Страница:
С утра Василий не встречался с Лизой, лишь мельком видел её издали пару раз, - мать быстро нашла применение новой рабочей силе. Но потребности во встрече у него и не было - ни утром, ни теперь. Лиза - не Кузьмич, и даже святой оберег не заменит в полной мере святого человека. Будь он здесь, - наверное, он сумел бы справиться и со штормом. Ведь все в мире подчиняется одним космическим законам...
Твердовский с тоской взглянул на море: кажется, шторм ещё и усиливался. Надо бы занести домой ружье, гидрокостюм и акваланг - но возвращаться не хотелось. Лучше сразу двинуться на пляж, благо провизии, которую дала с собой мать, с лихвой хватит до самого вечера. Да, так он и сделает. Спустится в свою бухту, со всех сторон окруженную скалами, тихое, нетронутое, почти никому не известное место. И можно будет много часов подряд лежать на мелкой горячей гальке, глядя в небо и медитируя под мерный рокот волн... Взвалив на спину снаряжение, он направился вперед по тропе, проходившей вдоль моря по краю обрыва.
Бухту мало кто знал ещё и потому, что скалы нависали над ней под острым углом, пряча от глаз значительную часть пляжа. Во второй половине дня его быстро накрывала тень - лично Василию это нравилось, его кожа не любила солнца. Проникнуть туда можно было только с моря или же по узкой каменистой тропке слева. Совершенно незаметной, а для нетренированного человека - даже опасной.
Кстати, с аквалангом и ружьем туда и не спуститься, - запоздало подумал Василий. Надо было все-таки забежать домой... но он ведь уже практически пришел!
И вдруг остановился на полушаге.
Из-за каменного козырька скалы улетал по ветру длинный шлейф дыма. Тут же Твердовский ощутил и запах: острый дух туристских шашлыков. И одновременно по слуху ударили приглушенные шумом прибоя собачий лай и железные аккорды тяжелого рока.
Медленно, обреченно подошел к самому краю и заглянул вниз.
Они развели костер между двумя покатыми валунами, на которых Василий обычно сушил плавки - камни покрылись несмываемой черной копотью. Жарили мясо - и не на шампурах, а, судя по запаху, на прутьях из реликтового можжевельника. Уже откупорили бутылку, осколки которой скоро перемешаются с галькой. Беспорядочно разбросали по пляжу какие-то яркие коробки, пакеты, пивные жестянки, разрозненные предметы одежды, полотенца, маски и ласты, книги, магнитофон и бог знает что еще. И, кажется, расположились здесь надолго: из-за нависающей скалы виднелся треугольный край оранжевой палатки.
Два молодых, наглых, омерзительных дикаря. Один светловолосый и коренастый, другой тощий и рыжий, оба белокожие, только-только приехавшие откуда-то с севера, - чтобы испоганить отпуск ему, Василию. Переведя взгляд к морю, он заметил ещё одного: высокий чернявый парень плескался в полосе прибоя, испуская радостные вопли, если волна сбивала его с ног. Рядом с лаем носилась по берегу огромная рыжая псина.
Твердовский с ненавистью усмехнулся: он помнил, что дно в этом месте сплошь утыкано острыми камнями - купаться здесь можно только в спокойную погоду. Посмотрим, как ты завопишь, когда тебя швырнет о камень головой, козел!..
Парню, видимо, надоело барахтаться, и он вскарабкался на небольшую скалу у берега; об неё веерами разбивались волны. Запрокинул лицо, ловя солнечные лучи, увидел Твердовского и помахал ему жестом веселого оккупанта.
Тот скрежетнул зубами. Делать здесь было явно нечего. Пора уходить!..
- Эй, дядя! - донеслось снизу. - Вы из Мысовки, скажите пожалуйста?!
"Ска-а-ажите па-а-ажа-алста"! Василия передернуло: он терпеть не мог этот мерзкий московский акцент, - между прочим, прорезавшийся в последнее время и у Сашки. Разумеется, отвечать зарвавшемуся юнцу, беззастенчиво захватившему чужую территорию, он не собирался.
Но тот не смутился - таких не смутить ничем на свете, - и орал дальше как ни в чем не бывало:
- Там вчера к одной бабуле внучка приехала! Классная такая девчонка, блондинка, супер!.. вы не видели?! Может, знаете, где она живет?.. в смысле её бабка?! И ещё у неё там дядя в деревне, двоюродный!..
Твердовский поправил ремни рюкзака и акваланга, резавшие плечи, и зашагал прочь.
- Ее Лиза зовут! - все ещё пытался докричаться наглый юнец.
А вроде бы редкое имя, машинально отметил Василий.
... Валяться на общедоступном пляже, где летом скапливались родственники и квартиранты всей Мысовки, у него не было никакого желания. Оставалось вернуться домой, бросить вещи, а потом, наверное, выйти на трассу и съездить в Ялту. Вообще-то Твердовский не выносил суеты курортных городов. Но, так или иначе, пройтись хотя бы раз по ялтинской набережной придется. Осенью предстоит отчет об отпуске перед коллегами, а всяческие милочки ничего не смыслят в прелести диких мест и подводной охоты... Что ж, сегодня самый подходящий день. Безнадежно испорченный - в сущности, вычеркнутый из отпуска...
А ведь он может оказаться не последним, вдруг осознал Василий. Если шторм продержится ещё неделю, две... Если нахальные захватчики обосновались в бухте не на выходные, как он все ещё отчаянно надеялся, а на целый месяц...
Стало тоскливо и даже страшно. Аккуратно, предупреждающе отозвалась глубоко в затылке тупая боль.
Кузьмич!!!..
Тропинка круто поднималась по склону - подсохшая было рубашка вновь повлажнела от пота - и вдруг вышла на относительно ровное место. Твердовский перевел дыхание. Захотелось сбросить с плеч груз и передохнуть, но это было бы совершенно нецелесообразно. Василий снова поправил ремни и решительно двинулся дальше. До околицы Мысовки оставалось максимум четверть часа пути. Если бы не буйная крымская растительность, уже виднелись бы крайние дома...
Он вовремя заметил веревку, натянутую поперек тропы, а ведь ещё пару секунд - и мог бы споткнуться. Что за идиотские шутки?!
В кустах послышался шорох. Нет, не шорох! - кто-то с шумом ломился оттуда, круша и ломая ветки. Веревка дрогнула, заизвивалась грязной худющей змеей.
Василий непроизвольно отступил на шаг.
Прямо перед ним выбрался на тропинку громадный, весь в космах свалявшейся серой шерсти, бородатый и желтоглазый козел.
* * *
Это называется - рабство, да! И никак иначе.
