Страница:
– А твои пастухи по глупости не могли ее остановить? Какого тролля она забыла на нашем пастбище? – почувствовав себя правой, Бьярта дала волю своему негодованию. – Видно, овцы пошли в хозяина: тоже ищут, как бы им поживиться чужим добром! У тебя у самого хватает пастбищ! И травы в этом году сколько угодно! Нет, своя невкусная! Надо обязательно щипать чужую! Твои овцы и так выбили у меня весь западный склон! И ты еще ездишь жаловаться!
– Пока твой мальчишка бил рябчиков и белок чуть ли не возле моей усадьбы, я еще терпел! – выкрикивал одновременно с ней Ульвмод, почти не слушая. – Я думал, он ребенок, а родители его – достойные люди и не допустят… Но теперь он бьет мою скотину! Кто знает, что будет завтра! Может, он меня самого посчитает «диким». Примет за фьялля…
– Да ты и есть дикий! Есть такие квитты, что не лучше фьяллей!
– Я этого так не оставлю! Если ты женщина, это не значит, что я буду выслушивать твои оскорбления! Эта овца стоит пол-эйрира! И ни пеннингом меньше! Платите и забирайте ее себе!
– Не нужна мне твоя паршивая овца! – крикнула Бьярта, в гневе вскочив со скамьи и сжимая кулаки. Ее лицо раскраснелось, глаза метали молнии, и она была похожа на валькирию в гуще битвы. – Твои паршивые овцы травят чужие пастбища, и мы еще должны за это платить! Сам забирай свою дрянную овцу, я тебе ни пеннинга за нее не дам! В другой раз следи за своей скотиной!
– Сама следи за своими детьми! – кричал Ульвмод, и лицо его от досады было таким же красным, как недавно от усталости. – Если я его поймаю еще раз возле моей усадьбы…
– Попробуй только пальцем его тронуть! – грозила Бьярта, забыв, что сама только что собиралась оборвать сыну уши за его охотничьи «подвиги». – Ты знаешь, у меня есть муж, и не тебе, старому борову, чета! У меня есть защитник! А ты хорошо будешь выглядеть, когда мой муж на тинге вызовет тебя на поединок!
Каждый кричал свое, ничего нельзя было разобрать, Аста в показном ужасе зажимала уши руками, Тюра кидалась то к сестре, то к соседу, безуспешно пытаясь вставить слово, подавленный шумом честный Эгдир что-то бормотал, вертя в руках стрелу.
– Богиня Фригг! – в ужасе кричала Тюра, прижимая руки к вискам. Уже до поединка договорились, сумасшедшие!
– Осенью будет тинг, я там все расскажу! – грозил Ульвмод. О поединке он предпочел не услышать. – На тинге люди узнают…
– Иди, иди на тинг и свою тухлую овцу не забудь! А до тех пор чтоб я тебя больше не видела!
Топнув ногой, Бьярта повернулась и бросилась вон из гридницы; дверью девичьей она хлопнула так, что весь старый дом содрогнулся, и Тюра опасливо глянула на крышу.
Опираясь дрожащей рукой о стол, Ульвмод хотел подняться, но Тюра кинулась к нему, схватила за плечи и почти силой усадила обратно.
– Погоди, Ульвмод, не торопись! – сбивчиво дыша от волнения, приговаривала она. В противоположность своему воинственному имени,[10] Тюра терпеть не могла ссор, и каждое резкое слово, даже обращенное вовсе не к ней, заставляло ее дрожать. – Пожалуйста, не сердись! – умоляла она, слегка поглаживая широкое плечо Ульвмода. – Ты же ее знаешь: она истинная богиня Скади! Как что ей не нравится, так сразу вызывает на бой! Она расстроена с утра, мы все ждем новостей, а их все нет, весь дом беспокоится! Тут и Гудрун дочь Гьюки не сумела бы совладать с собой! Никто сам себе не творец, ты же понимаешь! Ты же умный человек, ты повидал жизнь, ты не станешь ввязываться в глупую ссору с женщиной! Дай я еще налью тебе пива! Тебе нельзя выходить таким разгоряченным! Хоть и не зима, а с моря дует ветер! Успокойся! Все уладится!
Ее старания не пропали даром: Ульвмод больше не пытался встать, дыхание его замедлилось, гневные морщины на лбу разгладились, краска понемногу отлила от лица.
– Конечно, мальчишка… – бормотал рядом Эгдир, жалея, что недоглядел за питомцем и позволил ему вызвать такую кутерьму. – Он же…
– Они с Бьёрном поспорили, что он одним выстрелом убьет овцу! – доложила Аста. В отличие от матери, она просто наслаждалась шумной ссорой взрослых. – Они поспорили, только свою овцу нельзя, а тут была чужая, и Коль сказал, что она дикая! А потом они разглядели метку на ухе и убежали! А я все видела!
– Прости нас, Ульвмод! – уговаривала Тюра. – Нельзя допустить, чтобы взрослые разумные люди ссорились из-за глупых детских шалостей! Конечно, овцу жалко, но ты ведь сам можешь ее съесть. Мы бы заплатили тебе пол-эйрира, но, ты понимаешь, у нас совсем нет серебра. Я не знаю, как мы будем платить дань. Если бы у нас был хоть пеннинг лишний, неужели, ты думаешь, Бьярта отпустила бы Стормунда в море? Ты же его знаешь: никогда не угадаешь, что он придумает. На словах он всегда согласен, что надо быть благоразумным и думать, что делаешь, а как дойдет до дела, так у него все вылетает из головы, и… Понимаешь, мы…
– Да уж, это я все понимаю! – Ульвмод совсем успокоился и возгордился, что он умнее соседа. – Конечно, от одной овцы я не обеднею. Ее и правда можно съесть. Но только чтобы ваш мальчишка…
– Конечно, конечно! – обрадовалась Тюра. – Эгдир поговорит с ним. Он больше не спутает твою скотину с дикой. Правда, Эгдир?
– Я знаю, где он прячется! – Аста с готовностью подпрыгнула на месте. – Сказать ему, чтобы вылезал?
