Какова же была позиция России и как она трансформировалась в зависимости о политической конъюнктуры? Несмотря на установку поддерживать власти Цинской администрации на территории Синьцзяна, правительство России и как она трансформировалась в зависимости от политической конъюнктуры? Несмотря на установку поддерживать власти Цинской администрации на территории Синьцзяна, правительство России не пошло на оказание прямой военной помощи Китаю в Западном крае. Причин тому было несколько: вооруженная помощь на стороне маньчжурских властей, несомненно, вызвала бы недовольство подданных России и мусульман, а сами царские власти не имели тогда в Казахстане и Средней Азии необходимых сил для подобного похода. 29 ноября 1864 г. Мин Сюй обратился к начальнику пограничного Алатавского округа Г.А. Колпаковскому с прямой просьбой об оказании военной помощи против повстанцев. Цзянцзюнь просил прислать отборное войско, апеллируя к "долголетней дружбе обоих государств, побуждающей взаимно охранять пограничные места: "Будучи уверены, что оба наши государства одинаково имеют в виду сохранение и оберегательство пограничных мест, не можем не надеяться достигнуть совершенного рассеяния умножающихся мятежников... Если великое войско придет в скором времени, то на десять тысяч лет утвердится доброе согласие..." (67, ф. Гл. арх., 1-9, оп. 8, д. 12, лл. 4-4 об). Колпаковский дал в ответ понять, что столь важный политический вопрос может быть решен лишь в Петербурге. Несмотря на столь недвусмысленный ответ, в Верный (ныне Алматы) в конце декабря 1864 г. прибыла новая делегация с просьбой об ускорении присылки войск в Кульджу. В письме цзянцзюнь благодарил Колпаковского за то, что тот "донес о его просьбе белому царю", ожидая, что, немедленно по получении высочайшего указа, русские "придут и освободят город". Мин Сюй полагал, что таким образом "будет сделано дело, которое мы сто и десять тысяч лет будем помнить. Наш народ умеет ценить добро". (Цит. по 380, с. 58). По-своему он оказался прав, с той только разницей, что действия российских войск спустя пять лет были расценены приблизительно так, как в 1980 г. вторжение советских войск в Афганистан, хотя так же, как и в случае в Или, оно было предпринято после просьбы о военной и "моральной" поддержке. В начале 1865 г. подобные обращения возобновились. Их подкрепила более широко сформулированная просьба о помощи из Пекина: сановники Цзунли ямыня обратились непосредственно к царскому правительству России через российского посланника В.Г. Влангали. В письме к Влангали от 28 июля 1865 г., в частности, говорилось: "Что же касается до предложения Илийского цзянцзюня, желавшего просить помощи войском против мятежников, то мы... со своей стороны, не желаем усиленно домогаться от вашего правительства того, что представляет большие затруднения. Но не может ли оно снабдить нас временно некоторым количеством оружия и дать несколько опытных артиллерийских солдат и офицеров, чтобы они помогли нашим войскам в сражении, или, по прежнему примеру в Кяхте, подучили наших солдат употреблению военного оружия и других приемам, как английский генерал Гордон в Шанхае". (68, ф. 38, оп. 31/287, д. 35, св. 894, л. 3; 67, ф. Гл. арх., 1-9, оп. 1864 г., лл. 191. пер.) 3 августа того же года русский посланник в письме принцу Гуну (Исиню) и сановникам Цзунли ямыня отмечает, что территории России, прилегающие к западной границе Китая мало населены, следовательно, и их военные возможности были незначительны. В письме Влангали тонко обосновал отказ в помощи войсками тем, что жители Российского Туркестана, кочевые киргиз-кайсаки, "беспокойны и исповедуют магометанскую религию, удержать их в покое стоит немалого труда и усилий при существующих волнениях между их единоверцами в Западном Крае". Посланник указывал на то, что "неприязненные действия", в которых Россия находится с кокандцами, уже диктуют увеличение ее военных сил со стороны Коканда, а восстание в Кашгарии вынуждает укреплять границу и в этом направлении. Влангали полагал, что "если бы где-нибудь мы ослабили наше положение и наши действия, то... можно опасаться, что побуждаемые одним и тем же духом, все эти магометане соединились бы и не направили бы свои действия в одну сторону, что придаст большую силу инсуррекции и распространит ее". (67, ф. Гл. Арх, 1-9, оп. 1863, д. 12, лл. 193-195). Несомненно, что столь твердо сформулированное решение не отражало обеспокоенности по поводу событий в Центральной Азии, что правительству России было трудно выработать линию в вопросе о Синьцзяне. Будучи мусульманским, Йэттишаар мог, действительно, стать центром, привлекавшим в свои пределы всех недовольных единоверцев из центральноазиатских владений, совсем недавно попавших под власть Российской империи. Учитывать приходилось также интересы и влияние Англии и Турции. Между тем, образование подобного единого мусульманского государства в Центральной Азии было бы, на наш взгляд, только естественно и, возможно, эта перспектива не исключена на рубеже второго и третьего тысячелетий. Обстановка в Синьцзяне и, главным образом, в Восточном Туркестане, находившемся между Российской Средней Азией и Британской Индией не могла не вызвать озабоченность Англии. Этот район уже давно виделся правительству Великобритании выгодным рынком сбыта английских товаров и неким коридором для своего дальнейшего торгового и политического проникновения в Среднюю Азию и Казахстан. Английские эмиссары, действовавшие в Йэтишааре, так расценивали значение для своей державы этого района: "В наших глазах эта страна приобретает особый интерес как... вследствие попыток развить торговлю по этому направлению между нашей Индией и между правителями этого