Страница:
– Выменял на марки.
– Что? На марки? Тысячу рублей?
– Да. На месяц. С одной девчонкой поменялись. У нее отец очень богатый. У них и машина есть, и мебель югославская! А сейчас вот «Панасоник» купили! Тысячу рублей стоит.
Младший Погребенников произнес все это радостным голосом, продолжая дергаться и кривляться в такт музыке.
– Немедленно! – закричал Виктор Степанович, пытаясь донести сквозь легкомысленный визг строгость голоса. – Немедленно отнеси эту гадость назад и никогда больше не смей приносить без моего разрешения чужие вещи!
– Это честный обмен! – Славик продолжал приплясывать. – У нас все в классе обмениваются. И вообще, старик, перестань быть собственником. Сам же знаешь – постепенно частная собственность исчезнет. Так чем быстрее, тем лучше.
– Выключи какофонию!
Его Королевское Величество защелкал клавишами.
– Это дорогая вещь, – продолжал папа Погребенников уже в тишине. – И если ты ее сломаешь, то я платить за нее не намерен.
– Мы честно поменялись с этой девчонкой. Если я сломаю «Панасоник», то она порвет мои марки.
– Что за бред! – взорвался Виктор Степанович. – Марки! Кому нужна твоя потрепанная дрянь!
– Попрошу не оскорблять мою коллекцию, – сделал вид, что обиделся, младший Погребенников. – У меня есть уникальные экземпляры. За одну марку мне сто рублей давали, да я не согласился. Я решил собирать коллекцию всю жизнь, а после смерти отдать в музей.
На самом деле марочная «коллекция» Славика представляла собой груду рваных марок, которые всюду валялись по квартире, лезли в суп, липли к хлебу, мельтешили по комнате, как бабочки, когда пылесосилась квартира.
Вспомнив «коллекцию», глава семьи не смог сдержаться и начал ругаться. Славик покорно слушал, и это настолько удивило Виктора Степановича, что он быстро закруглился и умолк. Но, как только он замолк, ругань опять зазвучала в квартире. Его слова, его голосом. Старший Погребенников не сразу догадался, что сын записал его на «Панасоник». Хотя ученый выражался вполне интеллигентно, но все же было неприятно слышать собственную ругань со стороны.
– За последствия я не отвечаю, – сказал Виктор Степанович и отправился на кухню варить борщ. (Трудно в это поверить, но кривая браконьерства в районе зависела от борща, сваренного Виктором Степановичем, ибо, не вари он борщ, жене пришлось бы уходить раньше с работы, что сказалось бы сразу на браконьерстве в районе.)
Поздно вечером пришла усталая, пахнущая какими-то реактивами Ира Ивановна (она почти сутки провела в лаборатории, где делался срочный анализ крови убитого браконьерами лося) и, узнав про «Панасоник», тоже стала сердиться. Мама ругалась менее интеллигентно, и, когда ругань была воспроизведена, впечатление получилось очень тяжелое. Лицо Славика сияло.
Несмотря на усталость родителей (старший Погребенников прочитал сегодня две лекции, сходил в три магазина, сварил борщ и помыл полы в кухне и коридоре), дискуссия о судьбе «Панасоника» продолжалась до глубокой ночи. В конце концов было решено:
1. Найти эту легкомысленную девчонку, прочитать крепкую мораль и вернуть приемник.
2. Сообщить в Школу, председателю родительского комитета Марии Степановне.
3. Провести срочную ревизию личных вещей Славика на предмет изъятия не принадлежащих ему предметов, и если таких вещей наберется порядочно, то надрать отпрыску уши.
Однако утром маме Погребенниковой позвонили из отдела и сообщили, что в ее районе произошло сразу два ЧП, и Ира Ивановна умчалась еще до восьми утра и вернулась во втором часу ночи. Виктор Степанович же совсем замотался между лекциями, диссертацией и домашним хозяйством. «Панасоник» был забыт, тем более что больше на глаза он не попадался. В семье Погребенниковых наступила тишина, но тишина эта была обманчивой.
Однажды Виктор Степанович пришел из овощного магазина и увидел разбросанные по дивану части «Панасоника». Над останками приемника нависли лохмы Его Королевского Величества. Папа Погребенников где стоял, там и сел. Кочан капусты покатился по ковру, как отрубленная голова. Выяснилось, что «Панасоник» сгорел и Славик пытается починить японскую аппаратуру, мобилизовав все свои знания по физике (три с минусом в четверти).
– Он сам сгорел, – буркнул Славик озабоченным голосом. – Работал нормально, а потом раздался треск и пошел дым. Иностранная аппаратура вообще непрочная.
Доверчивый Виктор Степанович сначала, конечно, сильно ругался, но затем сам взялся починить «Панасоник», хотя не имел вообще никакого опыта в этом деле, потом махнул рукой и тоже стал ругать непрочную иностранную аппаратуру.
Однако, когда вечером вернулась с работы Ира Ивановна, ей ничего не стоило, как первоклассному следователю по раскрытию браконьерских преступлений, установить истину. Младший Погребенников «раскололся» за пятнадцать минут. Оказывается, любознательный восьмиклассник пытался уловить сигналы только что запущенного спутника. С этой целью Славик подключил к «Панасонику» телевизионную антенну общего пользования. Более того, он обмотал антенну приемника для большей чувствительности медной проволокой и включил один конец в сеть. Тут-то «Панасоник» не выдержал и задымил.
Неделю после этого Виктор Степанович, забросив диссертацию и домашние дела, мотался по всему городу в поисках мастера, который смог бы вернуть к жизни «Панасоник».
Не было сопротивлений, транзисторов, сплава. Не было еще чего-то. Бедный энтомолог оброс бородой и похудел. Он стал разговаривать во сне, употребляя английские слова и сложные технические термины. Мама Погребенникова тоже, со своей стороны, делала, что могла. Кривая браконьерства в районе поползла вверх. Лишь Славик по-прежнему пытался исправить приемник своими силами. Он приходил из школы, не раздеваясь, направлялся к дивану, где лежал завернутый в тряпочку «Панасоник», молчаливый и неподвижный, как покойник, и начинал ковырять в нем отверткой.
Срок, когда заканчивался обмен с легкомысленной девчонкой, истекал.
И вот хозяева «Панасоника» уже в пути…
– Ты будешь присутствовать, – сказал папа Погребенников, держа сына за рукав.
– Вы взрослые, вы и договаривайтесь, ребенку нечего лезть во взрослые дела, – сказал сын басом и дернулся.
– Нет! Хватит прикидываться ребенком! – закричал папа Погребенников. – Нашкодил – и в кусты! Я тебя предупреждал!
– Ты несешь уголовную и моральную ответственность, – поддержала Ира Ивановна мужа с правовой стороны.