Тюра кивнула, и Аста умчалась. Хромая, Эгдир ушел вслед за ней, челядь понемногу расходилась, видя, что самое занятное кончилось. Хирдманы в углу опять загремели игральными костями по доске.
Ульвмод накрыл тяжелой ладонью руку Тюры, которую она поспешно выдернула. Это уже было лишнее.
– У меня много овец! – повторил Ульвмод, значительно глядя на Тюру, и она отвела глаза. – И если бы какая-нибудь молодая вдова надумала выйти за меня замуж, то у нее всегда нашлось бы и мясо для котла, и красивые платья, и серебряные ожерелья… За приданым я не гонюсь, у меня всего хватает… Я-то сумею позаботиться, чтобы моя жена никогда не тревожилась, где ей взять добра для фьялльской дани… И с Асвальдом Сутулым я не ссорюсь, и нужды в морских походах у меня нет. В моем доме покой и достаток… очень все подходящее для молодой разумной женщины, доброй и приятной нравом… Как по-твоему?
– Ах… – Тюра поспешно встала со скамьи и растерянно оправила передник. – Ульвмод… Ты очень хороший хозяин, кто же этого не знает… Но я…
Она не знала, что сказать: ей все время казалось, что Ульвмод только шутит, намекая на сватовство, но нынешние речи прозвучали слишком уж серьезно. Конечно, спокойный дом и достаток – это замечательно, однако сердце Тюры, при всей его ласковости, совсем не лежало к Ульвмоду Тростинке. Но даже намекнуть на это сейчас, когда необходимое примирение было едва достигнуто, она не решалась.
– Я никого не тороплю, – спокойно сказал Ульвмод. Он понимал, что в свои года и при своей внешности не будет самой подходящей парой для молодой красивой женщины, но все же считал, что при ее бедности и его богатстве они стоят друг друга. А Тюра достаточно умна, чтобы это понять. – Куда мне торопиться? Мне всего пятьдесят четыре года, что бы там ни думали иные. Я могу прожить еще тридцать лет и завести пятнадцать сыновей. Мне некуда торопиться. Я могу подождать хоть до Середины Зимы. А там, после дани, будет видно… кто с чем останется.
– Да, конечно, – бессознательно согласилась Тюра. – Ты, несомненно, прав…
Ульвмод тяжело поднялся и сделал шаг к порогу. Тюра поспешно шагнула вперед, чтобы открыть ему дверь, но дверь вдруг открылась сама, ее потянул кто-то снаружи. Тюра ахнула. На пороге стоял Хагир.
Богиня Фригг! Тюра смотрела на него, как на призрак, и к тому имелись основания: исхудалый, в обтрепанной и грязной одежде, Хагир казался грозным вестником из мира мертвых. Тюра даже не чувствовала радости, не в силах взять в толк, что означает это нежданное видение. Если бы пришел корабль, этого бы не проглядели… Откуда он взялся? Как из-под земли выскочил!
– Вот это гость! – охнул Ульвмод. – Ты откуда, ясень меча? И почему ты один? Где твой славный вождь и все прочие? Где ваш корабль?
Хагир молчал, не замечая Ульвмода и не сводя глаз с Тюры. За его спиной в кухне и во дворе гудели голоса, то и дело раздавался новый потрясенный вскрик.
Тюра шагнула к Хагиру: от растерянности она не находила слов, но ее тревожное недоумение явственно отражалось на лице.
– А Коль застрелил овцу, – донесла Аста, торопясь первой изложить Хагиру самую любопытную домашнюю новость.
– Это хорошо, – по-прежнему глядя на Тюру, ответил Хагир. – Теперь нам понадобятся бойцы. И Колю придется срочно повзрослеть, если он не хочет, чтобы его отец уехал на рабский рынок в качестве товара.
В кухне толпилось с десяток грязных, оборванных, исхудалых хирдманов, которые казались толпой незнакомых бродяг, и даже дети с трудом узнавали родных отцов. При виде их Бьярта вскрикнула от ужаса: воображение мигом нарисовало ей ужасную повесть, не слишком далекую от истины.
– Стормунд жив! – крикнул Хагир, едва завидев ее исказившееся лицо. – И еще четырнадцать человек были живы. Что теперь, не знаю. Погодите, сейчас расскажу.
С Хагиром домой вернулись, после почти двухмесячного путешествия, тринадцать человек. Одиннадцать из них он нашел неподалеку от того места, где состоялась его достопамятная беседа с сыном Ночного Волка. Из тех семнадцати, о которых он мечтал, лежа на берегу связанным, уцелело лишь одиннадцать: шестеро остальных, как видно, попали в воду уже ранеными и не сумели выплыть. На прощание Вебранд позволил ему заглянуть в лица убитых, что лежали кучей возле кораблей. «Не волнуйся, я их тут не брошу, я всегда погребаю тех врагов, кому не повезло при встрече со мной!» – утешал его Вебранд. Хагир тупо кивал, глядя в мертвое лицо Ранда Башмака с нелепо заломленными бровями.
Теперь вдова Ранда рыдала в кухне, горько и отчаянно, по-детски всхлипывая и размазывая слезы по румяным щекам. Сирота – по-другому и не думалось о семнадцатилетней вдове. Хагир в гриднице слышал ее плач, хмурился, старался отвлечься и не мог. И таких тут теперь – четырнадцать, но другие женщины чуть лучше владеют собой. А еще есть домочадцы тех одиннадцати, что остались у Вебранда и чья судьба неизвестна… Двух пленников Вебранд отпустил на день позже, чем Хагира, и они догнали остальных примерно на полпути. Но все же поход выдался далеко не самый удачный, и будь проклят тот день, когда они его начали!
– Где вы были так долго? – кричала Бьярта, словно они нарочно медлили с возвращением домой.
– Шли от самых хордов, от Огненного мыса! «Бобер»-то наш остался у граннов! Хорошо, нашелся добрый человек, перевез нас через Туманный пролив до Острого мыса, а то мы вообще бы не добрались! Еще были корабли, шли в нашу сторону, но все были с грузом, всю нашу ораву никто не брал, а разлучаться я считал неумным.