Глаза у меня слипались, и я б не удивилась, если бы прямо сейчас грохнулась со стремянки. Прямо на голову Твердолобихе: надеюсь, старуха бы окочурилась. Но, с другой стороны, о её чугунную башку можно и спину сломать... и я из последних сил держалась за перекладину левой рукой. А правой срывала и срывала бесконечные персики с пушистой шкуркой.
- Осторожнее! Аккуратней снимай, кому говорю! Ты ж мне весь урожай перемнешь своими когтищами, дура безрукая!..
Персики аппетитно выглядели и вкусно пахли, но все до единого переходили в скрюченные лапы хозяйки и ложились в корзину. В самом начале я специально посильнее надавила на один, прорвала кожицу ногтями, - и что, вы думаете, бабка позволила мне его съесть? Фигушки! Сама схрумала за милую душу.
А сейчас мне уже было по барабану. Только бы не загреметь, в самом деле, со стремянки...
До персиков были помидоры - сорок кустов, под каждый из которых надо было вылить два литра воды, и к тому же окучить. До помидоров - бесконечные ряды картофельной ботвы и жестянка с бензином для колорадских жуков. Восемь полных жестянок!.. и ещё одна где-то на треть. До жуков надо было стоять у раскаленной печки и следить за бабкиными пирожками для любимого Васеньки. Первый противень у меня, конечно, вчистую сгорел. Твердолобиха долго ругалась, а потом разрешила мне позавтракать этими пирожками... пардон, этим углем. До пирожков я драила полы по всей хате, в том числе в подвале, в летней кухне и на чердаке. До полов таскала воду: десять ведер, а до колодца полкилометра, не меньше, причем мимо исключительно злобного цепного пса. А ещё раньше...
- Ты что, заснула там?!
- Больше не дотянуться! - огрызнулась я, и, кстати, это была правда. Но по другую сторону дерева ветки ломились от персиков. И таких нетронутых деревьев оставалось ещё четыре штуки...
- Ну так переставь стремянку, или вообще не соображаешь?!
Я полезла вниз.
И тут Твердолобиха взглянула в небо и всплеснула руками.
- Уже и обед скоро! - я приободрилась от её слов, но, как оказалось, совершенно напрасно. - Васенька может вернуться, а его и кормить нечем... Я пошла варить, а ты марш на тот конец огорода, там две грядки мака прополи, только аккуратно, смотри у меня!
Я прыснула. Конечно, все было хреново и ноги не держали, - но вот это прикол так прикол! Может, у неё ещё и конопля растет?
Твердолобиха вытаращила свои мелкие глазки. До нее, понятно, не дошло, чего это я.
- И не вздумай мне тут персики рвать, - гавкнула она напоследок, подхватывая корзину.
Я не стала ждать, пока старуха скроется из виду. Прямо за её спиной пригнула ближайшую ветку и, не заботясь о целости шкурки, отодрала два здоровенных фрукта. Фиг тебе, бабуля! И надкусила сразу оба; по рукам и подбородку поползли потоки сока, а рот плотно набился шерстью. Их, блин, ещё и чистить надо...
Размахивая растопыренными липкими пальцами, я добрела до конца огорода, где в буйной зелени действительно проглядывали сиротливые лиловые цветы и несколько сухих маковых коробочек. Местные наркоманы были бы разочарованы. А, собственно, что мне до местных наркоманов?..
Я сама, похоже, влипла по самое что ни на есть. Старуха запрягла меня намертво, уже не слезет. Можно, конечно, в один прекрасный момент послать её подальше, самыми красивыми словами! - но тогда плакали мои тридцать гривень. И не только: если я выскажу Твердолобихе четверть того, на что она напрашивается, меня попросту вышвырнут на улицу. Ни о каком обратном билете речь, понятно, и не зайдет. А у меня ни копейки денег... ну, почти. Добраться домой точно не хватит. Да и дома, кстати, не намного лучше... Твердолобый, козел, разве мы так договаривались?!..
А сам ещё и слинял неизвестно куда. Я его и не видела сегодня. Продал меня в рабство - и поминай как звали...
Тут я вспомнила Олега. Вот кому сейчас здорово! Купается, наверное, в море, или на солнышке жарится, или лазит по берегу с ребятами и Графом, - а что, они же отдыхать приехали, а не вкалывать на стервозную старуху. А может?.. я машинально обломила коробочку мака и раздавила её в пальцах. Зернышки посыпались в траву.
А почему бы и нет? Взять да и сорваться к Олежке, предварительно сообщив твердолобовскому семейству все, что я о них думаю. И жить с ребятами в палатке, они точно не будут против. Я могу даже готовить еду и с удовольствием обнесу подчистую вот этот самый персиковый сад. Плевала я на тридцать гривень! - когда ещё получится по-настоящему отдохнуть на море? А Олег очень даже симпатичный. И он обещал меня найти...
И до сих пор не нашел, - подсказал мерзкий голос с отчетливыми твердолобовскими интонациями. Кто он тебе, этот Олег? Пару часов потрепались в троллейбусе, да? Парень давным-давно забыл о твоем существовании, идиотка! У него свои планы на лето, и благотворительность в них не входит. Мало тут в Крыму барышень, у которых и бабок куры не клюют, и купальники сногсшибательные, и вообще...
- Лиза!!!
И я рванулась вперед по непрополотым маковым грядкам.
Между нами была металлическая сетка, огораживающая тыл твердолобовских владений. Высокая - мне по шею, а ему по грудь. Олежка вцепился в сетку руками и потянул на себя, словно хотел опрокинуть ко всем чертям.
- Я тебя весь день ищу! Представляешь, ни одна зараза в деревушке не знает, к кому приехала самая потрясающая девчонка на побережье. Я и на пляже был - думал, ты там. А мы с ребятами классное место открыли, просто супер!..
Он болтал - а я стояла такая счастливая, какой не была, наверное, уже лет сто. И молчала. Только прошептала тихо-тихо:
- Олежка...
- Слушай, Лизка, а что ты тут делаешь в огороде? Пошли к нам! Кирюха мидий наловил, собирались жарить, когда я вернусь. Ты жареные мидии ела? Вкуснотища! Давай, выходи, я тебя здесь подожду. Это у вас мелкая лохматая псина во дворе гавкает?.. я её боюсь!..
Он засмеялся над собственным приколом, а я взялась за ржавую сетку со своей стороны. Коснулась его рук, сухих и теплых.
Не знаю, чего меня дернуло обернуться. Шестое чувство, наверное. И не подвело!
Твердолобиха пока ещё не шла сюда, а стояла под персиковыми деревьями - не иначе как плоды пересчитывала, сволочь! И не было сомнений, что она вот-вот направится по мою душу. А грядки-то до сих пор не прополоты. И Олег...
- Олежка, - зашептала я. - Тут бабушка идет, а она очень строгая, я тебе говорила. Если увидит меня с парнем, то вообще одну со двора не выпустит, честное слово! Как в позапрошлом веке. И ещё я сегодня обещала ей помочь по хозяйству, так что давай завтра, хорошо?