новоорганизованного государства Центральной Азии, так и по особенным отношениям к ее русскому соседу". (124, с. 1). Среди посланцев Британии в Восточном Туркестане особо известны У. Г. Джонсон и Роберт Б. Шоу (Ша), посетившие Восточный Туркестан с целью выяснения общей обстановки на западных границах Цинской империи. Таким образом, становилось ясно, что Якуб-бек, будучи, в некотором роде, орудием центральноазиатской политики Британии, был настроен против России, но так как на территорию его государства не переставала претендовать Цинская империя, век назад включившая эти земли в свои границы, необходимо было строить отношения с центральноазиатскими мусульманами, оглядываясь и на них, и не Цинов. Сохранение цинского сюзеренитета над народами Западного края представлялось русским политикам, более соответствовавшим интересам России, чем победа местных политических сил, т.к. восстание полностью нарушило и торговые связи Синьцзяна с российским Туркестаном, и торговлю крупных русских купеческих домов с внутренним Китаем через территорию Джунгарии. В особенности пострадала торговля чаем. Резкое недовольство российских властей вызвало и уничтожение русских консульств в Или и Чугучаке. (124, с. 5). В 1869 г. возросла и миграция в Россию казахов и киргизов, что создавало сложную обстановку на границе между Россией и Китаем. Однако, несмотря на несомненную заинтересованность России в установлении твердой власти в Джунгарии, русское правительство до поры придерживалось в этом вопросе осторожного нейтралитета, ибо, несмотря на многолетнюю традицию дружественных и добрососедских отношений между двумя странами, оказание военной помощи могло быть неоднозначно расценено в политических кругах. В создавшемся положении конкретные рекомендации военного министра Д. А. Милютина командующему войсками Западно-Сибирским военным округом А. О. Дюгамелю 25 октября 1865 г. заключались в том, чтобы "уклоняться от прямого участия в борьбе китайцев с дунганами, т.к. такое вмешательство несовместимо с нашими интересами при шатком положении маньчжурского правительства в Западном Китае". (Цит. по 380, с. 687). Нейтралитет заключался в обещании русских властей не продавать оружие и съестные припасы "инсургентам", а также прислать несколько специалистов, чтобы выучить китайцев "владению оружием в строю". Помимо этого, русские власти не возражали против покупки цинской администрацией съестных припасов в русских пределах с рассрочкой платежа, как о том просила китайская сторона. Тем не менее, в просьбе снабдить илийского цзянцзюня порохом и оружием было отказано. (цит. по 380, с. 687). Между тем, развитие событий в Синьцзяне все более настораживало русское правительство. Директор Азиатского департамента МИД России П. Н. Стремоухов писал весной 1871 г.: "Нельзя не прийти к заключению, что нынешнее неопределенное положение может продлиться очень долго. Между тем от водворения порядка в соседних с нами землях зависит развитие и процветание всего нашего Семиреченского края. Торговля этого края теперь окончательно убита..." (68, ф. ВУА, д. 6823, л. 116). "Города (Сергиополь, Копал, Верный), - продолжает Стремоухов, - успевшие достигнуть значительной степени благосостояния, приходят в упадок; наконец, для сохранения границы мы принуждены делать большие непроизводительные затраты". (68, ф. ВУА, д. 6823, лл. 116, об.). Нельзя, конечно, упускать из виду и ту роль, которую играла Англия в создавшемся положении; именно вследствие ее деятельности в Центральной Азии, русские политики имели все основания опасаться неблагоприятного для России развития ситуации близ своих среднеазиатских владений. Подобно русским политикам, англичане рассматривали Синьцзян и, в особенности, Восточный Туркестан, как выгодный рынок сбыта английских товаров. Но если помимо этого для России Синьцзян играл лишь роль транзитного пункта, через который русские купцы попадали со своим товаром с собственно Китай, то для Англии это был полустанок на пути к среднеазиатским владениям России и Казахстану. Поэтому Британии было гораздо выгоднее, чтобы мусульманское государство на территории Синьцзяна не только самоопределилось, но и стало центром всех центральноазиатских и среднеазиатских мусульман (113 А, с. 35). Расхождения в интересах России и Англии налицо. В 1868 г. крупный чиновник британской администрации в Индии г. Дуглас Форсайт сообщал в меморандуме вице-королю Индии Джону Лоуренсу, что в Восточном Туркестане сложилась благоприятная обстановка для английской активности: "Можно было бы помочь Якубу, искусному магометанскому врагу русских, пытающемуся основать династию в Восточном Туркестане, который с помощью субсидий деньгами и оружием мог бы укрепиться в пустыне; средство неплохое, если мы желаем ускорить давно ожидаемое столкновение". (цит. по 113 А, с. 145, л. 116). Чувствуя за собой поддержку Англии, Якуб-бек стал претендовать на территорию Нарынского края, принадлежавшего России с 1860 г. по Пекинскому договору, а на северо-западных границах Йэттишаара с Кокандским ханством занял ряд крепостей, аннексировав часть его земель (261, с. 148). Посланцы Якуба в Средней Азии призывали мусульман к борьбе с "неверными". Наибольшее беспокойство российских властей вызвало предложение "одновременно напасть на Семиреченскую область", сделанное Якуб-беком правителю Таранчинского ханства (цит. по 183, с. 484). Необходимо, однако, отметить, что, несмотря на стремление Англии подчинить Якуб-бека своему влиянию, сделать его орудием в борьбе с Россией в Центральной Азии, он лишь умело пользовался английской помощью, сохраняя при этом практически независимую политическую линию. В 1869 г. английские власти предложили русскому правительству признать уйгурское государство Йэттишаар суверенным и независимым от Китая. Однако это предложение было отвергнуто в Петербурге "как по причине неуверенности в прочности его власти, так и по причине непризнания его Китаем". (Цит. по 321, с. 24). Тем временем, к 1870 г. отношение у синьцзянским событиям в России уже относительно устоялось. Позиция невмешательства в кризис была преодолена. Вот, что писал 16 авг. Того года К. П. Фон Кауфман Д. А. Милютину: "...