Мне стали сниться сны о том, что Татьяна не пришла вовремя с работы и моя девочка умерла от голода. Короче, меня замучили кошмары.
И я стала наводить справки. Но моя сестра словно в воду канула. Ни о Викторе, ни о ней, ни тем более о дочери я так ничего и не узнала.
Возможно, она вышла замуж, и не один раз.
И вот тогда я почему-то успокоилась.
Самое смешное, что я даже не знала фамилию Виктора. Быть может, поэтому я так долго искала свою родню. Но вот в прошлом году мне в руки попал один журнал, где на фотографии я увидела своего Виктора. Он — солист, скрипач в одном известном оркестре. И конечно, тогда я узнала его фамилию. Мы с Левой стали искать Таню… — Натали залпом выпила виски и затянулась сигаретой. — Она умерла недавно… А дочь моя жива… Но в коммуналке, где она прописана, живет какая-то совершенно чужая женщина, просто квартирантка…
Она дала Леве адрес Жени — так зовут мою дочь, и это оказалась твоя московская квартира. Это невероятно, но, судя по всему, ты с ней знакома!.. Женя Петрова, что ты знаешь о ней?
Ева долго смотрела на нее.
— Так не бывает, — наконец сказала она. — Вы все это выдумали.
У Натали на глазах выступили слезы:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Мне никогда не нравилось мужское имя Евгения. Поэтому уже в училище меня все стали звать Евой. А фамилия Анохина у меня по мужу. Вы — моя мать? Это абсурд! У вас нет доказательств.
Натали достала из сумочки фотографию, среди которых Ева увидела и свою мать. И тут она потеряла сознание.
— Как ты нас напугала! — Он вздохнул и засуетился возле столика со шприцами.
В комнате пахло лекарством. — Мы сделали тебе два укола, но ты не приходила в себя… Ну и дела творятся в этом мире…
— Где Натали?
— Вот тоже сумасшедшая… Заперлась в своей комнате, разглядывает твой портрет и плачет.
— Послушайте, неужели все, что она мне сейчас рассказала, — правда?
— У нее слабое сердце, ей нельзя так волноваться. Я очень боюсь за нее.
В комнату вошел Лева.
— Ну, мать, ты даешь! Сроду не знал, что ты Евгения. Я тебя, дуру несчастную, ищу по всему Подмосковью, стольких друзей подключил, архивы запрашивал.., а ты — вот она, рядом… Кому расскажи — не поверят… Представляешь, как удивится Бернар? А Гришка?
— А ты ему еще не звонил?
— Кому, Бернару?
— Нет, Грише.
— Звонил, но там трубку никто не берет.
Наверное, он в Италии…
— Можно? — В дверях появилась бледная, с покрасневшими веками, Натали. Она была в черном кружевном пеньюаре, с сигаретой в руках. Лева сразу ушел. — Симон сказал мне, что ты пришла в себя. — Она села возле Евы и взяла ее за руку. — Значит, так…
Ты вовсе не обязана называть меня матерью и вообще питать ко мне несуществующие дочерние чувства… Но мне-то этого не запретишь…
Ты не сможешь запретить мне заботиться о тебе. И еще… — Она опустилась на колени и поцеловала Евину руку. — Прости меня, если сможешь… Особенно за твою маму. Я понимаю, что именно она является твоей настоящей матерью… Мне очень жаль, что ее уже нет с нами…
Но ты.., ты — жива! И я весь остаток своих дней буду любить тебя. Теперь мне есть для кого жить, и я, конечно же, не поеду на Корфу…
Здесь, в Париже, возле тебя, мое место… Ты не представляешь себе, как я счастлива… Ты так странно смотришь на меня… Женечка…
— Зовите меня Евой, — дрогнувшим голосом произнесла Ева. — Я так привыкла.
