Поэт его не видит. И интересно, что мог увидеть Блок? Разграбление и разорение домашнего очага – Шахматово. Сожженную библиотеку. «Сейчас от этих родных мест, где я провел лучшие времена жизни, ничего не осталось. Может быть, только старые липы шумят, если и с них не содрали кожу». Последнее страшно: содрана кожа у живого существа…
А вот и знаменитый «прогерманизм», якобы присущий Ленину, вызывающий недоумение.
Любовь к «фатерланду», скажем, у немецких евреев была в крови (что не спасло их от газовых камер), и не только у немецких евреев: «И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме, и Гёте, свищущий на вьющейся тропе..,» или стихотворение Осипа Мандельштама «К немецкой речи». Или даже стихи Марины Цветаевой о Первой Мировой войне: «Ты (Германия) миру отдана на травлю, И счета нет твоим врагам…» и далее – «Германия – мое безумие, Германия – моя любовь…». Кажется, что ей прогерманизм не ставится в вину.
Одна из самых националистических народных песен Германии «Песнь немецкого солдата в Эльзасе» была написана выдающимся немецким писателем и некрещеным евреем Бертольдом Ауэрбахом:
«В Эльзасе, там за Рейном,
Живет мой брат родной…
И страх мне грудь сжимает:
Мой брат меня не знает,
Он стал уж мне чужой.
Мой бедный, добрый братец,
Иль ты французом стал?
Ты им был завоеван,
В его мундир закован…
А сердце сам отдал?»
Удивительно другое – французы, потеряв Эльзас-Лотарингию, создали песню абсолютно-зеркального содержания. И будущий «немецкий шпион из пломбированного вагона» с наслаждением пел песню-реванш:
«Vous avez pris Г Alsace et la Lorraine, Mais malgre vous nous rcsterons francais;
Vous avez pu germaniser nos plaines,
Mais notre coeur- vous ne Taurez jamais!»
Перевод: «Вы взяли Эльзас и Лотарингию, но вопреки вам мы останемся французами; вы могли онемечить наши поля, но наше сердце – вы никогда не будете его иметь!»
Комментарий Крупской: «Надо было слушать, как победно звучали в его (Ленина) устах слова песни: «Mais notre coeur-vous ne l'aurez jamais!»30.
И моя реплика: Ай-да пораженец!, ай да германофил! Старый большевик Н. Осинский – (настоящая фамилия Оболенский Валериан Валерианович, (1887-1938). Не одни евреи были в окружении Ленина – вот и аристократическая фамилия..,) но профессии – экономист, литературный критик; впоследствии один из лидеров правой оппозиции.
О его эстетическом вкусе говорит то, что к негодованию Владимира Маяковского, Оболенский хвалил творчество Анны Ахматовой в 1923 году. Вот описанный им образ вождя: «Голова его, гладкая, словно полированная, сидит на крепком туловище, одетом в темный, непритязательный костюм. Рыжеватые, отнюдь не гладкие усы и борода, лицо с резкими чертами и блещущие от времени до времени небольшие глаза создают какое-то противоречие к остальному и невольно наворачивается сравнение – отполированный, блестящий снаряд, начиненный взрывчатым веществом колоссальной силы». Далее идет чрезвычайно смелое рассуждение о двуликости Вождя. Не в смысле «двуликого Януса», а в глубинном противоречии личности: «С одной стороны – человек настолько «будничной» и «нормальной» внешности, почему бы ему и в самом деле не встретиться с Ллойд – Джорджем и мирно потолковать об устроении дел Европы. А с другой стороны – как бы в результате не взлетели па воздух и Ллойд-Джордж и вся Генуэзская конференция! Ибо он – с одной стороны Ульянов, а с другой стороны он – Ленин».
Б. Горев, автор книги «От Мора до Ленина», конечно, еврей, настоящая фамилия Гольдман Борис Исаакович (1875-1937), политический деятель. Один из первых социал-демократов, член «Петербургского Союза борьбы за освобождения рабочего класса», один из близких людей Ленину, разошедшийся с ним, человек, ушедший в науку, что впрочем, не спасло его, равно как и его брата Марка Либера (Михаила Исааковича Гольдмана, 1880-1937). В отрывке из книги, опубликованной в данном сборнике, полное восхищение вождем и вдруг совершенно страшная фраза, немыслимая при будущих изданиях: «Ленин соединяет в себе глубокий революционный энтузиазм и даже фанатизм с холодным политическим расчетом, доходящим до последовательного применения принципа «цель оправдывает средства»32.
Что там Сталин, что там Маккиавелли – не только интеллект иной, но и размеры приложения сил! В одном из фельетонов Карла Радека, вышедшем еще при жизни Ленина, мы с удивлением можем прочесть, что Ленин отнюдь не безгрешен: и он совершает ошибки. Радек вспоминает дискуссию о самоопределении наций; тогда польские революционеры боролись против взглядов Ленина, в том числе и сам Радек не разделял их. Товарищ-рабочий, большевик, прочитав тезисы Радека направленные против Ленина, написал следующее: «То, что вы пишите, меня вполне убеждает, но сколько раз я был против Ильича, и всегда оказывался неправым…» Если бы мы закончили цитирование на этом месте, то никакого расхождения с характеристикой Сталина, данной Александром Твардовским в поэме «За далью – даль» не было бы: «он прав, и снова пятилетка…» Но цитата не прерывается: «…а то, что он оказывался неправ, когда под его руководством была сделана ошибка, он говорил открыто: «Мы сделали ошибку, за это нас побили, вот как надо ее исправить». «Многие спрашивали: к чему об ошибках, зачем это ему нужно? Не знаем, почему это делал Ленин, но последствия этого вполне ясны. Рабочий чересчур вырос, чтобы верить в героев-спасителей. Когда Ленин говорит об ошибках, не скрывая ничего, он вводит рабочего в свою лабораторию мысли…»33. Наивный «революционер» Радек! Не прошло и несколько лет, как вся Россия, вся партия, и Радек в том числе, запели Алиллуйю Сталину.
Но концовка эссе о Ленине примечательна и носит в себе элемент Библии: Ленин сравнивается с Моисеем, случайно ли? – «В день двадцатипятилетия партии, которая несет на спине своей не только ответственность за судьбы шестой части земного шара, но которая является главным рычагом победы мирового пролетариата, русские коммунисты, и всё, что есть революционного в мировом пролетариате, будут иметь одну мысль, одно горячее желание, чтобы этот Моисей, который вывел рабов из земли неволи, вошел с нами в Землю Обетованную»34. В 1939 году Карл Собельсон-Радек был расстрелян. Думал ли он тогда о земле обетованной? Как бы то ни было, Радек нас вводит в библейскую символику, которая интересна приложением жизни Ленина к ветхозаветным и новозаветным персонажам.
