Страница:
– Знаешь, Точильный Медведь[10], похоже, тут замышляется подлое дело, – сказал он наконец.
– Против нас? – Бьёрн насторожился и сел на лежанке.
Гельд опять покачал головой:
– Нет. И когда все это случится, нас тут не будет.
– А! – удовлетворенно ответил Бьёрн и снова улегся. – Тогда пусть.
– Да, но… – нерешительно продолжил Гельд, покачивая на ладони стаканчик днищем вверх и потряхивая кости, будто собирался бросить. – Я тут подумал: если здешние хозяева опять подерутся с гостями, то ведь вся эта кутерьма начнется опять… Помнишь, когда не советовали плавать вблизи Квиттинга…
– Да ну! – Бьёрн опять сел. – Слушай, перестань выражаться как вёльва сквозь сон – я не Один и не умею разгадывать загадки. Говори толком. Что ты там услышал? Надо собираться прямо сейчас или можно до утра подождать?
– Я думаю, что суетиться ночью не стоит – недолго и споткнуться, – сказал Гельд. – Но если здесь сгорят все дома, где мы устроимся со своими товарами летом? А? Я правильно рассуждаю?
На самом деле он рассуждал про себя, мысленно.
– Делай что хочешь! – Бьёрн махнул рукой, опять улегся и отвернулся к стене. Он отлично знал привычку товарища говорить вслух много ерунды, а главное держать про себя, пока не придет время. – Я спать буду. Разбуди меня, когда крыша загорится.
– Обязательно! – твердо пообещал Гельд и стал неспешно раздеваться.
Нет, суетиться ночью не стоит, но если есть способ помешать Гримкелю конунгу опять поссориться с фьяллями, это нужно сделать непременно. От этой их войны одни убытки. Опасность для кораблей, недостаток продажного железа, недостаток места для пристанища… Три года назад нашлось бы десять покупателей на тысячу локтей крашеного полотна, а тут два дня искал, пока напал на того вандра… Знатные квиттинские хёльды перебиты, а у оставшихся нет ни пеннинга лишнего. Им теперь не до торговли…
Гельд мимоходом вспомнил девочку, с которой только что разговаривал. Платье третий день одно и то же, а между бронзовыми застежками – ни единой цепочки, ни единого колечка на пальцах… А у фьяллей… В памяти встало надменное молодое лицо с острым подбородком и огромными глазами, зелеными, как у кошки. Острый нос с горбинкой больше пристал бы троллю… Вроде их конунга Торбранда, тот тоже такой длинноносый. Может, порода такая?
Асвальд ярл выглядит человеком надменным, но не глупым. Что он сделает, если узнает?
Гельд улегся рядом с Бьёрном и завернулся в плащ. Завтра будет видно.
Наутро, счастливо избавившись от полотна, Гельд отправился прогуляться по Острому мысу. На руке его блестело новое золотое обручье в полторы марки* весом, день выдался ясным, и торговцу было весело. Посвистывая, он обходил дворы, разглядывал корабли, зашел кое-куда присмотреться к товару. Однако бедновато. Совсем не то, что раньше. Железо по цене приближается к серебру. А, вон он!
Гордый Асвальд ярл с десятком людей величаво вышагивал по берегу. За его плечами вился по ветру красный плащ, широкая серебряная гривна с крупным молотом Тора сверкала на груди. Сразу видно – посланец могущественного конунга! Красавец! В любимой Гельдом «Песни о Риге»*, которую он помнил от первого до последнего слова, про ярла сказано как нарочно про Асвальда:
– Что-то я тебя не припомню, – надменно отозвался Асвальд, но все же остановился и смерил Гельда оценивающим взглядом. Парень с выговором барландца был одет хорошо, вид имел уверенный, но на знатного человека все же не походил.
– А ты меня не знаешь. Я – Гельд, меня зовут воспитанником Альва Попрыгуна. Мы ведем торговлю. Я хочу узнать, не нужно ли тебе чего-нибудь.
– Пока нет, – сразу ответил Асвальд, слышавший этот вопрос уже много раз. – Вот когда вернемся…
– Тебе, как видно, требуется железо?
– Верно. Но не по тем ценам, что приближаются к ценам серебра.
Гельд с трудом удержал усмешку: они со знатным ярлом провели одинаковые изыскания и пришли к одинаковым выводам.
– А хлеба тебе не нужно? Говорлинская пшеница, крупная, как брусника осенью на кусте первого года.
Асвальд усмехнулся. Барландец держался так свободно, говорил так легко и дружелюбно, что при взгляде на его лицо делалось весело и хотелось ему верить. И даже что-нибудь у него купить. Умеют же некоторые делать свои дела!
– Но ты не думаешь, что мои семь кораблей нагружены золотом? – уточнил Асвальд, намекая, что умеет считать деньги, даже если ему улыбаются. – Скажу честно, это не я ограбил Фафнира.
– За вес вот этого молотка я тебе насыплю полкорабля пшеницы. – Гельд глазами показал на гривну Асвальда. – Пойдем-ка потолкуем. И скажи своим людям, чтобы не наступали мне на пятки. Я не собираюсь втыкать тебе нож в бок. Мне это совершенно ни к чему.
Асвальд внимательно посмотрел в глаза собеседника. Гельд отметил, что не ошибся: фьялль – человек умный. Понял, что ему хотят сказать что-то занятное не только о пшенице.
– Пойдем, – сквозь зубы бросил Асвальд и шагнул к морю, где толкалось поменьше народу.
– Слушай, – заговорил Гельд, неспешно шагая вдоль полосы прибоя, жестко шуршащей ледяной крошкой. – Я вижу, ты достойный человек. Мне хотелось бы вести с тобой дела и будет обидно, если ты не вернешься из Медного Леса.
– Подумать только, как трогательно обо мне заботятся незнакомые люди! – хмыкнул Асвальд. – Я был в Битве Конунгов и своими глазами видел того великана. Так что я знаю, что меня ждет.
– Всё знают только Один и Фригг*, не считая спящей вёльвы. Знаешь, как говорят: и маленькая кочка может опрокинуть большой воз. Даже если ты одолеешь великана… Короче, если бы я был конунгом квиттов, я бы не очень хотел, чтобы ты вернулся…
Асвальд опять хмыкнул:
– Я думаю, он хочет, чтобы я вообще не родился на свет. И все фьялли тоже.
– Приятно говорить с умным человеком! – искренне восхитился Гельд. – Некоторые, знаешь ли, думают, что весь свет плачет от счастья, когда их видит.
– Я так не думаю! – уверил его Асвальд. От света от ждал примерно той же любви, что питал к нему сам, то есть весьма умеренной.
