долларов.
   — Сколько вы истратили, пока были в Утике и на Луговом озере и после, пока не добрались до Шейрона?
   — По-моему, у меня ушло на эту поездку долларов двадцать.
   — А точно не знаете?
   — Точно… нет, сэр… но примерно что-то около двадцати долларов.
   — Ладно, попробуем подсчитать точнее, — продолжал Мейсон, и Клайд, почуяв западню, снова заволновался: ведь у него были еще и те деньги, которые дала ему Сондра, и часть их он тоже истратил. — Сколько вам лично стоил проезд от Фонды до Утики?
   — Доллар с четвертью.
   — А комната в Утике, в гостинице, где вы останавливались с Робертой?
   — Четыре доллара.
   — Вы, конечно, пообедали там в тот вечер и позавтракали на другое утро,
   — во сколько вам это обошлось?
   — Около трех долларов за все вместе.
   — И больше вы ничего не потратили в Утике?
   Мейсон изредка косился на листок с какими-то цифрами и пометками, но Клайд этого не замечал.
   — Нет, сэр.
   — А как насчет соломенной шляпы, которую, как тут было установлено, вы купили в Утике?
   — Ах да, сэр, я и забыл про нее! — спохватился Клайд. — Да, сэр, это еще два доллара.
   Он понял, что следует быть осторожнее.
   — Проезд до Лугового озера обошелся вам, разумеется, в пять долларов, правильно?
   — Да, сэр.
   — Затем, на Луговом озере вы взяли напрокат лодку. Сколько это стоило?
   — Тридцать пять центов в час.
   — А сколько времени вы катались?
   — Три часа.
   — Это составляет доллар и пять центов.
   — Да, сэр.
   — А потом вы переночевали в гостинице, сколько с вас за это взяли? Пять долларов, так?
   — Да, сэр.
   — И затем вы купили завтрак, который взяли с собой на озеро Большой Выпи?
   — Да, сэр. Он стоил центов шестьдесят.
   — А сколько вам стоила дорога до Большой Выпи?
   — Мы ехали поездом до Ружейной, — это доллар, и оттуда автобусом до Большой Выпи — еще доллар.
   — Я вижу, вы недурно помните все цифры. Да это и естественно. У вас не было денег, и приходилось учитывать свои расходы. А сколько вам потом стоил проезд от Бухты Третьей мили до Шейрона?
   — Семьдесят пять центов.
   — Вы ни разу не пробовали подсчитать общую сумму?
   — Нет, сэр.
   — Не подсчитаете ли сейчас?
   — Но ведь вы уже, наверно, и сами подсчитали?
   — Да, сэр, подсчитал. Получается двадцать четыре доллара и шестьдесят пять центов. А вы сказали, что потратили двадцать долларов. Выходит, разница в четыре доллара шестьдесят пять центов. Как вы это объясните?
   — Ну, наверно, я что-нибудь не очень точно вспомнил, — сказал Клайд, раздраженный этими мелочными подсчетами.
   Но тут Мейсон лукаво и мягко спросил:
   — Ах да, Грифитс, я и забыл! Сколько стоит прокат лодки на Большой Выпи?
   Он долго и тщательно готовил эту западню и теперь с нетерпением ждал, что ответит Клайд.
   — Э… м-м… то есть… — неуверенно начал Клайд.