Страница:
Выйдя к знакомым берегам Белезени, Лисогоры свернули к своему займищу. Малинка и Быстрец шли к Моховикам. Правда, там они собирались только показаться, порадовать родичей, а потом тоже идти к Лисогорам. Полгода спустя судьба все же дала им завершить свою свадебную поездку и зажить в семье Быстреца мужем и женой. На прощание они многократно звали Огнеяра в гости, Малинка даже расплакалась от волнения и благодарности – этот оборотень представлялся ей вторым отцом. Огнеяр не привык к столь бурным проявлениям добрых чувств к себе и был рад наконец от них отделаться. У него тоже была дорога, отчаянно манившая и звавшая его. При виде счастья Быстреца и Малинки ему все сильнее хотелось наконец-то увидеть Милаву.
Он так долго не видел ее, что девушка с русой косой уже казалась ему сладким сном, ему не верилось, что она есть на самом деле, что она любит и ждет его. Ждет ли? Может, она и правда забыла волкоглавого оборотня, вышла замуж, уехала от Вешничей? Но Огнеяр не давал воли подобному беспокойству – не мог поверить в то, что Милава забыла его. Она ждет, и уже сегодня, может быть, еще до вечера они увидятся. Теперь-то его не прогонят осиновыми кольями – ведь он вернул домой Малинку и Лисогоров. Он навсегда избавил Белезень от страха перед Князем Волков. Теперь Огнеяр мог мечтать не только о встрече с Милавой, но и о большем. Теперь ее можно просить у родичей. Как Сильному Зверю Огнеяру не нужна была Хозяйка – он сам от рождения был крепко связан с человеческим миром. Но именно человеческое начало в нем стремилось к Милаве, и Серебряный Волк все ускорял свой легкий бег по знакомым тропам. «Как все реки стремятся к Священному Истиру, так мои помыслы стремятся к тебе! – звучали в его голове древние строки, и никогда еще по этим лесам не пробегал волк, несущий в мыслях песни богини Лады. – Как солнечный лик выходит на небосклон, так ты светом входишь в мое сердце!»
Уже недалека была поляна в ельнике, когда Огнеяр почуял неладное. От поляны исходил запах смерти. Его тонкое дуновение разом прогнало все любовные помыслы, уши Огнеяра чутко насторожились, шерсть на загривке вздыбилась. Легкий лесной ветерок нес запах давнего, шестидневного угля, множества людей, запах крови. Крови Сильного Зверя. Впервые отличив его, Огнеяр невольно припал к земле, словно готовясь к прыжку. Но все вокруг было спокойно, и он двинулся дальше.
Посреди знакомой поляны возвышался свежий холм, обложенный мхом. Под этим холмом было большое погребальное кострище. Огнеяр чуял его так ясно, как будто видел сквозь землю. А в избушке Еловы были люди. Огнеяр чуял живой запах мужчины, и с ним еще один, запах человеческого существа, пожалуй, молодой женщины, но он был каким-то странным. Этот дух, хотя и не был неприятным, вызывал у Огнеяра смутное раздражение. В земном мире полным-полно существ, с которыми он никогда еще не встречался. И сейчас ему, видно, предстояла именно такая встреча.
Рубаха Огнеяра по-прежнему белела на ветке возле крыльца. Неслышно кувыркнувшись на мху, Огнеяр подошел к крыльцу и надел ее. За прошедшие дни она не раз мокла под дождем и высыхала на солнце, ее насквозь пропитал тонкий, влажный, островатый лесной запах. Облачение в нее мало помогало возвращению в человеческий мир – человеческий дух совсем из нее выветрился. Но Огнеяр старательно расправил ее на себе, погладил вышитые рукава. В мире людей все же полагается быть одетым.
Он ступил на крыльцо, и в тот же миг дверь со скрипом отодвинулась назад. Скрип ее показался Огнеяру не сварливым, как прежде, а жалобным, и уже по этому скрипу он с внезапной остротой понял – здесь произошли большие перемены.
Но подумать об этом он не успел. Из темной дверной щели на него смотрело лицо молодого парня, и оно было разом непривычно и знакомо до боли. Сходство с Милавой бросилось в глаза Огнеяру и заставило его вздрогнуть. И тут же он догадался, кто перед ним.
На лице Брезя тоже было изумление. Горлинка уже давно беспокоилась, говорила, что к ним приближается Сильный Зверь. Они ждали нового Князя Кабанов и приготовились к встрече с ним, а вместо этого перед Брезем очутился чуроборский оборотень, которого он не видел так давно, что почти забыл его лицо – но сразу узнал. Его было невозможно не узнать. Лицо его хранило звериные жесткие черты, в черных волосах появилась длинная седая прядь, которой не было раньше. Но что ему нужно, откуда он взялся?
– Ты! – изумленно воскликнул Брезь. По первому побуждению он распахнул дверь во всю ширину и шагнул за порог, но тут же опомнился и настороженно спросил: – Ты откуда взялся?
– С Откудовой горы! – грубовато ответил Огнеяр. – А ты-то чего тут делаешь? Где хозяйка?
– Хозяйка в доме, – со странным выражением ответил Брезь, и Огнеяр понял, что они имеют в виду совсем разное.
В руке Брезя он почти сразу увидел Оборотневу Смерть и негромко, протяжно свистнул.
– Что так неласково встречаете? Зачем Почтенную тревожите?
– Сильного Зверя ждали, – сдержанно ответил Брезь.
– Я и есть Сильный Зверь, – спокойно сказал Огнеяр. – У меня к хозяйке разговор.
– Заходи. – Брезь наконец решился и шагнул назад в избу, придерживая дверь и пропуская за собой Огнеяра.
Темная избушка освещалась только открытой дверью, но Огнеяр сразу увидел возле очага стройную женскую фигуру в белой рубахе. Девушка с двумя косами подняла к нему лицо, и Огнеяр замер на пороге. Черты мимолетно виденной Горлинки давно стерлись из его памяти, он не обратил внимания на облик этой девушки, занявшей место хозяйки, но сразу учуял ее внутреннюю суть, ее дух, отличающий детей Надвечного Мира. Дух берегини.
– Войди, – пригласила она его. – Садись. Будь нашим гостем.
– В гости зовешь? – спросил Огнеяр и шагнул от порога к очагу, не отводя глаз от девушки. – Или теперь ты здесь хозяйка?
– Теперь я хозяйка, – подтвердила девушка. – Прежняя ушла.
– Ее могила на поляне?
– Да. Ее и прежнего Сильного Зверя.
