Думбадзе Нодар. Кукарача

   - Разберись теперь, кто ты такой - Тушурашвили или Чибурданидзе! Потом прикрикнул на нас: - Чего рты разинули? Выжмите гимнастерку! И вот это! - И он бросил нам брюки, а сам стал выжимать майку.
   Мы готовы были выжать одежду всего населения Тбилиси, лишь бы задобрить лейтенанта.
   - Осторожно! Порвете, чего доброго! Думаете, мне выдадут новую форму?
   Потом Кукарача извлек из кобуры наган, высыпал патроны и разложил их по одному на камнях. У нас сперло дыхание. Патроны! Настоящие! Я запомнил навсегда - их было семь штук - продолговатых, с тупыми головками, и из каждого из них угрожающе смотрела смерть.
   Кукарача продул наган, положил его рядом с патронами и обернулся к Косте.
   - Ну, как теперь? Полегчало?
   - Хорошо! - ответил Костя и приподнялся.
   - Лежи пока! А вы, - Кукарача обратился к нам, - становитесь в шеренгу!
   Считая инцидент исчерпанным, мы охотно выстроились в ряд.
   Кукарача поджал под себя по-восточному ноги, оперся руками о колени и, сощурив глаза, уставился на нас.
   - Ну-ка, герои, кто из вас первый надумал купаться в Мтквари?
   Разумеется, никто из нас не был способен на предательство, но невольно мы взглянули на Кучико.
   - Значит, ты?
   Разоблаченный Кучико понурил голову.
   - Так... Значит, Вере вам уже не хватает? Сегодня вам захотелось Мтквари, завтра захочется Черное море, послезавтра - Дарданеллы, затем Босфор, потом Средиземное море, потом... как этот пролив называется?
   - Гибралтарский... - пробормотал я.
   - Гибралтарский. А потом - Атлантический океан. Так?
   - Можно и в Индийский океан, через Суэцкий канал, - подсказал Ирача новый вариант.
   - Заткнись, второгодник несчастный! - рявкнул на него Кукарача. Тоже мне нашелся Магеллан!.. Подойди ко мне! - приказал он Кучико и встал.
   Кучико приблизился к Кукараче. Остальное произошло так быстро и неожиданно, что Кучико не успел опомниться: Кукарача влепил ему правой рукой звонкую пощечину.
   - Чего дерешься?! Отец ты мне или кто? - взвыл Кучико.
   - Поговори у меня!
   - Да что, в самом деле, уже и купаться нельзя? Вере разве река? Всю кожу ободрал на коленях!
   Кукарача пропустил протест Кучико мимо ушей.
   - Следующий!
   Ирача воспользовался наглядным примером и, как только приблизился к Кукараче, тотчас же закрыл рукой левую щеку. И тут же Кукарача закатил ему оплеуху левой рукой. Ирача дважды повернулся вокруг собственной оси, однако у него хватило ума молча вернуться на свое место.
   - Всех будешь бить? - спросил тихо Дуду.
   - А как же? Не могу ведь я поступить не по справедливости!
   Дуду вышел, не ожидая приказа.
   - Раз ты такой дисциплинированный и покорный, я ограничусь меньшей мерой наказания! - Кукарача схватил ухо покорного преступника и вывернул его так, что лично я предпочел бы две пощечины.
   Настала моя очередь. Кукарача сам подошел ко мне.
   - Мать знает, где ты?
   - Нет.
   - Так получай!
   Я покачнулся, но удержался на ногах.
   - Больно? - спросил Кукарача.
   - Больно, - признался я, - ударь еще раз, только не говори маме...
   Кукарача взглянул на меня, хмыкнул. Потом подошел к Косте. Тот закрыл глаза и затаил дыхание.
   - Ты, болван! Куда ты лез, если не умел плавать? А? Скажем, утонул бы я... Из-за тебя, учти! Ладно, черт со мной!.. Ну, а если утонул бы ты? Ты подумал об этом? Что бы мы сказали твоим родителям? Чем бы мы утешили их? А? - Кукарача побледнел, голос у него прервался. Он сел, швырнул нам одежду. Мы схватили свои манатки и собрались бежать.