в конце 1864 г., когда возник вопрос об оказании помощи китайцам против восстания, наше правительство, считая противным интересам России поддерживать власть Китая, решилось держаться нейтралитета. При тех преувеличенных сведениях о многочисленности мусульманских сил в Западном Китае, мы тогда могли опасаться, что подача помощи китайцам, требуя больших расходов, при недостаточном с их стороны содействии, могла не привести к желаемому результату и поставила бы нас в непримиримо враждебные отношения к соседнему мусульманскому населению. Теперешнее положение России, при сознании ничтожества (sic!-Д.Д.) мусульманских государств, - Таранчинского, Дунганского и Кашгарского, должно переменить нашу политику в отношении к западному Китаю" (68, ф. ВУА, д. 6823, лл. 238-239 об). На послании Кауфмана имеется пометка Милютина, которая знаменует собой начало поворота во взгляде на участие России в центральноазиатских делах. Приписка гласит: "Конечно, наше положение в отношении к западному Китаю не совсем выгодно, и нельзя не пожалеть, что мы назначили себе такую невыгодную границу. Занятие Кульджи и Чугучака было бы делом нетрудным, но ген/ерал/ад/ъютант/ Кауфман предполагает занять эти города ля того, чтобы передать их китайцам, а между тем, сам же признает, что китайское правительство так слабо, что не в состоянии держаться в одной отдаленной окраине..." (68, ф. ВУА, д. 6823, л. 238). Таким образом, для русских дипломатов уже стал ясен ряд факторов в пользу активных действий в районе Кульджи, наиболее близко расположенном к границам России. Это неудовлетворительность территориального разграничения на границе с Синьцзяном, явная нереальность того, что Китай сохранит власть в Синьцзяне и обезопасит, тем самым, среднеазиатские владения России и опасения чрезмерного усиления власти Якуб-бека (П. Н. Стремоухов свидетельствовал, что последний намеревается завладеть и Илийским краем12) и влияния на него Англии (цит. по 380, с. 685). Тем не менее, несмотря на близкое к взрывоопасному состояние дел в Синьцзяне, 19 ноября 1870 г. Милютин направляет командующему фон Кауфману предписание о запрете выступать на Кульджу и Илийскую долину. (68, ВУА, д. 682, л. 346-346 об.).
3. ВЗГЛЯД ИЗ ВЕРНОГО. В конце ноября 1870 г. из русского штаба в Верном в Кульджу была направлена дипломатическая миссия во главе с капитаном А. В. Каульбарсом, имевшая целью договориться с правителем Илийского края, султаном таранчей Абильоглы, не ладившим с Россией, об обмене представителями, разрешении спорных пограничных вопросов, содействии местных властей Илийского края, развитию русской торговли и т.д. Нельзя сказать, что миссия завершилась успешно. Менее всего перспектив возникло в разрешении вопроса о торговле, т.к. султан уклонился от его обсуждения. Путь, через который шел поток русских товаров не только в Синьцзян, но и во внутренний Китай, оказывался перерезанным на неопределенное время. Руководитель миссии констатировал в записках об итогах своего посольства, что "отношение к нам Якуба служит соблазнительным примером правителю Кульджи". (Цит. по 183, с. 436).13 Перспектива того, что Якуб-бек завладеет всей территорией Джунгарии и, главное, Илийским краем, становилась основной причиной сомнения русских дипломатов в безопасности границ и сохранности торговых связей с Китаем. Однако чем больше русские власти склонялись к решительному шагу - занятию стратегически важной Илийской долины, тем слабее становилось желание цинской администрации воспользоваться той помощью, о которой она прежде так настойчиво просила Россию. Цинские власти, несомненно, понимали, что такой шаг России был бы в минимальной степени предпринят ради интересов Китая. Поэтому, когда русское правительство пыталось окончательно выяснить, желательно ли для Цинов восстановление их власти в Синьцзяне с помощью русских штыков, пекинские власти уже не спешили с положительным ответом. Однако, даже в этой ситуации, П. Н. Стремоухов писал канцлеру Горчакову, что маньчжурских сановников "не только не пугает мысль о возможности нашего вмешательства в дела этих областей, но, что они как бы желали этого". (Цит. по 183, с. 437). Пока же на дипломатическом уровне шел обмен мнениями, в Туркестанском округе вызрело мнение, что настало время превентивно занять Кульджу и Илийский край. В отличие от российских дипломатов высшего ранга, которые, хотя и склонялись к тем же выводам, но медлили с решительными действиями, военные на местах видели больше оснований для таковых. Именно они (в частности, Кауфман) поставили перед русскими властями вопрос об отказе от политики нейтралитета. В письме А. М. Горчакову Кауфман указывал, что "настоящее положение дел на границе уже нетерпимо... Мы же должны теперь, как для пользы наших среднеазиатских владений, так и, в особенности, для восстановления упавшей торговли нашей с Западным Китаем, помочь Китаю..." (68. Ф. ВУА, д. 6823, л. 243). Эта формулировка Кауфмана называет и повод для похода, и его настоящие цели. Кауфман полагал, что лучшим способом достичь этой цели было бы "одновременное движение китайцев на Урумчи и наше на Кульджу", но предпочтительно "теперь же занять Кульджу, объявив при этом китайцам, что им будет возвращен город, как только