– Кто его?..
– Я, – напряженно и твердо ответил Брезь.
Он старался быть спокойным, но его била неудержимая внутренняя дрожь. К ним пришел Сильный Зверь, один из тех, кого они ждали. Встреча с ним решит, войдут ли они снова в род или всю жизнь проживут на этой поляне.
Огнеяр снова присвистнул, посмотрел сначала на Брезя, потом на Оборотневу Смерть, которую парень все еще держал в руке. Огнеяру почему-то не хотелось поворачиваться к ним спиной, на миг в нем ожило беспокойство, напомнившее ему ночь перед чуроборским поединком. Он так и не знал, в чем тайна Оборотневой Смерти, но обостренное чутье Сильного Зверя подсказывало ему, что именно теперь, в руках Брезя, рогатина стала очень опасна для него.
Скользнув внимательным взглядом по длинному черному клинку, Огнеяр заметил, что рогатина сыта и довольна. А чем еще ее можно было так ублаготворить, как не Сильным Зверем?
Больше Огнеяр не стал спрашивать о произошедшем. Гораздо больше его занимало другое.
– А ты кто? – спросил он, глядя прямо в голубые глаза девушки.
– Это невеста моя, – сурово ответил Брезь, и в голосе его была скрытая угроза: попробуй тронь!
– Что же ты с невестой не в роду живешь, как люди, а в глушь лесную забрался? – Огнеяр обернулся к нему.
– Род не принимает нас, – ровным голосом ответила сама девушка.
– Почему? – требовательно спросил Огнеяр.
Берегиня на миг опустила глаза. Она чуяла суть Огнеяра не хуже, чем он ее, и они были друг другу неприятны. Ее сердило, что лесной оборотень с волчьей шерстью на спине так строго спрашивает ее, рожденную от самого Отца Света, но теперь Дажьбог был далеко, законы земного мира получили над ней власть. Это тоже была ее плата за горячее человеческое сердце. А этот красноглазый оборотень имел здесь больше силы, чем она.
Неохотно и отрывисто Горлинка начала рассказывать. Огнеяр слушал, не отводя настойчивого взгляда от ее глаз, иногда перебивал короткими быстрыми вопросами. Когда девушка впервые упомянула о Милаве, в душе его вдруг вспыхнуло беспокойство, и он едва удержался от вопроса: где она сейчас?
– И она… она отдала мне свою рубаху, она дала мне имя Горлинки, и я осталась на земле, – окончила дочь Дажьбога, отводя глаза от горящего взгляда Огнеяра. Она вдруг задрожала, почуяв приближение чего-то страшного.
– А сама она? Где она? – не сдерживаясь больше, воскликнул Огнеяр и подался ближе к берегине.
Ему хотелось схватить ее за плечи и трясти. Он уже предчувствовал какое-то ужасное известие. Гораздо лучше Еловы, лучше любого премудрого чародея он знал, что Надвечный Мир ничего не дает даром.
– Она… – с трудом выговаривала Горлинка. Ей не хотелось отвечать, но горящий взгляд оборотня жег ее и заставлял подчиняться. – Она ушла… Ушла за меня…
– Нет… – потрясенно прошептал Огнеяр. – Как…
Он вдруг почувствовал слабость, словно вся сила, звериная и человеческая, разом покинула его. Горлинка подняла лицо и посмотрела ему в глаза. И в ее глазах он разом прочел, как все было. Он видел, как горячий человеческий дух переливается из одной девушки в другую, давая одной жизнь и тепло, а другой – белые лебединые крылья.
Брезь даже ощутил нечто сродни смутной ревности. Эти двое понимали друг друга гораздо лучше, чем когда-нибудь поймет он сам, они говорили на языке, которого он не знает и никогда не будет знать. Но тут же это беспокойство сменилось другим – как бы оборотень не убил его невесту.
Осознание всего произошедшего вошло в Огнеяра настолько ясно, как будто все случилось у него на глазах. В первые мгновения он ощутил себя невесомым, воспарившим над землей и всеми ее печалями, как будто сам он умер и земные дела больше не имеют для него значения. А потом острое чувство горькой потери пронзило его, как сама страшная Оборотнева Смерть.
Невидящими глазами глядя перед собой, он вцепился в волосы у себя на затылке, медленно согнулся почти к самому полу и вдруг завыл. Дикий, нечеловеческий вой, в котором смешались боль и ярость, заполнил избушку и разлетелся по лесу; Брезю стало жутко, Горлинка в ужасе жалась к нему, прятала лицо у него на груди, жмурясь, как от боли, и все толкала его вон из избушки. Вой смертельно раненного Сильного Зверя закладывал уши, леденил кровь, наполнял чувством, что близка гибель всего мира. Даже у дочери Пресветлого Дажьбога не было сил его выносить.
А оборотень выл и бился головой о камни очага. Для него мир погиб, человеческий мир, к которому он так стремился. Из мира ушла женщина, которая видела в нем человека, которая согревала и раскрашивала для него человеческий мир в яркие цвета сияющего радужного моста. Теперь она сама прошла по этому мосту и ворота Верхнего Неба, недоступные сыну Подземного Пламени, навсегда закрылись за ней. Да, теперь она тоже стала частью Надвечного Мира, но стена, разделявшая их, не исчезла. Она стала ясным днем, а он остался темной ночью. Ночь и день, зима и лето есть неразрывные части одного и того же мира, но им не суждено встретиться. Меж ними на страже стоят утро и вечер, весна и осень, и на крепости этих преград держится мир, утвержденный Сварогом. Теперь никогда не увидеть ему ее доверчивых и ласковых глаз, не услышать слов любви и привета. Надвечный Мир отнял у волкоглавого оборотня почти все, что укрепляло в нем человеческое начало. Сейчас ему представлялось, что все.
Брезь и Горлинка долго сидели на краю поляны, со страхом ожидая, что теперь будет. Оба они были потрясены; Брезь почти забыл о том, что чуроборскому оборотню нравилась его сестра, и уж конечно, он не ждал, что оборотень со звериным сердцем будет так жалеть о ней. Его горе было диким и пугающим, как ревущий ледолом на могучей реке, но искренним, и в этот миг Брезь тоже увидел в нем человека.
Наконец Огнеяр вышел на крыльцо, одетый в свою прежнюю одежду, в которой когда-то приехал из Чуробора. На ходу он оправлял блестящий серебром пояс, а лицо его было замкнуто, как лик деревянного идола, губы плотно сжаты.