Она вдруг подумала о том, что Натали действительно нельзя волноваться, но та словно прочитала ее мысли и поспешила успокоить:
— Симон сделал мне укол, со мной все в порядке. Ты поспишь еще или поужинаешь?
— А где Бернар? — тихо спросила Ева.
— Он здесь, сидит в твоей мастерской и читает какую-то книгу. Я понимаю, как тебе сейчас трудно. Но он давно тебя простил.
— А я знаю, кто украл мои картины" — слабо улыбнулась Ева, понимая, как же ничтожны были ее мысли, раз она сумела предать и Натали, и Бернара… Она совершенно не разбирается в людях.
— Роберте? Вот негодяй! Хорошо, я выйду на него через своих людей и выкуплю твои шедевры. — Она склонилась над Евой и поцеловала ее. — Все будет хорошо.
Она вышла, но через минуту вбежала, лицо ее радостно сияло:
— Угадай, кто к нам приехал?
— И кто же?
— Гриша! Послушай, какие у тебя хорошие друзья! Он тоже ждет, когда ты выйдешь.
Ева оделась и спустилась в гостиную, где собрались Гриша, Лева, Натали, Симон и Бернар.
Она поцеловала Гришу и села за стол. На Бернара она смотреть не решалась. Прекрасный сон продолжался.
Прямо из-за стола поехали в ресторан, затем до утра ходили по барам. Бернар старался держаться ближе к Еве, а она блаженствовала от сознания того, что все они, все ее дорогие мужчины, рядом. И пусть это ненадолго, но все равно…
— Стойте! — вдруг воскликнула она, когда они на машине Бернара возвращались домой. — Меня же дома ждет Обломов!
— Кто? — спросили ее хором.
— Моя собака. Обломов.
И Бернар, не говоря ни слова, развернул машину и помчался, словно всю жизнь знал дорогу, к ее дому.
В кухне она обнаружила полное блюдце молока и нарезанное маленькими кусочками мясо.
Обломов, от ушей и до хвоста вымазанный в молоке, крепко спал под стулом. Вокруг виднелись лужи. Ева взяла его на руки и поцеловала в нос.
Пока Натали варила кофе, Гриша с Левой ходили по дому в поисках места, где можно было прилечь и отдохнуть, Ева осталась в гостиной наедине с Бернаром. Он молча смотрел, как она укачивает Обломова, а она ждала, когда он заговорит первым. Наконец она не выдержала:
— Получилась какая-то ерунда… Ты прости меня, Бернар, но мои картины — мои дети. На меня нашло какое-то затмение. И еще эта пленка… Все смешалось. Мне показалось, что все меня предали.
Он подошел и обнял ее.
— Я звонил тебе сегодня… Ты была не одна?
— Должно быть, Вирджини взяла трубку, — сказала она, чувствуя, что краснеет.
— Это была ты. С Левой. Он останется здесь? Надолго?
— Нет. Они уедут. Завтра же полетят на Корсику, у Гриши там клиент.
Пойми, Бернар, мне нужно было время, чтобы мысленно расстаться с ними. Левка и Гриша — часть моей жизни. Быть может, если бы не они, не их доброе отношение ко мне, и не было бы Евы Анохиной. Они оба очень много сделали для меня. Но я выбрала тебя. А ты… ты должен или принимать меня такой, какая я есть, или уйти из моей жизни. Наверное, встреть я тебя много раньше, не было бы ни Левы, ни Гриши… Но так случилось, и надо продолжать жить.
— Но я — мужчина и не намерен делить тебя ни с кем.
— А меня и не надо делить. Я принадлежу только себе. Не усложняй ничего, а попытайся понять меня.
— Это понять невозможно, но я люблю тебя… Я не знаю, что мне делать.
— Тебе подсказать? — Она положила Обломова в кресло, поднялась и обвила руками шею Бернара, прижалась к нему. — Как долго я ждала, когда ты придешь ко мне…
Зазвонил телефон. Она подняла трубку.