явится на то уполномоченное от них лицо". (68, ф. ВУА, д. 6823, л. 243). Как видно, предложение Кауфмана могло толковаться двояко: можно было лишь декларировать временность захвата края, а можно было, действительно, иметь это в виду. Резкий перелом во взглядах высших царских сановников России на жизнеспособность цинской администрации в Синьцзяне произошел зимой 70-71 гг. До конца 70-го года в дипкругах России (Влангали, Стремоухов, Горчаков) полагали, что восстания в северо-западном Китае носят временный характер и неизбежно будут подавлены при возвращении этих территорий под контроль Цинской империи (68, ф. ВУА, д. 6810, л. 43). Совещание осени 1870 г., возглавлявшееся военным министром, согласилось с советником МИД К. В. Остен-Сакеном в том, что было бы "неполитично отступать ныне от традиционной внешней политики" по отношению к "сильному и долговечному соседу" (68, ф. ВУА, д. 6839, лл. 127-129). В начале 1871 г. возникает не оправдавшаяся после уверенность, что для Китая после восстания тайпинов, мусульман Шэньси, Ганьсу и прочих, организация крупного похода на северо-запад с целью подавления сепаратистских мятежей была бы сомнительна. Весной 1871 г. снова состоялся ряд совещаний, рассматривавших события в Синьцзяне уже исходя из изменившейся ситуации. Наибольшие опасения вызывала деятельность Якуб-бека, в особенности, занятие его войсками стратегически важного Музартского перевала и планы захвата Урумчи. Начальник Главного штаба Гейден провидел, что России грозило образование вблизи ее границ "сильного мусульманского владения, во главе которого стоял бы энергический, но недружелюбный нам Якуб-бек" (цит по 380, с. 7,9). К 69-71 гг. волнения среди дунган и таранчей стали оказывать все большее влияние на казахское и киргизское кочевое население России. В 1869 г. в результате восстания в Западной Монголии, был поставлен под угрозу и другой торговый путь из России в Китай - из Кяхты в Пекин. Причиной тому был сильный натиск дунганских повстанцев из Урумчи, которые, пытаясь спастись от преследовавших их войск Якуб0бука, заняли г. Улясутай в Западной Монголии. Царившая в Улясутае и Урге паника парализовала окончательно торговые связи двух стран. (321, с. 212). Рассмотрев вышеизложенные соображения, высшие сановники МИД на специальных совещаниях весной 1871 г. постановили, что "как общие интересы государства, так и частные условия администрации в пограничных зонах наших с Китаем не дозволяют нам оставаться безучастными к совершающимся в соседней стране событиям и, что, напротив, весь вред, причиняемый ими в течение 7 лет нашему политическому значению и торговле делает вмешательство наше в дела Западного Китая в самом близком времени неизбежным". (Цит. по 138, с. 437). Было принято решение занять два основных города "в центре Джунгарского района" - Кульджу и Урумчи, направив для этой цели два отряда русских войск из Семиречья и со стороны озера Зайсан (138, с. 437). План, разработанный МИД России предполагал, что все действия русских войск будут производиться при непосредственном участии маньчжурских представителей, а после восстановления в указанных районах власти цинской администрации, русские войска покинут территорию Синьцзяна (138, с. 438). Данный план должен был передать цинским властям русский посланник Влангали. Однако последний сообщил, что "соглашение с китайцами для совместного действия в нынешнем году на западно-китайской границе сомнительно". Из этих сведений явствовал вывод, что российское правительство должно, таким образом, сосредоточиться на выполнении тех мер, которые необходимы только для соблюдения интересов России. Это новое мнение вылилось в указание занять территорию лишь Илийского края; окончательное решение относительно Урумчи не принималось. Ввод войск планировался на осень 1871 г. (68, ф. ВУА, д. 6839, л. 46). Однако планы Петербурга не всегда совпадали с реальной обстановкой на месте событий. По мнению администрации Семиреченской области, в частности, командующего ее войсками Г. А. Колпаковского, отсрочки и промедления в действиях русских войск в Илийском крае были уже неоправданны. К середине июня 1871 г. русские войска развернули военные действия против таранчей. 12 июня Ф. Л. Гейден в своем "всеподданнейшем рапорте" писал о непосредственных поводах для этого наступления. Среди них были как "грабежи таранчей в наших пределах", невыдача "наших беглых киргиз, ограбивших и покалечивших уездного начальника Гудоренко", так и "двуличность таранчинского султана в отношении нас" и даже "неуважение к России". Гейден вспоминает в рапорте, что еще в минувшем январе ген. Колпаковский просил разрешения занять Кульджу, "чтобы наказать султана за коварство". Кауфман дал разрешение на подобные действия в случае, если Абиль-оглы сам спровоцирует столкновение с российскими погранотрядами. В таком случае допускалось не ограничиться пассивной обороной и переходить в наступление, "преследовать таранчинские войска хотя бы и до Кульджи, чтобы наказать из и заставить султана уважать Российскую власть и наше оружие". (68, д. 6835, лл. 7-11). Искомый повод представился уже в начале июня, когда войска таранчинского султана напали на русские погранотряды. Таким образом, действия военных властей на месте определили "высочайшее распоряжение". Гейден пишет далее: "Эта военная экспедиция вызвана дерзкими действиями таранчей и находит в этом свое оправдание... Надо подтвердить туркестанскому генерал-губернатору, чтобы и настоящее движение в Кульджу имело характер, способствующий восстановлению в этом крае маньчжурской власти и отнюдь не повлекло бы за собой прочного утверждения нашего в Илийской провинции". (68, д. 6839, л. 10). Автор рапорта рекомендует "предписать" губернатору Семиреченской области "воздержаться от всяких распоряжений, могущих подать повод к истолкованию нашего движения в завоевательном смысле и... стараться войти в сношение с ближайшими китайскими властями... чтобы они могли прислать хотя бы небольшой отряд в Илийскую долину и вступить в правление... краем. С нашей стороны можно было бы оставить временно в главных пунктах часть наших войск, впредь до полного водворения там порядка и спокойствия". (68, д. 6839, лл. 10-11).
