Страница:
– Торбранд Тролль заблудится и вместо нас нападет на кваргов! – нервно острил Равнир. – Вот будет нам позор, когда наш любимый враг нам изменит!
– Да ладно, по берегу-то можно пройти! Тьодорм со своими парнями как-то дошел! Вот к морю лучше не подходить! Ветер-то с ног не валит, а вот в тумане, говорят, вытянутой руки не видно! Попадаем все в море, чего доброго!
Дверь скрипнула, в девичью вошла Сольвёр. Лицо ее выглядело озабоченным.
– Что там? – Хельга приподнялась на постели.
– Откуда-то навалило такого туману, какого и зимой не видели! Дозорные разбудили хёвдинга – никто не знает, что теперь делать. Пешее войско может идти, а вот в море ничего не видно. Ингъяльд не знает, как он поплывет встречать слэттов.
– Это колдовство, – сказала Хельга. Ей было неуютно и холодно, почти как тогда, когда сюда проникал мертвый Ауднир или чудовищная ворона-ведьма. – Я чувствую колдовство. Наверное, Трюмпа опять будит злых духов. Она ведь так и не получила вторую застежку… Надо сказать… – Хельга вспомнила о Хеймире и стала торопливо одеваться, будто могла как-то уберечь его от неясной опасности.
– Колдовство – это по части Вальгарда! – заметила Сольвёр. – Только лучше бы Трюмпа приберегла свое искусство для какого-нибудь другого раза!
– В таком тумане я выхода из фьорда не найду! – говорил в гриднице Ингъяльд, который на двенадцативесельном корабле должен был отправляться навстречу Рагневальду Наковальне. – А искать корабли в море – просто глупость! Тем более что они сами не слишком-то хорошо знают здешние места! Мы никогда не встретимся и будем блуждать вечно, как Леркен Блуждающий Огонь!
– Там с ними Эгиль! – напомнил хёвдинг. – Он знает дорогу сюда.
– А он умеет видеть в тумане? – спросил Хеймир. Поднятый неприятными вестями раньше времени, он не выспался, был бледен, под глазами лежали серые тени, и от этого взгляд казался злым. После всех тревог неожиданное препятствие в виде тумана почти вывело его из себя, и он с трудом сдерживался. После всех трудностей и тревог препятствие в виде дурной погоды казалось особенно некстати, и собственное бессилие перед стихией бесило его.
– Это все колдовство! – твердила Хельга. Она вышла в гридницу и торопливо дергала волосы костяным гребнем. – Это опять Трюмпа!
– Это колдовство! – мрачно поддержал ее Вальгард. – Я его чую. У меня на него нюх. Та старая троллиха, что украла мой щит, опять принялась за свое.
– Тогда пойди и разберись с ней! – сорвался Хеймир ярл. – Только побыстрее. Если мы не выйдем до полудня, то можем не успеть к Ягнячьему ручью вовремя. И многие лишатся возможности совершить славные подвиги!
Хельга подошла и обняла его локоть, прислонилась лбом к плечу жениха. Хеймир взял себя в руки, но лицо слэтта оставалось напряженным и недобрым. Промедление могло обойтись слишком дорого.
– Я разберусь с ней! – пообещал Вальгард. Его сила позволяла любое невероятное предложение принять всерьез. – Но тем временем слэтты заплывут не туда! А с этой старой крысы станется загнать их в пасть Мировой Змее. Я сам их встречу.
– Вплавь? – ядовито уточнил Хеймир, помня, как берсерк плыл по холодному весеннему морю навстречу своему щиту. – Только щит не забудь.
– Не забуду! – не замечая яда (он был нечувствителен даже к змеиным укусам), ответил Вальгард. – Ты, хёвдинг, вели дать мне простую лодку с двумя веслами. Нечего губить целый корабль с людьми. Я сам встречу слэттов и пошлю на юг. А все пусть идут, как договорились. Уж мне-то никакое колдовство не помешает!
– Это верно! – Хельги хёвдинг обрадовался найденному выходу. – Уж тебе, Вальгард, никакое колдовство не помеха. Может быть, возьмешь еще одного человека на всякий случай?
– Меня! – сказал Сторвальд. – Я не слишком силен в борьбе с колдовством, зато мы с Эгилем чуем друг друга за целый дневной переход. Ведь его «Жаба» идет первой? Он притянется ко мне и притянет за собой остальных. А потом мы поднимемся на «Жабу» и на ней поплывем к Ягнячьему ручью.
– Да будут с вами боги Асгарда! – пожелал хёвдинг и засуетился: – Орре, вели дать лодку покрепче… Правда, у нас худых не водится. И еды, и воды положите на всякий случай – как знать… Если вдруг выходишь в море в туман, надо обязательно брать припасы, у нас так говорят…
Вальгард вскинул на плечо щит, Сторвальд завернулся в рыбацкий плащ из тюленьей шкуры. Усадьба уже поднималась, снаружи доносился шум: дружины, размещенные в округе, собирались в путь. Пешее войско готово было выступать. А в туманное море пошли только двое: скальд и берсерк. При всех различиях в них гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд.
Вальгард сидел к нему спиной и мощно греб. Сторвальд видел его спину под кожаной накидкой и непокрытую голову с насквозь мокрыми, черными от воды волосами. Волны утреннего отлива и ветер с берега помогали им быстро продвигаться из фьорда к открытому морю, но они же мешают кораблям слэттов приблизиться к Хравнефьорду.
Оглядываясь, Сторвальд не мог определить, далеко ли до горловины фьорда. Берегов не было видно. О выходе в море скажет только ветер и перемена в движении волн. И как тут можно что-то найти?
Ветер все крепчал. Лодка неслась с волны на волну, от колыхания воды, от тумана вокруг у Сторвальда кружилась голова. От гула ветра закладывало уши. Казалось, что лодка качается на одном месте, а вовсе не движется вперед. Вальгард гребет, как великан, но море сильнее любого великана. Размеренные мощные движения берсерка наводили жуть; Сторвальд уже почти жалел, что ввязался в это дело. Оказаться между Вальгардом Зубастым и морскими великаншами не очень-то приятно. А что еще будет в море?
Вдруг в голосе ветра что-то изменилось. Сторвальд поднял голову, прислушался, ладонью стер воду с лица, точно это могло помочь. Потом вовсе сбросил капюшон. Ветер ревел как-то по-иному: в нем появилось что-то резкое, чуждое. Врожденным чутьем эльденландца Сторвальд ощущал, что где-то в этом море тумана появился кто-то живой и враждебный. Какое-то злобное существо неслось на спине злобного колдовского ветра, но увидеть его не получалось, нельзя было даже вообразить, кто это. Сторвальду стало так жутко, что он закричал изо всех сил, хотя и не надеялся перекричать рев бури:
– Вальгард! Вальгард! Ты слышишь? Кто-то есть! Какая-то нечисть!