   - А его? Кому вы оставляете эту подводную лодку? - Кукарача ткнул Костю кулаком в бок. - Забирайте его и сдайте на руки родителям. Да поживее, пока я сам его не утопил!
   Костя оделся быстрее всех нас.
   - Вы не пойдете? - спросил Кукарачу вежливо Кучико.
   Тот выразительно взглянул на свои мокрые доспехи, и Кучико, поняв, что сморозил глупость, быстро повернулся и пошел. Мы последовали за ним, как цыплята за наседкой.
   Вдруг мы услышали голос Кукарачи:
   - Ребята, вы уж не обижайтесь на меня... Служба есть служба... И еще... Просьба у меня к вам... Небольшая просьба... - Мы в недоумении переглянулись, - просьба к нам? У Кукарачи? А он продолжал: - Не рассказывайте никому, что я... Что я не умею плавать... Ладно?
   Мы вскарабкались по откосу правого устоя моста и стали подниматься по Варазисхевскому подъему.
   Тому, что я, сын строгой - казалось бы, больше некуда - матери, курил, удивляться не приходилось. В нашем квартале тайком от родителей курили почти все мои сверстники. Удивительным был тот факт, что курить нас научила Цаца Барамия - соседка, деревенская девочка, моя ровесница, проживавшая у родственников на правах домработницы. А девочку, в свою очередь, обучил этому весьма полезному занятию обожавший ее дед - Иван Пирцхалава в Носири*. Каждый раз, когда у нежившегося на циновке под ореховым деревом Ивана потухала трубка, он, оказывается, окликал любимую внучку:
   - Цаца, о Цаца!
   - Патени!**
   - Кумомиги, дзгаби, дачхири!***
   _______________
   * Н о с и р и - название села в Западной Грузии, Мегрелпи.
   ** - Слушаю! (мегрел.).
   *** - Принеси-ка, дочка, огня! (мегрел.).
   Цаца несла огонь. Трубка снова потухала. На сей раз дед вручал внучке трубку - иди, мол, раскури сама. И девочка раскуривала трубку. Так бедная Цаца приучилась курить. И так получилось, что нас - мальчиков-озорников, сорвиголов, жуликов, мошенников и прохвостов - пристрастила к курению честнейшая и добрейшая девочка - Цаца Барамия.
   В те годы отношение общества к подросткам-курильщикам было таким же, как, скажем, к наркоманам. Поэтому можете представить себе положение мое, Дуду, Ирача, Кости-грека и Кучико, когда мы, накурившись до одури у забора тети Марты, были застигнуты врасплох Кукарачей.
   Не знаю, что в этот миг почувствовали другие ребята, лично для меня померкло солнце, разверзлась земля, иссяк воздух. Кулак с зажатой в нем папироской я врыл в землю, проглотил дым вместе со слюной и, задыхаясь, уставился на онемевшего от изумления лейтенанта. Прошла минута, показавшаяся мне вечностью. Наконец Кукарача обрел голос:
   - Что... Что вы делаете?.. Губите себя? Хотите, чтобы сгнили ваши легкие и высохли мозги? Роете себе могилу? Решили умереть? Сдохнуть? Так скажите мне! Вот! - Он достал наган. - Зачем обрекать себя на медленную смерть? Раз-два - и готово!.. Как мне теперь быть? Перестрелять вас или застрелиться самому?
   Словно пораженные громом, взирали мы на Кукарачу, боясь шевельнуться, вымолвить слово. Мы ждали бури, урагана, потопа. Но ничего этого не произошло. Кукарача спрятал наган, повернулся и ушел...
   Раз десять звонил в тот вечер звонок в нашей прихожей, и столько же раз у меня обрывалось сердце. Наконец, когда я решил, что сегодня уже землетрясения не будет, раздался одиннадцатый звонок, и я понял, что это был Кукарача.
   Я не смог даже встать со стула. Дверь открыла мама.
   - Добрый вечер, Анна Ивановна!
   - А, Кукарача! Милости просим! Заходи, присаживайся!
   Я почувствовал, что началось действие вулкана, и встал, чтобы до его извержения успеть исчезнуть из комнаты, из дома, из города и вообще из жизни.
   - Сиди! - сказала мама. - Ты, конечно, по делу? - обратилась она к Кукараче, который держал в руке толстенную книгу.
