Дрейк Шеннон. Фрейлина

   – Нет, нужно, – ответила Мария, бросила взгляд на Джеймса и добавила: – Может быть, особенно важно, чтобы ты уехала именно сейчас.
   – Я защищала вашу милость.
   – Ты всегда была верна мне, и я благодарна тебе за это. Я тоже чувствую гнев из-за фанатиков, которые настолько слепы, что не видят ничего, кроме своих мелких интересов. Но если бы я силой заставила их замолчать, это легко могло бы вызвать восстание. Поэтому я просто позволяю им говорить и надеюсь, что смогу создать в народе настроение, при котором им придется замолчать самим. А теперь о тебе. Готова ли ты к поездке? Очень ли хочешь увидеть свой дом?
   «Нет, не очень», – подумала Гвинет. Ее родители умерли, и у нее был только строгий и суровый дядя, для которого долг был важнее всего на свете. Ее родной дом – грубая крепость, почти полностью окруженная морем. Люди там кормятся тем, что рыбачат, ловят угрей и держат нескольких сильных овец или же с трудом возделывают твердую каменистую землю. Но большинство из них счастливы: у них есть семьи, есть любимые. А она, по мнению дяди, не заслужила такой простой человеческой радости. Она должна исполнять свой долг. Энгус Маклауд, несомненно, понравился бы яростному Джону Ноксу.
   – Я беспокоюсь о вас, ваша милость, – сказала она.
   Улыбка Марии стала шире.
   – Мне действительно повезло с тобой. Но ты должна уехать.
   Гвинет признала, что не сможет победить в этом споре. И Рован знал это. Теперь ей придется спешить, чтобы быть готовой к назначенному им сроку. Она не позволит себе опоздать, не даст ему больше ни одной возможности показать всем своим видом, как его раздражает, что он вынужден терпеть ее.
   – Тогда… прощайте.
   – Ты вернешься быстро, – заверила ее Мария. – Дорога кажется длинной, но на самом деле она коротка.
   Гвинет кивнула. Они обнялись, а после этого случилось нечто, поразившее Гвинет: лорд Джеймс подошел к ней и сердечно попрощался. Она знала, что Джеймс не имел склонности выставлять напоказ свои добрые чувства, и поэтому ей было приятно, когда он неловко похлопал ее по плечу и произнес:
   – Помоги вам Бог в пути, леди Гвинет! Мы будем скучать по вас.
   Она улыбнулась, поблагодарила его и выбежала из комнаты, пока по лицу не потекли слезы, которыми уже наполнились ее глаза. «Такова жизнь!» – грубо напомнила она себе. Марию, когда та была еще ребенком, послали за море, без матери, к человеку, за которого она должна была выйти замуж, захочет она этого или нет. Женщин постоянно посылают куда-нибудь для выполнения брачного договора, и часто это похоже на продажу ангела отвратительному зверю.
   На минуту ее сердце похолодело. Хотя она наследовала титул отца, ее дядя Энгус, брат ее деда, по обычаю, имел право решать ее судьбу. Она могла лишь благодарить Бога за то, что служит при дворе: любые намерения дяди на ее счет должна была одобрить Мария.
   Королева никогда не принудит ее к чему-нибудь ужасному. Или может принудить?
   Нет, не может. Даже сейчас Мария всего лишь отправила ее в поездку, чтобы прощупать, насколько велики ее, Марии, шансы на дружбу с кузиной, могущественной английской королевой. Она никогда не навязывала свою волю ни одной из своих фрейлин.
   «Но один раз навязала – сейчас». Гвинет тут же выругала себя за эту предательскую мысль.
   В своей уединенной маленькой комнатке, которую она так любила, Гвинет обнаружила ожидавшую ее женщину средних лет, немного полноватую, с щеками пухлыми, как у ангела, доброй улыбкой и большим животом.
   – Миледи, меня зовут Энни. Вообще-то я Энни Маклауд, хотя родство между нами, разумеется, очень дальнее. – Тут она радостно улыбнулась и добавила: – Я буду сопровождать вас и служить вам. Это для меня большая честь.
   Гвинет улыбнулась. Наконец-то кончились сложности! «Эта женщина, кажется, просто веселый и приятный человек, я рада, что она будет рядом».
   – Я счастлива, что ты будешь служить мне, Энни.
   – Я отослала ваш сундук вниз, к нашему маленькому каравану. Я буду готова, миледи, как только будете готовы вы.
