Страница:
– Мария, я думаю, ваш приезд сюда был вполне успешен. Шотландцы в восторге оттого, что их молодая прекрасная королева вернулась к ним.
Мария покачала головой.
– У них такой угрожающий вид.
– Они… – Гвинет замолчала, не зная, что на это ответить, потом пожала плечами и согласилась: – Да, они готовы угрожать. Это из-за Джона Нокса и из-за того, что они образовали свою собственную церковь.
– Ты права. Они не могут пойти по пути англичан – упаси их от этого Боже, но и верить по-прежнему тоже не хотят, поэтому должны иметь собственную церковь. – Мария вздохнула, затем хлопнула ладонью по обитой роскошной тканью кровати, приглашая Гвинет сесть рядом. Как только молодая фрейлина села, Мария горячо обняла ее. – Здесь холодно, ты почувствовала это?
– Здесь горит камин, – ответила Гвинет.
– Ты права. И скоро здесь будет тепло. Но все-таки это очень необычная страна. Во Франции, пока был жив мой муж, я чувствовала себя в безопасности, потому что я королева. А здесь… меня как будто испытывают, несмотря на то что я законная претендентка на престол. И это лишает мое окружение необходимой надежности.
– Вы должны помнить, что ваш брат, лорд Джеймс, был опорой королевской власти с тех пор, как умерла ваша мать. Прошло время, и жизнь изменилась. Но теперь и лорды, и духовенство собрались поздравить вас с возвращением домой. Вы должны помнить это. Все будет хорошо.
– Будет ли?
Мария встала, подошла к камину и протянула ладони к огню. На мгновение она показалась одинокой, даже трагически одинокой.
– Если только… – Она распрямила плечи и резко повернулась. – Я только что приехала, мы все одеты в черное и серое в знак траура, а знаешь, что было на уме у этих высокородных лордов, которые приветствовали нас и сопровождали верхом до дворца?
– Что?
– Моя новая свадьба.
– Моя дорогая королева… – улыбнулась Гвинет.
– Подруга – сегодня здесь мы подруги.
– Мария, мне жаль говорить это, но я знаю ваше сердце и знаю, как велико ваше горе из-за смерти мужа. Но с той минуты, как король Франции умер, аристократы и монархи всего мира рассуждают о вашем новом браке. Вы королева, и ваши союзы, и личные, и политические, могут изменить ход истории. Эта правда горька для души, когда она болит, но так устроен наш мир.
– Я – товар, – тихо произнесла Мария.
– Вы – королева.
– Я знаю: ты права. Едва я похоронила мужа с положенным ему почетом, как тоже поняла, что мне нужно принять решение о моем будущем. Сегодня, когда мы сошли на берег, мне пришлось спросить себя, не совершила ли я большую ошибку. Ты знаешь, мне поступили предложения от католических королевских семей. Я боюсь, что любой мой шаг будет неправильным. Если бы я вышла замуж и породнилась с таким семейством, я бы восстановила Шотландию против себя. Но здесь сегодня я поняла, что на уме у этих людей. Они хотят, чтобы я выбрала в мужья одного из них – человека, который чтит все шотландское, в котором текла бы шотландская кровь. Такой муж устранил бы то, что они считают недостатками моего воспитания. Ох, Гвинет, что происходит с людьми? Как я могу не быть верна тому, чему меня учили всю жизнь? И как я могу предать мою веру?
– Никто и не ждет от вас неверности.
Мария покачала головой, и Гвинет печально подумала, что, вероятнее всего, Мария права.
– Они ждут от меня быстрых решений. Но я не переменчивая королева. Я буду чтить Бога и поклоняться Ему так, как считаю нужным. Однако… – Она отвернулась и опустила голову.
– Однако что? – спросила Гвинет с улыбкой.
– Ну… – Мария сделала глубокий вдох. – Я любила мужа, но он… никогда не был здоров.
– У вас не было любви, – прошептала Гвинет.
Мария повернулась и снова упала на постель.
– Я ужасная женщина? Я видела человека, который… ну, я только что овдовела, когда увидела его. И он даже мой дальний родственник. – Она озорно взглянула на девушку. – Он невероятно красив.
– Кто же он?
– Генри Стюарт, лорд Дарнли.
– А-а, – пробормотала Гвинет, глядя в сторону. Она подумала, что Мария заслужила немного настоящего счастья: королева всю жизнь делала то, что от нее ожидали, выполняла свои обязанности. Услышать ее восторженный шепот было так радостно!
Генри Стюарт, лорд Дарнли был внуком, а Мария – внучкой Маргариты Тюдор, сестры короля Англии Генриха VIII. Гвинет мало знала этого лорда, но много о нем слышала. Сейчас он жил в Англии, формально – как гость королевы Елизаветы, и по этой причине английская королева считала, что отец лорда Дарнли, шотландец, совершает грех, действуя против нее. Однако мать лорда Дарнли была графиней Англии, так что его нахождение там нельзя было назвать заточением.
Гвинет встречалась с лордом Дарнли всего раз, и то недолго. Он приносил соболезнования по поводу смерти короля Франциска. Генри Стюарт был действительно красив, как сказала Мария, и мог быть обаятельным. Но Гвинет знала, что другие знатные шотландцы, особенно многие горцы, не любят его. Его интересовали попойки, азартные игры и все виды разгула. В нем была и кровь Стюартов, и английская кровь. Но такое происхождение имели и многие знатные шотландские дворяне. Поэтому Гвинет взглянула на Марию с явным беспокойством, хотя и радостно. Мария истолковала этот взгляд не как выражение личного недовольства подруги этим мужчиной, который, видимо, привлекал ее чувственно.
– Не смотри на меня так! Почему я не могу радоваться, что увидела мужчину, который и приемлем для многих, и привлекателен? Не бойся, я не потеряла рассудок. Я в трауре и, несмотря ни на что, действительно очень любила Франциска, хотя это была… наверное, больше глубокая и нежная дружба, чем страсть. Я продолжаю соблюдать траур и не буду принимать поспешных решений. Я буду вести себя осторожно и слушать своих советников. Я все еще обдумываю переговоры с доном Карлосом Испанским и с другими иностранными принцами. Моя сила в том, на что я сделаю ставку. Я не забуду, что для меня даже больше, чем в большинстве случаев, свадьба – политический союз, а не вопрос любви.
– Мария, я знаю, вы поступите правильно, но, несомненно, должны позволить себе мечтать о том, что сделает вас счастливой, – сказала Гвинет.