Уже не странно, что в этом грехе замешан и Михаил Кольцов, вообще заземляющий вождя в еврейское гетто. Статья Михаила Кольцова о Ленине интересна тем, что урожденный Фридлянд, прибегает к еврейскому сюжету. Желание продлить жизнь Ленина, вызывает у него ассоциацию с еврейским местечком, где заболевшего цадика, пытаются спасти «прихожане», даруя ему часть своей жизни для продления жизни святого. Понятно, что Ленин мог бы иметь Муфусаилов век и могучие здоровье, если бы.. (Коринфский и Ленин-Христос. Семья: отец – Иосиф плотник, труженик и т.д., мать -страстотерпица (аналог Мирьям), Богоматерь, старший брат Александр, взошедший на эшафот за идею – Иоанн Предтеча, сестры и брат младший, круг учеников – апостолов новой религии – все это вызывало в сознании русского мужика (и не только его), еще не забытую церковь. Это все вариации на тему Евангелия.
Так я думаю, и потому популярность Владимира Ленина была так велика. Далее стрельба Фанни Каплан, способствовала воскресению мифа… Любопытная мысль – об Иуде. Возможно, что «октябрьский эпизод» Зиновьева и Каменева, как сказано в «Завещании», не случайность. То есть почти зеркальное отражение последней вечери: «Один из Вас меня предаст» и т.д.).
Говоря о влиянии семьи, я хочу коснуться личности его старшего брата Александра.
Во-первых, Александр был подающим надежды молодым ученым. Золотая медаль в гимназии и золотая медаль в Университете открывала для него научную карьеру. В 1891 году В. И. Ульянов приходил к профессору Ольденбургу, соученику Александра по университету и расспрашивал его о научной деятельности брата. Сергей Федорович Ольденбург (1863-1934), великий ученый-востоковед, академик, летом 1917 года был министром просвещения Временного правительства и другом В. И.Вернадского – тоже великого ученого. Ольденбург понятно, не любил новую власть и, вероятно, отзывался о ней негативно в разговорах со своими знакомыми и друзьями, но об А. Ульянове был самого высокого мнения. Тот был секретарем научно-литературного общества, и получил золотую медаль.
Одновременно с этим, потеряв веру в культурную, созидательную и мирную работу, он готовил террористический акт.
Не раз Ольденбург задавал себе вопрос: «Что побудило А. Ульянова работать в террористической организации?». Долгие годы после гибели товарища по обществу, этот неотвязный вопрос мучил Ольденбурга. Удовлетворительный ответ он получил лишь после знакомства с Владимиром Ульяновым. Первое, бросающее в глаза: оба брата были людьми воли и действия. И эта сторона характера определила для Александра революционную предпочтительность, приведшую к виселице. Но… – и это главное: «…наряду с этим в нем, как в его брате, была заложена глубокая вера и любовь к науке: разрушая старую жизнь, которая рисовалась ему, как сплошное рабство, он понимал, что новую, свободную, рациональную жизнь, для которой он не жалел жизней, и своей и чужих, можно создать, только опираясь на науку с неуклонным свободным исканием.
Оттого он с такой любовью вел свои глубоко специальные лабораторные занятия по зоологии, оттого он писал с таким увлечением специальную, столь, казалось, далекую от жизни, а особенно от террористического акта, работу, за которую ему присудили потом золотую медаль»34.
За А. Ульянова заступались видные профессора, но для понимания его личности важен факт нежелания подать просьбу о помиловании. И вот воспоминание с другого берега юриста Князева, присутствующего на свидании матери с сыном. Сын отверг мольбы матери следующими словами: «Не могу сделать этого после всего, что признал на суде. Ведь это будет неискренне». И далее, по словам Князева, он привел такой довод: «Представь себе мама, двое стоят друг против друга на поединке. Один уже выстрелил, в своего противника, другой еще нет, и тот, кто выстрелил, обращается к противнику с просьбой не пользоваться оружием. Нет, я не могу так поступить!»36. Но слово из песни не выкинешь. Под давлением матери Александр Ульянов подал прошение. Правда, это было сделано по совету Матвея Леонтьевича Песковского (о нем ниже), надеявшегося заменить смертную казнь пожизненным заключением.
Но прошение было написано в таких выражениях, что его, по-видимому, и не давали читать императору. Песковский рассказывал, что в прошении не было никакого раскаянья, и даже подпись была не по формуле, то есть не «верноподданный», а просто Александр Ульянов – частное лицо пишет частному лицу Александру III. Оно никого не обманывало. Упор в письме был сделан на здоровье матери и на положение младших детей 37.
Сам по себе факт прошения о помиловании был изъят из обращения. Текст его никогда не печатался. Досье брата должно было быть чистым для канонизации. Все пять казненных отказались от исповеди и принятия СВ. Тайн. Вешали за два раза: сначала казнили Генералова, Андреюшкина и Осипанова, которые, выслушав приговор, простились друг с другом. Все трое приложились к кресту, бодро взойдя на эшафот и двое (Генералов и Андреюшкин) громким голосом произнесли: «Да здравствует Народная Воля!». Осипенко не успел крикнуть – на него накинули мешок. Затем последовала очередь Шевырева и Ульянова, которые бодро и спокойно взошли на эшафот, причем Шевырев оттолкнул руку священника, а Ульянов приложился к кресту.
Юридический самоотвод Ульянова не выдерживает критики – это говорит о его принципиальности и только. Он был казнен по сомнительным юридическим аргументам, учитывая то, что выстрел не был произведен. Заговорщиков арестовали накануне покушения, и поэтому их казнь юридически не обоснована. Их судили за намерение, а не за сам факт. И еще: Александр просил мать принести томик Генриха Гейне.
Книгу купил присутствующий на свидании товарищ прокурора Князев и в тот же вечер передал Ульянову – иные были нравы. Что осужденный искал в стихах немецкого классика?
В течение многих лет не публиковались воспоминания А. Ф. Кони о мартовском покушении 1887 года. «1 марта на Невском проспекте были арестованы пять молодых людей, у двоих из которых оказалась бомба, предназначенная для цареубийства.