– Это моя старуха! – проревел берсерк, не оборачиваясь и не очень беспокоясь, услышит ли собеседник. – Сама идет! Я с ней посчитаюсь!
Сторвальд крепче вцепился в борта. Лодку непрестанно швыряло с волны на волну, а ему мерещилось, как вслед за ними по воде, раздвигая туман, идет страшная косматая старуха, с троллиным проворством прыгает с гребня на гребень. Скальд никогда не видел Трюмпы, а собственное живое воображение на сей раз сослужило ему дурную службу.
Из тумана позади долетел резкий крик. Что-то большое пронеслось над лодкой, холодный жадный ветер лизнул, как чудовище, влажным языком, и дрожь пробрала до самых костей. Сторвальд невольно пригнулся: начинается. Дождались! Между морем и туманом, в пляшущих волнах, ощущая под собой холодную бездну, а над собой – невидимого врага, он вдруг почувствовал свою смерть так близко, с такой острой и резкой ясностью, что ему стало жарко, несмотря на мокрую одежду.
Подняв голову, Сторвальд торопливо шарил взглядом по туману, заменившему небо. Ему было трудно дышать, сам туман давил, и в порывах ветра ощущалось что-то злое, ядовитое. Этот ветер не летел вольно и легко, а чья-то посторонняя воля упрямыми усилиями толкала его от берега к морю. Ветер сопротивлялся, огрызался, злился, но мчался вперед, взметая волны.
Сторвальд готов был увидеть чуть ли не дракона – кому еще под силу такое? Когда из серой метущейся мглы вылетела птица вроде глухаря, он сначала испытал облегчение: всего-то! Но тут же прямо ему в лицо метнулась жуткая птичья голова с раскрытым клювом и вытаращенными глазами, и невидимая сила острым жалом ткнула в грудь. Сторвальд упал лицом на колени, онемевшими руками цепляясь за борта лодки. Он слишком хорошо ощущал близость нечисти, и его сила стала его слабостью. Злая холодная сила чудовищной птицы ударила его в самое сердце, как нож.
– Вот она ты! – заревел Вальгард. – Ну я тебя…
Лишь на миг он ослабил движение весел, и лодка заплясала, как щепка. В груди у Сторвальда что-то гулко и холодно ухнуло, дыхание перехватило. Холодная волна окатила спину, и он уже не мог разобрать, что кричит Вальгард. В голосе берсерка звучала дикая радость, и он вплетался в рев бури, как ее живая часть.
– Иди сюда, мерзавка! – орал берсерк, горящим диким взглядом выискивая огромную ворону в бурлящем тумане. – Иди сюда, я сверну тебе шею! Боишься! Иди сюда! Узнаешь, как я кусаюсь!
Ворона показалась снова: распластав крылья, она зависла над лодкой, увлекаемая только силой ветра, потом резко метнулась вниз, ударила крыльями над самой волной. Резкий птичий крик прорезал рев бури острым клинком.
Волна взмыла и бросила корму лодки; Сторвальд заорал, сам себя не слыша. Вокруг него плескались вода и туман, холод в груди не давал дышать, смерть распахнула пасть под самыми ногами. А Вальгард вдруг вскочил на ноги и с размаху швырнул в ворону одно весло. Он уже не думал, чем это грозит: он видел перед собой врага и весь сосредоточился на том, чтобы его достать.
Лишенная управления лодка завертелась, волны бросали ее туда-сюда. Весло задело крыло птицы и пропало в воде; ворона жутко, хрипло вскрикнула, покачнулась, задела воду крыльями.
Вальгард дико и гулко хохотал, как морской великан. Оставшимся веслом он кое-как направлял лодку, но Сторвальд уже простился с жизнью. У него не оставалось никаких мыслей, даже памяти, он не знал, кто он такой и как попал в эту зыбучую холодную бездну. А ворона удержалась на потоке ветра и снова бросилась на лодку. Теперь ее клюв был нацелен прямо в грудь стоявшему Вальгарду. Берсерк с диким хохотом ударил веслом подлетающую птицу; она увернулась в последний миг, но тут же напала снова. Тяжелое весло обрушилось на ее спину; падая, она обрушилась на берсерка и ткнула черным клювом в голову врага.
Огромная волна подняла и перевернула лодку; резкий крик вороны, рев Вальгарда и последний отчаянный крик Сторвальда вплелись в гул бури и потонули в нем, разорванные на клочки и разметанные ветром.
Сторвальда накрыло волной, он выпустил борта, забился, не понимая, где верх, а где низ. Вода свободно швыряла его, он почти захлебнулся, как вдруг голова его оказалась на поверхности. Мокрые волосы облепили лицо, текущая вода едва давала вдохнуть, но все же тяжесть моря не сдавливала, как только что, и он жадно ловил воздух открытым ртом. Этот вдох он считал последним: холод весеннего моря сковал его и тянул вниз, мокрый плащ облепил и не давал даже барахтаться.
В плечо его ударилось что-то твердое и тяжелое; чудом высвободив одну руку, Сторвальд вцепился в какой-то острый край, чувствуя, что нежданно обрел опору на поверхности моря. Волна взметнула его на гребень, потянула куда-то. Буря ревела, как чудовище, и больше никаких голосов не было слышно.
Это движение немного разогрело его, по крайней мере подтвердило, что он все еще жив. Горло горело от морской воды, кашель душил до боли в груди, глаза невозможно было открыть. Вальгард – лодка – ворона… Да это была сама Хель в образе вороны, не меньше! Сторвальд не верил, что ушел живым от этого чудовища. И где бы ни был берсерк, он точно не здесь. Вокруг не ощущалось дыхания ни одного живого существа. Только море, вечно голодное и жадное, нерассуждающее, незлое, но бездушное чудовище.
С третьей или четвертой попытки Сторвальд встал на четвереньки, потом сел, кое-как убрал мокрые волосы с лица и разлепил веки. Его била такая крупная дрожь, что держать голову прямо было трудно. Голова нестерпимо кружилась и болела, точно по ней колотил сам молот Мйольнир. Но вокруг стояла тишина, по крайней мере, по сравнению с той бурей, которую он запомнил. По-прежнему колыхалось море тумана, и Сторвальд подумал даже, что уже попал в Нифльхель. Холодная дрожь и прочие мерзкие ощущения были под стать мертвому миру. Вот только дело в том, что испытывать их могут лишь живые. Настоящие утопленники лежат тихо. Даже поговорка такая есть…
И постепенно Сторвальд все вспомнил. И это все – война, квитты, корабли слэттов – казалось далеким и несущественным. Имело смысл только одно: он едва ли отсюда выберется живым. Под ним был холодный камень, со всех сторон омываемый волнами, а вокруг туман. На самом краю островка, возле воды, лежал круглый красный щит. Сторвальд мельком отметил его присутствие: должно быть, щит и помог ему удержаться на воде. Но сейчас он ничего не помнил об этом щите и о том значении, которое ему придавали. Отсюда ведь на щите не уплывешь! Мокрый и дрожащий скальд остался единственной искоркой живого тепла в мире холодной мглы, и эта искорка мало-помалу затухала. Сторвальд даже не чувствовал отчаяния: на это у него не хватало сил.