– Вон таракан! – воскликнул Славик.
– Где таракан? – удивились супруги Погребенниковы.
– На потолке!
Глава семьи вперил взгляд в потолок и утратил бдительность. Младший Погребенников дернул руку и выскочил из квартиры. Хлопнула дверь. Наступила тишина.
– Что же мы им скажем? – спросила Ира Ивановна после некоторого молчания.
– Придется платить. – Папа Погребенников пожал плечами. – Я знал это с самого начала.
– Неужели он и вправду стоит такие деньги?
– Да, – сказал Виктор Степанович. – Я видел в комиссионном…
Опять наступило молчание.
– Это предел, – сказала Ира Ивановна. – За него надо браться.
– Давно пора…
– Контролировать каждый шаг.
– И пороть. Старый, но верный способ.
– Он с нами совсем не считается. Что хочет, то и делает. Нанести такой убыток…
– И как людям в глаза смотреть? Скажут: каков сын – таковы и родители.
– Наверняка скажут. Да еще спортсмены. У них-то уж в семье порядок.
– Правда, их девочка сама…
– А что девочка? Доверчивая, добрая. Наш оболтус хоть у кого что хочешь выклянчит.
Вдруг оба разом вздрогнули. В прихожей раздался звонок. Звонок был длинный и какой-то зловещий.
– Я пойду открою, – почему-то шепотом сказала мама Погребенникова.
Ира Ивановна поспешила в прихожую. У нее был заранее извиняющийся вид. Лязгнул замок, послышались приглушенные голоса, шаги.
– Пахнет крепким чаем, – раздался громкий густой голос.
– И тортом, – поддержал массивную фразу, словно подпорками, мелодичный женский голос.
– Может быть, вы хотите чаю? – спросила мама Погребенникова заискивающе.
– Не откажемся. С морозца! – прогудел мужчина.
– Проходите в комнату. Я сейчас…
– Зачем в комнату? Пахнет из кухни. Вот на кухне и попьем. Поместимся?
– У нас кухня большая. Но как-то неудобно…
– Ничего. Неудобно в гробу в белых тапочках.
Виктор Степанович едва успел застегнуть пижаму, как дверь распахнулась от уверенного жеста и кухня заполнилась большим человеком. Человек был красен лицом, усат. За ним виднелась совсем молодая женщина в длинном модном платье. Папа Погребенников медленно поднялся и почему-то вытянул руки по швам.
– Демьянов. Петр Петрович. Борец.
– Очень приятно. Погребенников. Виктор Степанович. Кандидат наук. Энтомолог…
– Майя Тихоновна. Гимнастка.
– Очень приятно. Кандидат наук. Энтомолог…
Рука у Петра Петровича была крепкой, грубой, у его жены – слабой, нежной.
– Милости просим садиться за стол, – пригласил Виктор Степанович какой-то витиеватой, противной его лексикону фразой.
Все разместились за столом. Ира Ивановна подала новые приборы, поставила на огонь чайник и улизнула из кухни, наверное, переодеваться. Погребенников же вынужден был остаться. Он чувствовал себя очень неловко в пижаме, причем не очень новой. Одна пуговица, самая верхняя, была вырвана с мясом во время очередной схватки с Его Королевским Величеством и так и не пришита из-за недостатка времени у инспектора Погребенниковой.
Воцарилось неловкое молчание.
– Погода стоит удивительно хорошая, – сказал ученый Погребенников.
– Совершенно точно, – согласился борец Демьянов. – Самое время кататься на лошади.
– На какой лошади? – удивился Виктор Степанович.
– Верхом, – пояснил спортсмен.
– А-а… – Погребенников немного подумал.
– Вы не катаетесь?
– Я бы катался, но нет лошади.
– Ну, а вот у нас с Майей Тихоновной есть лошадь. Днем она обслуживает стадион, а вечером мы на ней катаемся. Очень, знаете ли, помогает от всяких болезней. Верховая езда заменяет и академическую греблю, и бег трусцой, и велосипед.
– Еще бы. Конечно, – согласился кандидат наук. 0н совсем был подавлен этой лошадью.
Пришла нарядная Ира Ивановна и села за стол. Она краем уха слышала разговор.
– Эти лошади, – сказала он, – страшно цокают копытами. Прямо голова раскалывается.
– Где цокают? – удивился борец Демьянов. – Их же всех давно перевели.
– Ну… иногда ведь ездят… Сегодня ночью какая-то цокала.
– Машины больше шумят, – заметила гимнастка Майя Тихоновна.
– Не люблю дипломатии, – сказал Петр Петрович и отхлебнул из чашки. – Давайте напрямую. Начнем варить кашу.
– Давайте, – вздрогнул Виктор Степанович.
– Такой мерзавец, такой… – мама Погребенникова обхватила лицо руками. – Одни неприятности. Хоть бы раз какую-нибудь радость принес.
– Мужчина, – сказал борец Демьянов. – Сначала неприятности, а приятности потом. У женщин наоборот.
Гимнастка Майя Тихоновна покопалась в сумочке.
– Вы нашу-то видели?
– Кого вашу? – не понял Погребенников.
– Таню.
– Та-ню?.. Н-нет…
– Вот она какая. Красавица. – Жена борца протянула фотокарточку Ире Ивановне. Та растерянно взяла.
– Да… Действительно приятная девочка.
– Пусть ваш муж посмотрит.
Погребенников поднес карточку к глазам. На него игриво смотрела девочка, почти девушка, с распущенными по плечам волосами, с сережками в ушах.
– Симпатичная, – пробормотал кандидат наук. – И взгляд умный.
– Отличница. А хозяйка какая! Посуда на ней, цветы на ней, ванная на ней. И за молоком всегда ходит.
Борец Демьянов допил чай.
– В общем, как говорили в старину, у нас товар – у вас купец.
Наступила пауза.
– Не понимаю, – честно сказал Погребенников.
– Разве вы ничего не знаете? – спросил борец, вдел в ручку чашки палец и стал рассеянно крутить ее.
– Про «Панасоник»? – спросил Виктор Степанович.
– А что «Панасоник»?
– Что он сгорел.
– Разве он сгорел?
– Сгорел.
Борец Демьянов небрежно махнул чашкой.
– Ну, это мелочь. Починим. У меня есть знакомый мастер – космический корабль починит.
У кандидата наук упало сердце:
– Если не «Панасоник», тогда что же еще?
– Неужели он вам так ничего и не говорил? – удивился Петр Петрович.
– П-про… что…
– Наши дети помолвлены! – воскликнула гимнастка Майя Тихоновна.
Наступило очень длительное молчание. Только слышались чмокающие звуки, которые издавал борец, высасывая остатки чая из пустой чашки.
– Вы, конечно, шутите, – смог наконец вымолвить энтомолог.