   Так вот почему она здесь.
   Когда она отправилась в церковь, то оделась так, чтобы скакать на коне весь долгий день. Девушка надеялась, что уедет укрепленная и благословленная словом Божиим, а вместо этого… Хочется ей или нет, ее все равно подготовили в путь…
   – Энни, пора. Нам нужно быть уже в дороге.
   Она с тяжелым сердцем закрыла дверь в свое холирудское святилище и сбежала по каменной лестнице во двор, где уже ждали вьючные лошади, маленький отряд охранников и Рован.

* * *

   «По крайней мере, леди Гвинет не пожилая или больная подопечная», – подумал Рован. Один он легко мог бы проезжать по пятьдесят миль в день. Но если бы ему пришлось ехать с каретой и большим багажом, это сильно затруднило бы движение вперед. К его удовольствию, леди Гвинет умела не обременять себя вещами в дороге. Веселая женщина, которую дали ей в спутницы, была гораздо более тяжелым бременем, хотя и не по своей вине. Она была неплохой наездницей и твердо сидела на своей спокойной лошади, но никогда еще не проводила в седле много часов подряд. Поэтому Рован был вынужден регулярно делать остановки, чтобы все они могли размять ноги, перекусить и отдохнуть.
   Один он добрался бы в первый день уже до Стирлинга. Но из-за женщин решил, что лучше провести первую ночь во дворце Линлитгоу – почти на полпути к Стирлингу.
   У ворот дворца его радушно приветствовал вооруженный привратник. Управляющий дворцом, знавший имя Гвинет и ее должность, мучился от любопытства и был очарован гостьей. Хотя они приехали поздно, Рована и Гвинет пригласили в огромный зал с массивными стенами, а их четверых охранников отвели спать в комнаты верхнего этажа конюшни. Энни и слугу Рована накормили на кухне, а потом указали им постели в комнатах для прислуги. Сам Рован и Гвинет еще какое-то время разговаривали с управляющим, которого звали Эмос Мак-Элистер. Этот здоровяк с огромным удовольствием рассказывал им о том, как королева Мария родилась в этом дворце и как ее отец, к несчастью, умер всего через шесть дней после ее рождения. Рован смотрел на Гвинет, а она жадно слушала рассказы старика управляющего о том, какой Мария была в младенчестве, и улыбалась. Рован решил, что день прошел хорошо, особенно если учесть, каким было утро. Во время долгой скачки он и Гвинет вежливо держались на расстоянии друг от друга, и он надеялся, что они и дальше смогут так же ладить между собой.
   Следующее утро тоже было прекрасным. Их приветствовал управляющий замком Стирлинг. Он принял их с такой же заботой и уважением. Гвинет, кажется, понравился Стирлинг. Этот замок действительно выглядел впечатляюще, да и городок вокруг него был красив. Люди на улицах шептались о появлении приезжих из столицы. Гвинет улыбалась при виде горожан, которые встречали их приветствиями. Рован должен был признать, что она даже здесь была очаровательной неофициальной посланницей своей королевы.
   На следующий день они были уже на пути в горный край, и только теперь их поездка началась по-настоящему.
   Они подъехали к маленькому селению, носившему название Лох-Гран, хотя громким словом «лох», то есть озеро, на самом деле назывался всего лишь крошечный пруд. Подъезжая к нему, они услышали крики.
   Гвинет, большую часть скакавшая рядом с Энни, теперь проехала вперед и оказалась рядом с Рованом.
   – Что там за суета? – спросила она.
   – Не знаю, – покачал он головой.
   Она ударила лошадь коленом и обогнала Рована.
   – Подождите же меня! – сердито крикнул он.
   Вслед за Гвинет он проехал мимо очень милых деревенских домов, церкви и невзрачного здания, которое здесь могло сойти за господский дом. Рядом протекал узкий ручей.
   Гвинет натянула поводья. На ее лице вдруг отразился ужас.
   Рован мгновенно понял, что ее испугало. Были отчетливо слышны крики жителей, которых подзадоривали вооруженные люди – очевидно, воины владельца этих земель. Предметом насмешек этой толпы была молодая женщина, привязанная к столбу. У ее ног были сложены в кучу вязанки хвороста. Женщина была в одной рубашке из тонкой льняной ткани. Длинные пряди ее темных волос спутались, а лицо выражало муку и сознание полного поражения.
   – Они хотят ее сжечь! – в ужасе воскликнула Гвинет.