Коченея и почти не ощущая своего тела, он просто ждал чего-то – наверное, смерти. Тролли знают, далеко ли он от берега – то ли в вершине Хравнефьорда, то ли в открытом море в трех днях пути от устья. Отсюда не выбраться самому, а в таком тумане никто его не найдет. Вот здесь он и окончит свою беспокойную жизнь, лучший скальд Морского Пути. И про него сложат туманную и красивую сагу, как про Леркена. Будут рассказывать, что Сторвальд бродит пешком по волнам, таская с собой красный щит берсерка… Или плавает, стоя внутри щита. Наверное, и Леркен-то тоже ничего особенного в жизни не совершил, просто заблудился в тумане и утонул, а люди выдумали… Они любят выдумывать другим приключения, если судьба не дала испытать собственных…
Сторвальд закрыл глаза, но совсем потерялся – ни времени, ни пространства, ни даже ощущения, жив он или уже нет. Это было страшно, и он с усилием поднял веки. Глаза мучила резь, но все же он заметил, как из тумана постепенно проступает бледное желтоватое пятно.
Сначала Сторвальд почти не обратил внимания: в глазах рябит. Но пятно желтого света приближалось, густело, делалось все ярче. Уже можно было подумать, что это факел на носу идущей по морю лодки… Море почти успокоилось, и лодка двигалась ровно, медленно. Эльденландец потряс головой. Скользящий свет в тумане не исчез. В желтоватом пятне обрисовался темно-серый силуэт стройного молодого мужчины.
И Сторвальд вспомнил. Он уже видел это однажды: эту лодку, этого мужчину с факелом и эту женщину, неподвижно лежащую на носу. «Норны режут руны брани, руны страсти бросят в кубок…»
Свет факела выхватил из моря тумана несколько черных камней, лодка уверенно прошла меж ними и ткнулась носом в островок. Голова лежащей женщины дрогнула по-неживому. А мужчина, одной рукой придерживая весло, второй поманил Сторвальда.
– Иди сюда! – позвал негромкий, смутно знакомый голос. – Иди, я тебя отвезу.
Не помня себя, Скальд поднялся с камня и неуверенно сделал шаг. Ноги подгибались, но изумление его было так велико, что он почти забыл об усталости и боли. Леркен повернул лодку так, чтобы она встала к камню бортом, и Сторвальд шагнул в нее. Лодка тут же отчалила и двинулась по волнам. Сторвальд ощущал движение и каждый миг ждал, что призрак исчезнет и он, по своей воле сошедший с твердой опоры, снова окажется в воде. Но он сидел на дне настоящей лодки и рукой опирался о деревянный борт – холодный и влажный, но вполне настоящий.
– Как тебя сюда занесло в такую погоду? – спросил голос.
Сторвальд изо всех сил вглядывался в фигуру Леркена, который неспешно, без усилий греб, стоя на корме, но того окутывал туман. Голос четко раздавался в ушах, но лицо Блуждающего Огня разглядеть не удавалось. Скосив глаза, Сторвальд посмотрел на мертвую женщину. Ее голова находилась совсем рядом, и ее лицо он мог рассмотреть до последней черточки. Молодая, лет двадцати пяти, и красивая, с тонким носиком и густыми темными ресницами. Вполне обыкновенная женщина, если честно. Нет в ней ничего рокового, ничего напоминающего Гудрун дочь Гьюки или валькирию Брюнхильд. Но именно она жила рядом со скальдом Леркеном и она помогла его бессмертию. А он подарил ей вечность – но рада ли она этому подарку?
– Мы вышли в море встречать слэттов, – прохрипел Сторвальд, и последнее слово прозвучало уже вполне отчетливо. Он сам удивился, обнаружив, что почти не мерзнет – в лодке Леркена оказалось гораздо теплее, чем на камне, точно факел на носу не только светил, но и грел, как особое маленькое солнышко. – Мы плыли с одним берсерком, а потом на нас набросилась какая-то ведьма в виде вороны. Не знаю, что с ними сталось.
– Они оба утонули, – ответил Леркен. – Трюмпа так сильно просила морских великанш взять Вальгарда, что они крепко запомнили… И взяли. Но, может, это и к лучшему. В нем было слишком много стихийной силы. Среди людей ему не место. Разве что среди морских великанш… Куда ты хочешь попасть?
– Домой, – ответил Сторвальд, совершенно не представляя, что подразумевает сейчас под этим словом. То ли крошечный дворик на полуострове Эльденланд, под названием Лебяжий Ключ, где он когда-то родился, то ли усадьбу Тингваль, откуда вышел сегодня утром. А вернее, живой человеческий мир, который и есть дом живого человека. – А еще хорошо бы встретить все-таки Эгиля! – добавил он. Теперь, когда призрачный скальд подарил и ему призрачную жизнь, он вспомнил о том, ради чего покинул берег. – А то они заблудятся в этом троллином тумане и никогда не приплывут. Ты можешь помочь?
– Конечно. – Не переставая грести, Леркен слегка повел плечом, и Сторвальда пробрала дрожь при виде этого простого человеческого движения у призрака. – Отчего же нет? Если там есть живые люди, они увидят свет моего факела.
Лодка шла через горловину фьорда в открытое море. Волны катились по-прежнему быстро и сильно, но не так ярились, как раньше, а лодка Блуждающего Скальда скользила так легко, будто сама была волной, живой частью поверхности моря. Сторвальд совсем успокоился и пришел в себя. Тайком пощипав себя за руки, прислушавшись к ощущениям и приведя в порядок мысли, он убедился, что жив. Леркен, может, и призрак, но он сам – нет. Никак. Но жители Хравнефьорда в один голос твердили: Леркен Блуждающий Огонь никогда не разговаривает с людьми. Они его видят и слышат, а он их – нет. Никогда. Так в чем же дело?
Сторвальд вглядывался, моргая и щурясь, и иногда ему казалось, что он различает сквозь туман черты Леркена – вполне обыкновенные, не слишком красивые, но неповторимые, как всякое настоящее человеческое лицо. Поначалу он себя посчитал за призрака, но теперь ему стало казаться другое: что сам Леркен никакой не призрак, а живой человек. Призраки не разговаривают, не гребут, к ним нельзя прикоснуться… А он – да какой же он мертвый?