   Лейтенант взглянул на меня.
   - Что, опять он травил реку? - спросила мама.
   Кукарача опустил глаза.
   - Ограбил банк?
   Кукарача молчал.
   - Убил человека? - В голос мамы вкралось раздражение.
   Кукарача понял, что настал критический момент, и положил книгу на стол.
   - Что это?
   - Это, Анна Ивановна, Большая Советская Энциклопедия. С вашего позволения, хочу ознакомить вас с одной статьей.
   - Зачем же ты утруждал себя? У нас энциклопедий хоть пруд пруди! Мама показала на забитый книгами шкаф.
   - Мда-а... Не сообразил, - улыбнулся Кукарача.
   - Это касается меня или обоих?
   - Скорее - его, но ваше присутствие также желательно.
   Мама села и приготовилась слушать. Кукарача кашлянул в кулак.
   - Ну, ждем, просвети нас! - подбодрила его мама.
   - Никотин! - начал Кукарача и сделал паузу. Мои и мамины взгляды на миг встретились, и мне показалось, что глаза мои пронзило раскаленными иглами. Я опустил голову и зажмурился. Словно сквозь сон доносился до меня голос Кукарачи:
   - Никотин... Французское слово - Nicotine, от имени французского дипломата Ж. Нико, который первым ввез в 1560 году табак во Францию... При курении табака никотин проникает с дымом в дыхательные пути и, всасываясь, действует на узлы нервной системы... Действие никотина двухфазное: в малых дозах - возбуждающее, в больших - угнетающее и ведущее к параличу нервной системы, остановке дыхания, прекращению сердечной деятельности. Никотин один из самых ядовитых алкалоидов: несколько капель его при введении человеку могут вызвать смерть...
   Кукарача умолк.
   - И что же? - спросила мама после долгого молчания.
   - Чего вам больше? Про похоронные расходы здесь не говорится, попытался Кукарача сострить.
   - Я не про это. Что сделал ты, застав его за курением?
   - Я?.. А что я мог сделать? - растерялся Кукарача. - Вот, пришел к вам...
   - Он был один?
   - У тех я уже побывал. И даже взял расписки.
   - Какие расписки?
   - Вот, пожалуйста...
   Кукарача извлек из кармана сложенные вчетверо листки ученической тетради и развернул один из них.
   "Я, Дуду Доборджгинидзе, даю пионерское слово, что никогда в жизни не буду не только курить, но даже смотреть на папиросы. Клянусь мамой, папой и всеми".
   Кукарача сложил и спрятал листок.
   - Осталось теперь взять расписку от нас, и борьба с никотином закончена, да? - спросила мама, не скрывая иронии. Потом она встала и направилась ко мне. Я даже не сдвинулся с места, - хуже того, что уже произошло, случиться не могло. Мама закатила мне пощечину, против которой пощечины Кукарачи на берегу Мтквари показались мне детской лаской.
   - Что вы делаете! - Кукарача схватил маму за РУКУ.
   - Отстань! Я знаю, что делаю! - Мама попыталась отстранить Кукарачу.
   - Что вы, Анна Ивановна, как можно! Если б помогали пощечины, то я сам...
   - Кто же это?.. Кто меня погубил? - спросила глухо мама.
   Я-то знал, как ответить на этот вопрос, но одно мое слово сейчас было бы равносильно моей смерти.
   - Кто? Вы сами, Анна Ивановна, - сказал Кукарача спокойно.
   - Что?!
   - Установлено, что, как правило, курить начинают дети родителей-курильщиков, - так же спокойно произнес Кукарача.
   - Значит, перевоспитать следует меня? Так, что ли? Может, написать расписку - "Я, Анна Ивановна Бахтадзе, даю пионерское слово...".
   - Зачем же вы так, Анна Ивановна? - прервал маму обиженный Кукарача. - Энциклопедию составлял не я, и табак в Грузию завезен не мною... Извините...
   Мама опешила, покраснела, быстро повернулась и вышла из комнаты. Не знаю, рассердилась она или ей стало стыдно. Скорее последнее. Кукарача понял, что оставаться ему у нас не стоит. Он взял энциклопедию под мышку и направился к двери. Здесь он остановился, взглянул на меня, и на лице у него появилось выражение, похожее на раскаяние. Я опередил его:
   - Шпион ты, Кукарача, шпион! Мильтон несчастный! Ненавижу тебя!
