– Но ведь мы можем это сделать? – отозвалась Хельга, и не было сейчас такого дела, на которое она сочла бы себя неспособной. Сама отважная воительница богиня Скади не сравнилась бы с ней!
– Да, – ласково шепнул Ворон. – Люди могут многое, когда верят. Ты веришь, и ты – их вера. С тобой они могут все, и неважно, что среди вас нет Греттира. Мы – живые, а живое всегда одолеет мертвое. После зимы обязательно бывает весна. Это закон, так боги устроили мир. Не зря говорят: много маленьких ручьев делают большую реку.
Закрыв глаза, Хельга вслушивалась в его теплый шепот и уже не различала слов, но вокруг нее и внутри нее сплетался плеск неисчислимого множества ручьев, проснувшихся, оживших, дружно и радостно ломающих мертвые оковы льда. Много маленьких ручьев раньше или позже непременно сложатся в могучую реку весны. Так боги устроили мир, вложив во все живое стремление к жизни.
* * *
Следующий день прошел в лихорадочных приготовлениях и суетливой беготне между усадьбами и дворами, а потом началось то, что Равнир назвал «великой охотой на мертвеца». Вскоре после полудня, когда свет зимнего дня уже немного притих, но до сумерек было еще далеко, к кургану Ауднира, где на вершине чернело зловещее, хорошо заметное в белизне снега отверстие, с двух сторон приблизились два человека – мужчина и женщина. Женщина была Альфрида из усадьбы Лаберг, известная лекарка и ворожея, а мужчина – Ингъяльд из усадьбы Тингваль.
– Привет тебе, добрый человек! – протяжно закричала Альфрида, остановившись так, чтобы курган оказался между нею и Ингъяльдом. – Не слышно ли у вас чего новенького?
– Привет и тебе, женщина! – во весь голос отозвался Ингъяльд, приложив ладони ко рту. – Есть у нас одна новость. Наверное, вы еще не слышали, что Вальгард Певец вернулся?
– Какой-такой Вальгард? – громко удивилась Альфрида. – Уж не тот ли, что отнимал добро у знатных людей?
– Тот самый! – ответил Ингъяльд. – Он сейчас у нас, в усадьбе Тингваль, и пробудет до завтрашнего дня.
– Это добрая весть! – прокричала Альфрида. – Многих в округе она обрадует!
Мужчина и женщина разошлись, часто оглядываясь и бросая внимательные взгляды на молчащий курган.
Прошло не так уж много времени, когда со стороны моря показалось двое рыбаков. У обоих за плечами висели корзины, один держал в руках топор, другой – копье с широким старым наконечником, выщербленным и сточенным.
– А говорят, что Вальгард Певец пришел нарочно для того, чтобы сразиться с мертвецом! – преувеличенно громко рассказывал соседу Торд рыбак. – Он говорит, что, дескать, если одного раза оказалось мало, то он убьет его еще раз!
– Конечно, кто же об этом не знает! – оживленно поддерживал Блекнир, изо всех сил сжимая рукоять топора и стараясь, чтобы голос не дрожал. – Он во всех усадьбах говорит, что, мол, этого тухлого дохляка он не боится и разделается с ним, как с селедкой! Только пусть, говорит, он мне покажется, а там уж я дам его глупым глазам полюбоваться собственным задом!
– Ха-ха! – не слишком живо, но зато громко отозвался Торд.
Выполнив дело, оба рыбака со всех ног пустились восвояси. Курган настороженно и мрачно смотрел им вслед черным глазом на вершине.