Хотя деяние их, или, по крайней мере, большинства из них не имело характер приготовления, но при действии нашего старого Уложения, которое валило в одну кучу и совершение, и голый умысел по государственным преступлениям, наказывая их одинаково они были преданы суду Особого присутствия сената, несмотря на свою просьбу о помиловании».
По словам Кони «непримиримый» К. П. Победоносцев, крупный юрист, чувствующий зыбкость обвинения, советовал Александру III помиловать заговорщиков. Все было безрезультатно. На суде же произошла трагедия, потонувшая в ужасе произнесенного приговора…
Прокурором Особого Присутствия был назначен Николай Андрианович Неклюдов (1840-1896), профессор Военно-юридической академии, консультант при министерстве юстиции, затем обер-прокурор общего собрания Сената. В прошлом – либерал, капитулировавший перед наступившим настоящим, автор, не допущенной к защите диссертации под названием «Уголовно-статистические этюды», издатель Джона Стюарта Милля и Джорджа-Генри Льюса, блестящий комментатор Берне и популярный мировой судья – требовал смертной казни. «Он был совсем раздавлен данным ему поручением, тем более, что один из подсудимых, выдающийся по таланту студент-математик Ульянов, был сыном его собственного любимого учителя в Пензенской гимназии», – писал А.Ф. Кони40.
Итак, еще одно совпадение в биографии Ленина – ученик его отца Ильи Николаевича – приговаривает брата Александра к смертной казни. Описание состава суда самое омерзительное – все они: Н. А. Неклюдов, председательствующий П. А. Дейер – юдофоб и прокурор, присутствующий при казни осужденных в Шлиссельбургской крепости, будущий министр юстиции И. Г. Щегловитов, прозванный «Ванькой Каином» – послушные орудия «бегемота в эполетах». Что же касается Неклюдова, то, по мнению А. Ф. Кони, участие его в этом позорище укоротило его дни. Но, вошедший в навязанную ему роль, «в заседании общего собрания сената, куда поступили кассационные жалобы осужденных, горячо настаивал на невозможности смягчить наказания за преступления, обложенные смертною казнью». Александр Ульянов отказался от защитника.
История такова: дальний родственник семьи – Матвей Леонтьевич Песковский (1843-1903, муж двоюродный сестры Александра Ульянова – Екатерины Ивановны Веретенниковой) – педагог и журналист, обратился в особое присутствие Правительствующего сената с просьбой назначить адвокатом подсудимого присяжного поверенного Александра Яковлевича Пассовера (1840-1910), одного из лучших юристов царской России. Это прошение было оставлено без последствий, т.к. исходило не от подсудимого.
Сомнительный аргумент!
Еще одна деталь. На свидании с матерью Александр, обнимая ее колени, умолял его простить, так у него кроме долга перед семьей, есть долг перед родиной. Он нарисовал Марии Александровне бесправное положение народа и указал, что бороться за его освобождение долг каждого человека.
– «Да, но эти средства так ужасны», – возразила мать.
– «Что делать, если других нет, мама» – ответил он.
На процессе присутствовали некоторые представители либеральной общественности, которые восхищались поведением Александра Ульянова. Знаменитый профессор права, будущий член Госсовета и академик Российской Академии наук Н. С. Таганцев (1843-1923) вспоминал: «Был я и на его процессе, просидел от начала до конца и с болью на сердце выслушал присуждение его в числе других к смертной казни. Вспоминаю, что из соподсудимых он производил наиболее симпатичное впечатление как искренне преданный тому делу, за которое он шел на казнь; тем идеям, осуществление коих, хотя бы и путем террора, он считал необходимым для счастья и блага родины»42.
Напомним, что мировое светило Н. С. Таганцев был защитником народовольцев на процессе «193», а также автором знаменитой книги «Смертная казнь» «1913 г.), где, естественно, академик осуждал эту крайнюю меру наказания43.
А теперь – внимание! Благодарность за сочувствие: в 1921 году академик Николай Степанович Таганцев направил на имя «Вождя Мирового пролетариата» письмо о смягчении участи своего сына, профессора В. Н. Таганцева, обвиняемого в политическом заговоре. В письме среди прочего сообщалось, что Петроградское ЧК конфисковало вещи, принадлежащие лично академику. Одновременно к Ленину обратилась А. Ю. Кадьян, лично знавшая семью Ульяновых по Симбирску, с просьбой о смягчении участи арестованного сына академика.
Ленин интересовался несколько раз этим делом. 5 июля 1921 года он получил заключение по делу В. Н. Таганцева, где указывалось, что Таганцев должен быть сурово наказан за активную роль в контрреволюционной организации «Союз возрождения России». Заключение было составлено Д. И. Курским – наркомом юстиции и первым советским генеральным прокурором с 1922 г., а после создания прокуратуры он был одновременно прокурором РСФСР до 1928 года. По постановлению Петроградской ЧК от 24 августа 1921 года В. Н. Таганцев был расстрелян в числе многих лиц, включая поэта Н. С. Гумилева. По распоряжению Президиума ВЦИК от 18 июня 1921 года вещи, принадлежавшие академику, были возвращены владельцу – жалкая компенсация за содеянное. Но и этого мало. Не желая отвечать отказом знакомой женщине А. Ю. Кадьян, Ленин поручает Л. А. Фотиевой следующее: – «Напишите ей, что я письмо прочел, по болезни уехал и поручил Вам ответить: Таганцев так серьезно обвиняется и с такими уликами, что освободить сейчас невозможно; я наводил справки о нем не раз»44. Ленин как бы старается быть в стороне. Хотя, думаю, что его одного звонка было бы достаточно для смягчения участи заговорщика.
И еще – были ли обращения к Троцкому семей подсудимых? Я не знаю, но предполагаю, что Лев Давидович предпочел бы выслать заговорщиков заграницу, как впоследствии были высланы по его рекомендации русские ученые. Изгнание – это ужасно, но расстрелы и сталинские лагеря хуже…
Небольшая деталь о человеческой благодарности. В дореволюционные годы, даже в ссылке Ульянов вел здоровый образ жизни: регулярно работал определенное количество часов, ежедневно гулял, играл в шахматы. Он был крепкого здоровья и лишь единожды, в 1895 году в Питере, в Казачьем переулке, где жил, (впоследствии там был один из многочисленных музеев его имени), Ульянов заболел воспалением легких. Его приятель и соратник Михаил Александрович Сильвин пригласил доктора Кноха и вызвал из Москвы, по просьбе Владимира Ильича, его мать, а та в свою очередь пригласила профессора Кадьяна. Лечение помогло, и «Ильич» прокомментировал лечение Кадьяна: «Слово в слово повторил Кноха».
