Дубровин Евгений Пантелеевич. Беседы за чаем в семье Погребенниковых

   – Слово «неандерталец» здесь не упоминалось. Зачем же передергивать? – подал голос младший Погребенников.
   – Мы с тобой вкалываем, кормим его, поим, одеваем, даем образование, а он вон кем нас считает! Жлобами! Нам, оказывается, еще расти и расти до его уровня! Отец, что же ты молчишь? Пусть знает, кто здесь хозяин. Он, наверное, думает, что он здесь хозяин!
   – В современной семье нет хозяина, – сказал молодой Погребенников. – И прошу тебя, мать, без эмоций. Эмоции не добавляют аргументов.
   – Как это нет хозяина? – растерялась мама Погребенникова.
   – А так. Мы все должны быть на равных началах.
   Ира Ивановна возмутилась:
   – Что за чушь ты несешь? В семье должен быть глава. Иначе кто будет принимать решения?
   – Это в отсталых семьях принцип единоличия, – спокойно продолжал Славик. – В современной же семье перед каждым решением должна быть проведена дискуссия. Побеждает тот, кто приведет в свою пользу больше аргументов.
   – Отец, ты слышишь, что он несет? Он, наверно, считает, что мы неправильно выносим решения. Неправильно, да?
   – Не всегда правильно.
   – Например! Ну!
   Молодой Погребенников поморщился:
   – Да не кричи ты так, мать. Не расходуй попусту нервную энергию. Работай больше умом. Мозг от работы не перегревается, а сердце зачастую подводит. Например… Вот. Пожалуйста. С этой стрижкой. Длинная прическа уже признана во всем мире, она красива, элегантна и практична, так как бережет хозяину время и деньги. Вы же заставляете меня сменить ее на полубокс, прическу антиэстетическую, дорогую и негигиеничную, так как в коротко остриженные волосы постоянно набивается пыль и пух.
   – Пух-то откуда? – спросила мама Погребенникова.
   – Тополиный.
   – Отец! Ты что сидишь, уши развесил? – опять воззвала Ира Ивановна. – Он издевается над нами, а ты глазами хлопаешь!
   – Три!..
   – Когда я стану отцом, – продолжал Славик, сделав вид, что он не услышал слово «три», – у меня в семье будут другие порядки. Я не стану никому навязывать своего мнения.
   – Я долго буду ждать?! – крикнул папа Погребенников и изо всей силы ударил кулаком по столу.
   Удар пришелся как раз по блюдцу. Осколки веером разлетелись по кухне, как взорвавшийся в верхних слоях атмосферы болид. Славик и Ира Ивановна инстинктивно пригнулись.
   – Вон в парикмахерскую!
   – Только через одиннадцать дней.
   Может быть, если бы Славик кричал, горячился, даже наскакивал на отца, Виктор Степанович не пошел бы на рукоприкладство. Но младший Погребенников сидел с таким невозмутимым видом, словно он здесь был профессор и принимал экзамен от несмышленых студентов. Возможно, этот самоуверенный вид и вывел папу Погребенникова из себя. Кандидат наук Виктор Степанович Погребенников, размахнулся и ударил своего сына по уху. Удар был несильный, но получился очень обидным, так как прозвучал звонко на всю кухню. О нем можно было сказать: «Сочная оплеуха».
   Младший Погребенников вскочил и рванулся в сторону отца, однако зацепился за угол стола и отскочил к плите, как волейбольный мяч. Ухо его горело.
   – Давно бы так, – сказала мама.
   Может быть, маме не стоило этого говорить в данный момент. Оскорбленный физическим действием член СКОПа нагнул голову и, как молодой бычок, бросился на Виктора Степановича. Энтомолог выставил вперед кулак. Член СКОПа наткнулся на кулак, обхватил его руками и, повиснув всем телом, стал со злобой загибать кулак к полу.
   – Мало еще каши ел, чтобы с отцом справиться, – опять подала голос мама Погребенникова.
   Во время схватки никогда не надо подначивать. Славик с еще большей яростью навалился на кулак. Старший Погребенников весь налился кровью, но не сдавался.