– Это потому, что настоящие скальды не умирают, – произнес Леркен. Сторвальд не задумался, размышлял ли он вслух или просто Блуждающий Скальд услышал его мысли. – Я умер, и жена моя умерла, и люди, которые меня знали, умерли, и факел мой сгорел и погас. И все же – я жив, потому что душу можно отложить про запас. Многие люди ее откладывают – в песни, в корабли… Да хоть в женские застежки, если они сделаны с душой. Как блуждающий огонь, всякая живая душа бродит, отыскивая свое настоящее место. Не я один такой. Я потому и не могу никак умереть, что я такой не один.
– А почему ты пришел ко мне, если не приходил к другим? – спросил Сторвальд.
– Потому что два скальда всегда услышат друг друга. Люди не слишком-то меняются за века. Мы оба искали главное в человеке, и в этом главном мы встретились. Что нам три века?
– А ты не эльденландец? – спросил Сторвальд. Его давно занимал этот вопрос, потому что во всем существе Леркена он видел так много общего с собой, что этому требовалось объяснение.
Леркен усмехнулся:
– А ты уверен, что вы действительно так уж отличаетесь от прочих людей? Я встречал ваших и раньше. И еще тогда понял: Эльденланд – это не место твоего рождения, это состояние твоей души. Кто способен сам творить свой мир, тот и эльденландец.
Сторвальд улыбнулся и больше ничего не сказал. У него было такое чувство, что он разговаривает с самим собой, но только поумневшим и ясно осознавшим то, о чем раньше лишь смутно догадывался. Оказаться иной раз в пустоте между туманом и морем бывает полезно. Потому что здесь скальд видит себя таким, какой он есть – стоящим на воздушной тропе между землей и небом и обреченным вечно мучиться этим разладом, чтобы приносить радость другим.
– Да где ты увидел? Какой огонь? У тебя в глазах рябит!
Слэтты вглядывались, щурились, прикладывали ладони к глазам. Море почти успокоилось, ветер стихал, но туман не позволял видеть соседний корабль, то и дело вокруг раздавались протяжные звуки рога. Один, второй, третий – они постепенно удалялись назад, передавая по цепочке самую важную весть: я еще здесь!
Но Эгиль упрямо твердил, что видит впереди огонь.
– Может быть, это уже берег! – уверял он. – Люди Хельги хёвдинга жгут костры над горловиной фьорда. Они ждут нас! Э-эй! – не хуже дракона заревел он, сложив руки возле рта. – Эй! Кто там! Это я, Эгиль Угрюмый, всадник «Рогатой Жабы»!
– Эге-эй! – долетел из тумана слабый, дрожащий, но вполне различимый отклик. – Эгиль! Рогатый тролль! Это я!
– Сторвальд! – от радости и изумления корабельщик охнул, потом нетерпеливо вытянулся, точно хотел стать выше ростом, и заорал с удвоенной силой: – Сторвальд! Где ты! Греби сюда! Мы здесь!
– Плывите за мной! – отозвался знакомый голос. – За мной! Торопитесь! Надо поворачивать на юг! Я укажу вам путь! Веди всех за мной, Угрюмая Жаба!
– Какой-то странный голос! – переговаривались слэтты. – Похоже больше на призрака, чем на живого человека!
– Да ну вас! – отмахнулся Эгиль. – Какой там призрак! Уж моего Сторвальда, косоглазого тролля, я узнаю хоть в Асгарде, хоть в Хель. Это очень на него похоже – выйти в море встречать меня! Я знал, что он по мне соскучился!
Звуком рога подавая друг другу знак, корабли слэттов один за другим разворачивались и следовали за «Жабой». А «Жаба» держала путь на бледно-желтое свечение в тумане. Сквозь густую мглу не получалось разглядеть, что за корабль или лодка плывет впереди, но Эгиль то и дело обменивался окриками со Сторвальдом и знал, что они не потерялись.
Несмотря на радость, через какое-то время и сам Эгиль заподозрил неладное. Несомненно, это был голос Сторвальда Скальда, которого корабельщик знал не хуже родного брата (эльденландцы все считают друг друга братьями, особенно на чужбине). Но звучал он странно: легко, протяжно, и казался каким-то слишком тонким, прозрачным. Однако причиной этих странностей Эгиль считал туман: он искажает и вид, и звук.
Над кораблями начало темнеть. Приближалась ночь. Желтое пятно света делалось ярче, яснее, тоже предупреждая о близких сумерках.
– Эй, Сторвальд! – в очередной раз закричал Эгиль. – Мы будем плыть всю ночь, или ты дашь нам где-нибудь пристать?
– Осторожнее! – ответил Скальд, и на этот раз его было слышно лучше. – Берег совсем близко! Мы сейчас минуем полосу камней, а потом можно будет пристать. Следите за мной!
– Я и так с тебя глаз не свожу, жаба распрекрасная! – рявкнул Эгиль, изо всех сил скрывая беспокойство.
Почему-то у него сжималось и замирало сердце от нелепой боязни, что вблизи берега его лучший друг растает и исчезнет навсегда.
Было слышно, как волны с шумом бьются о камень, накатываются на высокий берег и с протяжным свистом срываются назад. Из легкой мглы выступили темные очертания гор. Громадные бурые скалы, покрытые лесом, казались заснувшими чудовищами.
– Берегитесь камней! – предупреждал впереди голос Сторвальда. – Следуйте точно за мной!
Осторожно продвигаясь вперед, «Жаба» первой вышла к берегу. Полоса прибрежных камней здесь кончалась, впереди расстилалась длинная отмель. А на самом последнем камне, размером со взрослого тюленя, в перестреле от берега, стоял Сторвальд Скальд – мокрый, усталый, но с широкой улыбкой на бледном лице.
– Да ладно, по берегу-то можно пройти! Тьодорм со своими парнями как-то дошел! Вот к морю лучше не подходить! Ветер-то с ног не валит, а вот в тумане, говорят, вытянутой руки не видно! Попадаем все в море, чего доброго!
Дверь скрипнула, в девичью вошла Сольвёр. Лицо ее выглядело озабоченным.
– Что там? – Хельга приподнялась на постели.
– Откуда-то навалило такого туману, какого и зимой не видели! Дозорные разбудили хёвдинга – никто не знает, что теперь делать. Пешее войско может идти, а вот в море ничего не видно. Ингъяльд не знает, как он поплывет встречать слэттов.