– Так вот, если бы я не хотел, чтобы ты вернулся, я запросто мог бы подстеречь тебя на обратном пути из Медного Леса. А потом сказать твоему конунгу, что тебя и твоих людей погубили квиттинские ведьмы. Ведь твой конунг поверит?
– Откуда ты знаешь? – Асвальд резко повернулся и впился взглядом в лицо Гельду.
Его зеленые кошачьи глаза вспыхнули яростью, и Гельду захотелось похлопать его по плечу, чтобы успокоить.
– Вот об этом ты меня не спрашивал! – Гельд предостерегающе поднял руку. – Этот вопрос стоит слишком дорого. Да тебе это и не нужно. Просто я бы тебе посоветовал задуматься о такой возможности.
Асвальд отвернулся от него и сделал несколько шагов вперед, крепко уперев руки в бока и глубоко дыша. Гельд видел, что фьялль изо всех сил старается взять себя в руки, и еще раз удовлетворенно отметил: с этим зеленоглазым дело иметь можно.
– Ты, конечно, можешь мне не верить, но у меня нет причин понапрасну ссорить тебя с квиттами, – продолжал Гельд, тронувшись вслед за Асвальдом и отставая на шаг: ярости требуется простор. – Мне как раз нужны мир и покой. Но если с твоими кораблями что-нибудь случится, а твой конунг придет жечь Острый мыс…
– Может быть, ты мне посоветуешь что-нибудь еще? – со сдержанной яростью спросил Асвальд ярл, ненавидяще глядя куда-то в море.
– Можно что-нибудь сообразить, – ненавязчиво намекнул Гельд, который и правда много чего придумал за ночь. Он любил поразмыслить о том, как сам поступил бы в том или ином положении. – Я на твоем месте повел бы себя так, чтобы не нарываться на драку, если ее не предложат другие, но быть к ней готовым, если предложат. Здешний конунг не слишком умен… Как и не слишком отважен. Если, скажем, ты объявишь, что на время твоего похода в Медный Лес посылаешь корабли в Ветробор покупать говорлинскую пшеницу… Сошлись на меня, мол, это я тебе посоветовал и цены тамошние назвал, кстати, совершенно правдиво. А на самом деле эти корабли могут ждать тебя у другого выхода из Медного Леса, совсем не на ближайшем перевале отсюда…
Асвальд повернулся и посмотрел ему в глаза. Он мучительно колебался: верить или не верить незнакомцу?
– А если не веришь, так я сам пойду с тобой, – неожиданно для себя самого предложил Гельд. И прибавил, оправдывая эту беспричинную отвагу: – Обидно, понимаешь ли, когда подлостью губят достойных людей. Хотя, конечно, это совсем не мое дело. Но если пустить подлость расти и процветать, то скоро от нее некуда будет деваться.
Асвальд задумчиво покусал нижнюю губу. Строго говоря, ничего неожиданного в этих новостях не было. От Гримкеля вполне можно ждать чего-то в таком роде. Но отказаться от похода – невозможно! Надо идти во что бы то ни стало. Хоть погибнуть! Но лучше, конечно, вернуться. И навсегда отучить Гримкеля подличать.
– Знаешь, как у нас говорят? – Барландец ободряюще улыбнулся, будто читал его мысли. – Ложь сама дает лжецу по шее! Давай проверим, много ли правды в поговорке.
– Если все это так – ты участвуешь в добыче наравне с моими людьми, – сказал Асвальд. Он решился.
– Кто бы стал отказываться! – Гельд опять улыбнулся и поднял руку. – Только уговор: если здесь загорятся крыши, я выберу в усадьбе Лейрингов одного человека, какого захочу.
Асвальд кивнул. За такую услугу можно подарить и десятерых пленников.
Глава 3
– Против нас? – Бьёрн насторожился и сел на лежанке.
Гельд опять покачал головой:
– Нет. И когда все это случится, нас тут не будет.
– А! – удовлетворенно ответил Бьёрн и снова улегся. – Тогда пусть.
– Да, но… – нерешительно продолжил Гельд, покачивая на ладони стаканчик днищем вверх и потряхивая кости, будто собирался бросить. – Я тут подумал: если здешние хозяева опять подерутся с гостями, то ведь вся эта кутерьма начнется опять… Помнишь, когда не советовали плавать вблизи Квиттинга…
– Да ну! – Бьёрн опять сел. – Слушай, перестань выражаться как вёльва сквозь сон – я не Один и не умею разгадывать загадки. Говори толком. Что ты там услышал? Надо собираться прямо сейчас или можно до утра подождать?
– Я думаю, что суетиться ночью не стоит – недолго и споткнуться, – сказал Гельд. – Но если здесь сгорят все дома, где мы устроимся со своими товарами летом? А? Я правильно рассуждаю?
На самом деле он рассуждал про себя, мысленно.
– Делай что хочешь! – Бьёрн махнул рукой, опять улегся и отвернулся к стене. Он отлично знал привычку товарища говорить вслух много ерунды, а главное держать про себя, пока не придет время. – Я спать буду. Разбуди меня, когда крыша загорится.
– Обязательно! – твердо пообещал Гельд и стал неспешно раздеваться.
Нет, суетиться ночью не стоит, но если есть способ помешать Гримкелю конунгу опять поссориться с фьяллями, это нужно сделать непременно. От этой их войны одни убытки. Опасность для кораблей, недостаток продажного железа, недостаток места для пристанища… Три года назад нашлось бы десять покупателей на тысячу локтей крашеного полотна, а тут два дня искал, пока напал на того вандра… Знатные квиттинские хёльды перебиты, а у оставшихся нет ни пеннинга лишнего. Им теперь не до торговли…
Гельд мимоходом вспомнил девочку, с которой только что разговаривал. Платье третий день одно и то же, а между бронзовыми застежками – ни единой цепочки, ни единого колечка на пальцах… А у фьяллей… В памяти встало надменное молодое лицо с острым подбородком и огромными глазами, зелеными, как у кошки. Острый нос с горбинкой больше пристал бы троллю… Вроде их конунга Торбранда, тот тоже такой длинноносый. Может, порода такая?
Асвальд ярл выглядит человеком надменным, но не глупым. Что он сделает, если узнает?
Гельд улегся рядом с Бьёрном и завернулся в плащ. Завтра будет видно.
Наутро, счастливо избавившись от полотна, Гельд отправился прогуляться по Острому мысу. На руке его блестело новое золотое обручье в полторы марки* весом, день выдался ясным, и торговцу было весело. Посвистывая, он обходил дворы, разглядывал корабли, зашел кое-куда присмотреться к товару. Однако бедновато. Совсем не то, что раньше. Железо по цене приближается к серебру. А, вон он!