4. КУЛЬДЖА ВЗЯТА. ЧТО ДАЛЬШЕ? Русский отряд практически без боя занял Кульджу 22 июня (!) 1871 г. Приблизительно те же, что и в рапорте аргументы повторил начальник Главного штаба и в докладной записке императору Александру II от 2 июля 1871 г., обосновывая необходимость временного занятия русскими войсками Илийского края. После занятия Кульджи и окончательного прояснения вопроса о тогдашней неспособности цинской армии организовать экспедицию в Северо-западные районы, план наступления на Урумчи в центр дунганского восстания был кардинально пересмотрен и отменен. В конце июня 1871 г. А. Г. Влангали отослал в Пекин подробный документ, в котором объяснялись причины военных действий русских войск в Илийском крае и существо дальнейших предложений русской стороны в отношении приграничных районов. В письме подчеркивалось, что, несмотря на наступательное движение русского отряда, увенчавшееся "полным и быстрым успехом", оно уже не могло иметь безусловной целью восстановление маньчжурской власти, которой, "к сожалению, не было никаких следов в этих местностях". В документе снова подчеркивался временный характер удержания Илийского края. А. М. Горчаков также писал, что присоединение Кульджинского округа к составу империи "следует признать самым невыгодным, но для нас важно, чтобы правитель соседней с нами страны дал нам такие материальные и нравственные гарантии, которые обеспечили бы спокойствие на нашей границе и способствовали свободному развитию нашей торговли". (68. Ф. ВУА, д. 6742, л. 3). Изложенные факты свидетельствуют о том, что русское правительство не планировало использовать Илийскую долину как "плацдарм" для дальнейшего наступления на Синьцзян или Монголию и, далее, на Пекин, как убеждали в том цинское правительство сторонники военного освобождения Или. Уж если о чем и "мечтали" порой в российских верхах, так это об Индии, но судьба Британской Индии отнюдь не волновала Цинские власти. Более того, пребывание русских войск в одном лишь даже Илийском крае рассматривалось как временное и вынужденное. Об этом свидетельствуют даже предпринятые администрацией в оккупированном районе меры, временный характер которых неоспорим. Имеется достаточное количество архивных материалов и специальная литература по истории пребывания русских войск в Илийском крае (227; 83; 356). Был предпринят ряд мер, направленных на восстановление хозяйства страны, поощрялось развитие внутренней и внешней торговли, значительно ослаб налоговый гнет по сравнению со временами Цинской власти. В самое скорое время после аннексии Илийского края цинское правительство, невзирая на полную потерю своих позиций в Джунгарии, поспешило потребовать от России возвращения Кульджинского района, настаивая на переговорах. Как мы знаем, русская сторона ничего не имела против возвращения Или и пошла навстречу предположению маньчжурского правительства. В начале мая 1872 г. в Сергиополе состоялись переговоры генерала Богуславского со вновь назначенным илийским цзянцзюнем Жун Цзюанем, которому и были предъявлены условия возврата Илийского края. Простые и немногочисленные, они отвечали интересам как обеих договаривающихся сторон, так и, в известной мере, населения Джунгарии: 1) Жун Цзюаня должна были "сопровождать достаточная вооруженная сила для вступления в фактическое обладание краем"; 2) он должен был привезти амнистию всем жителям, замешанным в дунганском восстании". (68, ф. ВУА, д. 6842, л. 14). Однако Жун Цзюань не был уполномочен соглашаться на выполнение этих условий. Его ответ состоял лишь из декларации того, что войска подойдут с течением времени, а население края "подчинится его власти, узнав об амнистии". На том переговоры и закончились. Обсуждение дальнейшей судьбы Илийского края было перенесено в Пекин, где цинское правительство продолжало настаивать на незамедлительной передаче ему района, обещая возместить русскому правительству стоимость трудов и убытков. (68, ф. 447, д. 9, л. 2). Тем временем отношения России с государством Якуб-бека отнюдь не улучшились. России была жизненно необходима гарантия спокойствия на центральноазиатских рубежах, что оставалось сомнительным, покуда Англия и Турция хотели видеть в государстве Йэттишаар лишь разменную монету в политической игре, направленной на ослабление политических противников. Якуб-бек продолжал захваты некоторых районов, уже вошедших в состав России и пытался использовать в этих целях кокандского хана Худояра (212. 