Ближе к вечеру, когда небо начало синеть, появился и сам «Вальгард». На самом деле это был Тран бонд, отчасти похожий на Вальгарда высоким ростом, небольшой головой, длинными руками и ногами. Для довершения сходства на него напялили сразу три меховые накидки, да еще на плечи положили и намотали тряпок, чтобы сделать их пошире ровно вдвое. На голову Трану надели шлем, прикрывающий лицо, а у Бьёрна Валежника нашелся почти такой же щит, какой был у Вальгарда – красный, с большим железным умбоном и многочисленными заклепками по краю. За собой «Вальгард» вел лошадь такой же масти, как и та, с которой все началось, и по бокам у нее висели мешки с зерном. Гордо выпрямившись и выпятив грудь, изнемогая под душными мехами и под непривычной тяжестью вооружения, он прошагал мимо кургана в направлении усадьбы Тингваль. Позади него, шагах в ста, тремя маленькими отрядами двигались человек тридцать хирдманов, в основном из Тингваля, но был кое-кто из Лаберга, из Северного Склона, и даже Арнхейда из Мелколесья дала троих. Это делалось на тот случай, если мертвец так разъярится при виде своего противника, что выскочит и бросится на него прямо сейчас. Но Ауднир побоялся дневного света и не вышел.
Теперь оставалось ждать ночи.
Как и предполагалось, Ауднир в кургане отлично видел и слышал все, что для него предназначалось. Едва сгустилась синева в воздухе и меж облаков проглянула луна, как над гребнем холма показалась высокая, тяжелая, неуклюжая фигура.
– Ауднир идет! Ауднир идет! – закричали во дворе Тингваля. – Прячьтесь скорее! Ауднир идет!
Мгновенно двор вымер. В суете даже позабыли закрыть ворота, так что мертвец беспрепятственно прошел знакомой дорогой к самому дому.
– Наконец-то ты пришел, старый дохляк! – рявкнул изнутри густой голос. – Это я, Вальгард Певец! Давно я тебя поджидаю, дохлая крыса! Что, не сразу набрался храбрости выползти из своей вонючей норы? Пригрелся там на куче навоза! Ну, иди сюда!
– Выйди-ка сам сюда! – ответил Ауднир, и все, кто из-за дверей слышал его, похолодели – так ужасен показался смутно знакомый, но сильно изменившийся голос: глухой, невыразительный, мертвый. Ауднир, которого здесь при жизни знали решительно все, стал абсолютно другим существом и потому наводил жуть гораздо большую, чем совсем чужое чудовище.
– Посмотрим, так ли ты смел на деле! – продолжал он. – Иди сюда, я переломаю тебе все кости! И больше ты не будешь отнимать добро у людей! Где моя лошадь? Отдай мою лошадь, мерзавец!
– Твоя лошадь здесь, у меня! – ответил из дома Фроди Борода, у которого голос был немного похож на голос Вальгарда. – Я держу ее к себе поближе, чтобы ты мог сразу ее взять, когда переломаешь мне кости. Ну, иди же сюда! Или коленки ослабли? Немного же стоит твоя сила, если тебя остановит такая хлипкая дверь!
Снаружи послышался шорох, потом дверь содрогнулась от сильного толчка. Хельга вцепилась в руку Равнира: как ни старались они получше приготовиться к встрече, первый приступ мертвого гостя всех наполнил ужасом. Равнир, не сводя глаз с двери и напряженно вслушиваясь, отталкивал ее руку, чтобы она не помешала ему в самый важный миг. Сидела бы в девичьей, со всеми!
Но, однако, сегодня дверь оказалась гораздо прочнее, чем в прошлый раз. С внутренней стороны и сама дверь, и косяки были сверху донизу расписаны цепочками рун «альгиз» и «беркана», которые обеспечивают всему живому надежную защиту богов Асгарда. Рукам мертвеца не хватало силы, чтобы выломать ее. Потянувшись, он толкнул мерзлый дерн на крыше над дверью, потом принюхался. Откуда-то снизу тянуло теплым живым духом. Мертвец встал на колени: возле его ног в двери оказалось выпилено отверстие. Не слишком широкое, но если поднатужиться…
– Струсил, тухлая треска! – хохотал в доме ненавистный берсерк. – Так же плачешь от страха, как на поединке! Опять намочил штаны! Отсюда чую, как воняет!
Из темного неба долетел резкий насмешливый крик ворона. Рыча от ярости, Ауднир лег на крыльцо и просунул голову в отверстие.