Гордый Асвальд ярл с десятком людей величаво вышагивал по берегу. За его плечами вился по ветру красный плащ, широкая серебряная гривна с крупным молотом Тора сверкала на груди. Сразу видно – посланец могущественного конунга! Красавец! В любимой Гельдом «Песни о Риге»*, которую он помнил от первого до последнего слова, про ярла сказано как нарочно про Асвальда:
– Приветствую тебя, Асвальд ярл! – Гельд остановился, загораживая фьяллю дорогу.
Румяный лицом,
а волосы светлые,
взор его был,
как змеиный, страшен[11].
– Что-то я тебя не припомню, – надменно отозвался Асвальд, но все же остановился и смерил Гельда оценивающим взглядом. Парень с выговором барландца был одет хорошо, вид имел уверенный, но на знатного человека все же не походил.
– А ты меня не знаешь. Я – Гельд, меня зовут воспитанником Альва Попрыгуна. Мы ведем торговлю. Я хочу узнать, не нужно ли тебе чего-нибудь.
– Пока нет, – сразу ответил Асвальд, слышавший этот вопрос уже много раз. – Вот когда вернемся…
– Тебе, как видно, требуется железо?
– Верно. Но не по тем ценам, что приближаются к ценам серебра.
Гельд с трудом удержал усмешку: они со знатным ярлом провели одинаковые изыскания и пришли к одинаковым выводам.
– А хлеба тебе не нужно? Говорлинская пшеница, крупная, как брусника осенью на кусте первого года.
Асвальд усмехнулся. Барландец держался так свободно, говорил так легко и дружелюбно, что при взгляде на его лицо делалось весело и хотелось ему верить. И даже что-нибудь у него купить. Умеют же некоторые делать свои дела!
– Но ты не думаешь, что мои семь кораблей нагружены золотом? – уточнил Асвальд, намекая, что умеет считать деньги, даже если ему улыбаются. – Скажу честно, это не я ограбил Фафнира.
– За вес вот этого молотка я тебе насыплю полкорабля пшеницы. – Гельд глазами показал на гривну Асвальда. – Пойдем-ка потолкуем. И скажи своим людям, чтобы не наступали мне на пятки. Я не собираюсь втыкать тебе нож в бок. Мне это совершенно ни к чему.
Асвальд внимательно посмотрел в глаза собеседника. Гельд отметил, что не ошибся: фьялль – человек умный. Понял, что ему хотят сказать что-то занятное не только о пшенице.
– Пойдем, – сквозь зубы бросил Асвальд и шагнул к морю, где толкалось поменьше народу.
– Слушай, – заговорил Гельд, неспешно шагая вдоль полосы прибоя, жестко шуршащей ледяной крошкой. – Я вижу, ты достойный человек. Мне хотелось бы вести с тобой дела и будет обидно, если ты не вернешься из Медного Леса.
– Подумать только, как трогательно обо мне заботятся незнакомые люди! – хмыкнул Асвальд. – Я был в Битве Конунгов и своими глазами видел того великана. Так что я знаю, что меня ждет.
– Всё знают только Один и Фригг*, не считая спящей вёльвы. Знаешь, как говорят: и маленькая кочка может опрокинуть большой воз. Даже если ты одолеешь великана… Короче, если бы я был конунгом квиттов, я бы не очень хотел, чтобы ты вернулся…
Асвальд опять хмыкнул:
– Я думаю, он хочет, чтобы я вообще не родился на свет. И все фьялли тоже.
– Приятно говорить с умным человеком! – искренне восхитился Гельд. – Некоторые, знаешь ли, думают, что весь свет плачет от счастья, когда их видит.
– Я так не думаю! – уверил его Асвальд. От света от ждал примерно той же любви, что питал к нему сам, то есть весьма умеренной.
– Так вот, если бы я не хотел, чтобы ты вернулся, я запросто мог бы подстеречь тебя на обратном пути из Медного Леса. А потом сказать твоему конунгу, что тебя и твоих людей погубили квиттинские ведьмы. Ведь твой конунг поверит?
– Откуда ты знаешь? – Асвальд резко повернулся и впился взглядом в лицо Гельду.
Его зеленые кошачьи глаза вспыхнули яростью, и Гельду захотелось похлопать его по плечу, чтобы успокоить.
– Вот об этом ты меня не спрашивал! – Гельд предостерегающе поднял руку. – Этот вопрос стоит слишком дорого. Да тебе это и не нужно. Просто я бы тебе посоветовал задуматься о такой возможности.
Асвальд отвернулся от него и сделал несколько шагов вперед, крепко уперев руки в бока и глубоко дыша. Гельд видел, что фьялль изо всех сил старается взять себя в руки, и еще раз удовлетворенно отметил: с этим зеленоглазым дело иметь можно.
– Ты, конечно, можешь мне не верить, но у меня нет причин понапрасну ссорить тебя с квиттами, – продолжал Гельд, тронувшись вслед за Асвальдом и отставая на шаг: ярости требуется простор. – Мне как раз нужны мир и покой. Но если с твоими кораблями что-нибудь случится, а твой конунг придет жечь Острый мыс…
– Может быть, ты мне посоветуешь что-нибудь еще? – со сдержанной яростью спросил Асвальд ярл, ненавидяще глядя куда-то в море.
– Можно что-нибудь сообразить, – ненавязчиво намекнул Гельд, который и правда много чего придумал за ночь. Он любил поразмыслить о том, как сам поступил бы в том или ином положении. – Я на твоем месте повел бы себя так, чтобы не нарываться на драку, если ее не предложат другие, но быть к ней готовым, если предложат. Здешний конунг не слишком умен… Как и не слишком отважен. Если, скажем, ты объявишь, что на время твоего похода в Медный Лес посылаешь корабли в Ветробор покупать говорлинскую пшеницу… Сошлись на меня, мол, это я тебе посоветовал и цены тамошние назвал, кстати, совершенно правдиво. А на самом деле эти корабли могут ждать тебя у другого выхода из Медного Леса, совсем не на ближайшем перевале отсюда…
Асвальд повернулся и посмотрел ему в глаза. Он мучительно колебался: верить или не верить незнакомцу?
– А если не веришь, так я сам пойду с тобой, – неожиданно для себя самого предложил Гельд. И прибавил, оправдывая эту беспричинную отвагу: – Обидно, понимаешь ли, когда подлостью губят достойных людей. Хотя, конечно, это совсем не мое дело. Но если пустить подлость расти и процветать, то скоро от нее некуда будет деваться.