Но даже память о своем целителе не остановила руку палача. Целитель – профессор Александр Александрович Кадьян (1849 – после 1914), по окончании в 1873 году Медико-хирургической академии, работал в Самарской губернии. Там же был арестован по делу 193-х в 1877 г. и просидел в тюрьме три года и восемь месяцев и был оправдан (!?). Участник Русско-турецкой войны 1877-1878 года. С 1884 года приват-доцент медицинской академии. С 1900 года состоял профессором Женского медицинского института. Наряду с другими прогрессивными учеными, публицистами и политическими деятелями энергично выступал в защиту Бейлиса. Отказать вдове(?) такого человека – просто неблагородно и неблагодарно… Я не хотел бы оставить «врачебную тему» без продолжения. После ранения Ленина выстрелом Фанни Каплан, к нему был приглашен знаменитый хирург Сергей Михайлович Руднев. Врач отказался смотреть раненого. По поводу его отказа оказать врачебную помощь Ленину, нарушающую клятву Гиппократа, Сергей Михайлович отвечал (!?): «Но ведь Ленин – не человек, он принадлежит к особому виду человекоподобных существ, называемых большевиками».
Прямо пассаж из «Собачьего сердца» профессора Преображенского. Впоследствии, когда об отказе Руднева вспомнили в Чека, то Ленин, запретил его трогать и разрешил выехать заграницу. Передавали на уровне анекдота, что якобы вождь мировой революции сказал, что гораздо хуже было бы, если бы этот явный враг советской власти начал бы его лечить, чтобы отправить «в ту страну, из которой нет возврата»45. Почти «убийца в белом халате!» Умер С. М. Руднев в Южной Америке в 60-е годы, дожив до 90 лет…
Для истории характерны парадоксы. Я упоминал отца Керенского, который был директором гимназии, где учились братья Ульяновы. Но вот и другой парадокс. В одной и той же террористической организации участвовали Александр Ульянов и братья Пилсудские – Бронислав и Юзеф, последний основатель («начальник») нового польского государства и противник Ленина в советско-польской войне 1920 года. К месту сказать, Пилсудские отделались десятью и пятью годами каторжных работ каждый, написав полным голосом прошение о помиловании.
В шахматы Володю научил играть брат Александр. Любовь к этой логической игре навсегда осталась в Ленине. Можно предположить, что молодой Ульянов был знаком с новейшей шахматной литературой: Андрей Иванович Хардин (1842-1910) – юрист, в конторе которого проходил практику Ульянов, был шахматным мастером. Он много играл по переписке, занимался теорией, в том числе и исследованием гамбита Эванса. В 1895 году играл матч с Э. С. Шифферсом – вторым по силе шахматистом России. Он устраивал в Самаре домашние турниры, в которых принимал участие и его стажер. Здесь Ульянов числился по 2-й категории; в 1-й был лишь Хардин. Затем в ссылке Ленин постоянно играл со своими товарищами и даже давал сеансы вслепую на трех досках, выигрывая все партии, что само по себе говорит о его силе шахматиста46.
В эмиграции Ленин также играл часто легкие партии. Сохранилась фотография, заснявшая его за игрой с Александром Александровичем Богдановым (Малиновским), оппонентом вождя в идеологии и создателем в советское время Института переливания крови (погиб, проводя на себе медицинский эксперимент) и Максимом Горьким, наблюдавшем за игрой. Без сомнения, «Он» был сильным любителем. Играл также «Ильич» и с другим оппонентом – Львом Троцким. Возможно, играли в парижских кафе. Результаты, к сожалению, неизвестны47.
Один из мемуаристов наивно описывает игру Ленина в женевском кафе Ландольта: – «Он сидел наклонившись над фигурами, предугадывая ходы противника и озадачивая его новой атакой в том месте, откуда этого никак нельзя было ожидать. И под его нависшими усами пряталась при растерянности противника острая, почти незаметная усмешка»48.
Другой из политических оппонентов вождя – Валентинов, вспоминает, что Ленин, играя с ним в шахматы, а играл он превосходно, – добавляет Николай Владиславович,
«мастерски» насвистывал различные мелодии – это смежная с шахматами область не осталась незамеченной внимательным критиком49.
Это говорит о том, что, вероятно, по тогдашним меркам, Ленин играл в силу 1 категории, по более поздним временам и по «нонешним» в силу «девальвированного» среднего мастера, но с большим эстетическим кругозором. Постараюсь доказать это.
Однажды в письме Дмитрию Ульянову – младшему брату вождя (1873-1943), врачу по профессии (как и дед А. Д. Бланк), имевшему партийную кличку: «Герц», была прислана его же шахматная задача, опубликованная в литературном приложении к «Ниве», что говорит о семейном интересе Ульяновых. Задача была несложная, и Ленин мгновенно ее решил – мат в два хода. Но он обратил внимание брата на помещенный в газете «Речь» №31 от 17 февраля 1910 (1269) этюд № 195, перепечатку этюда братьев Платовых из «Ригер тагеблат» 1909 года, получивший первый приз… Этюд был решен не сразу. Ленин в восхищении писал брату: «Положение такое: белые: Kpg3, Ce7, Kgl и пешки d3 и h5. Черные: КреЗ и пешки h7, d5 и а2 (т.е. последняя за ход до превращения в королеву) Белые начинают и выигрывают. Красивая штучка!»50.
В чем дело? Ленин был политик и прекрасно знал закон: в политике важно уметь ждать, выжидать, маневрировать. Что же происходит на шахматной доске? Черные неизбежно ставят нового ферзя – преимущество материальное на стороне черных.
Более того – им передается очередь хода и самая сильная шахматная фигура получает возможность передвигаться по доске, но нет: конечный результат предрешен – тихий ход Kcl и все становится ясным… Красивая матовая идея, подкрепленная разнообразными вилками прыгучего коня… Прошли годы. Шел январь 1918 года. Брест-Литовские переговоры были трудны, в том числе и из-за внутренне-партийной борьбы. Но Ленин твердо знал, что надо выждать: революция в Германии неизбежна.
Он думал, что она произойдет через 2-3 месяца. Ошибся – она произошла через 8 месяцев. Не помогло ли ему при решении политической задачи воспоминания об этюде братьев Платовых?