Мария, такая высокая и изящная в своем отделанном мехом платье, взглянула на нее прекрасными темными глазами.
– Я боюсь, – прошептала королева. – Боюсь, что, как бы я ни старалась делать то, что правильно, не смогу дать счастье своему народу.
– Ох, Мария! Вы не должны так чувствовать. Возвращение на родину прошло благополучно. И вы будете чудесной королевой. Вы уже замечательная королева.
– Здесь все так… по-другому.
– Эти люди – ваш народ. Они любят вас.
– Они такие… – Мария помолчала, потом улыбнулась и договорила: – Шотландские.
– Это правда, здесь не Франция. Но, Мария, это чудесная страна, в которой живут очень хорошие люди. Куда смотрят жители других стран, когда им нужна военная помощь? Они за большое вознаграждение нанимают шотландцев, чтобы те сражались в их битвах. Это потому, что мы свирепы, сильны и верны.
– Но я хочу мира.
– Конечно, хотите. Но мира часто добиваются с помощью… силы.
– Не в Шотландии.
– Ах, Мария. Не всегда это так. Вспомните прошлое. Мы независимы благодаря решимости и мужеству таких людей, как Вильям Уоллес и ваш предок Роберт Брюс. Шотландцы не только воины, но и поэты, ученые. Они учатся в школах других стран и узнают мир за пределами своей страны. Вам нужно только полюбить шотландцев, и они полюбят вас.
Мария тихо вздохнула:
– Я молюсь… да, я молюсь, чтобы было так. И спасибо тебе, мой друг. Мои четыре Марии – самые дорогие подруги, но они не знают эту страну так, как знаешь ты. Они, как и я, слишком давно не были здесь. Сегодня мне очень нужны твои дружба и понимание, и ты не разочаровала меня.
– Мария, любой, кто знаком с вами, знает, что у вас великое сердце, что вы и добры, и мудры. Я вам не нужна. Вам нужна только вера в себя и желание понять ваш народ.
– Я хочу постараться это сделать, потому что хочу быть великой королевой. – Мария помолчала, сомневаясь, продолжать ли, но потом договорила вполголоса: – Даже более великой, чем моя кузина, которая сидит на английском троне.
Струя холода пробежала у Гвинет по спине. Елизавета Английская уже проявляла себя как очень сильная правительница. Она была на десять лет старше Марии и находилась на английском троне несколько лет. И в политике она была противницей Марии, потому что после смерти Марии Тюдор королевская семья Франции объявила Марию Стюарт королевой не только Шотландии и Франции, но также Англии и Ирландии, считая, что Елизавета – внебрачная дочь своего отца, короля Генриха, а потому не имеет права царствовать.
Политика могла быть очень опасной игрой. Гвинет знала, что Мария не желала свергать кузину с трона, но она хранила верность своей религии. И было совершенно ясно, что англичане не желали никакого другого правителя, кроме своей королевы. Они не хотели иметь ничего общего с королевой-католичкой, и в этом был зародыш возможной или даже неизбежной вражды.
Войны с Англией в течение многих столетий разрывали Шотландию на части. Никто из шотландцев не хотел, чтобы англичане снова заставили их проливать кровь, но каждый союз, заключавшийся тогда между государствами, вонзался, словно кинжал, в сердце какого-нибудь народа. Англичане настороженно следили за дружбой Шотландии с Францией, а испанцы наблюдали за ними обоими, поэтому шотландцы с французами, в свою очередь, приглядывались к испанцам. Все эти соображения имели значение для будущего замужества Марии. Она могла дать шотландцам союзника – или, наоборот, множество врагов.
Мария словно прочла мысли Гвинет и мягко произнесла:
– Я думаю, лучше всего мне со временем найти себе мужа в этом королевстве. А он хорош собой, правда?
– Кто?
– Лорд Дарнли.
– Он? Да.
Глаза Марии сузились, в них появилось веселое любопытство.
– По-моему, ты думаешь, что кто-то другой тоже красив? И кажется, я знаю кто.
– Кто же?
– Лорд Рован.
Гвинет вздрогнула и почувствовала, как ее позвоночник теряет гибкость.
– Он очень грубый.
– Это не грубость, а прямота. Ты же сама учишь меня быть такой, как мой народ, значит, должна понимать, что такой знатный шотландец, умелый и в бою, и в политике, говорит обо всем прямо. Он – образец шотландского дворянина.
– В таком случае почему же вы сами не обратили внимания на лорда Рована?
– Ты шутишь или нет?
– Я вовсе не шучу, – нахмурилась Гвинет.
– Ну, если так, то, похоже, слухи о нем не так широко распространились, как можно было ожидать, – рассмеялась Мария.
– О чем вы говорите, Мария? Объясните, пожалуйста!
– Ты ведь знаешь: у моего отца было тринадцать внебрачных детей, которых он признал своими. Некоторые из них – просто чудесные люди. Например, мой дорогой брат Джеймс, – произнесла королева, и Гвинет показалось, что она услышала в ее голосе немного горечи.
Одно время говорили о том, что Джеймса Стюарта надо признать законным сыном, но этого так и не произошло.
Складка на лбу Гвинет стала еще глубже.
– Разве он один из внебрачных детей вашего отца? – недоверчиво спросила она.
Мария усмехнулась в ответ и пояснила:
– Нет, сын одного, точнее, одной из его внебрачных дочерей. Мать лорда Рована была первым ребенком одной из первых возлюбленных моего отца.
– Это правда или только слух? – спросила Гвинет.
– Не волнуйся так из-за этого, дорогая подруга, иначе у тебя на лбу будут ужасные морщины. Уверяю тебя, у лорда Рована вполне приемлемая родословная. Но посчитать собственного племянника привлекательным мужчиной – это совсем другое дело. К тому же он женат.
– Ох! – пробормотала Гвинет.
– Да, и это очень печально. Он женат на леди Кэтрин Бречмен.
– На дочери лорда Бречмена. Но его земли – они же в Англии, – сказала Гвинет, понимая, что сейчас услышит правду о таинственном и трагическом прошлом лорда Рована.