   И тогда Славик применил детский прием. Он укусил отцовский кулак.
   – Ах ты, мерзавец! – взревел энтомолог и инстинктивно отскочил в сторону.
   Член СКОПа тотчас же воспользовался обстановкой и прошмыгнул в открытую дверь.
   – Стой! – закричал отец.
   Сын промчался по коридору и юркнул в ванную. Заскрежетала задвижка. Виктор Степанович, бежавший за сыном следом, чуть не получил удар дверью по лбу.
   – Открой! – рыкнул старший Погребенников.
   – Сам открой!
   – Дверь вышибу!
   Разгоряченный Виктор Степанович навалился плечом на дверь. Та не поддалась.
   – Открой немедленно! Если сорву дверь, я за себя не ручаюсь.
   – Срывай!
   Кандидат наук отошел назад, чтобы разбежаться и вышибить дверь с ходу, но тут в коридор прибежала испуганная Ира Ивановна.
   – Ты с ума сошел! – закричала она. – Кто же ломает дверь? Где я найду мастера?
   – Этот мерзавец укусил меня! Представляешь? Укусил родного отца! Да если бы я укусил своего отца.
   – Успокойся. Есть захочет, вылезет. Он привык питаться строго по часам. Успокойся. Пойдем пить чай.
   Супруги Погребенниковы ушли на кухню.
   – Надо коренным образом менять с ним отношения, – сказала Ира Ивановна. – Иначе это ни к чему хорошему не приведет. Вырастет хулиганом.
   Энтомолог постучал себя кулаком по лбу:
   – Ах, дурак! Это я во всем виноват! Зачем, ну зачем я связался с этой диссертацией?
   Ира Ивановна погладила мужа по плечу:
   – Твоя диссертация нужна людям.
   – Людям нужен мой сын, а не диссертация! Хотя бы ты не работала…
   – Мы бы тогда не прожили.
   – Прожили! Еще как бы прожили! Не купили бы лишний сервиз, лишний ковер, а прожили бы! Зато сын бы был… сыном!
   – Конечно, тебе очень бы хотелось заключить меня в четырех стенах, – обидчиво сказала Ира Ивановна. – Превратить в старую бессловесную прислугу. Сын бы у тебя был, а жены лишился бы.
   – Жена…
   – Что, может, я виновата? – вспыхнула Ира Ивановна.
   – Может, и ты. Ты подогревала во мне честолюбие. Тебе была нужна диссертация, а не мне. Вернее, деньги, положение, квартира.
   – А тебе это не было нужно? – съязвила Ира Ивановна. – Значит, по-твоему, надо было не работать, есть не зная что, жить не зная в чем, спать не зная на чем и только воспитывать, воспитывать этого лохматика. В лесу, что ли, его надо было воспитывать? В берлоге? Носить ему червячков?
   – Не надо было уезжать из деревни…
   – Ха-ха! – нервно рассмеялась Ира Ивановна. – Выходит, правильно воспитывать ребенка можно лишь в деревне? Значит, долой города? Все – в деревню! Так получается, по-твоему? Нет, дорогой, нечего на город валить да на диссертацию. Ты сам во всем виноват. Твой мягкий характер. Разве таким должен быть отец? Отец должен быть строгим. Меньше рассуждать, а больше действовать.
   – Я охотно был бы строгим, если бы ты мне не мешала, – перебил жену Виктор Степанович. – А по-моему, все дело в твоем характере. Он очень континентальный. То жарко, то холодно. И потом, ты не смогла подняться над ребенком. Вы вроде бы как брат и сестра.
   – Зато вы как сын и отец, – парировала Ира Ивановна. – Только отец – это он, а сын – это ты.
   – Я – сын?!
   – Да. Ты сын. Мягкий, добрый, послушный сын. Сынишка-шалунишка.
   – Я?!
   – Да, ты.
   – Сынишка-шалунишка?
   – Сынишка-шалунишка.
   – …ры! – донеслось из ванной. Супруги прислушались.
   – Живодеры! – раздалось совсем явственно. Ира Ивановна не успела опомниться, как Виктор Степанович сорвался со стула, промчался по коридору и ударил плечом в дверь. Дверь затрещала.
