Страница:
Джо загасил окурок в пепельнице. Его лицо помрачнело, проступили морщины на лбу, взгляд стал суровым и жестким.
– Жалкую деревяшку, цена которой пара шиллингов, сбывают за несколько фунтов, – продолжал он. – А спроси за нее настоящую цену, никто такую дешевку не купит. К тому же туристы обожают торговаться и считают, что им всегда удается перехитрить туземцев. Имей это в виду!
Я неопределенно хмыкнул.
– Ты мне открываешь глаза, теперь и мне понятно, что к чему.
– Не обольщайся. – Джо махнул рукой. – И не торопись после моих слов открывать туристическое агентство.
– Да где бы я, черт возьми, взял на это деньги!
– Деньги не главное. – Джо покачал головой. – Не в них дело.
– А в чем же?
– Вот в чем! – Он ткнул длинным указательным пальцем себе в голову. – Большинство кенийцев довольствуются ролью носильщиков, шоферов, приказчиков, официантов и рассыльных – лишь бы с голоду не помереть. Ума не хватает осознать всю безнадежность своего положения. Ведь лавочник еще не бизнесмен. Сам-то ты хоть это понимаешь?
Я пожал плечами.
– Чтобы стать гидом, тоже большого ума не надо.
Тут я покачал головой.
– Ничего ты, оказывается, еще не знаешь. В любом деле необходим опыт и мозги. Вообще-то, чтобы добиться успеха, прежде всего нужна сила воли и откровенная жестокость.
Я снова кивнул, про себя подумав, что мне следует отправиться на поиски немца. Вэнс Фридмен сидел в одиночестве в дальнем конце веранды и делал записи в дневнике.
Джо не умолкал. Сам он начал с должности младшего егеря в заповеднике. До недавних пор эта профессия была для черных недоступна. Проведя несколько лет на звериных тропах, он подал в отставку и сменил ремесло, стал сопровождающим туристских групп. Раньше и это занятие было исключительной монополией белых. Он выучился говорить на нескольких языках, включая французский, однако мудро решил не обнаруживать этого в присутствии Ивонн.
Он прекрасно выполнял свои обязанности, туристы требовали у агентства, чтобы к ним ставили именно его. На него был спрос, без дела он не сидел. Согласитесь, что в стране, где многие не имеют работы, это само по себе достижение: не он ищет работу, а работа ищет его. Во всех туристических конторах имеется его адрес и телефон. Не он им звонит, а они ему. Это и есть высший признак профессионализма.
– А почему ты ушел из егерей? – спросил я.
– Надоело выполнять чужие приказы, быть на побегушках. Попадаются такие горе-начальники – не могут кабана от собственного зада отличить!
Джо был гордым кенийцем. Без малого шесть футов роста, сухощавый, стройный. Костюм сафари от дорогого портного сидел на нем безупречно. Он держался внушительно, уверенно. Черным людям это редко удается, когда они заняты в туристической индустрии, где всем верховодят европейцы.
Проголодавшиеся туристы в предвкушении обеда потянулись к ресторану.
– Знаешь, чем я займусь, когда брошу нынешнее свое занятие? – спросил Джо. – Куплю себе парочку охотничьих ружей крупного калибра, скажем "винчестер-магнум". Таким можно уложить слона с первой попытки.
Я изобразил удивление.
– На кой черт?
– Стану охотником, – объяснил Джо. – В свое время я довольно метко стрелял.
– Но ведь охота запрещена, – напомнил я.
– Я тоже об этом слышал, – кивнул он. – Но ты бы изумился, узнав, что на самом деле творится. Гостящие в Кении знаменитости получают лицензию на кого вздумается.
До меня доходили такие слухи. Даже президент Всемирного фонда охраны животного мира, приехав к нам, якобы развлекался охотой на редких зверей.
– А сколько слоновой кости ежегодно вывозят из Кении! Я так смотрю на это: пока есть спрос, будет и предложение! А спрос не уменьшается. Китайские миллионеры из Гонконга не торгуясь берут львиные шкуры, слоновьи бивни и все остальное. И я бы не прочь поучаствовать в таком бизнесе – лишь бы писали без ошибок мое имя на чеках! Закажут рог носорога – я им отправлю всю тушу целиком. В этом деле долгие годы безраздельно господствовали белые, а едва кенийцы попробовали их потеснить, охоту объявили вне закона!
Самое удивительное заключалось в том, что Джо и не думал шутить. И кое в чем он был прав!
– Из меня выйдет выдающийся охотник. Кения таких еще не видывала!
– Ты хотел сказать: браконьер, – поправил я.
– Беспощадный истребитель крупной дичи. Дело не в названии, а в сути.
– Ах, Джо, – поспешил урезонить его я, – слишком уж ты разошелся. Не так-то легко обессмертить свое имя и войти в историю.
Он мрачно кивнул:
– Сам знаю.
Я допил свой стакан и поднялся.
– Только позвоню в Найроби и сразу вернусь.
Когда я подошел к стойке, фон Шелленберг расплачивался с портье за телефонный разговор.
– Звонил в свою контору, – объяснил он мне. – Необходимо постоянно быть в курсе всех дел.
– И мне тоже! – в тон ему воскликнул я.
Сначала я позвонил Асии. У нее для меня было лишь одно устное послание – от комиссара. Омари требовал, чтобы я немедленно связался с ним. Ни за что на свете, подумал я, набрал номер дактилоскопического отдела и подозвал Сэма.
– Наконец! Слава богу! – таковы были его первые слова.
– Что стряслось?
– Вчера мы весь день не занимали телефон, чтобы ты смог дозвониться.
– Мы?
Он пропустил мой вопрос мимо ушей.
– Откуда ты звонишь?
– Неважно. У тебя есть новости?
– Где ты находишься?
– Сначала ответь на мой вопрос!
Последовала тишина, Сэм собирался с мыслями.
– Плохи твои дела, старина. Целая куча неприятностей.
– Омари?
– Он и еще тысяча чертей. Откуда ты звонишь?
– Успокойся, Сэм. Что там у вас происходит?
В трубке послышался тяжелый вздох.
– Омари совсем взбесился, после того как ты исчез. Божится, что засадит тебя за решетку, едва ты объявишься.
– Ничего нового, – заметил я. – Ну а как с отпечатками пальцев?
– Я еще над ними работаю.
– Продолжай в том же духе, вечером позвоню.
– Погоди! – рассердился Сэм. – Что сказать Омари?