– Да. Как же вышло, что я все это знаю, а ты нет? – спросила Мария, которая, казалось, была довольна, что может поделиться с подругой тем, что знает сама. – Должно быть, дело в том, что я за последние месяцы очень часто встречалась со своим братом Джеймсом. Наверное, он рассказал мне эту ужасно печальную историю. Они были безумно влюблены друг в друга, и Рован отважно явился к отцу Кэтрин просить ее руки. Мой брат Джеймс и королева Елизавета дали разрешение на этот брак. Молодая жена сразу же зачала ребенка. Но незадолго до того, как он должен был родиться, она разбилась, когда ехала в карете, во владениях своего отца, очень тяжело пострадала, и у нее началась сильнейшая горячка. Ребенок не выжил. Леди Кэтрин с тех пор повредилась рассудком да так и не окрепла телом. Теперь она совершенно больна и живет в замке лорда Рована в горном краю. Там за ней ухаживают сиделка и управляющий лорда, люди добрые и верные. Она очень слаба и, вероятнее всего, скоро сойдет в могилу.
Гвинет молча смотрела перед собой.
Мария грустно улыбнулась:
– Закрой рот, моя дорогая.
– Я… я… как это печально.
– Да, – согласилась Мария и, внимательно глядя на нее, добавила: – Не влюбляйся в него!
– Влюбиться в него? Он… неотесанный мужлан.
Мария улыбнулась:
– Я это вижу. Но хотя тебе это, может быть, не интересно, я должна сказать, что он больше не живет со своей женой. Жить с ней было бы жестоко с его стороны, потому что у нее теперь ум как у маленького ребенка. И он в этом положении ведет себя, можно сказать, с достоинством.
– С достоинством?
– Конечно, я знаю это только со слов Джеймса, но говорят, что лорд Рован не живет как монах, правда, его любовные увлечения… скрыты от посторонних глаз, и он сходится с женщинами, которым это не может причинить вреда. А я никогда не захочу, чтобы тебе причинили вред, моя дорогая подруга, – серьезно сказала Мария.
– Вам не нужно волноваться, – заверила ее Гвинет. – И никогда не будет нужно. Я не намерена влюбляться. Любовь делает нас всех глупыми и опасными. А если бы даже я оказалась такой идиоткой, что влюбилась, то не выбрала бы дикого горца вроде лорда Рована.
Мария, глядевшая на огонь, отрешенно улыбнулась и ответила:
– В этом и есть разница между нами. Как я хочу влюбиться, чтобы узнать такую сильную страсть!.. Ну, хватит. Для меня замужество – это сделка. И все-таки – узнать бы когда-нибудь такую любовь…
– Мария, – неуверенно пробормотала Гвинет.
– Не волнуйся, дорогая подруга. Когда я снова буду выходить замуж, не забуду про свои обязательства перед моим народом. И все-таки даже королева может мечтать. – Она помахала Гвинет рукой, давая понять, что отпускает ее. – Сегодня был длинный трудный день. И впереди у нас еще много таких дней.
Королева ясно дала ей понять, что пора спать, и Гвинет поспешно направилась к двери.
– Доброй ночи, моя госпожа…
– Гвинет…
– Я ухожу, и теперь вы – моя королева.
– Но ты остаешься моей подругой, – заверила Мария.
Гвинет наклонила голову, улыбнулась и вышла. Ей очень хотелось как можно скорее добраться до своей постели в этом огромном шотландском дворце, который стал ее домом. Торопливо идя по длинному залу в свою комнату, она услышала голоса и замерла на месте, понимая, что случайно слышит разговор, происходящий в одной из малых комнат, которые были предназначены для государственных дел.
– Больше ничего нельзя сделать. Вы не можете взять назад свое слово. – Это произнес низкий мужественный голос, который легко было узнать. Голос лорда Рована Грэма.
– Мы напрашиваемся на неприятности. – Голос второго собеседника она узнала так же легко. Это был Джеймс Стюарт. Действительно ли брат королевы – друг своей сестры? Или он тайно мечтает сам носить корону и считает, что ее должны были надеть на его голову?
– Может быть, и так, но другого выхода нет. Мы можем лишь надеяться, что твердая решимость королевы не допустить преследований за веру окажется сильней.
– Раз так, то, как вы уже сказали, мы должны быть готовы.
– Да, и постоянно.
– Я… заблудилась, – наконец выговорила она.
– В самом деле? – усомнился он.
– Это правда! – гневно ответила она.
Он хмуро улыбнулся, словно услышал что-то забавное:
– Комнаты придворных дам вон там. Вы должны были бы повернуть в ту сторону – конечно, если искали именно свою постель.
– А что еще я могла здесь искать?
– Что еще? – повторил он и насмешливо поклонился, но ничего не ответил, а просто повернулся и ушел.
Гвинет испугалась и очень рассердилась, что он так легко отпустил ее.
– Господи, почему?
Лорд Рован был ей почти противен. Конечно, ей было жаль жену этого несчастного человека, но, похоже, он вел не слишком праведную жизнь, к тому же был грубым и раздражал ее. Он слишком много о себе мнил, и…
У нее больше нет сил. Она идет спать в свою постель, она вполне заслужила сон. А о нем она больше вообще не будет думать.
Ее комната была маленькой, но предназначалась для нее одной. Это было не так уж важно. Во время поездок с королевой по Франции Гвинет иногда имела отдельную комнату только для себя, а иногда спала в общей постели с кем-то из Марий. Тогда девушки много веселились, потому что любили передразнивать почтенных князей и дипломатов, с которыми встречались. Как и королева, они любили танцы и азартные игры и, конечно, очень любили музыку. Они пробыли вместе так долго, что стали почти одной семьей, и были так добры, что принимали в эту семью Гвинет. И все же она понимала, что никогда не войдет в их круг полностью.
«Здесь, в Холируде, я буду спать одна», – подумала она, осматривая свой новый дом. У нее было крошечное окно и даже маленький камин. Горевший в нем огонь освещал окно, и Гвинет увидела, что это был витраж: тени от языков пламени играли на изображении голубки, сидящей на дереве. Под этим рисунком был изображен герб Стюартов, цвета которого ярко выделялись в полумраке комнаты.
Гвинет решила, что в Шотландии, у себя дома, она будет рада жить без соседок. Марии многое забыли о Шотландии. Она любила их и не хотела лишиться их дружбы, но не могла слушать, как ее родину будут постоянно сравнивать с Францией – и, конечно, в пользу последней.
Если она рассердится на кого-то, то сможет прийти сюда и накричаться в подушку.
Если ей надо будет подумать, она сможет побыть здесь одна.
Если ей будет нужно спрятаться…
«От кого я собираюсь прятаться?» – насмешливо спросила она себя.
Это не важно. Важно то, что эта чудесная маленькая комната – ее личное, священное место.
Матрас был удобный, подушка пышная и очень легкая. Рядом с камином она увидела узкую дверцу. Открыв ее, Гвинет поняла, что у нее есть даже собственная уборная. Восхитительно!