   – А еще считают себя интеллигентными! – опять донеслось из ванной.
   – Ых! – выдохнул Виктор Степанович и снова ударил плечом в дверь.
   – На помощь! – закричал младший Погребенников. – На помощь!
   – Опомнись! Ты что мелешь! – крикнула Ира Ивановна заточенному сыну.
   – На помощь!
   – Ых!
   – Караул! Убивают!
   – Ых!
   Дверь сорвалась с петель и упала внутрь ванной. Виктор Степанович влетел вместе с дверью головой вперед. Младший Погребенников стоял возле ванны, держа в руках душевой шланг.
   – Не подходи!
   – Ых! – выдохнул энтомолог, отшвыривая в сторону сорванную дверь. Глаза его горели. – Пришла тебе крышка, мерзавец! Расплатишься за все!
   Кандидат наук, растопырив руки, как Василиск в сказке, двинулся на сына. В лицо ему ударила струя воды.
   – Ах ты! – Виктор Степанович замахнулся, чтобы немедленно покарать негодяя, но тут на мужа бросилась Ира Ивановна.
   – Витя! Не смей бить его! Покалечишь! – мама Погребенникова обхватила мужа за шею.
   Тот сделал стряхивающее движение, но жена осталась висеть. Отпрыск продолжал поливать родителей водой. Их одежда намокла, и постепенно супруги стали превращаться в скульптурную композицию.
   В это время в прихожей раздался звонок. Семья Погребенниковых замерла. Только продолжала журчать вода.
   Первой опомнилась Ира Ивановна. Она торопливо пригладила мокрые волосы, вытерла лицо полотенцем и пошла в прихожую открывать. Младший Погребенников выключил воду. Отец и сын стояли, ожидая дальнейшего развития событий.
   Это была соседка. Из прихожей донеслись голоса:
   – Кто-то звал на помощь…
   – Вам показалось… Я стирала, и, возможно, шум…
   – Нет, я совсем явственно слышала крик.
   – Может быть, это по радио?
   – Радио у нас выключено…
   – Не знаю… Мы ничего не слышали. Может быть, это у Красиковых?
   – Сейчас схожу узнаю. Прямо так явственно: «На помощь! На помощь!»
   – Странная история…
   – Да, странная. До свидания.
   – Всего доброго. Заходите.
   – Вы тоже заходите.
   Хлопнула дверь. Соседка ушла. Энтомолог снова злобно взглянул на сына, готовясь к дальнейшим действиям, сын опять ухватился за шланг, но тут в ванную ворвалась Ира Ивановна.
   – Старый дурак! – закричала она. – Гоняешься за ребенком по всей квартире как сумасшедший! Дверь сломал! Где теперь я буду мастера искать?! А ну марш за мастером в фирму «Заря»! Дожили – соседи уже стали прибегать! А ты чего стоишь? Бери тряпку и вытирай свое безобразие! Не соскучишься с этими мужиками!
   Ира Ивановна ушла на кухню и стала там сердито греметь тарелками. Славик взялся за тряпку, а Виктор Степанович отправился в фирму «Заря».

БЕСЕДА ЧЕТВЕРТАЯ
«Нужен ли Бальзак каждому честному человеку на земле?»

   – Предки, – сказал Славик за утренним чаем, – сегодня вечером меня не будет. Приблизительно до девяти. Так что прошу не психовать.
   – Где же ты будешь до девяти? – спросила мама Ира Ивановна.
   – Это так уж важно?
   Мама Погребенникова помешала ложечкой чай.
   – Отец, скажи что-нибудь.
   Папа Погребенников откашлялся и сказал:
   – Ты где будешь сегодня вечером?
   Сын быстро посмотрел на отца. Вид у главы семьи был угрюмый. Вот уже второй день диссертация не шла, и второй день Виктор Степанович ходил мрачный.
   Славик был физиономистом и мигом оценил ситуацию.
   – Я буду писать битлов, – нехотя сказал он и начал торопливо поедать бисквитное пирожное, чтобы побыстрее уйти.