   – Видимо, ее осудили за колдовство или за ересь, – предположил Рован.
   Гвинет взглянула на него, и ее огромные золотистые глаза были полны гнева.
   – Вы верите в такие глупости? – спросила она.
   – Я полагаю, что даже ваша драгоценная королева верит в них, – мягким тоном ответил он.
   – Но… ее проверяли здесь, не в Эдинбурге? По какому закону? Чей это закон?
   – Осмелюсь сказать – местный.
   – Тогда вы должны остановить их.
   Рован не знал, что бы он сделал, если бы с ним не было Гвинет. Его часто поражала жестокость шотландских законов. Подростком он видел, как в Эдинбурге повесили молодого мужчину всего лишь за кражу бараньей ноги. Тогда его отец печально сказал ему, что таков закон и он не может остановить казнь.
   Рован не верил ни в какие предрассудки, не верил и в то, что у некоторых женщин бывает дурной глаз. И если быть честным как перед Богом, он, конечно, не верил, что человек может заключить договор с дьяволом. Но все же существуют законы…
   – Сделайте что-нибудь! Рован, пожалуйста! Они сейчас зажгут огонь! – кричала Гвинет.
   – Стойте, наблюдайте и будьте наготове, – приказал Рован Гевину, начальнику их охраны.
   Тут Рован понял, что Гвинет в первый раз назвала его по имени и в ее глазах при этом была одна лишь искренняя мольба. «Чувство, – подумал он. – Чувства губят нас всех».
   Он пришпорил коня, с властным видом проехал через толпу, остановился перед служителями церкви и гневно спросил:
   – Что это за насмешка над правосудием? Какое у вас право выносить смертный приговор?
   Как он и надеялся, по цветам его одежды и по размеру и породистой внешности коня эти люди поняли, что он близок к королевской семье. Большинство собравшихся молча отступили, но одетый в черное священник подошел к нему:
   – Милорд, я священник здешней церкви. Эта женщина допрошена должным образом и признана виновной.
   – Допрошена должным образом? А какой здесь у вас суд? Он разрешен королевой? – спросил Рован.
   – Это было местное дело.
   Рован огляделся. Толпа молчала. Были слышны только тихие всхлипы: это плакала молодая женщина на костре.
   – Отвяжите ее, – спокойным голосом приказал он.
   – Но… ее же допросили.
   – Допросил неподходящий суд. Дорогой мой, в делах, касающихся жизни и смерти, вы и по предписаниям закона, и по велению совести должны обращаться к более высокой власти. И вы это, конечно, знаете.
   Пастор внимательней посмотрел на Рована, обратил внимание на цвет его одежды и его вооруженных охранников и немного отступил назад.
   – Не вы ли Рован Грэм, лорд Дальних Островов? – с тревогой спросил он.
   – Да, это я. И я служу Стюартам, королям Шотландии, которым присягал.
   – То есть француженке из рода Стюартов?
   – Шотландской королеве. И я долго был рядом с Джеймсом Стюартом, графом Маром, верховным законодателем нашей страны, который был нашим регентом после того, как умерла мать королевы.
   Из толпы вышла коренастая женщина средних лет. Несмотря на ее сурово выставленный вперед подбородок и сжатые челюсти, Рован почувствовал к ней жалость. Одежда на ней была поношенная. Похоже, она была озлоблена потому, что в ее жизни слишком мало было радости.
   – Вы не понимаете, великий лорд. Она посмотрела на меня. Лайза Даф посмотрела на меня и сглазила, а на следующий день моя свинья умерла.
   Один из мужчин набрался мужества и присоединился к ней.
   – Мой ребенок начал кашлять после того, как Лайза Даф посмотрела на меня.
   – Разве больше никто на вас не смотрел? – резко спросил Рован. – Добрые люди! Жить человеку или нет, решает Бог. Или вы так легко поверили, что имеете право, не обратившись к самой высокой власти в стране, приговаривать любого человека к такой ужасной смерти оттого, что с вами случилось несчастье?
   Он опустил руку в свою дорожную сумку (кожаную и с мехом снаружи, какую носили горцы). Нашел в ней несколько золотых монет и бросил их двум жалобщикам.
   – Ты купи себе новых свиней, – обратился он к озлобленной жизнью матери семейства. – А для тебя, – обратился он к мужчине, – может быть, найдется лекарство, и ты сможешь его купить.
   Оба протянули руки к монетам и жадно схватили их. Пастор в это время пристально смотрел на него.