— Ева, я приду к тебе сейчас? — спросил Франсуа.
— Вы извините меня, но у меня сейчас гости.., приехали из Москвы… Я вам перезвоню, хорошо? — Она положила трубку.
— А это кто?
— Блюм. Хочет показать мне свою статью…
Ну что ты так на меня смотришь…
— Да нет, я ничего… Просто Блюм сейчас в Риме.
Ева покраснела.
— Значит, он позвонил из Рима, — раздраженно ответила она и больно ущипнула Бернара за руку. — Чего ты хочешь от меня?
— Поедем отсюда… Прошу тебя, прямо сейчас.
— Но я не могу! У меня же гости!
— Они наверняка спят. Объясни все Натали и поедем.
Натали вошла в гостиную с подносом, на котором стояли три чашки кофе.
— Вы куда-то собрались? Гриша с Левой уже спят. Они оккупировали твою спальню, и теперь бесполезно что-либо предпринимать.
Даже не разделись, спят, как ангелочки… Я тоже, наверное, пойду.
— Мы подвезем тебя, — сказал Бернар. — А потом поедем на «Коллетт». Натали, прошу тебя, вернись сюда утром, покорми их завтраком, а потом подъедем и мы…
Была ночь, луна плескалась в темных речных водах, на которых покачивалась белоснежная «Коллетт». Редкие прохожие бросали на них любопытные взгляды.
— Лучше бы мы не возвращались тогда, а плавали себе и плавали до самой смерти, — усмехнулся Бернар и обнял Еву. — Ты не замерзла?
Он снял свитер и укутал им плечи Евы.
— Пойдем. Я покажу тебе что-то интересное.
Они поднялись на яхту, и Бернар пригласил Еву в самую большую каюту, которая в свое время служила им салоном, где он, Ева и Сара пили кофе и играли в вист. Он включил свет, и Ева долгое время смотрела на разложенные на огромном столе холсты. Это были ее картины, вырезанные безжалостной рукой из рам и теперь сложенные одна на другую.
— Откуда?! — спросила она, еще не веря в то, что увидела. — Я ничего не понимаю. Так что, это действительно ты?
— Я их пытался выкупить у Робертса через своего друга, Пейрара, того самого, в квартире у которого мы были, когда ты только приехала в Париж. Но подумал и решил подключить к этому делу полицию. Мы все устроили таким образом, что как только Роберте показал нам картины, так его тут же и арестовали. Нам помогал Блюм.
Ева осторожно коснулась ладонями прохладных холстов, словно боясь, что они исчезнут.
Бернар обнял ее и усадил на диван.
— Теперь ты мне расскажи… Что это за история с Женей Петровой?
Она вздохнула.
— Понимаешь, это невероятно, но Натали действительно мать Жени Петровой, моей сестры, которая умерла очень давно, еще в младенческом возрасте. Ее отец, Виктор Петров, приезжал к нам, он искал Натали и, думая, что моя мама скрывает ее, бывал у нас довольно часто. Он буквально преследовал мою мать…
Быть может, их кто-то и видел вместе. Но после смерти девочки он перестал приходить.
Мама вышла замуж за моего отца, и вскоре родилась я. Очевидно, Натали подумала, что я и есть ее дочь.
— Но тогда почему у тебя девичья фамилия — Петрова?
— Потому что мой отец тоже был Петров.
Николай Петров. Вот такая странная история.
— А почему же ты ничего не рассказала Натали?
— Зачем? Пусть она думает, что я — ее дочь. Ей и так было нелегко всю жизнь носить в себе эту тяжесть… Кроме того, у нее слабое здоровье.
— Она говорит о том, что вы с ней похожи… Я имею в виду твой портрет.
— Нет. Просто ей хочется, чтобы мы были похожи. Она обманывает сама себя. Но раз ей от этого легче, то пусть все остается как есть.
