Дункан Дэйв. Разящий клинок

   – Я приму все, что Боги решат даровать мне, ваше высочество.
   Длинный нос опять дернулся.
   – Боги? О, а я-то думал, это работа Шанди! Смех вокруг – консул с супругой явно наслаждаются игрой, как и другие любопытные – уже, наверное, полтора десятка человек. Эшиала почувствовала себя медведем в загоне.
   И затем, слава Богам, появилась Эшия! Эшиала никогда еще не радовалась так сестре драгоценности, банты, кружева, парча, китовый ус и все остальное… Эши была не выше ее самой, но зато полнее, и главное, ей как-то удавалось удерживать свою неотразимость, словно брошенному командой судну или вбежавшей повозке с сеном, которые все не хотят переворачиваться вверх дном. Каблучки щелкают, веер мечется… Шурша одеждами, она ворвалась в круг любопытных, чтобы заключить сестру в крепчайшие объятия, прижать ее к своему железному корсету и едва не вываливающейся из него груди и шепнуть ей в ухо: «Улыбайся же, идиотка!»
   Потом она легким пируэтом отпрыгнула в сторону, отталкивая Эшиалу вбок и разбивая группу любопытных на отдельные кучки – медвежьего загона как не бывало! Эшиала только подумала: отчего же самой ей не под силу совершать так легко столь сложные маневры?
   Эшия оглядела смущенные лица оставшихся.
   – Принц! – чирикнула она, когда Эмторо поклонился ей с сардонической усмешкой. – Значит, это правда?..
   Вокруг начали переглядываться. Вытянутое лицо принца внезапно окрасилось тревогой.
   – Что «правда», мадам?
   – Что они подписывают отречение?.. – Эшия обвела рукой вокруг, и остаток любопытных бежал в смятении. – Иначе что может задержать их там так надолго?
   – Очевидно, они проводят некое совещание с сигнифером Иллипо.
   – Ну, а может, им понадобится еще и четвертый, чтобы сыграть в тхали? – быстро добавила Эшия, вызвав у Эмторо смешок. Без всякой паузы она обернулась к Эшиале:
   – Милая сестрица, я суха, как пустыня. Попробуем сыскать что-нибудь, дабы утолить жажду!.. Простите нас, господа! – И она повлекла сестру к одному из боковых столов.
   – Что, во имя девства, с тобой происходит? – осведомилась она. – Судя по цвету лица, приступ холеры.
   – Шанди вернулся! – протяжно вздохнула Эшияла.
   – Да я уж знаю! Ты должна подпрыгивать от радости и нетерпения!
   – Это было так давно!
   Как она сможет объяснить – даже собственной сестре? Они были женаты всего около шести недель, ко гда муж покинул ее. Теперь, когда минуло больше двух лет, он наконец вернулся. И сегодня же ночью он потребует исполнения долга. Каждой ночью.
   – Мне кажется, я совсем его не знаю! – шепнула она.
   – Продолжай улыбаться! – сквозь зубы процедила Эшия. Она подхватила со стола два бокала вина и впихнула один из них в руку сестре. С хрустальным звоном она чокнулась с ней своим. – Я же советовала практиковаться, – пробормотала Эшия, с улыбкой обводя присутствующих высоко поднятым бокалом, как бы провозглашая тост за их здоровье. – Ты что, хочешь, чтобы за тобой снова ухаживали?
   – Наверное, да, – согласилась Эшиала, растягивая губы в дурацкой улыбке, чувствуя ее настолько же чуждой своему лицу, как усы с длинной бородой. Заметит ли она ухаживание, если даже кто-то отважится?
   – Скажи ему, что сейчас не время… О, ваше преосвященство! Разве не чудесно?
   Нет, думала Эшиала, она не станет лгать Шанди. У него есть право, у нее есть долг – долг перед мужем и перед всей Империей. Другие женщины тоже как-то справляются со своими обязанностями… Если повезет, она сразу же забеременеет снова, как и в прошлый раз.
   Теперь вокруг нее вновь собирались высокопоставленные особы. Она ни разу еще не видала Тронный зал таким переполненным. Эшия хохотала до визга над какими-то глупейшими замечаниями и забрасывала вопросами сенатора по другую сторону от сестры, удачно выстраивая перед ней словесную баррикаду.
   Полная тишина воцарилась лишь с появлением наряженного в многоцветный плащ герольда, ударившего посохом об пол. Он направился прямо к Эшиале, отчего ее колени принялись дрожать еще сильнее. Высоко подняв голову, она последовала за ним через весь зал, не обращая внимания на взгляды и шепот.
   Герольд провел ее по прихожей и остановился у двери кабинета, большого и красивого, – ей нравилось бывать в нем, потому что она уважала Эмшандара, а он – ее. Впрочем, еще ни разу Эшиала не видела императорского кабинета в отсутствие самого монарха. Войдя, она было решила, что, кроме нее самой, тут никого нет.
   И только чуть позже заметила солдата, роющегося в бумагах, загромоздивших дальний угол комнаты. На голове его был шлем, что показалось ей странным. Солдат повернулся на стук закрывающейся двери – и, конечно же, то был Шанди.
   Какое-то время они просто смотрели друг на друга. Потом он поднялся на ноги и нерешительно двинулся к ней.
   – Ты и правда столь же прекрасна, как о том говорила мне память!
   И это все, что он мог сказать? Не совсем уверенная в том, что ей следует ответить, Эшиала склонилась перед принцем в глубоком реверансе.
   Вздохнув, он поднял ее.
   – О, моя возлюбленная мраморная королева, – сказал Шанди. – Как ты видишь, на мне до сих пор доспехи, поэтому я не могу обнять тебя должным образом. – Он торопливо поцеловал ее в щеку.
   – Добро пожаловать домой, – шепнула Эшиала. – Ээ… Как же тебе удалось так неожиданно появиться в городе?
   – О, существует множество способов.
   – Как путешествие? Ты ведь повидал страну?
   – Оно было долгим и изматывающим.
   – Я так и думала… – Что наша малютка?
   – С ней все прекрасно, спасибо.
   – А… – Шанди сглотнул несколько раз. – Твой акцент почти не заметен. Теперь ты не говоришь, как уроженка Тамбла.
   – О, я рада. – Знал бы он, каких трудов ей это стоило, но отчего же она не чувствует себя чуть счастливее теперь, когда она сумела доставить ему эту радость?
   – Я привез тебе подарки. Жемчуг из моря Печалей и лучшие керитские рубины…
   Рубины? Жемчуг? Зачем ей все это?
   – О, это чудесно. Ты очень добр ко мне.
   – Проклятье! – сказал Шанди. – Забыл! Я же оставил их с багажом! Они будут здесь через неделю… Они смотрели друг на друга – и одновременно отвели взгляд.
   – Эти дурацкие доспехи… – пробормотал он. – Конечно, я могу их снять?
   Эшияла подняла на мужа изумленный взор, но он уже изучал большой, уродливый диван у стены.
   – Если бы я был Ило… – бормотал он. Кто? Эшияла растерялась. О чем это он?
   – Там, снаружи, ждет так много людей, – с запинкой выдавила она.
   – Да. Я был уверен, что они ждут. Что ж, тогда давай выйдем к ним и постараемся быть пообщительнее. Дорогая.
 
   Потоки поворачивают вспять:

   Так трусами нас делает раздумье, И так решимости природный цвет Хиреет под налетом мысли бледным. И дел потоки, взнесшиеся мощно, Все чаще поворачивают вспять, Теряя имя действия.

Шекспир. Гамлет, III, I

Глава 8
Бутоны срывайте

1

   Первый дождь, перечеркнувший зной и духоту, громко стучал по устилавшим крышу пальмовым листьям; этот стук заглушал даже еженощные лягушачьи концерты. Быть может, то была лишь заплутавшая летняя гроза, ибо дождь казался ранним гостем, но Тхайла понимала, что следующее новолуние станет датой ее дня рождения, когда ей следовало уже быть в Колледже. Обещанные отцом полгода почти истекли.
   Даже несмотря на ливень, ночь выдалась липковато-душной. Тхайла лежала на большой, мягкой охапке папоротника, в успокаивающих объятиях Лииба. Он уснул, и Тхайла даже видела, как быстрыми вихрями кружат над их ложем размытые образы его снов. Страх, злость и голод – они ничего не значат. Они снятся каждому. Влажные тела поблескивали в полумраке комнаты. Тхайла чувствовала запах своего мужчины – он складывался из ароматов дыма, земли, сока растений, пота и даже пойманной вчера рыбы. Все эти запахи были знакомы ей после стольких ночей, подобных этой, они легко смешивались с терпким ароматом папоротниковых листьев. Ей нравился этот надежный запах – запах любви, дома и безопасности.
   Учетчиков не было видно; вообще никого не было поблизости – Дом Лииба был настоящим раем для пиксов. Тхайла видела, конечно, других людей в своих Домах далеко отсюда, но никто из них не любил совать нос в чужие дела, а в следующем году будет достаточно времени для визитов… Они с Лиибом вообще никого не видели с тех самых пор, как поселились здесь, кроме живущих вверх по реке соседей, Бууш и Ниита из Дома Ниита. По их словам, уже многие годы учетчики даже не забредали в эти края.
   Как и обещал Лииб, пожилая пара обрадовалась новым соседям неподалеку и очень помогла им на первых порах. Девушка из предгорий, не знавшая даже имен множества растений долины, научилась у соседей многому и с благодарностью принимала их добрые советы. Даже сам Лииб научился у них кое-чему: например, как выращивать саженцы прежде ему не ведомых таро и мурунги.
   Через несколько месяцев помощь Бууш окажется неоценима, – она и так уже во многом помогла Тхайле, подтвердив ее подозрения и направляя советами.
   Сегодня вечером, в честь первого дождя, Тхайла открыла Лиибу – он вскоре станет отцом. Муж так обрадовался новости, что она заплакала, ибо его чувства были так сильны… И затем одно потихоньку привело к другому. Потому-то он и спал столь беспокойно.
   Лииб и вправду оказался отличным строителем. Плел он замечательно, и уже сплел стены для двух больших комнат их хижины. Ни одной капли дождя не пробивалось сквозь крышу, ни единой! Если Тхайла только захочет, у нее будет шесть или даже семь комнат, пообещал Лииб. Она спросила его, смеясь, для чего женщине может потребоваться такое количество комнат. Для детей, конечно, отвечал он. Большинство пар ограничивались двумя отпрысками, но Тхайла уже объяснила мужу, что семьи, обладающие Даром, часто имеют больше детей, – и он сразу же начал грезить о целых десятках?
   Легко сказать! Но ему нравились дети; Лииб часто это повторял, и Тхайла ему верила. Он был таким ласковым и в то же время таким сильным… Испытывала ли хоть одна женщина на свете подобную любовь?..
   Лииб соорудил маленький загончик для цыплят и стойло для козочки. Отменный рыболов, он уже мастерил лодку. Он даже научил Тхайлу плавать – порой они целыми днями ходили без одежды.
   Она в жизни не ела столько вкусной пищи… Она уже начала округляться, еще до зачатия ребенка. Местные леса кишели съедобными плодами: ягоды, дикий лук, корешки, пахучие травы… Хлебные деревья встречались не реже лягушек, а ведь одно такое дерево может кормить целую семью круглый год! Здесь росло также и много других фруктов: эбеновые деревья и кокосовые пальмы, мускатный орех, манго… Все и не перечислить. Тхайла посадила немного риса, таро и бобов. Она набрала дикого хлопка и начала вязать.
   У нее есть бутыли из тыкв, большой котелок для готовки и острый каменный нож. Она даже не могла представить что-то, что могло бы ей понадобиться, – все было под рукой. Она слушала, как на крышу падают дождевые капли, и чувствовала себя в полной безопасности в объятиях своего мужчины.
   Но следующее новолуние… Явятся ли за ней учетчики? Найдут ли они ее? Не пострадают ли из-за нее родители?
   Разумеется, даже учетчики не окажутся настолько жестоки, чтобы забрать ее сейчас из Дома Лииба, правда? Пике должен быть рожден там, на том самом месте, где он был зачат, – это обычай ее народа. Однажды она разгребет ненадолго папоротник и усядется прямо на землю, чтобы явить на свет свое чадо. Ее первое чадо.
   Именно здесь, в Доме Лииба.
   В снах Лииба голод, уступил место желанию – любви. Тело его напряглось, и Тхайла почти могла увидеть себя в этом сне – чувства ее мужа были так сильны, а она так близко! Бууш сказала, что еще несколько месяцев это будет вполне безопасно…
   Тхайла с нежностью поцеловала кончик этого смешного курносого носа и увидела, что ее мужчина просыпается. Еще сонный, он крепче сжал ее в объятиях.
   Губами она коснулась его губ. Встретились языки, и рука его скользнула по ее груди, – по телу Тхайлы пробежал трепет… Кто из женщин испытывал такое счастье?

2

   Большая императорская спальня была устроена во дворце еще для императрицы Абнилы, и господин Ампили знал несколько довольно скандальных историй о событиях, некогда происходивших здесь, – весьма любопытных, пусть и не всегда правдоподобных. Конечно, правдоподобие вовсе не означает истинности, и наоборот; это знают все историки и многие кумушки-сплетницы. В качестве начальника протокольной службы при наследнике империи Ампили кропотливо вел дневник – он в жизни не даст своего согласия на его публикацию, но историки будущего наверняка почерпнут оттуда немало интересного. И в том, чему свидетелем он был сейчас, правдоподобия также маловато… Вот вам сцена – сегодня, в этой спальне! Что сказали бы народы Империи, узнай они, как ими правят?
   И любопытно, что сказала бы Абнила, если бы увидела, что стало с ее спальней? Большая комната превратилась в интендантство, в скрипториум. Былое изящество грубо попрано столами, подковой опоясавшими постель. Обстановка напомнила Ампили загон для петушиных боев; вокруг беснуются зрители: они делают ставки, холодно созерцая, как два непримиримых бойца – Эмшандар и Бог Смерти – выходят на последний раунд поединка. В комнате стоит тяжелый запах пота, восковых свечей и горячего сургуча.
   За большими хрустальными окнами с буков начинают облетать первые листья. В расставленных на столах вазах чахнут хризантемы. Лето уже на исходе…
   И посреди бурлящей кругом работы недвижным трупом возлежит император; его беззубый череп, словно бы обернутый в тонкий пергамент, покоится на шелковой подушке. Глаза закрыты… Вот как, оказывается, испаряется власть. Ныне Эмшандар не правил даже в собственной спальне, даже на расстоянии своих дрожащих, высохших, паучьих рук. Ныне император не волен распоряжаться даже в пределах своей постели, иначе он наверняка заставил бы всех убраться прочь и оставить его умирать с миром.
   Сидевший слева от смертного одра центурион Хайфи вынул еще один свиток из корзины, стоявшей рядом. Об этом центурионе ходили чрезвычайно интересные слухи! Ампили еще не успел добыть точного подтверждения, но поговаривали, будто бы этот человек некогда был начальником Ило. Каково-то ему вдруг стать ассистентом рекрута собственной центурии? Говорили также, будто бы Ило заявил Хайфи, что тому грозит навсегда остаться обыкновенным писарем, пока он не встанет на колени и не поцелует сандалию Ило! Если так, тогда это воистину страшная месть. Никакой центурион преторианец не встанет на колени перед обычным смертным, пока небо не обрушится на землю!
   – Приговор графу Вастокскому. Высылка, – пробормотал центурион, передавая свиток Шанди.
   Ампили навострил уши. С самого начала все документы карательного свойства были изъяты из общей кучи и отложены в сторонку для личного ознакомления и одобрения Шанди, так как за последние несколько месяцев старик преступил всякую грань в своей мстительности.
   Нахмурившись, Шанди поискал пометку Ило, после чего развернул свиток и пробежал глазами начало текста. Ампили ждал с нетерпением и обрадовался, увидев изумление принца. В деле графа Вастокского высылка была мягким наказанием. Совершенно явный случай из рук вон скверного обращения с подчиненными, со множеством щекотливых деталей; Эмшандар собирался замять скандал. Ило советовался с Ампили насчет добросовестности следствия – очень основательный молодой человек этот Ило.
   – Еще один, сир! – Шанди протянул свиток.
   Запавшие глаза приоткрылись. Старик проснулся. Трясущейся рукой со вздутыми синими венами он принял документ и передал его на другую сторону – легионеру, ставившему печати. Готово.
   Все было вполне законно.
   Из корзины документы шли в руки центуриону, от него – принцу, от принца – старику в кровати, а потом – легионному писцу. К тому моменту, как печать высыхала, они вновь оказывались в корзине. Император утверждал еще один закон, эдикт, приказ или что-то другое. Все в рамках законности.
   – Отзыв в столицу проконсула Ионфо.
   – Сир?
   Другое дело. Ампили и Акопуло в один голос прочили умницу Ионфо в консулы на будущий год, и Шанди тоже одобрял их выбор. Пришло время ввести в правительство несколько своих людей. Император, должно быть, не заметил их волнения; он просто передал документ для скрепления печатью.
   Ампили присел на краешек постели, в ногах, вместе с Акопуло и маршалом Итхи. Перед ними также стоял стол, заваленный бумагами. Когда у Шанди возникали какие-то сомнения по поводу того или иного документа, этим занимались его советники. Так жила Империя сейчас, в последние дни Эмшандара IV. Так ею управляли. Когда-нибудь люди обо всем узнают из мемуаров Ампили.
   Со времени возвращения принца в Хаб прошло уже шесть недель – он вернулся как раз вовремя, чтобы предотвратить окончательное падение государственности, – шесть недель с тех пор, как Ампили увидел тот невероятный, невозможный образ в бассейне-прорицателе… и солгал, чтобы не рассказывать о нем.
   Огромная куча запущенных бумаг потихоньку таяла, и Ило как-то даже заявил, что ничего срочного в ней уже не осталось. Постоянное поступление новых документов оставляло мало времени на неспешный разбор старых, но стопки все равно становились тоньше. Когда Ампили думал, что стало бы, не будь с ними этого юного распутника или не приди Ило в голову запрячь преторианских выскочек в разборку бумаг, его начинали преследовать ночные кошмары. Разумеемся, несчастные жертвы обстоятельств едва не устроили мятеж – ходил даже шепот о попытке самоубийства, – но принц настаивал. И его побуждения тоже можно понять… Говорят, преторианцы работали целыми днями и вдобавок ночами – в жуткой спешке, только бы управиться с работой и избавиться от своего «позора». Ило уже даровал одному из них свободу – чтобы подхлестнуть остальных. Гражданские чиновники могли бы работать над этой кучей всю свою жизнь.
   И еще, под началом у Ило останется сам центурион – и сандалия его так и не дождется поцелуя! Странные слухи… Ампили просто не мог придумать способа подтвердить или опровергнуть его. На самом деле он плохо представлял себе, кто мог его пустить – кроме, быть может, самого Ило.
   – Хартия привилегий вольному городу Гарпу, – молвил центурион с хорошо вышколенной невозмутимостью.
   Шанди даже не стал просматривать ее. Без всяких сомнений, кто-то хорошо заплатил за эту бумажку… Хотя заплати они на пару крон больше, их расчудесный город назывался бы и получше.
   – Еще одна, сир!
   – Нет!.. Устал. Хватит… – Высохшее, обтянутое кожей лицо на подушке не открыло глаз, но упрямо сжало сморщенные губы.
   Нахмурившись, Шанди взглянул на богато украшенные часы работы дварфов, стоявшие на каминной полке.
   – Мы устроим перерыв и потом вернемся к работе. Четверть часа, господа.
   Преторианцы выскользнули за дверь; центурион – с пустой корзиной в руках, два гвардейца – с полными. Шанди встал, потянулся и отошел к кофейнику. Остальные тоже поднялись со своих мест и, чуть пошатываясь, последовали за ним.
   У Ампили нашлось чем занять забитую бумажной пылью голову – у Шанди за обедом была назначена встреча с представителями Илрэйна. Если и есть на свете: что-то, способное свести с ума начальника протокольной службы, так это эльфы. Нордленд поддерживал сейчас связь с Империей через единственного своего посла: если он не имел полномочий говорить за танов, тогда он, по крайней мере, открыто в том признавался. Но эльфы! Десяток эльфов может щебетать на десять разных тем одновременно или же высказывать десять разных мнений по одному вопросу, – и ты никогда не поймешь, кого из них стоит слушать! А ведь среди них вполне может оказаться один, облеченный достаточными полномочиями, чтобы говорить серьезно, надо только сообразить, который из них… Даже если досконально разобраться в их несусветных титулах, ни за что не поймешь, действительно ли они означают хоть какую-то степень власти. Одно простое правило, однако, может помочь: одетый наиболее скромно наверняка и есть наиболее важный чиновник, а самая пышная одежда означает практически полное отсутствие значимости… Но это правило имеет и обратный ход: если они знают, что ты его знаешь, тогда они наверняка оденутся наоборот. А ход мысли эльфа способен сбить с толку самих Богов!.. Рот Ампили наполнился слюной при воспоминании об эльфийской кухне. Впрочем, у них всегда слишком маленькие порции… Етуны же едят одну только рыбу, да и ту вываренную почти до полной потери вкуса, но зато етуны понимают, что перед гостем надо ставить вместительное блюдо…
   Маршал в каждой руке держал по пачке бумаг.
   – С этими все в полном порядке, ваше высочество. А вот с этими я рекомендовал бы ознакомиться лично.
   Шанди улыбнулся ему над ободком своей чашки:
   – А зачем тогда я держу тебя здесь, старый ты плут?
   – Как раз для этого! – Итхи попытался усмехнуться в ответ. Он был пожилым, болезненным человеком. Лицо маршала распухло и совсем потеряло цвет после недавнего посещения зубодера; он, наверное, до сих пор страдал от зубной боли. Сейчас он носил гражданский костюм, что было ему к лицу. В военном панцире он походил на дряхлую черепаху… Итхи уже многие годы пытался уйти на заслуженный отдых, и Шанди отпустит его сразу, как только все уладится.
   «Как только все уладится» – в последнее время эта фраза то и дело мелькала в разговорах. Она значила: когда умрет Эмшандар.
   Старая развалина устраивал истерики всякий раз, как кто-то заговаривал о регентстве. Шанди, само собой, мог бы подать формальное прошение, – и сенат с ассамблеей назначили бы его регентом быстрее, чем писец заточит гусиное перо, – но Шанди наотрез отказывался от этого шага. Очевидно, он был не в состоянии нанести старику последнее оскорбление… Сентиментальность – скверное качество для политика, но в свое время дед был для него и отцом, и отчасти матерью.
   К тому же – даже Ампили готов признать это – более пяти десятков лет Эмшандар был неплохим императором. Не «великим», правда, зато лучше большинства. И вот: все шесть недель, истекшие со времени возвращения Шанди, он крайне редко выбирался из постели.
   Но они справлялись. Они могли еще немного подождать, поддерживая прежние порядки.
   Ампили был убежден, что они сумеют справиться. Шанди тоже так думал. У Акопуло подобной уверенности не было; вчера он подчеркнул, что в Зарке халиф опять машет своей кривой саблей, да еще и похлеще прежнего, дварфы совсем распоясались, и гоблины тоже словно с цепи сорвались. Даже фавны Сисанассо начали устраивать выкрутасы и подбрасывать Империи какие-то проблемы, а ведь они сидели тихо вот уже больше века. На востоке неурожай. Амбель разрушен сильным землетрясением. Уже не одна, а целых две кометы еженощно пылают в северном небе, – а всем известно, что появление кометы означает скорую смерть императора. Даже наименее суеверные подсчитывают дни до конца тысячелетия.
   Империя, говорил былой наставник Шанди, содрогается сверху донизу, ее фундамент трещит по. швам. Говоря это, он пристально глядел в глаза Ампили – будто бы знал, что Ампили видел в бассейне на самом деле! Акопуло не хотел верить Ампили, как тот ни отпирался. А сам он тщетно пытался выбросить свое видение из головы. Дварф, подумать только! Бассейн не сработал – или вся затея с предсказаниями была хитрым розыгрышем.
   Шанди приседал и, встав, доставал кончиками пальцев до носков. Он ненавидел долго сидеть без движения, но теперь ему приходилось заниматься этим по многу часов ежедневно… Внезапно принц оглянулся на Итхи:
   – Маршал! Вы давно не слыхали новостей о Чародее Олибино?
   Старый солдат открыл рот, но, поддавшись инстинкту, глянул на неподвижную фигуру императора, прежде чем ответить. Там он не нашел подсказок.
   – Нет, ваше высочество. Уже много месяцев.
   – С Пустоши Нефер, не так ли?
   – Так точно! – Итхи угрюмо покачал головой. Быть может, его величество?..
   – Ни словечка? Ни об одном из них? – Темный взгляд Шанди уперся в Ампили, который беспомощно пожал плечами.
   Обычно по Хабу бродили слухи о последних деяниях смотрителей: чудесное исцеление там, обольщение здесь… То и дело кто-нибудь из Четверых объявлялся на каком-то балу или встревал в военное столкновение. Смотрители нечасто показывались людям, но отделаться от них было невозможно, как и от собственной тени. Теперь же они, похоже, вовсе растворились в воздухе, раз уж даже Ампили ничем не мог помочь Шанди!
   Акопуло решил, что это дурной знак. Он заявил, что это означает какие-то дрязги внутри Четверки; они явно не доверяют друг другу.
   Шанди, казалось, потерялся в раздумьях, – пока Ампили не сообразил, что принц не сводит глаз с какого-то стенного украшения в дальнем конце комнаты. И только тогда, потрясенный, он понял, что тот смотрит на регалии: меч и щит! Ампили даже не подозревал, что они хранятся в императорской спальне! Уродливые и искалеченные временем символы… В лучшие времена, до того как эти покои превратились в скрипториум, бронзовые регалии прошлого, видно, казались странно чужими в драгоценной элегантности остального убранства. И все-таки это наиболее священные реликвии Империи, ибо некогда они принадлежали великому Эмину II!
   Назначением их было собирать смотрителей. Уж не надумал ли Шанди попробовать? Он еще не набрался духу или уже предпринимал неудачные попытки? Соберутся ли перед ним Четверо сейчас, пока Шанди еще не стал императором? Ампили с неохотой признался себе, что его мемуары вряд ли смогут дать ответ на эти вопросы.