Асвальд задумчиво покусал нижнюю губу. Строго говоря, ничего неожиданного в этих новостях не было. От Гримкеля вполне можно ждать чего-то в таком роде. Но отказаться от похода – невозможно! Надо идти во что бы то ни стало. Хоть погибнуть! Но лучше, конечно, вернуться. И навсегда отучить Гримкеля подличать.
– Знаешь, как у нас говорят? – Барландец ободряюще улыбнулся, будто читал его мысли. – Ложь сама дает лжецу по шее! Давай проверим, много ли правды в поговорке.
– Если все это так – ты участвуешь в добыче наравне с моими людьми, – сказал Асвальд. Он решился.
– Кто бы стал отказываться! – Гельд опять улыбнулся и поднял руку. – Только уговор: если здесь загорятся крыши, я выберу в усадьбе Лейрингов одного человека, какого захочу.
Асвальд кивнул. За такую услугу можно подарить и десятерых пленников.
Глава 3
Узнав, что Гельд собрался в Медный Лес вместе с фьяллями, Бьёрн Точило схватился за голову. Гримкель конунг тоже не слишком обрадовался, когда услышал, что фьялли отсылают свои корабли к говорлинам.
– Кто же знал, что у них с собой столько серебра? – прошипела раздосадованная Йорунн хозяйка, пока Гримкель старался справиться со своим лицом и улыбнуться Асвальду ярлу. – Между прочим, это все наше серебро!
– Ничего, он ведь пошлет с кораблями своих людей, – отозвался Гримкель шепотом. – Не меньше половины. Все выйдет еще лучше. Хотя, конечно, корабли… Конечно, корабли тебе не нужны, раз ты пойдешь по суше! – повысив голос, повторил он самому Асвальду и наконец оживился. – Да… Конечно, зачем им стоять? А у говорлинов, все говорят, пшеница дешева, куда дешевле, чем у нас тут… Но ведь для охраны такого богатства надо посылать много людей!
– Да, разумеется, – с небрежностью уверенного в себе человека бросил Асвальд. – Я пошлю не меньше половины, и поведет их Хьёрлейв Изморозь.
Наблюдая за лицом Гримкеля, он поздравил себя с тем, что поверил барландцу, – у конунга квиттов совесть была нечиста… То есть совести у него не имелось вовсе, такой роскоши он не мог себе позволить, но у него наличествовал тайный замысел, за исполнение которого хозяин сейчас тревожился.
Лошади и припасы, выделенные из Гримкелевой части годовой дани, уже были готовы, и фьялли тронулись в путь на четвертый день после прибытия на Острый мыс. Вечером перед этим Гельд Подкидыш без видимой цели слонялся по усадьбе Лейрингов, вскидывал глаза навстречу всякой женской фигуре, оборачивался на каждый скрип двери.
– Если тебе не повезет, не говори потом, что я смошенничал, пока ты отворачивался! – посмеиваясь, предостерег его бородатый вандр, потряхивая стаканчик с костями. – Ты что, влюбился в кого-то?
– А хотя бы, – мимоходом бросил Гельд. – А мошенничать не пытайся: у меня третий глаз на затылке.
– Ну, ты скажешь!
Когда Борглинда дочь Халькеля прошла через кухню к сеням, Гельд даже не обернулся. В это время он рассказывал очередную лживую сагу, но Борглинда теперь была умнее и даже не глянула в ту сторону, хотя звучало что-то весьма занимательное:
– …И сколько хозяина ни искали по всей округе, найти его не могли. Поговаривали, что Аса затащила его к себе в могилу, но проверять никто не смел. И вот однажды Хрольв на ночь положил себе под изголовье рубаху хозяина, чтобы ему приснился вещий сон. Колдунья его предупредила, чтобы он до полуночи не засыпал, и он попросил мальчика, который спал в том же покое, разбудить его, если все же заснет. И вот мальчик сидит и поддерживает огонь в очаге, а Хрольва сморил сон. А в полночь вдруг открывается дверь и входит Аса. На шее у нее была видна большая рана, а в руке что-то блестело…
Зато когда Борглинда шла обратно, Гельд совершенно случайно оказался снаружи возле дверей. Она шла мимо, будто не видя, но он слегка тронул ее за локоть:
– Постой-ка, высокородная дева! Поговори со мной немножко.
Борглинда остановилась и изобразила на лице удивление, как будто давно забыла, кто это такой. На самом деле вот уже два дня вечерняя беседа с Гельдом и сам Гельд не шли у нее из ума. Вспоминать его было приятно: хоть один живой человек среди тех троллей, что заполнили усадьбу. Но его присутствие беспокоило и томило ее, как будто перед ней мелькнула возможность изменить свою жизнь, а Борглинда не могла ею воспользоваться. Да и про «укромное темное место» следовало помнить, так что она никогда не позволила бы себе искать новых встреч с ним.
– Разве у тебя недостает покупателей на лживые саги? – надменно осведомилась Борглинда.
– Этого добра всегда хватает! Просто я, видишь ли, собираюсь в Медный Лес, и только норны знают, вернусь ли я оттуда…
– А что ты там забыл? – от изумления Борглинда сбросила вид натянутого высокомерия и шагнула к нему ближе. Девушка знала о переменах в замыслах фьяллей и догадывалась, что тут не обошлось без Гельда, которому она проболталась о намерениях Гримкеля. Но ей не приходило в голову, что он может пойти с ними сам. – Ты что, думаешь заговорить самого Свальнира?
– Нет, заклинать великанов я не умею… пока не пробовал, – честно сознался Гельд. – Просто, понимаешь ли, на свете есть несколько сумасшедших, которым до всего есть дело, даже до того, до чего им дела нет. Я, должно быть, как раз из них.
– Это и видно.
– Я просто подумал… Посмотри! – Гельд вынул из-за пазухи небольшое ожерелье из узорных серебряных бусинок. К ожерелью был подвешен серебряный бубенчик с тем же узором, а от него на цепочках спускались три таких же, только маленьких. – Я бы хотел подарить это тебе… Если ты сочтешь этот дар достойным тебя! – высокопарно закончил Гельд, поскольку обычных слов почему-то подобрать не мог.
Это сама Борглинда виновата. Она еще не выросла толком, она нечто среднее между ребенком и женщиной. Не придумаешь, как с ней надо разговаривать, чтобы не причинить обиды ни ее чистому сердцу, ни натянутому, как тетива, самолюбию. Родичи не слишком-то хорошо с ней обошлись. Сначала они воспитали в ней гордость от того, что она – из рода Лейрингов, а потом сбежали в Валхаллу, не оставив никаких возможностей поддерживать эту гордость.