Любые аргументы, направленные против заключения «похабного мира» отлетали от Ленина, «как горох от стенки».
– «Войну должен вести мужик».
– «Разве Вы не видите, что мужик голосовал против войны?»
А вот и знаменитый «прогерманизм», якобы присущий Ленину, вызывающий недоумение.
Любовь к «фатерланду», скажем, у немецких евреев была в крови (что не спасло их от газовых камер), и не только у немецких евреев: «И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме, и Гёте, свищущий на вьющейся тропе..,» или стихотворение Осипа Мандельштама «К немецкой речи». Или даже стихи Марины Цветаевой о Первой Мировой войне: «Ты (Германия) миру отдана на травлю, И счета нет твоим врагам…» и далее – «Германия – мое безумие, Германия – моя любовь…». Кажется, что ей прогерманизм не ставится в вину.
Одна из самых националистических народных песен Германии «Песнь немецкого солдата в Эльзасе» была написана выдающимся немецким писателем и некрещеным евреем Бертольдом Ауэрбахом:
«В Эльзасе, там за Рейном,
Живет мой брат родной…
И страх мне грудь сжимает:
Мой брат меня не знает,
Он стал уж мне чужой.
Мой бедный, добрый братец,
Иль ты французом стал?
Ты им был завоеван,
В его мундир закован…
А сердце сам отдал?»
Удивительно другое – французы, потеряв Эльзас-Лотарингию, создали песню абсолютно-зеркального содержания. И будущий «немецкий шпион из пломбированного вагона» с наслаждением пел песню-реванш:
«Vous avez pris Г Alsace et la Lorraine, Mais malgre vous nous rcsterons francais;
Vous avez pu germaniser nos plaines,
Mais notre coeur- vous ne Taurez jamais!»
Перевод: «Вы взяли Эльзас и Лотарингию, но вопреки вам мы останемся французами; вы могли онемечить наши поля, но наше сердце – вы никогда не будете его иметь!»
Комментарий Крупской: «Надо было слушать, как победно звучали в его (Ленина) устах слова песни: «Mais notre coeur-vous ne l'aurez jamais!»30.
И моя реплика: Ай-да пораженец!, ай да германофил! Старый большевик Н. Осинский – (настоящая фамилия Оболенский Валериан Валерианович, (1887-1938). Не одни евреи были в окружении Ленина – вот и аристократическая фамилия..,) но профессии – экономист, литературный критик; впоследствии один из лидеров правой оппозиции.
О его эстетическом вкусе говорит то, что к негодованию Владимира Маяковского, Оболенский хвалил творчество Анны Ахматовой в 1923 году. Вот описанный им образ вождя: «Голова его, гладкая, словно полированная, сидит на крепком туловище, одетом в темный, непритязательный костюм. Рыжеватые, отнюдь не гладкие усы и борода, лицо с резкими чертами и блещущие от времени до времени небольшие глаза создают какое-то противоречие к остальному и невольно наворачивается сравнение – отполированный, блестящий снаряд, начиненный взрывчатым веществом колоссальной силы». Далее идет чрезвычайно смелое рассуждение о двуликости Вождя. Не в смысле «двуликого Януса», а в глубинном противоречии личности: «С одной стороны – человек настолько «будничной» и «нормальной» внешности, почему бы ему и в самом деле не встретиться с Ллойд – Джорджем и мирно потолковать об устроении дел Европы. А с другой стороны – как бы в результате не взлетели па воздух и Ллойд-Джордж и вся Генуэзская конференция! Ибо он – с одной стороны Ульянов, а с другой стороны он – Ленин».
Б. Горев, автор книги «От Мора до Ленина», конечно, еврей, настоящая фамилия Гольдман Борис Исаакович (1875-1937), политический деятель. Один из первых социал-демократов, член «Петербургского Союза борьбы за освобождения рабочего класса», один из близких людей Ленину, разошедшийся с ним, человек, ушедший в науку, что впрочем, не спасло его, равно как и его брата Марка Либера (Михаила Исааковича Гольдмана, 1880-1937). В отрывке из книги, опубликованной в данном сборнике, полное восхищение вождем и вдруг совершенно страшная фраза, немыслимая при будущих изданиях: «Ленин соединяет в себе глубокий революционный энтузиазм и даже фанатизм с холодным политическим расчетом, доходящим до последовательного применения принципа «цель оправдывает средства»32.
Что там Сталин, что там Маккиавелли – не только интеллект иной, но и размеры приложения сил! В одном из фельетонов Карла Радека, вышедшем еще при жизни Ленина, мы с удивлением можем прочесть, что Ленин отнюдь не безгрешен: и он совершает ошибки. Радек вспоминает дискуссию о самоопределении наций; тогда польские революционеры боролись против взглядов Ленина, в том числе и сам Радек не разделял их. Товарищ-рабочий, большевик, прочитав тезисы Радека направленные против Ленина, написал следующее: «То, что вы пишите, меня вполне убеждает, но сколько раз я был против Ильича, и всегда оказывался неправым…» Если бы мы закончили цитирование на этом месте, то никакого расхождения с характеристикой Сталина, данной Александром Твардовским в поэме «За далью – даль» не было бы: «он прав, и снова пятилетка…» Но цитата не прерывается: «…а то, что он оказывался неправ, когда под его руководством была сделана ошибка, он говорил открыто: «Мы сделали ошибку, за это нас побили, вот как надо ее исправить». «Многие спрашивали: к чему об ошибках, зачем это ему нужно? Не знаем, почему это делал Ленин, но последствия этого вполне ясны. Рабочий чересчур вырос, чтобы верить в героев-спасителей. Когда Ленин говорит об ошибках, не скрывая ничего, он вводит рабочего в свою лабораторию мысли…»33. Наивный «революционер» Радек! Не прошло и несколько лет, как вся Россия, вся партия, и Радек в том числе, запели Алиллуйю Сталину.
Но концовка эссе о Ленине примечательна и носит в себе элемент Библии: Ленин сравнивается с Моисеем, случайно ли? – «В день двадцатипятилетия партии, которая несет на спине своей не только ответственность за судьбы шестой части земного шара, но которая является главным рычагом победы мирового пролетариата, русские коммунисты, и всё, что есть революционного в мировом пролетариате, будут иметь одну мысль, одно горячее желание, чтобы этот Моисей, который вывел рабов из земли неволи, вошел с нами в Землю Обетованную»34. В 1939 году Карл Собельсон-Радек был расстрелян. Думал ли он тогда о земле обетованной? Как бы то ни было, Радек нас вводит в библейскую символику, которая интересна приложением жизни Ленина к ветхозаветным и новозаветным персонажам.