Тут же на голову его упал большой кусок кожи, не давая мертвым глазам взглянуть. Откуда-то сверху раздался резкий свист, и в тот же миг на тело мертвеца, оставшееся снаружи, свалилась широкая рыболовная сеть. Почуяв подвох, Ауднир взревел и рванулся назад, но каждое его движение лишь больше запутывало его в сеть. Под мощными движениями мертвеца сеть трещала, но вокруг слышался топот множества ног, визги и вопли, и новые сети, невесть откуда взявшиеся, падали на него одна за другой. Из дверей всех построек бежали челядь и соседи, кучками по четыре-пять человек, и несли растянутые сети. И у каждой на камнях, служивших грузилами, была начертана ясеневым углем руна «торн», похожая на острый топорик с длинной рукоятью. Руна Тора, Грозы Великанов, победителя всяческой нечисти.
Повизгивая от жути и возбуждения, подбадривая себя криками, обмирая и восхищаясь своей смелостью, рыбаки и бонды подтаскивали сети и накрывали бьющегося на крыльце Ауднира.
– Подпирай! Навались! – вопил Орре.
Мужчины старались кольями прижать мертвеца к земле; несколько кольев он сломал, но все же ему не дали отползти от двери.
– Давай! Давай! Он готов! Скорее! – неистово визжала Хельга.
Сени осветились огнями, быстро внесенными из-за дверей других покоев. Ауднир так бился и метался, зажатый в отверстии двери, что Ингъяльд и Равнир, стоявшие с двух сторон от двери с секирами наготове, не знали, как попасть ему по шее.
– Скорее, скорее! Бей! Руби! Руби ему голову! – вопили служанки, хирдманы, сам Хельги хёвдинг.
Ингъяльд взмахнул секирой и ударил, но мертвец, как почуяв, дернул голову назад, и секира только вошла краем в череп. Ауднир выл и ревел таким дурным голосом, что закладывало уши и судорога сдавливала горло; женщины бежали прочь, сжимая головы руками. Край секиры сдвинул кусок кожи с головы мертвеца, мутный и дикий взгляд блеснул в свете факела, и синее пламя плеснуло по стене сеней, опалило развешанную сбрую и веревки. Хельга хрипло и отрывисто визжала не помня себя: или они сей же миг одолеют его, или он одолеет их! Мир дрожал и звенел, как ледяной, отчаяние рождало невиданные силы. Ингъяльд рубанул еще раз и отрубил мертвецу половину головы. Грязная волна крови и мозга плеснула ему на башмаки, вой взвился на какую-то немыслимую высоту, и тогда Равнир наискось, как дерево под корень, рубанул вплотную к двери. Раздался мерзкий хруст, и его можно было расслышать, потому что мертвец умолк.
– Все, готово! Теперь скорее тащите! – распоряжался дрожащим голосом Ингъяльд, размахивая секирой и не зная, куда ее девать. – Открывайте дверь. Да осторожнее! Гейр, не наступи! Не вступите в лужу!
Вступить в кровь мертвеца и так никто не хотел; образовалась давка: одни хотели помочь, другие просто посмотреть. Открыть дверь удалось не сразу, потому что ее подпирало снаружи тело мертвеца, тяжелое, как валун величиной с хорошего борова. Оно было так плотно замотано в рыбачьи сети, что напоминало осиное гнездо. Вокруг валялись камни и колья, в двух шагах бурлила возбужденная толпа.
– Оттащите его от двери! – кричал Равнир людям во дворе. – А то мы не выйдем! Да не бойтесь, уже все! Он уже не укусит!
Куски Ауднировой головы железной лопаткой собрали в кожаный мешок и вслед за телом поволокли к заранее приготовленному костру. Чуть ли не сорок человек разом впряглось в этот груз, но от сознания победы силы удвоились, люди еще не одолели дрожи, но уже смеялись и оглашали ночной воздух торжествующими криками.
Альфрида высекла огонь, бормоча заклинание, тело прямо в сетях и голову в мешке положили на кучу дубовых дров, и каждый, кто так или иначе участвовал в охоте, посчитал своим долгом бросить можжевеловую ветку в костер.
Огромное пламя взвилось почти до неба, далеко отогнав тьму. Вокруг костра бродило и металось не меньше сотни факелов, люди громко кричали, хвалили и поздравляли друг друга. Глухая зимняя ночь каким-то чудом превратилась в праздник Середины Лета, когда в самую короткую и светлую в году ночь никто не спит, когда жгут высокие костры, поют и пляшут с факелами. Неугомонный Равнир уже подхватил Сольвёр и Скветту и кружился с ними возле огня, изображая весенний танец.
– Я знала, что так будет! Так будет! – кричала охрипшая и счастливая Хельга, прыгая возле костра. Люди обнимали ее, благодаря за то, что она все это придумала и вдохнула в них смелость.
А Хельга, пока кто-то пожимал ей руки, то и дело оглядывалась и видела позади, совсем рядом, на грани света от костра и тьмы зимней ночи, высокую, худощавую и сильную фигуру. Кутаясь в широкий плащ, дух побережья смотрел на людское ликование, и в его черных глазах блестела живая человеческая радость. Хельгу тянуло побежать туда и обнять его, но она знала – Ворон и так с ними.
– Если бы Даг был здесь! – приговаривали вокруг. – Если бы он нас видел, как бы он нами гордился! Ничего! Когда он вернется, мы все ему расскажем! И он узнает, что не всех героев забрал с собой! Ха-ха!
Когда костер догорел, пепел собрали в кожаный мешок и торжественно высыпали с высокого обрыва в море. Туда же бросили мешок, замотав в него камень и железную лопаточку. И, как говорили в Хравнефьорде, с тех пор не слышно, чтобы Ауднир у кого-нибудь что-нибудь украл.
Глава 9
Даг проснулся оттого, что мимо его лежанки кто-то прошел скорым и легким шагом. Он лежал с краю, и ветерок от движения тронул волосы. В просторном и темном покое, полном дыхания и разнообразного посапывания спящих хирдманов, кто-то шевелился, а из неприкрытой двери в сени доносились приглушенные, полуразборчивые голоса.
– Надо будить конунга… Да ну, мало ли что у них… Какое там – у них! Это уже у нас! Буди! А то поздно будет. Да и остальных… Я давно говорил…
Даг выскочил из-под одеяла и принялся торопливо одеваться на ощупь. На пороге встал Оттар Горбатый с поднятым факелом; еще прежде, чем он открыл рот, хирдманы зашевелились, стали поднимать головы, морщась и щурясь, ладонями прикрывая глаза от света.
– Конунг! – позвал Оттар. – Что-то неладное! К нам идет какой-то отряд…
– Какой отряд? – хрипло со сна, но решительно, без следа растерянности, спросил Стюрмир конунг. Его лежанка помещалась в самом дальнем углу, куда не доставал свет факела, и только пятно полуседой головы смутно белело в темноте.
– Непонятно! – крикнул из сеней еще один хирдман. – Идут от усадьбы конунга… Я на двор выходил и услышал. Будут здесь вот-вот.
– Закрыть ворота! – сразу приказал конунг и вскочил, разворачивая вынутое из-под изголовья платье. – Всем подниматься!
Ворота уже были закрыты, и воинам не требовалось много времени на сборы. К тому мгновению, когда тяжелые створки сотряс первый удар, обе дружины – Стюрмира конунга и Дага – были на ногах и готовы к бою.
– Эй! Стюрмир, зовущий себя конунгом квиттов, ты слышишь меня? – прозвучал из-за ворот громкий самоуверенный голос, который не так давно распевал на пиру песни в честь «Отца Отважных», «клена копий» и «липы льна».
– Я Стюрмир конунг, и никто из живущих не называет себя конунгом квиттов с большим правом! – крикнул Стюрмир в ответ, подойдя к самым воротам. – А ты кто такой, чтобы сомневаться в этом? – спросил он, хотя и сам узнал своего соперника.