Думаю, что и портрет-то она мне заказывала, чтобы представить себе, какой могла бы быть ее настоящая дочь. Хотя сходство, конечно, у нас есть. Ведь моя мать — ее родная сестра, а они были похожи как две капли воды. Не чужие ведь…
— Кто это? — в страхе прошептала Ева, прижимаясь к Бернару. — Может, это хозяин?
— Хозяина «Коллетт» ты видишь перед собой, — улыбнулся Бернар и еще крепче обнял Еву. — Но по палубе действительно кто-то ходит…
Они вышли из каюты. Бернар поднялся на несколько ступенек, чтобы посмотреть, и вдруг закричал кому-то:
— Что ты здесь делаешь? А, мерзавка?
Ева вслед за ним выбралась наверх и увидела убегающую Сару, которая с силой швырнула за борт какой-то предмет. Бернар догнал ее и схватил за руку.
— Представляешь, эта негодяйка поливала яхту бензином. Чувствуешь запах? А в руках у нее была зажигалка… Ты собиралась поджечь яхту? Зачем? Ты что, сошла с ума?
Сара, во всем черном, с развевающими волосами, с ненавистью смотрела на Еву.
— Это все ты! — закричала она. — Ты испортила мне всю жизнь! Сначала отбила у меня вот его… Да-да, он обещал на мне жениться!
А потом сделала так, что посадили в тюрьму моего жениха! Майкла Робертса! Это я, я помогла ему украсть эти картины, будь они прокляты! Мне надо было их сжечь дотла… Вы не имеете права на наследство моего отца. Вы — ничтожные людишки, живущие за счет других.
Мой отец — Ги Субиз, и, если бы он знал о моем существовании, он сделал бы именно меня, а не Натали, своей наследницей. А теперь вы живете в моем доме, спите на моих постелях, едите из моих фарфоровых тарелок И носите мои драгоценности. Я ненавижу вас!
Я уничтожу вас!
Бернар схватил ее в охапку и понес к мостику. Там он, едва удерживаясь на ногах и рискуя упасть в воду, перенес ее на берег и усадил в машину, попросил Еву подождать его.
— Это правда, что ты обещал на ней жениться? — задала она волнующий ее вопрос, когда он вернулся.
— Да. Сара — тоже часть моей жизни. И ты должна принимать меня таким, каков я есть, — улыбнулся он. — Теперь мы квиты?
— Квиты.
Смыв с палубы бензин, Бернар свернул холсты, завернул их в одеяло и запер «Коллетт».
Сели в машину и поехали в дом Натали. Она не спала — успокаивала Сару. Увидев входящих Еву и Бернара, Сара, закрыв лицо руками, бросилась прочь из комнаты.
— Нервная стала. Кажется, ее бросил очередной любовник. А вы какими судьбами?
Бернар осторожно положил сверток на пол, развернул его, и у Натали от неожиданности выпала из пальцев сигарета.
— Боже мой! Они нашлись?! — Натали опустилась перед разложенными на ковре полот-. нами и покачала головой. Ева вздрогнула. Такое знакомое до боли движение, так, слегка наклонив голову, качала головой мама Евы. «Как они похожи, — подумала она, и сердце ее наполнилось нежностью к этой женщине. — Надо все-таки послать Фибиху хорошего вина и пригласить его в гости, в Париж… Ведь если бы не он, не случай, который привел его на мой балкон, то ничего и не было бы…»
— Нам пора, — очнулась от своих мыслей Ева. — Я сама скажу Франсуа, чтобы он сделал рамы для картин.
Она подошла к Натали и поцеловала ее в щеку.
— Слышишь? — спросила Ева, останавливаясь и хватая Бернара за рукав. — Ты что-нибудь слышишь?
— Нет, — прошептал он и замер. — А что?
— Листья падают… Но все равно в Париже теплая осень…
И я стала наводить справки. Но моя сестра словно в воду канула. Ни о Викторе, ни о ней, ни тем более о дочери я так ничего и не узнала.