Борглинда метнула подозрительный взгляд, но все же взяла ожерелье в руку, поднесла к глазам, пытаясь получше рассмотреть в полутьме осенних сумерек, погладила кончиками пальцев узорные бусинки, потом потрясла бубенчик и послушала, как внутри него звенит маленький железный шарик.
– Похоже на козий колокольчик! – Она фыркнула. – Это зачем?
– Зачем? – Гельд пожал плечами. – Первый раз встречаю девушку, которая спрашивает, зачем ей украшения. Да затем, что твой родич конунг не скоро тебе подарит что-нибудь такое, а если подарит, то потом отберет для следующей дани.
– Так уж и отобрал! – Борглинда с каким-то мстительным удовольствием сжала подарок в ладони. – Разевай рот пошире! Пусть хоть с себя последние штаны снимает, а моего я больше ничего не дам!
– Это правильно! – Гельд негромко рассмеялся. Ему нравилось видеть в ней такую решимость постоять за себя, потому что никто другой, как видно, за нее постоять не мог. – Значит, возьмешь? А я боялся, что недостоин делать тебе подарки!
– Возьму! – с вызовом ответила Борглинда и оглянулась на хозяйский дом, возле угла которого они стояли. – Ты бы видел, какие сундуки увезла отсюда Мальфрид! А я ничем не хуже нее, только мое приданое все ушло к фьяллям!
– Ничего! Тебе ведь еще не скоро замуж?
– Нет! Знатный жених меня теперь не возьмет, а за незнатного я не пойду!
Гельд улыбнулся: его забавляла эта странная смесь детского чистосердечия и взрослой надменности. Но при этом он понимал, что смешного на самом деле мало: ей живется тяжеловато.
Борглинда надела ожерелье и потрясла бубенчик: он мягко звякнул.
– Как у коровы в лесу! – определила она. – Зато не потеряюсь!
– Пусть этот бубенчик сделает так, чтобы ты всегда находила дорогу домой! – пожелал Гельд.
Борглинда вздохнула и промолчала, зажав бубенчик в кулаке. Он угадал ее желание – вернуться домой, в тот дом, который был у нее три года назад! Но как найти туда дорогу через время? Про такое ни одна сага не говорит.
– Все время что-то меняется, – сказал Гельд. Он чувствовал, что ее тоска устремлена к чему-то недостижимому, к утраченному, потому что ничего другого она не успела повидать. – Но некоторым людям везет: при них все меняется не слишком резко. Тебе не так повезло, но, ты знаешь, я бы на твоем месте гордился, что именно мне выпала судьба держать на себе честь всего рода. Когда-нибудь все выправится. И ты будешь счастлива, что удержала свой род от бесчестья тогда, когда тебе совсем никто не помогал.
Борглинда по-прежнему молчала. Это очень красиво, то, что он говорит. Но от этих слов она ощутила свое одиночество с такой остротой и болью, что опять захотелось плакать. А Гримкель говорит, что сейчас не время складывать саги! У Гримкеля и Гельда как бы разные миры, и жить ей приходится в мире Гримкеля! Она прикована к этой подлой, унизительной жизни. Но плакать нельзя! Раз кроме нее некому постоять за честь рода, она больше не имеет права оставаться ребенком!
– Подлость, говоришь, оружие слабых? – добавил Гельд. – Это верно. Только, я смотрю, иные люди нипочем не хотят признавать себя слабыми. Хоть умрут, а не признают. Чудаки!
Девушка все молчала. Гельд больше ничего не мог ей сказать, но ему было жаль уйти и оставить ее наедине с детской восприимчивостью и грузом взрослого долга. Он все-таки обнял ее за плечи и поцеловал в лоб, хотя она и пыталась увернуться. Больше он ничем не мог ее утешить. Борглинда недовольно буркнула что-то и торопливо ушла в дом, больше ни разу не посмотрев на него. Гельд остался стоять возле угла, глядя на двери. Среди этих высокородных потомков Рига попадаются неплохие ребята, только уж очень они все обидчивые.
На рассвете корабли под предводительством Хьёрлейва Изморози отплыли на юг, и почти одновременно Асвальд ярл с половиной своих людей пешком направился к темнеющим на севере горам Медного Леса. Два десятка лошадей было нагружено съестными припасами и всем прочим, необходимым в дороге. Потом на них можно будет посадить раненых. Асвальд надеялся, что обойдется без этого, но исключать такой возможности не следовало.
Довольно часто на их пути попадались усадьбы и дворы, однако некоторые выглядели запущенными, а несколько мелких дворов оказалось и вовсе брошено. Обитатели уцелевших жилищ при виде большого вооруженного отряда начинали суетиться, и фьялли успевали заметить, как в близкий лес поспешно гонят трех-четырех коров, десяток овец, волокут узлы и корзины. Асвальд приказал обыскать на пробу одну усадьбу, выглядевшую побогаче прочих, но оказалось, что тут Гримкель Черная Борода не обманул. В усадьбе нашлось ровно столько припасов и скота, чтобы ее обитатели пережили зиму.
– У меня погибли сын, два зятя и одиннадцать бондов, – спокойно пояснил хозяин, пожилой лысый бородач с прикрытым правым глазом. – Некому работать. А железо у меня искал еще Гримкель конунг, а после него Гутхорм ярл. Если хочешь, я покажу тебе мою луговину, где руда. Плавильные печи и угольные ямы там же. Вот только рабочих рук у меня нет. Если хочешь, копай руду сам, доблестный ярл.
– Значит, у тебя есть место для ночлега, – так же спокойно ответил Асвальд.
На другой день они еще засветло приблизились к горам. Солнце уже клонилось к закату, но Асвальду так хотелось взглянуть наконец на Медный Лес, что он решил пройти перевал и устраиваться на ночь в следующей долине.
– Не слишком умно соваться в Медный Лес на ночь глядя, – сказал более осторожный Исбьёрн из Трирека. – Переночевать лучше здесь.
– Если там есть опасность, лучше узнать об этом сейчас, пока выход близко, – возразил ему Гейрбранд Галка. – А то мы так заберемся вглубь, что потом не выйдем назад.
Асвальд промолчал: идти назад он не собирался ни в коем случае. Ничего зловещего или загадочного в облике «южных ворот» Медного Леса не было. Склон горы довольно полого поднимался к перевалу; за тысячелетия вода и ветер выгрызли в теле горы уступы, вроде плоских плит, положенных одна на другую. Получились своеобразные ступени, которыми с благодарностью пользовались слабые человеческие ноги, поэтому перевал называли Ступенчатым. На сером камне заметно выделялись то зеленые пятна елей, то желтые и красноватые остатки осенней листвы. Это зрелище радовало глаз пестротой красок, но Асвальд смотрел на перевал с подозрением. Для начала Медный Лес выглядел уж слишком гостеприимным, но только глупец обрадовался бы этому.