Уже не странно, что в этом грехе замешан и Михаил Кольцов, вообще заземляющий вождя в еврейское гетто. Статья Михаила Кольцова о Ленине интересна тем, что урожденный Фридлянд, прибегает к еврейскому сюжету. Желание продлить жизнь Ленина, вызывает у него ассоциацию с еврейским местечком, где заболевшего цадика, пытаются спасти «прихожане», даруя ему часть своей жизни для продления жизни святого. Понятно, что Ленин мог бы иметь Муфусаилов век и могучие здоровье, если бы.. (Коринфский и Ленин-Христос. Семья: отец – Иосиф плотник, труженик и т.д., мать -страстотерпица (аналог Мирьям), Богоматерь, старший брат Александр, взошедший на эшафот за идею – Иоанн Предтеча, сестры и брат младший, круг учеников – апостолов новой религии – все это вызывало в сознании русского мужика (и не только его), еще не забытую церковь. Это все вариации на тему Евангелия.
Так я думаю, и потому популярность Владимира Ленина была так велика. Далее стрельба Фанни Каплан, способствовала воскресению мифа… Любопытная мысль – об Иуде. Возможно, что «октябрьский эпизод» Зиновьева и Каменева, как сказано в «Завещании», не случайность. То есть почти зеркальное отражение последней вечери: «Один из Вас меня предаст» и т.д.).
Говоря о влиянии семьи, я хочу коснуться личности его старшего брата Александра.
Во-первых, Александр был подающим надежды молодым ученым. Золотая медаль в гимназии и золотая медаль в Университете открывала для него научную карьеру. В 1891 году В. И. Ульянов приходил к профессору Ольденбургу, соученику Александра по университету и расспрашивал его о научной деятельности брата. Сергей Федорович Ольденбург (1863-1934), великий ученый-востоковед, академик, летом 1917 года был министром просвещения Временного правительства и другом В. И.Вернадского – тоже великого ученого. Ольденбург понятно, не любил новую власть и, вероятно, отзывался о ней негативно в разговорах со своими знакомыми и друзьями, но об А. Ульянове был самого высокого мнения. Тот был секретарем научно-литературного общества, и получил золотую медаль.
Одновременно с этим, потеряв веру в культурную, созидательную и мирную работу, он готовил террористический акт.
Не раз Ольденбург задавал себе вопрос: «Что побудило А. Ульянова работать в террористической организации?». Долгие годы после гибели товарища по обществу, этот неотвязный вопрос мучил Ольденбурга. Удовлетворительный ответ он получил лишь после знакомства с Владимиром Ульяновым. Первое, бросающее в глаза: оба брата были людьми воли и действия. И эта сторона характера определила для Александра революционную предпочтительность, приведшую к виселице. Но… – и это главное: «…наряду с этим в нем, как в его брате, была заложена глубокая вера и любовь к науке: разрушая старую жизнь, которая рисовалась ему, как сплошное рабство, он понимал, что новую, свободную, рациональную жизнь, для которой он не жалел жизней, и своей и чужих, можно создать, только опираясь на науку с неуклонным свободным исканием.
Оттого он с такой любовью вел свои глубоко специальные лабораторные занятия по зоологии, оттого он писал с таким увлечением специальную, столь, казалось, далекую от жизни, а особенно от террористического акта, работу, за которую ему присудили потом золотую медаль»34.
За А. Ульянова заступались видные профессора, но для понимания его личности важен факт нежелания подать просьбу о помиловании. И вот воспоминание с другого берега юриста Князева, присутствующего на свидании матери с сыном. Сын отверг мольбы матери следующими словами: «Не могу сделать этого после всего, что признал на суде. Ведь это будет неискренне». И далее, по словам Князева, он привел такой довод: «Представь себе мама, двое стоят друг против друга на поединке. Один уже выстрелил, в своего противника, другой еще нет, и тот, кто выстрелил, обращается к противнику с просьбой не пользоваться оружием. Нет, я не могу так поступить!»36. Но слово из песни не выкинешь. Под давлением матери Александр Ульянов подал прошение. Правда, это было сделано по совету Матвея Леонтьевича Песковского (о нем ниже), надеявшегося заменить смертную казнь пожизненным заключением.
Но прошение было написано в таких выражениях, что его, по-видимому, и не давали читать императору. Песковский рассказывал, что в прошении не было никакого раскаянья, и даже подпись была не по формуле, то есть не «верноподданный», а просто Александр Ульянов – частное лицо пишет частному лицу Александру III. Оно никого не обманывало. Упор в письме был сделан на здоровье матери и на положение младших детей 37.
Сам по себе факт прошения о помиловании был изъят из обращения. Текст его никогда не печатался. Досье брата должно было быть чистым для канонизации. Все пять казненных отказались от исповеди и принятия СВ. Тайн. Вешали за два раза: сначала казнили Генералова, Андреюшкина и Осипанова, которые, выслушав приговор, простились друг с другом. Все трое приложились к кресту, бодро взойдя на эшафот и двое (Генералов и Андреюшкин) громким голосом произнесли: «Да здравствует Народная Воля!». Осипенко не успел крикнуть – на него накинули мешок. Затем последовала очередь Шевырева и Ульянова, которые бодро и спокойно взошли на эшафот, причем Шевырев оттолкнул руку священника, а Ульянов приложился к кресту.
Юридический самоотвод Ульянова не выдерживает критики – это говорит о его принципиальности и только. Он был казнен по сомнительным юридическим аргументам, учитывая то, что выстрел не был произведен. Заговорщиков арестовали накануне покушения, и поэтому их казнь юридически не обоснована. Их судили за намерение, а не за сам факт. И еще: Александр просил мать принести томик Генриха Гейне.
Книгу купил присутствующий на свидании товарищ прокурора Князев и в тот же вечер передал Ульянову – иные были нравы. Что осужденный искал в стихах немецкого классика?
В течение многих лет не публиковались воспоминания А. Ф. Кони о мартовском покушении 1887 года. «1 марта на Невском проспекте были арестованы пять молодых людей, у двоих из которых оказалась бомба, предназначенная для цареубийства.
Хотя деяние их, или, по крайней мере, большинства из них не имело характер приготовления, но при действии нашего старого Уложения, которое валило в одну кучу и совершение, и голый умысел по государственным преступлениям, наказывая их одинаково они были преданы суду Особого присутствия сената, несмотря на свою просьбу о помиловании».