В общем, хорошо быть дома!
Гвинет бережно сняла свою дорожную одежду и сложила в сундук: комната была так мала, что в ней нельзя было оставлять разбросанные вещи. В ночной сорочке из мягкой шерсти молодой фрейлине было тепло и удобно. Она была совершенно без сил и все же, когда наконец легла в свою постель, очень уютную и теплую, долго не могла уснуть.
Она думала о лорде Роване.
Эти беспокойные мысли были прерваны стуком, который донесся со двора.
Гвинет мгновенно спрыгнула с кровати, словно обожглась. Ее вдруг охватил такой страх за королеву, что она, забыв в панике про обувь и платье, выскочила в коридор. А тем временем шум внизу нарастал. Она услышала нестройный хор скрипящих и визгливых звуков, а потом – голоса.
Вместе с другими обитателями дворца, которых разбудил этот шум, она помчалась вниз, где были комнаты Марии. Дверь в зал по-прежнему была распахнута. Гвинет, фрейлины и охранники вбежали туда и увидели, что королева не спит. Она стояла у одного из окон и смотрела вниз.
– Все в порядке, – успокоила их королева, подняв руку в знак приветствия, и улыбнулась тем, кто, едва не сбивая друг друга с ног, так быстро мчались в ее спальню. – Это серенада в мою честь: мои подданные приветствуют меня! Слушайте! – весело воскликнула она. Мария была бледна и очень устала, но все же продолжала приветливо улыбаться.
– О боже! – воскликнул по-французски Пьер де Брантом, один из французов, входивших в свиту Марии. – Это не серенада. Это вопль тысячи кошек, на которых кто-то наступил. – Он нахмурился и взмахнул рукой, выражая таким образом свое недовольство.
– Это волынки, – сердито заметила Гвинет. – Если вы прислушаетесь, то поймете, что звук у них красивый.
– Я уже слышал их раньше, – обиделся Брантом. Сощурив глаза, он недовольно посмотрел на Гвинет, словно напоминая молодой фрейлине, что страна, где она выросла, с его точки зрения, – непросвещенная, глухая провинция.
– В их звуке есть своя прелесть. И Мария, королева шотландцев, несомненно, чувствует ее, – заверила его Гвинет. Она никак не могла понять, какое место занимает Пьер де Брантом при королеве, хотя сам он считал себя дипломатом и придворным. Гвинет он был не по душе: на ее взгляд, он чересчур саркастично обо всем отзывался. Но он действительно любил Марию Стюарт, и Гвинет решила, что за это его нужно терпеть.
– Да, я люблю звук волынок, – признала Мария. – Мой дорогой Пьер, вы должны развить в себе вкус к этому роду музыки.
– Нет сомнения, что они звучат громко, – сухо отозвался Брантом.
По крайней мере, это было правдой. Казалось, что во дворе стоят не меньше ста человек и что вопли волынок смешиваются с голосами поющего во все горло хора.
Мария явно устала, и было видно, что она делает над собой усилие, чтобы вести себя достойно, как подобает королеве.
– Как это мило, – просто сказала она.
И они все слушали этот импровизированный концерт, пока он не закончился. Французы, служившие королеве, при этом все время что-то ворчали себе под нос. Потом все домочадцы, смеясь и весело болтая, медленно вернулись в свои покои.
Гвинет последней пожелала Марии спокойной ночи и на этот раз без проблем нашла дорогу в свою комнату.
Снова оказавшись в постели, она наконец уснула, но во сне видела, как несчастная сумасшедшая жена лорда Рована поет что-то под жалобные стоны волынки, а ее лорд, больше не возлюбленный, а только хранитель, стоит в отдалении.
«Не влюбись в него», – предупредила ее Мария.
Какая нелепость.
Разве что она перестанет чувствовать к нему отвращение, если сможет.
Глава 3
Мария покачала головой.
– У них такой угрожающий вид.
– Они… – Гвинет замолчала, не зная, что на это ответить, потом пожала плечами и согласилась: – Да, они готовы угрожать. Это из-за Джона Нокса и из-за того, что они образовали свою собственную церковь.
– Ты права. Они не могут пойти по пути англичан – упаси их от этого Боже, но и верить по-прежнему тоже не хотят, поэтому должны иметь собственную церковь. – Мария вздохнула, затем хлопнула ладонью по обитой роскошной тканью кровати, приглашая Гвинет сесть рядом. Как только молодая фрейлина села, Мария горячо обняла ее. – Здесь холодно, ты почувствовала это?
– Здесь горит камин, – ответила Гвинет.
– Ты права. И скоро здесь будет тепло. Но все-таки это очень необычная страна. Во Франции, пока был жив мой муж, я чувствовала себя в безопасности, потому что я королева. А здесь… меня как будто испытывают, несмотря на то что я законная претендентка на престол. И это лишает мое окружение необходимой надежности.
– Вы должны помнить, что ваш брат, лорд Джеймс, был опорой королевской власти с тех пор, как умерла ваша мать. Прошло время, и жизнь изменилась. Но теперь и лорды, и духовенство собрались поздравить вас с возвращением домой. Вы должны помнить это. Все будет хорошо.
– Будет ли?
Мария встала, подошла к камину и протянула ладони к огню. На мгновение она показалась одинокой, даже трагически одинокой.
– Если только… – Она распрямила плечи и резко повернулась. – Я только что приехала, мы все одеты в черное и серое в знак траура, а знаешь, что было на уме у этих высокородных лордов, которые приветствовали нас и сопровождали верхом до дворца?
– Что?
– Моя новая свадьба.
– Моя дорогая королева… – улыбнулась Гвинет.
– Подруга – сегодня здесь мы подруги.
– Мария, мне жаль говорить это, но я знаю ваше сердце и знаю, как велико ваше горе из-за смерти мужа. Но с той минуты, как король Франции умер, аристократы и монархи всего мира рассуждают о вашем новом браке. Вы королева, и ваши союзы, и личные, и политические, могут изменить ход истории. Эта правда горька для души, когда она болит, но так устроен наш мир.
– Я – товар, – тихо произнесла Мария.
– Вы – королева.