– Они и вправду ничего не знают, – сказала гимнастка Майя Тихоновна. – Наши дети давно дружат и решили со временем пожениться. Ваш сын был у нас… Мы ему подарили обручальное кольцо.
– Не понял, – опять честно сказал Виктор Степанович.
– «Панасоник».
– Что «Панасоник»?
– «Панасоник» и есть обручальное кольцо. Мы подарили вашему сыну «Панасоник».
– Теперь уже абсолютно ничего не понимаю, – мотнул головой Виктор Степанович. – Ведь они поменялись на месяц… на марки.
– Какие там марки… Все это туфта… Он обманул вас. Я не люблю ходить вокруг да около, – сказал борец. – Вы мне скажите прямо и честно. Да или нет? Будем варить кашу?
Майя Тихоновна поморщилась:
– Петя, перестань, это грубо. Заладил – каша, каша…
– Так… это… серьезно? – спросила Ира Ивановна.
– Серьезней быть некуда.
В который раз наступило молчание.
– Я не люблю ходить вокруг да около, – повторил борец Демьянов. – Давайте без намеков. Будем кашу варить или нет?
Гимнастка Майя Тихоновна перебила мужа:
– Кончай со своей кашей. Перейдем к практической стороне дела. Сколько вы даете за своим охломоном?
– Чего? – опять не понял Виктор Степанович.
– Тугриков, разумеется. Мы за Танюшей даем десять, не считая барахла, конечно. А вы? Учтите, надо строить сразу двухкомнатную. Пока то да се, глядишь, и внуки пошли.
– Пятнадцать должны, – сказал борец. – Мальчишка все-таки. Глава семьи.
– Но у нас нет таких денег, – непроизвольно вырвалось у Иры Ивановны.
– Как это нет? – поразился Демьянов.
– Да так. Нет, и все. Не накопили.
– Но ваш муж ученый! – воскликнула гимнастка Майя Тихоновна.
– Ну и что же, что ученый? – пробормотал Виктор Степанович. – Мало ли что ученый…
Некоторое время все сидели молча. Папа Погребенников даже немного покраснел: ему было стыдно, что у него нет пятнадцати тысяч.
– Он все деньги тратит на покупку жучков, – сказала мама Погребенникова.
– Каких жучков? – опять поразился борец.
– Ну, таких, обыкновенных… Древоточащих. Они очень дорого стоят. Надо их собирать на деревьях, потом держать в банках, кормить, чистить за ними. Очень дорогое удовольствие.
– М-да, – сказал спортсмен.
Гимнастка поставила на стол чашечку:
– Значит, мы вам не подходим?
– Вот еще! – горячо воскликнул Виктор Степанович, глядя на гимнастку. – Откуда вы взяли? Вы нам даже очень нравитесь!
Ира Ивановна бросила на него выразительный взгляд.
– Просто у нас нет денег, – сказала она.
Борец поднялся.
– Ну вот что, – сказал он сердито. – Я не привык ходить вокруг да около. Я вижу, с вами каши не сваришь. Не хотите – не надо. Найдем других. Сидите на своих деньгах!
– Да на каких деньгах!.. – заикнулся папа Погребенников, но Демьянов его оборвал:
– Давайте «Панасоник». Ремонт, разумеется, за ваш счет.
Гости оделись и, не попрощавшись, ушли. Борец бережно прижимал к груди обручальный «Панасоник».
…Вечером, узнав содержание беседы с родителями Тани, Славик сказал:
– Ишь чего захотели! Пятнадцать тысяч! Поэтому и «Панасоник» мне всучили. Какие жуки оказались! А Танька! Я-то думал, она просто так, из-за интереса со мной ходит, а она, оказывается, из-за пятнадцати тысяч! Ну и коварные же бабы!
Весь вечер Славик мрачно смотрел телевизор, а ложась спать, обнаружил на полу антенну от «Панасоника» и злобно выбросил ее в мусорное ведро.
Так закончилась Славкина первая любовь.
БЕСЕДА ТРЕТЬЯ
– Что? На марки? Тысячу рублей?
– Да. На месяц. С одной девчонкой поменялись. У нее отец очень богатый. У них и машина есть, и мебель югославская! А сейчас вот «Панасоник» купили! Тысячу рублей стоит.
Младший Погребенников произнес все это радостным голосом, продолжая дергаться и кривляться в такт музыке.
– Немедленно! – закричал Виктор Степанович, пытаясь донести сквозь легкомысленный визг строгость голоса. – Немедленно отнеси эту гадость назад и никогда больше не смей приносить без моего разрешения чужие вещи!
– Это честный обмен! – Славик продолжал приплясывать. – У нас все в классе обмениваются. И вообще, старик, перестань быть собственником. Сам же знаешь – постепенно частная собственность исчезнет. Так чем быстрее, тем лучше.
– Выключи какофонию!
Его Королевское Величество защелкал клавишами.
– Это дорогая вещь, – продолжал папа Погребенников уже в тишине. – И если ты ее сломаешь, то я платить за нее не намерен.
– Мы честно поменялись с этой девчонкой. Если я сломаю «Панасоник», то она порвет мои марки.
– Что за бред! – взорвался Виктор Степанович. – Марки! Кому нужна твоя потрепанная дрянь!
– Попрошу не оскорблять мою коллекцию, – сделал вид, что обиделся, младший Погребенников. – У меня есть уникальные экземпляры. За одну марку мне сто рублей давали, да я не согласился. Я решил собирать коллекцию всю жизнь, а после смерти отдать в музей.
На самом деле марочная «коллекция» Славика представляла собой груду рваных марок, которые всюду валялись по квартире, лезли в суп, липли к хлебу, мельтешили по комнате, как бабочки, когда пылесосилась квартира.
Вспомнив «коллекцию», глава семьи не смог сдержаться и начал ругаться. Славик покорно слушал, и это настолько удивило Виктора Степановича, что он быстро закруглился и умолк. Но, как только он замолк, ругань опять зазвучала в квартире. Его слова, его голосом. Старший Погребенников не сразу догадался, что сын записал его на «Панасоник». Хотя ученый выражался вполне интеллигентно, но все же было неприятно слышать собственную ругань со стороны.
– За последствия я не отвечаю, – сказал Виктор Степанович и отправился на кухню варить борщ. (Трудно в это поверить, но кривая браконьерства в районе зависела от борща, сваренного Виктором Степановичем, ибо, не вари он борщ, жене пришлось бы уходить раньше с работы, что сказалось бы сразу на браконьерстве в районе.)
Поздно вечером пришла усталая, пахнущая какими-то реактивами Ира Ивановна (она почти сутки провела в лаборатории, где делался срочный анализ крови убитого браконьерами лося) и, узнав про «Панасоник», тоже стала сердиться. Мама ругалась менее интеллигентно, и, когда ругань была воспроизведена, впечатление получилось очень тяжелое. Лицо Славика сияло.