Сыновья Стуре-Одда первыми стали подниматься по серым ступеням: благодаря дружбе кузнеца с троллем из Дымной горы близнецов считали чем-то вроде живых амулетов войска. Гельд очень быстро научился различать братьев; по правде сказать, их никто никогда не путал. В совершенно одинаковых чертах было совсем разное выражение: спокойное, серьезное у Сёльви и сияюще-задорное у Слагви. Сёльви казался чуть старше, хотя родился чуть позже. Гельду близнецы нравились, они весело болтали втроем всю дорогу, потешая всех вокруг, и сейчас Гельд только из вежливости приотстал от приятелей, чтобы пропустить перед собой Асвальда ярла. Вождь все-таки, еще обидится.
Здесь уже было безлюдно, и человеческая фигура, вдруг возникшая впереди на середине подъема, сразу бросилась в глаза.
– А вот и первая ведьма! – радостно воскликнул Сёльви. – Я же тебе говорил: стоит нам показаться, как они стаями сбегутся нам навстречу!
– Должно быть, хочет спросить о здоровье Хродмара! – ответил Слагви. – Они так его любят! Наверное, соскучились!
Это и в самом деле была женщина, вернее, старуха. Невысокая ростом, сгорбленная, морщинистая, закутанная в потрепанную темную накидку, она спускалась по серым камням навстречу дружине без малейшей робости, даже торопилась, с молодым проворством скакала вниз с уступа на уступ, помогая себе можжевеловой клюкой. Сблизившись с фьяллями, старуха отступила с тропы в сторону и пропускала их мимо себя, внимательно осматривая лица.
– Ты кого ищешь, красавица? – осведомился Гельд. – Может, хочешь кому-то передать поклон?
Старуха не ответила, даже не посмотрела в его сторону, а ее взгляд внимательно, даже с волнением скользил по лицам фьяллей. Асвальду не нравился ее взгляд, и он уже хотел приказать, чтобы ее убрали с дороги, пока не сглазила кого-нибудь. Но старуха, опередив его, вдруг взмахнула руками, как ворона крыльями, и спрыгнула с камня на тропу.
– Постой, доблестный ярл! – проскрипела она.
Асвальд был ей вовсе не рад и попятился. Бранд и Рэв привычно ступили вперед и сомкнули плечи, как щитом заслоняя ярла от опасности.
– Чего тебе? – грубовато и недовольно спросил Асвальд.
– Где же конунг? – Морщинистое лицо старухи жалобно искривилось, глаза заморгали. – Где же ваш конунг, славный победами? Где он? Почему не пришел он сам? Я жду его! Я так жду его! Когда же он придет?
Поток дружины замедлил ход, хирдманы столпились вокруг Асвальда и старухи.
– Ты спятила! – воскликнул Гейрбранд Галка. – Что тебе за дело до нашего конунга?
– Скажите ему, что я жду его! – настойчиво лепетала старуха, точно глухая. – Скажите, я жду, жду днем и ночью, зимой и летом! Он должен прийти! Он придет! Его ждут железо и золото, земля и вода, камень и ветер! Его ждет Медный Лес! Его заклинают Дракон Битвы и Дракон Судьбы! Скажите ему! Скажите!
– Ведьма! Ведьма!
Раздались негодующие крики, несколько мечей, вырвавшись из ножен, устремилось к старухе. Острая сталь помогла: старуха исчезла, как провалившись, и вдруг оказалась сразу далеко, в самом низу тропинки, у подножия горы. Опираясь на свою клюку, она поспешно уходила в сторону моря, туда, откуда фьялли пришли.
Кто-то свистнул, мечи медленно опустились. Все были в растерянности.
– Кто же знал, что у них с собой столько серебра? – прошипела раздосадованная Йорунн хозяйка, пока Гримкель старался справиться со своим лицом и улыбнуться Асвальду ярлу. – Между прочим, это все наше серебро!
– Ничего, он ведь пошлет с кораблями своих людей, – отозвался Гримкель шепотом. – Не меньше половины. Все выйдет еще лучше. Хотя, конечно, корабли… Конечно, корабли тебе не нужны, раз ты пойдешь по суше! – повысив голос, повторил он самому Асвальду и наконец оживился. – Да… Конечно, зачем им стоять? А у говорлинов, все говорят, пшеница дешева, куда дешевле, чем у нас тут… Но ведь для охраны такого богатства надо посылать много людей!
– Да, разумеется, – с небрежностью уверенного в себе человека бросил Асвальд. – Я пошлю не меньше половины, и поведет их Хьёрлейв Изморозь.
Наблюдая за лицом Гримкеля, он поздравил себя с тем, что поверил барландцу, – у конунга квиттов совесть была нечиста… То есть совести у него не имелось вовсе, такой роскоши он не мог себе позволить, но у него наличествовал тайный замысел, за исполнение которого хозяин сейчас тревожился.
Лошади и припасы, выделенные из Гримкелевой части годовой дани, уже были готовы, и фьялли тронулись в путь на четвертый день после прибытия на Острый мыс. Вечером перед этим Гельд Подкидыш без видимой цели слонялся по усадьбе Лейрингов, вскидывал глаза навстречу всякой женской фигуре, оборачивался на каждый скрип двери.
– Если тебе не повезет, не говори потом, что я смошенничал, пока ты отворачивался! – посмеиваясь, предостерег его бородатый вандр, потряхивая стаканчик с костями. – Ты что, влюбился в кого-то?
– А хотя бы, – мимоходом бросил Гельд. – А мошенничать не пытайся: у меня третий глаз на затылке.
– Ну, ты скажешь!
Когда Борглинда дочь Халькеля прошла через кухню к сеням, Гельд даже не обернулся. В это время он рассказывал очередную лживую сагу, но Борглинда теперь была умнее и даже не глянула в ту сторону, хотя звучало что-то весьма занимательное:
– …И сколько хозяина ни искали по всей округе, найти его не могли. Поговаривали, что Аса затащила его к себе в могилу, но проверять никто не смел. И вот однажды Хрольв на ночь положил себе под изголовье рубаху хозяина, чтобы ему приснился вещий сон. Колдунья его предупредила, чтобы он до полуночи не засыпал, и он попросил мальчика, который спал в том же покое, разбудить его, если все же заснет. И вот мальчик сидит и поддерживает огонь в очаге, а Хрольва сморил сон. А в полночь вдруг открывается дверь и входит Аса. На шее у нее была видна большая рана, а в руке что-то блестело…
Зато когда Борглинда шла обратно, Гельд совершенно случайно оказался снаружи возле дверей. Она шла мимо, будто не видя, но он слегка тронул ее за локоть:
– Постой-ка, высокородная дева! Поговори со мной немножко.