   Словно гора свалилась с моих плеч - я высказал Кукараче то, что думал о нем в ту минуту.
   Я увидел, как покрылось смертельной бледностью смуглое лицо Кукарачи...
   Овощной ларек борчалинского колхоза имени Махарадзе находился на краю Варазисхеви, рядом с нашим домом. Весь персонал ларька состоял из двух азербайджанцев - Али и Ибрагима. Нам нравилось, как они смешно коверкают грузинский язык.
   - Ты, малшик, очен хатиш, штобы тебе пабит, да? - беззлобно угрожали они нам, уличив в попытке стащить с прилавка семечки подсолнуха или сушеные сливы.
   Ларек торговал всем, что имелось в колхозе, - начиная с винограда и вина и кончая арбузами, иногда даже мясом, так что маме почти не приходилось ходить на базар.
   Старший, Али, был примерно в возрасте моего отца, Ибрагим - моложе, лет семнадцати - восемнадцати. Он немного косил, и Али, бывая в дурном настроении, называл его "косой сукинсин".
   Сейчас мне трудно сориентироваться в ценах того времени, но помню отлично: на рубль Али давал мне столько зелени, что она не умещалась на нашем кухонном столе. И еще говорил:
   - Малшик, ты скажи свой мама - Али сдачи не имел, следующи раз отдал все сразу...
   Мама называла Али и Ибрагима жуликами, но поддерживала с ними доброе знакомство. К нам, ребятам, они относились хорошо, нередко угощали нас и семечками, и абрикосами, и сливой.
   В середине июля Али и Ибрагим привозили полный фургон арбузов и дынь и сваливали их кучей перед ларьком. А потом Ибрагим весь день без передышки расхваливал свой товар:
   - Кому борчалинский харфуз и динь на разрез! Сладкий харфуз! Вах-вах-вах, какой динь!
   От покупателей не было отбоя. Но меня прельщали не арбузы и не дыни. С утра до вечера торчал я у ларька и как завороженный смотрел на красовавшийся за поясом Ибрагима кривой турецкий нож с черной рукояткой, которым он делал пробные разрезы на арбузах. Не было для меня на свете вещи более красивой и более желанной, чем этот нож, он преследовал меня во сне и наяву.
   Был понедельник, 13 июля - день каверзный и подлый. Мама послала меня за зеленью. Я подошел к ларьку и увидел его - предмет моих вожделений и мечты! Ибрагим и Али хлопотали в ларьке, на улице не было ни души, а на самой макушке арбузной пирамиды сверкал, блестел на солнце воткнутый в огромный арбуз кривой турецкий нож...
   Не помню, что произошло со мной, кто вскрыл мой череп, кто вывернул мои мозги и шепнул на ухо.
   - Иди, не бойся...
   Помню лишь, как нож оказался в моих руках, как рухнула арбузная пирамида, как я ворвался во двор тети Марты, закопал нож под забором и как обомлел, увидев вдруг появившегося словно из-под земли Кукарачу...
   - Здорово, Тамаз! - приветствовал он меня.
   Вместо того чтобы встать, я сел на землю.
   - Как дела? Что нового?
   Ссориться с лейтенантом меня сейчас не устраивало никак. Поэтому я глупо улыбнулся и пожал плечами, продолжая сидеть. Тогда Кукарача сам опустился рядом со мной на корточки, чтобы вести беседу, как говорится, на одном уровне.
   - Где твои дружки?
   - Не знаю... Кто на даче, кто в Тбилиси...
   - А ты что здесь делаешь?
   - Жду отца. Он должен приехать на днях. Наверно, поедем в Кобулети.
   - Да нет, чем ты сейчас занят, каковы твои планы на сегодня?
   - На сегодня?.. Пока не знаю... Зайдут, наверно, ребята... Сходим на Вере или в зоопарк...
   - А до этого? - не отставал Кукарача.
   - Пойду домой, - ответил я.
   - Не дождешься ребят?
   - Придут - сами позовут.