– А еще нас не хотели брать, боялись, что в море перебьем хозяев и захватим корабль! – прибавил Альмунд Жаворонок и с кривой усмешкой оглядел себя. – Я бы тоже так подумал!
Пока вернувшиеся мылись, им достали новую одежду и спешноначали готовить еду. Во всех очагах – в кухне, в гриднице, даже в девичьей – разложили огонь, подвесили котлы, поставили на угли большущие железные сковороды с деревянными ручками. Тюра металась по кладовым: хотелось поставить на стол что-нибудь получше селедки с горохом! Эгдир с двумя рабами опаливал на заднем дворе свинью; хорошо бы сварить гороховую похлебку со свининой, Хагир ее любит (да кто же ее не любит, богиня Фригг!), но слишком долго ждать, это уж к ужину, сейчас чего поскорее – жареной сельди, похлебки из репы с пшеном и луком. Когда все уселись за столы, Тюра стояла возле Хагира и подкладывала ему то хлеб, то сало, то рыбу, то кашу, так что ему самому оставалось только жевать. Понимая, что домочадцы не менее жадно ждут новостей, он разрывался между едой и рассказом, урывками принимаясь за то и другое.
Овца и меткий выстрел Коля были забыты, и даже сам Коль сидел в гриднице, нисколько не опасаясь за целость своих ушей. И Бьярта, и Эгдир, и Ульвмод смотрели в рот Хагиру и ловили каждое его слово, забыв обо всем прочем. Бьярта то плакала злыми слезами, то кричала и била кулаками по коленям; Тюра охала и закрывала рот кончиками пальцев, а Ульвмод при каждом новом повороте «песни о пленении Стормунда» заново подавался вперед и тянул короткую шею к рассказчику. Новости так потрясли его, что он даже забыл порадоваться опрометчивости соседа.
– Я же говорила ему, говорила! – причитала Бьярта. – Этот Вебранд… Да любой ребенок знает, что он оборотень! Этот ваш Тресковый фьорд! Я думала, хоть там вы набрались ума!
– Свой ум в чужую голову не вложишь! – посмеивался Ульвмод.
– Ты-то хоть мог бы его остановить! – нападала Бьярта на Хагира. – Ты-то что молчал?
– Остановишь его… – вздохнула Тюра.
– Остановишь его! – повторил Хагир. – Он меня не спрашивал. Да, честно сказать, там было некуда деваться. Вебранд сразу велел убирать парус – он сам собирался драться, и уходить от драки, я бы сказал, было никак нельзя. Он же нас ограбил – неужели ты забыла, что сама говорила в прошлом году? Шерсти на три марки серебром, железа на две, «тихого камня»…
– Железо, «тихий камень»! А теперь я осталась без мужа! О боги, за что нам такое несчастье? Что вы наделали!
– Перестань! – оборвал ее Хагир.
Его радость от возвращения домой сменилась досадой: упреки – не лучшая встреча после неприятного путешествия. Бьярта, конечно, умная женщина, но напрасно она считает, что другие ничего не соображают и нарочно стараются сделать как похуже!
Домочадцы сидели потрясенные и подавленные. Конечно, у Стормунда имелись недостатки, и порой они посмеивались над ним, но все же он был их защитой и опорой, стволом дома, к которому они лепились, как ветки. Как же теперь без него?
– Но он вернется? – тревожно спрашивал Коль. Он все никак не мог уложить в голове, что отец, самый умный и сильный на свете, почему-то не вернулся, и не понимал, что означает его задержка.
– Когда-нибудь, я надеюсь, да, – утешил его Хагир. – Но нам для этого придется потрудиться. Наберем мы десять марок серебра?
Он посмотрел на Бьярту, Бьярта ответила ему упрекающим, почти оскорбленным взглядом. Да это просто насмешка! Откуда дома возьмутся десять марок серебра, если серебро ждали из похода? На кусте вырастут?
– Может быть, продать что-нибудь? – неуверенно подала голос Тюра.
– Разве что землю, – предложил Эгдир. Он тоже знал, что хозяйке нечего продать.
– Те два поля, что у сосняка, я бы купил, – оживившись, вставил Ульвмод. – Они старые, от камней хорошо очищены… Но десяти марок, конечно, не стоят. Надо что-то прибавить. Например, то пастбище, где Овечий камень.
– И чем мы дальше будем жить? – Бьярта гневно глянула на соседа. – Где мы будем пасти – на крыше дома? Я знаю, тебе хочется прибрать к рукам хорошую землю, но не надейся. Ничего мы продавать не будем, ни поля, ни пастбища.
– Тогда нам остается только пойти в новый поход. – Хагир невесело усмехнулся. – И еще раз попытать удачи в бою. Может, тебе больше повезет, чем твоему мужу.
Он понимал гордую самолюбивую хозяйку и ее горячее нежелание мириться с поражением, но выходов оставалось мало, и неумно было бы отвергать самый действенный из них. Земли, в конце концов, на Квиттинге много. Эта война опустошила полуостров, и не так уж трудно найти новое место для полей и пастбищ, даже если и придется заново расчищать их от кустов. Даже если придется сняться с места и строить новый дом, это лучше, чем сохранить усадьбу, но лишиться хозяина. Как говорится, крыша дома – хозяин.
– Видно, так тому и быть. – Бьярта не заметила насмешки и подняла на Хагира решительный взгляд. – Если бы нам раздобыть еще один корабль…
– Ох! – Тюра всплеснула руками. – Если бы мы могли раздобыть корабль, о чем бы шел разговор? Уж корабль-то стоит десять марок! Мы бы отдали его, и все!
– Не так все просто! – поправил ее Хагир. – С кораблем можно добыть гораздо больше, чем десять марок, поэтому отдавать его просто так не стоит. Вот если бы… какой-нибудь добрый сосед одолжил нам корабль…
Он посмотрел на Ульвмода. Тот повел широкими плечами и усмехнулся:
– Что ты так на меня смотришь, клен копья? Да, у меня есть корабль. Хороший боевой корабль…
– Почти ровесник тебе самому, – почтительно и со скрытой насмешкой заметил Хагир. – Тебе ведь его еще отец подарил?
