Дручин Игорь Сергеевич. Лабиринт

Игорь Дручин
Лабиринт

   Мы стояли у вывешенных списков и не верили своим глазам: вся наша пятерка зачислена на подготовительный курс Института космонавтики!
   — Вот так, ребятки! Я же говорил, со мной не пропадете! — сказал Володя Мовшович, наш признанный лидер. На год старше, он уже имел опыт поступления в институт; это была вторая его попытка. — Хорошо подобранная пятерка всегда предпочтительнее кустарей-одиночек.
   — Володя, а что такое лабиринт? — спросил Саша, задумчиво хлопая длинными ресницами.
   Признаться, Сашку нашел я. Меня всегда тянуло к таким вот незащищенным, не от мира сего. Из них, наверное, во все времена получались хорошие педагоги или поэты, потому что никто кроме них не способен удивляться самым простым вещам.
   Хотя первый тур конкурса каждый проходил, надеясь только на свои способности, готовиться вдвоем было удобнее, и мы с Володей Мовшовичем быстро поняли друг друга. Володя был высок, сухощав, с крепким упрямым подбородком. Он знал в принципе все задачи конкурса, и его советы, а главное — организованность, очень помогали мне при моей расхлябанности. Тут же к нам присоединился Смолкин. Сима вполне оправдывал свою фамилию: черный, глазастый и прилипчивый. Мы сидели с Володей на садовой скамейке, перебирая возможные варианты задач предстоящего испытания. Смолкин остановился, послушал и понял, что один из нас — опытный кормчий в этом бурном море конкурсной лихорадки. Потом вставил словечко. Мовшович смерил его взглядом и, поскольку Сима не отличался завидным ростом, довольно убедительно выразил мысль, что некоторые еще не доросли до понимания этого вопроса. Но Смолкин, видимо, привык к таким «комплиментам» и к тому же не хотел упустить важное для него знакомство.
   — Командор, разведчику не обязательно иметь большой рост. Достаточно, если у него острый глаз и аналитический ум. Кто знает, может, и вашему экипажу понадобится разведчик?
   Обращение «командор» сразило Володю наповал, и он милостиво разрешил присутствовать при нашем разговоре.
   Четвертым был Серега Самойлов. Это был атлет с широкой грудной клеткой и могучими бицепсами. Его где-то подцепил Сима, который, по совету командора, присматривался к абитуриентам, успешно проходящим испытания. Спокойный, уравновешенный, он сразу пришелся нам по душе.
   Мы все сравнительно легко одолели первый тур конкурсных испытаний. По условиям второй тур абитуриенты должны были пройти в составе экипажа из пяти человек, который подбирался самими участниками. Поскольку у нас стараниями Володи заранее сложилась дружная четверка и оставалось подобрать лишь одного достойного кандидата, мы сначала привередничали, считая, что нашему экипажу подойдет далеко не каждый. Пока мы глубокомысленно изучали этот вопрос, всех хороших ребят расхватали. Пришлось выбирать из последнего десятка. Когда я подвел Сашку к командору, тот лишь презрительно хмыкнул:
   — Задумчивым кенгуру нечего делать в космосе!
   — Это вы мне? Я, понимаете, не набиваюсь, — покраснел от обиды Саша.
   Краснел он удивительно. Сначала у него вспыхивали уши, потом волна покраснения распространялась на щеки и наконец красное смещение, или эффект Доплера, как выразился наш остряк Сима Смолкин, захватывало шею.
   — Брось, командор! У меня интуиция. Он нам пригодится.
   Я проговорил это вполне убедительно, хотя мной руководила не столько интуиция, сколько антипатия к другим кандидатам. Правда, была еще Майка, но командор с самого начала решительно высказался против девчонок.