Он расстроился, сразу было видно. И я от этого стала ещё счастливее несмотря на Твердолобиху и беспросветное рабство. Что-нибудь придумаем, разве нет?
Старуха двинулась в нашу сторону.
Пожав напоследок Олежкины пальцы, я отскочила от сетки и добавила скороговоркой:
- Только сюда не приходи. Встретимся... там, где ты мне вчера сумку отдал, идет?
Не сказать, чтобы я четко помнила то место. Но ничего, завтра разберемся.
Олег помахал мне на прощание и исчез. Подошла Твердолобиха, осмотрелась и следующие пятнадцать минут орала диким голосом насчет непрополотых грядок и какая я дура. Потом заметила на земле косточку от персика и вопила на эту тему ещё минут десять. И пусть её - я все равно не слушала, разглядывая ржавые следы у себя на ладонях. Мне было о чем подумать.
Конечно, теперь я не пошлю старуху на три этажа и не пойду к ребятам просить приюта, как беглая рабыня. Нет, пусть Олежка продолжает думать, что я очень даже приличная барышня с родственниками у моря. Будет больше уважать. Другое дело, что я не позволю этой стерве запрягать меня с утра до вечера. У меня завтра свидание, в конце концов!
- Зинаида Ивановна, - кротко и вежливо спросила я, когда старушенция выдохлась, - а где сейчас ваши козы?
Твердолобиха уставилась на меня, как козел Бусик на новые ворота.
- Пасутся, - неуверенно ответила она. - За околицей, как на море идти, я их там завсегда привязываю... А тебе зачем?
- Зинаида Ивановна!!!
Моему ужасу не было границ.
* * *
Черный горизонтальный зрачок поперек желтого глаза.
Ухмыляющийся зрачок...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Тюль на окне висел неподвижно, как мертвая прошлогодняя паутина. День обещал быть безветренным, теплым и серым, пригретым невидимым солнцем из-за густой вуали облаков. Нет, не обещал - уже был таким, потому что утро давно кончилось.
Самая лучшая погода для подводной охоты...
Твердовский привстал с кровати и рывком задернул вторую, льняную занавеску. В комнате наступили сумерки. Ни за что!.. Никакая сила не заставит его выйти и снова испытать ТОТ кошмар...
Дорога к морю была перекрыта и запретна. Навсегда.
И вчера он снова - уже в четвертый раз - весь день бесцельно бродил по Ялте. Вокруг медленно двигалась пестрая, шумная, праздная толпа; он выставил тройную духовную защиту, оградив себя от воздействия мелких, суетных, беспорядочных астралов. Палило солнце; на море покачивались облезлые яхты и мятые пластиковые бутылки. Пальмы и магнолии почти не давали тени.
По обеим сторонам набережной шла бойкая торговля шляпками, шлепанцами, книгами, тропическими раковинами и разнообразной бижутерией. У столика с претенциозной надписью "Эзотерическая роза" Василий приостановился. Бородатый еврей в соломенной панаме сунул ему прямо под нос связку оберегов на веревочках; Твердовскому почудилась черная змейка в янтаре, и он отшатнулся от наваждения.
Настоящий оберег он теперь видел до боли редко. Мать куда-то отсылала Лизу на целые дни, а к расспросам сына относилась так настороженно, что он зарекся после первой же попытки. Только после ужина девушка наконец появлялась и подходила к столу собрать грязную посуду. Василий пытался разглядеть овальную каплю, спрятанную под футболкой. Иногда - если мать выходила из кухни - лихорадочным движением нащупывал святой оберег сквозь ткань, и немного энергии пульсирующими толчками прорывалось в каналы. Лиза ничего не говорила.
А вчера он пропустил и этот момент. Преступная слабость - но он не мог больше смотреть на материнские дубовые пироги и тушеную капусту. Дождался вечера в Ялте, зашел в ресторан "Тихая пристань" и долго предавался чревоугодию... Смертный грех.
Ужин, как оказалось, стоил ему дороже, чем индивидуальный сеанс у Кузьмича. Твердовский попробовал ругаться с официантом: он, доцент прикладной математики, не мог ошибиться в расчетах! Щуплый парень молча раскрыл меню на последней странице и указал пальцем на расценки за сервировку стола и обслуживание. У него были водянистые зеленые глаза, выдававшие нечистую карму. Василий установил духовную защиту; она ненадежно прогнулась внутрь.
Расплатившись, он вышел на улицу. Уже стемнело, набережная покрылась разноцветными огнями и неоновыми узорами, повсюду грохотала примитивная музыка. Толпа стала вчетверо гуще, она наползала на Твердовского, как единое темное, хищное существо. Множественные астралы, днем разрозненные и равнодушные, теперь были организованы и враждебны, - он чувствовал это всей кожей, всей аурой! Защита липкими ошметками поплыла вниз, расползаясь, как от кислоты. Ужас, что он испытал тогда, бегством спасаясь с набережной, был ни с чем не сравним...
Только с ТЕМ ужасом.
Хотя ТОТ ужас был гораздо сильнее...
Поездок в Ялту больше не будет. А это значит - оставаться здесь, в комнате, пока не придет мама. Она не заставит себя долго ждать - Василий знал это точно. Последний раз так было позавчера. Она сядет в скрипучее кресло и заведет бесконечный и бессмысленный разговор о его заработках, о женитьбе, опять о деньгах... И тонкой, но непрерывной струйкой потечет к ней его энергия. Сегодня у него даже нет сил сделать эту струйку как можно тоньше...
Неужели мать всегда была такой? - тоскливо думал Твердовский. Вроде бы нет. Раньше - хотя тогда он, конечно, не понимал, - она щедрым потоком отдавала собственную энергию им с Сашкой. Чтобы получили образование, поселились в больших городах, стали уважаемыми людьми... А как искренне она поддерживала его, Василия, когда он готовился к защите диссертации! И когда разводился, наконец, с Любой...
Догадка была такой внезапной и очевидной, что он дернулся на кровати; загудели пружины, погребенные под необъятным пуховиком. Да, иначе и быть не могло.
Это они, ТЕ животные, поработили его мать! Это для них она выкачивает энергию из собственного сына - их астралы завладели ею настолько, что ни о каком сопротивлении не может быть и речи. Теперь она - их союзница, и встреча с ней ничуть не безопаснее новой встречи с ними, ТЕМИ...
Твердовского передернуло. Что делать, если сейчас - вот сейчас! - она войдет сюда?!..
Разумеется, скрипнула дверь.
Он не сделал ничего. Разве что поплотнее вжался седалищем в бездонную перину.
- Ой, а вы здесь? Я не знала!
Что-то звякнуло, и он рискнул поднять глаза.