– Это заслуженный корабль, – с выразительным восхищением подхватила Тюра, поняв его мысль. – Столько лет он ходил по морям, не единожды измерил весь Морской Путь, побывал во всех племенах… Наверное, там и днище-то рассохлось, и мачта в гнезде не держится…
– И весла случайно все растерялись! – беглым взглядом поблагодарив ее, продолжал Хагир. – И тропа от сарая к морю поросла не то что травой, а кустами и деревьями! Твоему кораблю, Ульвмод, придется прорубать дорогу на волю! Ты ведь десять лет не выводил его из сарая!
– А я не так глуп, чтобы всем показывать свое сокровище! – посмеиваясь, отвечал Ульвмод. – Вы, конечно, большие хитрецы, но удача за меня: твой отважный хозяин часто выводил корабль на воду и вот подарил его какому-то оборотню, а мой «Волк» стоит себе в сарае и стоит! Пусть он немного рассохся, но починить его не так уж трудно.
– Ты мог бы одолжить его нам, пока он не развалился совсем, – предложила Тюра. – Никто не похвалит такого хозяина, у которого добро пропадает понапрасну, ведь верно?
– А не то корабль умрет от старости и попадет к Хель! – пригрозил Хагир.
– Мог бы и одолжить! – так же посмеиваясь, согласился Ульвмод. Как и Тюра, он еще не понял, насколько всерьез это все говорится. – Не задаром, конечно. Все то время… Молчи, Бьярта, я знаю, что тебе нечем за него заплатить. Слушай лучше, что я вам скажу. Все то время, пока корабль будет в плавании, то пастбище, с Овечьим камнем, будет считаться моим. А если корабль не вернется, то пастбище отойдет ко мне навсегда.
– Хоть на тинге речи держать! – с угрюмой завистью к его деловитому красноречию буркнул Эгдир.
– А если корабль вернется, то моя будет пятая доля в добыче, – не слушая, закончил Ульвмод.
– Десятая! – быстро поправил Хагир. – Сидя дома, ты не слишком перетрудишься за эту добычу.
Сошлись в конце концов на седьмой. Уговорившись, что Хагир завтра приедет осмотреть корабль, и с размаху пообещав даже послать за корабельным мастером, Ульвмод уехал. На прощание он не удержался от намека, что его корабль мог бы послужить выкупом за какую-нибудь хорошую невесту, и при этом глядел на Тюру. Но она даже не улыбнулась. Замысел нового похода слишком ее встревожил, да и намеки Ульвмода нельзя было и дальше считать шутками. Он не настолько весел, чтобы шутить в такой день! Пожалуй, Бьярта права: своими вечными улыбками она позволила Ульвмоду вообразить невесть что.
– Он что, все еще сватается? – спросил Хагир, попрощавшись с соседом и от ворот глядя, как тот с двумя провожатыми скачет вниз по тропе, увозя за седлом свою злополучную «дикую» овцу.
– Он только теперь всерьез и начал, – со вздохом ответила Тюра. – Или я, глупая, только сейчас сообразила. Я все думала, что он смеется. Ну, какой из него жених?
– Он-то думает, что совсем не плохой… И, если ему еще нужна невеста, значит, в какой-то мере он прав. Ну, не хмурься, я же тебя не сватаю.
– А я и не хмурюсь! – Тюра с усилием улыбнулась и заговорила с нарочитой веселостью: – Я очень горда и счастлива. Такой богатый и умный жених – большая редкость и не каждой вдове без приданого достается.
Хагир помолчал, тихо посвистывая. Ничего нет хорошего в том, если негодная вещь в нужде кажется сокровищем. И если молодая, красивая, добрая нравом женщина вынуждена радоваться сватовству старого, но богатого жениха – как раз тот невеселый случай. На Квиттинге слишком много вдов. Возможно, даже больше, чем неженатых мужчин. И придет ли этому конец?
– И теперь я не знаю, что делать! – прибавила Тюра. – Если он прямо спросит, пойду ли я за него, а я откажу, он может обидеться. Мы и сейчас-то ссоримся, а тогда…
– А ты припугни его! – посоветовал Хагир и сам улыбнулся пришедшей мысли. – Потребуй, чтобы он отомстил за Асбьёрна. Ты замечательная женщина, но что-то мне не думается, что даже твоя красота вдохнет в Ульвмода отвагу выйти на бой с Эльгом Длинноногим!
Тюра вздохнула и махнула рукой:
– Ах, не напоминай мне…
– Прости!
– Ничего. Ой, но неужели так бывает? Такие условия, чтобы со второго мужа брать клятву отомстить за первого! Это же нелепо: как может мужчина мстить человеку, который освободил его будущую жену от предыдущего брака!
– Ну, это смотря какая женщина окажется… Ты понимаешь, это к тебе не относится! – Спохватившись, Хагир тронул Тюру за плечо. – Что-то я этим летом совсем отупел, сам не понимаю, что несу!
Но Тюра улыбнулась ему без следа обиды, в ее глазах светилась радость. Теперь, когда первые треволнения от встречи и новостей поулеглись, на душе у нее стало легко: она больше радовалась возвращению Хагира, чем горевала о Стормунде. Конечно, из-за Стормунда им всем еще предстоит немало тревог, но Хагир дома, а значит, они, женщины и дети, теперь под защитой. До его возвращения Бьярта и Тюра вдвоем держали на плечах дом и усадьбу, а теперь Хагир взял значительную часть груза на себя. Какой он стал – лицо исхудалое, щеки впалые, и от этого подбородок кажется еще жестче и решительнее. Брови заломлены, а синие глаза пристально смотрят как бы внутрь души, на ту заботу, о которой он только и думает все эти два месяца с того злосчастного дня… Но даже такой он казался Тюре красивее всех, и чем дольше она смотрела на него, тем ярче в ее груди разгоралось теплое счастливое чувство.
– Как я рада, что ты жив и вернулся! – тихо сказала Тюра.
– Спасибо! – Хагир знал, что она говорит чистую правду.
– За что ты благодаришь, глупый? – Тюра улыбнулась. – Ведь это я счастлива, а значит, я и первая в выигрыше. А ты-то хоть рад, что вернулся домой?