– Похвист где? – отрывисто и хрипло спросил он у Брезя, не глядя на них.
– На займище, – ответил парень.
Брезю очень хотелось найти какие-то утешительные слова, но он понимал, что Сильного Зверя ему утешить нечем.
Огнеяр кивнул и пошел прочь с поляны. Свернутая меховая накидка висела у него за спиной, рукоять боевого топора за поясом била по ногам. Казалось, что он отправляется на битву со всем миром, в котором у него отныне нет ни единого друга.
– Никто не знал! – крикнула Горлинка ему вслед, отчаянно боясь, что он уйдет врагом им. – Ни Елова не знала, никто! Я не хотела! Она сама!
Огнеяр медленно обернулся и посмотрел на них. Брезь прижал к себе Горлинку – так тяжел и страшен был взгляд оборотня. Красная искра в его глазах погасла, теперь из них смотрела сама Подземная Тьма. Несколько мгновений они молча стояли друг против друга.
– Я верну ее, – коротко сказал Огнеяр, и в голосе его было спокойствие твердой решимости.
Ничего не прибавив, он повернулся и пошел прочь, и широкие еловые лапы быстро скрыли удаляющегося Сильного Зверя. Ни единого звука от его шагов не было слышно в лесной тишине – будто и не было никого.
На другое утро Вешничи пришли звать Брезя и его невесту вернуться на займище в круг родни. Возвращение Малинки и Лисогоров, их рассказы о смерти жадного Князя Волков убедили всех, что беды отступили и с появлением берегини все окрестные роды будут жить в мире и достатке.
Глава 6
Он так долго не видел ее, что девушка с русой косой уже казалась ему сладким сном, ему не верилось, что она есть на самом деле, что она любит и ждет его. Ждет ли? Может, она и правда забыла волкоглавого оборотня, вышла замуж, уехала от Вешничей? Но Огнеяр не давал воли подобному беспокойству – не мог поверить в то, что Милава забыла его. Она ждет, и уже сегодня, может быть, еще до вечера они увидятся. Теперь-то его не прогонят осиновыми кольями – ведь он вернул домой Малинку и Лисогоров. Он навсегда избавил Белезень от страха перед Князем Волков. Теперь Огнеяр мог мечтать не только о встрече с Милавой, но и о большем. Теперь ее можно просить у родичей. Как Сильному Зверю Огнеяру не нужна была Хозяйка – он сам от рождения был крепко связан с человеческим миром. Но именно человеческое начало в нем стремилось к Милаве, и Серебряный Волк все ускорял свой легкий бег по знакомым тропам. «Как все реки стремятся к Священному Истиру, так мои помыслы стремятся к тебе! – звучали в его голове древние строки, и никогда еще по этим лесам не пробегал волк, несущий в мыслях песни богини Лады. – Как солнечный лик выходит на небосклон, так ты светом входишь в мое сердце!»
Уже недалека была поляна в ельнике, когда Огнеяр почуял неладное. От поляны исходил запах смерти. Его тонкое дуновение разом прогнало все любовные помыслы, уши Огнеяра чутко насторожились, шерсть на загривке вздыбилась. Легкий лесной ветерок нес запах давнего, шестидневного угля, множества людей, запах крови. Крови Сильного Зверя. Впервые отличив его, Огнеяр невольно припал к земле, словно готовясь к прыжку. Но все вокруг было спокойно, и он двинулся дальше.
Посреди знакомой поляны возвышался свежий холм, обложенный мхом. Под этим холмом было большое погребальное кострище. Огнеяр чуял его так ясно, как будто видел сквозь землю. А в избушке Еловы были люди. Огнеяр чуял живой запах мужчины, и с ним еще один, запах человеческого существа, пожалуй, молодой женщины, но он был каким-то странным. Этот дух, хотя и не был неприятным, вызывал у Огнеяра смутное раздражение. В земном мире полным-полно существ, с которыми он никогда еще не встречался. И сейчас ему, видно, предстояла именно такая встреча.
Рубаха Огнеяра по-прежнему белела на ветке возле крыльца. Неслышно кувыркнувшись на мху, Огнеяр подошел к крыльцу и надел ее. За прошедшие дни она не раз мокла под дождем и высыхала на солнце, ее насквозь пропитал тонкий, влажный, островатый лесной запах. Облачение в нее мало помогало возвращению в человеческий мир – человеческий дух совсем из нее выветрился. Но Огнеяр старательно расправил ее на себе, погладил вышитые рукава. В мире людей все же полагается быть одетым.
Он ступил на крыльцо, и в тот же миг дверь со скрипом отодвинулась назад. Скрип ее показался Огнеяру не сварливым, как прежде, а жалобным, и уже по этому скрипу он с внезапной остротой понял – здесь произошли большие перемены.
Но подумать об этом он не успел. Из темной дверной щели на него смотрело лицо молодого парня, и оно было разом непривычно и знакомо до боли. Сходство с Милавой бросилось в глаза Огнеяру и заставило его вздрогнуть. И тут же он догадался, кто перед ним.
На лице Брезя тоже было изумление. Горлинка уже давно беспокоилась, говорила, что к ним приближается Сильный Зверь. Они ждали нового Князя Кабанов и приготовились к встрече с ним, а вместо этого перед Брезем очутился чуроборский оборотень, которого он не видел так давно, что почти забыл его лицо – но сразу узнал. Его было невозможно не узнать. Лицо его хранило звериные жесткие черты, в черных волосах появилась длинная седая прядь, которой не было раньше. Но что ему нужно, откуда он взялся?
– Ты! – изумленно воскликнул Брезь. По первому побуждению он распахнул дверь во всю ширину и шагнул за порог, но тут же опомнился и настороженно спросил: – Ты откуда взялся?
– С Откудовой горы! – грубовато ответил Огнеяр. – А ты-то чего тут делаешь? Где хозяйка?
– Хозяйка в доме, – со странным выражением ответил Брезь, и Огнеяр понял, что они имеют в виду совсем разное.
В руке Брезя он почти сразу увидел Оборотневу Смерть и негромко, протяжно свистнул.
– Что так неласково встречаете? Зачем Почтенную тревожите?
– Сильного Зверя ждали, – сдержанно ответил Брезь.
– Я и есть Сильный Зверь, – спокойно сказал Огнеяр. – У меня к хозяйке разговор.
– Заходи. – Брезь наконец решился и шагнул назад в избу, придерживая дверь и пропуская за собой Огнеяра.