   Саша, надо сказать, действительно выручил нас. Среди множества испытаний и тестов самым сложным для нашей команды оказался реохорд. Это нехитрое приспособление, когда за него усаживалось сразу пять человек, вело себя подобно неуправляемой плазме, грозящей в любой момент вырваться из своего магнитного заточения. Горит время, искрят нервные клетки, и никто не представляет, как управиться с этой стихией. Нас не знакомили с устройством прибора, но понять его принцип несложно: каждый реохорд, укрепленный на столике, отгороженном от посторонних взглядов пластиковыми щитами, снабжен вольтметром и соединен с другими в одну цепь. Задача — выгнать стрелку своего вольтметра на нуль. Каждый участник испытаний гоняет рукоятку реохорда по своему разумению то вправо, то влево, меняя сопротивление в общей цепи и тем самым нарушая равновесие всей системы. Стрелки скачут, как ужаленные, и, кажется, готовы выпрыгнуть наружу и помчаться сами по себе…
   Не знаю, кто из нас первый понял, что не следует спешить с реакцией на информацию, но постепенно стрелки успокаивались и вдруг повели у всех в одну сторону. Оставалось не торопясь подогнать их к нулю. Естественно, во время испытаний мы не могли знать, что Сашка, чтобы вывести нас из тупика противоборства, загнал на своем реохорде рукоятку вправо до отказа и тем самым вызвал согласованное движение нашей команды в противоположную сторону. Кроме сэкономленного времени нам достались призовые очки за оригинальность решения. Командор, узнав об этом, хлопнул меня по плечу.
   — Соображаешь, кого брать в команду! С призовыми очками можно кое на что надеяться!
   И мы надеялись. Может быть, не все испытания второго тура команда прошла с блеском, но результат, как говорится, налицо: из сорока команд только семь сохранили свой экипаж без потерь, в том числе и наша. Из остальных отсеялось по два—три человека. От избытка счастья мы тискали друг друга, заглядывали в списки, убеждаясь, что наши фамилии не испарились, и снова излучали радость, не обратив внимания на те несколько строк приказа, которые предваряли эти списки. Именно тогда Сашка, наш Задумчивый Кенгуру, и задал свой вопрос, спустив нас с небес:
   — Володя, а что такое лабиринт?
   Командор в недоумении оглядел Сашку с головы до ног.
   — Ты о чем?
   У Сашки вновь началось Доплерово смещение, и он неуверенно ткнул в верхние строчки:
   — Вот здесь сказано: «Зачислить до прохождения лабиринта…»
   Четыре пары встревоженных глаз уставились на командора.
   — Не знаю, ребята, — развел руками Мовшович. — Я тогда расстроился, сами понимаете… И не узнал, что было потом… Как-то не обратил внимания…
   — Эх ты! — сказал Серега с сожалением. — Раз собирался повторно, надо было разведать все до конца.
   Подошла Майка и перебила нашу весьма содержательную беседу…
   — Экипажу — наш космический!
   — Ты тоже прошла, Майя, — вставил я словечко. Почему-то мне приятно было первому сообщить ей об этом.
   — Спасибо, Миша, я знаю, — она откинула рукой прядь льняных волос и приязненно осветила меня своими огромными синими глазами. Честно, я как-то с общей школы побаиваюсь красивых девчонок. В них есть что-то завораживающее. Гипноз, что ли? Я не люблю, когда меня гипнотизируют, и сопротивляюсь всеми фибрами… А вот с Майкой ничего, хотя она покрасивее наших девчонок. Мы с ней познакомились в монорельсе, еще когда добирались сюда. Я в Москву попал с опозданием, еле поспел к отходу монорельса, минут пять оставалось. Выбегаю на перрон… Смотрю — стоит девчонка, такая растерянная, чуть не плачет. В одной руке серый, видимо, еще дедов, чемодан; в другой — портфель, под мышкой учебники и еще две книжки валяются у ног. Поднял, смотрю: «Вариации полетного веса при субсветовом разгоне». Вещь чисто теоретическая… Зачем это нужно ей? Сразу сообразил, что она тоже в Институт космонавтики. Схватил ее тяжеленный чемодан и втолкнул в первый попавшийся вагон. Только заскочили, двери захлопнулись. Ну, мы с ней до самого городка проболтали. Когда с ней говоришь, забываешь, что она красивая и даже что девчонка… Бывает же так… Я все отвлекаюсь от основной мысли. Ну, вот. Посмотрела она на меня и говорит:
   — Ox, ребята. Завидую я вам. Вы, можно сказать, у цели.