   Гвинет подъехала к ним, также настороженно взглянула на пастора с высоты своего коня, а потом повернулась к Ровану и сказала:
   – Ей нельзя оставаться здесь. Если ее здесь так презирают, то они возьмут ваше золото, а завтра снова допросят ее, и мы только отсрочим ее казнь.
   Она была права.
   Рован снова взглянул на пастора:
   – Я отвезу эту женщину, Лайзу Даф, в мое поместье. Там она может служить в моем хозяйстве. Если мы обнаружим, что ваши обвинения правдивы, ее отвезут в Эдинбург, где она предстанет перед судом, имеющим на это полномочия.
   Он не был уверен, что последняя фраза была нужна: было похоже, что его золото и высокое положение настроили этих людей в его пользу.
   – Это предложение звучит честно и убедительно. Она больше не будет мучить жителей этой деревни, – сказал священник.
   – Пусть ее сведут вниз, и сейчас же! – скомандовал Рован.
   – И еще, – добавила Гвинет, – пусть ей дадут одежду, подходящую для дороги. Кроме того, по-моему, нам будет нужна лошадь.
   – Мы должны платить за то, чтобы ведьма жила? – запротестовал пастор.
   – Лорд Рован только что бросил вам намного больше денег, чем стоят лошадь и кое-что из одежды. И даже на то, что останется, вы сможете купить свиней и оплатить услуги достойного врача, – любезным тоном произнесла Гвинет.
   Все молчали. Потом мужчины, стоявшие ближе всех к костру, начали отвязывать молодую женщину от столба.
   Когда веревки, державшие ее, были сняты, она начала опускаться на землю. Гвинет мгновенно спрыгнула с лошади. Эти мужчины могли обойтись со спасенной грубо. Как они вообще соизволили помочь ей? А Гвинет восхитила Рована сочетанием силы и нежности, с которой она позволила молодой женщине опираться на нее, когда шла обратно к лошадям. Снова оказавшись рядом с Рованом, Гвинет взглянула на него и сказала:
   – Она не может ехать на лошади одна. А нам, я полагаю, надо отправляться в путь.
   Пока кто-нибудь не заставил его передумать!
   Рован смог угадать по глазам Гвинет то, что она подумала, но не сказала вслух.
   – Лошадь сюда! Она понадобится, когда эта женщина снова наберется сил. И одежду тоже! – приказал он.
   Им привели лошадь, Гвинет дали в руки узел с одеждой, и после этого пастор и его паства отступили назад. Гвинет снова поглядела на Рована, и тот понял, о чем она думает. Спасенной девушке действительно нужно время, чтобы набраться сил. Они должны вести с собой еще одну лошадь, пока Лайза не сможет держаться в седле сама.
   Если только Лайза умеет ездить верхом. Если нет, то… они все равно заберут себе эту лошадь.
   Рован спрыгнул с коня, поднял с земли молодую женщину, которая смотрела на него с восхищением и преданностью, и посадил ее на своего коня. Он хотел помочь Гвинет сесть в седло, а их вооруженные охранники могли бы еще немного подождать в отдалении. Но Гвинет оказалась на спине своей кобылы раньше, чем он решился предложить помощь.
   – В будущем, пастор, следите за тем, чтобы решать в своем суде только те дела, которые ему подсудны. Я поеду обратно этой же дорогой, – очень спокойным голосом предупредил он.
   После этого он пустил свою лошадь по дороге рядом с лошадью Гвинет. Мнимая ведьма сидела впереди него, как тряпичная кукла.
   Они ехали шагом: спешка могла изменить настроение жителей деревни и вызвать погоню. Гвинет догадалась об этом предположении Рована по взгляду, который он бросил на нее. Так они двигались, пока не оказались далеко за пределами видимости деревенских жителей.
   – А теперь поспешим оказаться подальше от них, – сказал он, когда они выехали за границу селения. Путники еще не доехали до скалистых холмов настоящего горного края и потому могли двигаться с хорошей скоростью. В этом году Шотландию мучили необычные ветра и ранний холод, но льда и снега еще не было, и это тоже облегчало им путь.
   Наконец Рован придержал коня возле деревьев рядом с маленьким ручьем и поднял руку, делая остальным знак остановиться. Маленький отряд выполнил его приказ.
   – О-ох! Как болят мои кости, – пожаловалась Энни.
   Гевин сошел с коня и помог неуклюжей служанке спешиться.