Возможно, она вышла замуж, и не один раз.
И вот тогда я почему-то успокоилась.
Самое смешное, что я даже не знала фамилию Виктора. Быть может, поэтому я так долго искала свою родню. Но вот в прошлом году мне в руки попал один журнал, где на фотографии я увидела своего Виктора. Он — солист, скрипач в одном известном оркестре. И конечно, тогда я узнала его фамилию. Мы с Левой стали искать Таню… — Натали залпом выпила виски и затянулась сигаретой. — Она умерла недавно… А дочь моя жива… Но в коммуналке, где она прописана, живет какая-то совершенно чужая женщина, просто квартирантка…
Она дала Леве адрес Жени — так зовут мою дочь, и это оказалась твоя московская квартира. Это невероятно, но, судя по всему, ты с ней знакома!.. Женя Петрова, что ты знаешь о ней?
Ева долго смотрела на нее.
— Так не бывает, — наконец сказала она. — Вы все это выдумали.
У Натали на глазах выступили слезы:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Мне никогда не нравилось мужское имя Евгения. Поэтому уже в училище меня все стали звать Евой. А фамилия Анохина у меня по мужу. Вы — моя мать? Это абсурд! У вас нет доказательств.
Натали достала из сумочки фотографию, среди которых Ева увидела и свою мать. И тут она потеряла сознание.
* * *
Очнулась она уже в доме Натали. Возле нее сидел доктор Симон.— Как ты нас напугала! — Он вздохнул и засуетился возле столика со шприцами.
В комнате пахло лекарством. — Мы сделали тебе два укола, но ты не приходила в себя… Ну и дела творятся в этом мире…
— Где Натали?
— Вот тоже сумасшедшая… Заперлась в своей комнате, разглядывает твой портрет и плачет.
— Послушайте, неужели все, что она мне сейчас рассказала, — правда?
— У нее слабое сердце, ей нельзя так волноваться. Я очень боюсь за нее.
В комнату вошел Лева.
— Ну, мать, ты даешь! Сроду не знал, что ты Евгения. Я тебя, дуру несчастную, ищу по всему Подмосковью, стольких друзей подключил, архивы запрашивал.., а ты — вот она, рядом… Кому расскажи — не поверят… Представляешь, как удивится Бернар? А Гришка?
— А ты ему еще не звонил?
— Кому, Бернару?
— Нет, Грише.
— Звонил, но там трубку никто не берет.
Наверное, он в Италии…
— Можно? — В дверях появилась бледная, с покрасневшими веками, Натали. Она была в черном кружевном пеньюаре, с сигаретой в руках. Лева сразу ушел. — Симон сказал мне, что ты пришла в себя. — Она села возле Евы и взяла ее за руку. — Значит, так…
Ты вовсе не обязана называть меня матерью и вообще питать ко мне несуществующие дочерние чувства… Но мне-то этого не запретишь…
Ты не сможешь запретить мне заботиться о тебе. И еще… — Она опустилась на колени и поцеловала Евину руку. — Прости меня, если сможешь… Особенно за твою маму. Я понимаю, что именно она является твоей настоящей матерью… Мне очень жаль, что ее уже нет с нами…
Но ты.., ты — жива! И я весь остаток своих дней буду любить тебя. Теперь мне есть для кого жить, и я, конечно же, не поеду на Корфу…
Здесь, в Париже, возле тебя, мое место… Ты не представляешь себе, как я счастлива… Ты так странно смотришь на меня… Женечка…
— Зовите меня Евой, — дрогнувшим голосом произнесла Ева. — Я так привыкла.
Она вдруг подумала о том, что Натали действительно нельзя волноваться, но та словно прочитала ее мысли и поспешила успокоить:
— Симон сделал мне укол, со мной все в порядке. Ты поспишь еще или поужинаешь?
— А где Бернар? — тихо спросила Ева.