В светлом прямоугольнике открытой двери плавный силуэт Лизиной фигуры казался плоской картинкой из театра теней. Композицию дополняла перевернутая трапеция ведра с тряпкой на ручке.
- Мне осталось вымыть пол в вашей комнате, - пояснила Лиза. - Я думала, вы уже ушли.
Она передвинула ведро и закрыла дверь. И сразу стала объемной, округлой, настоящей. Но оберега Твердовский не мог разглядеть; истово, чуть не оборвав струну, он отдернул оконную занавеску.
Лиза была не в джинсах и футболке, - как все время, что он её видел со дня приезда в Мысовку, - а в кокетливом желтом сарафанчике, очень коротком и очень открытом сверху. Такие платья всегда раздражали Василия - но сейчас!..
Янтарная капля святого оберега открыто светилась из мягкой ложбинки груди - там, где треугольной выемкой заканчивался сарафан. Свободный, живой - оберег сверкал, излучая энергию даже на расстоянии. Но на расстоянии Твердовский оставался недолго. Он не помнил, как вставал, как подходил к ней... просто камень лег в ладони, алчущие распахнутыми каналами. И живительные потоки полились по земному телу, и взметнулась пурпуром ожившая аура, и с облегчением вздохнули воспрявшие астральные тела...
- Василий Ильич, - сказала Лиза, - вы бы попустили... больно.
Что?..
Твердовский перевел дыхание и разжал руки. Святой оберег скользнул обратно в ложбинку, а Лиза принялась энергично растирать шею, одной рукой придерживая на весу волосы.
- Может, я вам его отдам? - предложила она. - Если он вам так нужен... А то как вцепитесь, а цепочка в шею. Мне не жалко, а вы все-таки за него деньги платили...
Ее слова доходили до него с небольшим опозданием, прорываясь сквозь дымку эйфории. Василий безмятежно кивнул, чувствуя себя способным сотворить такую мощную духовную защиту, что её не пробьет ни один враждебный астрал. И лишь когда Лиза, перебросив скрученные в жгут волосы на грудь, принялась искать застежку цепочки, он спохватился и дернул её за руку.
- Вы с ума сошли! Эту вещь надел вам на шею святой человек!
Лиза глянула на него испуганно, исподлобья.
- Барышня надела, - уточнила она. - Так я вымою полы?
Твердовский отпустил её руку.
- Это одно и то же, - он зашагал по комнате, наткнулся на ведро и резко двинулся в противоположную сторону. - Поймите, Лиза, вы не при каких обстоятельствах не имеете права передавать святой оберег другому человеку. Даже мне! Такие предметы... как вам объяснить... могут творить свое предназначение только в руках... гм... на человеке, который... У Кузьмича были причины отдать эту вещь именно вам, и теперь вы не имеете пра...
- Подвиньтесь, - раздался снизу её голос. Василий осекся и несколько секунд молча наблюдал, как она заползает на четвереньках под кровать. Снаружи заходила ходуном её обширная задница в зеленых почему-то трусах. Задница не имела отношения к оберегу; разглядывать её было неприятно.
- Ну, вот и все, - Лиза выпрямилась и швырнула тряпку в ведро. - Мне уходить пора. А вы так и будете дома сидеть, Василий Ильич?
Он кивнул было; мимолетно подумал о матери, о толпе на ялтинской набережной, о заказанной раз и навсегда дороге к морю... В самый последний момент запретил себе вспомнить о ТОМ кошмаре...
И вдруг - озарение.
- Куда вы идете, Лиза? В сторону моря?
Она кивнула.
- Подождите меня во дворе. Я быстро, только переоденусь и уложу гидрокостюм. Не уходите одна!
Как ему раньше не пришла в голову эта мысль - простая и стройная, как доказательство классической теоремы? Если рядом будет святой оберег, он, Василий, сможет беспрепятственно пройти мимо ТЕХ. Сумма их жалких темных астралов, разумеется, бессильна против оберега. Они беспорядочно отступят, потупив желтые глаза и поджав хвосты... Ведь кто они такие? - всего лишь стадо козлов...
Девушка ждала у самой калитки, искоса поглядывая на беснующегося, как всегда, цепного пса. Твердовский галантно пропустил её вперед, и она придержала створку, пока он протискивался наружу со своим громоздким снаряжением. Ветра и солнца по-прежнему не было. Идеальная погода для подводной охоты...
... Лиза шла по тропинке впереди него. Она сильно загорела и с ног до головы усеялась россыпью веснушек. Волосы у неё выгорели и теперь смотрелись не белыми перьями, а переливчатой светлой волной. Между разметавшихся по плечам прядей проглядывали желтые бретельки от сарафана и ещё пара зеленых - от купальника, догадался он. Куда это она идет?
- Вам здесь нравится? - спросил неожиданно для себя.
Она кивнула. На загорелой шее под волосами блеснула цепочка от оберега.
- Мать не слишком загружает вас работой?
Теперь Лиза помотала головой; волосы совершили в воздухе полукруг.
Василию хотелось говорить с ней. Говорить!.. и слышать её голос сильный, звонкий, беспечный. Способный заглушить темный ужас, разрастающийся внутри, зыбкий, жуткий, расшатывающий исподволь такую твердую и надежную духовную защиту...
ТЕ были уже близко. Он почти различал веревку поперек тропы.
Твердовский не выдержал. Не чувствуя тяжести снаряжения, он забежал вперед Лизы и судорожными пальцами схватился за оберег. Вспомнив в последний момент её жалобы, не стал тянуть кулон на себя, а сам склонился над мягкой ложбинкой между большими загорелыми грудьми. В ложбинке скопились мельчайшие бисеринки пота; они приятно влажнили сухие кончики пальцев.
Он поднял, наконец взгляд.
Карие глаза Лизы смотрели удивленно и сочувственно. Она виновато улыбнулась.
- Вы идите, Василий Ильич. Я здесь остаюсь.
Едва шевельнул пересохшими губами:
- Зачем?..
Лизины брови взъехали на середину лба.
- Как - зачем? Я тут коз пасу.
* * *
Поначалу я их боялась, особенно Бусика.
Еще было несколько козлов помоложе и помельче, не таких страшных, но гораздо более наглых. Так и норовили втихаря зайти сзади и залезть мордой под юбку - козлы, иначе и не скажешь. Козы - те просто паслись себе, а так ноль на массу. А козлята вообще прелесть. Подбегают, тычутся в ноги - мол, гладь их, ласкай, чеши между будущими рожками! Как щенки.
... Идея родилась - просто супер! Я и не знала, что я такой гений. Сочиняла прямо на ходу, будто песню: "Как, Зин-Иванна, неужели вы не слышали? В "Крымских известиях" об этом сколько раз писали!"
Четвертушки газеты с таким названием я видела на гвоздике сами понимаете где - а Твердолобиха повелась, как миленькая.