   – Они не погонятся за нами, лорд Рован, – добавил он и покачал головой, явно осуждая жителей деревни.
   – Я с тобой согласен, Гевин, но всегда лучше быть как можно дальше от любой неприятности, – ответил Рован.
   После этого Рован спрыгнул с коня, а затем осторожно снял с него спасенную девушку. Энни сочувственно заохала и заботливо бросилась помогать ей, как раньше делала это по отношению к Гвинет.
   – Не хотите ли немного вина? – спросила Гвинет, взглянув на охранников.
   – Хотим, миледи, и прямо сейчас, – ответил один из них, Дирк.
   Рован усадил спасенную женщину на мягкую, покрытую сосновыми иглами землю под деревьями и прислонил ее спиной к крепкому дереву. Она пристально глядела на Гвинет, и Рован подумал, что сейчас его подопечная похожа на милосердного ангела, спустившегося на землю. В полумраке, под лучами солнца, пробивавшегося через природный навес из ветвей и листьев, ее волосы сияли словно золото, а в глазах светилось сострадание. У нее в руках был кожаный мешок с вином, и она поднесла его к губам молодой женщины.
   – Пей медленно и мелкими глотками, – ласково посоветовала ей Гвинет.
   Лайза так и сделала, и все время, пока пила, смотрела на нее. Когда Гвинет забрала у нее мешок, чтобы Лайза не захлебнулась, выпив слишком много и слишком быстро, спасенная сказала:
   – Бог вас благословит, потому что я невиновна, клянусь в этом. Старая Мег злилась не из-за своей свиньи. Она думала, что я приворожила ее никчемного невежу мужа. Говорю как перед Богом, я не виновата, это правда. Я буду вечно верна вам и готова отдать за вас жизнь, – дрожащим от слабости и волнения голосом поклялась она.
   – Так набирайся сил… и переоденься в достойную одежду. Можешь сделать это вон в том леске, чтобы тебя никто не видел, – сказала Гвинет.
   – Я помогу ей, – пообещала Энни своей хозяйке и вместе с Лайзой пошла в сторону леса.
   Гвинет почувствовала, что на нее пристально смотрит Рован, и, покраснев, пробормотала:
   – Я верю, что она невиновна. По-моему, смешно думать, что Бог дал некоторым людям такую силу, что им достаточно взглянуть на другого человека – и с тем случается несчастье.
   Он вздохнул:
   – Ох, дорогая! Вы бы удивились, если бы знали, сколько зла может быть просто в уме человека.
   – Эта женщина не ведьма. – Гвинет помолчала и негромко добавила: – Спасибо.
   «Остановил бы я такую очевидную несправедливость, если бы вы не были со мной?» – мысленно спросил ее Рован.
   – Сегодня я сделал как вы пожелали, поскольку не верю, что допрос был проведен по всем правилам, а пастор имел право приговорить ее к смерти. Преступление, за которое предусмотрено такое тяжкое наказание, подсудно более высоким судам. Но, миледи, я с сожалением должен сказать, что людей часто казнят за колдовство. Верите вы в колдовство или нет, за него карают смертью, поскольку оно идет рука об руку с ересью. И я снова напоминаю вам, что та самая королева, которую вы обожаете, верит в колдовство – и лорд Джеймс тоже верит. Как правило, члены клана Стюартов верят в проклятия и в ведьм.
   Гвинет улыбнулась:
   – Лорд Рован, я знаю, что вы начитанный и умный человек. Я, как и вы, знаю, что есть люди, которые считают, будто они могут сделать куклу, проколоть ее и высосать кровь из другого человека. И что есть люди, которые думают, будто могут варить из трав волшебные напитки. Но вы, разумеется, знаете, как и я, что большинство обвиняемых в таком злом деле – всего лишь знахари и знахарки, знающие свойства некоторых трав и цветов. Слишком часто у нас причиняют зло тем, кто делает все возможное, чтобы помочь другим.
   – Пусть это так, но, если человек варит такой напиток, он рискует быть обвиненным в колдовстве. А колдовство подразумевает договор с дьяволом… и ересь, – устало закончил он.
   – Это такая глупость!
   – Это закон.
   Она кивнула:
   – Спасибо вам за очень поучительную беседу.
   – Служить вам всем, чем возможно, моя обязанность, – сказал он весело, но с оттенком злой насмешки и поклонился Гвинет. Ее холодная благодарность рассердила его, но почему – он не мог понять.