Борглинда остановилась и изобразила на лице удивление, как будто давно забыла, кто это такой. На самом деле вот уже два дня вечерняя беседа с Гельдом и сам Гельд не шли у нее из ума. Вспоминать его было приятно: хоть один живой человек среди тех троллей, что заполнили усадьбу. Но его присутствие беспокоило и томило ее, как будто перед ней мелькнула возможность изменить свою жизнь, а Борглинда не могла ею воспользоваться. Да и про «укромное темное место» следовало помнить, так что она никогда не позволила бы себе искать новых встреч с ним.
– Разве у тебя недостает покупателей на лживые саги? – надменно осведомилась Борглинда.
– Этого добра всегда хватает! Просто я, видишь ли, собираюсь в Медный Лес, и только норны знают, вернусь ли я оттуда…
– А что ты там забыл? – от изумления Борглинда сбросила вид натянутого высокомерия и шагнула к нему ближе. Девушка знала о переменах в замыслах фьяллей и догадывалась, что тут не обошлось без Гельда, которому она проболталась о намерениях Гримкеля. Но ей не приходило в голову, что он может пойти с ними сам. – Ты что, думаешь заговорить самого Свальнира?
– Нет, заклинать великанов я не умею… пока не пробовал, – честно сознался Гельд. – Просто, понимаешь ли, на свете есть несколько сумасшедших, которым до всего есть дело, даже до того, до чего им дела нет. Я, должно быть, как раз из них.
– Это и видно.
– Я просто подумал… Посмотри! – Гельд вынул из-за пазухи небольшое ожерелье из узорных серебряных бусинок. К ожерелью был подвешен серебряный бубенчик с тем же узором, а от него на цепочках спускались три таких же, только маленьких. – Я бы хотел подарить это тебе… Если ты сочтешь этот дар достойным тебя! – высокопарно закончил Гельд, поскольку обычных слов почему-то подобрать не мог.
Это сама Борглинда виновата. Она еще не выросла толком, она нечто среднее между ребенком и женщиной. Не придумаешь, как с ней надо разговаривать, чтобы не причинить обиды ни ее чистому сердцу, ни натянутому, как тетива, самолюбию. Родичи не слишком-то хорошо с ней обошлись. Сначала они воспитали в ней гордость от того, что она – из рода Лейрингов, а потом сбежали в Валхаллу, не оставив никаких возможностей поддерживать эту гордость.
Борглинда метнула подозрительный взгляд, но все же взяла ожерелье в руку, поднесла к глазам, пытаясь получше рассмотреть в полутьме осенних сумерек, погладила кончиками пальцев узорные бусинки, потом потрясла бубенчик и послушала, как внутри него звенит маленький железный шарик.
– Похоже на козий колокольчик! – Она фыркнула. – Это зачем?
– Зачем? – Гельд пожал плечами. – Первый раз встречаю девушку, которая спрашивает, зачем ей украшения. Да затем, что твой родич конунг не скоро тебе подарит что-нибудь такое, а если подарит, то потом отберет для следующей дани.
– Так уж и отобрал! – Борглинда с каким-то мстительным удовольствием сжала подарок в ладони. – Разевай рот пошире! Пусть хоть с себя последние штаны снимает, а моего я больше ничего не дам!
– Это правильно! – Гельд негромко рассмеялся. Ему нравилось видеть в ней такую решимость постоять за себя, потому что никто другой, как видно, за нее постоять не мог. – Значит, возьмешь? А я боялся, что недостоин делать тебе подарки!
– Возьму! – с вызовом ответила Борглинда и оглянулась на хозяйский дом, возле угла которого они стояли. – Ты бы видел, какие сундуки увезла отсюда Мальфрид! А я ничем не хуже нее, только мое приданое все ушло к фьяллям!
– Ничего! Тебе ведь еще не скоро замуж?
– Нет! Знатный жених меня теперь не возьмет, а за незнатного я не пойду!
Гельд улыбнулся: его забавляла эта странная смесь детского чистосердечия и взрослой надменности. Но при этом он понимал, что смешного на самом деле мало: ей живется тяжеловато.
Борглинда надела ожерелье и потрясла бубенчик: он мягко звякнул.
– Как у коровы в лесу! – определила она. – Зато не потеряюсь!
– Пусть этот бубенчик сделает так, чтобы ты всегда находила дорогу домой! – пожелал Гельд.
Борглинда вздохнула и промолчала, зажав бубенчик в кулаке. Он угадал ее желание – вернуться домой, в тот дом, который был у нее три года назад! Но как найти туда дорогу через время? Про такое ни одна сага не говорит.
– Все время что-то меняется, – сказал Гельд. Он чувствовал, что ее тоска устремлена к чему-то недостижимому, к утраченному, потому что ничего другого она не успела повидать. – Но некоторым людям везет: при них все меняется не слишком резко. Тебе не так повезло, но, ты знаешь, я бы на твоем месте гордился, что именно мне выпала судьба держать на себе честь всего рода. Когда-нибудь все выправится. И ты будешь счастлива, что удержала свой род от бесчестья тогда, когда тебе совсем никто не помогал.
Борглинда по-прежнему молчала. Это очень красиво, то, что он говорит. Но от этих слов она ощутила свое одиночество с такой остротой и болью, что опять захотелось плакать. А Гримкель говорит, что сейчас не время складывать саги! У Гримкеля и Гельда как бы разные миры, и жить ей приходится в мире Гримкеля! Она прикована к этой подлой, унизительной жизни. Но плакать нельзя! Раз кроме нее некому постоять за честь рода, она больше не имеет права оставаться ребенком!
– Подлость, говоришь, оружие слабых? – добавил Гельд. – Это верно. Только, я смотрю, иные люди нипочем не хотят признавать себя слабыми. Хоть умрут, а не признают. Чудаки!
Девушка все молчала. Гельд больше ничего не мог ей сказать, но ему было жаль уйти и оставить ее наедине с детской восприимчивостью и грузом взрослого долга. Он все-таки обнял ее за плечи и поцеловал в лоб, хотя она и пыталась увернуться. Больше он ничем не мог ее утешить. Борглинда недовольно буркнула что-то и торопливо ушла в дом, больше ни разу не посмотрев на него. Гельд остался стоять возле угла, глядя на двери. Среди этих высокородных потомков Рига попадаются неплохие ребята, только уж очень они все обидчивые.