"... Шерсть вывозят в Турцию, а мясо тут продают, на стихийных рынках. И до сих пор эту банду поймать не могут! Так главный начальник милиции обратился к гражданам, чтобы не оставляли своих коз без присмотра..."
Твердовский с тоской взглянул на море: кажется, шторм ещё и усиливался. Надо бы занести домой ружье, гидрокостюм и акваланг - но возвращаться не хотелось. Лучше сразу двинуться на пляж, благо провизии, которую дала с собой мать, с лихвой хватит до самого вечера. Да, так он и сделает. Спустится в свою бухту, со всех сторон окруженную скалами, тихое, нетронутое, почти никому не известное место. И можно будет много часов подряд лежать на мелкой горячей гальке, глядя в небо и медитируя под мерный рокот волн... Взвалив на спину снаряжение, он направился вперед по тропе, проходившей вдоль моря по краю обрыва.
Бухту мало кто знал ещё и потому, что скалы нависали над ней под острым углом, пряча от глаз значительную часть пляжа. Во второй половине дня его быстро накрывала тень - лично Василию это нравилось, его кожа не любила солнца. Проникнуть туда можно было только с моря или же по узкой каменистой тропке слева. Совершенно незаметной, а для нетренированного человека - даже опасной.
Кстати, с аквалангом и ружьем туда и не спуститься, - запоздало подумал Василий. Надо было все-таки забежать домой... но он ведь уже практически пришел!
И вдруг остановился на полушаге.
Из-за каменного козырька скалы улетал по ветру длинный шлейф дыма. Тут же Твердовский ощутил и запах: острый дух туристских шашлыков. И одновременно по слуху ударили приглушенные шумом прибоя собачий лай и железные аккорды тяжелого рока.
Медленно, обреченно подошел к самому краю и заглянул вниз.
Они развели костер между двумя покатыми валунами, на которых Василий обычно сушил плавки - камни покрылись несмываемой черной копотью. Жарили мясо - и не на шампурах, а, судя по запаху, на прутьях из реликтового можжевельника. Уже откупорили бутылку, осколки которой скоро перемешаются с галькой. Беспорядочно разбросали по пляжу какие-то яркие коробки, пакеты, пивные жестянки, разрозненные предметы одежды, полотенца, маски и ласты, книги, магнитофон и бог знает что еще. И, кажется, расположились здесь надолго: из-за нависающей скалы виднелся треугольный край оранжевой палатки.
Два молодых, наглых, омерзительных дикаря. Один светловолосый и коренастый, другой тощий и рыжий, оба белокожие, только-только приехавшие откуда-то с севера, - чтобы испоганить отпуск ему, Василию. Переведя взгляд к морю, он заметил ещё одного: высокий чернявый парень плескался в полосе прибоя, испуская радостные вопли, если волна сбивала его с ног. Рядом с лаем носилась по берегу огромная рыжая псина.
Твердовский с ненавистью усмехнулся: он помнил, что дно в этом месте сплошь утыкано острыми камнями - купаться здесь можно только в спокойную погоду. Посмотрим, как ты завопишь, когда тебя швырнет о камень головой, козел!..
Парню, видимо, надоело барахтаться, и он вскарабкался на небольшую скалу у берега; об неё веерами разбивались волны. Запрокинул лицо, ловя солнечные лучи, увидел Твердовского и помахал ему жестом веселого оккупанта.
Тот скрежетнул зубами. Делать здесь было явно нечего. Пора уходить!..
- Эй, дядя! - донеслось снизу. - Вы из Мысовки, скажите пожалуйста?!
"Ска-а-ажите па-а-ажа-алста"! Василия передернуло: он терпеть не мог этот мерзкий московский акцент, - между прочим, прорезавшийся в последнее время и у Сашки. Разумеется, отвечать зарвавшемуся юнцу, беззастенчиво захватившему чужую территорию, он не собирался.
Но тот не смутился - таких не смутить ничем на свете, - и орал дальше как ни в чем не бывало:
- Там вчера к одной бабуле внучка приехала! Классная такая девчонка, блондинка, супер!.. вы не видели?! Может, знаете, где она живет?.. в смысле её бабка?! И ещё у неё там дядя в деревне, двоюродный!..
Твердовский поправил ремни рюкзака и акваланга, резавшие плечи, и зашагал прочь.
- Ее Лиза зовут! - все ещё пытался докричаться наглый юнец.
А вроде бы редкое имя, машинально отметил Василий.
... Валяться на общедоступном пляже, где летом скапливались родственники и квартиранты всей Мысовки, у него не было никакого желания. Оставалось вернуться домой, бросить вещи, а потом, наверное, выйти на трассу и съездить в Ялту. Вообще-то Твердовский не выносил суеты курортных городов. Но, так или иначе, пройтись хотя бы раз по ялтинской набережной придется. Осенью предстоит отчет об отпуске перед коллегами, а всяческие милочки ничего не смыслят в прелести диких мест и подводной охоты... Что ж, сегодня самый подходящий день. Безнадежно испорченный - в сущности, вычеркнутый из отпуска...
А ведь он может оказаться не последним, вдруг осознал Василий. Если шторм продержится ещё неделю, две... Если нахальные захватчики обосновались в бухте не на выходные, как он все ещё отчаянно надеялся, а на целый месяц...
Стало тоскливо и даже страшно. Аккуратно, предупреждающе отозвалась глубоко в затылке тупая боль.
Кузьмич!!!..
Тропинка круто поднималась по склону - подсохшая было рубашка вновь повлажнела от пота - и вдруг вышла на относительно ровное место. Твердовский перевел дыхание. Захотелось сбросить с плеч груз и передохнуть, но это было бы совершенно нецелесообразно. Василий снова поправил ремни и решительно двинулся дальше. До околицы Мысовки оставалось максимум четверть часа пути. Если бы не буйная крымская растительность, уже виднелись бы крайние дома...
Он вовремя заметил веревку, натянутую поперек тропы, а ведь ещё пару секунд - и мог бы споткнуться. Что за идиотские шутки?!
В кустах послышался шорох. Нет, не шорох! - кто-то с шумом ломился оттуда, круша и ломая ветки. Веревка дрогнула, заизвивалась грязной худющей змеей.
Василий непроизвольно отступил на шаг.
Прямо перед ним выбрался на тропинку громадный, весь в космах свалявшейся серой шерсти, бородатый и желтоглазый козел.
* * *
Это называется - рабство, да! И никак иначе.
Глаза у меня слипались, и я б не удивилась, если бы прямо сейчас грохнулась со стремянки. Прямо на голову Твердолобихе: надеюсь, старуха бы окочурилась. Но, с другой стороны, о её чугунную башку можно и спину сломать... и я из последних сил держалась за перекладину левой рукой. А правой срывала и срывала бесконечные персики с пушистой шкуркой.