– Ничего.
– Я должен ему что-то сказать!
– Скажи, что я не звонил.
– Я не могу врать.
– Почему?
Сэм умолк, потом сказал грустно:
– Потому что я... законченный мерзавец.
– Знаю.
– Не могу ослушаться приказа. Твой звонок засекли, и Омари доложат, откуда ты звонил.
– Что-что?
– Да, – едва слышно произнес Сэм. – Не забывай, ведь у нас тут полиция. – И он повесил трубку.
Его слова отрезвили меня. Кто я такой, чтобы играть в прятки со всемогущими и всевидящими фараонами!
Заплатив за разговор, я вернулся на веранду к фон Шелленбергу и Джо. Втроем мы отправились в ресторан обедать.
Вэнса Фридмена что-то не было видно. Лео Папино сидел за столиком один, и мы подсели к нему. Он выглядел усталым, был бледен, все время отирал пот со лба.
– Вы здоровы? – спросил его Джо.
Он кивнул:
– Si. Слегка устал, жарко сегодня, si?
Однако, съев лишь несколько ложек супа, он извинился и пошел на веранду – отдохнуть, прежде чем мы снова отправимся в дорогу.
10
11
12
– Жалкую деревяшку, цена которой пара шиллингов, сбывают за несколько фунтов, – продолжал он. – А спроси за нее настоящую цену, никто такую дешевку не купит. К тому же туристы обожают торговаться и считают, что им всегда удается перехитрить туземцев. Имей это в виду!
Я неопределенно хмыкнул.
– Ты мне открываешь глаза, теперь и мне понятно, что к чему.
– Не обольщайся. – Джо махнул рукой. – И не торопись после моих слов открывать туристическое агентство.
– Да где бы я, черт возьми, взял на это деньги!
– Деньги не главное. – Джо покачал головой. – Не в них дело.
– А в чем же?
– Вот в чем! – Он ткнул длинным указательным пальцем себе в голову. – Большинство кенийцев довольствуются ролью носильщиков, шоферов, приказчиков, официантов и рассыльных – лишь бы с голоду не помереть. Ума не хватает осознать всю безнадежность своего положения. Ведь лавочник еще не бизнесмен. Сам-то ты хоть это понимаешь?
Я пожал плечами.
– Чтобы стать гидом, тоже большого ума не надо.
Тут я покачал головой.
– Ничего ты, оказывается, еще не знаешь. В любом деле необходим опыт и мозги. Вообще-то, чтобы добиться успеха, прежде всего нужна сила воли и откровенная жестокость.
Я снова кивнул, про себя подумав, что мне следует отправиться на поиски немца. Вэнс Фридмен сидел в одиночестве в дальнем конце веранды и делал записи в дневнике.
Джо не умолкал. Сам он начал с должности младшего егеря в заповеднике. До недавних пор эта профессия была для черных недоступна. Проведя несколько лет на звериных тропах, он подал в отставку и сменил ремесло, стал сопровождающим туристских групп. Раньше и это занятие было исключительной монополией белых. Он выучился говорить на нескольких языках, включая французский, однако мудро решил не обнаруживать этого в присутствии Ивонн.
Он прекрасно выполнял свои обязанности, туристы требовали у агентства, чтобы к ним ставили именно его. На него был спрос, без дела он не сидел. Согласитесь, что в стране, где многие не имеют работы, это само по себе достижение: не он ищет работу, а работа ищет его. Во всех туристических конторах имеется его адрес и телефон. Не он им звонит, а они ему. Это и есть высший признак профессионализма.
– А почему ты ушел из егерей? – спросил я.
– Надоело выполнять чужие приказы, быть на побегушках. Попадаются такие горе-начальники – не могут кабана от собственного зада отличить!
Джо был гордым кенийцем. Без малого шесть футов роста, сухощавый, стройный. Костюм сафари от дорогого портного сидел на нем безупречно. Он держался внушительно, уверенно. Черным людям это редко удается, когда они заняты в туристической индустрии, где всем верховодят европейцы.
Проголодавшиеся туристы в предвкушении обеда потянулись к ресторану.
– Знаешь, чем я займусь, когда брошу нынешнее свое занятие? – спросил Джо. – Куплю себе парочку охотничьих ружей крупного калибра, скажем "винчестер-магнум". Таким можно уложить слона с первой попытки.
Я изобразил удивление.
– На кой черт?
– Стану охотником, – объяснил Джо. – В свое время я довольно метко стрелял.
– Но ведь охота запрещена, – напомнил я.
– Я тоже об этом слышал, – кивнул он. – Но ты бы изумился, узнав, что на самом деле творится. Гостящие в Кении знаменитости получают лицензию на кого вздумается.
До меня доходили такие слухи. Даже президент Всемирного фонда охраны животного мира, приехав к нам, якобы развлекался охотой на редких зверей.
– А сколько слоновой кости ежегодно вывозят из Кении! Я так смотрю на это: пока есть спрос, будет и предложение! А спрос не уменьшается. Китайские миллионеры из Гонконга не торгуясь берут львиные шкуры, слоновьи бивни и все остальное. И я бы не прочь поучаствовать в таком бизнесе – лишь бы писали без ошибок мое имя на чеках! Закажут рог носорога – я им отправлю всю тушу целиком. В этом деле долгие годы безраздельно господствовали белые, а едва кенийцы попробовали их потеснить, охоту объявили вне закона!
Самое удивительное заключалось в том, что Джо и не думал шутить. И кое в чем он был прав!
– Из меня выйдет выдающийся охотник. Кения таких еще не видывала!
– Ты хотел сказать: браконьер, – поправил я.
– Беспощадный истребитель крупной дичи. Дело не в названии, а в сути.
– Ах, Джо, – поспешил урезонить его я, – слишком уж ты разошелся. Не так-то легко обессмертить свое имя и войти в историю.
Он мрачно кивнул:
– Сам знаю.
Я допил свой стакан и поднялся.
– Только позвоню в Найроби и сразу вернусь.
Когда я подошел к стойке, фон Шелленберг расплачивался с портье за телефонный разговор.
– Звонил в свою контору, – объяснил он мне. – Необходимо постоянно быть в курсе всех дел.
– И мне тоже! – в тон ему воскликнул я.
Сначала я позвонил Асии. У нее для меня было лишь одно устное послание – от комиссара. Омари требовал, чтобы я немедленно связался с ним. Ни за что на свете, подумал я, набрал номер дактилоскопического отдела и подозвал Сэма.