По словам Кони «непримиримый» К. П. Победоносцев, крупный юрист, чувствующий зыбкость обвинения, советовал Александру III помиловать заговорщиков. Все было безрезультатно. На суде же произошла трагедия, потонувшая в ужасе произнесенного приговора…
Прокурором Особого Присутствия был назначен Николай Андрианович Неклюдов (1840-1896), профессор Военно-юридической академии, консультант при министерстве юстиции, затем обер-прокурор общего собрания Сената. В прошлом – либерал, капитулировавший перед наступившим настоящим, автор, не допущенной к защите диссертации под названием «Уголовно-статистические этюды», издатель Джона Стюарта Милля и Джорджа-Генри Льюса, блестящий комментатор Берне и популярный мировой судья – требовал смертной казни. «Он был совсем раздавлен данным ему поручением, тем более, что один из подсудимых, выдающийся по таланту студент-математик Ульянов, был сыном его собственного любимого учителя в Пензенской гимназии», – писал А.Ф. Кони40.
Итак, еще одно совпадение в биографии Ленина – ученик его отца Ильи Николаевича – приговаривает брата Александра к смертной казни. Описание состава суда самое омерзительное – все они: Н. А. Неклюдов, председательствующий П. А. Дейер – юдофоб и прокурор, присутствующий при казни осужденных в Шлиссельбургской крепости, будущий министр юстиции И. Г. Щегловитов, прозванный «Ванькой Каином» – послушные орудия «бегемота в эполетах». Что же касается Неклюдова, то, по мнению А. Ф. Кони, участие его в этом позорище укоротило его дни. Но, вошедший в навязанную ему роль, «в заседании общего собрания сената, куда поступили кассационные жалобы осужденных, горячо настаивал на невозможности смягчить наказания за преступления, обложенные смертною казнью». Александр Ульянов отказался от защитника.
История такова: дальний родственник семьи – Матвей Леонтьевич Песковский (1843-1903, муж двоюродный сестры Александра Ульянова – Екатерины Ивановны Веретенниковой) – педагог и журналист, обратился в особое присутствие Правительствующего сената с просьбой назначить адвокатом подсудимого присяжного поверенного Александра Яковлевича Пассовера (1840-1910), одного из лучших юристов царской России. Это прошение было оставлено без последствий, т.к. исходило не от подсудимого.
Сомнительный аргумент!
Еще одна деталь. На свидании с матерью Александр, обнимая ее колени, умолял его простить, так у него кроме долга перед семьей, есть долг перед родиной. Он нарисовал Марии Александровне бесправное положение народа и указал, что бороться за его освобождение долг каждого человека.
– «Да, но эти средства так ужасны», – возразила мать.
– «Что делать, если других нет, мама» – ответил он.
На процессе присутствовали некоторые представители либеральной общественности, которые восхищались поведением Александра Ульянова. Знаменитый профессор права, будущий член Госсовета и академик Российской Академии наук Н. С. Таганцев (1843-1923) вспоминал: «Был я и на его процессе, просидел от начала до конца и с болью на сердце выслушал присуждение его в числе других к смертной казни. Вспоминаю, что из соподсудимых он производил наиболее симпатичное впечатление как искренне преданный тому делу, за которое он шел на казнь; тем идеям, осуществление коих, хотя бы и путем террора, он считал необходимым для счастья и блага родины»42.
Напомним, что мировое светило Н. С. Таганцев был защитником народовольцев на процессе «193», а также автором знаменитой книги «Смертная казнь» «1913 г.), где, естественно, академик осуждал эту крайнюю меру наказания43.
А теперь – внимание! Благодарность за сочувствие: в 1921 году академик Николай Степанович Таганцев направил на имя «Вождя Мирового пролетариата» письмо о смягчении участи своего сына, профессора В. Н. Таганцева, обвиняемого в политическом заговоре. В письме среди прочего сообщалось, что Петроградское ЧК конфисковало вещи, принадлежащие лично академику. Одновременно к Ленину обратилась А. Ю. Кадьян, лично знавшая семью Ульяновых по Симбирску, с просьбой о смягчении участи арестованного сына академика.
Ленин интересовался несколько раз этим делом. 5 июля 1921 года он получил заключение по делу В. Н. Таганцева, где указывалось, что Таганцев должен быть сурово наказан за активную роль в контрреволюционной организации «Союз возрождения России». Заключение было составлено Д. И. Курским – наркомом юстиции и первым советским генеральным прокурором с 1922 г., а после создания прокуратуры он был одновременно прокурором РСФСР до 1928 года. По постановлению Петроградской ЧК от 24 августа 1921 года В. Н. Таганцев был расстрелян в числе многих лиц, включая поэта Н. С. Гумилева. По распоряжению Президиума ВЦИК от 18 июня 1921 года вещи, принадлежавшие академику, были возвращены владельцу – жалкая компенсация за содеянное. Но и этого мало. Не желая отвечать отказом знакомой женщине А. Ю. Кадьян, Ленин поручает Л. А. Фотиевой следующее: – «Напишите ей, что я письмо прочел, по болезни уехал и поручил Вам ответить: Таганцев так серьезно обвиняется и с такими уликами, что освободить сейчас невозможно; я наводил справки о нем не раз»44. Ленин как бы старается быть в стороне. Хотя, думаю, что его одного звонка было бы достаточно для смягчения участи заговорщика.
И еще – были ли обращения к Троцкому семей подсудимых? Я не знаю, но предполагаю, что Лев Давидович предпочел бы выслать заговорщиков заграницу, как впоследствии были высланы по его рекомендации русские ученые. Изгнание – это ужасно, но расстрелы и сталинские лагеря хуже…
Небольшая деталь о человеческой благодарности. В дореволюционные годы, даже в ссылке Ульянов вел здоровый образ жизни: регулярно работал определенное количество часов, ежедневно гулял, играл в шахматы. Он был крепкого здоровья и лишь единожды, в 1895 году в Питере, в Казачьем переулке, где жил, (впоследствии там был один из многочисленных музеев его имени), Ульянов заболел воспалением легких. Его приятель и соратник Михаил Александрович Сильвин пригласил доктора Кноха и вызвал из Москвы, по просьбе Владимира Ильича, его мать, а та в свою очередь пригласила профессора Кадьяна. Лечение помогло, и «Ильич» прокомментировал лечение Кадьяна: «Слово в слово повторил Кноха».