Несмотря на усталость родителей (старший Погребенников прочитал сегодня две лекции, сходил в три магазина, сварил борщ и помыл полы в кухне и коридоре), дискуссия о судьбе «Панасоника» продолжалась до глубокой ночи. В конце концов было решено:
1. Найти эту легкомысленную девчонку, прочитать крепкую мораль и вернуть приемник.
2. Сообщить в Школу, председателю родительского комитета Марии Степановне.
3. Провести срочную ревизию личных вещей Славика на предмет изъятия не принадлежащих ему предметов, и если таких вещей наберется порядочно, то надрать отпрыску уши.
Однако утром маме Погребенниковой позвонили из отдела и сообщили, что в ее районе произошло сразу два ЧП, и Ира Ивановна умчалась еще до восьми утра и вернулась во втором часу ночи. Виктор Степанович же совсем замотался между лекциями, диссертацией и домашним хозяйством. «Панасоник» был забыт, тем более что больше на глаза он не попадался. В семье Погребенниковых наступила тишина, но тишина эта была обманчивой.
Однажды Виктор Степанович пришел из овощного магазина и увидел разбросанные по дивану части «Панасоника». Над останками приемника нависли лохмы Его Королевского Величества. Папа Погребенников где стоял, там и сел. Кочан капусты покатился по ковру, как отрубленная голова. Выяснилось, что «Панасоник» сгорел и Славик пытается починить японскую аппаратуру, мобилизовав все свои знания по физике (три с минусом в четверти).
– Он сам сгорел, – буркнул Славик озабоченным голосом. – Работал нормально, а потом раздался треск и пошел дым. Иностранная аппаратура вообще непрочная.
Доверчивый Виктор Степанович сначала, конечно, сильно ругался, но затем сам взялся починить «Панасоник», хотя не имел вообще никакого опыта в этом деле, потом махнул рукой и тоже стал ругать непрочную иностранную аппаратуру.
Однако, когда вечером вернулась с работы Ира Ивановна, ей ничего не стоило, как первоклассному следователю по раскрытию браконьерских преступлений, установить истину. Младший Погребенников «раскололся» за пятнадцать минут. Оказывается, любознательный восьмиклассник пытался уловить сигналы только что запущенного спутника. С этой целью Славик подключил к «Панасонику» телевизионную антенну общего пользования. Более того, он обмотал антенну приемника для большей чувствительности медной проволокой и включил один конец в сеть. Тут-то «Панасоник» не выдержал и задымил.
Неделю после этого Виктор Степанович, забросив диссертацию и домашние дела, мотался по всему городу в поисках мастера, который смог бы вернуть к жизни «Панасоник».
Не было сопротивлений, транзисторов, сплава. Не было еще чего-то. Бедный энтомолог оброс бородой и похудел. Он стал разговаривать во сне, употребляя английские слова и сложные технические термины. Мама Погребенникова тоже, со своей стороны, делала, что могла. Кривая браконьерства в районе поползла вверх. Лишь Славик по-прежнему пытался исправить приемник своими силами. Он приходил из школы, не раздеваясь, направлялся к дивану, где лежал завернутый в тряпочку «Панасоник», молчаливый и неподвижный, как покойник, и начинал ковырять в нем отверткой.
Срок, когда заканчивался обмен с легкомысленной девчонкой, истекал.
И вот хозяева «Панасоника» уже в пути…
– Ты будешь присутствовать, – сказал папа Погребенников, держа сына за рукав.
– Вы взрослые, вы и договаривайтесь, ребенку нечего лезть во взрослые дела, – сказал сын басом и дернулся.
– Нет! Хватит прикидываться ребенком! – закричал папа Погребенников. – Нашкодил – и в кусты! Я тебя предупреждал!
– Ты несешь уголовную и моральную ответственность, – поддержала Ира Ивановна мужа с правовой стороны.
– Вон таракан! – воскликнул Славик.
– Где таракан? – удивились супруги Погребенниковы.
– На потолке!
Глава семьи вперил взгляд в потолок и утратил бдительность. Младший Погребенников дернул руку и выскочил из квартиры. Хлопнула дверь. Наступила тишина.
– Что же мы им скажем? – спросила Ира Ивановна после некоторого молчания.
– Придется платить. – Папа Погребенников пожал плечами. – Я знал это с самого начала.
– Неужели он и вправду стоит такие деньги?
– Да, – сказал Виктор Степанович. – Я видел в комиссионном…
Опять наступило молчание.
– Это предел, – сказала Ира Ивановна. – За него надо браться.
– Давно пора…
– Контролировать каждый шаг.
– И пороть. Старый, но верный способ.
– Он с нами совсем не считается. Что хочет, то и делает. Нанести такой убыток…
– И как людям в глаза смотреть? Скажут: каков сын – таковы и родители.
– Наверняка скажут. Да еще спортсмены. У них-то уж в семье порядок.
– Правда, их девочка сама…
– А что девочка? Доверчивая, добрая. Наш оболтус хоть у кого что хочешь выклянчит.
Вдруг оба разом вздрогнули. В прихожей раздался звонок. Звонок был длинный и какой-то зловещий.
– Я пойду открою, – почему-то шепотом сказала мама Погребенникова.
Ира Ивановна поспешила в прихожую. У нее был заранее извиняющийся вид. Лязгнул замок, послышались приглушенные голоса, шаги.
– Пахнет крепким чаем, – раздался громкий густой голос.
– И тортом, – поддержал массивную фразу, словно подпорками, мелодичный женский голос.
– Может быть, вы хотите чаю? – спросила мама Погребенникова заискивающе.
– Не откажемся. С морозца! – прогудел мужчина.
– Проходите в комнату. Я сейчас…
– Зачем в комнату? Пахнет из кухни. Вот на кухне и попьем. Поместимся?
– У нас кухня большая. Но как-то неудобно…
– Ничего. Неудобно в гробу в белых тапочках.
Виктор Степанович едва успел застегнуть пижаму, как дверь распахнулась от уверенного жеста и кухня заполнилась большим человеком. Человек был красен лицом, усат. За ним виднелась совсем молодая женщина в длинном модном платье. Папа Погребенников медленно поднялся и почему-то вытянул руки по швам.
– Демьянов. Петр Петрович. Борец.
– Очень приятно. Погребенников. Виктор Степанович. Кандидат наук. Энтомолог…
– Майя Тихоновна. Гимнастка.
– Очень приятно. Кандидат наук. Энтомолог…
Рука у Петра Петровича была крепкой, грубой, у его жены – слабой, нежной.