– Наконец! Слава богу! – таковы были его первые слова.
– Что стряслось?
– Вчера мы весь день не занимали телефон, чтобы ты смог дозвониться.
– Мы?
Он пропустил мой вопрос мимо ушей.
– Откуда ты звонишь?
– Неважно. У тебя есть новости?
– Где ты находишься?
– Сначала ответь на мой вопрос!
Последовала тишина, Сэм собирался с мыслями.
– Плохи твои дела, старина. Целая куча неприятностей.
– Омари?
– Он и еще тысяча чертей. Откуда ты звонишь?
– Успокойся, Сэм. Что там у вас происходит?
В трубке послышался тяжелый вздох.
– Омари совсем взбесился, после того как ты исчез. Божится, что засадит тебя за решетку, едва ты объявишься.
– Ничего нового, – заметил я. – Ну а как с отпечатками пальцев?
– Я еще над ними работаю.
– Продолжай в том же духе, вечером позвоню.
– Погоди! – рассердился Сэм. – Что сказать Омари?
– Ничего.
– Я должен ему что-то сказать!
– Скажи, что я не звонил.
– Я не могу врать.
– Почему?
Сэм умолк, потом сказал грустно:
– Потому что я... законченный мерзавец.
– Знаю.
– Не могу ослушаться приказа. Твой звонок засекли, и Омари доложат, откуда ты звонил.
– Что-что?
– Да, – едва слышно произнес Сэм. – Не забывай, ведь у нас тут полиция. – И он повесил трубку.
Его слова отрезвили меня. Кто я такой, чтобы играть в прятки со всемогущими и всевидящими фараонами!
Заплатив за разговор, я вернулся на веранду к фон Шелленбергу и Джо. Втроем мы отправились в ресторан обедать.
Вэнса Фридмена что-то не было видно. Лео Папино сидел за столиком один, и мы подсели к нему. Он выглядел усталым, был бледен, все время отирал пот со лба.
– Вы здоровы? – спросил его Джо.
Он кивнул:
– Si. Слегка устал, жарко сегодня, si?
Однако, съев лишь несколько ложек супа, он извинился и пошел на веранду – отдохнуть, прежде чем мы снова отправимся в дорогу.
10
После обеда все снова заняли места в автобусах, и "караван" покатил на восток вдоль границы с Танзанией. Следующий привал, если верить карте маршрута, в Леме Боти, там бьют ключи, а в болотах водятся гигантские крокодилы и гиппопотамы.
Жара постепенно спадала, подул свежий ветер. Из-под колес летела тонкая, будто просеянная, пыль и густыми тучами повисала над саванной. Мы ехали сквозь бурый кустарник, по обеим сторонам дороги полыхали огненные деревья, виднелись громадные муравейники. Из зверей попадались пока только жирафы и газели. Над серо-муаровой равниной кое-где возвышались пологие холмы и каменистые гряды.
Сидя у окна, я думал об американце. Вэнс Фридмен ехал на заднем сиденье, он морщил лоб, стараясь сквозь пыль разглядеть окрестности. Сидевший рядом с ним Лео Папино, как обычно, листал карманную Библию.
Госпожа Поссар дремала, прислонив голову к плечу мужа. Француз был одет специально для сафари, в мешковатый дорожный костюм. Глаза в сетке морщин уставились в пространство. Мне казалось, что я понимаю, почему у него всегда такой озабоченный вид: должно быть, постоянно думает о своем винокуренном заводе, как бы чего там не приключилось в его отсутствие! А ведь, по словам Ивонн, фирма закрылась на лето, большинство сотрудников в отпуске. Может, Поссар из тех людей, что никогда не знают покоя? Оттого, наверно, и разбогател?
Ивонн одолжила у Вэнса Фридмена разговорник суахили и теперь упражнялась в произношении. Выглядела она по-прежнему замечательно, была веселой, бодрой и оживленной и то и дело теребила меня, требуя произнести какую-нибудь фразу.
Она мешала сосредоточиться, а мне было над чем поломать голову. Ухабистый проселок все тянулся и тянулся, казалось, ему не будет конца. Проехав пятнадцать километров, мы пересекли реку Наманга и оказались на территории заповедника Сокото. Еще двадцать километров на север, и проселок делал петлю у подножия горы Аспен, чья вершина достигает пяти тысяч футов над уровнем моря. До охотничьей гостиницы "Баобаб" оставалось не менее восьмидесяти километров. Горы Ингито, окаймлявшие озеро Амбосели, убегали на север. Они служили границей между двумя заповедниками. Амбосели отделяла от Цаво равнина Куко – огромное, покрытое сухой травой пространство между величественным Килиманджаро и горами Чиулу.
Не стану пересказывать фон Шелленбергу мой разговор с Сэмом, думал я, немцу незачем это знать.
Когда до "Баобаба" оставалось километров десять, дорога разветвилась. До горячих ключей Леме Боти было всего пять километров на юг. Речушка, бравшая там свои истоки, причудливо извивалась среди болот и впадала в озеро Амбосели, огибая южную оконечность гряды Ингито. Со склонов Килиманджаро стекали еще два потока, пополнявшие запасы воды в Амбосели. Они каким-то чудом не пересыхали на поросшем акациями нагорье.
Наш "караван" повернул к Леме Боти. Пыли здесь было поменьше, зато нас нещадно трясло на камнях. Я открыл окно. На востоке, всего километрах в двадцати, параллельно дороге тянулся горный кряж Ингито, его скалистые вершины круто вздымались над плоской местностью. Растительность становилась все беднее, а на склонах среди гигантских валунов виднелись одиночные акации да колючий кустарник. На склонах ярко цвели "канделябры", их толстые, мясистые ветви держали высоко над собой гирлянды алых цветов. Все реже и реже попадались на глаза скрюченные баобабы.
Я все думал: Вэнс Фридмен, Питтсбург, Пенсильвания. Торговец подержанными машинами, который всюду побывал и все на свете видел...
Теперь впереди уже можно было разглядеть оазис Леме Боти, пышная тропическая зелень резко выделялась на фоне спекшихся окрестных равнин. Водяные персики, зонтичные акации, дикие финики и огненные деревья буйно разрослись, создавая сплошной ковер, тянущийся вплоть до южной оконечности гор Ингито.
Вскоре "караван" уже въезжал на асфальтированную стоянку среди огненных деревьев, в ста метрах от ключей, откуда в заросли тростника уводила узкая тропинка. Там, на краю пруда, имевшего форму полумесяца, был сооружен деревянный настил, с которого можно было очень близко и в полной безопасности разглядывать жутких обитателей болот.