   — Но ведь и ты прошла, хотя твои коллеги…
   Сима сложил губы трубочкой и выразительно свистнул.
   — Вот именно, — Майка тряхнула головой, откидывая назад непокорные волосы. — Одна из всей пятерки. Теперь в какую еще попадешь… Да и ненадежны они, эти вновь образованные пятерки. Говорят, что те экипажи, которые прошли второй тур без потерь, выбираются из лабиринта, а из новых половина вязнет.
   — Май, ты хоть объясни толком, что за лабиринт такой? — попросил я.
   — Вы что, мальчики, темные? Лабиринт и есть лабиринт. Подземелье с сетью разветвленных и запутанных ходов. Если экипаж пройдет и не растеряет своих людей по дороге, значит, все. Его зачисляют окончательно…
   Прошло около месяца с того разговора. Начались занятия. Больше беллетристики, психологии. Нас заставляли моделировать условия необычных планет и искать решения задач в этих условиях, гоняли на центрифугах, определяя пределы наших физических возможностей, словом, вели подготовительную работу. Однажды утром наш наставник предупредил:
   — Рекомендую сегодня позавтракать как следует. Пойдете в лабиринт.
   — Это что, долго? — спросил Саша. — К обеду успеем?
   — Было бы удивительно, если б вы поспели к ужину, — усмехнулся наставник. — Контрольный срок выхода из лабиринта — трое суток. Не уложитесь, считайте, что вам не повезло. Лабиринт — высшая приемная инстанция. Кто не проходит лабиринта, отчисляется из института без права поступления…
   Сима присвистнул:
   — Даже так! Ну, а если один вышел, а команда осталась?
   — Всех, кто прошел лабиринт, как правило, зачисляют.
   — Это как же? Трое суток бродить голодными? — забеспокоился Серега, который хотя и отличался завидным сложением и силой, вечно бегал в буфет подкрепляться.
   — Вам выдадут суточный запас.
   — Почему суточный?
   — Не слишком ли много вопросов, курсант? — наставник иронически сощурился. — Вы полагаете, что Институт космонавтики должен готовить неженок? Учтите, здесь требования повышенной жесткости.
   Больше вопросов не было. За завтраком мы старательно жевали, словно хотели набить свои желудки на неделю, но за добавкой ходил только Сергей Самойлов, да и тот, по-моему, просто пожадничал, так как в столовой прекрасно знали, какая программа нас ожидает.
   Полный инструктаж получаем в проходной. Здесь командуют старшекурсники. Каждому вручается индивидуальный рюкзак: суточный рацион, аптечка, термос на полтора литра воды, и… аппарат автономного дыхания с запасом кислорода на час.
   — Это еще зачем? — не выдержал Мовшович.
   — Все, что вам дают, необходимо для прохождения лабиринта, — ответственно заявляет старшекурсник и добавляет строго: — Всем подогнать заплечные ремни.
   Знаем мы эту строгость! Сам, небось, в душе посмеивается над простачками, которые будут таскать на себе эту ненужную рухлядь, но ничего не поделаешь… Сидим, ждем своей очереди. Пускают с получасовым интервалом, чтобы не собирались большими группами, как объяснили на инструктаже. Через стеклянную перегородку видно, как заходит следующая пятерка. Среди них, кажется, Майка, но рассмотреть не успеваю.
   — Часы есть у всех?
   Высокий блондин пытливо оглядывает нас, зажав в крупном кулаке не то ремешки с часами, не то еще что-то.