Темная избушка освещалась только открытой дверью, но Огнеяр сразу увидел возле очага стройную женскую фигуру в белой рубахе. Девушка с двумя косами подняла к нему лицо, и Огнеяр замер на пороге. Черты мимолетно виденной Горлинки давно стерлись из его памяти, он не обратил внимания на облик этой девушки, занявшей место хозяйки, но сразу учуял ее внутреннюю суть, ее дух, отличающий детей Надвечного Мира. Дух берегини.
– Войди, – пригласила она его. – Садись. Будь нашим гостем.
– В гости зовешь? – спросил Огнеяр и шагнул от порога к очагу, не отводя глаз от девушки. – Или теперь ты здесь хозяйка?
– Теперь я хозяйка, – подтвердила девушка. – Прежняя ушла.
– Ее могила на поляне?
– Да. Ее и прежнего Сильного Зверя.
– Кто его?..
– Я, – напряженно и твердо ответил Брезь.
Он старался быть спокойным, но его била неудержимая внутренняя дрожь. К ним пришел Сильный Зверь, один из тех, кого они ждали. Встреча с ним решит, войдут ли они снова в род или всю жизнь проживут на этой поляне.
Огнеяр снова присвистнул, посмотрел сначала на Брезя, потом на Оборотневу Смерть, которую парень все еще держал в руке. Огнеяру почему-то не хотелось поворачиваться к ним спиной, на миг в нем ожило беспокойство, напомнившее ему ночь перед чуроборским поединком. Он так и не знал, в чем тайна Оборотневой Смерти, но обостренное чутье Сильного Зверя подсказывало ему, что именно теперь, в руках Брезя, рогатина стала очень опасна для него.
Скользнув внимательным взглядом по длинному черному клинку, Огнеяр заметил, что рогатина сыта и довольна. А чем еще ее можно было так ублаготворить, как не Сильным Зверем?
Больше Огнеяр не стал спрашивать о произошедшем. Гораздо больше его занимало другое.
– А ты кто? – спросил он, глядя прямо в голубые глаза девушки.
– Это невеста моя, – сурово ответил Брезь, и в голосе его была скрытая угроза: попробуй тронь!
– Что же ты с невестой не в роду живешь, как люди, а в глушь лесную забрался? – Огнеяр обернулся к нему.
– Род не принимает нас, – ровным голосом ответила сама девушка.
– Почему? – требовательно спросил Огнеяр.
Берегиня на миг опустила глаза. Она чуяла суть Огнеяра не хуже, чем он ее, и они были друг другу неприятны. Ее сердило, что лесной оборотень с волчьей шерстью на спине так строго спрашивает ее, рожденную от самого Отца Света, но теперь Дажьбог был далеко, законы земного мира получили над ней власть. Это тоже была ее плата за горячее человеческое сердце. А этот красноглазый оборотень имел здесь больше силы, чем она.
Неохотно и отрывисто Горлинка начала рассказывать. Огнеяр слушал, не отводя настойчивого взгляда от ее глаз, иногда перебивал короткими быстрыми вопросами. Когда девушка впервые упомянула о Милаве, в душе его вдруг вспыхнуло беспокойство, и он едва удержался от вопроса: где она сейчас?
– И она… она отдала мне свою рубаху, она дала мне имя Горлинки, и я осталась на земле, – окончила дочь Дажьбога, отводя глаза от горящего взгляда Огнеяра. Она вдруг задрожала, почуяв приближение чего-то страшного.
– А сама она? Где она? – не сдерживаясь больше, воскликнул Огнеяр и подался ближе к берегине.
Ему хотелось схватить ее за плечи и трясти. Он уже предчувствовал какое-то ужасное известие. Гораздо лучше Еловы, лучше любого премудрого чародея он знал, что Надвечный Мир ничего не дает даром.
– Она… – с трудом выговаривала Горлинка. Ей не хотелось отвечать, но горящий взгляд оборотня жег ее и заставлял подчиняться. – Она ушла… Ушла за меня…
– Нет… – потрясенно прошептал Огнеяр. – Как…
Он вдруг почувствовал слабость, словно вся сила, звериная и человеческая, разом покинула его. Горлинка подняла лицо и посмотрела ему в глаза. И в ее глазах он разом прочел, как все было. Он видел, как горячий человеческий дух переливается из одной девушки в другую, давая одной жизнь и тепло, а другой – белые лебединые крылья.
Брезь даже ощутил нечто сродни смутной ревности. Эти двое понимали друг друга гораздо лучше, чем когда-нибудь поймет он сам, они говорили на языке, которого он не знает и никогда не будет знать. Но тут же это беспокойство сменилось другим – как бы оборотень не убил его невесту.
Осознание всего произошедшего вошло в Огнеяра настолько ясно, как будто все случилось у него на глазах. В первые мгновения он ощутил себя невесомым, воспарившим над землей и всеми ее печалями, как будто сам он умер и земные дела больше не имеют для него значения. А потом острое чувство горькой потери пронзило его, как сама страшная Оборотнева Смерть.
Невидящими глазами глядя перед собой, он вцепился в волосы у себя на затылке, медленно согнулся почти к самому полу и вдруг завыл. Дикий, нечеловеческий вой, в котором смешались боль и ярость, заполнил избушку и разлетелся по лесу; Брезю стало жутко, Горлинка в ужасе жалась к нему, прятала лицо у него на груди, жмурясь, как от боли, и все толкала его вон из избушки. Вой смертельно раненного Сильного Зверя закладывал уши, леденил кровь, наполнял чувством, что близка гибель всего мира. Даже у дочери Пресветлого Дажьбога не было сил его выносить.
А оборотень выл и бился головой о камни очага. Для него мир погиб, человеческий мир, к которому он так стремился. Из мира ушла женщина, которая видела в нем человека, которая согревала и раскрашивала для него человеческий мир в яркие цвета сияющего радужного моста. Теперь она сама прошла по этому мосту и ворота Верхнего Неба, недоступные сыну Подземного Пламени, навсегда закрылись за ней. Да, теперь она тоже стала частью Надвечного Мира, но стена, разделявшая их, не исчезла. Она стала ясным днем, а он остался темной ночью. Ночь и день, зима и лето есть неразрывные части одного и того же мира, но им не суждено встретиться. Меж ними на страже стоят утро и вечер, весна и осень, и на крепости этих преград держится мир, утвержденный Сварогом. Теперь никогда не увидеть ему ее доверчивых и ласковых глаз, не услышать слов любви и привета. Надвечный Мир отнял у волкоглавого оборотня почти все, что укрепляло в нем человеческое начало. Сейчас ему представлялось, что все.