Все без исключения туристы направились к пруду.
Я наконец принял решение – необходимо дозвониться комиссару!..
Жара постепенно спадала, подул свежий ветер. Из-под колес летела тонкая, будто просеянная, пыль и густыми тучами повисала над саванной. Мы ехали сквозь бурый кустарник, по обеим сторонам дороги полыхали огненные деревья, виднелись громадные муравейники. Из зверей попадались пока только жирафы и газели. Над серо-муаровой равниной кое-где возвышались пологие холмы и каменистые гряды.
Сидя у окна, я думал об американце. Вэнс Фридмен ехал на заднем сиденье, он морщил лоб, стараясь сквозь пыль разглядеть окрестности. Сидевший рядом с ним Лео Папино, как обычно, листал карманную Библию.
Госпожа Поссар дремала, прислонив голову к плечу мужа. Француз был одет специально для сафари, в мешковатый дорожный костюм. Глаза в сетке морщин уставились в пространство. Мне казалось, что я понимаю, почему у него всегда такой озабоченный вид: должно быть, постоянно думает о своем винокуренном заводе, как бы чего там не приключилось в его отсутствие! А ведь, по словам Ивонн, фирма закрылась на лето, большинство сотрудников в отпуске. Может, Поссар из тех людей, что никогда не знают покоя? Оттого, наверно, и разбогател?
Ивонн одолжила у Вэнса Фридмена разговорник суахили и теперь упражнялась в произношении. Выглядела она по-прежнему замечательно, была веселой, бодрой и оживленной и то и дело теребила меня, требуя произнести какую-нибудь фразу.
Она мешала сосредоточиться, а мне было над чем поломать голову. Ухабистый проселок все тянулся и тянулся, казалось, ему не будет конца. Проехав пятнадцать километров, мы пересекли реку Наманга и оказались на территории заповедника Сокото. Еще двадцать километров на север, и проселок делал петлю у подножия горы Аспен, чья вершина достигает пяти тысяч футов над уровнем моря. До охотничьей гостиницы "Баобаб" оставалось не менее восьмидесяти километров. Горы Ингито, окаймлявшие озеро Амбосели, убегали на север. Они служили границей между двумя заповедниками. Амбосели отделяла от Цаво равнина Куко – огромное, покрытое сухой травой пространство между величественным Килиманджаро и горами Чиулу.
Не стану пересказывать фон Шелленбергу мой разговор с Сэмом, думал я, немцу незачем это знать.
Когда до "Баобаба" оставалось километров десять, дорога разветвилась. До горячих ключей Леме Боти было всего пять километров на юг. Речушка, бравшая там свои истоки, причудливо извивалась среди болот и впадала в озеро Амбосели, огибая южную оконечность гряды Ингито. Со склонов Килиманджаро стекали еще два потока, пополнявшие запасы воды в Амбосели. Они каким-то чудом не пересыхали на поросшем акациями нагорье.
Наш "караван" повернул к Леме Боти. Пыли здесь было поменьше, зато нас нещадно трясло на камнях. Я открыл окно. На востоке, всего километрах в двадцати, параллельно дороге тянулся горный кряж Ингито, его скалистые вершины круто вздымались над плоской местностью. Растительность становилась все беднее, а на склонах среди гигантских валунов виднелись одиночные акации да колючий кустарник. На склонах ярко цвели "канделябры", их толстые, мясистые ветви держали высоко над собой гирлянды алых цветов. Все реже и реже попадались на глаза скрюченные баобабы.
Я все думал: Вэнс Фридмен, Питтсбург, Пенсильвания. Торговец подержанными машинами, который всюду побывал и все на свете видел...
Теперь впереди уже можно было разглядеть оазис Леме Боти, пышная тропическая зелень резко выделялась на фоне спекшихся окрестных равнин. Водяные персики, зонтичные акации, дикие финики и огненные деревья буйно разрослись, создавая сплошной ковер, тянущийся вплоть до южной оконечности гор Ингито.
Вскоре "караван" уже въезжал на асфальтированную стоянку среди огненных деревьев, в ста метрах от ключей, откуда в заросли тростника уводила узкая тропинка. Там, на краю пруда, имевшего форму полумесяца, был сооружен деревянный настил, с которого можно было очень близко и в полной безопасности разглядывать жутких обитателей болот.
Все без исключения туристы направились к пруду.
Я наконец принял решение – необходимо дозвониться комиссару!..
11
В охотничью гостиницу "Баобаб" мы прибыли ровно в шесть.
Автобусы неожиданно выскочили из пылевой завесы на асфальтированную подъездную аллею. Вдоль нее в деревянные кадки и стальные бочки были высажены бугенвилеи, вьюнковые растения. Цепляясь за выступы в скалах, они упрямо карабкались вверх. Площадка для стоянки машин была размечена кустами роз. Все это возникало перед взорами туристов внезапно, едва автобусы сворачивали на асфальт, и производило сильное впечатление. "Баобаб" манил искрящимся великолепием, как факел в ночи, как колодец в пустыне. Подлинный оазис цивилизации среди дикой необузданной природы.
Ошеломляющий эффект, впрочем, был недолог. Он исчезал от вида множества автомашин на стоянке. Мы ступили на землю, разминая затекшие ноги, и потянулись вслед за Джо в вестибюль, чтобы взять у портье ключи от номеров. Омари наверняка уже не на работе, звонок к нему придется отложить до утра.
"Баобаб" был построен на горе Мешананаи, на высоте трех тысяч метров над уровнем моря. Отсюда вся долина Олоболоди как на ладони. Фундамент находился в самой сердцевине горы, и потому ее склоны частично образовывали стены "Баобаба". Из восьмидесяти комнат примерно половина выходила окнами на крутой обрыв; с противоположной стороны виднелась подъездная дорога, петляющая по пологому северному склону. Со стороны обрыва было устроено искусственное озеро и разбросана каменная соль, и сюда на водопой приходили различные животные: слоны, зебры, буффало, газели. Ночью включали прожекторы, так что туристы, сидя на длинной веранде, могли вдоволь налюбоваться зверьем.
Позади здания, в стороне от автомобильной стоянки, в твердой горной породе был выдолблен круглый плавательный бассейн. Выше него лепились по склону домики главного егеря заповедника и управляющего "Баобабом". Дизельный движок питал гостиницу электричеством, но его стук не мешал туристам, так как стоял он на достаточном расстоянии от основного корпуса.