– Милости просим садиться за стол, – пригласил Виктор Степанович какой-то витиеватой, противной его лексикону фразой.
Все разместились за столом. Ира Ивановна подала новые приборы, поставила на огонь чайник и улизнула из кухни, наверное, переодеваться. Погребенников же вынужден был остаться. Он чувствовал себя очень неловко в пижаме, причем не очень новой. Одна пуговица, самая верхняя, была вырвана с мясом во время очередной схватки с Его Королевским Величеством и так и не пришита из-за недостатка времени у инспектора Погребенниковой.
Воцарилось неловкое молчание.
– Погода стоит удивительно хорошая, – сказал ученый Погребенников.
– Совершенно точно, – согласился борец Демьянов. – Самое время кататься на лошади.
– На какой лошади? – удивился Виктор Степанович.
– Верхом, – пояснил спортсмен.
– А-а… – Погребенников немного подумал.
– Вы не катаетесь?
– Я бы катался, но нет лошади.
– Ну, а вот у нас с Майей Тихоновной есть лошадь. Днем она обслуживает стадион, а вечером мы на ней катаемся. Очень, знаете ли, помогает от всяких болезней. Верховая езда заменяет и академическую греблю, и бег трусцой, и велосипед.
– Еще бы. Конечно, – согласился кандидат наук. 0н совсем был подавлен этой лошадью.
Пришла нарядная Ира Ивановна и села за стол. Она краем уха слышала разговор.
– Эти лошади, – сказала он, – страшно цокают копытами. Прямо голова раскалывается.
– Где цокают? – удивился борец Демьянов. – Их же всех давно перевели.
– Ну… иногда ведь ездят… Сегодня ночью какая-то цокала.
– Машины больше шумят, – заметила гимнастка Майя Тихоновна.
– Не люблю дипломатии, – сказал Петр Петрович и отхлебнул из чашки. – Давайте напрямую. Начнем варить кашу.
– Давайте, – вздрогнул Виктор Степанович.
– Такой мерзавец, такой… – мама Погребенникова обхватила лицо руками. – Одни неприятности. Хоть бы раз какую-нибудь радость принес.
– Мужчина, – сказал борец Демьянов. – Сначала неприятности, а приятности потом. У женщин наоборот.
Гимнастка Майя Тихоновна покопалась в сумочке.
– Вы нашу-то видели?
– Кого вашу? – не понял Погребенников.
– Таню.
– Та-ню?.. Н-нет…
– Вот она какая. Красавица. – Жена борца протянула фотокарточку Ире Ивановне. Та растерянно взяла.
– Да… Действительно приятная девочка.
– Пусть ваш муж посмотрит.
Погребенников поднес карточку к глазам. На него игриво смотрела девочка, почти девушка, с распущенными по плечам волосами, с сережками в ушах.
– Симпатичная, – пробормотал кандидат наук. – И взгляд умный.
– Отличница. А хозяйка какая! Посуда на ней, цветы на ней, ванная на ней. И за молоком всегда ходит.
Борец Демьянов допил чай.
– В общем, как говорили в старину, у нас товар – у вас купец.
Наступила пауза.
– Не понимаю, – честно сказал Погребенников.
– Разве вы ничего не знаете? – спросил борец, вдел в ручку чашки палец и стал рассеянно крутить ее.
– Про «Панасоник»? – спросил Виктор Степанович.
– А что «Панасоник»?
– Что он сгорел.
– Разве он сгорел?
– Сгорел.
Борец Демьянов небрежно махнул чашкой.
– Ну, это мелочь. Починим. У меня есть знакомый мастер – космический корабль починит.
У кандидата наук упало сердце:
– Если не «Панасоник», тогда что же еще?
– Неужели он вам так ничего и не говорил? – удивился Петр Петрович.
– П-про… что…
– Наши дети помолвлены! – воскликнула гимнастка Майя Тихоновна.
Наступило очень длительное молчание. Только слышались чмокающие звуки, которые издавал борец, высасывая остатки чая из пустой чашки.
– Вы, конечно, шутите, – смог наконец вымолвить энтомолог.
– Они и вправду ничего не знают, – сказала гимнастка Майя Тихоновна. – Наши дети давно дружат и решили со временем пожениться. Ваш сын был у нас… Мы ему подарили обручальное кольцо.
– Не понял, – опять честно сказал Виктор Степанович.
– «Панасоник».
– Что «Панасоник»?
– «Панасоник» и есть обручальное кольцо. Мы подарили вашему сыну «Панасоник».
– Теперь уже абсолютно ничего не понимаю, – мотнул головой Виктор Степанович. – Ведь они поменялись на месяц… на марки.
– Какие там марки… Все это туфта… Он обманул вас. Я не люблю ходить вокруг да около, – сказал борец. – Вы мне скажите прямо и честно. Да или нет? Будем варить кашу?
Майя Тихоновна поморщилась:
– Петя, перестань, это грубо. Заладил – каша, каша…
– Так… это… серьезно? – спросила Ира Ивановна.
– Серьезней быть некуда.
В который раз наступило молчание.
– Я не люблю ходить вокруг да около, – повторил борец Демьянов. – Давайте без намеков. Будем кашу варить или нет?
Гимнастка Майя Тихоновна перебила мужа:
– Кончай со своей кашей. Перейдем к практической стороне дела. Сколько вы даете за своим охломоном?
– Чего? – опять не понял Виктор Степанович.
– Тугриков, разумеется. Мы за Танюшей даем десять, не считая барахла, конечно. А вы? Учтите, надо строить сразу двухкомнатную. Пока то да се, глядишь, и внуки пошли.
– Пятнадцать должны, – сказал борец. – Мальчишка все-таки. Глава семьи.
– Но у нас нет таких денег, – непроизвольно вырвалось у Иры Ивановны.
– Как это нет? – поразился Демьянов.
– Да так. Нет, и все. Не накопили.
– Но ваш муж ученый! – воскликнула гимнастка Майя Тихоновна.
– Ну и что же, что ученый? – пробормотал Виктор Степанович. – Мало ли что ученый…
Некоторое время все сидели молча. Папа Погребенников даже немного покраснел: ему было стыдно, что у него нет пятнадцати тысяч.
– Он все деньги тратит на покупку жучков, – сказала мама Погребенникова.
– Каких жучков? – опять поразился борец.
– Ну, таких, обыкновенных… Древоточащих. Они очень дорого стоят. Надо их собирать на деревьях, потом держать в банках, кормить, чистить за ними. Очень дорогое удовольствие.
– М-да, – сказал спортсмен.
Гимнастка поставила на стол чашечку:
– Значит, мы вам не подходим?
– Вот еще! – горячо воскликнул Виктор Степанович, глядя на гимнастку. – Откуда вы взяли? Вы нам даже очень нравитесь!