67, ф. Гл. арх., 1-9, 1865-1878, оп. 8, д. 14, л. 47). Одновременно он продолжал развивать свои связи с мусульманским миром, послав своего эмиссара в Индию и Турцию. В 1873 г. турецкий султан присвоил Якуб-беку даже титул эмира, подчеркивая прочность контактов Турции с Восточным Туркестаном. Неудивительно, что все эти действия использовались в своих целях английскими политиками. В конце ноября 1873 г. в Йэттишааре состоялись несколько встреч Якуб-бека с упоминавшимся выше Т. Д. Форсайтом. По итогам этих встреч был заключен чрезвычайно выгодный для британского правительства англо-кашгарский договор. Торговля вряд ли была главной целью политики Англии в Восточном Туркестане. К. П. Кауфман метко заметил в своем письме Д. А. Милютину, что "англичане с Форсайтом во главе приложили необходимое старание, что "англичане с Форсайтом во главе приложили необходимое старание, чтобы усилить Якуб-бека и создать у нас под боком сколь возможно могущественное мусульманское государство. Этой цели они достигли на сей раз не только для расширения своей торговли... а для усложнения нам дела и положения нашего в Средней Азии". (Цит по 183, с. 447). Тем не менее, уже в 1875 г. Англия и Турция начинают заметно терять интерес к Йэттишаару, поняв призрачность своих расчетов в отношении Якуб-бека. Становится ясным, что относительно самостоятельная политика его государства не окупает затрачиваемых стараний. Наконец, сам кашгарский посланник во время своего визита в Константинополь удостоверился в том, что ни британское, ни турецкое правительство не намерены стать посредниками в китайско-кашгарских отношениях, и не могут обеспечить политической самостоятельности государства Йэттишаар. Таким образом, Россия и Китай, пожалуй, впервые за двухвековую историю своих отношений оказались, практически, на грани открытых крупномасштабных военных действий из-за территориального спора. Кризис в Илийском крае явился своего рода "накопителем" всех тогдашних сложностей и противоречий в отношениях между двумя государствами, и от его разрешения зависело будущее этих отношений.
3. ВЗГЛЯД ИЗ ВЕРНОГО. В конце ноября 1870 г. из русского штаба в Верном в Кульджу была направлена дипломатическая миссия во главе с капитаном А. В. Каульбарсом, имевшая целью договориться с правителем Илийского края, султаном таранчей Абильоглы, не ладившим с Россией, об обмене представителями, разрешении спорных пограничных вопросов, содействии местных властей Илийского края, развитию русской торговли и т.д. Нельзя сказать, что миссия завершилась успешно. Менее всего перспектив возникло в разрешении вопроса о торговле, т.к. султан уклонился от его обсуждения. Путь, через который шел поток русских товаров не только в Синьцзян, но и во внутренний Китай, оказывался перерезанным на неопределенное время. Руководитель миссии констатировал в записках об итогах своего посольства, что "отношение к нам Якуба служит соблазнительным примером правителю Кульджи". (Цит. по 183, с. 436).13 Перспектива того, что Якуб-бек завладеет всей территорией Джунгарии и, главное, Илийским краем, становилась основной причиной сомнения русских дипломатов в безопасности границ и сохранности торговых связей с Китаем. Однако чем больше русские власти склонялись к решительному шагу - занятию стратегически важной Илийской долины, тем слабее становилось желание цинской администрации воспользоваться той помощью, о которой она прежде так настойчиво просила Россию. Цинские власти, несомненно, понимали, что такой шаг России был бы в минимальной степени предпринят ради интересов Китая. Поэтому, когда русское правительство пыталось окончательно выяснить, желательно ли для Цинов восстановление их власти в Синьцзяне с помощью русских штыков, пекинские власти уже не спешили с положительным ответом. Однако, даже в этой ситуации, П. Н. Стремоухов писал канцлеру Горчакову, что маньчжурских сановников "не только не пугает мысль о возможности нашего вмешательства в дела этих областей, но, что они как бы желали этого". (Цит. по 183, с. 437). Пока же на дипломатическом уровне шел обмен мнениями, в Туркестанском округе вызрело мнение, что настало время превентивно занять Кульджу и Илийский край. В отличие от российских дипломатов высшего ранга, которые, хотя и склонялись к тем же выводам, но медлили с решительными действиями, военные на местах видели больше оснований для таковых. Именно они (в частности, Кауфман) поставили перед русскими властями вопрос об отказе от политики нейтралитета. В письме А. М. Горчакову Кауфман указывал, что "настоящее положение дел на границе уже нетерпимо... Мы же должны теперь, как для пользы наших среднеазиатских владений, так и, в особенности, для восстановления упавшей торговли нашей с Западным Китаем, помочь Китаю..." (68. Ф. ВУА, д. 6823, л. 243). Эта формулировка Кауфмана называет и повод для похода, и его настоящие цели. Кауфман полагал, что лучшим способом достичь этой цели было бы "одновременное движение китайцев на Урумчи и наше на Кульджу", но предпочтительно "теперь же занять Кульджу, объявив при этом китайцам, что им будет возвращен город, как только явится на то уполномоченное от них лицо". (68, ф. ВУА, д. 6823, л. 243). Как видно, предложение Кауфмана могло толковаться двояко: можно было лишь декларировать временность захвата края, а можно было, действительно, иметь это в виду. Резкий перелом во взглядах высших царских сановников России на жизнеспособность цинской администрации в Синьцзяне произошел зимой 70-71 гг. До конца 70-го года в дипкругах России (Влангали, Стремоухов, Горчаков) полагали, что восстания в северо-западном Китае носят временный характер и неизбежно будут подавлены при возвращении этих территорий под контроль Цинской империи (68, ф. ВУА, д. 6810, л. 43). Совещание осени 1870 г., возглавлявшееся военным министром, согласилось с советником МИД К. В. Остен-Сакеном в том, что было бы "неполитично отступать ныне от традиционной внешней политики" по отношению к "сильному и долговечному соседу" (68, ф. ВУА, д. 6839, лл. 127-129). В начале 1871 г. возникает не оправдавшаяся после уверенность, что для Китая после восстания тайпинов, мусульман Шэньси, Ганьсу и прочих, организация крупного похода на северо-запад с целью подавления сепаратистских мятежей была бы сомнительна. Весной 1871 г. снова состоялся ряд совещаний, рассматривавших события в Синьцзяне уже исходя из изменившейся ситуации. Наибольшие опасения вызывала деятельность Якуб-бека, в