На рассвете корабли под предводительством Хьёрлейва Изморози отплыли на юг, и почти одновременно Асвальд ярл с половиной своих людей пешком направился к темнеющим на севере горам Медного Леса. Два десятка лошадей было нагружено съестными припасами и всем прочим, необходимым в дороге. Потом на них можно будет посадить раненых. Асвальд надеялся, что обойдется без этого, но исключать такой возможности не следовало.
Довольно часто на их пути попадались усадьбы и дворы, однако некоторые выглядели запущенными, а несколько мелких дворов оказалось и вовсе брошено. Обитатели уцелевших жилищ при виде большого вооруженного отряда начинали суетиться, и фьялли успевали заметить, как в близкий лес поспешно гонят трех-четырех коров, десяток овец, волокут узлы и корзины. Асвальд приказал обыскать на пробу одну усадьбу, выглядевшую побогаче прочих, но оказалось, что тут Гримкель Черная Борода не обманул. В усадьбе нашлось ровно столько припасов и скота, чтобы ее обитатели пережили зиму.
– У меня погибли сын, два зятя и одиннадцать бондов, – спокойно пояснил хозяин, пожилой лысый бородач с прикрытым правым глазом. – Некому работать. А железо у меня искал еще Гримкель конунг, а после него Гутхорм ярл. Если хочешь, я покажу тебе мою луговину, где руда. Плавильные печи и угольные ямы там же. Вот только рабочих рук у меня нет. Если хочешь, копай руду сам, доблестный ярл.
– Значит, у тебя есть место для ночлега, – так же спокойно ответил Асвальд.
На другой день они еще засветло приблизились к горам. Солнце уже клонилось к закату, но Асвальду так хотелось взглянуть наконец на Медный Лес, что он решил пройти перевал и устраиваться на ночь в следующей долине.
– Не слишком умно соваться в Медный Лес на ночь глядя, – сказал более осторожный Исбьёрн из Трирека. – Переночевать лучше здесь.
– Если там есть опасность, лучше узнать об этом сейчас, пока выход близко, – возразил ему Гейрбранд Галка. – А то мы так заберемся вглубь, что потом не выйдем назад.
Асвальд промолчал: идти назад он не собирался ни в коем случае. Ничего зловещего или загадочного в облике «южных ворот» Медного Леса не было. Склон горы довольно полого поднимался к перевалу; за тысячелетия вода и ветер выгрызли в теле горы уступы, вроде плоских плит, положенных одна на другую. Получились своеобразные ступени, которыми с благодарностью пользовались слабые человеческие ноги, поэтому перевал называли Ступенчатым. На сером камне заметно выделялись то зеленые пятна елей, то желтые и красноватые остатки осенней листвы. Это зрелище радовало глаз пестротой красок, но Асвальд смотрел на перевал с подозрением. Для начала Медный Лес выглядел уж слишком гостеприимным, но только глупец обрадовался бы этому.
Сыновья Стуре-Одда первыми стали подниматься по серым ступеням: благодаря дружбе кузнеца с троллем из Дымной горы близнецов считали чем-то вроде живых амулетов войска. Гельд очень быстро научился различать братьев; по правде сказать, их никто никогда не путал. В совершенно одинаковых чертах было совсем разное выражение: спокойное, серьезное у Сёльви и сияюще-задорное у Слагви. Сёльви казался чуть старше, хотя родился чуть позже. Гельду близнецы нравились, они весело болтали втроем всю дорогу, потешая всех вокруг, и сейчас Гельд только из вежливости приотстал от приятелей, чтобы пропустить перед собой Асвальда ярла. Вождь все-таки, еще обидится.
Здесь уже было безлюдно, и человеческая фигура, вдруг возникшая впереди на середине подъема, сразу бросилась в глаза.
– А вот и первая ведьма! – радостно воскликнул Сёльви. – Я же тебе говорил: стоит нам показаться, как они стаями сбегутся нам навстречу!
– Должно быть, хочет спросить о здоровье Хродмара! – ответил Слагви. – Они так его любят! Наверное, соскучились!
Это и в самом деле была женщина, вернее, старуха. Невысокая ростом, сгорбленная, морщинистая, закутанная в потрепанную темную накидку, она спускалась по серым камням навстречу дружине без малейшей робости, даже торопилась, с молодым проворством скакала вниз с уступа на уступ, помогая себе можжевеловой клюкой. Сблизившись с фьяллями, старуха отступила с тропы в сторону и пропускала их мимо себя, внимательно осматривая лица.
– Ты кого ищешь, красавица? – осведомился Гельд. – Может, хочешь кому-то передать поклон?
Старуха не ответила, даже не посмотрела в его сторону, а ее взгляд внимательно, даже с волнением скользил по лицам фьяллей. Асвальду не нравился ее взгляд, и он уже хотел приказать, чтобы ее убрали с дороги, пока не сглазила кого-нибудь. Но старуха, опередив его, вдруг взмахнула руками, как ворона крыльями, и спрыгнула с камня на тропу.
– Постой, доблестный ярл! – проскрипела она.
Асвальд был ей вовсе не рад и попятился. Бранд и Рэв привычно ступили вперед и сомкнули плечи, как щитом заслоняя ярла от опасности.
– Чего тебе? – грубовато и недовольно спросил Асвальд.
– Где же конунг? – Морщинистое лицо старухи жалобно искривилось, глаза заморгали. – Где же ваш конунг, славный победами? Где он? Почему не пришел он сам? Я жду его! Я так жду его! Когда же он придет?
Поток дружины замедлил ход, хирдманы столпились вокруг Асвальда и старухи.
– Ты спятила! – воскликнул Гейрбранд Галка. – Что тебе за дело до нашего конунга?
– Скажите ему, что я жду его! – настойчиво лепетала старуха, точно глухая. – Скажите, я жду, жду днем и ночью, зимой и летом! Он должен прийти! Он придет! Его ждут железо и золото, земля и вода, камень и ветер! Его ждет Медный Лес! Его заклинают Дракон Битвы и Дракон Судьбы! Скажите ему! Скажите!
– Ведьма! Ведьма!
Раздались негодующие крики, несколько мечей, вырвавшись из ножен, устремилось к старухе. Острая сталь помогла: старуха исчезла, как провалившись, и вдруг оказалась сразу далеко, в самом низу тропинки, у подножия горы. Опираясь на свою клюку, она поспешно уходила в сторону моря, туда, откуда фьялли пришли.
Кто-то свистнул, мечи медленно опустились. Все были в растерянности.