Моя комната снова соседствовала с номером фон Шелленберга. Мы приняли душ, переоделись, спустились в ресторан и отыскали в углу стол, накрытый на двоих. Ели молча, лишь к концу ужина фон Шелленберг заговорил об американце.
– Я ему не доверяю, – сказал я.
Оказалось, что и немцу он внушает опасения. Затем снова наступило молчание. Поужинав, мы поднялись к себе. Фон Шелленберг хотел остаться один, чтобы поработать, и просил его не беспокоить. Я счел своим долгом заметить, что, отсылая меня, он подвергает себя риску, однако в ответ фон Шелленберг только махнул рукой и усмехнулся.
– Я буду осторожен, – обещал он.
– Запритесь, – посоветовал я, – и никому, кроме меня, не отпирайте.
Но и этого мне показалось мало. Я сходил к себе и принес "стар".
– Вы как будто умеете обращаться с оружием?
– Да не нужно ничего, – передернул плечами фон Шелленберг.
– Пусть все-таки лежит на столе – на всякий случай.
Я спустился в вестибюль и позвонил Сэму. Он сказал, что рад слышать мой голос, однако просил быть покороче, так как они с женой только что сели за ужин.
Я дал ему поручение и повесил трубку, лишив его возможности задать дополнительные вопросы. Им потребуется по меньшей мере двадцать четыре часа, чтобы установить, откуда я звонил. К тому времени мы уже будем катить по заповеднику Цаво в сторону Момбасы.
Из разговора с дежурным портье выяснилось, что наутро сюда прибудет самолет с припасами, но, к сожалению, все четыре места на обратный путь до Найроби уже забронированы.
– Не захватит ли экипаж посылку? – спросил я.
– Если только она не очень громоздкая.
Я заверил портье, что она будет крохотной, и отправился в бар. Вэнса Фридмена там не оказалось, а жаль: найди я его, все бы упростилось.
С кружкой пива в руке я вышел на террасу. В вечернее время равнина Олоболоди представляет собой захватывающее зрелище. Меньше чем в ста метрах от основания отвесной скалы я насчитал шесть слонов. Они пили воду вместе с кабанами, тут же паслись импалы и несколько антилоп. Мощные лучи установленных под верандой прожекторов заливали ярким светом площадку с озерком и каменной солью. Животные помельче робко прятались в тени, отбрасываемой крупными обитателями саванны. Искусственное освещение разгоняло тьму лишь до ближайших баобабов и акаций, а дальше до самого горизонта чернела ночь. На небе, подобно бриллиантовой россыпи, сверкали звезды, и потому на юго-востоке можно было различить очертания гор Ингито, темневших на фоне звездного небосклона.
Перед моим взором развертывался спектакль, поставленный самой природой. Сценой была освещенная площадка, актерами – звери. Саванна многие века хранила на своих страницах текст вечной пьесы. Впрочем, какой же театр с этим сравнится: тут все подлинное, неподдельное!
– Поразительно, верно? – воскликнул кто-то за моей спиной с типично английским выговором.
Я оглянулся – невысокий, коренастый европеец. Увлекшись фантастическим зрелищем, я и не заметил, как он подошел.
– Хэлло, – сказал я, меря его взглядом.
Раньше я не видел его – ни среди туристов, ни среди служащих "Баобаба".
– Брайан Хеллер. – Белый протянул мне загрубелую руку. – Можете называть меня просто Брайан.
Мы обменялись рукопожатием, и я представился:
– Канджа.
Ему было под шестьдесят, лицо в сетке морщин, голова седая. Глаза глубоко посажены и сощурены; лицо и руки покрыты ровным загаром.
– Вы правы, – произнес Брайан Хеллер, предупреждая мои вопросы. – Я не турист, а профессиональный охотник. В настоящее время служу егерем в заповеднике Олоболоди и живу вон в том домике на склоне горы.
– Так я и думал!
В грубых, цвета хаки шортах и серой рубашке с короткими рукавами Брайан Хеллер имел весьма бравый вид. Настоящий следопыт, подлинный часовой саванны.
– Это делает честь вашей проницательности, – улыбнулся он. – Можно вас угостить?
– Спасибо, я только что выпил пива.
– Вы не проводник? – спросил он.
– Фотограф, – ответил я.
– Из какой газеты?
– Свободный художник, сам себе хозяин.
– Непростое дело. У нас тут много бывает вашего брата. А вы впервые?
Я кивнул.
– Где же, дружище, вся ваша техника? За дело, такая ночь не повторится.
Я покачал головой.
– На сегодня хватит, надо передохнуть.
Он понимающе кивнул.
– Я в эту землю влюблен. Знаете, сколько лет я здесь? Тридцать! Работал в заповедниках по всей Восточной Африке. Марсабит, Мэрчисонские водопады, Серенгети – повсюду! Нет хищника, с которым бы я не сходился один на один. Вот, взгляните. – Он показал мне длинный шрам на волосатом предплечье. – Отметина леопарда. Кто-то из крестьян угодил в него из лука стрелой, но не добил, и зверь долго наводил ужас на всю округу. – Он задрал рубашку, обнажив спину. – А это львица. Тот же случай – в нее стрелял браконьер.
Я с интересом кивнул, и он продолжал:
– Это произошло в Амбосели...
Одна невероятная история следовала за другой. Лишь один раз он прервался, чтобы заказать еще пива. Удивительные приключения в глухих углах, почти от каждого из которых на его дубленой коже сохранилась зарубка. Поначалу он меня заворожил, но постепенно истории стали приедаться, так оно обычно и бывает.
Меня спасла Ивонн. Уже с полчаса я слушал Брайана, когда она выпорхнула на террасу. Многие туристы, отужинав, пили теперь здесь кофе, наслаждаясь звериным спектаклем и вечерней прохладой. Джо не было рядом с Ивонн – я не преминул отметить про себя это обстоятельство.
Я познакомил Ивонн с Брайаном, и тот рассыпался в старомодных любезностях, а затем предложил угостить ее. Официант принес напитки, и Брайан рассказал очередную историю, от которой у Ивонн побежали мурашки по коже. Тем временем слонов у соляных камней сменили буффало, носорог и семейство диких кабанов. На террасе защелкали камеры со вспышками.