   Где-то в уголочке сердца у меня вспыхнула искорка надежды - а может, он ничего не видел? Может, он пришел случайно? Может, он хочет помириться со мной после той истории с папиросами? Я встал и сказал с наигранным равнодушием:
   - Ну, я пошел...
   - Сядь! Пока придут ребята, поиграем.
   - Поиграем? Во что?
   - Ну, хотя бы в орел-решку.
   Кукарача достал из нагрудного кармана серебряный рубль, положил его на указательный палец, щелкнул снизу большим пальцем, поймал на лету монету, зажал в кулаке и вопросительно взглянул на меня.
   - Решка! - сказал я.
   Кукарача разжал кулак.
   - Проиграл ты! - Кукарача снова подбросил монету.
   - Не хочу больше... - Я встал.
   - Погоди! Может, сыграем в ножик? - предложил Кукарача.
   - Что?! - Я схватился за сердце.
   - В ножик, говорю, сыграем! - повторил Кукарача.
   - Что ты пристал ко мне? Что тебе нужно?! - Я был готов расплакаться.
   - Ничего, кроме твоей дружбы, чего же еще? - Кукарача встал, нашел в куче мусора кусочек угля и начертил на воротах два круга - один большой, другой поменьше - внутри первого. Потом бросил уголек, вытер руки друг об друга, отсчитал от ворот десять шагов, носком сапога провел по земле черту и обратился ко мне:
   - Одолжи-ка нож!
   Цепенея от ужаса и собственной подлости, я спросил:
   - Какой нож?
   - А тот, который ты закопал под забором! - ответил Кукарача уверенно, словно нож закапывал он сам.
   Что мне оставалось делать? Я откопал нож и отдал его Кукараче.
   Лейтенант с минуту внимательно рассматривал нож, удовлетворенно кивая головой. Вдруг нож молнией вырвался из его руки, со свистом описал в воздухе дугу и вонзился в большой круг.
   - Принеси! - сказал мрачно Кукарача.
   Я с трудом вытащил из ворот нож и принес его лейтенанту. Он снова бросил нож и снова попал в большой круг. Следующие три броска оказались снайперскими - в середине внутреннего круга. Кукарача довольно улыбнулся.
   - Твоя очередь. Пять бросков. Запомни, у меня сорок восемь очков две девятки, три десятки.
   Я бросил и угодил ножом в тутовое дерево, метрах в трех от ворот.
   - Ну, ты даешь! - рассмеялся Кукарача.
   - А я целился в дерево! - солгал бессовестно я.
   - Валяй!
   Остальные четыре броска оказались и того хуже. Нож попадал в ворота или рукояткой или боком, но никак не лезвием. На шум вышла тетя Марта. Она изумленно воззрилась на нас, потом схватилась за голову:
   - Господи, что я вижу, ослепни мои глаза! Что это такое? Чему ты учишь ребенка, чтоб ты провалился вместе с твоей милицией! Бездельник! Кукарача черномазый!
   - Побойся бога, тетя Марта, какие ты отпускаешь словечки?! Неужели ты никогда не ела сахар? - Кукарача миролюбиво улыбнулся старушке, обнял меня за плечи и вывел со двора. - А теперь мы пойдем и вернем нож хозяину. Ладно?
   В азарте состязания я успел уже забыть про этого проклятого Али, и теперь меня словно кипятком обдало.
   - Отнеси ты...
   - А почему не ты?
   - Стыдно мне!
   - Ничего. Пойдем вместе. С Али поговорю я.
   Мы подошли к ларьку, когда гнев и возмущение Али, вызванные пропажей ножа, достигли апогея. Причем были они обращены в основном против бедного Ибрагима.
   - Косой сукинсин, какой нож потерял! Тепер я как продал харфуз на разрез?! Гавариш - кто-то украл, украл! Лучше я адин хароши сабак держал, он хотя бы лайт!
   При виде Кукарачи Али повысил голос:
   - Милисия, где ты?! Куда смотришь, милисия?! Утром, в сентр города, мине ограбил какой-та сукинсин!
   - Я здесь, Али! И вот твой нож!
   - Вах, дарагой мой! Ты не милисия, ты настояши золото! - Али выскочил из-за прилавка и стал обнимать Кукарачу.