– Это колдовство, – сказала Хельга. Ей было неуютно и холодно, почти как тогда, когда сюда проникал мертвый Ауднир или чудовищная ворона-ведьма. – Я чувствую колдовство. Наверное, Трюмпа опять будит злых духов. Она ведь так и не получила вторую застежку… Надо сказать… – Хельга вспомнила о Хеймире и стала торопливо одеваться, будто могла как-то уберечь его от неясной опасности.
– Колдовство – это по части Вальгарда! – заметила Сольвёр. – Только лучше бы Трюмпа приберегла свое искусство для какого-нибудь другого раза!
– В таком тумане я выхода из фьорда не найду! – говорил в гриднице Ингъяльд, который на двенадцативесельном корабле должен был отправляться навстречу Рагневальду Наковальне. – А искать корабли в море – просто глупость! Тем более что они сами не слишком-то хорошо знают здешние места! Мы никогда не встретимся и будем блуждать вечно, как Леркен Блуждающий Огонь!
– Там с ними Эгиль! – напомнил хёвдинг. – Он знает дорогу сюда.
– А он умеет видеть в тумане? – спросил Хеймир. Поднятый неприятными вестями раньше времени, он не выспался, был бледен, под глазами лежали серые тени, и от этого взгляд казался злым. После всех тревог неожиданное препятствие в виде тумана почти вывело его из себя, и он с трудом сдерживался. После всех трудностей и тревог препятствие в виде дурной погоды казалось особенно некстати, и собственное бессилие перед стихией бесило его.
– Это все колдовство! – твердила Хельга. Она вышла в гридницу и торопливо дергала волосы костяным гребнем. – Это опять Трюмпа!
– Это колдовство! – мрачно поддержал ее Вальгард. – Я его чую. У меня на него нюх. Та старая троллиха, что украла мой щит, опять принялась за свое.
– Тогда пойди и разберись с ней! – сорвался Хеймир ярл. – Только побыстрее. Если мы не выйдем до полудня, то можем не успеть к Ягнячьему ручью вовремя. И многие лишатся возможности совершить славные подвиги!
Хельга подошла и обняла его локоть, прислонилась лбом к плечу жениха. Хеймир взял себя в руки, но лицо слэтта оставалось напряженным и недобрым. Промедление могло обойтись слишком дорого.
– Я разберусь с ней! – пообещал Вальгард. Его сила позволяла любое невероятное предложение принять всерьез. – Но тем временем слэтты заплывут не туда! А с этой старой крысы станется загнать их в пасть Мировой Змее. Я сам их встречу.
– Вплавь? – ядовито уточнил Хеймир, помня, как берсерк плыл по холодному весеннему морю навстречу своему щиту. – Только щит не забудь.
– Не забуду! – не замечая яда (он был нечувствителен даже к змеиным укусам), ответил Вальгард. – Ты, хёвдинг, вели дать мне простую лодку с двумя веслами. Нечего губить целый корабль с людьми. Я сам встречу слэттов и пошлю на юг. А все пусть идут, как договорились. Уж мне-то никакое колдовство не помешает!
– Это верно! – Хельги хёвдинг обрадовался найденному выходу. – Уж тебе, Вальгард, никакое колдовство не помеха. Может быть, возьмешь еще одного человека на всякий случай?
– Меня! – сказал Сторвальд. – Я не слишком силен в борьбе с колдовством, зато мы с Эгилем чуем друг друга за целый дневной переход. Ведь его «Жаба» идет первой? Он притянется ко мне и притянет за собой остальных. А потом мы поднимемся на «Жабу» и на ней поплывем к Ягнячьему ручью.
– Да будут с вами боги Асгарда! – пожелал хёвдинг и засуетился: – Орре, вели дать лодку покрепче… Правда, у нас худых не водится. И еды, и воды положите на всякий случай – как знать… Если вдруг выходишь в море в туман, надо обязательно брать припасы, у нас так говорят…
Вальгард вскинул на плечо щит, Сторвальд завернулся в рыбацкий плащ из тюленьей шкуры. Усадьба уже поднималась, снаружи доносился шум: дружины, размещенные в округе, собирались в путь. Пешее войско готово было выступать. А в туманное море пошли только двое: скальд и берсерк. При всех различиях в них гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд.
* * *
Сторвальд сидел на носу лодки и держался обеими руками за мокрые борта. Суденышко подпрыгивало на волнах, эльденландец весь промок от брызг, и плащ из тюленьей шкуры помогал мало. Но даже волны он видел только тогда, когда они накатывались на борта. Лодка плыла в море тумана. Туман был над головой, вокруг, внизу. Позади он густо серел, как нечесаная шерсть. Оборачиваясь, Сторвальд кидал взгляд вперед, туда, куда двигалась лодка, – там было чуть светлее. Туман шел с берега. Он валил медленными, густыми волнами, и мокрым лбом Сторвальд ощущал ветер, который тянул эти громады в сторону моря.Вальгард сидел к нему спиной и мощно греб. Сторвальд видел его спину под кожаной накидкой и непокрытую голову с насквозь мокрыми, черными от воды волосами. Волны утреннего отлива и ветер с берега помогали им быстро продвигаться из фьорда к открытому морю, но они же мешают кораблям слэттов приблизиться к Хравнефьорду.
Оглядываясь, Сторвальд не мог определить, далеко ли до горловины фьорда. Берегов не было видно. О выходе в море скажет только ветер и перемена в движении волн. И как тут можно что-то найти?
Ветер все крепчал. Лодка неслась с волны на волну, от колыхания воды, от тумана вокруг у Сторвальда кружилась голова. От гула ветра закладывало уши. Казалось, что лодка качается на одном месте, а вовсе не движется вперед. Вальгард гребет, как великан, но море сильнее любого великана. Размеренные мощные движения берсерка наводили жуть; Сторвальд уже почти жалел, что ввязался в это дело. Оказаться между Вальгардом Зубастым и морскими великаншами не очень-то приятно. А что еще будет в море?
Вдруг в голосе ветра что-то изменилось. Сторвальд поднял голову, прислушался, ладонью стер воду с лица, точно это могло помочь. Потом вовсе сбросил капюшон. Ветер ревел как-то по-иному: в нем появилось что-то резкое, чуждое. Врожденным чутьем эльденландца Сторвальд ощущал, что где-то в этом море тумана появился кто-то живой и враждебный. Какое-то злобное существо неслось на спине злобного колдовского ветра, но увидеть его не получалось, нельзя было даже вообразить, кто это. Сторвальду стало так жутко, что он закричал изо всех сил, хотя и не надеялся перекричать рев бури:
– Вальгард! Вальгард! Ты слышишь? Кто-то есть! Какая-то нечисть!
– Это моя старуха! – проревел берсерк, не оборачиваясь и не очень беспокоясь, услышит ли собеседник. – Сама идет! Я с ней посчитаюсь!