- Осторожнее! Аккуратней снимай, кому говорю! Ты ж мне весь урожай перемнешь своими когтищами, дура безрукая!..
Персики аппетитно выглядели и вкусно пахли, но все до единого переходили в скрюченные лапы хозяйки и ложились в корзину. В самом начале я специально посильнее надавила на один, прорвала кожицу ногтями, - и что, вы думаете, бабка позволила мне его съесть? Фигушки! Сама схрумала за милую душу.
А сейчас мне уже было по барабану. Только бы не загреметь, в самом деле, со стремянки...
До персиков были помидоры - сорок кустов, под каждый из которых надо было вылить два литра воды, и к тому же окучить. До помидоров - бесконечные ряды картофельной ботвы и жестянка с бензином для колорадских жуков. Восемь полных жестянок!.. и ещё одна где-то на треть. До жуков надо было стоять у раскаленной печки и следить за бабкиными пирожками для любимого Васеньки. Первый противень у меня, конечно, вчистую сгорел. Твердолобиха долго ругалась, а потом разрешила мне позавтракать этими пирожками... пардон, этим углем. До пирожков я драила полы по всей хате, в том числе в подвале, в летней кухне и на чердаке. До полов таскала воду: десять ведер, а до колодца полкилометра, не меньше, причем мимо исключительно злобного цепного пса. А ещё раньше...
- Ты что, заснула там?!
- Больше не дотянуться! - огрызнулась я, и, кстати, это была правда. Но по другую сторону дерева ветки ломились от персиков. И таких нетронутых деревьев оставалось ещё четыре штуки...
- Ну так переставь стремянку, или вообще не соображаешь?!
Я полезла вниз.
И тут Твердолобиха взглянула в небо и всплеснула руками.
- Уже и обед скоро! - я приободрилась от её слов, но, как оказалось, совершенно напрасно. - Васенька может вернуться, а его и кормить нечем... Я пошла варить, а ты марш на тот конец огорода, там две грядки мака прополи, только аккуратно, смотри у меня!
Я прыснула. Конечно, все было хреново и ноги не держали, - но вот это прикол так прикол! Может, у неё ещё и конопля растет?
Твердолобиха вытаращила свои мелкие глазки. До нее, понятно, не дошло, чего это я.
- И не вздумай мне тут персики рвать, - гавкнула она напоследок, подхватывая корзину.
Я не стала ждать, пока старуха скроется из виду. Прямо за её спиной пригнула ближайшую ветку и, не заботясь о целости шкурки, отодрала два здоровенных фрукта. Фиг тебе, бабуля! И надкусила сразу оба; по рукам и подбородку поползли потоки сока, а рот плотно набился шерстью. Их, блин, ещё и чистить надо...
Размахивая растопыренными липкими пальцами, я добрела до конца огорода, где в буйной зелени действительно проглядывали сиротливые лиловые цветы и несколько сухих маковых коробочек. Местные наркоманы были бы разочарованы. А, собственно, что мне до местных наркоманов?..
Я сама, похоже, влипла по самое что ни на есть. Старуха запрягла меня намертво, уже не слезет. Можно, конечно, в один прекрасный момент послать её подальше, самыми красивыми словами! - но тогда плакали мои тридцать гривень. И не только: если я выскажу Твердолобихе четверть того, на что она напрашивается, меня попросту вышвырнут на улицу. Ни о каком обратном билете речь, понятно, и не зайдет. А у меня ни копейки денег... ну, почти. Добраться домой точно не хватит. Да и дома, кстати, не намного лучше... Твердолобый, козел, разве мы так договаривались?!..
А сам ещё и слинял неизвестно куда. Я его и не видела сегодня. Продал меня в рабство - и поминай как звали...
Тут я вспомнила Олега. Вот кому сейчас здорово! Купается, наверное, в море, или на солнышке жарится, или лазит по берегу с ребятами и Графом, - а что, они же отдыхать приехали, а не вкалывать на стервозную старуху. А может?.. я машинально обломила коробочку мака и раздавила её в пальцах. Зернышки посыпались в траву.
А почему бы и нет? Взять да и сорваться к Олежке, предварительно сообщив твердолобовскому семейству все, что я о них думаю. И жить с ребятами в палатке, они точно не будут против. Я могу даже готовить еду и с удовольствием обнесу подчистую вот этот самый персиковый сад. Плевала я на тридцать гривень! - когда ещё получится по-настоящему отдохнуть на море? А Олег очень даже симпатичный. И он обещал меня найти...
И до сих пор не нашел, - подсказал мерзкий голос с отчетливыми твердолобовскими интонациями. Кто он тебе, этот Олег? Пару часов потрепались в троллейбусе, да? Парень давным-давно забыл о твоем существовании, идиотка! У него свои планы на лето, и благотворительность в них не входит. Мало тут в Крыму барышень, у которых и бабок куры не клюют, и купальники сногсшибательные, и вообще...
- Лиза!!!
И я рванулась вперед по непрополотым маковым грядкам.
Между нами была металлическая сетка, огораживающая тыл твердолобовских владений. Высокая - мне по шею, а ему по грудь. Олежка вцепился в сетку руками и потянул на себя, словно хотел опрокинуть ко всем чертям.
- Я тебя весь день ищу! Представляешь, ни одна зараза в деревушке не знает, к кому приехала самая потрясающая девчонка на побережье. Я и на пляже был - думал, ты там. А мы с ребятами классное место открыли, просто супер!..
Он болтал - а я стояла такая счастливая, какой не была, наверное, уже лет сто. И молчала. Только прошептала тихо-тихо:
- Олежка...
- Слушай, Лизка, а что ты тут делаешь в огороде? Пошли к нам! Кирюха мидий наловил, собирались жарить, когда я вернусь. Ты жареные мидии ела? Вкуснотища! Давай, выходи, я тебя здесь подожду. Это у вас мелкая лохматая псина во дворе гавкает?.. я её боюсь!..
Он засмеялся над собственным приколом, а я взялась за ржавую сетку со своей стороны. Коснулась его рук, сухих и теплых.
Не знаю, чего меня дернуло обернуться. Шестое чувство, наверное. И не подвело!
Твердолобиха пока ещё не шла сюда, а стояла под персиковыми деревьями - не иначе как плоды пересчитывала, сволочь! И не было сомнений, что она вот-вот направится по мою душу. А грядки-то до сих пор не прополоты. И Олег...
- Олежка, - зашептала я. - Тут бабушка идет, а она очень строгая, я тебе говорила. Если увидит меня с парнем, то вообще одну со двора не выпустит, честное слово! Как в позапрошлом веке. И ещё я сегодня обещала ей помочь по хозяйству, так что давай завтра, хорошо?
Он расстроился, сразу было видно. И я от этого стала ещё счастливее несмотря на Твердолобиху и беспросветное рабство. Что-нибудь придумаем, разве нет?