   - Ты не меня, ты его благодари! Это он нашел твой нож! - Кукарача подтолкнул меня.
   - Дарагой мой малшик! Скажи, кто мой нож украл? Я ему уши отрезал!
   - Я не знаю, это Кукарача отнял нож у вора! - выкрутился я.
   - Ай, я его душа матал, сволош, сукинсин!
   Али не подозревал, что эти эпитеты он адресовал не кому другому, как мне, только что объявленному им же "дарагим его малшиком".
   - На, дарагой, - продолжал он, - бери падарок, денги не нада! - И он протянул мне два небольших арбуза.
   Я отказался, попятился назад.
   - Возьми, чудак! - подбодрил меня Кукарача.
   Я взял арбузы.
   - А что надо сказать? - наставительно напомнил мне Кукарача.
   - Спасибо, дядя Али, только зачем мне два арбуза? Дай одну дыню.
   Кукарача расхохотался.
   Али исподлобья посмотрел на меня.
   - О-о, малшик, ты тоже балшой хитри сукинсин! - И обменял один арбуз на дыню.
   - Кукарача, а что я маме скажу? Откуда все это? Бери-ка ты!
   Кукарача взял у меня арбуз и дыню, и мы пошли домой.
   Мама ужаснулась:
   - Кукарача, не говори, что это украл мой сын, а то я покончу с собой!
   - Что вы, Анна Ивановна, это Али преподнес мне, а я - вам, - успокоил ее Кукарача.
   - Чем я заслужила такое внимание?
   Кукарача неловко улыбнулся и развел руками.
   - Ты не обижайся, Кукарача... Скажи мне откровенно: ты бегаешь только за Тамазом и ходишь только к нам или ко всем?
   Кукарача задумался. Видно, он не ожидал такого вопроса.
   - Нет, Анна Ивановна... Я, как вы изволили выразиться, бегаю не только за вашим сыном и хожу не только в ваш дом... Я - участковый инспектор, и мне приходится бывать всюду... Но, признаюсь, у вас я чувствую себя как-то необычно... Волнуюсь, как на экзамене... В других домах меня иначе как "уважаемый" не величают. "Пожалуйте, уважаемый Георгий!", "Присядьте, уважаемый Георгий", "Пропали бы мы без вас, уважаемый Георгий!.." А вы... Вы спорите, даже ссоритесь со мной, Кукарачей меня зовете...
   - Но ведь ты сам просил называть тебя так, - смутилась мама.
   - В том-то и дело... Я и других просил... Хотя нет, вру! Не просил я никого называть меня Кукарачей... В общем, я не знаю, как это объяснить... Мне кажется, что когда-то я уже жил в вашем доме... Как ваш Тамаз... Потом я в чем-то провинился, и меня изгнали отсюда... И вот теперь я вновь вернулся, искупив свои грехи... - Кукарача умолк.
   Мама достала папиросы и закурила, - она была взволнована, иначе в присутствии Кукарачи не стала бы курить.
   - Какие же у тебя обязанности в милиции, Кукарача? - спросила мама. О функциях инспектора милиции она была осведомлена не хуже самого лейтенанта. Вопрос был задан, чтобы нарушить затянувшееся молчание.
   - Обязанности? Ну, во-первых, преследование бандитов и воров...
   - Что-то я не слышала про пойманного тобой бандита, - рассмеялась мама.
   - Пока я здесь, ни один уголовник Ваке не посмеет даже шелохнуться! отшутился Кукарача.
   - Допустим. Что еще? - допытывалась мама.
   - Еще - идейное воспитание детей, - ответил Кукарача не без гордости, - правильное направление духовной жизни подростков.
   - Да? А что тебе известно о духовном воспитании, духовной жизни и вообще о душе?
   Кукарача замялся, но тут же нашелся:
   - Как же, Анна Ивановна, душа есть душа, а духовная жизнь - это кино, театр, живопись, музыка... И еще - любовь всего этого и вообще любовь!
   - И ты думаешь, что бандиты не ходят в кино, жулики, растратчики, спекулянты не имеют жен и детей, не любят никого? - Мама затушила папиросу и вопросительно взглянула на Кукарачу.
   Лейтенант задумался.