Сторвальд крепче вцепился в борта. Лодку непрестанно швыряло с волны на волну, а ему мерещилось, как вслед за ними по воде, раздвигая туман, идет страшная косматая старуха, с троллиным проворством прыгает с гребня на гребень. Скальд никогда не видел Трюмпы, а собственное живое воображение на сей раз сослужило ему дурную службу.
Из тумана позади долетел резкий крик. Что-то большое пронеслось над лодкой, холодный жадный ветер лизнул, как чудовище, влажным языком, и дрожь пробрала до самых костей. Сторвальд невольно пригнулся: начинается. Дождались! Между морем и туманом, в пляшущих волнах, ощущая под собой холодную бездну, а над собой – невидимого врага, он вдруг почувствовал свою смерть так близко, с такой острой и резкой ясностью, что ему стало жарко, несмотря на мокрую одежду.
Подняв голову, Сторвальд торопливо шарил взглядом по туману, заменившему небо. Ему было трудно дышать, сам туман давил, и в порывах ветра ощущалось что-то злое, ядовитое. Этот ветер не летел вольно и легко, а чья-то посторонняя воля упрямыми усилиями толкала его от берега к морю. Ветер сопротивлялся, огрызался, злился, но мчался вперед, взметая волны.
Сторвальд готов был увидеть чуть ли не дракона – кому еще под силу такое? Когда из серой метущейся мглы вылетела птица вроде глухаря, он сначала испытал облегчение: всего-то! Но тут же прямо ему в лицо метнулась жуткая птичья голова с раскрытым клювом и вытаращенными глазами, и невидимая сила острым жалом ткнула в грудь. Сторвальд упал лицом на колени, онемевшими руками цепляясь за борта лодки. Он слишком хорошо ощущал близость нечисти, и его сила стала его слабостью. Злая холодная сила чудовищной птицы ударила его в самое сердце, как нож.
– Вот она ты! – заревел Вальгард. – Ну я тебя…
Лишь на миг он ослабил движение весел, и лодка заплясала, как щепка. В груди у Сторвальда что-то гулко и холодно ухнуло, дыхание перехватило. Холодная волна окатила спину, и он уже не мог разобрать, что кричит Вальгард. В голосе берсерка звучала дикая радость, и он вплетался в рев бури, как ее живая часть.
– Иди сюда, мерзавка! – орал берсерк, горящим диким взглядом выискивая огромную ворону в бурлящем тумане. – Иди сюда, я сверну тебе шею! Боишься! Иди сюда! Узнаешь, как я кусаюсь!
Ворона показалась снова: распластав крылья, она зависла над лодкой, увлекаемая только силой ветра, потом резко метнулась вниз, ударила крыльями над самой волной. Резкий птичий крик прорезал рев бури острым клинком.
Волна взмыла и бросила корму лодки; Сторвальд заорал, сам себя не слыша. Вокруг него плескались вода и туман, холод в груди не давал дышать, смерть распахнула пасть под самыми ногами. А Вальгард вдруг вскочил на ноги и с размаху швырнул в ворону одно весло. Он уже не думал, чем это грозит: он видел перед собой врага и весь сосредоточился на том, чтобы его достать.
Лишенная управления лодка завертелась, волны бросали ее туда-сюда. Весло задело крыло птицы и пропало в воде; ворона жутко, хрипло вскрикнула, покачнулась, задела воду крыльями.
Вальгард дико и гулко хохотал, как морской великан. Оставшимся веслом он кое-как направлял лодку, но Сторвальд уже простился с жизнью. У него не оставалось никаких мыслей, даже памяти, он не знал, кто он такой и как попал в эту зыбучую холодную бездну. А ворона удержалась на потоке ветра и снова бросилась на лодку. Теперь ее клюв был нацелен прямо в грудь стоявшему Вальгарду. Берсерк с диким хохотом ударил веслом подлетающую птицу; она увернулась в последний миг, но тут же напала снова. Тяжелое весло обрушилось на ее спину; падая, она обрушилась на берсерка и ткнула черным клювом в голову врага.
Огромная волна подняла и перевернула лодку; резкий крик вороны, рев Вальгарда и последний отчаянный крик Сторвальда вплелись в гул бури и потонули в нем, разорванные на клочки и разметанные ветром.
Сторвальда накрыло волной, он выпустил борта, забился, не понимая, где верх, а где низ. Вода свободно швыряла его, он почти захлебнулся, как вдруг голова его оказалась на поверхности. Мокрые волосы облепили лицо, текущая вода едва давала вдохнуть, но все же тяжесть моря не сдавливала, как только что, и он жадно ловил воздух открытым ртом. Этот вдох он считал последним: холод весеннего моря сковал его и тянул вниз, мокрый плащ облепил и не давал даже барахтаться.
В плечо его ударилось что-то твердое и тяжелое; чудом высвободив одну руку, Сторвальд вцепился в какой-то острый край, чувствуя, что нежданно обрел опору на поверхности моря. Волна взметнула его на гребень, потянула куда-то. Буря ревела, как чудовище, и больше никаких голосов не было слышно.
* * *
Обнаружив под собой камень, Сторвальд не поверил, что такие твердые и неподвижные вещи бывают на свете. Он вообще очень плохо сейчас представлял, что бывает, а что нет. Он лежал лицом вниз на гладком камне, насквозь мокрый и холодный, как утопленник, а кто-то дергал его за края плаща. Вокруг что-то шумело, не очень громко, но настойчиво и непрерывно. Чуть погодя Сторвальд сообразил, что полы его плаща свешиваются в воду и их треплют волны. Тут же вспомнилось, как беззубая пасть вечно голодного моря трепала и жевала его самого, и он, собрав затухающие искры сил, пополз по камню вверх, подальше от жадных волн.Это движение немного разогрело его, по крайней мере подтвердило, что он все еще жив. Горло горело от морской воды, кашель душил до боли в груди, глаза невозможно было открыть. Вальгард – лодка – ворона… Да это была сама Хель в образе вороны, не меньше! Сторвальд не верил, что ушел живым от этого чудовища. И где бы ни был берсерк, он точно не здесь. Вокруг не ощущалось дыхания ни одного живого существа. Только море, вечно голодное и жадное, нерассуждающее, незлое, но бездушное чудовище.