– Я – Рагневальд сын Торлейва, по прозвищу Наковальня! – прозвучал горделивый ответ. – И вот что я тебе скажу, Стюрмир, зовущий себя конунгом квиттов. Если ты конунг Квиттинга – то отправляйся к себе на Квиттинг. Здесь, в земле слэттов, тебе нечего делать! Твой корабль готов! Открывай ворота, и мы проводим тебя на твоего «Рогатого Пса». А перед этим ты принесешь клятву, что не станешь требовать себе в жены дочь Хильмира конунга и не станешь даже мечтать о какой-нибудь помощи для себя.
– Твоя голова глупее той наковальни! – рявкнул оскорбленный Стюрмир конунг и схватился за меч. – Кто ты такой, чтобы ставить мне условия!
– Посмотрим, чья голова глупа! – прокричал Рагневальд. Первый же грубый ответ Стюрмира выпустил наружу то озлобление, которое Рагневальд давно копил против чужака, и он заорал, уже не пытаясь даже для вида хранить невозмутимость: – Если ты не сделаешь этого, то вовсе не выйдешь из твоей Волчьей Норы! Мы спалим тебя, так лисицу! Трус! Рохля! Сонный лентяй! Это говорю тебе я, Рагневальд сын Торлейва! Ты уже убедился, что я никогда не отступаю!
– Так и ты убедишься, что я не отступаю! – закричал в ответ Стюрмир. И более сдержанного человека вывело бы из себя столько оскорблений, да еще выслушанных при дружине, а Стюрмир кипел негодованием настолько, что готов был головой вперед броситься на ворота. – Давай померяемся силой в честном бою! Хвастливый болван! Больше тебе никого поносить не придется!
Он шагнул к воротам, рванул засов; хирдманы сделали движение, будто хотели его удержать, но не посмели. Однако, когда засов упал, ворота не поддались: они были подперты чем-то снаружи.
– Слишком много тебе чести – погибать в честном бою! – крикнул из-за ворот Рагневальд. Отделенный лишь толстой доской, он был так близко, что без преграды его можно было бы достать лезвием меча, и все же Стюрмир не мог до него добраться. – Подлый попрошайка! Я назвал тебе условия, и тебе придется выбрать из них. Или ты даешь мне те клятвы, что я сказал, и убираешься восвояси, или ты сгоришь со всеми своими рабами! Это как раз то, чего вы заслуживаете!
Стюрмир конунг в ярости выхватил секиру и с размаху рубанул воротные створки. Такого оскорбления он не мог перенести: ему, конунгу, отмеченному сединой и славой, предлагают сдаться и уехать опозоренным!
– Руби! – хрипло и отрывисто кричал он. – Руби! Мы выйдем отсюда! Выйдем и посчитаемся с этим наглецом!
Хирдманы взялись за секиры и сообща налегли на ворота. Трещало дерево, лезвия звякали о железные полосы, которыми были окованы толстые доски. Ворота отплевывались колючей щепой, но стояли прочно. Надежность усадьбы, бывшая таким преимуществом, превратила ее в западню.
Люди Рагневальда быстро поняли, какой ответ им дан. Впрочем, другого никто и не ждал. Снаружи слышался шум, возня, а потом над стеной вдруг ярко полыхнуло пламя. Рагневальд велел прихватить с собой солому и смолу. Через бревенчатую стену двора полетели пылающие головни, целые поленья. Потянуло густым дымом, запахом горящей смолы. В щелях изрубленных ворот полыхнуло пламенем. Прикрывая руками опаленные лица, квитты с криками отшатнулись.
Даг отскочил тоже, сжимая секиру. Рубить было больше невозможно – стремительно разгоравшийся огонь не подпускал к воротам. Бестолково топчась на месте, Даг огляделся. Мысль его лихорадочно искала выход. Огонь не дает квиттам проложить широкую дорогу на волю, а если они этого не сделают, их положение безнадежно: раньше или позже слэтты сумеют поджечь все дворовые постройки, оставаться здесь станет невозможно, а всякого, кто попытается выскочить, встретят мечи и копья слэттов. Горящие, ослепленные люди будут выскакивать из усадьбы прямо на клинки. И будут перебиты все до единого, не сумев даже прихватить с собой кого-то из врагов. В том самом месте, куда приплыли по своей воле в надежде на помощь!