особенности, занятие его войсками стратегически важного Музартского перевала и планы захвата Урумчи. Начальник Главного штаба Гейден провидел, что России грозило образование вблизи ее границ "сильного мусульманского владения, во главе которого стоял бы энергический, но недружелюбный нам Якуб-бек" (цит по 380, с. 7,9). К 69-71 гг. волнения среди дунган и таранчей стали оказывать все большее влияние на казахское и киргизское кочевое население России. В 1869 г. в результате восстания в Западной Монголии, был поставлен под угрозу и другой торговый путь из России в Китай - из Кяхты в Пекин. Причиной тому был сильный натиск дунганских повстанцев из Урумчи, которые, пытаясь спастись от преследовавших их войск Якуб0бука, заняли г. Улясутай в Западной Монголии. Царившая в Улясутае и Урге паника парализовала окончательно торговые связи двух стран. (321, с. 212). Рассмотрев вышеизложенные соображения, высшие сановники МИД на специальных совещаниях весной 1871 г. постановили, что "как общие интересы государства, так и частные условия администрации в пограничных зонах наших с Китаем не дозволяют нам оставаться безучастными к совершающимся в соседней стране событиям и, что, напротив, весь вред, причиняемый ими в течение 7 лет нашему политическому значению и торговле делает вмешательство наше в дела Западного Китая в самом близком времени неизбежным". (Цит. по 138, с. 437). Было принято решение занять два основных города "в центре Джунгарского района" - Кульджу и Урумчи, направив для этой цели два отряда русских войск из Семиречья и со стороны озера Зайсан (138, с. 437). План, разработанный МИД России предполагал, что все действия русских войск будут производиться при непосредственном участии маньчжурских представителей, а после восстановления в указанных районах власти цинской администрации, русские войска покинут территорию Синьцзяна (138, с. 438). Данный план должен был передать цинским властям русский посланник Влангали. Однако последний сообщил, что "соглашение с китайцами для совместного действия в нынешнем году на западно-китайской границе сомнительно". Из этих сведений явствовал вывод, что российское правительство должно, таким образом, сосредоточиться на выполнении тех мер, которые необходимы только для соблюдения интересов России. Это новое мнение вылилось в указание занять территорию лишь Илийского края; окончательное решение относительно Урумчи не принималось. Ввод войск планировался на осень 1871 г. (68, ф. ВУА, д. 6839, л. 46). Однако планы Петербурга не всегда совпадали с реальной обстановкой на месте событий. По мнению администрации Семиреченской области, в частности, командующего ее войсками Г. А. Колпаковского, отсрочки и промедления в действиях русских войск в Илийском крае были уже неоправданны. К середине июня 1871 г. русские войска развернули военные действия против таранчей. 12 июня Ф. Л. Гейден в своем "всеподданнейшем рапорте" писал о непосредственных поводах для этого наступления. Среди них были как "грабежи таранчей в наших пределах", невыдача "наших беглых киргиз, ограбивших и покалечивших уездного начальника Гудоренко", так и "двуличность таранчинского султана в отношении нас" и даже "неуважение к России". Гейден вспоминает в рапорте, что еще в минувшем январе ген. Колпаковский просил разрешения занять Кульджу, "чтобы наказать султана за коварство". Кауфман дал разрешение на подобные действия в случае, если Абиль-оглы сам спровоцирует столкновение с российскими погранотрядами. В таком случае допускалось не ограничиться пассивной обороной и переходить в наступление, "преследовать таранчинские войска хотя бы и до Кульджи, чтобы наказать из и заставить султана уважать Российскую власть и наше оружие". (68, д. 6835, лл. 7-11). Искомый повод представился уже в начале июня, когда войска таранчинского султана напали на русские погранотряды. Таким образом, действия военных властей на месте определили "высочайшее распоряжение". Гейден пишет далее: "Эта военная экспедиция вызвана дерзкими действиями таранчей и находит в этом свое оправдание... Надо подтвердить туркестанскому генерал-губернатору, чтобы и настоящее движение в Кульджу имело характер, способствующий восстановлению в этом крае маньчжурской власти и отнюдь не повлекло бы за собой прочного утверждения нашего в Илийской провинции". (68, д. 6839, л. 10). Автор рапорта рекомендует "предписать" губернатору Семиреченской области "воздержаться от всяких распоряжений, могущих подать повод к истолкованию нашего движения в завоевательном смысле и... стараться войти в сношение с ближайшими китайскими властями... чтобы они могли прислать хотя бы небольшой отряд в Илийскую долину и вступить в правление... краем. С нашей стороны можно было бы оставить временно в главных пунктах часть наших войск, впредь до полного водворения там порядка и спокойствия". (68, д. 6839, лл. 10-11).