– Я знаю: ты права. Едва я похоронила мужа с положенным ему почетом, как тоже поняла, что мне нужно принять решение о моем будущем. Сегодня, когда мы сошли на берег, мне пришлось спросить себя, не совершила ли я большую ошибку. Ты знаешь, мне поступили предложения от католических королевских семей. Я боюсь, что любой мой шаг будет неправильным. Если бы я вышла замуж и породнилась с таким семейством, я бы восстановила Шотландию против себя. Но здесь сегодня я поняла, что на уме у этих людей. Они хотят, чтобы я выбрала в мужья одного из них – человека, который чтит все шотландское, в котором текла бы шотландская кровь. Такой муж устранил бы то, что они считают недостатками моего воспитания. Ох, Гвинет, что происходит с людьми? Как я могу не быть верна тому, чему меня учили всю жизнь? И как я могу предать мою веру?
– Никто и не ждет от вас неверности.
Мария покачала головой, и Гвинет печально подумала, что, вероятнее всего, Мария права.
– Они ждут от меня быстрых решений. Но я не переменчивая королева. Я буду чтить Бога и поклоняться Ему так, как считаю нужным. Однако… – Она отвернулась и опустила голову.
– Однако что? – спросила Гвинет с улыбкой.
– Ну… – Мария сделала глубокий вдох. – Я любила мужа, но он… никогда не был здоров.
– У вас не было любви, – прошептала Гвинет.
Мария повернулась и снова упала на постель.
– Я ужасная женщина? Я видела человека, который… ну, я только что овдовела, когда увидела его. И он даже мой дальний родственник. – Она озорно взглянула на девушку. – Он невероятно красив.
– Кто же он?
– Генри Стюарт, лорд Дарнли.
– А-а, – пробормотала Гвинет, глядя в сторону. Она подумала, что Мария заслужила немного настоящего счастья: королева всю жизнь делала то, что от нее ожидали, выполняла свои обязанности. Услышать ее восторженный шепот было так радостно!
Генри Стюарт, лорд Дарнли был внуком, а Мария – внучкой Маргариты Тюдор, сестры короля Англии Генриха VIII. Гвинет мало знала этого лорда, но много о нем слышала. Сейчас он жил в Англии, формально – как гость королевы Елизаветы, и по этой причине английская королева считала, что отец лорда Дарнли, шотландец, совершает грех, действуя против нее. Однако мать лорда Дарнли была графиней Англии, так что его нахождение там нельзя было назвать заточением.
Гвинет встречалась с лордом Дарнли всего раз, и то недолго. Он приносил соболезнования по поводу смерти короля Франциска. Генри Стюарт был действительно красив, как сказала Мария, и мог быть обаятельным. Но Гвинет знала, что другие знатные шотландцы, особенно многие горцы, не любят его. Его интересовали попойки, азартные игры и все виды разгула. В нем была и кровь Стюартов, и английская кровь. Но такое происхождение имели и многие знатные шотландские дворяне. Поэтому Гвинет взглянула на Марию с явным беспокойством, хотя и радостно. Мария истолковала этот взгляд не как выражение личного недовольства подруги этим мужчиной, который, видимо, привлекал ее чувственно.
– Не смотри на меня так! Почему я не могу радоваться, что увидела мужчину, который и приемлем для многих, и привлекателен? Не бойся, я не потеряла рассудок. Я в трауре и, несмотря ни на что, действительно очень любила Франциска, хотя это была… наверное, больше глубокая и нежная дружба, чем страсть. Я продолжаю соблюдать траур и не буду принимать поспешных решений. Я буду вести себя осторожно и слушать своих советников. Я все еще обдумываю переговоры с доном Карлосом Испанским и с другими иностранными принцами. Моя сила в том, на что я сделаю ставку. Я не забуду, что для меня даже больше, чем в большинстве случаев, свадьба – политический союз, а не вопрос любви.
– Мария, я знаю, вы поступите правильно, но, несомненно, должны позволить себе мечтать о том, что сделает вас счастливой, – сказала Гвинет.
Мария, такая высокая и изящная в своем отделанном мехом платье, взглянула на нее прекрасными темными глазами.
– Я боюсь, – прошептала королева. – Боюсь, что, как бы я ни старалась делать то, что правильно, не смогу дать счастье своему народу.
– Ох, Мария! Вы не должны так чувствовать. Возвращение на родину прошло благополучно. И вы будете чудесной королевой. Вы уже замечательная королева.
– Здесь все так… по-другому.
– Эти люди – ваш народ. Они любят вас.
– Они такие… – Мария помолчала, потом улыбнулась и договорила: – Шотландские.
– Это правда, здесь не Франция. Но, Мария, это чудесная страна, в которой живут очень хорошие люди. Куда смотрят жители других стран, когда им нужна военная помощь? Они за большое вознаграждение нанимают шотландцев, чтобы те сражались в их битвах. Это потому, что мы свирепы, сильны и верны.
– Но я хочу мира.
– Конечно, хотите. Но мира часто добиваются с помощью… силы.
– Не в Шотландии.
– Ах, Мария. Не всегда это так. Вспомните прошлое. Мы независимы благодаря решимости и мужеству таких людей, как Вильям Уоллес и ваш предок Роберт Брюс. Шотландцы не только воины, но и поэты, ученые. Они учатся в школах других стран и узнают мир за пределами своей страны. Вам нужно только полюбить шотландцев, и они полюбят вас.
Мария тихо вздохнула:
– Я молюсь… да, я молюсь, чтобы было так. И спасибо тебе, мой друг. Мои четыре Марии – самые дорогие подруги, но они не знают эту страну так, как знаешь ты. Они, как и я, слишком давно не были здесь. Сегодня мне очень нужны твои дружба и понимание, и ты не разочаровала меня.
– Мария, любой, кто знаком с вами, знает, что у вас великое сердце, что вы и добры, и мудры. Я вам не нужна. Вам нужна только вера в себя и желание понять ваш народ.
– Я хочу постараться это сделать, потому что хочу быть великой королевой. – Мария помолчала, сомневаясь, продолжать ли, но потом договорила вполголоса: – Даже более великой, чем моя кузина, которая сидит на английском троне.
Струя холода пробежала у Гвинет по спине. Елизавета Английская уже проявляла себя как очень сильная правительница. Она была на десять лет старше Марии и находилась на английском троне несколько лет. И в политике она была противницей Марии, потому что после смерти Марии Тюдор королевская семья Франции объявила Марию Стюарт королевой не только Шотландии и Франции, но также Англии и Ирландии, считая, что Елизавета – внебрачная дочь своего отца, короля Генриха, а потому не имеет права царствовать.
Политика могла быть очень опасной игрой. Гвинет знала, что Мария не желала свергать кузину с трона, но она хранила верность своей религии. И было совершенно ясно, что англичане не желали никакого другого правителя, кроме своей королевы. Они не хотели иметь ничего общего с королевой-католичкой, и в этом был зародыш возможной или даже неизбежной вражды.