— Он здесь, сидит в твоей мастерской и читает какую-то книгу. Я понимаю, как тебе сейчас трудно. Но он давно тебя простил.
— А я знаю, кто украл мои картины" — слабо улыбнулась Ева, понимая, как же ничтожны были ее мысли, раз она сумела предать и Натали, и Бернара… Она совершенно не разбирается в людях.
— Роберте? Вот негодяй! Хорошо, я выйду на него через своих людей и выкуплю твои шедевры. — Она склонилась над Евой и поцеловала ее. — Все будет хорошо.
Она вышла, но через минуту вбежала, лицо ее радостно сияло:
— Угадай, кто к нам приехал?
— И кто же?
— Гриша! Послушай, какие у тебя хорошие друзья! Он тоже ждет, когда ты выйдешь.
Ева оделась и спустилась в гостиную, где собрались Гриша, Лева, Натали, Симон и Бернар.
Она поцеловала Гришу и села за стол. На Бернара она смотреть не решалась. Прекрасный сон продолжался.
Прямо из-за стола поехали в ресторан, затем до утра ходили по барам. Бернар старался держаться ближе к Еве, а она блаженствовала от сознания того, что все они, все ее дорогие мужчины, рядом. И пусть это ненадолго, но все равно…
— Стойте! — вдруг воскликнула она, когда они на машине Бернара возвращались домой. — Меня же дома ждет Обломов!
— Кто? — спросили ее хором.
— Моя собака. Обломов.
И Бернар, не говоря ни слова, развернул машину и помчался, словно всю жизнь знал дорогу, к ее дому.
В кухне она обнаружила полное блюдце молока и нарезанное маленькими кусочками мясо.
Обломов, от ушей и до хвоста вымазанный в молоке, крепко спал под стулом. Вокруг виднелись лужи. Ева взяла его на руки и поцеловала в нос.
Пока Натали варила кофе, Гриша с Левой ходили по дому в поисках места, где можно было прилечь и отдохнуть, Ева осталась в гостиной наедине с Бернаром. Он молча смотрел, как она укачивает Обломова, а она ждала, когда он заговорит первым. Наконец она не выдержала:
— Получилась какая-то ерунда… Ты прости меня, Бернар, но мои картины — мои дети. На меня нашло какое-то затмение. И еще эта пленка… Все смешалось. Мне показалось, что все меня предали.
Он подошел и обнял ее.
— Я звонил тебе сегодня… Ты была не одна?
— Должно быть, Вирджини взяла трубку, — сказала она, чувствуя, что краснеет.
— Это была ты. С Левой. Он останется здесь? Надолго?
— Нет. Они уедут. Завтра же полетят на Корсику, у Гриши там клиент.
Пойми, Бернар, мне нужно было время, чтобы мысленно расстаться с ними. Левка и Гриша — часть моей жизни. Быть может, если бы не они, не их доброе отношение ко мне, и не было бы Евы Анохиной. Они оба очень много сделали для меня. Но я выбрала тебя. А ты… ты должен или принимать меня такой, какая я есть, или уйти из моей жизни. Наверное, встреть я тебя много раньше, не было бы ни Левы, ни Гриши… Но так случилось, и надо продолжать жить.
— Но я — мужчина и не намерен делить тебя ни с кем.
— А меня и не надо делить. Я принадлежу только себе. Не усложняй ничего, а попытайся понять меня.
— Это понять невозможно, но я люблю тебя… Я не знаю, что мне делать.
— Тебе подсказать? — Она положила Обломова в кресло, поднялась и обвила руками шею Бернара, прижалась к нему. — Как долго я ждала, когда ты придешь ко мне…
Зазвонил телефон. Она подняла трубку.
— Ева, я приду к тебе сейчас? — спросил Франсуа.
— Вы извините меня, но у меня сейчас гости.., приехали из Москвы… Я вам перезвоню, хорошо? — Она положила трубку.
— А это кто?