– Не знаю. Я еще не понял.
Хагир смотрел на луговину под пригорком, на береговой обрыв и дальний лес, словно хотел привычным зрелищем убедить себя, что и правда вернулся в то место, где прожил последние восемь лет и за неимением другого привык считать своим домом. Странно даже: пять месяцев похода показались ему очень долгими и насыщенными, а здесь ничего не изменилось, только трава поблекла. Долгое путешествие все еще не отпускало его, лежало на плечах: мерещились, точно бежали вслед, бесконечные переходы, размеренный шаг по каменистой земле под неумолчный шум близкого моря, ночевки в чужих домах или прямо под открытым небом, вкус рыбы и дичи, жаренных на углях. За время пути хирдманы поснимали с себя почти все перстни и обручья, у кого что было, чтобы раздобыть еду и ночлег: пускали их неохотно, опасаясь неприятностей, и брали дорого. Иной бонд, завидев возле своей луговины толпу вооруженных чужаков, спешил спрятать с любовью и надеждой растимого поросенка в детскую колыбель и молил богов сохранить его добро. Но до грабежа мирных бедняков Хагир никогда не позволил бы себе унизиться, даже под угрозой голодной смерти, как он надеялся. Невелика честь бить тех, кто не может защититься. Дядя, Ингвид Синеглазый, с которым Хагир провел свое отрочество, даже в самые тяжелые времена не позволял дружине обирать тех, ради кого они воевали. И хотя времена схваток квиттинских ярлов с фьяллями давно прошли, память родича была слишком дорога Хагиру, чтобы он изменил чести, понятие о которой внушил ему Ингвид Синеглазый. Вся его жизнь – война за Квиттинг, за его честь, благополучие и счастливое будущее…
Да, кстати, о войне.
– А хорошо все же, что от твоих глаз Ульвмод тает. Если бы ты его не усмирила, он уехал бы злой, как тролль, и у кого мы бы теперь просили корабль? Наша Бьярта, конечно, умная женщина, но вот ссорится она всегда не вовремя, – сказал Хагир и обернулся к Тюре.
Пойманная его взглядом врасплох, она улыбнулась, но он заметил тревогу в ее глазах.
– Корабль! – воскликнула она. – Мне еще хотелось бы знать: а кто будет грести на этом корабле? Или ты знаешь такие заклинания, чтобы корабль плыл сам, без весел?
– Тебя это так тревожит? – уточнил Хагир.
– Н-нет. Я думала… о Стормунде.
Тюра отвела глаза. Она не хотела признаваться, о чем думает. Ее муж, Асбьёрн Берестянка… Теперь вот муж ее сестры Стормунд Ершистый… У них остался только Хагир, а он опять собирается в поход. А им опять ждать, тревожиться, раскидывать руны… Неужели для всех мужчин на земле только одна дорога? И придет ли этому конец?
– Людей можно набрать, – утешал ее Хагир. – Тут ведь есть кое-какой народ. Конечно, мы теперь не славимся удачей, но все же…
– Все же, если ты позовешь, кто-нибудь непременно откликнется. – Тюра подошла ближе и утешающе погладила его по локтю. Ей было стыдно за собственное уныние, когда Хагир, несмотря на его невозмутимый и решительный вид, все же нуждается в ободрении. – Все-таки твой род – самый знатный на Квиттинге.
– Почти, – честно поправил Хагир.
– Ну, все равно! – Тюре не было дела до других. – Знаешь, люди верят, что знатные роды в любой беде сберегают удачи больше всех. Знаешь, бедным людям хочется верить, что на свете есть хоть кто-то посильнее и посчастливее их. А теперь ведь ты будешь вожаком, к тебе пойдут даже охотнее, чем к Стормунду.
– Да? – Хагир слегка обнял ее той же рукой за талию и с легким, не лишенным удовольствия сомнением сверху заглянул ей в лицо, такое светлое, милое, как мягкий солнечный блик на листве. Говорят, дурак падок на лесть, но и умному человеку приятно, если ему скажет доброе слово красивая женщина. – Какая ты умная, Тюра… Я бы сам на тебе женился, будь мы хоть немного побогаче. Я всегда думал, что жениться надо на умных женщинах.
– Пока твой мальчишка бил рябчиков и белок чуть ли не возле моей усадьбы, я еще терпел! – выкрикивал одновременно с ней Ульвмод, почти не слушая. – Я думал, он ребенок, а родители его – достойные люди и не допустят… Но теперь он бьет мою скотину! Кто знает, что будет завтра! Может, он меня самого посчитает «диким». Примет за фьялля…
– Да ты и есть дикий! Есть такие квитты, что не лучше фьяллей!
– Я этого так не оставлю! Если ты женщина, это не значит, что я буду выслушивать твои оскорбления! Эта овца стоит пол-эйрира! И ни пеннингом меньше! Платите и забирайте ее себе!
– Не нужна мне твоя паршивая овца! – крикнула Бьярта, в гневе вскочив со скамьи и сжимая кулаки. Ее лицо раскраснелось, глаза метали молнии, и она была похожа на валькирию в гуще битвы. – Твои паршивые овцы травят чужие пастбища, и мы еще должны за это платить! Сам забирай свою дрянную овцу, я тебе ни пеннинга за нее не дам! В другой раз следи за своей скотиной!
– Сама следи за своими детьми! – кричал Ульвмод, и лицо его от досады было таким же красным, как недавно от усталости. – Если я его поймаю еще раз возле моей усадьбы…
– Попробуй только пальцем его тронуть! – грозила Бьярта, забыв, что сама только что собиралась оборвать сыну уши за его охотничьи «подвиги». – Ты знаешь, у меня есть муж, и не тебе, старому борову, чета! У меня есть защитник! А ты хорошо будешь выглядеть, когда мой муж на тинге вызовет тебя на поединок!
Каждый кричал свое, ничего нельзя было разобрать, Аста в показном ужасе зажимала уши руками, Тюра кидалась то к сестре, то к соседу, безуспешно пытаясь вставить слово, подавленный шумом честный Эгдир что-то бормотал, вертя в руках стрелу.