Войны с Англией в течение многих столетий разрывали Шотландию на части. Никто из шотландцев не хотел, чтобы англичане снова заставили их проливать кровь, но каждый союз, заключавшийся тогда между государствами, вонзался, словно кинжал, в сердце какого-нибудь народа. Англичане настороженно следили за дружбой Шотландии с Францией, а испанцы наблюдали за ними обоими, поэтому шотландцы с французами, в свою очередь, приглядывались к испанцам. Все эти соображения имели значение для будущего замужества Марии. Она могла дать шотландцам союзника – или, наоборот, множество врагов.
Мария словно прочла мысли Гвинет и мягко произнесла:
– Я думаю, лучше всего мне со временем найти себе мужа в этом королевстве. А он хорош собой, правда?
– Кто?
– Лорд Дарнли.
– Он? Да.
Глаза Марии сузились, в них появилось веселое любопытство.
– По-моему, ты думаешь, что кто-то другой тоже красив? И кажется, я знаю кто.
– Кто же?
– Лорд Рован.
Гвинет вздрогнула и почувствовала, как ее позвоночник теряет гибкость.
– Он очень грубый.
– Это не грубость, а прямота. Ты же сама учишь меня быть такой, как мой народ, значит, должна понимать, что такой знатный шотландец, умелый и в бою, и в политике, говорит обо всем прямо. Он – образец шотландского дворянина.
– В таком случае почему же вы сами не обратили внимания на лорда Рована?
– Ты шутишь или нет?
– Я вовсе не шучу, – нахмурилась Гвинет.
– Ну, если так, то, похоже, слухи о нем не так широко распространились, как можно было ожидать, – рассмеялась Мария.
– О чем вы говорите, Мария? Объясните, пожалуйста!
– Ты ведь знаешь: у моего отца было тринадцать внебрачных детей, которых он признал своими. Некоторые из них – просто чудесные люди. Например, мой дорогой брат Джеймс, – произнесла королева, и Гвинет показалось, что она услышала в ее голосе немного горечи.
Одно время говорили о том, что Джеймса Стюарта надо признать законным сыном, но этого так и не произошло.
Складка на лбу Гвинет стала еще глубже.
– Разве он один из внебрачных детей вашего отца? – недоверчиво спросила она.
Мария усмехнулась в ответ и пояснила:
– Нет, сын одного, точнее, одной из его внебрачных дочерей. Мать лорда Рована была первым ребенком одной из первых возлюбленных моего отца.
– Это правда или только слух? – спросила Гвинет.
– Не волнуйся так из-за этого, дорогая подруга, иначе у тебя на лбу будут ужасные морщины. Уверяю тебя, у лорда Рована вполне приемлемая родословная. Но посчитать собственного племянника привлекательным мужчиной – это совсем другое дело. К тому же он женат.
– Ох! – пробормотала Гвинет.
– Да, и это очень печально. Он женат на леди Кэтрин Бречмен.
– На дочери лорда Бречмена. Но его земли – они же в Англии, – сказала Гвинет, понимая, что сейчас услышит правду о таинственном и трагическом прошлом лорда Рована.
– Да. Как же вышло, что я все это знаю, а ты нет? – спросила Мария, которая, казалось, была довольна, что может поделиться с подругой тем, что знает сама. – Должно быть, дело в том, что я за последние месяцы очень часто встречалась со своим братом Джеймсом. Наверное, он рассказал мне эту ужасно печальную историю. Они были безумно влюблены друг в друга, и Рован отважно явился к отцу Кэтрин просить ее руки. Мой брат Джеймс и королева Елизавета дали разрешение на этот брак. Молодая жена сразу же зачала ребенка. Но незадолго до того, как он должен был родиться, она разбилась, когда ехала в карете, во владениях своего отца, очень тяжело пострадала, и у нее началась сильнейшая горячка. Ребенок не выжил. Леди Кэтрин с тех пор повредилась рассудком да так и не окрепла телом. Теперь она совершенно больна и живет в замке лорда Рована в горном краю. Там за ней ухаживают сиделка и управляющий лорда, люди добрые и верные. Она очень слаба и, вероятнее всего, скоро сойдет в могилу.
Гвинет молча смотрела перед собой.
Мария грустно улыбнулась:
– Закрой рот, моя дорогая.
– Я… я… как это печально.
– Да, – согласилась Мария и, внимательно глядя на нее, добавила: – Не влюбляйся в него!
– Влюбиться в него? Он… неотесанный мужлан.
Мария улыбнулась:
– Я это вижу. Но хотя тебе это, может быть, не интересно, я должна сказать, что он больше не живет со своей женой. Жить с ней было бы жестоко с его стороны, потому что у нее теперь ум как у маленького ребенка. И он в этом положении ведет себя, можно сказать, с достоинством.
– С достоинством?
– Конечно, я знаю это только со слов Джеймса, но говорят, что лорд Рован не живет как монах, правда, его любовные увлечения… скрыты от посторонних глаз, и он сходится с женщинами, которым это не может причинить вреда. А я никогда не захочу, чтобы тебе причинили вред, моя дорогая подруга, – серьезно сказала Мария.
– Вам не нужно волноваться, – заверила ее Гвинет. – И никогда не будет нужно. Я не намерена влюбляться. Любовь делает нас всех глупыми и опасными. А если бы даже я оказалась такой идиоткой, что влюбилась, то не выбрала бы дикого горца вроде лорда Рована.
Мария, глядевшая на огонь, отрешенно улыбнулась и ответила:
– В этом и есть разница между нами. Как я хочу влюбиться, чтобы узнать такую сильную страсть!.. Ну, хватит. Для меня замужество – это сделка. И все-таки – узнать бы когда-нибудь такую любовь…
– Мария, – неуверенно пробормотала Гвинет.
– Не волнуйся, дорогая подруга. Когда я снова буду выходить замуж, не забуду про свои обязательства перед моим народом. И все-таки даже королева может мечтать. – Она помахала Гвинет рукой, давая понять, что отпускает ее. – Сегодня был длинный трудный день. И впереди у нас еще много таких дней.
Королева ясно дала ей понять, что пора спать, и Гвинет поспешно направилась к двери.
– Доброй ночи, моя госпожа…
– Гвинет…
– Я ухожу, и теперь вы – моя королева.
– Но ты остаешься моей подругой, – заверила Мария.