— Блюм. Хочет показать мне свою статью…
Ну что ты так на меня смотришь…
— Да нет, я ничего… Просто Блюм сейчас в Риме.
Ева покраснела.
— Значит, он позвонил из Рима, — раздраженно ответила она и больно ущипнула Бернара за руку. — Чего ты хочешь от меня?
— Поедем отсюда… Прошу тебя, прямо сейчас.
— Но я не могу! У меня же гости!
— Они наверняка спят. Объясни все Натали и поедем.
Натали вошла в гостиную с подносом, на котором стояли три чашки кофе.
— Вы куда-то собрались? Гриша с Левой уже спят. Они оккупировали твою спальню, и теперь бесполезно что-либо предпринимать.
Даже не разделись, спят, как ангелочки… Я тоже, наверное, пойду.
— Мы подвезем тебя, — сказал Бернар. — А потом поедем на «Коллетт». Натали, прошу тебя, вернись сюда утром, покорми их завтраком, а потом подъедем и мы…
* * *
— Так, значит, это ты подогнал ее сюда? — спросила Ева, когда они с Бернаром подъехали к самому берегу Сены, к тому самому месту, где она вчера любовалась яхтой.Была ночь, луна плескалась в темных речных водах, на которых покачивалась белоснежная «Коллетт». Редкие прохожие бросали на них любопытные взгляды.
— Лучше бы мы не возвращались тогда, а плавали себе и плавали до самой смерти, — усмехнулся Бернар и обнял Еву. — Ты не замерзла?
Он снял свитер и укутал им плечи Евы.
— Пойдем. Я покажу тебе что-то интересное.
Они поднялись на яхту, и Бернар пригласил Еву в самую большую каюту, которая в свое время служила им салоном, где он, Ева и Сара пили кофе и играли в вист. Он включил свет, и Ева долгое время смотрела на разложенные на огромном столе холсты. Это были ее картины, вырезанные безжалостной рукой из рам и теперь сложенные одна на другую.
— Откуда?! — спросила она, еще не веря в то, что увидела. — Я ничего не понимаю. Так что, это действительно ты?
— Я их пытался выкупить у Робертса через своего друга, Пейрара, того самого, в квартире у которого мы были, когда ты только приехала в Париж. Но подумал и решил подключить к этому делу полицию. Мы все устроили таким образом, что как только Роберте показал нам картины, так его тут же и арестовали. Нам помогал Блюм.
Ева осторожно коснулась ладонями прохладных холстов, словно боясь, что они исчезнут.
Бернар обнял ее и усадил на диван.
— Теперь ты мне расскажи… Что это за история с Женей Петровой?
Она вздохнула.
— Понимаешь, это невероятно, но Натали действительно мать Жени Петровой, моей сестры, которая умерла очень давно, еще в младенческом возрасте. Ее отец, Виктор Петров, приезжал к нам, он искал Натали и, думая, что моя мама скрывает ее, бывал у нас довольно часто. Он буквально преследовал мою мать…
Быть может, их кто-то и видел вместе. Но после смерти девочки он перестал приходить.
Мама вышла замуж за моего отца, и вскоре родилась я. Очевидно, Натали подумала, что я и есть ее дочь.
— Но тогда почему у тебя девичья фамилия — Петрова?
— Потому что мой отец тоже был Петров.
Николай Петров. Вот такая странная история.
— А почему же ты ничего не рассказала Натали?
— Зачем? Пусть она думает, что я — ее дочь. Ей и так было нелегко всю жизнь носить в себе эту тяжесть… Кроме того, у нее слабое здоровье.
— Она говорит о том, что вы с ней похожи… Я имею в виду твой портрет.
— Нет. Просто ей хочется, чтобы мы были похожи. Она обманывает сама себя. Но раз ей от этого легче, то пусть все остается как есть.