   — Есть, — отвечаю за всех, потому что блондин смотрит сейчас именно на меня. Как они все-таки все серьезны, будто врачи перед трудной операцией. Даже под ложечкой засосало…
   — Выкладывайте!
   Он разжимает свой кулачище, и на столе возникает кучка ремешков с маленькими квадратными компасами.
   — Надевайте это. Часы получите после прохождения. Ни в коем случае не снимайте приборы с руки. Они являются судьями на дистанции и свидетелями вашего прохождения. На стрелку не обращайте внимания. Она не покажет вам ни направления, ни расстояния, ни времени… При выходе без прибора или с неисправным прибором прохождение не засчитывается.
   На обратной стороне ремешка полированные пластинки, скорее всего какие-то контакты. Едва надеваю прибор на руку, как шкала засветилась. Стрелка слегка отклонилась. Смотрим друг другу на руки: отклонения у всех разные, хотя и небольшие. Блондин собирает наши часы со стола. На моих без пяти одиннадцать. Значит, через пять минут…
   Нас выстраивают перед входом. Инструктор еще раз повторяет программу: контрольный срок — трое суток; по пути могут быть ложные выходы, определить которые мы должны сами; для отдыха нужно выбирать круглые залы, чтобы не мешать прохождению других групп.
   — Все ясно?
   — Можно вопрос?
   Это командор, Володя Мовшович. Лишняя деталь прохождению не повредит.
   — Прохождение обязательно полной группой или допускаются потери?
   — Это все на ваше усмотрение. Можно проходить и в одиночку, но группой легче.
   — Время одиннадцать часов. Начинает прохождение экипаж Мовшовича, — прозвучал голос диспетчера.
   — Пошли, ребята, — заражаясь от нас волнением, напутствует блондин, и мы вступаем в узкий коридор. Оглядываюсь: массивная дверь бесшумно выдвигается из стены, закрывая за нами вход. Медленно меркнет свет…
   Догоняю ушедших товарищей. Пол полого опускается вниз. Впереди небольшая площадка, с которой в три стороны идут вниз ступени. На правой стороне нацарапано корявыми буквами: «Не ходи направо!» Спасибо, добрая душа! Значит, выбор сокращается до двух входов: прямо и налево.
   — Пошли налево, — кивнул в сторону входа командор. — Прямо — это слишком примитивное решение для лабиринта.
   Узкий туннель уводил все ниже и ниже и закончился крутыми ступенями винтовой лестницы. Отсюда — три коридора, разделенные тонкими переборками, вели в одном направлении и один под прямым углом уходил в сторону.
   — Принцип выхода из любого лабиринта — держаться одной стенки, — выпалил Сашка и покраснел от собственной смелости. — Раз пошли влево, надо теперь держаться левой стороны.
   — Этот вариант как раз и рассчитан на трое суток, пока не обойдешь весь лабиринт. Что скажешь, Интуиция?
   Командор любил навешивать на всех ярлыки. В сложных ситуациях, когда, казалось, испробованы все ходы задачи, я интуитивно нащупывал решение, и ребята уже привыкли полагаться на это мое качество.
   Я пожал плечами:
   — Моя интуиция молчит.
   — Ладно, тогда пошли в первый правый, — скомандовал Мовшович и двинулся по коридору. За ним последовали Сима Смолкин и Серега Самойлов. Мы с Сашкой замыкали группу. Других построений ширина коридора не позволяла. Если бы нам навстречу лопалась другая группа, одной из команд пришлось бы прижиматься к стенке, чтобы разминуться.
   Командор придерживался принципа левой стенки, и мы неизменно поворачивали в левое ответвление, а так как Мовшович постепенно прибавлял шагу, то мы, прилаживаясь к его темпу, скоро потеряли счет разветвлениям. В общем, это были сплошные коридоры с однообразными светильниками, установленными по обе стороны через равные промежутки. Ходы лабиринта то вытягивались длинными прямыми коридорами, то змеились зигзагами, иногда открывая новое ответвление. Возле одного из таких разветвлений командор остановился.