   – Боже, – вздохнула безбожница инспектор Погребенникова. – Как нищ его духовный мир. Все вечера он пишет этих примитивных битлов.
   – Битлы не примитивные, – начал было молодой Погребенников, но, встретив угрюмый взгляд отца, осекся.
   – Я в его годы, – продолжала Ира Ивановна, – уже прочитала всего Бальзака. А он, я уверена, Бальзака и в руки не брал. Ты читал Бальзака?
   Славик неопределенно хмыкнул.
   – Я тебя спрашиваю – ты прочитал хоть один роман Бальзака?
   Младший Погребенников сделал вид, что никак не может проглотить бисквитное пирожное.
   – Отец, спроси его ты. Он со мной даже не желает разговаривать. – Ира Ивановна поджала румяные, еще не обезображенные помадой губы.
   – Ты читал Бальзака? – спросил глава семьи.
   – Бальзака? – Славик прожевал наконец пирожное.
   – Да, Бальзака.
   – Читал.
   – Что?
   – Это… как его… Ну… такое грузинское… имя… Ага! «Отец Онтарио»!
   – Может быть, «Отец Горио»?
   – Да! Точно! – Славик поставил чашку на блюдце и стал посматривать в сторону двери. – Ты, как всегда, прав, «Отец Горио».
   – Ты спроси его, про что «Отец Горио», – подала голос инспектор Погребенникова.
   Сын метнул на мать уничтожающий взгляд.
   – Ну и про что этот «Отец Горио»? – спросил энтомолог.
   Сын задумался:
   – Ага… дай вспомнить… вот… Там про отца. Про отца Горио. Как жил отец Горио и у него были дети.
   – Он не читал «Отца Горио», – заключила мама Погребенникова.
   – Ты не читал «Отца Горио», – сказал энтомолог.
   – Ну, не читал, – нехотя признался Славик. – Что, на «Отце Горио» свет клином сошелся?
   – Зачем было врать?
   – Нечаянно вырвалось. Ну, я пошел, предки. Чао! Можете сходить на фильм «Ошибка лейтенанта Слэйда». Классный фильм. Трупов навалом. Матери понравится.
   – Стой! – папа Погребенников ухватил сына за рукав. – Ты почему игнорируешь Бальзака?
   – Это не я его, а он меня игнорирует, – сострил младший Погребенников.
   – Повтори!
   – Вик, не заводись, – предупредила Ира Ивановна. – Тебе сегодня еще работать, а у тебя давление.
   – Каждый честный человек на земле должен прочитать Бальзака, – продолжал Виктор Степанович, не слушая жену.
   – Каждый честный человек на земле? – удивился младший Погребенников.
   – Да! Каждый честный человек!
   – Витя, не впадай в крайности, – опять предупредила Ира Ивановна.
   – Значит, я нечестный человек, потому что не читал Бальзака? – сделал вывод Славик.
   – Значит, да! – в запальчивости воскликнул ученый.
   – Ну ты даешь, батя! – удивился сын.
   – Я тебе больше скажу!
   – Витя, прошу тебя, не нервничай с утра. Ты же потом не сможешь работать.
   – Пусть!
   – Но диссертация…
   – Черт с ней! Какая тут диссертация, если гибнет человек!
   – Это я гибну? – опять удивился младший Погребенников.
   – Да! Ты гибнешь!
   – Потому что не читал Бальзака?
   – И Бальзака в том числе! Ты ничего не читаешь! Ни газет, ни книг, ни журналов. Только музыка…
   – Но ведь сказано: пусть всегда будет музыка, – парировал младший Погребенников.
   – Только проклятые битлы. Днем и ночью битлы.
   – Но битлы – тоже музыка.
   – Днем и ночью вопли орангутангов. Днем и ночью первобытные вопли! И больше ничего! Ни одного проблеска! Ни одного луча света в темной башке!
   – Витя! Прошу тебя, не преувеличивай, – Ира Ивановна встала и погладила мужа по голове.
   – Я смотрю телевизор, – обиделся Славик. – Там все есть. Телевизор – это окно в мир.