– Богиня Фригг! – в ужасе кричала Тюра, прижимая руки к вискам. Уже до поединка договорились, сумасшедшие!
– Осенью будет тинг, я там все расскажу! – грозил Ульвмод. О поединке он предпочел не услышать. – На тинге люди узнают…
– Иди, иди на тинг и свою тухлую овцу не забудь! А до тех пор чтоб я тебя больше не видела!
Топнув ногой, Бьярта повернулась и бросилась вон из гридницы; дверью девичьей она хлопнула так, что весь старый дом содрогнулся, и Тюра опасливо глянула на крышу.
Опираясь дрожащей рукой о стол, Ульвмод хотел подняться, но Тюра кинулась к нему, схватила за плечи и почти силой усадила обратно.
– Погоди, Ульвмод, не торопись! – сбивчиво дыша от волнения, приговаривала она. В противоположность своему воинственному имени,[10] Тюра терпеть не могла ссор, и каждое резкое слово, даже обращенное вовсе не к ней, заставляло ее дрожать. – Пожалуйста, не сердись! – умоляла она, слегка поглаживая широкое плечо Ульвмода. – Ты же ее знаешь: она истинная богиня Скади! Как что ей не нравится, так сразу вызывает на бой! Она расстроена с утра, мы все ждем новостей, а их все нет, весь дом беспокоится! Тут и Гудрун дочь Гьюки не сумела бы совладать с собой! Никто сам себе не творец, ты же понимаешь! Ты же умный человек, ты повидал жизнь, ты не станешь ввязываться в глупую ссору с женщиной! Дай я еще налью тебе пива! Тебе нельзя выходить таким разгоряченным! Хоть и не зима, а с моря дует ветер! Успокойся! Все уладится!
Ее старания не пропали даром: Ульвмод больше не пытался встать, дыхание его замедлилось, гневные морщины на лбу разгладились, краска понемногу отлила от лица.
– Конечно, мальчишка… – бормотал рядом Эгдир, жалея, что недоглядел за питомцем и позволил ему вызвать такую кутерьму. – Он же…
– Они с Бьёрном поспорили, что он одним выстрелом убьет овцу! – доложила Аста. В отличие от матери, она просто наслаждалась шумной ссорой взрослых. – Они поспорили, только свою овцу нельзя, а тут была чужая, и Коль сказал, что она дикая! А потом они разглядели метку на ухе и убежали! А я все видела!
– Прости нас, Ульвмод! – уговаривала Тюра. – Нельзя допустить, чтобы взрослые разумные люди ссорились из-за глупых детских шалостей! Конечно, овцу жалко, но ты ведь сам можешь ее съесть. Мы бы заплатили тебе пол-эйрира, но, ты понимаешь, у нас совсем нет серебра. Я не знаю, как мы будем платить дань. Если бы у нас был хоть пеннинг лишний, неужели, ты думаешь, Бьярта отпустила бы Стормунда в море? Ты же его знаешь: никогда не угадаешь, что он придумает. На словах он всегда согласен, что надо быть благоразумным и думать, что делаешь, а как дойдет до дела, так у него все вылетает из головы, и… Понимаешь, мы…
– Да уж, это я все понимаю! – Ульвмод совсем успокоился и возгордился, что он умнее соседа. – Конечно, от одной овцы я не обеднею. Ее и правда можно съесть. Но только чтобы ваш мальчишка…
– Конечно, конечно! – обрадовалась Тюра. – Эгдир поговорит с ним. Он больше не спутает твою скотину с дикой. Правда, Эгдир?
– Я знаю, где он прячется! – Аста с готовностью подпрыгнула на месте. – Сказать ему, чтобы вылезал?
Тюра кивнула, и Аста умчалась. Хромая, Эгдир ушел вслед за ней, челядь понемногу расходилась, видя, что самое занятное кончилось. Хирдманы в углу опять загремели игральными костями по доске.
Ульвмод накрыл тяжелой ладонью руку Тюры, которую она поспешно выдернула. Это уже было лишнее.
– У меня много овец! – повторил Ульвмод, значительно глядя на Тюру, и она отвела глаза. – И если бы какая-нибудь молодая вдова надумала выйти за меня замуж, то у нее всегда нашлось бы и мясо для котла, и красивые платья, и серебряные ожерелья… За приданым я не гонюсь, у меня всего хватает… Я-то сумею позаботиться, чтобы моя жена никогда не тревожилась, где ей взять добра для фьялльской дани… И с Асвальдом Сутулым я не ссорюсь, и нужды в морских походах у меня нет. В моем доме покой и достаток… очень все подходящее для молодой разумной женщины, доброй и приятной нравом… Как по-твоему?
– Ах… – Тюра поспешно встала со скамьи и растерянно оправила передник. – Ульвмод… Ты очень хороший хозяин, кто же этого не знает… Но я…
Она не знала, что сказать: ей все время казалось, что Ульвмод только шутит, намекая на сватовство, но нынешние речи прозвучали слишком уж серьезно. Конечно, спокойный дом и достаток – это замечательно, однако сердце Тюры, при всей его ласковости, совсем не лежало к Ульвмоду Тростинке. Но даже намекнуть на это сейчас, когда необходимое примирение было едва достигнуто, она не решалась.
– Я никого не тороплю, – спокойно сказал Ульвмод. Он понимал, что в свои года и при своей внешности не будет самой подходящей парой для молодой красивой женщины, но все же считал, что при ее бедности и его богатстве они стоят друг друга. А Тюра достаточно умна, чтобы это понять. – Куда мне торопиться? Мне всего пятьдесят четыре года, что бы там ни думали иные. Я могу прожить еще тридцать лет и завести пятнадцать сыновей. Мне некуда торопиться. Я могу подождать хоть до Середины Зимы. А там, после дани, будет видно… кто с чем останется.
– Да, конечно, – бессознательно согласилась Тюра. – Ты, несомненно, прав…
Ульвмод тяжело поднялся и сделал шаг к порогу. Тюра поспешно шагнула вперед, чтобы открыть ему дверь, но дверь вдруг открылась сама, ее потянул кто-то снаружи. Тюра ахнула. На пороге стоял Хагир.