Брезь и Горлинка долго сидели на краю поляны, со страхом ожидая, что теперь будет. Оба они были потрясены; Брезь почти забыл о том, что чуроборскому оборотню нравилась его сестра, и уж конечно, он не ждал, что оборотень со звериным сердцем будет так жалеть о ней. Его горе было диким и пугающим, как ревущий ледолом на могучей реке, но искренним, и в этот миг Брезь тоже увидел в нем человека.
Наконец Огнеяр вышел на крыльцо, одетый в свою прежнюю одежду, в которой когда-то приехал из Чуробора. На ходу он оправлял блестящий серебром пояс, а лицо его было замкнуто, как лик деревянного идола, губы плотно сжаты.
– Похвист где? – отрывисто и хрипло спросил он у Брезя, не глядя на них.
– На займище, – ответил парень.
Брезю очень хотелось найти какие-то утешительные слова, но он понимал, что Сильного Зверя ему утешить нечем.
Огнеяр кивнул и пошел прочь с поляны. Свернутая меховая накидка висела у него за спиной, рукоять боевого топора за поясом била по ногам. Казалось, что он отправляется на битву со всем миром, в котором у него отныне нет ни единого друга.
– Никто не знал! – крикнула Горлинка ему вслед, отчаянно боясь, что он уйдет врагом им. – Ни Елова не знала, никто! Я не хотела! Она сама!
Огнеяр медленно обернулся и посмотрел на них. Брезь прижал к себе Горлинку – так тяжел и страшен был взгляд оборотня. Красная искра в его глазах погасла, теперь из них смотрела сама Подземная Тьма. Несколько мгновений они молча стояли друг против друга.
– Я верну ее, – коротко сказал Огнеяр, и в голосе его было спокойствие твердой решимости.
Ничего не прибавив, он повернулся и пошел прочь, и широкие еловые лапы быстро скрыли удаляющегося Сильного Зверя. Ни единого звука от его шагов не было слышно в лесной тишине – будто и не было никого.
На другое утро Вешничи пришли звать Брезя и его невесту вернуться на займище в круг родни. Возвращение Малинки и Лисогоров, их рассказы о смерти жадного Князя Волков убедили всех, что беды отступили и с появлением берегини все окрестные роды будут жить в мире и достатке.
Глава 6
Жатва закончилась, по всем городам говорлинских земель зашумели осенние торги. По Белезени и Истиру потянулись караваны ладей под разноцветными парусами, с резными звериными мордами на носах: соколиными – смолятинские, медвежьими – дебрические, туриными и конскими – заревические и ровнические. Были даже драконы из северного заморья. В Чуробор стекались торговые гости из всех полуночных
[57]и полуденных
[58]земель. Гавань у слияния Белезени и Глубника была полна шума парусов, скрипа сходней, окриков. На торжище перед воротами детинца рядами стояли возы, шумела разноликая толпа. С площадки Княжеского святилища целыми днями поднимались в ясное небо столбы дыма от жертвенных костров. Наибольшие жертвы в эти дни собирали Мать Урожая Макошь и Велес, Отец Скота и Исток Дорог.
На княжьем дворе тоже было шумнее обычного. К князю Неизмиру явились с поклоном купцы из Славена, стольного города речевинов. Князь Неизмир в последнее время почти не показывался в городе и у себя принимал неохотно, но Голована Славенского и его товарищей принял. Славен издавна был известен своими сереброкузнецами. Довольные оказанной честью купцы расстелили на полу в гриднице [59]несколько широких медвежьих шкур, а на них выложили множество чеканных кубков, чаш, ковшей с цветочными узорами по краям, с коваными утиными и конскими головками на ручках, черненые и позолоченные блюда, достойные только княжеского стола. У молодых кметей и старых бояр разгорались глаза при виде мечей и кинжалов с серебряными рукоятями и ножнами, женщины не отводили глаз от резных ларцов с серебряными чеканными пластинами по бокам и на крышках.
Старшина купцов, Голован Славенский, с почтительным поклоном поднес княгине Добровзоре особый ларец и поднял крышку. Стоявшие за спиной княгини Кудрявка и Румянка ахнули, боярыни тянули шеи, стараясь заглянуть в ларец. Он был полон украшений: ожерелья, подвески, браслеты были искусно сплетены из тонкой серебряной проволоки, блестящее кружево казалось невесомым, и страшно было взять его в руки – а вдруг помнешь? Княгиня осторожно вытянула из ларца длинные подвески, предназначенные для нарядного венца, с голубыми глазками бирюзы, вплетенными в серебряную паутину, осмотрела, со вздохом положила обратно.
– Неужели не возьмешь? – с наигранным изумлением спросил купец. – Для тебя ведь вез, княгиня, берег, в Прямичеве даже показывать никому не стал. Хоть года и идут, а краше тебя во всех говорлинских землях не было и нет. Только тебе таким чудом и владеть.
Княгиня мягко улыбнулась в благодарность. Ей было приятно услышать похвалу своей красоте, но она знала, что это уже неправда. За те долгие месяцы, что она не видела сына, ее знаменитая красота поблекла. Со щек ее исчез румянец, в уголках глаз появилась тонкая сеть морщинок, глаза утратили блеск и потускнели, все лицо осунулось. Она стала казаться даже старше своих тридцати семи лет.
– Куда мне теперь серебро? – негромко ответила она купцу. – Молодой девице больше пристанет. Мое-то время…
– Как добрались, гости торговые? – поспешно спросил у Голована князь Неизмир. Он тоже видел, что красота его жены уже не та, знал и причину, но старался не замечать и не говорить об этом. – Не тревожили ли вас по пути лихие люди?
– На твоей земле, княже, о лихих людях и не слыхали! – Сообразительный купец охотно подхватил новый разговор. – А приключилось с нами такое, что не вдруг и поверишь. Торопились мы скорее к вам поспеть, а из Прямичева через Истир разве что к снегу доберешься. И решили мы, на Сварога и Велеса положась, плыть через леса, по Турье и Волоте.
Слушавшие Голована недоуменно и тревожно качали головами, переглядывались, удивляясь смелости торговых гостей. Путь от Прямичева к Чуробору через реки Турью и Волоту был короче истирского, но и многократно опаснее, так как шел через дремучие леса, нередко посещаемые личивинами.