   – Ага! – обрадовался папа Погребенников. – Телевизор! Правильно! Я давно говорил – во всем виноват этот чертов телевизор! Он смотрит его от корки и до корки!
   – Так нельзя сказать о телевизоре, – заметил младший Погребенников.
   – Телевизор отнял у нас сына!
   – Витя, ты опять преувеличиваешь!
   – Из-за телевизора у него нет времени ни на книги, ни на спорт, ни на театры, ни на музеи, ни на выставки.
   – Правильно. А зачем? Все есть в телевизоре, – согласился Славик. – Зачем куда-то тащиться, если можно увидеть все по телеку.
   – Вот! Ты слышала? – почти с ужасом воскликнул энтомолог.
   – Да, – продолжал Славик. – Телек – это будущее человечества.
   – Вон из моего дома! – вдруг закричал папа Погребенников.
   – Кто? Я? – спросил Славик.
   – Виктор Степанович ничего не ответил. Он побежал в комнату, где стоял телевизор, и стал вырывать из розетки штепсель. Стало ясно, что слова «вон из моего дома» относились к телевизору.
   – Витя! Опомнись! – закричала Ира Ивановна испуганно. – Что ты собираешься делать?
   – На дачу! Пусть стоит на даче! Там он никому не мешает! Может быть, хоть там он отдохнет от вас! Без него, может быть, этот битл возьмется за ум!
   – Я не битл.
   – Покрутится, покрутится, делать нечего, вот и возьмется за Бальзака!
   – Не возьмусь! – горячо воскликнул Славик в надежде, что хоть это остановит отца, но это, конечно, его не остановило.
   Виктор Степанович схватил в охапку огромный ящик и на полусогнутых ногах поволок его к выходу.
   – Ненормальный! Уронишь! Давай уж я тебе помогу! – Ира Ивановна подбежала к мужу.
   – Не надо, – прохрипел глава семьи. – Такси! Вызывай такси!
   Ира Ивановна бросилась к телефону, а Виктор Степанович повалился с телевизором на диван и тяжело дышал, готовясь к новому броску, не выпуская «окна в мир» из рук, словно телевизор мог убежать. Живот его колыхался вместе с полированным ящиком.
   Славик с тревогой наблюдал за этими действиями. Ему постепенно становилось ясно, что намерения у родителей серьезные.
   – Я прочту какого-нибудь Бальзака, – попытался он найти почву для примирения, – Сегодня же прочту. «Отца Онтарио» прочту.
   Однако этот монолог не возымел действия. Ира Ивановна продолжала названивать по телефону, а глава семьи накапливал силы для решающего броска к двери. Наконец такси было заказано, Виктор Степанович запыхтел и стал отрывать «окно в мир» от живота.
   – Я и спортом займусь, – продолжал унижаться младший Погребенников, не спуская тоскливых глаз с полированного ящика.
   – Да! – сказал глава семьи злорадно. – Теперь ты и… спортом займешься… и учиться лучше начнешь. От скуки станешь… самоусовершенствоваться. Так-то… Делать-то будет нечего… А не станешь – так я и любезных твоему сердцу битлов выброшу на помойку.
   – А я твою диссертацию сожгу, – буркнул Славик, но так тихо, что отец не расслышал.
   Между тем телевизор был взгроможден в лифт, кнопка нажата, дверь захлопнулась, и папа Погребенников покатил вместе с «окном в мир», освобождая своему сыну путь к новой жизни.
   Из глаз Славика выкатилась горючая слеза.
   – Ах я, идиот, – прошептал младший Погребенников с искренним раскаянием. – Ну почему я не прочитал этого дурацкого «Отца Базилио»!
   – Ничего, – сказала мама Погребенникова мстительно. – Теперь будешь знать, как не слушаться родителей.
   – Я умру с тоски без телевизора! – Славик готов был разрыдаться. – Что мне делать без телека? А? Скажи?
   – Выживешь как-нибудь, – сказала Ира Ивановна.
   – Лучше палец отрубить!
   – Что?!
   – Отрубить палец – вот что! Только не троньте телек!