Гвинет наклонила голову, улыбнулась и вышла. Ей очень хотелось как можно скорее добраться до своей постели в этом огромном шотландском дворце, который стал ее домом. Торопливо идя по длинному залу в свою комнату, она услышала голоса и замерла на месте, понимая, что случайно слышит разговор, происходящий в одной из малых комнат, которые были предназначены для государственных дел.
– Больше ничего нельзя сделать. Вы не можете взять назад свое слово. – Это произнес низкий мужественный голос, который легко было узнать. Голос лорда Рована Грэма.
– Мы напрашиваемся на неприятности. – Голос второго собеседника она узнала так же легко. Это был Джеймс Стюарт. Действительно ли брат королевы – друг своей сестры? Или он тайно мечтает сам носить корону и считает, что ее должны были надеть на его голову?
– Может быть, и так, но другого выхода нет. Мы можем лишь надеяться, что твердая решимость королевы не допустить преследований за веру окажется сильней.
– Раз так, то, как вы уже сказали, мы должны быть готовы.
– Да, и постоянно.
* * *
Внезапно дверь открылась, и ошеломленная Гвинет увидела выходившего из комнаты лорда Рована. Он застал ее здесь, в зале! Любой поймет, что она подслушивала! Рован смотрел на нее суровым, пристальным взглядом, а она только моргала ресницами и старалась проглотить комок в горле.– Я… заблудилась, – наконец выговорила она.
– В самом деле? – усомнился он.
– Это правда! – гневно ответила она.
Он хмуро улыбнулся, словно услышал что-то забавное:
– Комнаты придворных дам вон там. Вы должны были бы повернуть в ту сторону – конечно, если искали именно свою постель.
– А что еще я могла здесь искать?
– Что еще? – повторил он и насмешливо поклонился, но ничего не ответил, а просто повернулся и ушел.
Гвинет испугалась и очень рассердилась, что он так легко отпустил ее.
– Господи, почему?
Лорд Рован был ей почти противен. Конечно, ей было жаль жену этого несчастного человека, но, похоже, он вел не слишком праведную жизнь, к тому же был грубым и раздражал ее. Он слишком много о себе мнил, и…
У нее больше нет сил. Она идет спать в свою постель, она вполне заслужила сон. А о нем она больше вообще не будет думать.
Ее комната была маленькой, но предназначалась для нее одной. Это было не так уж важно. Во время поездок с королевой по Франции Гвинет иногда имела отдельную комнату только для себя, а иногда спала в общей постели с кем-то из Марий. Тогда девушки много веселились, потому что любили передразнивать почтенных князей и дипломатов, с которыми встречались. Как и королева, они любили танцы и азартные игры и, конечно, очень любили музыку. Они пробыли вместе так долго, что стали почти одной семьей, и были так добры, что принимали в эту семью Гвинет. И все же она понимала, что никогда не войдет в их круг полностью.
«Здесь, в Холируде, я буду спать одна», – подумала она, осматривая свой новый дом. У нее было крошечное окно и даже маленький камин. Горевший в нем огонь освещал окно, и Гвинет увидела, что это был витраж: тени от языков пламени играли на изображении голубки, сидящей на дереве. Под этим рисунком был изображен герб Стюартов, цвета которого ярко выделялись в полумраке комнаты.
Гвинет решила, что в Шотландии, у себя дома, она будет рада жить без соседок. Марии многое забыли о Шотландии. Она любила их и не хотела лишиться их дружбы, но не могла слушать, как ее родину будут постоянно сравнивать с Францией – и, конечно, в пользу последней.
Если она рассердится на кого-то, то сможет прийти сюда и накричаться в подушку.
Если ей надо будет подумать, она сможет побыть здесь одна.
Если ей будет нужно спрятаться…
«От кого я собираюсь прятаться?» – насмешливо спросила она себя.
Это не важно. Важно то, что эта чудесная маленькая комната – ее личное, священное место.
Матрас был удобный, подушка пышная и очень легкая. Рядом с камином она увидела узкую дверцу. Открыв ее, Гвинет поняла, что у нее есть даже собственная уборная. Восхитительно!
В общем, хорошо быть дома!
Гвинет бережно сняла свою дорожную одежду и сложила в сундук: комната была так мала, что в ней нельзя было оставлять разбросанные вещи. В ночной сорочке из мягкой шерсти молодой фрейлине было тепло и удобно. Она была совершенно без сил и все же, когда наконец легла в свою постель, очень уютную и теплую, долго не могла уснуть.
Она думала о лорде Роване.
Эти беспокойные мысли были прерваны стуком, который донесся со двора.
Гвинет мгновенно спрыгнула с кровати, словно обожглась. Ее вдруг охватил такой страх за королеву, что она, забыв в панике про обувь и платье, выскочила в коридор. А тем временем шум внизу нарастал. Она услышала нестройный хор скрипящих и визгливых звуков, а потом – голоса.
Вместе с другими обитателями дворца, которых разбудил этот шум, она помчалась вниз, где были комнаты Марии. Дверь в зал по-прежнему была распахнута. Гвинет, фрейлины и охранники вбежали туда и увидели, что королева не спит. Она стояла у одного из окон и смотрела вниз.
– Все в порядке, – успокоила их королева, подняв руку в знак приветствия, и улыбнулась тем, кто, едва не сбивая друг друга с ног, так быстро мчались в ее спальню. – Это серенада в мою честь: мои подданные приветствуют меня! Слушайте! – весело воскликнула она. Мария была бледна и очень устала, но все же продолжала приветливо улыбаться.
– О боже! – воскликнул по-французски Пьер де Брантом, один из французов, входивших в свиту Марии. – Это не серенада. Это вопль тысячи кошек, на которых кто-то наступил. – Он нахмурился и взмахнул рукой, выражая таким образом свое недовольство.
– Это волынки, – сердито заметила Гвинет. – Если вы прислушаетесь, то поймете, что звук у них красивый.
– Я уже слышал их раньше, – обиделся Брантом. Сощурив глаза, он недовольно посмотрел на Гвинет, словно напоминая молодой фрейлине, что страна, где она выросла, с его точки зрения, – непросвещенная, глухая провинция.
– В их звуке есть своя прелесть. И Мария, королева шотландцев, несомненно, чувствует ее, – заверила его Гвинет. Она никак не могла понять, какое место занимает Пьер де Брантом при королеве, хотя сам он считал себя дипломатом и придворным. Гвинет он был не по душе: на ее взгляд, он чересчур саркастично обо всем отзывался. Но он действительно любил Марию Стюарт, и Гвинет решила, что за это его нужно терпеть.