С третьей или четвертой попытки Сторвальд встал на четвереньки, потом сел, кое-как убрал мокрые волосы с лица и разлепил веки. Его била такая крупная дрожь, что держать голову прямо было трудно. Голова нестерпимо кружилась и болела, точно по ней колотил сам молот Мйольнир. Но вокруг стояла тишина, по крайней мере, по сравнению с той бурей, которую он запомнил. По-прежнему колыхалось море тумана, и Сторвальд подумал даже, что уже попал в Нифльхель. Холодная дрожь и прочие мерзкие ощущения были под стать мертвому миру. Вот только дело в том, что испытывать их могут лишь живые. Настоящие утопленники лежат тихо. Даже поговорка такая есть…
И постепенно Сторвальд все вспомнил. И это все – война, квитты, корабли слэттов – казалось далеким и несущественным. Имело смысл только одно: он едва ли отсюда выберется живым. Под ним был холодный камень, со всех сторон омываемый волнами, а вокруг туман. На самом краю островка, возле воды, лежал круглый красный щит. Сторвальд мельком отметил его присутствие: должно быть, щит и помог ему удержаться на воде. Но сейчас он ничего не помнил об этом щите и о том значении, которое ему придавали. Отсюда ведь на щите не уплывешь! Мокрый и дрожащий скальд остался единственной искоркой живого тепла в мире холодной мглы, и эта искорка мало-помалу затухала. Сторвальд даже не чувствовал отчаяния: на это у него не хватало сил.
Коченея и почти не ощущая своего тела, он просто ждал чего-то – наверное, смерти. Тролли знают, далеко ли он от берега – то ли в вершине Хравнефьорда, то ли в открытом море в трех днях пути от устья. Отсюда не выбраться самому, а в таком тумане никто его не найдет. Вот здесь он и окончит свою беспокойную жизнь, лучший скальд Морского Пути. И про него сложат туманную и красивую сагу, как про Леркена. Будут рассказывать, что Сторвальд бродит пешком по волнам, таская с собой красный щит берсерка… Или плавает, стоя внутри щита. Наверное, и Леркен-то тоже ничего особенного в жизни не совершил, просто заблудился в тумане и утонул, а люди выдумали… Они любят выдумывать другим приключения, если судьба не дала испытать собственных…
Сторвальд закрыл глаза, но совсем потерялся – ни времени, ни пространства, ни даже ощущения, жив он или уже нет. Это было страшно, и он с усилием поднял веки. Глаза мучила резь, но все же он заметил, как из тумана постепенно проступает бледное желтоватое пятно.
Сначала Сторвальд почти не обратил внимания: в глазах рябит. Но пятно желтого света приближалось, густело, делалось все ярче. Уже можно было подумать, что это факел на носу идущей по морю лодки… Море почти успокоилось, и лодка двигалась ровно, медленно. Эльденландец потряс головой. Скользящий свет в тумане не исчез. В желтоватом пятне обрисовался темно-серый силуэт стройного молодого мужчины.
И Сторвальд вспомнил. Он уже видел это однажды: эту лодку, этого мужчину с факелом и эту женщину, неподвижно лежащую на носу. «Норны режут руны брани, руны страсти бросят в кубок…»
Свет факела выхватил из моря тумана несколько черных камней, лодка уверенно прошла меж ними и ткнулась носом в островок. Голова лежащей женщины дрогнула по-неживому. А мужчина, одной рукой придерживая весло, второй поманил Сторвальда.
– Иди сюда! – позвал негромкий, смутно знакомый голос. – Иди, я тебя отвезу.
Не помня себя, Скальд поднялся с камня и неуверенно сделал шаг. Ноги подгибались, но изумление его было так велико, что он почти забыл об усталости и боли. Леркен повернул лодку так, чтобы она встала к камню бортом, и Сторвальд шагнул в нее. Лодка тут же отчалила и двинулась по волнам. Сторвальд ощущал движение и каждый миг ждал, что призрак исчезнет и он, по своей воле сошедший с твердой опоры, снова окажется в воде. Но он сидел на дне настоящей лодки и рукой опирался о деревянный борт – холодный и влажный, но вполне настоящий.
– Как тебя сюда занесло в такую погоду? – спросил голос.
Сторвальд изо всех сил вглядывался в фигуру Леркена, который неспешно, без усилий греб, стоя на корме, но того окутывал туман. Голос четко раздавался в ушах, но лицо Блуждающего Огня разглядеть не удавалось. Скосив глаза, Сторвальд посмотрел на мертвую женщину. Ее голова находилась совсем рядом, и ее лицо он мог рассмотреть до последней черточки. Молодая, лет двадцати пяти, и красивая, с тонким носиком и густыми темными ресницами. Вполне обыкновенная женщина, если честно. Нет в ней ничего рокового, ничего напоминающего Гудрун дочь Гьюки или валькирию Брюнхильд. Но именно она жила рядом со скальдом Леркеном и она помогла его бессмертию. А он подарил ей вечность – но рада ли она этому подарку?
– Мы вышли в море встречать слэттов, – прохрипел Сторвальд, и последнее слово прозвучало уже вполне отчетливо. Он сам удивился, обнаружив, что почти не мерзнет – в лодке Леркена оказалось гораздо теплее, чем на камне, точно факел на носу не только светил, но и грел, как особое маленькое солнышко. – Мы плыли с одним берсерком, а потом на нас набросилась какая-то ведьма в виде вороны. Не знаю, что с ними сталось.
– Они оба утонули, – ответил Леркен. – Трюмпа так сильно просила морских великанш взять Вальгарда, что они крепко запомнили… И взяли. Но, может, это и к лучшему. В нем было слишком много стихийной силы. Среди людей ему не место. Разве что среди морских великанш… Куда ты хочешь попасть?
– Домой, – ответил Сторвальд, совершенно не представляя, что подразумевает сейчас под этим словом. То ли крошечный дворик на полуострове Эльденланд, под названием Лебяжий Ключ, где он когда-то родился, то ли усадьбу Тингваль, откуда вышел сегодня утром. А вернее, живой человеческий мир, который и есть дом живого человека. – А еще хорошо бы встретить все-таки Эгиля! – добавил он. Теперь, когда призрачный скальд подарил и ему призрачную жизнь, он вспомнил о том, ради чего покинул берег. – А то они заблудятся в этом троллином тумане и никогда не приплывут. Ты можешь помочь?
– Конечно. – Не переставая грести, Леркен слегка повел плечом, и Сторвальда пробрала дрожь при виде этого простого человеческого движения у призрака. – Отчего же нет? Если там есть живые люди, они увидят свет моего факела.
Лодка шла через горловину фьорда в открытое море. Волны катились по-прежнему быстро и сильно, но не так ярились, как раньше, а лодка Блуждающего Скальда скользила так легко, будто сама была волной, живой частью поверхности моря. Сторвальд совсем успокоился и пришел в себя. Тайком пощипав себя за руки, прислушавшись к ощущениям и приведя в порядок мысли, он убедился, что жив. Леркен, может, и призрак, но он сам – нет. Никак. Но жители Хравнефьорда в один голос твердили: Леркен Блуждающий Огонь никогда не разговаривает с людьми. Они его видят и слышат, а он их – нет. Никогда. Так в чем же дело?