   - Да, странно получается... А вы, Анна Ивановна? Что вы знаете о душе?
   Теперь задумалась мама.
   - В этом, дорогой мой, не так-то просто разобраться... По-моему, душа - это мысли, мечты человека, заключенные в бутылку, вроде сказочного джинна, которые со дня своего возникновения ждут, стремятся к свободе. Мы иногда освобождаем их - вольно или невольно, чаще же всего они сами вырываются на свободу. А освобожденная человеческая мысль способна творить чудеса в науке, искусстве, литературе. Для меня каждый гений - это вырвавшийся из бутылки джинн. Правда, есть и среди гениев относительно крупные и малые, сильные и слабые, но это не так уж важно. Счастье обретенной свободы они воспринимают в равной мере. - Мама говорила тихо, спокойно, как бы про себя, и лишь в конце взглянула на Кукарачу. - Хорошо, Кукарача, если всеми этими делами в милиции поручено заниматься тебе...
   - Анна Ивановна, а где написано обо всем этом? - спросил удивленный Кукарача.
   - Не знаю... Не помню... Наверное, нигде... Просто это я так думаю.
   - А любовь? Любовь тоже относится к душе? - поинтересовался Кукарача.
   - Наверное... Во всяком случае, из всех сокровищ, дарованных богом человеку, самое драгоценное - это талант любви. Мне жаль человека, ушедшего из жизни без любви...
   - Я очень люблю детей.
   - Значит, ты счастливый человек.
   - А вы?
   - Я - мать, и любить - моя первейшая обязанность.
   - Да, трудное это дело - дети... Вот вы сказали - бегаешь, мол, за Тамазом... А он ведь не один. И мне часто приходится следить, как шпиону, за ними - как бы не подрались, не попали в беду, не стянули чего-нибудь. Кукарача бросил на меня мимолетный взгляд. - Быть может, они и ненавидят меня, но что делать? Стараюсь из-за любви к ним, и только! А ведь мог я стать отличным хлеборобом или кузнецом! - Кукарача показал свои здоровенные кулаки.
   - Конечно, - согласилась мама, - трудно воспитывать детей - не то что чужих, даже собственных...
   - Да... Вот, скажем, за воровство Уголовный кодекс предусматривает от трех до пятнадцати лет...
   - Очень строгий закон!
   - Строгий, но необходимый!
   - Скажи-ка, а как вы ловите воров?
   - Обыкновенно. Украл - поймаем, не украл - пусть гуляет... Случается и так: знаем, что человек вор, а трогать его не имеем права. Улики нужны, свидетели! Есть даже такая поговорка: "Не пойман - не вор!"
   - Я-то думала - сложная у вас работа.
   На Кукарачу словно вылили ушат холодной воды.
   - Ну, знаете... - произнес он обиженно.
   - Хорошо... а до того, как вор украдет? Вы предпринимаете какие-либо меры?
   - Конечно. У нашей работы ведь есть своя специфика. Существует такой термин - профилактика преступности...
   - Я не об этом, - прервала Кукарачу мама. - Меня интересует, проводите ли вы с ворами беседы?
   - Какие беседы?! - искренне удивился Кукарача.
   Мама встала, подошла к книжному шкафу, сняла с полки книгу в черном переплете, раскрыла ее и обратилась к лейтенанту:
   - Ну-ка, послушай! Я постараюсь несколько облегчить текст: "Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтоб погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввергнуто в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввергнуто в геенну". Понял?
   - Прочтите, пожалуйста, еще раз! - попросил Кукарача.
   Мама повторила.
   - Вот это да! - воскликнул Кукарача. - Вот это - строгость! Вырвать собственный глаз! Отсечь собственную руку! Против такого закона наш закон - рай!
   - Это не закон, Кукарача, это заповедь. Будь это законом, сейчас половина населения Грузии была бы одноглазой и однорукой, - сказала мама.
   - А что такое заповедь?
   - Заповедь - это нравственное правило, положение, из которого вытекают все законы. И вот я спрашиваю: приобщаете ли вы к этим заповедям людей, прежде чем их арестовать?
   - Людям, с которыми мы имеем дело, не помогут никакие заповеди... А что это за книга, Анна Ивановна?