   Она была такой загадочной, и он был очарован ею. И нельзя было отрицать, что красота ее лица и фигуры подействовали на него.
   Рован напомнил себе, что возвращается домой. Он по-прежнему любил свою жену, но случившееся с ней несчастье превратило его прежнюю страсть в любовь, которую человек может испытывать к раненому ребенку или больному старому человеку.
   – Нам нужно ехать. Прямо сейчас, – коротко бросил он, отвернулся от Гвинет и крикнул Энни, чтобы та привела Лайзу Даф, потом приказал своим людям, чтобы они садились на коней.
   Сажая Лайзу на своего коня, он чувствовал, что Гвинет продолжает наблюдать за ним, и спросил себя: какие чувства теперь скрываются за ее странным неотступным взглядом?

Глава 5

   Хотя горный край был родиной Гвинет, она всегда считала его дикой страной, где живут грубые, неученые и почти не имеющие закона люди.
   Не имеющие закона – может быть, неверно сказано. Закон в горах был. Просто горские таны, лорды и главы семей жили по своим собственным законам. Во Франции она научилась тосковать по своим землякам. Шотландия могла бы стать великой страной, если бы великие лорды и бароны сражались на одной стороне, а не враждовали постоянно между собой и не старались обогатиться за счет своих соседей. Слишком часто, начиная с далекого прошлого, когда Уильям Уоллес так доблестно сражался за независимость Шотландии, бароны больше беспокоились о своих собственных поместьях и богатствах, чем о будущем своей страны. Еще можно было понять тех из них, кто был женат на англичанках. Многие знатнейшие шотландские лорды по наследству или путем брака приобрели земли в Англии, и у некоторых из них английские владения были более ценными, чем шотландские.
   Слишком часто лорды словно сидели на заборе и смотрели, в какую сторону подует ветер победы, вместо того чтобы объединиться и стать одной грозной силой.
   Размышляя об этом, Гвинет забыла, как красива ее родина.
   С тех пор как к ним присоединилась Лайза Даф, они двигались медленно. Хотя Лайзу не пытали, она была слаба и к тому же так плохо ездила верхом, что не могла держаться даже на той лошади, которую им дали в селении, хотя это было довольно спокойное животное. Им часто приходилось останавливаться для отдыха, особенно когда они ехали по той части горного края, где склоны гор были очень крутыми, а дороги – ненадежными.
   Через какое-то время они свернули на узкую тропу, которая шла по склону восхитительного холма, покрытого лиловыми цветами, и поднималась на его остроконечную вершину, откуда была видна великолепная долина. Земля в этой долине была плодородная. Гвинет разглядела крестьян, работавших на полях: было время жатвы, и нужно было собрать урожай, пока не наступили суровые осень и зима. За этими богатыми полями на голом каменистом склоне стоял укрепленный, словно бастион, господский дом. Был конец дня, и в ярких лучах заходящего солнца камни, из которых он был сложен, отсвечивали то золотом, то серебром. Эти же лучи заставляли сверкать ручей, который извивался перед окружавшим крепость рвом. Крепость не была ни такой большой, ни такой мощной, как Эдинбургский замок, но, как и он, в случае обороны была страшна для врагов уже благодаря одному своему местоположению. С вершины холма Гвинет видела, что за рвом находится обнесенный стенами двор, где торговцы сидели у своих лотков, заполненных всевозможными товарами, и женщины ходили туда-сюда по своим делам. К одной из стен двора примыкали сараи, в которых Гвинет разглядела множество кур и свиней.
   Она украдкой посмотрела на Рована – он тоже не отводил глаз от этого селения. Его лицо выражало странную смесь чувств: душевное напряжение, в котором соединились гордость, боль и глубокая, смешанная со страданием задумчивость.
   – Это замок Лохревен? – вполголоса спросила она.
   Он повернулся к ней и ответил:
   – Нет, замок Лохревен стоит на острове, северней Айлингтона. Но эти земли – часть владения Лохревен. А эта крепость называется Кэстл-Грей – Серый Замок. Так назвал ее один мой предок много веков назад: он знал, что наше родовое имя Грэм означает «из серого дома».
   – Этот замок тоже принадлежит вам? – спросила Гвинет.
   – Да. Он служит воротами на пути к островам, от названия которых происходит титул нашей семьи.
   – Он… великолепен, – сказала она и смутилась, потому что Рован в ответ пробормотал: