Страница:
Маргарита Семеновна встретила незнакомую женщину настороженно и не очень-то любезно. Проворчала:
–?Вечно мой дед сердобольный кого-то жалеет... Ну, проходи, раз пришла.
Потом, приглядевшись к заплаканному Аниному лицу, немного мягче сказала:
–?Садись. Вон сериал как раз кончается. Давай досмотрим.
Досмотрели сериал. Вернее, смотрела Маргарита Семеновна, а Аня сидела, уставившись на экран, ничего не фиксируя в своем сознании... Тупо и безучастно сидела, изредка поднося платок то к глазам, то к носу...
После фильма Маргарита Семеновна усадила Аню за стол, достала земляничное варенье, домашние ватрушки, заварила травяной чай. За неспешным разговором, за угощением Аня немного успокоилась...
Маргарита Семеновна уложила ее на мягкой перине, укрыла легким-легким одеялом, и Аня провалилась в сон так быстро, как бывало давным-давно, в далеком детстве.
...Наутро больница встретила Аню бурлящей жизнью. Как будто это были два разных учреждения: полумертвый заброшенный дом ночью и вполне современное лечебное заведение утром.
Кто-то катил в прачечную тележку с огромными баулами белья. Грузовая машина около входа в кухню разгружала мешки с картофелем. Девушки-лаборантки в белых халатах, весело переговариваясь, несли ящички с пробирками из одного корпуса в другой. Двери приемного покоя практически не закрывались, поскольку одновременно подъехали два «скорые». Тут же прогуливались больные, кому разрешено было выходить. На заднем дворе курили медсестры. Грохотала повозка с пустыми кастрюлями, непонятно куда и зачем двигающаяся. Из хозблока выносили кровати, а туда заносили стулья...
Короче, обстановка была живая и вполне узнаваемая. Аня зашла в холл для посетителей, подошла к окошку справочной, назвала фамилию.
Дежурная долго что-то искала в бумагах, листала журнал, брала телефонную трубку, молчала, вздыхала. Потом наконец сказала: «Ждите!» – и ушла.
Роман вышел на сцену, обвел всех спокойным взглядом и тихим, но значительным голосом произнес:
–?Начинаем прослушивание. Жюри оставляет за собой право прервать исполнительницу. Это не значит, что песня плохая или исполнение не нравится. Просто желающих петь девушек у нас восемь, и если все песни мы будем слушать целиком, то мероприятие может затянуться. А директор попросил меня освободить зал до пяти часов. Поэтому призываю вас быть собранными и дисциплинированными. И еще... – он сделал паузу, – приглашаю Зинаиду Вадимовну войти в состав жюри.
При этих словах девчонки недовольно вздохнули, а Зинаида Вадимовна радостно вспорхнула с заднего ряда и с улыбкой пересела ближе к сцене, послав в сторону Романа взгляд, полный признательности и удовлетворения.
Ребята восприняли это мероприятие чуть ли не как вечеринку. Еще бы: полумрак зала, освещенная сцена, красивые девчонки, едва узнаваемые с новыми прическами, в нарядных платьях и длиннющими подкрашенными ресницами. Музыка, песни, аплодисменты!
В состав жюри вошел Роман – председатель и четверо ребят из созданного им ансамбля. Плюс Зинаида Вадимовна, хотя всем было ясно, что ее участие в мероприятии – акт уважения, а отнюдь не необходимость. И вряд ли кто прислушается к ее мнению.
Девчонки старались. Они заранее подобрали музыку. Кто попросил кого-то подыграть на пианино, кто принес кассету с мелодией, кто пел а капелла... А Сонька Ковалевская вообще записала все три песни на диск, пела «под фанеру», зато при этом танцевали так, что класс просто визжал от восторга и хлопал ей громче всех. А романс сумела превратить в настоящий мини-спектакль...
Пока жюри совещалось, ребята организовали танцы. Кто-то сбегал за шампанским в ближайший магазин, кто-то тем временем успел заскочить домой за стаканами. У одной из девочек в сумочке оказалась шоколадка, у другой – пара яблок, у третьей – бутерброды. Незатейливое застолье возбуждало ребят неимоверно. Шампанское многие пробовали впервые. У девчонок блестели глаза, ребята расправляли плечи. Медленные танцы под приятную музыку создавали интимную атмосферу. И, несмотря на большое помещение, обстановка казалась камерной, уютной, располагающей к уединению. Быстрых танцев никому не хотелось, поэтому поставили кассету с мелодичными песнями, хорошо знакомыми и оттого всеми любимыми.
Девочек в классе было чуть больше и, по логике, кто-то из них был обречен на грустное одиночество в ожидании партнера. Однако пацаны вели себя на удивление галантно и по-взрослому. Они по очереди приглашали танцевать всех девочек. И получилось, что ни одна из них не осталась без внимания...
Ожидание результатов будоражило, все строили прогнозы, предполагали, пытаясь предугадать выбор жюри, однако итоги конкурса, объявленные Романом, были настолько неожиданными, что поначалу выбили всех из колеи...
Дежурной почему-то не было очень долго, а потом появилась какая-то женщина в белом халате и протянула Ане бумажку.
–?Что это? Зачем? – с недоумением спросила она.
Но женщина, ничего не ответив, быстро ушла.
«Странно как-то все», – успела подумать Аня, прежде чем взглянула на мелко исписанный листок.
Это было медицинское заключение. Буквы заплясали перед глазами... Слова сливались... Фразы путались... Взгляд выхватывал отдельные предложения, а мозг не в силах был осознать их и соединить в единое целое.
«Острая алкогольная интоксикация... Угнетающее действие на нервную систему... Поступил... в коматозном состоянии, зрачки сужены, кожа имеет цианотичный оттенок, приступы судорог, дыхание поверхностное, западение языка...
Промывание желудка, внутривенно раствор гидрокарбоната натрия, гипертонический раствор, эфедрин.
Прогноз неблагоприятный... Летальный исход...
По результатам патологоанатомического исследования, смерть... наступила... в результате паралича дыхательного центра...»
Чья смерть? Что мне дали? Аня беспомощно огляделась. Она по-прежнему была одна... В висках застучало сильно... очень сильно... сильно настолько, что стук заполнил собой все пространство вокруг. Помещение вдруг осветилось ярко-белым светом, все закружилось. Аня закрыла глаза. Чтобы не видеть этого изматывающего вращения: потолок, стены, окна, дверь, потолок, окна, дверь, стены, потолок...
Ей показалось, будто что-то тяжелое рухнуло где-то рядом, упало, шумно грохнувшись на кафельный пол... Ой, да это же она сама... Что это с ней? Почему она лежит на грязном холодном полу? Надо бы встать! Но вращение пространства продолжалось, в висках стучало сильнее прежнего. Казалось, стук исходит и не из головы вовсе, а откуда-то извне, заполоняя собой все и вся...
–?Жюри посовещалось, и я решил...
В зале раздался смех.
–?Звучит смешно, но это так.
Ребята посерьезнели. Девочки-конкурсантки замерли в ожидании «приговора».
–?Нам понравились все. Кто-то больше, кто-то меньше, но дело не в этом. Лично я считаю: невозможно выбрать одну...
Зал буквально замер. Девочки вытянули шеи. Мальчишки напрягли спины.
–?Мало того что, если мы выберем одну, огорчатся остальные. Дело даже не в этом. На то он и конкурс, чтобы выбрать лучшую. Но та одна, если она чем-то и лучше других, то именно чем-то... Нет абсолютной победительницы. Не нашлось такой, чтобы подходила по всем параметрам.
Он замолчал.
В зале стояла тишина.
–?Поэтому, – он обвел собравшихся ребят загадочным взглядом и сказал: – Я приглашаю на сцену всех участниц сегодняшнего конкурса.
Заиграла музыка, и восемь девушек под аплодисменты вышли на сцену. Они были смущены, взволнованы и напряжены одновременно. Несмелые улыбки вкупе с возбужденным румянцем и горящими глазами делали их поистине прекрасными. А в сочетании с нарядами девушки являли собой образцы настоящих красавиц! Роман искренне залюбовался ими и зааплодировал вместе со всеми.
–?Итак, – продолжил он, когда музыка стихла, – есть предложение: создать на базе нашего класса два вокальных ансамбля. Мужской уже есть. Он существует пока без названия. Но можно было бы дать ему имя «Ромео». И женский, – он сделал широкий жест в сторону девчонок, – с названием «Джульетта». Как вам эта идея?
Девочки недоуменно-радостно переглянулись, превратившись в одночасье из соперниц в соратниц...
–?Ой, а как?
–?А что, мы сами и играть будем?
–?Мы же не умеем!
Вопросы сыпались один за другим. И Роман, чтобы не превращать столь пафосное мероприятие в шумное собрание, продолжил хорошо поставленным голосом:
–?Жюри считает, что у всех участниц есть определенные дарования и даже таланты. Поэтому они вполне могут создать гармоничный музыкальный коллектив. Возможно, кому-то потребуются уроки вокала, кто-то продолжит обучение на своих привычных музыкальных инструментах, кто-то будет осваивать новые... Но мы уверены, что при желании у девушек получится. Творческих успехов всем! Спасибо!
Ребята загомонили, задвигали стульями, повскакав со своих мест. Девчонки заметались по сцене, собираясь то стайками, то парами. Все говорили одновременно, строили планы, мечтали, договаривались о репетициях...
Зинаида Вадимовна носилась по актовому залу, тщетно пытаясь объявить мероприятие законченным и вывести детей из школы. Ей ничего не удавалось: ее никто не слушал, никто не обращал на нее внимания и никак не реагировал на ее призывы покинуть помещение.
–?Давай, милая, присядь потихоньку... Вот так... Молодец... Попей!
Вода была абсолютно невкусной. Теплой и поэтому не утоляющей жажду. Но обстановка хоть как-то привела Аню в чувство. Она вспомнила, где находится, зачем и почему. Только по-прежнему не понимала, где муж. Она же приехала его навестить, а ее не пускают к нему в палату.
Последующие несколько дней если бы можно было выбросить из памяти, то Аня охотно сделала бы это. Да в сущности почти так и произошло. Единственное, что она помнила четко, так это свой звонок Мише. А дальше все урывками... Слава богу, Миша приехал и был рядом. Без него она бы не справилась. Нет, без него не смогла бы...
Морг, опознание, выписки, документы, бюро ритуальных услуг, поездка за детьми в лагерь, организация похорон, звонки знакомым, телеграммы родственникам...
Все слилось в один, жуткий, бесконечно длинный день... Аня не помнила, ела ли она, ходила ли в туалет, спала ли... Как реагировали дети, кто с ними занимался. Вроде бы приехала ее мама из деревни. Ах, да, конечно! Мама! Спасибо ей! Миша носился как угорелый. Подъехать туда, привезти то, купить это, заказать, оформить, договориться, оплатить...
В черном платке, с синевой под глазами, вмиг похудевшая на несколько килограммов, Аня тем не менее казалась прекрасной Мадонной. Скорбящей, страдающей, но такой искренней и естественной в своем горе, что, глядя на нее, люди жалели скорее Аню, чем ее безвременно ушедшего мужа. Тем более ушедшего так глупо, нелепо, по пьяни...
Она обнимала прозрачными руками детей, которые постоянно озирались, удивляясь непривычно большому скоплению людей, траурной музыке и недопонимая, что же такое могло случиться с папой, почему он вдруг умер. Конечно, Галочка в свои десять и Николаша в восемь лет уже понимали, что есть такое понятие «смерть», однако так близко они столкнулись с этим впервые и даже не представляли, как реагировать. Испытывать истинное горе дети, видимо, неспособны... Жалели маму, жалели папу, жалели себя...
Влияние матери на становление характера Романа, будучи очень сильным в детстве, в подростковом возрасте существенно ослабло. Роман буквально вырвался из-под ее назойливого контроля, прошел через охлаждение отношений, через ссоры, наказания и даже скандал с отцом, но тем не менее смог отстоять свои интересы.
Екатерина Михайловна была вынуждена смириться с самостоятельностью сына и даже приняла решение о выходе на работу, что явилось мудрым шагом с ее стороны. Это ее решение устроило всех членов семьи. Саму Екатерину Михайловну – потому что впервые за долгие годы она ощутила интерес к своей собственной жизни; отца – поскольку, находясь в пенсионном возрасте, он хоть и работал еще, но волновался о предстоящем уходе и заботился о материальной стороне жизни семьи. Зарплата жены, пусть не очень высокая, все же стабильно и регулярно могла поддерживать семейный бюджет.
Поскольку учеба Роману давалась без особого труда, почти все свободное время он уделял музыке, устраивал концерты в школе, принимал участие в творческих проектах девичьей группы «Джульетта», которая, надо отдать ей должное, развивалась вполне успешно, хотя и не без внутренних конфликтов. Тем не менее и «Ромео», и «Джульетта» выступали на вечерах в соседних учебных заведениях, давали концерты на общешкольных праздниках и даже умудрялись зарабатывать кое-какие деньги. Не Бог весть что, но на обновление костюмов и инструментов хватало...
Подходило время окончания школы, выбора жизненного пути, как любили говорить учителя, а Роман даже не напрягался и не метался в сомнениях. В семье давно было определено: по стопам отца. А это значило: высшая школа милиции. И поскольку связи папы, его авторитет были еще в силе, Роман не сомневался в успехе поступления в это учебное заведение.
Он и поступил довольно легко, но... не предполагал, насколько непростое обучение его ждет. Условия пребывания, сам учебный процесс, дисциплина, нагрузки были настолько напряженными, что Роман был вынужден «включить» уже выработанный им в детстве механизм самоподавления. Сходился с ребятами-студентами он с трудом, очень скучал по школе, по своей музыке, по тем ощущениям беззаботной юности, которые, к сожалению, уходили безвозвратно.
У школьных товарищей начиналась взрослая жизнь: у кого институт, у кого работа, у кого армия. И собраться вместе, поиграть, попеть становилось все более проблематично. Но тем не менее, когда это изредка удавалось, Роман был по-настоящему счастлив. Он возвращался в тот мир, где царили такой внутренний комфорт, такая гармония и такое органичное сочетание творческих порывов с их реализацией, что это и вправду казалось счастьем.
Отец всегда говорил ему:
–?Сынок, пока я работаю, все будет нормально. Но стоит мне уйти на пенсию, забота о семье ляжет на тебя.
–?Я понимаю это, пап.
–?Так вот, давай учись прилично! Пока я в силе, распределю тебя в хорошее место.
Мать продолжала работать. В семье установились ровные, почти дружеские отношения. «Почти» – поскольку все же разница между поколениями оказалась настолько существенна, что трудно было рассчитывать на полное понимание родителями Романа, а Романом – родителей. И все же взаимные обиды были забыты, разногласия преодолены и мир в семье восстановлен.
Нельзя сказать, что Екатерина Михайловна не волновалась за сына и не пыталась его опекать. Конечно, все это осталось, но как-то в меру, как-то вполне допустимо.
Роман был благодарен родителям за все их усилия, потраченные на его воспитание, и как-то раз за большим застольем, устроенным по поводу его удачного поступления, произнес тост:
–?Дорогие мои, любимые, глубоко уважаемые родители!
Уже при этих словах, произнесенных проникновенно и торжественно, у Екатерины Михайловны выступили слезы на глазах, а Виталий Петрович шумно, прерывисто вздохнул. Они встали с бокалами в руках и продолжали стоя слушать тост сына.
–?Процесс воспитания любого ребенка сложен и тернист. Он требует самоотдачи, а подчас и жертвенности.
Все гости внимали столь продуманной речи молодого человека с удивлением и некоторой завистью: не каждый взрослый может так красиво выражать свои мысли, не говоря уже о подрастающем поколении.
–?Я, если честно, при всей кажущейся покладистости, был непростым ребенком. Но усилия моих родителей сделали из гадкого утенка, коим я был поначалу, того прекрасного молодого человека, которого вы видите сейчас перед собой.
Гости заулыбались и одобрительно закивали, оценив самоиронию Романа.
Он продолжал:
–?Я очень благодарен своим папе и маме за их любовь, терпение, трудолюбие... За их свет, доброту, мудрость... Я безмерно счастлив иметь таких родителей. Спасибо вам за все!
С этими словами он поклонился им в пояс.
Потрясенные родители со слезами на глазах расцеловали сына. Роман обнимал мать, отца и, прикладывая руку к сердцу, в благодарном порыве склонял голову перед ними...
Гости чувствовали некое отторжение и старались не навязываться, не надоедать. А потому и встречи случались все реже. Возникало вполне понятное охлаждение, отчуждение... И если друзей это огорчало, то Аню вполне устраивало. Ей теперь вечерами вместо активного общения все чаще хотелось посидеть, полистать журнал, посмотреть с детьми сказку или почитать им на ночь. Они за день уставали, поэтому засыпали быстро, порой не дождавшись окончания очередной истории. Приходилось Ане утром по дороге в школу пересказывать прочитанное накануне...
Все втроем они очень жалели друг друга, старались не огорчать. Аня и раньше практически никогда не повышала голос на детей. А теперь – и подавно... Тем более что они стали еще более покладистыми и внимательными как к матери, так и друг к другу.
Однажды заглянула к Ане давняя ее приятельница Светлана. Долгое время они не виделись. Светлана жила в другом городе, изредка приезжая в Москву в длительные командировки. Месяц в Москве, полгода дома, потом снова Москва на две-три недели, опять домой. И так годами. Светке, правда, начинала надоедать такая жизнь, да и муж был не в восторге от долгих отлучек супруги. Однако деньги она получала приличные, плюс командировочные, плюс постоянные премии, плюс путевки детям в лагеря с выездом на море. Так что по большому счету всех все устраивало...
Так вот. Увидела Светка Аню после долгого перерыва и обомлела. Да, понятно: человек пережил горе, подобные трагедии откладывают отпечаток и на внешность, и на восприятие жизни, но... Света почувствовала такую тоску, такую безысходность, исходящую от подруги, что даже невольно отшатнулась от нее после первых объятий. Холодом повеяло от прежде теплой, веселой, дружелюбной Ани. И вновь – рассказы, воспоминания, переживания... Снова слезы, глубокая печаль, уныние...
–?Аня, Анечка! Послушай меня!
Света пыталась поймать взгляд подруги, взять ее за руку. Но та уходила в себя, сжималась, прятала руки в карманы халата или скрещивала на груди, не желая идти на близкий дружеский контакт.
–?Так нельзя! Ты пойми... ну, раз судьба распорядилась таким образом... мы уже ничего не изменим... А тебе надо жить дальше, надо деток поднимать...
Аня согласно кивала головой, скорее, по инерции, чем искренно соглашаясь с подругой.
–?Ты сама еще молодая совсем. Сколько тебе? Тридцать?
–?Тридцать два.
–?Ну вот. Больше половины жизни впереди.
Аня не слушала. Взяла альбом с фотографиями, стала листать, показывая Свете снимки, вспоминая своего любимого Алексея и говоря только о нем...
Света внимательно рассматривала фотографии вместе с подругой, поддерживала разговор, задавая вопросы, припоминая знакомые лица, узнавая совместные мероприятия прошлых лет, стараясь переключить Анино внимание на рассказы об общих приятелях, уводя разговор чуть в сторону от болезненной темы...
Потом, когда Аня захлопнула альбом, Света предложила:
–?Анечка! Не хочешь в выходные съездить со мной за город?
–?Зачем?
–?Ну, погуляем с детьми. Вон осень какая красивая!
Аня неопределенно пожала плечами.
–?А потом, – продолжала Светлана, – мне надо бабушку одну навестить... поговорить с ней...
–?Какую бабушку? – нахмурила лоб Аня.
–?Ну, есть одна женщина пожилая... Я была у нее однажды... Не поймешь толком, кто она: то ли целительница, то ли ясновидящая...
–?И что?
–?Я поговорить с ней думала... Может, и ты?..
–?А мне-то зачем? О чем говорить?
–?Ну... там посмотрим... – уклонилась от прямого ответа Светлана. – Так что? Едем? Я даже могу с водителем договориться со своей работы. Он всегда рад подработать. Давай съездим?
И, не дожидаясь ответа, приоткрыла дверь в детскую комнату:
–?Ребята, как насчет вылазки на природу?
–?Ура! Ура! – закричали брат с сестрой в один голос. – Поедемте, тетечка Светочка!
Это решило вопрос, и в ближайшие выходные Аня с детьми, Света и водитель на служебной «Волге» выехали за город.
Эта циничная философия спасала от серьезных переживаний, пока в какой-то момент он вдруг не осознал: а ведь в его жизни нет любви! Нет, пожалуй, даже влюбленности. Так, спортивный интерес, флирт, кадреж... Да, вот оно, это слово! Именно кадреж! Когда появляются кураж, игра, легкая пикировка, комплименты, ответный блеск во взгляде... А потом утрата интереса, безразличие, скука. И вся череда девчонок, девушек, женщин сливалась в одну разноцветную массу, в какой-то ком, из которого не выудишь ни лица, ни имени, ни отличительных особенностей... Все одинаково, буднично... все мимо... не цепляя сердца. Секс ради секса. Близость ради физиологического удовлетворения...
Была, впрочем, одна... девушка по имени Валерия. Лера, Лерка! Она задержалась дольше остальных. Она чем-то тронула его. Ее хотелось пригласить в театр. С ней приятно было гулять по парку, сидеть на лавочке. Он подолгу мог держать ее руку в своей, разглядывая линии на ладони, поглаживая каждый пальчик, любуясь каждым ноготком... Ему нравилось смотреть, как она осторожно ест мороженое, как аппетитно хрустит яблоком, как неумело и смешно грызет семечки, как жадно упивается арбузом и его сок течет по подбородку.
–?Вечно мой дед сердобольный кого-то жалеет... Ну, проходи, раз пришла.
Потом, приглядевшись к заплаканному Аниному лицу, немного мягче сказала:
–?Садись. Вон сериал как раз кончается. Давай досмотрим.
Досмотрели сериал. Вернее, смотрела Маргарита Семеновна, а Аня сидела, уставившись на экран, ничего не фиксируя в своем сознании... Тупо и безучастно сидела, изредка поднося платок то к глазам, то к носу...
После фильма Маргарита Семеновна усадила Аню за стол, достала земляничное варенье, домашние ватрушки, заварила травяной чай. За неспешным разговором, за угощением Аня немного успокоилась...
Маргарита Семеновна уложила ее на мягкой перине, укрыла легким-легким одеялом, и Аня провалилась в сон так быстро, как бывало давным-давно, в далеком детстве.
...Наутро больница встретила Аню бурлящей жизнью. Как будто это были два разных учреждения: полумертвый заброшенный дом ночью и вполне современное лечебное заведение утром.
Кто-то катил в прачечную тележку с огромными баулами белья. Грузовая машина около входа в кухню разгружала мешки с картофелем. Девушки-лаборантки в белых халатах, весело переговариваясь, несли ящички с пробирками из одного корпуса в другой. Двери приемного покоя практически не закрывались, поскольку одновременно подъехали два «скорые». Тут же прогуливались больные, кому разрешено было выходить. На заднем дворе курили медсестры. Грохотала повозка с пустыми кастрюлями, непонятно куда и зачем двигающаяся. Из хозблока выносили кровати, а туда заносили стулья...
Короче, обстановка была живая и вполне узнаваемая. Аня зашла в холл для посетителей, подошла к окошку справочной, назвала фамилию.
Дежурная долго что-то искала в бумагах, листала журнал, брала телефонную трубку, молчала, вздыхала. Потом наконец сказала: «Ждите!» – и ушла.
* * *
Невзирая на отсутствие взрослых, организация конкурса была на высоком уровне. Все чувствовали свою значимость и даже некую избранность. Ни в одном из классов: ни в десятом, ни в одиннадцатом – не было ничего подобного. А они, восьмиклассники, замахнулись на такое... Плюс к тому, во всей школе они находились практически одни, и это повышало у ребят чувство ответственности. Оказалось, все можно сделать вполне даже по-взрослому. И очень хорошо, что никто из учителей не контролирует, не стоит над душой, не указывает, не критикует. Правда, не успели они начать конкурс, как появилась музы2чка – преподавательница музыки Зинаида Вадимовна, но она была вполне безобидна и в ее присутствии в актовом зале ребята не увидели для себя никакой угрозы. Видимо, директор все же назначил ответственного за мероприятие в лице музы2чки, не доверяя восьмиклассникам в их столь дерзкой самостоятельности.Роман вышел на сцену, обвел всех спокойным взглядом и тихим, но значительным голосом произнес:
–?Начинаем прослушивание. Жюри оставляет за собой право прервать исполнительницу. Это не значит, что песня плохая или исполнение не нравится. Просто желающих петь девушек у нас восемь, и если все песни мы будем слушать целиком, то мероприятие может затянуться. А директор попросил меня освободить зал до пяти часов. Поэтому призываю вас быть собранными и дисциплинированными. И еще... – он сделал паузу, – приглашаю Зинаиду Вадимовну войти в состав жюри.
При этих словах девчонки недовольно вздохнули, а Зинаида Вадимовна радостно вспорхнула с заднего ряда и с улыбкой пересела ближе к сцене, послав в сторону Романа взгляд, полный признательности и удовлетворения.
Ребята восприняли это мероприятие чуть ли не как вечеринку. Еще бы: полумрак зала, освещенная сцена, красивые девчонки, едва узнаваемые с новыми прическами, в нарядных платьях и длиннющими подкрашенными ресницами. Музыка, песни, аплодисменты!
В состав жюри вошел Роман – председатель и четверо ребят из созданного им ансамбля. Плюс Зинаида Вадимовна, хотя всем было ясно, что ее участие в мероприятии – акт уважения, а отнюдь не необходимость. И вряд ли кто прислушается к ее мнению.
Девчонки старались. Они заранее подобрали музыку. Кто попросил кого-то подыграть на пианино, кто принес кассету с мелодией, кто пел а капелла... А Сонька Ковалевская вообще записала все три песни на диск, пела «под фанеру», зато при этом танцевали так, что класс просто визжал от восторга и хлопал ей громче всех. А романс сумела превратить в настоящий мини-спектакль...
Пока жюри совещалось, ребята организовали танцы. Кто-то сбегал за шампанским в ближайший магазин, кто-то тем временем успел заскочить домой за стаканами. У одной из девочек в сумочке оказалась шоколадка, у другой – пара яблок, у третьей – бутерброды. Незатейливое застолье возбуждало ребят неимоверно. Шампанское многие пробовали впервые. У девчонок блестели глаза, ребята расправляли плечи. Медленные танцы под приятную музыку создавали интимную атмосферу. И, несмотря на большое помещение, обстановка казалась камерной, уютной, располагающей к уединению. Быстрых танцев никому не хотелось, поэтому поставили кассету с мелодичными песнями, хорошо знакомыми и оттого всеми любимыми.
Девочек в классе было чуть больше и, по логике, кто-то из них был обречен на грустное одиночество в ожидании партнера. Однако пацаны вели себя на удивление галантно и по-взрослому. Они по очереди приглашали танцевать всех девочек. И получилось, что ни одна из них не осталась без внимания...
Ожидание результатов будоражило, все строили прогнозы, предполагали, пытаясь предугадать выбор жюри, однако итоги конкурса, объявленные Романом, были настолько неожиданными, что поначалу выбили всех из колеи...
* * *
В ожидании ответа Аня оглядела помещение. Ну, чего ждать от районной больницы? Пыльные стены, облупившаяся краска на подоконниках, заляпанные стулья... Она выбрала тот, который почище. Села, прислонившись головой к стене. Вяло подумала, что стена-то ведь пыльная и не надо бы своими волосами к ней... Но сил сопротивляться почему-то не было. Она сидела одна. В этот ранний час нет ни посетителей, ни передач для больных еще не несут. Единственный человек, кроме нее, дежурная, и та ушла. Аня даже не представляла, к чему себя готовить, чего ждать от предстоящей встречи с мужем. Пустят ли к нему вообще? Удастся ли поговорить с врачом? Она прикрыла глаза, пытаясь задремать, не в силах переносить томительное ожидание... Однако сон не шел, беспокойство росло, и отчего-то пересохло в горле.Дежурной почему-то не было очень долго, а потом появилась какая-то женщина в белом халате и протянула Ане бумажку.
–?Что это? Зачем? – с недоумением спросила она.
Но женщина, ничего не ответив, быстро ушла.
«Странно как-то все», – успела подумать Аня, прежде чем взглянула на мелко исписанный листок.
Это было медицинское заключение. Буквы заплясали перед глазами... Слова сливались... Фразы путались... Взгляд выхватывал отдельные предложения, а мозг не в силах был осознать их и соединить в единое целое.
«Острая алкогольная интоксикация... Угнетающее действие на нервную систему... Поступил... в коматозном состоянии, зрачки сужены, кожа имеет цианотичный оттенок, приступы судорог, дыхание поверхностное, западение языка...
Промывание желудка, внутривенно раствор гидрокарбоната натрия, гипертонический раствор, эфедрин.
Прогноз неблагоприятный... Летальный исход...
По результатам патологоанатомического исследования, смерть... наступила... в результате паралича дыхательного центра...»
Чья смерть? Что мне дали? Аня беспомощно огляделась. Она по-прежнему была одна... В висках застучало сильно... очень сильно... сильно настолько, что стук заполнил собой все пространство вокруг. Помещение вдруг осветилось ярко-белым светом, все закружилось. Аня закрыла глаза. Чтобы не видеть этого изматывающего вращения: потолок, стены, окна, дверь, потолок, окна, дверь, стены, потолок...
Ей показалось, будто что-то тяжелое рухнуло где-то рядом, упало, шумно грохнувшись на кафельный пол... Ой, да это же она сама... Что это с ней? Почему она лежит на грязном холодном полу? Надо бы встать! Но вращение пространства продолжалось, в висках стучало сильнее прежнего. Казалось, стук исходит и не из головы вовсе, а откуда-то извне, заполоняя собой все и вся...
* * *
Роман вышел на сцену и объявил:–?Жюри посовещалось, и я решил...
В зале раздался смех.
–?Звучит смешно, но это так.
Ребята посерьезнели. Девочки-конкурсантки замерли в ожидании «приговора».
–?Нам понравились все. Кто-то больше, кто-то меньше, но дело не в этом. Лично я считаю: невозможно выбрать одну...
Зал буквально замер. Девочки вытянули шеи. Мальчишки напрягли спины.
–?Мало того что, если мы выберем одну, огорчатся остальные. Дело даже не в этом. На то он и конкурс, чтобы выбрать лучшую. Но та одна, если она чем-то и лучше других, то именно чем-то... Нет абсолютной победительницы. Не нашлось такой, чтобы подходила по всем параметрам.
Он замолчал.
В зале стояла тишина.
–?Поэтому, – он обвел собравшихся ребят загадочным взглядом и сказал: – Я приглашаю на сцену всех участниц сегодняшнего конкурса.
Заиграла музыка, и восемь девушек под аплодисменты вышли на сцену. Они были смущены, взволнованы и напряжены одновременно. Несмелые улыбки вкупе с возбужденным румянцем и горящими глазами делали их поистине прекрасными. А в сочетании с нарядами девушки являли собой образцы настоящих красавиц! Роман искренне залюбовался ими и зааплодировал вместе со всеми.
–?Итак, – продолжил он, когда музыка стихла, – есть предложение: создать на базе нашего класса два вокальных ансамбля. Мужской уже есть. Он существует пока без названия. Но можно было бы дать ему имя «Ромео». И женский, – он сделал широкий жест в сторону девчонок, – с названием «Джульетта». Как вам эта идея?
Девочки недоуменно-радостно переглянулись, превратившись в одночасье из соперниц в соратниц...
–?Ой, а как?
–?А что, мы сами и играть будем?
–?Мы же не умеем!
Вопросы сыпались один за другим. И Роман, чтобы не превращать столь пафосное мероприятие в шумное собрание, продолжил хорошо поставленным голосом:
–?Жюри считает, что у всех участниц есть определенные дарования и даже таланты. Поэтому они вполне могут создать гармоничный музыкальный коллектив. Возможно, кому-то потребуются уроки вокала, кто-то продолжит обучение на своих привычных музыкальных инструментах, кто-то будет осваивать новые... Но мы уверены, что при желании у девушек получится. Творческих успехов всем! Спасибо!
Ребята загомонили, задвигали стульями, повскакав со своих мест. Девчонки заметались по сцене, собираясь то стайками, то парами. Все говорили одновременно, строили планы, мечтали, договаривались о репетициях...
Зинаида Вадимовна носилась по актовому залу, тщетно пытаясь объявить мероприятие законченным и вывести детей из школы. Ей ничего не удавалось: ее никто не слушал, никто не обращал на нее внимания и никак не реагировал на ее призывы покинуть помещение.
* * *
Пришла Аня в себя уже в другом помещении. Белый кафель, кушетка, нашатырь, голоса рядом... Кто-то мерил ей давление... Чья-то теплая рука легла на запястье, считая пульс...–?Давай, милая, присядь потихоньку... Вот так... Молодец... Попей!
Вода была абсолютно невкусной. Теплой и поэтому не утоляющей жажду. Но обстановка хоть как-то привела Аню в чувство. Она вспомнила, где находится, зачем и почему. Только по-прежнему не понимала, где муж. Она же приехала его навестить, а ее не пускают к нему в палату.
Последующие несколько дней если бы можно было выбросить из памяти, то Аня охотно сделала бы это. Да в сущности почти так и произошло. Единственное, что она помнила четко, так это свой звонок Мише. А дальше все урывками... Слава богу, Миша приехал и был рядом. Без него она бы не справилась. Нет, без него не смогла бы...
Морг, опознание, выписки, документы, бюро ритуальных услуг, поездка за детьми в лагерь, организация похорон, звонки знакомым, телеграммы родственникам...
Все слилось в один, жуткий, бесконечно длинный день... Аня не помнила, ела ли она, ходила ли в туалет, спала ли... Как реагировали дети, кто с ними занимался. Вроде бы приехала ее мама из деревни. Ах, да, конечно! Мама! Спасибо ей! Миша носился как угорелый. Подъехать туда, привезти то, купить это, заказать, оформить, договориться, оплатить...
В черном платке, с синевой под глазами, вмиг похудевшая на несколько килограммов, Аня тем не менее казалась прекрасной Мадонной. Скорбящей, страдающей, но такой искренней и естественной в своем горе, что, глядя на нее, люди жалели скорее Аню, чем ее безвременно ушедшего мужа. Тем более ушедшего так глупо, нелепо, по пьяни...
Она обнимала прозрачными руками детей, которые постоянно озирались, удивляясь непривычно большому скоплению людей, траурной музыке и недопонимая, что же такое могло случиться с папой, почему он вдруг умер. Конечно, Галочка в свои десять и Николаша в восемь лет уже понимали, что есть такое понятие «смерть», однако так близко они столкнулись с этим впервые и даже не представляли, как реагировать. Испытывать истинное горе дети, видимо, неспособны... Жалели маму, жалели папу, жалели себя...
* * *
До окончания школы Роман оставался всеми признанным лидером в классе. В нем появлялись все новые и новые качества, которые обычно уважаемы в обществе. Вернее, даже не появлялись, а открывались, поскольку все же были заложены с детства. Причем, видимо, неосознанно и непредсказуемо. Взять, к примеру, плавание, столь ненавистное Роману в раннем возрасте. А ведь кроме физической подготовки, развитых мышц и атлетически сложенной фигуры он приобрел задатки силы воли, навыки преодоления самого себя, научился смиряться, подчиняться, терпеть, скрывать раздражение, подавлять гнев... Гандбол – а им он продолжал заниматься – развивал быстроту реакции, скорость движения, учил просчитывать наперед несколько ходов, что в сочетании с его умственными способностями формировало незаурядного человека.Влияние матери на становление характера Романа, будучи очень сильным в детстве, в подростковом возрасте существенно ослабло. Роман буквально вырвался из-под ее назойливого контроля, прошел через охлаждение отношений, через ссоры, наказания и даже скандал с отцом, но тем не менее смог отстоять свои интересы.
Екатерина Михайловна была вынуждена смириться с самостоятельностью сына и даже приняла решение о выходе на работу, что явилось мудрым шагом с ее стороны. Это ее решение устроило всех членов семьи. Саму Екатерину Михайловну – потому что впервые за долгие годы она ощутила интерес к своей собственной жизни; отца – поскольку, находясь в пенсионном возрасте, он хоть и работал еще, но волновался о предстоящем уходе и заботился о материальной стороне жизни семьи. Зарплата жены, пусть не очень высокая, все же стабильно и регулярно могла поддерживать семейный бюджет.
Поскольку учеба Роману давалась без особого труда, почти все свободное время он уделял музыке, устраивал концерты в школе, принимал участие в творческих проектах девичьей группы «Джульетта», которая, надо отдать ей должное, развивалась вполне успешно, хотя и не без внутренних конфликтов. Тем не менее и «Ромео», и «Джульетта» выступали на вечерах в соседних учебных заведениях, давали концерты на общешкольных праздниках и даже умудрялись зарабатывать кое-какие деньги. Не Бог весть что, но на обновление костюмов и инструментов хватало...
Подходило время окончания школы, выбора жизненного пути, как любили говорить учителя, а Роман даже не напрягался и не метался в сомнениях. В семье давно было определено: по стопам отца. А это значило: высшая школа милиции. И поскольку связи папы, его авторитет были еще в силе, Роман не сомневался в успехе поступления в это учебное заведение.
Он и поступил довольно легко, но... не предполагал, насколько непростое обучение его ждет. Условия пребывания, сам учебный процесс, дисциплина, нагрузки были настолько напряженными, что Роман был вынужден «включить» уже выработанный им в детстве механизм самоподавления. Сходился с ребятами-студентами он с трудом, очень скучал по школе, по своей музыке, по тем ощущениям беззаботной юности, которые, к сожалению, уходили безвозвратно.
У школьных товарищей начиналась взрослая жизнь: у кого институт, у кого работа, у кого армия. И собраться вместе, поиграть, попеть становилось все более проблематично. Но тем не менее, когда это изредка удавалось, Роман был по-настоящему счастлив. Он возвращался в тот мир, где царили такой внутренний комфорт, такая гармония и такое органичное сочетание творческих порывов с их реализацией, что это и вправду казалось счастьем.
Отец всегда говорил ему:
–?Сынок, пока я работаю, все будет нормально. Но стоит мне уйти на пенсию, забота о семье ляжет на тебя.
–?Я понимаю это, пап.
–?Так вот, давай учись прилично! Пока я в силе, распределю тебя в хорошее место.
Мать продолжала работать. В семье установились ровные, почти дружеские отношения. «Почти» – поскольку все же разница между поколениями оказалась настолько существенна, что трудно было рассчитывать на полное понимание родителями Романа, а Романом – родителей. И все же взаимные обиды были забыты, разногласия преодолены и мир в семье восстановлен.
Нельзя сказать, что Екатерина Михайловна не волновалась за сына и не пыталась его опекать. Конечно, все это осталось, но как-то в меру, как-то вполне допустимо.
Роман был благодарен родителям за все их усилия, потраченные на его воспитание, и как-то раз за большим застольем, устроенным по поводу его удачного поступления, произнес тост:
–?Дорогие мои, любимые, глубоко уважаемые родители!
Уже при этих словах, произнесенных проникновенно и торжественно, у Екатерины Михайловны выступили слезы на глазах, а Виталий Петрович шумно, прерывисто вздохнул. Они встали с бокалами в руках и продолжали стоя слушать тост сына.
–?Процесс воспитания любого ребенка сложен и тернист. Он требует самоотдачи, а подчас и жертвенности.
Все гости внимали столь продуманной речи молодого человека с удивлением и некоторой завистью: не каждый взрослый может так красиво выражать свои мысли, не говоря уже о подрастающем поколении.
–?Я, если честно, при всей кажущейся покладистости, был непростым ребенком. Но усилия моих родителей сделали из гадкого утенка, коим я был поначалу, того прекрасного молодого человека, которого вы видите сейчас перед собой.
Гости заулыбались и одобрительно закивали, оценив самоиронию Романа.
Он продолжал:
–?Я очень благодарен своим папе и маме за их любовь, терпение, трудолюбие... За их свет, доброту, мудрость... Я безмерно счастлив иметь таких родителей. Спасибо вам за все!
С этими словами он поклонился им в пояс.
Потрясенные родители со слезами на глазах расцеловали сына. Роман обнимал мать, отца и, прикладывая руку к сердцу, в благодарном порыве склонял голову перед ними...
* * *
После похорон мужа жизнь Анны стала постоянными серыми буднями. Она ходила на работу, провожала детей в школу, кое-как общалась с окружающими... Но все это безрадостно, хмуро, потерянно. Друзья, прежде забегающие чуть ли не через день, встречали теперь равнодушный прием. Поэтому заходили все реже, а то и просто ограничивались звонками. Да и как могла Аня им радоваться? Если они неумолимо напоминали ей об Алексее? Если любой разговор на любую тему заканчивался воспоминаниями о нем, вызывая слезы, а то и рыдания? Если посещение мужчин лишь подчеркивало ее трагическое одиночество? Если тоска по мужу становилась нестерпимой в кругу близких приятелей? С какими глазами она должна была их встречать? Какого приема они ждали от нее? Тем более каждого надо встретить, угостить... ну, хотя бы чаем. А к чаю что подать? Ей на одну зарплату и детей поднимать, и дом содержать, и поесть-попить. У нее иной раз только каша была на ужин. Чем она людей угостит?Гости чувствовали некое отторжение и старались не навязываться, не надоедать. А потому и встречи случались все реже. Возникало вполне понятное охлаждение, отчуждение... И если друзей это огорчало, то Аню вполне устраивало. Ей теперь вечерами вместо активного общения все чаще хотелось посидеть, полистать журнал, посмотреть с детьми сказку или почитать им на ночь. Они за день уставали, поэтому засыпали быстро, порой не дождавшись окончания очередной истории. Приходилось Ане утром по дороге в школу пересказывать прочитанное накануне...
Все втроем они очень жалели друг друга, старались не огорчать. Аня и раньше практически никогда не повышала голос на детей. А теперь – и подавно... Тем более что они стали еще более покладистыми и внимательными как к матери, так и друг к другу.
Однажды заглянула к Ане давняя ее приятельница Светлана. Долгое время они не виделись. Светлана жила в другом городе, изредка приезжая в Москву в длительные командировки. Месяц в Москве, полгода дома, потом снова Москва на две-три недели, опять домой. И так годами. Светке, правда, начинала надоедать такая жизнь, да и муж был не в восторге от долгих отлучек супруги. Однако деньги она получала приличные, плюс командировочные, плюс постоянные премии, плюс путевки детям в лагеря с выездом на море. Так что по большому счету всех все устраивало...
Так вот. Увидела Светка Аню после долгого перерыва и обомлела. Да, понятно: человек пережил горе, подобные трагедии откладывают отпечаток и на внешность, и на восприятие жизни, но... Света почувствовала такую тоску, такую безысходность, исходящую от подруги, что даже невольно отшатнулась от нее после первых объятий. Холодом повеяло от прежде теплой, веселой, дружелюбной Ани. И вновь – рассказы, воспоминания, переживания... Снова слезы, глубокая печаль, уныние...
–?Аня, Анечка! Послушай меня!
Света пыталась поймать взгляд подруги, взять ее за руку. Но та уходила в себя, сжималась, прятала руки в карманы халата или скрещивала на груди, не желая идти на близкий дружеский контакт.
–?Так нельзя! Ты пойми... ну, раз судьба распорядилась таким образом... мы уже ничего не изменим... А тебе надо жить дальше, надо деток поднимать...
Аня согласно кивала головой, скорее, по инерции, чем искренно соглашаясь с подругой.
–?Ты сама еще молодая совсем. Сколько тебе? Тридцать?
–?Тридцать два.
–?Ну вот. Больше половины жизни впереди.
Аня не слушала. Взяла альбом с фотографиями, стала листать, показывая Свете снимки, вспоминая своего любимого Алексея и говоря только о нем...
Света внимательно рассматривала фотографии вместе с подругой, поддерживала разговор, задавая вопросы, припоминая знакомые лица, узнавая совместные мероприятия прошлых лет, стараясь переключить Анино внимание на рассказы об общих приятелях, уводя разговор чуть в сторону от болезненной темы...
Потом, когда Аня захлопнула альбом, Света предложила:
–?Анечка! Не хочешь в выходные съездить со мной за город?
–?Зачем?
–?Ну, погуляем с детьми. Вон осень какая красивая!
Аня неопределенно пожала плечами.
–?А потом, – продолжала Светлана, – мне надо бабушку одну навестить... поговорить с ней...
–?Какую бабушку? – нахмурила лоб Аня.
–?Ну, есть одна женщина пожилая... Я была у нее однажды... Не поймешь толком, кто она: то ли целительница, то ли ясновидящая...
–?И что?
–?Я поговорить с ней думала... Может, и ты?..
–?А мне-то зачем? О чем говорить?
–?Ну... там посмотрим... – уклонилась от прямого ответа Светлана. – Так что? Едем? Я даже могу с водителем договориться со своей работы. Он всегда рад подработать. Давай съездим?
И, не дожидаясь ответа, приоткрыла дверь в детскую комнату:
–?Ребята, как насчет вылазки на природу?
–?Ура! Ура! – закричали брат с сестрой в один голос. – Поедемте, тетечка Светочка!
Это решило вопрос, и в ближайшие выходные Аня с детьми, Света и водитель на служебной «Волге» выехали за город.
* * *
Отношения Романа с девушками складывались непросто. Избалованный с детства, эгоистичный, обласканный матерью, он ждал от противоположного пола восхищения, почитания, любования. Девушки и вправду обращали на него внимание, частенько проявляли инициативу, но, идя на контакт, Роман продолжал оставаться ведомым, тогда как девушки ждали от него поступков. А к поступкам Роман был, видимо, не готов. Зачем дарить цветы, если и так от девчонок отбоя нет? К чему рестораны и театры, если запросто сами идут на сближение, ничего не требуя взамен? О каких подарках может идти речь, если их – девушек – много, а он – Роман – один? Разве на всех его одного хватит?Эта циничная философия спасала от серьезных переживаний, пока в какой-то момент он вдруг не осознал: а ведь в его жизни нет любви! Нет, пожалуй, даже влюбленности. Так, спортивный интерес, флирт, кадреж... Да, вот оно, это слово! Именно кадреж! Когда появляются кураж, игра, легкая пикировка, комплименты, ответный блеск во взгляде... А потом утрата интереса, безразличие, скука. И вся череда девчонок, девушек, женщин сливалась в одну разноцветную массу, в какой-то ком, из которого не выудишь ни лица, ни имени, ни отличительных особенностей... Все одинаково, буднично... все мимо... не цепляя сердца. Секс ради секса. Близость ради физиологического удовлетворения...
Была, впрочем, одна... девушка по имени Валерия. Лера, Лерка! Она задержалась дольше остальных. Она чем-то тронула его. Ее хотелось пригласить в театр. С ней приятно было гулять по парку, сидеть на лавочке. Он подолгу мог держать ее руку в своей, разглядывая линии на ладони, поглаживая каждый пальчик, любуясь каждым ноготком... Ему нравилось смотреть, как она осторожно ест мороженое, как аппетитно хрустит яблоком, как неумело и смешно грызет семечки, как жадно упивается арбузом и его сок течет по подбородку.