Старуха двинулась в нашу сторону.
Пожав напоследок Олежкины пальцы, я отскочила от сетки и добавила скороговоркой:
- Только сюда не приходи. Встретимся... там, где ты мне вчера сумку отдал, идет?
Не сказать, чтобы я четко помнила то место. Но ничего, завтра разберемся.
Олег помахал мне на прощание и исчез. Подошла Твердолобиха, осмотрелась и следующие пятнадцать минут орала диким голосом насчет непрополотых грядок и какая я дура. Потом заметила на земле косточку от персика и вопила на эту тему ещё минут десять. И пусть её - я все равно не слушала, разглядывая ржавые следы у себя на ладонях. Мне было о чем подумать.
Конечно, теперь я не пошлю старуху на три этажа и не пойду к ребятам просить приюта, как беглая рабыня. Нет, пусть Олежка продолжает думать, что я очень даже приличная барышня с родственниками у моря. Будет больше уважать. Другое дело, что я не позволю этой стерве запрягать меня с утра до вечера. У меня завтра свидание, в конце концов!
- Зинаида Ивановна, - кротко и вежливо спросила я, когда старушенция выдохлась, - а где сейчас ваши козы?
Твердолобиха уставилась на меня, как козел Бусик на новые ворота.
- Пасутся, - неуверенно ответила она. - За околицей, как на море идти, я их там завсегда привязываю... А тебе зачем?
- Зинаида Ивановна!!!
Моему ужасу не было границ.
* * *
Черный горизонтальный зрачок поперек желтого глаза.
Ухмыляющийся зрачок...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Тюль на окне висел неподвижно, как мертвая прошлогодняя паутина. День обещал быть безветренным, теплым и серым, пригретым невидимым солнцем из-за густой вуали облаков. Нет, не обещал - уже был таким, потому что утро давно кончилось.
Самая лучшая погода для подводной охоты...
Твердовский привстал с кровати и рывком задернул вторую, льняную занавеску. В комнате наступили сумерки. Ни за что!.. Никакая сила не заставит его выйти и снова испытать ТОТ кошмар...
Дорога к морю была перекрыта и запретна. Навсегда.
И вчера он снова - уже в четвертый раз - весь день бесцельно бродил по Ялте. Вокруг медленно двигалась пестрая, шумная, праздная толпа; он выставил тройную духовную защиту, оградив себя от воздействия мелких, суетных, беспорядочных астралов. Палило солнце; на море покачивались облезлые яхты и мятые пластиковые бутылки. Пальмы и магнолии почти не давали тени.
По обеим сторонам набережной шла бойкая торговля шляпками, шлепанцами, книгами, тропическими раковинами и разнообразной бижутерией. У столика с претенциозной надписью "Эзотерическая роза" Василий приостановился. Бородатый еврей в соломенной панаме сунул ему прямо под нос связку оберегов на веревочках; Твердовскому почудилась черная змейка в янтаре, и он отшатнулся от наваждения.
Настоящий оберег он теперь видел до боли редко. Мать куда-то отсылала Лизу на целые дни, а к расспросам сына относилась так настороженно, что он зарекся после первой же попытки. Только после ужина девушка наконец появлялась и подходила к столу собрать грязную посуду. Василий пытался разглядеть овальную каплю, спрятанную под футболкой. Иногда - если мать выходила из кухни - лихорадочным движением нащупывал святой оберег сквозь ткань, и немного энергии пульсирующими толчками прорывалось в каналы. Лиза ничего не говорила.
А вчера он пропустил и этот момент. Преступная слабость - но он не мог больше смотреть на материнские дубовые пироги и тушеную капусту. Дождался вечера в Ялте, зашел в ресторан "Тихая пристань" и долго предавался чревоугодию... Смертный грех.
Ужин, как оказалось, стоил ему дороже, чем индивидуальный сеанс у Кузьмича. Твердовский попробовал ругаться с официантом: он, доцент прикладной математики, не мог ошибиться в расчетах! Щуплый парень молча раскрыл меню на последней странице и указал пальцем на расценки за сервировку стола и обслуживание. У него были водянистые зеленые глаза, выдававшие нечистую карму. Василий установил духовную защиту; она ненадежно прогнулась внутрь.
Расплатившись, он вышел на улицу. Уже стемнело, набережная покрылась разноцветными огнями и неоновыми узорами, повсюду грохотала примитивная музыка. Толпа стала вчетверо гуще, она наползала на Твердовского, как единое темное, хищное существо. Множественные астралы, днем разрозненные и равнодушные, теперь были организованы и враждебны, - он чувствовал это всей кожей, всей аурой! Защита липкими ошметками поплыла вниз, расползаясь, как от кислоты. Ужас, что он испытал тогда, бегством спасаясь с набережной, был ни с чем не сравним...
Только с ТЕМ ужасом.
Хотя ТОТ ужас был гораздо сильнее...
Поездок в Ялту больше не будет. А это значит - оставаться здесь, в комнате, пока не придет мама. Она не заставит себя долго ждать - Василий знал это точно. Последний раз так было позавчера. Она сядет в скрипучее кресло и заведет бесконечный и бессмысленный разговор о его заработках, о женитьбе, опять о деньгах... И тонкой, но непрерывной струйкой потечет к ней его энергия. Сегодня у него даже нет сил сделать эту струйку как можно тоньше...
Неужели мать всегда была такой? - тоскливо думал Твердовский. Вроде бы нет. Раньше - хотя тогда он, конечно, не понимал, - она щедрым потоком отдавала собственную энергию им с Сашкой. Чтобы получили образование, поселились в больших городах, стали уважаемыми людьми... А как искренне она поддерживала его, Василия, когда он готовился к защите диссертации! И когда разводился, наконец, с Любой...
Догадка была такой внезапной и очевидной, что он дернулся на кровати; загудели пружины, погребенные под необъятным пуховиком. Да, иначе и быть не могло.
Это они, ТЕ животные, поработили его мать! Это для них она выкачивает энергию из собственного сына - их астралы завладели ею настолько, что ни о каком сопротивлении не может быть и речи. Теперь она - их союзница, и встреча с ней ничуть не безопаснее новой встречи с ними, ТЕМИ...
Твердовского передернуло. Что делать, если сейчас - вот сейчас! - она войдет сюда?!..
Разумеется, скрипнула дверь.
Он не сделал ничего. Разве что поплотнее вжался седалищем в бездонную перину.
- Ой, а вы здесь? Я не знала!
Что-то звякнуло, и он рискнул поднять глаза.
В светлом прямоугольнике открытой двери плавный силуэт Лизиной фигуры казался плоской картинкой из театра теней. Композицию дополняла перевернутая трапеция ведра с тряпкой на ручке.
- Мне осталось вымыть пол в вашей комнате, - пояснила Лиза. - Я думала, вы уже ушли.