Но даже память о своем целителе не остановила руку палача. Целитель – профессор Александр Александрович Кадьян (1849 – после 1914), по окончании в 1873 году Медико-хирургической академии, работал в Самарской губернии. Там же был арестован по делу 193-х в 1877 г. и просидел в тюрьме три года и восемь месяцев и был оправдан (!?). Участник Русско-турецкой войны 1877-1878 года. С 1884 года приват-доцент медицинской академии. С 1900 года состоял профессором Женского медицинского института. Наряду с другими прогрессивными учеными, публицистами и политическими деятелями энергично выступал в защиту Бейлиса. Отказать вдове(?) такого человека – просто неблагородно и неблагодарно… Я не хотел бы оставить «врачебную тему» без продолжения. После ранения Ленина выстрелом Фанни Каплан, к нему был приглашен знаменитый хирург Сергей Михайлович Руднев. Врач отказался смотреть раненого. По поводу его отказа оказать врачебную помощь Ленину, нарушающую клятву Гиппократа, Сергей Михайлович отвечал (!?): «Но ведь Ленин – не человек, он принадлежит к особому виду человекоподобных существ, называемых большевиками».
Прямо пассаж из «Собачьего сердца» профессора Преображенского. Впоследствии, когда об отказе Руднева вспомнили в Чека, то Ленин, запретил его трогать и разрешил выехать заграницу. Передавали на уровне анекдота, что якобы вождь мировой революции сказал, что гораздо хуже было бы, если бы этот явный враг советской власти начал бы его лечить, чтобы отправить «в ту страну, из которой нет возврата»45. Почти «убийца в белом халате!» Умер С. М. Руднев в Южной Америке в 60-е годы, дожив до 90 лет…
Для истории характерны парадоксы. Я упоминал отца Керенского, который был директором гимназии, где учились братья Ульяновы. Но вот и другой парадокс. В одной и той же террористической организации участвовали Александр Ульянов и братья Пилсудские – Бронислав и Юзеф, последний основатель («начальник») нового польского государства и противник Ленина в советско-польской войне 1920 года. К месту сказать, Пилсудские отделались десятью и пятью годами каторжных работ каждый, написав полным голосом прошение о помиловании.
В шахматы Володю научил играть брат Александр. Любовь к этой логической игре навсегда осталась в Ленине. Можно предположить, что молодой Ульянов был знаком с новейшей шахматной литературой: Андрей Иванович Хардин (1842-1910) – юрист, в конторе которого проходил практику Ульянов, был шахматным мастером. Он много играл по переписке, занимался теорией, в том числе и исследованием гамбита Эванса. В 1895 году играл матч с Э. С. Шифферсом – вторым по силе шахматистом России. Он устраивал в Самаре домашние турниры, в которых принимал участие и его стажер. Здесь Ульянов числился по 2-й категории; в 1-й был лишь Хардин. Затем в ссылке Ленин постоянно играл со своими товарищами и даже давал сеансы вслепую на трех досках, выигрывая все партии, что само по себе говорит о его силе шахматиста46.
В эмиграции Ленин также играл часто легкие партии. Сохранилась фотография, заснявшая его за игрой с Александром Александровичем Богдановым (Малиновским), оппонентом вождя в идеологии и создателем в советское время Института переливания крови (погиб, проводя на себе медицинский эксперимент) и Максимом Горьким, наблюдавшем за игрой. Без сомнения, «Он» был сильным любителем. Играл также «Ильич» и с другим оппонентом – Львом Троцким. Возможно, играли в парижских кафе. Результаты, к сожалению, неизвестны47.
Один из мемуаристов наивно описывает игру Ленина в женевском кафе Ландольта: – «Он сидел наклонившись над фигурами, предугадывая ходы противника и озадачивая его новой атакой в том месте, откуда этого никак нельзя было ожидать. И под его нависшими усами пряталась при растерянности противника острая, почти незаметная усмешка»48.
Другой из политических оппонентов вождя – Валентинов, вспоминает, что Ленин, играя с ним в шахматы, а играл он превосходно, – добавляет Николай Владиславович,
«мастерски» насвистывал различные мелодии – это смежная с шахматами область не осталась незамеченной внимательным критиком49.
Это говорит о том, что, вероятно, по тогдашним меркам, Ленин играл в силу 1 категории, по более поздним временам и по «нонешним» в силу «девальвированного» среднего мастера, но с большим эстетическим кругозором. Постараюсь доказать это.
Однажды в письме Дмитрию Ульянову – младшему брату вождя (1873-1943), врачу по профессии (как и дед А. Д. Бланк), имевшему партийную кличку: «Герц», была прислана его же шахматная задача, опубликованная в литературном приложении к «Ниве», что говорит о семейном интересе Ульяновых. Задача была несложная, и Ленин мгновенно ее решил – мат в два хода. Но он обратил внимание брата на помещенный в газете «Речь» №31 от 17 февраля 1910 (1269) этюд № 195, перепечатку этюда братьев Платовых из «Ригер тагеблат» 1909 года, получивший первый приз… Этюд был решен не сразу. Ленин в восхищении писал брату: «Положение такое: белые: Kpg3, Ce7, Kgl и пешки d3 и h5. Черные: КреЗ и пешки h7, d5 и а2 (т.е. последняя за ход до превращения в королеву) Белые начинают и выигрывают. Красивая штучка!»50.
В чем дело? Ленин был политик и прекрасно знал закон: в политике важно уметь ждать, выжидать, маневрировать. Что же происходит на шахматной доске? Черные неизбежно ставят нового ферзя – преимущество материальное на стороне черных.
Более того – им передается очередь хода и самая сильная шахматная фигура получает возможность передвигаться по доске, но нет: конечный результат предрешен – тихий ход Kcl и все становится ясным… Красивая матовая идея, подкрепленная разнообразными вилками прыгучего коня… Прошли годы. Шел январь 1918 года. Брест-Литовские переговоры были трудны, в том числе и из-за внутренне-партийной борьбы. Но Ленин твердо знал, что надо выждать: революция в Германии неизбежна.
Он думал, что она произойдет через 2-3 месяца. Ошибся – она произошла через 8 месяцев. Не помогло ли ему при решении политической задачи воспоминания об этюде братьев Платовых?
Любые аргументы, направленные против заключения «похабного мира» отлетали от Ленина, «как горох от стенки».
– «Войну должен вести мужик».
– «Разве Вы не видите, что мужик голосовал против войны?»