Сторвальд вглядывался, моргая и щурясь, и иногда ему казалось, что он различает сквозь туман черты Леркена – вполне обыкновенные, не слишком красивые, но неповторимые, как всякое настоящее человеческое лицо. Поначалу он себя посчитал за призрака, но теперь ему стало казаться другое: что сам Леркен никакой не призрак, а живой человек. Призраки не разговаривают, не гребут, к ним нельзя прикоснуться… А он – да какой же он мертвый?
– Это потому, что настоящие скальды не умирают, – произнес Леркен. Сторвальд не задумался, размышлял ли он вслух или просто Блуждающий Скальд услышал его мысли. – Я умер, и жена моя умерла, и люди, которые меня знали, умерли, и факел мой сгорел и погас. И все же – я жив, потому что душу можно отложить про запас. Многие люди ее откладывают – в песни, в корабли… Да хоть в женские застежки, если они сделаны с душой. Как блуждающий огонь, всякая живая душа бродит, отыскивая свое настоящее место. Не я один такой. Я потому и не могу никак умереть, что я такой не один.
– А почему ты пришел ко мне, если не приходил к другим? – спросил Сторвальд.
– Потому что два скальда всегда услышат друг друга. Люди не слишком-то меняются за века. Мы оба искали главное в человеке, и в этом главном мы встретились. Что нам три века?
– А ты не эльденландец? – спросил Сторвальд. Его давно занимал этот вопрос, потому что во всем существе Леркена он видел так много общего с собой, что этому требовалось объяснение.
Леркен усмехнулся:
– А ты уверен, что вы действительно так уж отличаетесь от прочих людей? Я встречал ваших и раньше. И еще тогда понял: Эльденланд – это не место твоего рождения, это состояние твоей души. Кто способен сам творить свой мир, тот и эльденландец.
Сторвальд улыбнулся и больше ничего не сказал. У него было такое чувство, что он разговаривает с самим собой, но только поумневшим и ясно осознавшим то, о чем раньше лишь смутно догадывался. Оказаться иной раз в пустоте между туманом и морем бывает полезно. Потому что здесь скальд видит себя таким, какой он есть – стоящим на воздушной тропе между землей и небом и обреченным вечно мучиться этим разладом, чтобы приносить радость другим.
* * *
– Я вижу огонь! – закричал с носа Эгиль Угрюмый, и все на «Жабе» повернулись к нему. – Вижу огонь! – радостно орал корабельщик, вцепившись в борт возле штевня. – Это нас встречают! Я же говорил, что в таком троллином тумане Хельги хёвдинг обязательно пошлет кого-то встречать нас!– Да где ты увидел? Какой огонь? У тебя в глазах рябит!
Слэтты вглядывались, щурились, прикладывали ладони к глазам. Море почти успокоилось, ветер стихал, но туман не позволял видеть соседний корабль, то и дело вокруг раздавались протяжные звуки рога. Один, второй, третий – они постепенно удалялись назад, передавая по цепочке самую важную весть: я еще здесь!
Но Эгиль упрямо твердил, что видит впереди огонь.
– Может быть, это уже берег! – уверял он. – Люди Хельги хёвдинга жгут костры над горловиной фьорда. Они ждут нас! Э-эй! – не хуже дракона заревел он, сложив руки возле рта. – Эй! Кто там! Это я, Эгиль Угрюмый, всадник «Рогатой Жабы»!
– Эге-эй! – долетел из тумана слабый, дрожащий, но вполне различимый отклик. – Эгиль! Рогатый тролль! Это я!
– Сторвальд! – от радости и изумления корабельщик охнул, потом нетерпеливо вытянулся, точно хотел стать выше ростом, и заорал с удвоенной силой: – Сторвальд! Где ты! Греби сюда! Мы здесь!
– Плывите за мной! – отозвался знакомый голос. – За мной! Торопитесь! Надо поворачивать на юг! Я укажу вам путь! Веди всех за мной, Угрюмая Жаба!
– Какой-то странный голос! – переговаривались слэтты. – Похоже больше на призрака, чем на живого человека!
– Да ну вас! – отмахнулся Эгиль. – Какой там призрак! Уж моего Сторвальда, косоглазого тролля, я узнаю хоть в Асгарде, хоть в Хель. Это очень на него похоже – выйти в море встречать меня! Я знал, что он по мне соскучился!
Звуком рога подавая друг другу знак, корабли слэттов один за другим разворачивались и следовали за «Жабой». А «Жаба» держала путь на бледно-желтое свечение в тумане. Сквозь густую мглу не получалось разглядеть, что за корабль или лодка плывет впереди, но Эгиль то и дело обменивался окриками со Сторвальдом и знал, что они не потерялись.
Несмотря на радость, через какое-то время и сам Эгиль заподозрил неладное. Несомненно, это был голос Сторвальда Скальда, которого корабельщик знал не хуже родного брата (эльденландцы все считают друг друга братьями, особенно на чужбине). Но звучал он странно: легко, протяжно, и казался каким-то слишком тонким, прозрачным. Однако причиной этих странностей Эгиль считал туман: он искажает и вид, и звук.
Над кораблями начало темнеть. Приближалась ночь. Желтое пятно света делалось ярче, яснее, тоже предупреждая о близких сумерках.
– Эй, Сторвальд! – в очередной раз закричал Эгиль. – Мы будем плыть всю ночь, или ты дашь нам где-нибудь пристать?
– Осторожнее! – ответил Скальд, и на этот раз его было слышно лучше. – Берег совсем близко! Мы сейчас минуем полосу камней, а потом можно будет пристать. Следите за мной!
– Я и так с тебя глаз не свожу, жаба распрекрасная! – рявкнул Эгиль, изо всех сил скрывая беспокойство.
Почему-то у него сжималось и замирало сердце от нелепой боязни, что вблизи берега его лучший друг растает и исчезнет навсегда.
Было слышно, как волны с шумом бьются о камень, накатываются на высокий берег и с протяжным свистом срываются назад. Из легкой мглы выступили темные очертания гор. Громадные бурые скалы, покрытые лесом, казались заснувшими чудовищами.
– Берегитесь камней! – предупреждал впереди голос Сторвальда. – Следуйте точно за мной!
Осторожно продвигаясь вперед, «Жаба» первой вышла к берегу. Полоса прибрежных камней здесь кончалась, впереди расстилалась длинная отмель. А на самом последнем камне, размером со взрослого тюленя, в перестреле от берега, стоял Сторвальд Скальд – мокрый, усталый, но с широкой улыбкой на бледном лице.