Брайан сообщил нам, что он старый холостяк, любил всегда только свою работу и не испытывал потребности в семейных узах. Саванна не пилит его, не бранится, ни на что не жалуется. Он уверял, что именно здесь познал истинное счастье. Однако за бравадой егеря явственно сквозило одиночество – так на сырой глине видны слоновьи следы. Вот отчего он приходил каждый вечер в бар, знакомился со случайными людьми. Животные – благодарные слушатели, но в отличие от людей они никогда не научатся отвечать.
Наконец Брайан выдохся, утомленный собственным монологом. Он слегка захмелел и, пожелав нам доброй ночи, пригласил назавтра совершить с ним объезд долины Олоболоди. Затем нетвердым шагом поплелся в свою отшельническую обитель на каменистом склоне.
– Славный человек, – сказала Ивонн, провожая его взглядом.
Я согласно кивнул и спросил:
– А где Джо?
Она вскинула глаза.
– Почему вы меня об этом спрашиваете?
– Мне казалось, что вчера вечером вы подружились.
Она передернула плечами.
– Вчера ничего не было, а сегодня он уже нашел кого-то еще.
Таков наш Джо, подумал я. Не из тех, кто готов терпеливо ждать, пока все само собой сладится. Я снова заказал пива, а для Ивонн – джин с тоником.
Туристы один за другим вставали с кресел и отправлялись на покой. Взошла луна, огромный яркий диск, – такая же, как и в прошлую ночь: она затопила долину холодным белым светом. В охотничьей гостинице было заведено в лунные ночи выключать освещение на террасе, так чтобы туристы могли погрузиться в романтическое очарование тропической ночи. Инстинктивно все понизили голос, перешли на шепот, прислушиваясь к хрюканью диких кабанов и всплеску мутноватой воды под копытами буффало.
Мы с Ивонн сели в кресла. Терраса почти опустела, лишь несколько пар – рука в руке, плечо к плечу – продолжали сидеть словно в оцепенении. Я тоже чувствовал на себе завораживающее действие лунного света, который словно бы умиротворял душу.
Первые два дня меня слишком одолевали заботы, чтобы я мог по достоинству оценить прелести француженки. Теперь же, когда мы оказались наедине, под этой луной, все мои заботы вдруг отдалились, исчезли.
Она спросила, женат ли я.
– Нет пока.
– И я не замужем.
– Знаю.
– Чем вы все-таки занимаетесь? – спросила Ивонн.
– Я телохранитель! – выпалил я, скорее всего находясь под действием лунного дурмана.
Она тряхнула головой и засмеялась:
– Охрана гостиницы, не так ли?
Я тоже рассмеялся и вспомнил, как искрилась ее кожа от воды.
– Что же у вас за профессия все-таки? – повторила Ивонн. – Только без вранья!
С какой стати я должен говорить ей правду?
– Я же сказал, телохранитель. Сопровождаю тех, кто боится ходить или ездить в одиночку. В данный момент на моем попечении довольно важный господин.
– Тот бизнесмен?
Я кивнул.
– Наверно, трудно поверить, что такой гигант боится незнакомцев, налетчиков и убийц?
– Ну что вы, их все боятся! – воскликнула она.
Мы говорили чуть ли не шепотом, чтобы не мешать романтическим парочкам вокруг нас. Мне хотелось узнать побольше как о самой Ивонн, так и услышать ее мнение о некоторых наших попутчиках. Мы проболтали до глубокой ночи.
Несмотря на сногсшибательную внешность, Ивонн, как выяснилось, страдала от одиночества. На родине у нее почти не было друзей, а родители вечно ссорились и почти не уделяли внимания дочери. Она с ранних лет привыкла быть одна, но временами одиночество ее пугало.
Я сказал, что, пока она со мной, ей бояться нечего.
– У вас есть оружие?
Я кивнул. По себе знаю, что одиночество скверная штука. Меня оно тоже пугает, сказал я ей.
Ивонн собиралась допить джин и уйти к себе, но теперь, видно, передумала. Придвинулась поближе, и я сжал ее ладонь в своей. Мы молчали, вслушиваясь в звучание ночи. Квакали лягушки, трещали цикады; с бескрайней долины, лежавшей у наших ног, долетел крик какой-то ночной птицы или отдаленный хохот мародерствующих гиен.
В тот вечер мы ушли с террасы последними. Я повел Ивонн к себе. У ее родителей был номер люкс этажом выше.
Автобусы неожиданно выскочили из пылевой завесы на асфальтированную подъездную аллею. Вдоль нее в деревянные кадки и стальные бочки были высажены бугенвилеи, вьюнковые растения. Цепляясь за выступы в скалах, они упрямо карабкались вверх. Площадка для стоянки машин была размечена кустами роз. Все это возникало перед взорами туристов внезапно, едва автобусы сворачивали на асфальт, и производило сильное впечатление. "Баобаб" манил искрящимся великолепием, как факел в ночи, как колодец в пустыне. Подлинный оазис цивилизации среди дикой необузданной природы.
Ошеломляющий эффект, впрочем, был недолог. Он исчезал от вида множества автомашин на стоянке. Мы ступили на землю, разминая затекшие ноги, и потянулись вслед за Джо в вестибюль, чтобы взять у портье ключи от номеров. Омари наверняка уже не на работе, звонок к нему придется отложить до утра.
"Баобаб" был построен на горе Мешананаи, на высоте трех тысяч метров над уровнем моря. Отсюда вся долина Олоболоди как на ладони. Фундамент находился в самой сердцевине горы, и потому ее склоны частично образовывали стены "Баобаба". Из восьмидесяти комнат примерно половина выходила окнами на крутой обрыв; с противоположной стороны виднелась подъездная дорога, петляющая по пологому северному склону. Со стороны обрыва было устроено искусственное озеро и разбросана каменная соль, и сюда на водопой приходили различные животные: слоны, зебры, буффало, газели. Ночью включали прожекторы, так что туристы, сидя на длинной веранде, могли вдоволь налюбоваться зверьем.
Позади здания, в стороне от автомобильной стоянки, в твердой горной породе был выдолблен круглый плавательный бассейн. Выше него лепились по склону домики главного егеря заповедника и управляющего "Баобабом". Дизельный движок питал гостиницу электричеством, но его стук не мешал туристам, так как стоял он на достаточном расстоянии от основного корпуса.
Моя комната снова соседствовала с номером фон Шелленберга. Мы приняли душ, переоделись, спустились в ресторан и отыскали в углу стол, накрытый на двоих. Ели молча, лишь к концу ужина фон Шелленберг заговорил об американце.