– Мы на каждом ночлеге Велесу и Перуну жертвы приносили не жалеючи: ведь мимо личивинов плыть – без божией помощи не быть, – продолжал торговый гость. – А у нас товар дорогой – потеряешь, так самому хоть в воду! Вот стали мы с Турьи на Волоту перебираться – так и ждем беды. Не бывало такого года, чтобы там личивины не ждали. А на сей раз глядим – что за диво! Волок расчищен, а у самой Турьи избы новые стоят. Выбегают на нас личивины, десятка три, все с мордами на головах, как бывало, при оружии, да с еловыми лапами в руках. Машут нам. Мы думали биться, а они и говорят: у нас, мол, обычай теперь новый. Платите нам, говорят, мыто [60]по белке с ладьи, и мы вас сами на Волоту в целости переправим и до самой Белезени проводим, чтобы не обидел кто-нибудь.
Кмети и бояре удивленно загудели, сам князь Неизмир недоверчиво поднял брови:
– Что за чудеса? С каких это пор личивины мыто берут и торговых гостей провожают?
– Так и мы глазам не поверили, княже! – Голован всплеснул руками. – Сами диву дались, я сам так рот разинул, что у меня чуть шлем в желудок не упал! А они и говорят: у нас князь новый, Метса-Пала, священный волк, предок наш к нам вернулся, и все племя наше теперь иными порядками живет. Ну, мы по белке с ладьи отсчитали, и как есть целые до самой Белезени доплыли, без урону. Сам не пойму до сих пор, не сон ли мне привиделся!
Еще в середине его рассказа князь Неизмир вдруг вздрогнул и подался вперед, вцепился в резные подлокотники кресла. Светел, стоявший возле расстеленной шкуры с дорогим и красиво отделанным кинжалом в руках, тоже поднял голову. Тополь, сидевший в углу гридницы, быстро повернулся, отыскивая глазами Кречета. Тот как раз искал его взгляда, и оба кметя из Стаи значительно посмотрели в глаза друг другу. И все подумали об одном.
– И… что же еще? – скрывая волнение, спросила княгиня Добровзора. – Вы не видели его? Их князя?
– Не видали. – Голован с сожалением покачал головой. – Да ему, говорят, не до нас. Он, говорят, личивинов уже в один поход сводил, на Рысей…
– Не на Рысей, на Медведей! – поправил его другой купец. – И побили Волки Медведей, так что те едва в берлогу уползли. Видно, и впрямь новый тот князь – парень не промах, хоть и личивин.
– А нам и хорошо! – опять подхватил Голован. – По белке с ладьи дать не трудно, зато сколько товару в целости сберегли!
Он широко и горделиво обвел рукой сверкающее серебро на мохнатых бурых шкурах – подать свой товар Голован Славенский умел. Но сейчас уже мало кто глядел на эти чудеса.
– А еще-то что про него говорят? – немного хрипло спросил сам князь. – Как, говоришь, зовут его?
– По-ихнему его зовут Метса-Пала. Сие значит – Лесной Пожар. Так они своего прародителя древнего, оборотня волкоглавого, зовут. А теперь, говорят, он вернулся с того света и опять своим народом править сел.
– А еще его зовут – Серебряный Волк, – густым голосом сказал тот купец, что уже раз поправлял старшину.
По гриднице прокатился изумленный гул. Никто не знал, что подумать об этом странном известии – о новом личивинском князе, который победил свирепое племя Медведей и додумался брать с купцов мыто вместо простого грабежа. И многие сразу подумали о том, от чего красота княгини поблекла, а князь с каждым месяцем делался все мрачнее.
Только в глазах Добровзоры при этом известии заблестели волнение и трепетная надежда, а князь нахмурился, глубокая морщина прорезала его переносье, лицо стало темней грозовой тучи.
Кусая губы, Светел бросил кинжал обратно на шкуру. Серебряный Волк! Мало ли почему личивинский вожак может носить такое прозвание. Но, как всегда, быстрее веришь в самое худшее, Светел против воли уже был уверен – это он, Дивий. Уже больше полугода они с князем хотели верить, что ненавистный оборотень пропал навсегда и больше не даст о себе знать. Но вот он… Он ли?
Прямо из гридницы князь Неизмир ушел в свою опочивальню и не показывался до темноты. Старик знахарь, лечивший в последние месяцы непонятные княжеские хвори, сунулся было за ним, но кмети вытолкали его вон. Не желая никого видеть, Неизмир сидел в темной горнице, [61]не велел даже зажигать огня. Как ни старался он убедить себя, что известие славенских купцов не стоит беспокойства, все равно его не оставляло чувство нависшей беды. Все эти долгие месяцы, ничего не зная о Дивии, он то надеялся, что проклятый оборотень мертв, то боялся, что тот вернется злобным духом. Не раз ему чудилось в ночной темноте движение лохматой тени, виделись горящие красным огнем глаза, блестящие клыки. Даже среди ясного дня беспричинный страх не оставлял князя. Нет и не будет ему покоя, пока Дивий бродит по земному миру.
После полуночи, не в силах больше выносить эту давящую неизвестность, князь тихо вышел из опочивальни и пошел к Двоеуму. Чародей не мог его успокоить, но мог хоть немного рассеять жуткую завесу тьмы. Каждый месяц после того поединка Неизмир побуждал чародея погадать о Дивии. Первые месяцы тот неутешительно качал головой – оборотень был жив и здоров. После Купалы для князя ненадолго блеснула надежда: Двоеум долго бился над чашей и огнем, бросал травы, шептал и смотрел, а потом сказал, что не видит Дивия в земном мире. Сначала Неизмир обрадовался – умер! Но через несколько дней Двоеум, испробовав новые гадания, огорчил его больше прежнего.
– Дивий силу приобрел больше прежней вдвое, – сказал он. – Теперь его сила больше моей ворожбы. Я его не вижу больше. И не увижу, коли сам показаться не захочет.
С тех пор князь утратил остатки покоя. Грозная тень нависала над ним во сне и наяву, он почти перестал есть, потемнел лицом, его волосы быстро седели, словно каждый месяц оборачивался для него годом.
И вот эта новость! Князь личивинов! Князь дикого, многочисленного, воинственного племени! Вчера они побили Медведей. А на кого они обратят свое оружие завтра?
– На меня! – сам себе шептал Неизмир, глядя вперед широко раскрытыми глазами, словно уже видел свою смерть. – У меня нет врага злее его – и я ему первый враг! На меня!
Двоеум жил не в княжеских хоромах, а в веже [62]на углу стены детинца. [63]Идя по заборолу, [64]князь кутался в меховой плащ, с которым не расставался и летом. Из маленького окошка чародея пробивался свет, это немного приободрило Неизмира.