   — Может, нарушим разок правило? Пойдем по правому ходу.
   — Стоит ли? — засомневался Сима.
   — Тогда проголосуем, — решил Мовшович и поднял руку.
   Мне тоже не хотелось идти в левое ответвление, и я поддержал его, но мы оказались в меньшинстве.
   — Ну что ж, — нехотя согласился он. — Пойдем, посмотрим, куда кривая выведет.
   Кривая закончилась через несколько поворотов тупиком с небольшим круглым залом. При желании здесь могли разместиться на отдых не больше десяти человек.
   — Так, — без всякого воодушевления оглядел зал командор. — На сегодня демократии хватит. Интуиция, пойдешь рядом со мной.
   Нам пришлось вернуться, и мы снова двинулись вдоль левой стены, пока ход не вывел нас на площадку, с которой мы начали свое путешествие.
   — Приехали, — хмыкнул Сима. — Пойдем по второму кругу.
   — Вертушка, — прокомментировал Саша. — В хороших лабиринтах их всегда достаточное количество.
   — Помолчи ты, знаток лабиринтов, — сердито сказал Мовшович. — Это по твоей милости мы отбарабанили такой круг. В лабиринте надо искать выход, а не принцип! Пошли!
   Командор, не раздумывая, ринулся в самый правый ход. Мы еле поспевали за ним. Теперь он ни с кем не советовался. Попав в тупик, Володя круто поворачивал и снова шагал впереди уверенно и ритмично, словно робот. Полтора часа гонки и мы снова на той же площадке.
   — Карусель какая-то! — вздохнул Сима.
   — Вторая вертушка, — подтвердил Саша. — Все-таки надо придерживаться какого-то принципа.
   — Принцип, — проворчал командор, но все же прислушался к голосу масс. Теперь мы двигались, выбирая правый ход из двух и средний при трех разветвлениях.
   Трудно сказать, сколько времени продолжался этот круг, но мы прилично выбились из сил, и даже, на мой взгляд, следовало отдохнуть. Серега на ходу пожевал галеты, которыми набил карманы в столовой сверх положенного рациона. Еле держался и Сашка, но командор был неумолим. Где-то на половине пути встретилось нам знакомое разветвление из трех ходов. Два из них мы уже обследовали: левый вел в тупик, средний на вертушку. Оставался правый. Может, он сулил перспективу? Поначалу так оно и казалось. Проход отвернул вправо, затем еще вправо, потом мы уже не считали повороты, а тупо шагали вслед за командором, пока не очутились в круглом зале. Сашка тотчас уселся на пол.
   — Встать! — скомандовал Мовшович. — Еще не время отдыха, — и процедил сквозь зубы: — Я же говорил, задумчивым кенгуру нечего делать в космосе.
   Это он уже переборщил. Никто его в конце концов не выбирал в командоры. Просто мы ему верили как более опытному, и он постепенно привык к нашему послушанию. Сашка нехотя поднялся, но тут же уселся Серега и, зло сощурив глаза, уставился на Мовшовича. Назревал маленький бунт.
   — Командор, — миролюбиво заговорил Сима, пытаясь предотвратить ненужное в нашем положении столкновение. — Мы все устали.
   — Хорошо, отдохнем, — Володя привычно поднес к глазам руку, чтобы взглянуть на часы. — Черт! Даже времени не знаешь! Ладно, отдыхаем на совесть, но долго засиживаться нельзя.
   — Залеживаться можно, — скинув рюкзак и блаженно вытягиваясь во весь рост на полу, заметил Сима.
   — Надо, пожалуй, и подкрепиться заодно, — предложил Серега.
   — Пожуй галетку, раз не терпится, — усмехнулся Мовшович. — Рекомендую всем не трогать рациона до конца дня. Поужинаем перед сном.
   — А кто знает, когда кончится этот день? — хмыкнул философски настроенный Сима.