– Рубите стену! – распоряжался Стюрмир конунг, и его лицо в свете пламени горящих ворот выглядело диким, яростным, страшным. Он не тратил времени на раздумья, ему нужно было действовать, биться! – Рубите стену, все рубите! – кричал он, широко размахивая секирой. – Мы прорвемся! Ищите бревно! Высадим из стены пару бревен! Тюр и Глейпнир!
Голоса квиттов подхватили боевой клич, и Даг кинулся рубить вместе со всеми, не задумываясь, куда же они «прорвутся». Уверенная, яростная сила конунга толкала вперед, наполняла слепой и горячей жаждой битвы, а там будь что будет! Все в нем кипело от дикого возбуждения, чем-то похожего на нетерпение: он сознавал, что погибнет, если не отдаст ради спасения все силы, и стремился отдать их как можно скорее и полнее. Ему хотелось сделать как можно больше, взять на себя самое трудное, кого-то спасти… да ладно, хотя бы с честью выдержать свою долю, чтобы не стыдно было глядеть в глаза отцу – если действительно прорвутся, или Одину – если нет.
Сильный гул трепещущего под ветром пламени, треск дерева, беспорядочные выкрики, метание огненного света и резких теней, порывы жара и холода зимней ночи кружили голову, томили ощущением сна. Даг неистово рубил, не замечая, кто вокруг, и бревно уже шаталось, но тут огонь снаружи поднялся по стене и вдруг порывом, как жадный драконий язык, лизнул воздух над головой. Измочаленное бревно запылало как пучок соломы, у Дага затрещали волосы на голове, дыхание перехватило. Кашляя, он отскочил, захлопал себя ладонями по волосам. Из пламенеющей щели, им же самим вырубленной, вылетело копье, ударило потоком раскаленного ветра. Рядом кто-то хрипло вскрикнул.
– А ну пустите-ка меня! – прогудел позади низкий голос, и к стене, раздвигая хирдманов, протиснулся Вальгард.
Берсерк держал в одной руке свою секиру, а в другой – огромный красный щит. Дагу мельком вспомнился тот день на Седловой горе, когда Вальгард вот так же, щитом вперед, выводил их из леса взбесившихся духов. Сейчас это казалось ненастоящим, придуманным. Мелькнуло в памяти лицо Хельги, и Даг чуть не зажмурился от отчаяния. Какая-то неудержимая река стремительно уносила его прочь от нее, грозя разлучить навеки.
– Да куда ты со щитом – не видишь? – Кто-то указывал Вальгарду на стену, которая лучше щита закрывала врагов от их оружия.
Но Вальгард, никого не слушая, встал со щитом прямо напротив горящих ворот и гулко запел:
Выкован щит
Огромный, как туча,
Прочный, как горы,
Широкий, как море, —
Чаша валькирий!
Гёндуль и Скёгуль
Мчат с выси кубок
Плеска железа
И воронов браги!
Не слишком складная, безо всяких правил сложенная – какие уж тут правила! – эта песня звучала беспорядочно и дико, но сам голос Вальгарда придавал ей такую силу, что волосы шевелились от жути. Рев огня, гул ветра, треск дерева и жадный звон железа вплетались в песню, то заглушая ее, то снова пропуская вперед, точно голос Вальгарда ломился через лес, через горы, через бури, врастая в шум стихий и черпая из него силу. Смысл разобрать было трудно, ухо с трудом выхватывало отдельные слова, но у каждого из слышавших песню вдруг прибавилось сил. Это вихревой огненный поток подхватывал и нес на драконьих крыльях, дарил ощущение бессмертия, неуязвимости – давал то, что составляет основу силы берсерка. Берсерк, как зверь, не знает о том, что смертен.
Красные тучи
Бранную влагу
Грозно обрушат
На рати врагов!
Прочь, посох брани!
Прочь, ливень латный!
Копий убийца
Квиттов закрыл!
– Вот это песня так песня! – прокричал кто-то над ухом у Дага, и он почти с ужасом узнал Сторвальда. – Нескладно, зато вовремя и по делу!