Думаю, что и портрет-то она мне заказывала, чтобы представить себе, какой могла бы быть ее настоящая дочь. Хотя сходство, конечно, у нас есть. Ведь моя мать — ее родная сестра, а они были похожи как две капли воды. Не чужие ведь…
* * *
Внезапно раздались шаги. Кто-то ходил по палубе.— Кто это? — в страхе прошептала Ева, прижимаясь к Бернару. — Может, это хозяин?
— Хозяина «Коллетт» ты видишь перед собой, — улыбнулся Бернар и еще крепче обнял Еву. — Но по палубе действительно кто-то ходит…
Они вышли из каюты. Бернар поднялся на несколько ступенек, чтобы посмотреть, и вдруг закричал кому-то:
— Что ты здесь делаешь? А, мерзавка?
Ева вслед за ним выбралась наверх и увидела убегающую Сару, которая с силой швырнула за борт какой-то предмет. Бернар догнал ее и схватил за руку.
— Представляешь, эта негодяйка поливала яхту бензином. Чувствуешь запах? А в руках у нее была зажигалка… Ты собиралась поджечь яхту? Зачем? Ты что, сошла с ума?
Сара, во всем черном, с развевающими волосами, с ненавистью смотрела на Еву.
— Это все ты! — закричала она. — Ты испортила мне всю жизнь! Сначала отбила у меня вот его… Да-да, он обещал на мне жениться!
А потом сделала так, что посадили в тюрьму моего жениха! Майкла Робертса! Это я, я помогла ему украсть эти картины, будь они прокляты! Мне надо было их сжечь дотла… Вы не имеете права на наследство моего отца. Вы — ничтожные людишки, живущие за счет других.
Мой отец — Ги Субиз, и, если бы он знал о моем существовании, он сделал бы именно меня, а не Натали, своей наследницей. А теперь вы живете в моем доме, спите на моих постелях, едите из моих фарфоровых тарелок И носите мои драгоценности. Я ненавижу вас!
Я уничтожу вас!
Бернар схватил ее в охапку и понес к мостику. Там он, едва удерживаясь на ногах и рискуя упасть в воду, перенес ее на берег и усадил в машину, попросил Еву подождать его.
— Это правда, что ты обещал на ней жениться? — задала она волнующий ее вопрос, когда он вернулся.
— Да. Сара — тоже часть моей жизни. И ты должна принимать меня таким, каков я есть, — улыбнулся он. — Теперь мы квиты?
— Квиты.
Смыв с палубы бензин, Бернар свернул холсты, завернул их в одеяло и запер «Коллетт».
Сели в машину и поехали в дом Натали. Она не спала — успокаивала Сару. Увидев входящих Еву и Бернара, Сара, закрыв лицо руками, бросилась прочь из комнаты.
— Нервная стала. Кажется, ее бросил очередной любовник. А вы какими судьбами?
Бернар осторожно положил сверток на пол, развернул его, и у Натали от неожиданности выпала из пальцев сигарета.
— Боже мой! Они нашлись?! — Натали опустилась перед разложенными на ковре полот-. нами и покачала головой. Ева вздрогнула. Такое знакомое до боли движение, так, слегка наклонив голову, качала головой мама Евы. «Как они похожи, — подумала она, и сердце ее наполнилось нежностью к этой женщине. — Надо все-таки послать Фибиху хорошего вина и пригласить его в гости, в Париж… Ведь если бы не он, не случай, который привел его на мой балкон, то ничего и не было бы…»
— Нам пора, — очнулась от своих мыслей Ева. — Я сама скажу Франсуа, чтобы он сделал рамы для картин.
Она подошла к Натали и поцеловала ее в щеку.
* * *
Ева и Бернар вышли из дома и направились по дорожке к воротам.— Слышишь? — спросила Ева, останавливаясь и хватая Бернара за рукав. — Ты что-нибудь слышишь?
— Нет, — прошептал он и замер. — А что?
— Листья падают… Но все равно в Париже теплая осень…