Видно, его заметили заранее, потому что дверь сама распахнулась перед князем. Двоеум сидел возле очага, вокруг него на полу были разложены гадательные амулеты, стояли три чаши с водой – глиняная, серебряная и рябиновая.
– Не вижу я его, княже, – сразу сказал Двоеум. Он знал, что к нему придет сегодня князь, знал и о чем тот спросит. – Большая сила его бережет. Моей ворожбе к нему не пробиться.
– Сделай что-нибудь! – глухо потребовал князь. Он не доверял и Двоеуму тоже, но у него не было человека, которому он мог бы доверять больше. – Не мне тебя учить!
– Есть одно средство. – Чародей сунул в пламя очага тонкую веточку и стал наблюдать, как она горит, как будто это и было волшебное средство узнать правду.
– Какое? Что хочешь делай, только скажи – он ли это?
– Княгиня спит? – вдруг спросил Двоеум.
– Не знаю, – с удивлением и досадой ответил Неизмир. – Давно к себе ушла. Тебе на что?
– В том мое средство. Пока княгиня спит, я пошлю ее дух сына поискать. Я не найду – а она найдет, он ей родной как-никак. А после нам расскажет.
Неизмир помолчал – слишком необычным показалось ему такое средство. Но довольно быстро он решился. Страх перед оборотнем заполнил для него весь мир, он не мог думать ни о чем другом. Даже опасность для жены, которую наверняка таила в себе подобная ворожба, его не остановила – Неизмир просто не подумал об этом.
– Делай как знаешь. Только сейчас же!
На княжьем дворе тоже было шумнее обычного. К князю Неизмиру явились с поклоном купцы из Славена, стольного города речевинов. Князь Неизмир в последнее время почти не показывался в городе и у себя принимал неохотно, но Голована Славенского и его товарищей принял. Славен издавна был известен своими сереброкузнецами. Довольные оказанной честью купцы расстелили на полу в гриднице [59]несколько широких медвежьих шкур, а на них выложили множество чеканных кубков, чаш, ковшей с цветочными узорами по краям, с коваными утиными и конскими головками на ручках, черненые и позолоченные блюда, достойные только княжеского стола. У молодых кметей и старых бояр разгорались глаза при виде мечей и кинжалов с серебряными рукоятями и ножнами, женщины не отводили глаз от резных ларцов с серебряными чеканными пластинами по бокам и на крышках.
Старшина купцов, Голован Славенский, с почтительным поклоном поднес княгине Добровзоре особый ларец и поднял крышку. Стоявшие за спиной княгини Кудрявка и Румянка ахнули, боярыни тянули шеи, стараясь заглянуть в ларец. Он был полон украшений: ожерелья, подвески, браслеты были искусно сплетены из тонкой серебряной проволоки, блестящее кружево казалось невесомым, и страшно было взять его в руки – а вдруг помнешь? Княгиня осторожно вытянула из ларца длинные подвески, предназначенные для нарядного венца, с голубыми глазками бирюзы, вплетенными в серебряную паутину, осмотрела, со вздохом положила обратно.
– Неужели не возьмешь? – с наигранным изумлением спросил купец. – Для тебя ведь вез, княгиня, берег, в Прямичеве даже показывать никому не стал. Хоть года и идут, а краше тебя во всех говорлинских землях не было и нет. Только тебе таким чудом и владеть.
Княгиня мягко улыбнулась в благодарность. Ей было приятно услышать похвалу своей красоте, но она знала, что это уже неправда. За те долгие месяцы, что она не видела сына, ее знаменитая красота поблекла. Со щек ее исчез румянец, в уголках глаз появилась тонкая сеть морщинок, глаза утратили блеск и потускнели, все лицо осунулось. Она стала казаться даже старше своих тридцати семи лет.
– Куда мне теперь серебро? – негромко ответила она купцу. – Молодой девице больше пристанет. Мое-то время…
– Как добрались, гости торговые? – поспешно спросил у Голована князь Неизмир. Он тоже видел, что красота его жены уже не та, знал и причину, но старался не замечать и не говорить об этом. – Не тревожили ли вас по пути лихие люди?
– На твоей земле, княже, о лихих людях и не слыхали! – Сообразительный купец охотно подхватил новый разговор. – А приключилось с нами такое, что не вдруг и поверишь. Торопились мы скорее к вам поспеть, а из Прямичева через Истир разве что к снегу доберешься. И решили мы, на Сварога и Велеса положась, плыть через леса, по Турье и Волоте.
Слушавшие Голована недоуменно и тревожно качали головами, переглядывались, удивляясь смелости торговых гостей. Путь от Прямичева к Чуробору через реки Турью и Волоту был короче истирского, но и многократно опаснее, так как шел через дремучие леса, нередко посещаемые личивинами.
– Мы на каждом ночлеге Велесу и Перуну жертвы приносили не жалеючи: ведь мимо личивинов плыть – без божией помощи не быть, – продолжал торговый гость. – А у нас товар дорогой – потеряешь, так самому хоть в воду! Вот стали мы с Турьи на Волоту перебираться – так и ждем беды. Не бывало такого года, чтобы там личивины не ждали. А на сей раз глядим – что за диво! Волок расчищен, а у самой Турьи избы новые стоят. Выбегают на нас личивины, десятка три, все с мордами на головах, как бывало, при оружии, да с еловыми лапами в руках. Машут нам. Мы думали биться, а они и говорят: у нас, мол, обычай теперь новый. Платите нам, говорят, мыто [60]по белке с ладьи, и мы вас сами на Волоту в целости переправим и до самой Белезени проводим, чтобы не обидел кто-нибудь.
Кмети и бояре удивленно загудели, сам князь Неизмир недоверчиво поднял брови:
– Что за чудеса? С каких это пор личивины мыто берут и торговых гостей провожают?
– Так и мы глазам не поверили, княже! – Голован всплеснул руками. – Сами диву дались, я сам так рот разинул, что у меня чуть шлем в желудок не упал! А они и говорят: у нас князь новый, Метса-Пала, священный волк, предок наш к нам вернулся, и все племя наше теперь иными порядками живет. Ну, мы по белке с ладьи отсчитали, и как есть целые до самой Белезени доплыли, без урону. Сам не пойму до сих пор, не сон ли мне привиделся!