Ира Ивановна бросила на него выразительный взгляд.
– Просто у нас нет денег, – сказала она.
Борец поднялся.
– Ну вот что, – сказал он сердито. – Я не привык ходить вокруг да около. Я вижу, с вами каши не сваришь. Не хотите – не надо. Найдем других. Сидите на своих деньгах!
– Да на каких деньгах!.. – заикнулся папа Погребенников, но Демьянов его оборвал:
– Давайте «Панасоник». Ремонт, разумеется, за ваш счет.
Гости оделись и, не попрощавшись, ушли. Борец бережно прижимал к груди обручальный «Панасоник».
…Вечером, узнав содержание беседы с родителями Тани, Славик сказал:
– Ишь чего захотели! Пятнадцать тысяч! Поэтому и «Панасоник» мне всучили. Какие жуки оказались! А Танька! Я-то думал, она просто так, из-за интереса со мной ходит, а она, оказывается, из-за пятнадцати тысяч! Ну и коварные же бабы!
Весь вечер Славик мрачно смотрел телевизор, а ложась спать, обнаружил на полу антенну от «Панасоника» и злобно выбросил ее в мусорное ведро.
Так закончилась Славкина первая любовь.
БЕСЕДА ТРЕТЬЯ
«Что такое современность с точки зрения современности?»
– Сегодня пирог похож на пресноводную черепаху. – Виктор Степанович ковырнул ножом подгоревший пирог и поморщился.
– А ты видел пресноводную черепаху? – младший Погребенников перестал пить чай и уставился на отца.
– Это не имеет значения. Я знаю, что пресноводная черепаха имеет форму пирога и что она черная. Этого вполне достаточно.
– Чтобы иметь право сравнивать, надо обязательно видеть предмет, с которым сравниваешь, – не соглашался Славик. – Иначе это нечестно. Получается, что ты сознательно обманываешь человека, давая ему представление о предмете, который сам в глаза не видел.
– Я составил себе образ пресноводной черепахи по книгам и телепередачам «В мире животных», а это очень надежные источники, и поэтому я вполне имею право передать образ черепахи другим людям. И вообще, перестань умничать. Ты слишком много стал на себя брать.
– В каком смысле?
– Во всех.
– Это надо понимать так, что мне нельзя иметь собственное мнение?
– Меньше болтай, а больше слушай – вот как раньше говорили старики таким недорослям, как ты.
– Это было давно, когда не изобрели телевидения.
– При чем здесь телевидение? Старики, к твоему сведению, смотрят телевизор еще больше, чем ты.
– Да, но они смотрят для отдохновения, а для нас телевидение – это информация и средство коммуникации. И ко всему прочему, мы в равных условиях. Они смотрят то же самое, что и мы. Если показывают пресноводную черепаху…
– Оставь черепаху в покое!
– Почему?
– Потому что есть другие темы для разговора.
– Но мне хочется говорить именно про черепаху.
– Я тебе запрещаю!
– А если я буду говорить про пресноводную черепаху?
– Тогда… Тогда увидишь…
– Применишь физическую силу?
– Возможно.
– Что ж, я готов!
– Тебе придется худо.
– Знаю. Но я готов хоть на костер за идею.
– Ишь чего захотел, на костер! Буду я с костром возиться из-за такого сопляка. Просто получишь по уху!
– Мужчины, перестаньте ссориться. – Ира Ивановна подошла с большим хозяйственным ножом к пирогу и сделала попытку его разрезать. Пирог заскрежетал, как сковорода, когда ее скоблят, но не поддался.
– Выбрось его в ведро для пищевых отходов! – посоветовал Славик.
– Я тебе выброшу, паршивец! – хозяйка сделала новую попытку пробиться к сердцу пирога. – Я столько сил в него вложила.
– Да, но если он сгорел?
– Будешь есть горелый.
– Нелогично.
– Пирог сгорел из-за тебя!
– Из-за меня? – удивился младший Погребенников.
– Да, я его пекла под впечатлением от вчерашнего родительского собрания. Потому он и сгорел.
– Разве вчера было родительское собрание? – спросил папа Погребенников.
– Да, когда ты пьянствовал со своими приятельницами.
– Не приятельницами, а приятелем, и не пьянствовал, а выпил две рюмки коньяку, – поправил ученый.
– Меня не интересуют подробности твоих похождений!
– У тебя просто плохое настроение из-за этого пирога. Ты же знаешь, что Гарика я ждал целый месяц. Он привез мне для опытов целый килограмм жуков. Он месяц лазил из-за них по деревьям Кабардино-Балкарии… – Виктор Степанович обиженно поджал губы.
– Ну хорошо, хорошо… В общем, когда ты любовался своими жучками, я краснела на родительском собрании.
– Опять что-нибудь выкинул? – нахмурился папа и грозно посмотрел в сторону сына.
Тот сделал вид, что взгляд к нему не относится.
– На этот раз речь шла о санитарном состоянии этих оболтусов. Месяцами не стригут головы, если эти кошмарные сооружения можно назвать головами.
– Наш упоминался? – спросил папа Погребенников.
– В числе первых. Я сквозь землю была готова провалиться. Да ты сам посмотри, разве он похож на нормального человека?
Ученый поднял взгляд от тарелки и внимательно осмотрел своего сына. Младший Погребенников в самом деле не представлял собой эстетического зрелища. Волосы на его голове слиплись и торчали клоками. На макушке поднимался вихор, длинный и неуклюжий, похожий на куст чертополоха, спереди чуб полностью закрывал лоб почти до носа, и глаза младшего Погребенникова сверкали, как глаза какого-то зверька, выглядывающего из копны сена.
– Ты почему не стрижешься? – спросил энтомолог.
– Нет еще срока, – ответил сын. – Я не стригся всего полтора месяца, а на классном собрании постановили стричься один раз в два месяца.
– Что за бред! – воскликнул Виктор Степанович. – Какой дурак принимает такие постановления?
– Это правда, – вмешалась мама Погребенникова. – Они вынесли такое решение. И то слава богу! А то некоторые индивидуумы не стригутся по полгода. Приходилось школьному руководству прибегать к санкциям. Пригласили в школу парикмахера – крик, вопли, шум. Вот тогда они и приняли сами такое решение. Может, ты отведаешь пирога? Он внутри совсем хороший.
Энтомолог машинально взял протянутый кусок пирога, понюхал его, сморщился и сказал:
– Абсурд! У одного волосы растут быстрее, у другого медленнее, одному идут длинные, волосы, другому нет. И потом – кто будет следить за сроками?
– У них есть специальный комитет определения прически. Сокращенно СКОП.
– Черт знает что! – воскликнул папа Погребенников. – И что, они каждого фиксируют?