Богиня Фригг! Тюра смотрела на него, как на призрак, и к тому имелись основания: исхудалый, в обтрепанной и грязной одежде, Хагир казался грозным вестником из мира мертвых. Тюра даже не чувствовала радости, не в силах взять в толк, что означает это нежданное видение. Если бы пришел корабль, этого бы не проглядели… Откуда он взялся? Как из-под земли выскочил!
– Вот это гость! – охнул Ульвмод. – Ты откуда, ясень меча? И почему ты один? Где твой славный вождь и все прочие? Где ваш корабль?
Хагир молчал, не замечая Ульвмода и не сводя глаз с Тюры. За его спиной в кухне и во дворе гудели голоса, то и дело раздавался новый потрясенный вскрик.
Тюра шагнула к Хагиру: от растерянности она не находила слов, но ее тревожное недоумение явственно отражалось на лице.
– А Коль застрелил овцу, – донесла Аста, торопясь первой изложить Хагиру самую любопытную домашнюю новость.
– Это хорошо, – по-прежнему глядя на Тюру, ответил Хагир. – Теперь нам понадобятся бойцы. И Колю придется срочно повзрослеть, если он не хочет, чтобы его отец уехал на рабский рынок в качестве товара.
В кухне толпилось с десяток грязных, оборванных, исхудалых хирдманов, которые казались толпой незнакомых бродяг, и даже дети с трудом узнавали родных отцов. При виде их Бьярта вскрикнула от ужаса: воображение мигом нарисовало ей ужасную повесть, не слишком далекую от истины.
– Стормунд жив! – крикнул Хагир, едва завидев ее исказившееся лицо. – И еще четырнадцать человек были живы. Что теперь, не знаю. Погодите, сейчас расскажу.
С Хагиром домой вернулись, после почти двухмесячного путешествия, тринадцать человек. Одиннадцать из них он нашел неподалеку от того места, где состоялась его достопамятная беседа с сыном Ночного Волка. Из тех семнадцати, о которых он мечтал, лежа на берегу связанным, уцелело лишь одиннадцать: шестеро остальных, как видно, попали в воду уже ранеными и не сумели выплыть. На прощание Вебранд позволил ему заглянуть в лица убитых, что лежали кучей возле кораблей. «Не волнуйся, я их тут не брошу, я всегда погребаю тех врагов, кому не повезло при встрече со мной!» – утешал его Вебранд. Хагир тупо кивал, глядя в мертвое лицо Ранда Башмака с нелепо заломленными бровями.
Теперь вдова Ранда рыдала в кухне, горько и отчаянно, по-детски всхлипывая и размазывая слезы по румяным щекам. Сирота – по-другому и не думалось о семнадцатилетней вдове. Хагир в гриднице слышал ее плач, хмурился, старался отвлечься и не мог. И таких тут теперь – четырнадцать, но другие женщины чуть лучше владеют собой. А еще есть домочадцы тех одиннадцати, что остались у Вебранда и чья судьба неизвестна… Двух пленников Вебранд отпустил на день позже, чем Хагира, и они догнали остальных примерно на полпути. Но все же поход выдался далеко не самый удачный, и будь проклят тот день, когда они его начали!
– Где вы были так долго? – кричала Бьярта, словно они нарочно медлили с возвращением домой.
– Шли от самых хордов, от Огненного мыса! «Бобер»-то наш остался у граннов! Хорошо, нашелся добрый человек, перевез нас через Туманный пролив до Острого мыса, а то мы вообще бы не добрались! Еще были корабли, шли в нашу сторону, но все были с грузом, всю нашу ораву никто не брал, а разлучаться я считал неумным.
– А еще нас не хотели брать, боялись, что в море перебьем хозяев и захватим корабль! – прибавил Альмунд Жаворонок и с кривой усмешкой оглядел себя. – Я бы тоже так подумал!
Пока вернувшиеся мылись, им достали новую одежду и спешноначали готовить еду. Во всех очагах – в кухне, в гриднице, даже в девичьей – разложили огонь, подвесили котлы, поставили на угли большущие железные сковороды с деревянными ручками. Тюра металась по кладовым: хотелось поставить на стол что-нибудь получше селедки с горохом! Эгдир с двумя рабами опаливал на заднем дворе свинью; хорошо бы сварить гороховую похлебку со свининой, Хагир ее любит (да кто же ее не любит, богиня Фригг!), но слишком долго ждать, это уж к ужину, сейчас чего поскорее – жареной сельди, похлебки из репы с пшеном и луком. Когда все уселись за столы, Тюра стояла возле Хагира и подкладывала ему то хлеб, то сало, то рыбу, то кашу, так что ему самому оставалось только жевать. Понимая, что домочадцы не менее жадно ждут новостей, он разрывался между едой и рассказом, урывками принимаясь за то и другое.
Овца и меткий выстрел Коля были забыты, и даже сам Коль сидел в гриднице, нисколько не опасаясь за целость своих ушей. И Бьярта, и Эгдир, и Ульвмод смотрели в рот Хагиру и ловили каждое его слово, забыв обо всем прочем. Бьярта то плакала злыми слезами, то кричала и била кулаками по коленям; Тюра охала и закрывала рот кончиками пальцев, а Ульвмод при каждом новом повороте «песни о пленении Стормунда» заново подавался вперед и тянул короткую шею к рассказчику. Новости так потрясли его, что он даже забыл порадоваться опрометчивости соседа.
– Я же говорила ему, говорила! – причитала Бьярта. – Этот Вебранд… Да любой ребенок знает, что он оборотень! Этот ваш Тресковый фьорд! Я думала, хоть там вы набрались ума!
– Свой ум в чужую голову не вложишь! – посмеивался Ульвмод.
– Ты-то хоть мог бы его остановить! – нападала Бьярта на Хагира. – Ты-то что молчал?
– Остановишь его… – вздохнула Тюра.