   – Ах, вон оно до чего дело дошло! Взаимная страсть!
   – Да, страсть! Останови этого психа!
   – Не смей так про отца!
   – Разве это отец? Отцы не бывают такими жестокими!
   – Прекрати истерику!
   Вдруг Ира Ивановна задумалась.
   – Постой… Постой… Да сегодня же фигурное катание! Как же это мы забыли!
   У Славика сразу же высохли слезы.
   – Танцы на льду! Танцы на льду! Мы спасены!
   – Быстрее!
   Мать и сын выбежали из квартиры. Глава семьи еще не уехал. Он мрачно стоял у крыльца, к его ногам покорно льнул опальный телевизор.
   – Танцы на льду! – на весь двор завопил Славик. – Сегодня танцы на льду!
   Старший Погребенников вздрогнул. Трансляцию соревнований по фигурному катанию он никогда, ни при каких обстоятельствах не пропускал.
   – Разве? – пробормотал энтомолог растерянно. – Разве сегодня танцы на льду?
   – Танцы на льду! Да! Сегодня танцы на льду! – сын радостно кричал и плясал вокруг телека.
   – Понесли назад, – сказала Ира Ивановна.
   Виктор Степанович колебался.
   – Сходим к соседям, посмотрим, – пробормотал он неуверенно.
   – Отец, – сказал младший Погребенников торжественно, – клянусь тебе всеми битлами на свете – за месяц я прочту полное собрание Бальзака! Только не уноси телек.
   – Ладно, посмотрим, как ты держишь слово, – согласился глава семьи после некоторого раздумья.
   Вся семья Погребенниковых потащила телевизор назад, но оказалось, что за это время лифт успел сломаться, и пришлось волочить «окно в мир» на пятый этаж.
   Ночью Виктору Степановичу стало плохо с сердцем. Ира Ивановна возилась до утра с горчичниками, а Славик из солидарности тоже не спал и мучился над Бальзаком, чтобы отцу было легче перенести сердечный приступ.

БЕСЕДА ПЯТАЯ
«Можно ли смотреть на звезды заплаканными глазами?»

   С Эльбруса тянуло замороженными фиалками; вокруг грязелечебницы имени Семашко цвели каштаны; целительные «Ессентуки № 4» надежно заполняли желудок, не оставляя там места для губительного «Портвейна-72»; шедшие навстречу женщины, освобожденные от домашних забот, несли в руках вместо авосек цветы, как это и положено женщинам.
   В общем, жизнь была прекрасна. До полного счастья не хватало услышать голоса родных. Но двадцатый век предоставил человеку и эту возможность. На углу стоял телефон-автомат, который мог всего за пятнадцать копеек перенести за тысячу километров, домой.
   Виктор Степанович бросил монету и почти тотчас же услышал голос сына.
   – Да…
   – Привет, сынок! Как дела?
   – А… Это ты… Привет, старик… Какое давление?
   – Сто сорок на девяносто.
   – Терпимо.
   – Конечно! – нехорошее предчувствие сжало сердце Погребенникова. – Так как дела?
   – А пульс? – продолжал сын беспокоиться о здоровье отца.
   – В норме… Хватанул двойку? – сделал Виктор Степанович первое предположение.
   Молчание. Только гул тысячекилометрового пространства да щелчки ненасытной утробы грабителя-автомата.
   – Две грабанул? Только честно. Я выдержу. Сейчас я в форме.
   – Кардиограмму тебе давно делали?
   – Только что.
   – Хорошая?
   – Приличная. Три? Не бойся. Меня тут здорово подлечили.
   – Четыре… Две по английскому, две по географии. Бить будешь?
   – А как ты сам считаешь?
   – Думаю, что за четыре надо всыпать. Только не очень сильно.
   Автомат сглотнул последний раз, секунду подождал и, намертво сомкнув стальные челюсти, перестал дышать.
   Виктор Степанович вышел из кабинки. Каштаны возле грязелечебницы имени Семашко были чахлыми и пыльными. Женщины выглядели озабоченными и несли цветы так, как будто это были авоськи. «Ессентуки № 4» вызывали отвращение, и хотелось чего-нибудь более крепкого.