– Я ему не доверяю, – сказал я.
Оказалось, что и немцу он внушает опасения. Затем снова наступило молчание. Поужинав, мы поднялись к себе. Фон Шелленберг хотел остаться один, чтобы поработать, и просил его не беспокоить. Я счел своим долгом заметить, что, отсылая меня, он подвергает себя риску, однако в ответ фон Шелленберг только махнул рукой и усмехнулся.
– Я буду осторожен, – обещал он.
– Запритесь, – посоветовал я, – и никому, кроме меня, не отпирайте.
Но и этого мне показалось мало. Я сходил к себе и принес "стар".
– Вы как будто умеете обращаться с оружием?
– Да не нужно ничего, – передернул плечами фон Шелленберг.
– Пусть все-таки лежит на столе – на всякий случай.
Я спустился в вестибюль и позвонил Сэму. Он сказал, что рад слышать мой голос, однако просил быть покороче, так как они с женой только что сели за ужин.
Я дал ему поручение и повесил трубку, лишив его возможности задать дополнительные вопросы. Им потребуется по меньшей мере двадцать четыре часа, чтобы установить, откуда я звонил. К тому времени мы уже будем катить по заповеднику Цаво в сторону Момбасы.
Из разговора с дежурным портье выяснилось, что наутро сюда прибудет самолет с припасами, но, к сожалению, все четыре места на обратный путь до Найроби уже забронированы.
– Не захватит ли экипаж посылку? – спросил я.
– Если только она не очень громоздкая.
Я заверил портье, что она будет крохотной, и отправился в бар. Вэнса Фридмена там не оказалось, а жаль: найди я его, все бы упростилось.
С кружкой пива в руке я вышел на террасу. В вечернее время равнина Олоболоди представляет собой захватывающее зрелище. Меньше чем в ста метрах от основания отвесной скалы я насчитал шесть слонов. Они пили воду вместе с кабанами, тут же паслись импалы и несколько антилоп. Мощные лучи установленных под верандой прожекторов заливали ярким светом площадку с озерком и каменной солью. Животные помельче робко прятались в тени, отбрасываемой крупными обитателями саванны. Искусственное освещение разгоняло тьму лишь до ближайших баобабов и акаций, а дальше до самого горизонта чернела ночь. На небе, подобно бриллиантовой россыпи, сверкали звезды, и потому на юго-востоке можно было различить очертания гор Ингито, темневших на фоне звездного небосклона.
Перед моим взором развертывался спектакль, поставленный самой природой. Сценой была освещенная площадка, актерами – звери. Саванна многие века хранила на своих страницах текст вечной пьесы. Впрочем, какой же театр с этим сравнится: тут все подлинное, неподдельное!
– Поразительно, верно? – воскликнул кто-то за моей спиной с типично английским выговором.
Я оглянулся – невысокий, коренастый европеец. Увлекшись фантастическим зрелищем, я и не заметил, как он подошел.
– Хэлло, – сказал я, меря его взглядом.
Раньше я не видел его – ни среди туристов, ни среди служащих "Баобаба".
– Брайан Хеллер. – Белый протянул мне загрубелую руку. – Можете называть меня просто Брайан.
Мы обменялись рукопожатием, и я представился:
– Канджа.
Ему было под шестьдесят, лицо в сетке морщин, голова седая. Глаза глубоко посажены и сощурены; лицо и руки покрыты ровным загаром.
– Вы правы, – произнес Брайан Хеллер, предупреждая мои вопросы. – Я не турист, а профессиональный охотник. В настоящее время служу егерем в заповеднике Олоболоди и живу вон в том домике на склоне горы.
– Так я и думал!
В грубых, цвета хаки шортах и серой рубашке с короткими рукавами Брайан Хеллер имел весьма бравый вид. Настоящий следопыт, подлинный часовой саванны.
– Это делает честь вашей проницательности, – улыбнулся он. – Можно вас угостить?
– Спасибо, я только что выпил пива.
– Вы не проводник? – спросил он.
– Фотограф, – ответил я.
– Из какой газеты?
– Свободный художник, сам себе хозяин.
– Непростое дело. У нас тут много бывает вашего брата. А вы впервые?
Я кивнул.
– Где же, дружище, вся ваша техника? За дело, такая ночь не повторится.
Я покачал головой.
– На сегодня хватит, надо передохнуть.
Он понимающе кивнул.
– Я в эту землю влюблен. Знаете, сколько лет я здесь? Тридцать! Работал в заповедниках по всей Восточной Африке. Марсабит, Мэрчисонские водопады, Серенгети – повсюду! Нет хищника, с которым бы я не сходился один на один. Вот, взгляните. – Он показал мне длинный шрам на волосатом предплечье. – Отметина леопарда. Кто-то из крестьян угодил в него из лука стрелой, но не добил, и зверь долго наводил ужас на всю округу. – Он задрал рубашку, обнажив спину. – А это львица. Тот же случай – в нее стрелял браконьер.
Я с интересом кивнул, и он продолжал:
– Это произошло в Амбосели...
Одна невероятная история следовала за другой. Лишь один раз он прервался, чтобы заказать еще пива. Удивительные приключения в глухих углах, почти от каждого из которых на его дубленой коже сохранилась зарубка. Поначалу он меня заворожил, но постепенно истории стали приедаться, так оно обычно и бывает.
Меня спасла Ивонн. Уже с полчаса я слушал Брайана, когда она выпорхнула на террасу. Многие туристы, отужинав, пили теперь здесь кофе, наслаждаясь звериным спектаклем и вечерней прохладой. Джо не было рядом с Ивонн – я не преминул отметить про себя это обстоятельство.
Я познакомил Ивонн с Брайаном, и тот рассыпался в старомодных любезностях, а затем предложил угостить ее. Официант принес напитки, и Брайан рассказал очередную историю, от которой у Ивонн побежали мурашки по коже. Тем временем слонов у соляных камней сменили буффало, носорог и семейство диких кабанов. На террасе защелкали камеры со вспышками.
Брайан сообщил нам, что он старый холостяк, любил всегда только свою работу и не испытывал потребности в семейных узах. Саванна не пилит его, не бранится, ни на что не жалуется. Он уверял, что именно здесь познал истинное счастье. Однако за бравадой егеря явственно сквозило одиночество – так на сырой глине видны слоновьи следы. Вот отчего он приходил каждый вечер в бар, знакомился со случайными людьми. Животные – благодарные слушатели, но в отличие от людей они никогда не научатся отвечать.