   — У каждого из нас внутри биологические часы… — начал Сашка.
   — Которые показывают разное время, — тут же перебил Сима. — Ты сам откуда приехал?
   — Из Хабаровска.
   — Понятно. Если считать по приятному гудению наших ног, мы пробегали по этим коридорчикам часов пять, и по местному времени сейчас четыре, плюс семь. Значит, одиннадцать ночи по твоим биологическим. С Урала кто-нибудь есть? Это, пожалуй, ближе всего к местному времени.
   — Командор у нас москвич.
   — Тогда держать равнение на начальство, — Сима подмигнул Мовшовичу. — Как ему захочется баиньки, значит, наступила ночь.
   Отдыхали примерно с полчаса, и снова потянулись бесконечные зигзаги… В тот день мы все же обошли все закоулки левого крыла лабиринта и, поднявшись по лестнице, перешли к прямому ходу. Здесь, уткнувшись в первом левом ответвлении в тупик, мы завалились спать. Самое любопытное, что за весь день мы не столкнулись ни с одной группой, хотя на прохождение были направлены пятнадцать команд. Только один раз вроде донеслись голоса и послышались шаги…
   С утра все чувствовали вялость. Пожалуй, лишь Серега выглядел свежим, но уже к полудню он сильно сдал. Прямой ход оказался хитрее. Здесь было бесчисленное количество разветвлений, и мы то приближались, то удалялись от входа. Перекрестки здесь были похожи один на другой, и скоро мы потеряли всякое представление о том, где находимся…
   К вечеру второго дня наши биологические часы в один голос потребовали сытного обеда и сна. На Серегу Самойлова жалко было смотреть. Видимо, его организм отличался особой способностью сжигать поступающие калории, и если наши ноги отказывались повиноваться, то о нем и говорить не приходилось. Не знаю, на чем держался Мовшович, но он один сохранил силы и еще пытался уговорить нас, но, как оказалось, совершенно напрасно.
   — Это все ты, Кенгуру, со своим дурацким принципом, — сказал он с раздражением, злясь на то, что время неумолимо отсчитывает секунды, а мы как будто не замечаем этого и, может быть, мысленно уже примирились с поражением. — Этот лабиринт не обойдешь весь и за пять дней. Надо было больше полагаться на здравый смысл и интуицию!
   — Да-а ты все время нарушал э-этот при-инцип! — вдруг начал заикаться Сашка.
   — Как это нарушал? Мы последовательно проверяли все проходы слева направо!
   — А надо не проходы! Надо держаться левой стены.
   — И куда бы она тебя привела? Прямо к выходу? Постучать и попроситься — выпустите нас, мы не туда попали?
   — Зачем же к выходу? Надо, если уж вышли с первого раза с левого хода, миновать центральную площадку и продолжать держаться левой стены.
   — И тогда мы бы попали в правое крыло лабиринта, где кто-то побывал до нас и убедился, что там делать нечего!
   — А ты уверен, что они не допустили ошибки?
   — Пошел, ты, умник! Все! Отдых кончился!
   Командор поднялся и обвел нас сердитым взглядом.
   — Ну!
   Самойлов, выдержавший, к нашему удивлению, дневную голодовку и даже не прикоснувшийся к выданным продуктам, жалко улыбнулся.
   — Володенька, я не говорю о сне, но надо хотя бы пообедать!
   Командор позеленел. Он схватил свой рюкзак и вытряхнул перед Серегой весь свой оставшийся рацион.
   — На! Жри! Ненасытная прорва! Из-за таких слюнтяев и я могу провалиться в этом чертовом лабиринте! Мы все окаменели. Только Саша, этот Задумчивый Кенгуру, поднялся и, спокойно собрав с пола консервные банки и пакеты, сложил их в рюкзак, завязал его и протянул командору.
   — Иди один. Да, мы слабее тебя и можем не выдержать испытания… Зачем тебе страдать из-за нас?