– Каждого! Я член СКОПа! – гордо заявил Славик. – Мы завели такую тетрадь, и секретарь СКОПа отмечает, когда кто пострижется. Мне еще одиннадцать дней до срока.
– Почему же тогда тебя упоминают? – спросил энтомолог ехидно.
– Потому что наш классный руководитель не признает СКОПа. Старая, отсталая женщина!
– Вот и я не признаю… ваш этот… СКОТ!
Виктор Степанович хлопнул ладонью, но попал не по столу, а по пирогу, и тот отозвался железным скрежетом. Сын засмеялся.
– Да, – продолжал папа Погребенников, облизывая измазанную вареньем ладонь. – Я считаю, что энергию, затраченную на работу… этого комитета волосатиков, следует потратить на повышение балла успеваемости. Я вывожу тебя из… этого самого и посылаю в парикмахерскую. Сегодня же. Как только попьешь чай!
– Правильно! – обрадовалась мама Погребенникова. – Давно бы так!
– На каком основании? – спросил Славик.
– На том основании, что я твой отец.
– Ну и что, что отец?
– А то, что я тебя кормлю.
– Это твоя обязанность. Твои родители тебя кормили, и ты должен меня кормить.
– Родители меня не кормили. Когда отец воевал, я кормил семью. Понял? В твоем возрасте. А когда отец пришел, мы с ним вдвоем построили дом. А когда отец умер, я пошел учиться. Днем учился, а вечером разгружал вагоны! И на это жил! И не только жил, но и посылал деньги больной матери.
– То были другие времена. Уж не хочешь ли ты, чтобы я ночью разгружал вагоны, а по утрам снабжал тебя мятыми десятками? – сын ехидно посмотрел на отца. – Мать, приготовь мне спецовку, сегодня ночью я двину разгружать вагоны. – Славик вздохнул. – А стричься все равно не пойду раньше времени.
Энтомолог покраснел:
– Ты уже в запущенном состоянии. Тебе надо просто-напросто врезать, чтобы ты что-то понял.
– Врезать легко, – сказал Славик. – Ты меня убеди.
– Марш в парикмахерскую! А то сейчас схлопочешь!
– Что, не хватает аргументов?
Виктор Степанович покраснел еще гуще:
– Считаю до трех! Раз!..
– Ни за что не постригусь раньше срока. Это дело принципа. Я член СКОПа и должен подавать пример.
– Два!..
– Если ты зарабатываешь деньги, это еще не значит, что ты умнее меня и можешь приказывать, не приводя никаких аргументов. Времена волюнтаризма прошли. Ты мне сначала докажи, что длинная прическа – это некрасиво. Если докажешь, я сам пойду и постригусь. Хоть под полубокс. Ты только докажи, что полубокс – вершина красоты.
– Полубокс гигиеничен, – сказала Ира Ивановна.
– Зато при полубоксе торчат уши, – парировал Славик.
– Ну и пусть торчат.
– Уши у меня длинной формы, а голова круглая, поэтому необходимо уши прикрывать. Это называется «дизайн головы». При полубоксе я буду похож на буддийского ламу.
– А сейчас ты похож на мопса! – сказала мама Погребенникова.
– Это с вашей точки зрения.
– А какие еще есть точки зрения?
– Наша.
– То есть ваших девчонок?
– При чем здесь девчонки? Точки зрения с точки зрения современности.
– Разве мы с отцом не современные? – удивилась инспектор охраны природы.
– Почему же… современные… Но не на таком уровне… Сказывается возраст, семейные заботы.
– Мне нет еще и сорока! – вырвалось у мамы Погребенниковой.
– Ты очень много отдаешь времени работе. Ты мало читаешь, почти не ходишь в кино, не общаешься с интеллигентными людьми…
– Что?! – поразилась Ира Ивановна. – Я не общаюсь с интеллигентными людьми?
– Я ж тебя не виню, – спокойно сказал Славик. – Просто по роду своей работы ты вынуждена общаться с… браконьерами, а их духовный мир, как известно, к сожалению, оставляет желать лучшего.
– Вика! – закричала мама Погребенникова. – Ты слышишь, что он говорит! Он, оказывается, считает нас неандертальцами!
– А ты видел пресноводную черепаху? – младший Погребенников перестал пить чай и уставился на отца.
– Это не имеет значения. Я знаю, что пресноводная черепаха имеет форму пирога и что она черная. Этого вполне достаточно.
– Чтобы иметь право сравнивать, надо обязательно видеть предмет, с которым сравниваешь, – не соглашался Славик. – Иначе это нечестно. Получается, что ты сознательно обманываешь человека, давая ему представление о предмете, который сам в глаза не видел.
– Я составил себе образ пресноводной черепахи по книгам и телепередачам «В мире животных», а это очень надежные источники, и поэтому я вполне имею право передать образ черепахи другим людям. И вообще, перестань умничать. Ты слишком много стал на себя брать.
– В каком смысле?
– Во всех.
– Это надо понимать так, что мне нельзя иметь собственное мнение?
– Меньше болтай, а больше слушай – вот как раньше говорили старики таким недорослям, как ты.
– Это было давно, когда не изобрели телевидения.
– При чем здесь телевидение? Старики, к твоему сведению, смотрят телевизор еще больше, чем ты.
– Да, но они смотрят для отдохновения, а для нас телевидение – это информация и средство коммуникации. И ко всему прочему, мы в равных условиях. Они смотрят то же самое, что и мы. Если показывают пресноводную черепаху…
– Оставь черепаху в покое!
– Почему?
– Потому что есть другие темы для разговора.
– Но мне хочется говорить именно про черепаху.
– Я тебе запрещаю!
– А если я буду говорить про пресноводную черепаху?
– Тогда… Тогда увидишь…
– Применишь физическую силу?
– Возможно.
– Что ж, я готов!
– Тебе придется худо.
– Знаю. Но я готов хоть на костер за идею.
– Ишь чего захотел, на костер! Буду я с костром возиться из-за такого сопляка. Просто получишь по уху!
– Мужчины, перестаньте ссориться. – Ира Ивановна подошла с большим хозяйственным ножом к пирогу и сделала попытку его разрезать. Пирог заскрежетал, как сковорода, когда ее скоблят, но не поддался.
– Выбрось его в ведро для пищевых отходов! – посоветовал Славик.
– Я тебе выброшу, паршивец! – хозяйка сделала новую попытку пробиться к сердцу пирога. – Я столько сил в него вложила.
– Да, но если он сгорел?
– Будешь есть горелый.
– Нелогично.
– Пирог сгорел из-за тебя!
– Из-за меня? – удивился младший Погребенников.
– Да, я его пекла под впечатлением от вчерашнего родительского собрания. Потому он и сгорел.
– Разве вчера было родительское собрание? – спросил папа Погребенников.