Она передвинула ведро и закрыла дверь. И сразу стала объемной, округлой, настоящей. Но оберега Твердовский не мог разглядеть; истово, чуть не оборвав струну, он отдернул оконную занавеску.
Лиза была не в джинсах и футболке, - как все время, что он её видел со дня приезда в Мысовку, - а в кокетливом желтом сарафанчике, очень коротком и очень открытом сверху. Такие платья всегда раздражали Василия - но сейчас!..
Янтарная капля святого оберега открыто светилась из мягкой ложбинки груди - там, где треугольной выемкой заканчивался сарафан. Свободный, живой - оберег сверкал, излучая энергию даже на расстоянии. Но на расстоянии Твердовский оставался недолго. Он не помнил, как вставал, как подходил к ней... просто камень лег в ладони, алчущие распахнутыми каналами. И живительные потоки полились по земному телу, и взметнулась пурпуром ожившая аура, и с облегчением вздохнули воспрявшие астральные тела...
- Василий Ильич, - сказала Лиза, - вы бы попустили... больно.
Что?..
Твердовский перевел дыхание и разжал руки. Святой оберег скользнул обратно в ложбинку, а Лиза принялась энергично растирать шею, одной рукой придерживая на весу волосы.
- Может, я вам его отдам? - предложила она. - Если он вам так нужен... А то как вцепитесь, а цепочка в шею. Мне не жалко, а вы все-таки за него деньги платили...
Ее слова доходили до него с небольшим опозданием, прорываясь сквозь дымку эйфории. Василий безмятежно кивнул, чувствуя себя способным сотворить такую мощную духовную защиту, что её не пробьет ни один враждебный астрал. И лишь когда Лиза, перебросив скрученные в жгут волосы на грудь, принялась искать застежку цепочки, он спохватился и дернул её за руку.
- Вы с ума сошли! Эту вещь надел вам на шею святой человек!
Лиза глянула на него испуганно, исподлобья.
- Барышня надела, - уточнила она. - Так я вымою полы?
Твердовский отпустил её руку.
- Это одно и то же, - он зашагал по комнате, наткнулся на ведро и резко двинулся в противоположную сторону. - Поймите, Лиза, вы не при каких обстоятельствах не имеете права передавать святой оберег другому человеку. Даже мне! Такие предметы... как вам объяснить... могут творить свое предназначение только в руках... гм... на человеке, который... У Кузьмича были причины отдать эту вещь именно вам, и теперь вы не имеете пра...
- Подвиньтесь, - раздался снизу её голос. Василий осекся и несколько секунд молча наблюдал, как она заползает на четвереньках под кровать. Снаружи заходила ходуном её обширная задница в зеленых почему-то трусах. Задница не имела отношения к оберегу; разглядывать её было неприятно.
- Ну, вот и все, - Лиза выпрямилась и швырнула тряпку в ведро. - Мне уходить пора. А вы так и будете дома сидеть, Василий Ильич?
Он кивнул было; мимолетно подумал о матери, о толпе на ялтинской набережной, о заказанной раз и навсегда дороге к морю... В самый последний момент запретил себе вспомнить о ТОМ кошмаре...
И вдруг - озарение.
- Куда вы идете, Лиза? В сторону моря?
Она кивнула.
- Подождите меня во дворе. Я быстро, только переоденусь и уложу гидрокостюм. Не уходите одна!
Как ему раньше не пришла в голову эта мысль - простая и стройная, как доказательство классической теоремы? Если рядом будет святой оберег, он, Василий, сможет беспрепятственно пройти мимо ТЕХ. Сумма их жалких темных астралов, разумеется, бессильна против оберега. Они беспорядочно отступят, потупив желтые глаза и поджав хвосты... Ведь кто они такие? - всего лишь стадо козлов...
Девушка ждала у самой калитки, искоса поглядывая на беснующегося, как всегда, цепного пса. Твердовский галантно пропустил её вперед, и она придержала створку, пока он протискивался наружу со своим громоздким снаряжением. Ветра и солнца по-прежнему не было. Идеальная погода для подводной охоты...
... Лиза шла по тропинке впереди него. Она сильно загорела и с ног до головы усеялась россыпью веснушек. Волосы у неё выгорели и теперь смотрелись не белыми перьями, а переливчатой светлой волной. Между разметавшихся по плечам прядей проглядывали желтые бретельки от сарафана и ещё пара зеленых - от купальника, догадался он. Куда это она идет?
- Вам здесь нравится? - спросил неожиданно для себя.
Она кивнула. На загорелой шее под волосами блеснула цепочка от оберега.
- Мать не слишком загружает вас работой?
Теперь Лиза помотала головой; волосы совершили в воздухе полукруг.
Василию хотелось говорить с ней. Говорить!.. и слышать её голос сильный, звонкий, беспечный. Способный заглушить темный ужас, разрастающийся внутри, зыбкий, жуткий, расшатывающий исподволь такую твердую и надежную духовную защиту...
ТЕ были уже близко. Он почти различал веревку поперек тропы.
Твердовский не выдержал. Не чувствуя тяжести снаряжения, он забежал вперед Лизы и судорожными пальцами схватился за оберег. Вспомнив в последний момент её жалобы, не стал тянуть кулон на себя, а сам склонился над мягкой ложбинкой между большими загорелыми грудьми. В ложбинке скопились мельчайшие бисеринки пота; они приятно влажнили сухие кончики пальцев.
Он поднял, наконец взгляд.
Карие глаза Лизы смотрели удивленно и сочувственно. Она виновато улыбнулась.
- Вы идите, Василий Ильич. Я здесь остаюсь.
Едва шевельнул пересохшими губами:
- Зачем?..
Лизины брови взъехали на середину лба.
- Как - зачем? Я тут коз пасу.
* * *
Поначалу я их боялась, особенно Бусика.
Еще было несколько козлов помоложе и помельче, не таких страшных, но гораздо более наглых. Так и норовили втихаря зайти сзади и залезть мордой под юбку - козлы, иначе и не скажешь. Козы - те просто паслись себе, а так ноль на массу. А козлята вообще прелесть. Подбегают, тычутся в ноги - мол, гладь их, ласкай, чеши между будущими рожками! Как щенки.
... Идея родилась - просто супер! Я и не знала, что я такой гений. Сочиняла прямо на ходу, будто песню: "Как, Зин-Иванна, неужели вы не слышали? В "Крымских известиях" об этом сколько раз писали!"
Четвертушки газеты с таким названием я видела на гвоздике сами понимаете где - а Твердолобиха повелась, как миленькая.
"... Шерсть вывозят в Турцию, а мясо тут продают, на стихийных рынках. И до сих пор эту банду поймать не могут! Так главный начальник милиции обратился к гражданам, чтобы не оставляли своих коз без присмотра..."