Вечером Сторвальд пришел ночевать в Волчьи Столбы (мудро рассудив, что после продолжительного свидания с Альвборг ему лучше не мозолить глаза конунгу и, главное, Наследнику), когда уже почти все спали, и Даг не видел его.
– Как ты сюда попал? – прокричал он, нагнувшись к самому уху Сторвальда.
Эльденландец махнул рукой: дескать, теперь это не важно. Интереснее, как отсюда выбраться! Вид у него был странный: не яростный и не испуганный, а отстраненно-любопытный. Левый глаз косил заметно сильнее обычного, и казалось, что Сторвальд пытается смотреть в несколько сторон одновременно.
– Кому здесь и быть, как не мне! – крикнул Сторвальд, горько смеясь над самим собой и собственной хитростью.
Вот уж верно: кто роет могилу другому, ложится в нее сам! Да, Рагневальд Наковальня вознегодовал, узнав, что прекрасную Альвборг силой выдают замуж за Стюрмира конунга, и решил действовать. Но Сторвальд недооценил решительность и прямоту его нрава. Вместо того чтобы собрать тинг и потребовать от конунга изменить решение, Рагневальд попросту решил опозорить противника и изгнать. А поскольку тот заведомо не согласится, то попросту сжечь!
– Вперед, квитты! – ревел Вальгард. – Их оружие не тронет нас! Вперед! Сила Отца Побед с нами!
Квитты разом закричали и устремились вперед, туда, где черные, охваченные пламенем бревна ограды уже падали, открывая проход наружу. Огненные отблески играли и метались на клинках и лезвиях, ждущих за стеной пламени.
* * *
Хеймир Наследник был вытащен из постели самым неожиданным и решительным образом.
– Хеймир! Хеймир! Проснись! – Чьи-то руки бешено колотили в дверь, и Наследник узнал голос сестры, тревожно ломкий и полный неподдельного испуга.
Это так не походило на ее обычное, величавое и задорное разом поведение, что Наследник слетел с лежанки и кинулся к двери, путаясь в одеяле. К счастью, спальный покойчик был, как и все такого рода пристройки, шириной в два шага, и бежать далеко ему не пришлось.
– Что такое? Альвборг! – крикнул Хеймир, толкнув наружу дверь и едва не ударив сестру.
Позади нее, в гриднице и в кухне, двигались огни факелов, раздавались тревожные голоса.
– Хеймир! – Альвборг, одетая в одну нижнюю рубаху, вцепилась в руку брата и бешено затрясла ее. Неприбранные золотые волосы осыпали всю ее фигуру, закрывали лицо, мешали смотреть, и она суетливо и отчаянно откидывала их свободной рукой. Лицо ее кривилось и подрагивало, будто она вот-вот заплачет. – Это Рагневальд! Это он! Это он все придумал! – беспорядочно вопила Альвборг. – Хеймир! Сделай что-нибудь! Спаси его!
– Что? Кого? От кого? – Наследник отчаянно хмурился и моргал, пытаясь как можно скорее сообразить, тоже отводил от глаз пряди распущенных волос, спускавшихся ниже плеч.
– Возле Волчьих Столбов неспокойно! – вместо сестры ответил ему один из старших хирдманов дружины, Оддлауг, появившийся за спиной Альвборг. Он был полуодет, но держал в руке секиру. – Там огонь. Мы думали – пожар, но непохоже. Огонь снаружи, у ворот.
– Он хочет их сжечь, хочет сжечь! – твердила Альвборг, не выпуская руки Наследника и стиснув ее с такой силой, что ему стало больно. – Это он! Он сказал, что так этого не оставит! Сказал, что я не выйду за Стюрмира, если не хочу! Но я же не знала, что он тоже пойдет туда ночевать! Спаси его, Хеймир, спаси! Пусть они все сгорят синим пламенем, но только не он!
– Ты бы оделся, Наследник, – посоветовал Оддлауг. – Наверное, придется идти…
Хеймир взял у него факел, с силой оторвал от себя пальцы Альвборг и скрылся за дверью спального покойчика. Он не древний берсерк, чтобы идти в битву голым.