4. КУЛЬДЖА ВЗЯТА. ЧТО ДАЛЬШЕ? Русский отряд практически без боя занял Кульджу 22 июня (!) 1871 г. Приблизительно те же, что и в рапорте аргументы повторил начальник Главного штаба и в докладной записке императору Александру II от 2 июля 1871 г., обосновывая необходимость временного занятия русскими войсками Илийского края. После занятия Кульджи и окончательного прояснения вопроса о тогдашней неспособности цинской армии организовать экспедицию в Северо-западные районы, план наступления на Урумчи в центр дунганского восстания был кардинально пересмотрен и отменен. В конце июня 1871 г. А. Г. Влангали отослал в Пекин подробный документ, в котором объяснялись причины военных действий русских войск в Илийском крае и существо дальнейших предложений русской стороны в отношении приграничных районов. В письме подчеркивалось, что, несмотря на наступательное движение русского отряда, увенчавшееся "полным и быстрым успехом", оно уже не могло иметь безусловной целью восстановление маньчжурской власти, которой, "к сожалению, не было никаких следов в этих местностях". В документе снова подчеркивался временный характер удержания Илийского края. А. М. Горчаков также писал, что присоединение Кульджинского округа к составу империи "следует признать самым невыгодным, но для нас важно, чтобы правитель соседней с нами страны дал нам такие материальные и нравственные гарантии, которые обеспечили бы спокойствие на нашей границе и способствовали свободному развитию нашей торговли". (68. Ф. ВУА, д. 6742, л. 3). Изложенные факты свидетельствуют о том, что русское правительство не планировало использовать Илийскую долину как "плацдарм" для дальнейшего наступления на Синьцзян или Монголию и, далее, на Пекин, как убеждали в том цинское правительство сторонники военного освобождения Или. Уж если о чем и "мечтали" порой в российских верхах, так это об Индии, но судьба Британской Индии отнюдь не волновала Цинские власти. Более того, пребывание русских войск в одном лишь даже Илийском крае рассматривалось как временное и вынужденное. Об этом свидетельствуют даже предпринятые администрацией в оккупированном районе меры, временный характер которых неоспорим. Имеется достаточное количество архивных материалов и специальная литература по истории пребывания русских войск в Илийском крае (227; 83; 356). Был предпринят ряд мер, направленных на восстановление хозяйства страны, поощрялось развитие внутренней и внешней торговли, значительно ослаб налоговый гнет по сравнению со временами Цинской власти. В самое скорое время после аннексии Илийского края цинское правительство, невзирая на полную потерю своих позиций в Джунгарии, поспешило потребовать от России возвращения Кульджинского района, настаивая на переговорах. Как мы знаем, русская сторона ничего не имела против возвращения Или и пошла навстречу предположению маньчжурского правительства. В начале мая 1872 г. в Сергиополе состоялись переговоры генерала Богуславского со вновь назначенным илийским цзянцзюнем Жун Цзюанем, которому и были предъявлены условия возврата Илийского края. Простые и немногочисленные, они отвечали интересам как обеих договаривающихся сторон, так и, в известной мере, населения Джунгарии: 1) Жун Цзюаня должна были "сопровождать достаточная вооруженная сила для вступления в фактическое обладание краем"; 2) он должен был привезти амнистию всем жителям, замешанным в дунганском восстании". (68, ф. ВУА, д. 6842, л. 14). Однако Жун Цзюань не был уполномочен соглашаться на выполнение этих условий. Его ответ состоял лишь из декларации того, что войска подойдут с течением времени, а население края "подчинится его власти, узнав об амнистии". На том переговоры и закончились. Обсуждение дальнейшей судьбы Илийского края было перенесено в Пекин, где цинское правительство продолжало настаивать на незамедлительной передаче ему района, обещая возместить русскому правительству стоимость трудов и убытков. (68, ф. 447, д. 9, л. 2). Тем временем отношения России с государством Якуб-бека отнюдь не улучшились. России была жизненно необходима гарантия спокойствия на центральноазиатских рубежах, что оставалось сомнительным, покуда Англия и Турция хотели видеть в государстве Йэттишаар лишь разменную монету в политической игре, направленной на ослабление политических противников. Якуб-бек продолжал захваты некоторых районов, уже вошедших в состав России и пытался использовать в этих целях кокандского хана Худояра (212. 67, ф. Гл. арх., 1-9, 1865-1878, оп. 8, д. 14, л. 47). Одновременно он продолжал развивать свои связи с мусульманским миром, послав своего эмиссара в Индию и Турцию. В 1873 г. турецкий султан присвоил Якуб-беку даже титул эмира, подчеркивая прочность контактов Турции с Восточным Туркестаном. Неудивительно, что все эти действия использовались в своих целях английскими политиками. В конце ноября 1873 г. в Йэттишааре состоялись несколько встреч Якуб-бека с упоминавшимся выше Т. Д. Форсайтом. По итогам этих встреч был заключен чрезвычайно выгодный для британского правительства англо-кашгарский договор. Торговля вряд ли была главной целью политики Англии в Восточном Туркестане. К. П. Кауфман метко заметил в своем письме Д. А. Милютину, что "англичане с Форсайтом во главе приложили необходимое старание, что "англичане с Форсайтом во главе приложили необходимое старание, чтобы усилить Якуб-бека и создать у нас под боком сколь возможно могущественное мусульманское государство. Этой цели они достигли на сей раз не только для расширения своей торговли... а для усложнения нам дела и положения нашего в Средней Азии". (Цит по 183, с. 447). Тем не менее, уже в 1875 г. Англия и Турция начинают заметно терять интерес к Йэттишаару, поняв призрачность своих расчетов в отношении Якуб-бека. Становится ясным, что относительно самостоятельная политика его государства не окупает затрачиваемых стараний. Наконец, сам кашгарский посланник во время своего визита в Константинополь удостоверился в том, что ни британское, ни турецкое правительство не намерены стать посредниками в китайско-кашгарских отношениях, и не могут обеспечить политической самостоятельности государства Йэттишаар. Таким образом, Россия и Китай, пожалуй, впервые за двухвековую историю своих отношений оказались, практически, на грани открытых крупномасштабных военных действий из-за территориального спора. Кризис в Илийском крае явился своего рода "накопителем" всех тогдашних сложностей и противоречий в отношениях между двумя государствами, и от его разрешения зависело будущее этих отношений.