   — Иди, командор. После всего, что здесь произошло, нам не очень хочется тебя видеть, — подтвердил Сима.
   — Пойдем, Интуиция! Вдвоем мы пробьемся.
   — Нет, Володя. Будь что будет, но я не могу оставить ребят.
   — По-твоему, я вас бросаю?
   — Ты — совсем другое дело. Ты сильнее и пробьешься в одиночку.
   Мовшович закинул за спину рюкзак и скрылся в проходе.
   — Вот теперь можно спокойно пообедать, — улыбнулся Сима.
   — И поспать, — добавил Серега. — Знаете, ребята, я как-то здорово сдал. Мне, наверное, следует остаться здесь и терпеливо ждать конца третьих суток.
   — Не глупи, — заявил Сашка. — Нам с самого начала нечего было устраивать эту гонку. Силы надо расходовать равномерно. Да и работать нужно не только ногами, но и головой, а нам остановиться некогда было, не то что поразмыслить! Ты, конечно, сам виноват. Надо было развивать не столько силу, сколько выносливость. У меня товарищ… Он штангой занимался. Выкладывался до предела. Тот тоже. Вовремя не поест и становится слабей цыпленка. Так и у тебя. Давайте, действительно, пообедаем, поспим и тогда будем решать, что делать дальше.
   Проснувшись, Серега заглянул в свой рюкзак, прикидывая, чем из остатков рациона можно подкрепиться, чтобы из-за своей слабости не задерживать нас, и обнаружил банку концентрированного молока.
   — Ребята! Это нечестно! Что это вы еще выдумали! Признавайтесь, кто?
   — Ну я, — спокойно откликнулся Сашка. — Тебе позавтракать надо. Иначе не потянешь. А я могу. Мне надо меньше, и я выносливей. Попил водички…
   Он потряс термос и ощутил легкий толчок жидкости на самом донышке.
   — Ребята, а ведь воду тоже, наверное, надо экономить? — произнес он растерянно.
   — Давайте по одной банке молока на двоих. Это заменит нам и завтрак, и воду, — предложил Сима.
   Предложение одобрили. Серега аккуратно проколол в банках по две дырки.
   — Удобно и гигиенично, — провозгласил он. — Каждый прикладывается к своей, персональной дырке!
   Эта персональная дырка почему-то привела всех в шутливое настроение. Сашка предложил организовать клуб под таким названием.
   — Звучит, — смакуя новое словосочетание, сказал Сима. — Особенно, если она окажется черной дырой.
   — Вылетим мы с ней в надпространство.
   — Зачем же в надпространство? Просто вылетим!
   Это напоминание о возможном конце нашего блуждания по лабиринту отрезвило, но только на мгновение.
   — По-моему, нам пора, — озабоченно, но явно невпопад оказал Серега.
   Взрыв хохота потряс лабиринт и, если где-нибудь поблизости спала другая группа, она непременно должна была проснуться, несмотря на то, что стены лабиринта оказались покрытыми мягким звукопоглощающим пластиком. Вдоволь посмеявшись, мы собрали свои пожитки и двинулись до ближайшей развилки. Честно говоря, мне надоело это блуждание, кроме того, оно мне казалось бессмысленным, и я поспешил высказаться.
   — Командор прав. В центральной части лабиринта выхода нет. Это действительно примитивно.
   — Ты в этом уверен?
   — Интуиция…
   — Но ведь левый ход мы исследовали полностью!
   — Зато даже не попытались сунуться в правый!
   — Но ведь там ребята написали…
   — Во-первых не написали, а нацарапали, — я возражал больше для порядка, чем из желания спорить, — а во-вторых, и тут уже прав Саша, ты гарантируешь, что эти самые доброжелатели не ошиблись?
   Сима даже не посчитал нужным возразить на такие шаткие доводы. Я понимал, что он прав, иначе зачем этим ребятам нужно было царапать стены. И тут меня осенило!