Наконец Брайан выдохся, утомленный собственным монологом. Он слегка захмелел и, пожелав нам доброй ночи, пригласил назавтра совершить с ним объезд долины Олоболоди. Затем нетвердым шагом поплелся в свою отшельническую обитель на каменистом склоне.
– Славный человек, – сказала Ивонн, провожая его взглядом.
Я согласно кивнул и спросил:
– А где Джо?
Она вскинула глаза.
– Почему вы меня об этом спрашиваете?
– Мне казалось, что вчера вечером вы подружились.
Она передернула плечами.
– Вчера ничего не было, а сегодня он уже нашел кого-то еще.
Таков наш Джо, подумал я. Не из тех, кто готов терпеливо ждать, пока все само собой сладится. Я снова заказал пива, а для Ивонн – джин с тоником.
Туристы один за другим вставали с кресел и отправлялись на покой. Взошла луна, огромный яркий диск, – такая же, как и в прошлую ночь: она затопила долину холодным белым светом. В охотничьей гостинице было заведено в лунные ночи выключать освещение на террасе, так чтобы туристы могли погрузиться в романтическое очарование тропической ночи. Инстинктивно все понизили голос, перешли на шепот, прислушиваясь к хрюканью диких кабанов и всплеску мутноватой воды под копытами буффало.
Мы с Ивонн сели в кресла. Терраса почти опустела, лишь несколько пар – рука в руке, плечо к плечу – продолжали сидеть словно в оцепенении. Я тоже чувствовал на себе завораживающее действие лунного света, который словно бы умиротворял душу.
Первые два дня меня слишком одолевали заботы, чтобы я мог по достоинству оценить прелести француженки. Теперь же, когда мы оказались наедине, под этой луной, все мои заботы вдруг отдалились, исчезли.
Она спросила, женат ли я.
– Нет пока.
– И я не замужем.
– Знаю.
– Чем вы все-таки занимаетесь? – спросила Ивонн.
– Я телохранитель! – выпалил я, скорее всего находясь под действием лунного дурмана.
Она тряхнула головой и засмеялась:
– Охрана гостиницы, не так ли?
Я тоже рассмеялся и вспомнил, как искрилась ее кожа от воды.
– Что же у вас за профессия все-таки? – повторила Ивонн. – Только без вранья!
С какой стати я должен говорить ей правду?
– Я же сказал, телохранитель. Сопровождаю тех, кто боится ходить или ездить в одиночку. В данный момент на моем попечении довольно важный господин.
– Тот бизнесмен?
Я кивнул.
– Наверно, трудно поверить, что такой гигант боится незнакомцев, налетчиков и убийц?
– Ну что вы, их все боятся! – воскликнула она.
Мы говорили чуть ли не шепотом, чтобы не мешать романтическим парочкам вокруг нас. Мне хотелось узнать побольше как о самой Ивонн, так и услышать ее мнение о некоторых наших попутчиках. Мы проболтали до глубокой ночи.
Несмотря на сногсшибательную внешность, Ивонн, как выяснилось, страдала от одиночества. На родине у нее почти не было друзей, а родители вечно ссорились и почти не уделяли внимания дочери. Она с ранних лет привыкла быть одна, но временами одиночество ее пугало.
Я сказал, что, пока она со мной, ей бояться нечего.
– У вас есть оружие?
Я кивнул. По себе знаю, что одиночество скверная штука. Меня оно тоже пугает, сказал я ей.
Ивонн собиралась допить джин и уйти к себе, но теперь, видно, передумала. Придвинулась поближе, и я сжал ее ладонь в своей. Мы молчали, вслушиваясь в звучание ночи. Квакали лягушки, трещали цикады; с бескрайней долины, лежавшей у наших ног, долетел крик какой-то ночной птицы или отдаленный хохот мародерствующих гиен.
В тот вечер мы ушли с террасы последними. Я повел Ивонн к себе. У ее родителей был номер люкс этажом выше.
12
На следующий день за завтраком фон Шелленберг сообщил, что не может пока отправиться ни на одну из намеченных экскурсий по заповеднику. До обеда ему должны позвонить по очень важному делу.
– Не исключено, что мне придется вернуться в Найроби, – сказал он.
Мы сидели за столом вместе с Поссарами. Остальные наши знакомцы еще не спустились. Ивонн ушла к себе только на рассвете, и я не выспался.
Джо появился в дверях под руку с высокой и худой дамой. У нее были огненно-рыжие волосы и белое, как бумага, лицо. Они отыскали столик на двоих в некотором отдалении от нас. Ивонн, скользнув по ним взглядом, подмигнула мне.
Я любовался ее улыбкой и думал о том, что мне незачем спешить в Найроби. Решено, останусь с ней, что бы ни надумал мой немец!
Вэнс Фридмен, стремительно войдя в ресторан, сообщил, что Лео Папино совсем расклеился и решил полежать, так что на утреннюю экскурсию он не едет.
– Что с ним? – спросила Ивонн.
– Жар, – ответил Фридмен. – Говорят, едва не умер ночью. Я, как мог, утешил его. Я ведь и по-итальянски могу, росо-росо. – Американец хохотнул. – Ничего, поправится. Такие коротышки здоровее нас с вами.
Подозвав официанта, он велел отнести пастору завтрак.
– Не исключено, что мне придется вернуться в Найроби, – сказал он.
Мы сидели за столом вместе с Поссарами. Остальные наши знакомцы еще не спустились. Ивонн ушла к себе только на рассвете, и я не выспался.
Джо появился в дверях под руку с высокой и худой дамой. У нее были огненно-рыжие волосы и белое, как бумага, лицо. Они отыскали столик на двоих в некотором отдалении от нас. Ивонн, скользнув по ним взглядом, подмигнула мне.
Я любовался ее улыбкой и думал о том, что мне незачем спешить в Найроби. Решено, останусь с ней, что бы ни надумал мой немец!
Вэнс Фридмен, стремительно войдя в ресторан, сообщил, что Лео Папино совсем расклеился и решил полежать, так что на утреннюю экскурсию он не едет.
– Что с ним? – спросила Ивонн.
– Жар, – ответил Фридмен. – Говорят, едва не умер ночью. Я, как мог, утешил его. Я ведь и по-итальянски могу, росо-росо. – Американец хохотнул. – Ничего, поправится. Такие коротышки здоровее нас с вами.
Подозвав официанта, он велел отнести пастору завтрак.