– Да, когда ты пьянствовал со своими приятельницами.
– Не приятельницами, а приятелем, и не пьянствовал, а выпил две рюмки коньяку, – поправил ученый.
– Меня не интересуют подробности твоих похождений!
– У тебя просто плохое настроение из-за этого пирога. Ты же знаешь, что Гарика я ждал целый месяц. Он привез мне для опытов целый килограмм жуков. Он месяц лазил из-за них по деревьям Кабардино-Балкарии… – Виктор Степанович обиженно поджал губы.
– Ну хорошо, хорошо… В общем, когда ты любовался своими жучками, я краснела на родительском собрании.
– Опять что-нибудь выкинул? – нахмурился папа и грозно посмотрел в сторону сына.
Тот сделал вид, что взгляд к нему не относится.
– На этот раз речь шла о санитарном состоянии этих оболтусов. Месяцами не стригут головы, если эти кошмарные сооружения можно назвать головами.
– Наш упоминался? – спросил папа Погребенников.
– В числе первых. Я сквозь землю была готова провалиться. Да ты сам посмотри, разве он похож на нормального человека?
Ученый поднял взгляд от тарелки и внимательно осмотрел своего сына. Младший Погребенников в самом деле не представлял собой эстетического зрелища. Волосы на его голове слиплись и торчали клоками. На макушке поднимался вихор, длинный и неуклюжий, похожий на куст чертополоха, спереди чуб полностью закрывал лоб почти до носа, и глаза младшего Погребенникова сверкали, как глаза какого-то зверька, выглядывающего из копны сена.
– Ты почему не стрижешься? – спросил энтомолог.
– Нет еще срока, – ответил сын. – Я не стригся всего полтора месяца, а на классном собрании постановили стричься один раз в два месяца.
– Что за бред! – воскликнул Виктор Степанович. – Какой дурак принимает такие постановления?
– Это правда, – вмешалась мама Погребенникова. – Они вынесли такое решение. И то слава богу! А то некоторые индивидуумы не стригутся по полгода. Приходилось школьному руководству прибегать к санкциям. Пригласили в школу парикмахера – крик, вопли, шум. Вот тогда они и приняли сами такое решение. Может, ты отведаешь пирога? Он внутри совсем хороший.
Энтомолог машинально взял протянутый кусок пирога, понюхал его, сморщился и сказал:
– Абсурд! У одного волосы растут быстрее, у другого медленнее, одному идут длинные, волосы, другому нет. И потом – кто будет следить за сроками?
– У них есть специальный комитет определения прически. Сокращенно СКОП.
– Черт знает что! – воскликнул папа Погребенников. – И что, они каждого фиксируют?
– Каждого! Я член СКОПа! – гордо заявил Славик. – Мы завели такую тетрадь, и секретарь СКОПа отмечает, когда кто пострижется. Мне еще одиннадцать дней до срока.
– Почему же тогда тебя упоминают? – спросил энтомолог ехидно.
– Потому что наш классный руководитель не признает СКОПа. Старая, отсталая женщина!
– Вот и я не признаю… ваш этот… СКОТ!
Виктор Степанович хлопнул ладонью, но попал не по столу, а по пирогу, и тот отозвался железным скрежетом. Сын засмеялся.
– Да, – продолжал папа Погребенников, облизывая измазанную вареньем ладонь. – Я считаю, что энергию, затраченную на работу… этого комитета волосатиков, следует потратить на повышение балла успеваемости. Я вывожу тебя из… этого самого и посылаю в парикмахерскую. Сегодня же. Как только попьешь чай!
– Правильно! – обрадовалась мама Погребенникова. – Давно бы так!
– На каком основании? – спросил Славик.
– На том основании, что я твой отец.
– Ну и что, что отец?
– А то, что я тебя кормлю.
– Это твоя обязанность. Твои родители тебя кормили, и ты должен меня кормить.
– Родители меня не кормили. Когда отец воевал, я кормил семью. Понял? В твоем возрасте. А когда отец пришел, мы с ним вдвоем построили дом. А когда отец умер, я пошел учиться. Днем учился, а вечером разгружал вагоны! И на это жил! И не только жил, но и посылал деньги больной матери.
– То были другие времена. Уж не хочешь ли ты, чтобы я ночью разгружал вагоны, а по утрам снабжал тебя мятыми десятками? – сын ехидно посмотрел на отца. – Мать, приготовь мне спецовку, сегодня ночью я двину разгружать вагоны. – Славик вздохнул. – А стричься все равно не пойду раньше времени.
Энтомолог покраснел:
– Ты уже в запущенном состоянии. Тебе надо просто-напросто врезать, чтобы ты что-то понял.
– Врезать легко, – сказал Славик. – Ты меня убеди.
– Марш в парикмахерскую! А то сейчас схлопочешь!
– Что, не хватает аргументов?
Виктор Степанович покраснел еще гуще:
– Считаю до трех! Раз!..
– Ни за что не постригусь раньше срока. Это дело принципа. Я член СКОПа и должен подавать пример.
– Два!..
– Если ты зарабатываешь деньги, это еще не значит, что ты умнее меня и можешь приказывать, не приводя никаких аргументов. Времена волюнтаризма прошли. Ты мне сначала докажи, что длинная прическа – это некрасиво. Если докажешь, я сам пойду и постригусь. Хоть под полубокс. Ты только докажи, что полубокс – вершина красоты.
– Полубокс гигиеничен, – сказала Ира Ивановна.
– Зато при полубоксе торчат уши, – парировал Славик.
– Ну и пусть торчат.
– Уши у меня длинной формы, а голова круглая, поэтому необходимо уши прикрывать. Это называется «дизайн головы». При полубоксе я буду похож на буддийского ламу.
– А сейчас ты похож на мопса! – сказала мама Погребенникова.
– Это с вашей точки зрения.
– А какие еще есть точки зрения?
– Наша.
– То есть ваших девчонок?
– При чем здесь девчонки? Точки зрения с точки зрения современности.
– Разве мы с отцом не современные? – удивилась инспектор охраны природы.
– Почему же… современные… Но не на таком уровне… Сказывается возраст, семейные заботы.
– Мне нет еще и сорока! – вырвалось у мамы Погребенниковой.
– Ты очень много отдаешь времени работе. Ты мало читаешь, почти не ходишь в кино, не общаешься с интеллигентными людьми…
– Что?! – поразилась Ира Ивановна. – Я не общаюсь с интеллигентными людьми?
– Я ж тебя не виню, – спокойно сказал Славик. – Просто по роду своей работы ты вынуждена общаться с… браконьерами, а их духовный мир, как известно, к сожалению, оставляет желать лучшего.
– Вика! – закричала мама Погребенникова. – Ты слышишь, что он говорит! Он, оказывается, считает нас неандертальцами!