Еще в середине его рассказа князь Неизмир вдруг вздрогнул и подался вперед, вцепился в резные подлокотники кресла. Светел, стоявший возле расстеленной шкуры с дорогим и красиво отделанным кинжалом в руках, тоже поднял голову. Тополь, сидевший в углу гридницы, быстро повернулся, отыскивая глазами Кречета. Тот как раз искал его взгляда, и оба кметя из Стаи значительно посмотрели в глаза друг другу. И все подумали об одном.
– И… что же еще? – скрывая волнение, спросила княгиня Добровзора. – Вы не видели его? Их князя?
– Не видали. – Голован с сожалением покачал головой. – Да ему, говорят, не до нас. Он, говорят, личивинов уже в один поход сводил, на Рысей…
– Не на Рысей, на Медведей! – поправил его другой купец. – И побили Волки Медведей, так что те едва в берлогу уползли. Видно, и впрямь новый тот князь – парень не промах, хоть и личивин.
– А нам и хорошо! – опять подхватил Голован. – По белке с ладьи дать не трудно, зато сколько товару в целости сберегли!
Он широко и горделиво обвел рукой сверкающее серебро на мохнатых бурых шкурах – подать свой товар Голован Славенский умел. Но сейчас уже мало кто глядел на эти чудеса.
– А еще-то что про него говорят? – немного хрипло спросил сам князь. – Как, говоришь, зовут его?
– По-ихнему его зовут Метса-Пала. Сие значит – Лесной Пожар. Так они своего прародителя древнего, оборотня волкоглавого, зовут. А теперь, говорят, он вернулся с того света и опять своим народом править сел.
– А еще его зовут – Серебряный Волк, – густым голосом сказал тот купец, что уже раз поправлял старшину.
По гриднице прокатился изумленный гул. Никто не знал, что подумать об этом странном известии – о новом личивинском князе, который победил свирепое племя Медведей и додумался брать с купцов мыто вместо простого грабежа. И многие сразу подумали о том, от чего красота княгини поблекла, а князь с каждым месяцем делался все мрачнее.
Только в глазах Добровзоры при этом известии заблестели волнение и трепетная надежда, а князь нахмурился, глубокая морщина прорезала его переносье, лицо стало темней грозовой тучи.
Кусая губы, Светел бросил кинжал обратно на шкуру. Серебряный Волк! Мало ли почему личивинский вожак может носить такое прозвание. Но, как всегда, быстрее веришь в самое худшее, Светел против воли уже был уверен – это он, Дивий. Уже больше полугода они с князем хотели верить, что ненавистный оборотень пропал навсегда и больше не даст о себе знать. Но вот он… Он ли?
Прямо из гридницы князь Неизмир ушел в свою опочивальню и не показывался до темноты. Старик знахарь, лечивший в последние месяцы непонятные княжеские хвори, сунулся было за ним, но кмети вытолкали его вон. Не желая никого видеть, Неизмир сидел в темной горнице, [61]не велел даже зажигать огня. Как ни старался он убедить себя, что известие славенских купцов не стоит беспокойства, все равно его не оставляло чувство нависшей беды. Все эти долгие месяцы, ничего не зная о Дивии, он то надеялся, что проклятый оборотень мертв, то боялся, что тот вернется злобным духом. Не раз ему чудилось в ночной темноте движение лохматой тени, виделись горящие красным огнем глаза, блестящие клыки. Даже среди ясного дня беспричинный страх не оставлял князя. Нет и не будет ему покоя, пока Дивий бродит по земному миру.
После полуночи, не в силах больше выносить эту давящую неизвестность, князь тихо вышел из опочивальни и пошел к Двоеуму. Чародей не мог его успокоить, но мог хоть немного рассеять жуткую завесу тьмы. Каждый месяц после того поединка Неизмир побуждал чародея погадать о Дивии. Первые месяцы тот неутешительно качал головой – оборотень был жив и здоров. После Купалы для князя ненадолго блеснула надежда: Двоеум долго бился над чашей и огнем, бросал травы, шептал и смотрел, а потом сказал, что не видит Дивия в земном мире. Сначала Неизмир обрадовался – умер! Но через несколько дней Двоеум, испробовав новые гадания, огорчил его больше прежнего.
– Дивий силу приобрел больше прежней вдвое, – сказал он. – Теперь его сила больше моей ворожбы. Я его не вижу больше. И не увижу, коли сам показаться не захочет.
С тех пор князь утратил остатки покоя. Грозная тень нависала над ним во сне и наяву, он почти перестал есть, потемнел лицом, его волосы быстро седели, словно каждый месяц оборачивался для него годом.
И вот эта новость! Князь личивинов! Князь дикого, многочисленного, воинственного племени! Вчера они побили Медведей. А на кого они обратят свое оружие завтра?
– На меня! – сам себе шептал Неизмир, глядя вперед широко раскрытыми глазами, словно уже видел свою смерть. – У меня нет врага злее его – и я ему первый враг! На меня!
Двоеум жил не в княжеских хоромах, а в веже [62]на углу стены детинца. [63]Идя по заборолу, [64]князь кутался в меховой плащ, с которым не расставался и летом. Из маленького окошка чародея пробивался свет, это немного приободрило Неизмира.
Видно, его заметили заранее, потому что дверь сама распахнулась перед князем. Двоеум сидел возле очага, вокруг него на полу были разложены гадательные амулеты, стояли три чаши с водой – глиняная, серебряная и рябиновая.
– Не вижу я его, княже, – сразу сказал Двоеум. Он знал, что к нему придет сегодня князь, знал и о чем тот спросит. – Большая сила его бережет. Моей ворожбе к нему не пробиться.
– Сделай что-нибудь! – глухо потребовал князь. Он не доверял и Двоеуму тоже, но у него не было человека, которому он мог бы доверять больше. – Не мне тебя учить!
– Есть одно средство. – Чародей сунул в пламя очага тонкую веточку и стал наблюдать, как она горит, как будто это и было волшебное средство узнать правду.
– Какое? Что хочешь делай, только скажи – он ли это?
– Княгиня спит? – вдруг спросил Двоеум.
– Не знаю, – с удивлением и досадой ответил Неизмир. – Давно к себе ушла. Тебе на что?
– В том мое средство. Пока княгиня спит, я пошлю ее дух сына поискать. Я не найду – а она найдет, он ей родной как-никак. А после нам расскажет.
Неизмир помолчал – слишком необычным показалось ему такое средство. Но довольно быстро он решился. Страх перед оборотнем заполнил для него весь мир, он не мог думать ни о чем другом. Даже опасность для жены, которую наверняка таила в себе подобная ворожба, его не остановила – Неизмир просто не подумал об этом.
– Делай как знаешь. Только сейчас же!