– Да, я люблю звук волынок, – признала Мария. – Мой дорогой Пьер, вы должны развить в себе вкус к этому роду музыки.
– Нет сомнения, что они звучат громко, – сухо отозвался Брантом.
По крайней мере, это было правдой. Казалось, что во дворе стоят не меньше ста человек и что вопли волынок смешиваются с голосами поющего во все горло хора.
Мария явно устала, и было видно, что она делает над собой усилие, чтобы вести себя достойно, как подобает королеве.
– Как это мило, – просто сказала она.
И они все слушали этот импровизированный концерт, пока он не закончился. Французы, служившие королеве, при этом все время что-то ворчали себе под нос. Потом все домочадцы, смеясь и весело болтая, медленно вернулись в свои покои.
Гвинет последней пожелала Марии спокойной ночи и на этот раз без проблем нашла дорогу в свою комнату.
Снова оказавшись в постели, она наконец уснула, но во сне видела, как несчастная сумасшедшая жена лорда Рована поет что-то под жалобные стоны волынки, а ее лорд, больше не возлюбленный, а только хранитель, стоит в отдалении.
«Не влюбись в него», – предупредила ее Мария.
Какая нелепость.
Разве что она перестанет чувствовать к нему отвращение, если сможет.
Глава 3
В первые дни после приезда в Шотландию Гвинет с облегчением осознала, что мрачные предчувствия, терзавшие ее, были нелепостью. Шотландцы явно любили свою королеву.
Французы из их круга и те шотландцы, которые так долго прожили во Франции, что, кажется, стали считать себя французами, постепенно переставали жаловаться. Холируд был не просто прекрасным дворцом: здесь жили служители, которые охотно выполняли желания своей молодой королевы, всегда доброй к тем, кто ее окружал. Лес вокруг дворца был густым и диким, и вскоре придворные полюбили ездить сюда верхом. А из окон дворца открывалось еще одно впечатляющее зрелище – вид на Эдинбургский замок, стоящий высоко на скалистой вершине холма. Вид этой мощной каменной крепости подействовал даже на тех, кто был не слишком рад уехать из Франции.
Однажды Гвинет отвела четырех Марий за покупками на Королевскую Милю, и они заявили, что у шотландской столицы есть свое, совершенно особое очарование.
Казалось, что все идет хорошо.
А потом наступило первое воскресенье, когда нужно было идти в церковь на службу.
Гвинет, хотя и была протестанткой, поклялась, что будет стоять на мессе рядом с королевой, если они обе будут находиться в Шотландии, чтобы поддержать выбор Марии, а затем пойдет слушать еще и протестантскую службу. И вот сейчас королева приготовилась идти в церковь. Лорд Стюарт заверил ее, что она сможет слушать мессу здесь так же, как во Франции.
Мать Марии, француженка, была набожной католичкой, а когда сама Мария в раннем детстве покинула Шотландию, волна всеобщего протеста против католицизма еще не поднялась.
Гвинет успела достаточно узнать о Джеймсе Стюарте, который сам принадлежал к шотландской реформаторской церкви, и верила, что он намерен выполнить обязательство, данное Марии. Он был по натуре суровым и неуступчивым шотландцем, но молодая фрейлина не имела никаких оснований сомневаться, что он сдержит слово. Возможно, в глубине своего сердца он чувствовал, что сам должен был бы носить корону, но, хотя и склонился перед шотландской церковью, был во многом похож на Марию. Как и его сестра-королева, он ненавидел насилие по религиозным причинам и теперь доказывал это делом.
Около маленькой домашней часовни, стоявшей перед дворцом, собралась гудящая, угрожающая толпа. Священник, который должен был служить мессу, дрожал и боялся идти к алтарю. Служки, которые несли свечи, были в ужасе. Люди из толпы схватили их, чтобы сорвать мессу, и от этого им стало еще страшней.
Со двора были слышны крики:
– Убейте священника!
– Мы что, снова должны терпеть поклонение идолам?
– Милостивый Боже! – умолял о помощи священник, выкатив глаза от страха.
Французы из их круга и те шотландцы, которые так долго прожили во Франции, что, кажется, стали считать себя французами, постепенно переставали жаловаться. Холируд был не просто прекрасным дворцом: здесь жили служители, которые охотно выполняли желания своей молодой королевы, всегда доброй к тем, кто ее окружал. Лес вокруг дворца был густым и диким, и вскоре придворные полюбили ездить сюда верхом. А из окон дворца открывалось еще одно впечатляющее зрелище – вид на Эдинбургский замок, стоящий высоко на скалистой вершине холма. Вид этой мощной каменной крепости подействовал даже на тех, кто был не слишком рад уехать из Франции.
Однажды Гвинет отвела четырех Марий за покупками на Королевскую Милю, и они заявили, что у шотландской столицы есть свое, совершенно особое очарование.
Казалось, что все идет хорошо.
А потом наступило первое воскресенье, когда нужно было идти в церковь на службу.
Гвинет, хотя и была протестанткой, поклялась, что будет стоять на мессе рядом с королевой, если они обе будут находиться в Шотландии, чтобы поддержать выбор Марии, а затем пойдет слушать еще и протестантскую службу. И вот сейчас королева приготовилась идти в церковь. Лорд Стюарт заверил ее, что она сможет слушать мессу здесь так же, как во Франции.
Мать Марии, француженка, была набожной католичкой, а когда сама Мария в раннем детстве покинула Шотландию, волна всеобщего протеста против католицизма еще не поднялась.
Гвинет успела достаточно узнать о Джеймсе Стюарте, который сам принадлежал к шотландской реформаторской церкви, и верила, что он намерен выполнить обязательство, данное Марии. Он был по натуре суровым и неуступчивым шотландцем, но молодая фрейлина не имела никаких оснований сомневаться, что он сдержит слово. Возможно, в глубине своего сердца он чувствовал, что сам должен был бы носить корону, но, хотя и склонился перед шотландской церковью, был во многом похож на Марию. Как и его сестра-королева, он ненавидел насилие по религиозным причинам и теперь доказывал это делом.
Около маленькой домашней часовни, стоявшей перед дворцом, собралась гудящая, угрожающая толпа. Священник, который должен был служить мессу, дрожал и боялся идти к алтарю. Служки, которые несли свечи, были в ужасе. Люди из толпы схватили их, чтобы сорвать мессу, и от этого им стало еще страшней.
Со двора были слышны крики:
– Убейте священника!
– Мы что, снова должны терпеть поклонение идолам?
– Милостивый Боже! – умолял о помощи священник, выкатив глаза от страха.