   Утром врач измерила давление, пощупала пульс и хмуро покачала головой.
   – Меньше думайте, больше гуляйте и дышите.
   Погребенников едва смог дождаться вечера. Но квартира не отвечала. Жена на работе – это понятно, но куда девался сын? Виктор Степанович кругами ходил вокруг будки, словно прикованный цепью. Пять часов – никого нет. Шесть. Семь.
   Пришлось пропустить ужин.
   Наконец в семь тридцать четыре квартира отозвалась.
   – Да, – послышался в трубке усталый голос сына. – А, это ты, старик. Здравствуй…
   – Ты где был? – сказал Погребенников раздраженно. – Звоню три часа. Из-за тебя пропустил ужин!
   – Был на собрании по поводу сбора макулатуры.
   – Врешь?
   – Честно.
   – Небось мотался на речку!
   – Не будем, старик, зря терять время, все равно ведь нельзя проверить.
   Это была истинная правда.
   – Как дела? – спросил энтомолог. – Исправил хоть одну?
   – Тебе можно волноваться?
   – Опять?
   – Да… По истории…
   – Как же ты можешь? Даже по истории! Значит, ты просто-напросто не выучил. Это ведь не математика. Если «два» по истории, значит, не выучил!
   – Ну, не выучил…
   – А что говорит мама?
   – Мама говорит, что сказывается твое отсутствие. Старик, не трать зря монеты. Приедешь – разберешься.
   Сын положил трубку. Он был экономным человеком.
   Кандидат наук сбегал в магазин, наменял горсть пятнадцатикопеечных монет и позвонил на работу жене. Жена очень занятой человек, но все же Виктор Степанович рискнул оторвать ее от важных дел.
   – Алле! Вас слушают, – ответила жена строгим голосом.
   – Что у вас там происходит? – закричал глава семьи. – Почему вы гребете двойки лопатами? Почему ты не наведешь порядок?
   – А… это ты… – облегченно вздохнула жена. – А я думала, по поводу убийства косули на Лесной. Как твое здоровье?
   – К черту здоровье! Какое может быть здоровье, если конец года, а у вас уже пять двоек!
   – Сказывается твое отсутствие, – сказала жена. – Одну минуточку, у меня другой телефон… Кровь на плаще?.. Но кровь еще ничего не доказывает! Нужна экспертиза! Позвоните попозже, я занята! Алле, извини, дела… Так что ты говоришь?
   – Я говорю – пять двоек!
   – Да… Это ужасно… Без тебя он стал совсем другим ребенком… Он рассеян, груб, оговаривается на каждое слово. Одну минуточку… Я же вам сказала! Кровь на плаще – ничего не доказывает! Может, он порезал палец! Сделайте сначала анализ крови! Если кровь окажется…
   Монеты кончились, автомат отключился, и Виктор Степанович так и не узнал, какой может оказаться кровь на плаще.
   К вечеру давление подскочило еще выше, сердце колотилось, грязелечебница имени Семашко вызывала раздражение, а «Ессентуки № 4» казались самой отвратительной водой на свете. У Погребенникова исчезли сон и аппетит.
   Поздно вечером, когда он уже лежал в кровати и, глядя в потолок, считал пульс, пришла сестра и сказала, что его срочно приглашает к телефону междугородная.
   Предчувствуя, что случилось что-то непоправимое, Виктор Степанович трясущимися руками натянул брюки и в шлепанцах помчался к телефону. Трубка лежала на столе дежурной, зловеще поджидая его.
   – Алле! – крикнул Погребенников. – Алле!
   – Виктор Степанович? – послышался холодный женский голос, не предвещавший ничего хорошего.
   – Да… – прошептал кандидат наук.
   – Извините, что звоню так поздно… и прерываю ваш отдых… К вам невозможно дозвониться. Но обстоятельства сложились таким образом… Или, может быть, вам нельзя волноваться, тогда мы отложим разговор до вашего возвращения.
   – Мне можно волноваться, – сказал Виктор Степанович невнятным, спрессованным голосом.