– Остановишь его! – повторил Хагир. – Он меня не спрашивал. Да, честно сказать, там было некуда деваться. Вебранд сразу велел убирать парус – он сам собирался драться, и уходить от драки, я бы сказал, было никак нельзя. Он же нас ограбил – неужели ты забыла, что сама говорила в прошлом году? Шерсти на три марки серебром, железа на две, «тихого камня»…
– Железо, «тихий камень»! А теперь я осталась без мужа! О боги, за что нам такое несчастье? Что вы наделали!
– Перестань! – оборвал ее Хагир.
Его радость от возвращения домой сменилась досадой: упреки – не лучшая встреча после неприятного путешествия. Бьярта, конечно, умная женщина, но напрасно она считает, что другие ничего не соображают и нарочно стараются сделать как похуже!
Домочадцы сидели потрясенные и подавленные. Конечно, у Стормунда имелись недостатки, и порой они посмеивались над ним, но все же он был их защитой и опорой, стволом дома, к которому они лепились, как ветки. Как же теперь без него?
– Но он вернется? – тревожно спрашивал Коль. Он все никак не мог уложить в голове, что отец, самый умный и сильный на свете, почему-то не вернулся, и не понимал, что означает его задержка.
– Когда-нибудь, я надеюсь, да, – утешил его Хагир. – Но нам для этого придется потрудиться. Наберем мы десять марок серебра?
Он посмотрел на Бьярту, Бьярта ответила ему упрекающим, почти оскорбленным взглядом. Да это просто насмешка! Откуда дома возьмутся десять марок серебра, если серебро ждали из похода? На кусте вырастут?
– Может быть, продать что-нибудь? – неуверенно подала голос Тюра.
– Разве что землю, – предложил Эгдир. Он тоже знал, что хозяйке нечего продать.
– Те два поля, что у сосняка, я бы купил, – оживившись, вставил Ульвмод. – Они старые, от камней хорошо очищены… Но десяти марок, конечно, не стоят. Надо что-то прибавить. Например, то пастбище, где Овечий камень.
– И чем мы дальше будем жить? – Бьярта гневно глянула на соседа. – Где мы будем пасти – на крыше дома? Я знаю, тебе хочется прибрать к рукам хорошую землю, но не надейся. Ничего мы продавать не будем, ни поля, ни пастбища.
– Тогда нам остается только пойти в новый поход. – Хагир невесело усмехнулся. – И еще раз попытать удачи в бою. Может, тебе больше повезет, чем твоему мужу.
Он понимал гордую самолюбивую хозяйку и ее горячее нежелание мириться с поражением, но выходов оставалось мало, и неумно было бы отвергать самый действенный из них. Земли, в конце концов, на Квиттинге много. Эта война опустошила полуостров, и не так уж трудно найти новое место для полей и пастбищ, даже если и придется заново расчищать их от кустов. Даже если придется сняться с места и строить новый дом, это лучше, чем сохранить усадьбу, но лишиться хозяина. Как говорится, крыша дома – хозяин.
– Видно, так тому и быть. – Бьярта не заметила насмешки и подняла на Хагира решительный взгляд. – Если бы нам раздобыть еще один корабль…
– Ох! – Тюра всплеснула руками. – Если бы мы могли раздобыть корабль, о чем бы шел разговор? Уж корабль-то стоит десять марок! Мы бы отдали его, и все!
– Не так все просто! – поправил ее Хагир. – С кораблем можно добыть гораздо больше, чем десять марок, поэтому отдавать его просто так не стоит. Вот если бы… какой-нибудь добрый сосед одолжил нам корабль…
Он посмотрел на Ульвмода. Тот повел широкими плечами и усмехнулся:
– Что ты так на меня смотришь, клен копья? Да, у меня есть корабль. Хороший боевой корабль…
– Почти ровесник тебе самому, – почтительно и со скрытой насмешкой заметил Хагир. – Тебе ведь его еще отец подарил?
– Это заслуженный корабль, – с выразительным восхищением подхватила Тюра, поняв его мысль. – Столько лет он ходил по морям, не единожды измерил весь Морской Путь, побывал во всех племенах… Наверное, там и днище-то рассохлось, и мачта в гнезде не держится…
– И весла случайно все растерялись! – беглым взглядом поблагодарив ее, продолжал Хагир. – И тропа от сарая к морю поросла не то что травой, а кустами и деревьями! Твоему кораблю, Ульвмод, придется прорубать дорогу на волю! Ты ведь десять лет не выводил его из сарая!
– А я не так глуп, чтобы всем показывать свое сокровище! – посмеиваясь, отвечал Ульвмод. – Вы, конечно, большие хитрецы, но удача за меня: твой отважный хозяин часто выводил корабль на воду и вот подарил его какому-то оборотню, а мой «Волк» стоит себе в сарае и стоит! Пусть он немного рассохся, но починить его не так уж трудно.
– Ты мог бы одолжить его нам, пока он не развалился совсем, – предложила Тюра. – Никто не похвалит такого хозяина, у которого добро пропадает понапрасну, ведь верно?
– А не то корабль умрет от старости и попадет к Хель! – пригрозил Хагир.
– Мог бы и одолжить! – так же посмеиваясь, согласился Ульвмод. Как и Тюра, он еще не понял, насколько всерьез это все говорится. – Не задаром, конечно. Все то время… Молчи, Бьярта, я знаю, что тебе нечем за него заплатить. Слушай лучше, что я вам скажу. Все то время, пока корабль будет в плавании, то пастбище, с Овечьим камнем, будет считаться моим. А если корабль не вернется, то пастбище отойдет ко мне навсегда.
– Хоть на тинге речи держать! – с угрюмой завистью к его деловитому красноречию буркнул Эгдир.
– А если корабль вернется, то моя будет пятая доля в добыче, – не слушая, закончил Ульвмод.
– Десятая! – быстро поправил Хагир. – Сидя дома, ты не слишком перетрудишься за эту добычу.
Сошлись в конце концов на седьмой. Уговорившись, что Хагир завтра приедет осмотреть корабль, и с размаху пообещав даже послать за корабельным мастером, Ульвмод уехал. На прощание он не удержался от намека, что его корабль мог бы послужить выкупом за какую-нибудь хорошую невесту, и при этом глядел на Тюру. Но она даже не улыбнулась. Замысел нового похода слишком ее встревожил, да и намеки Ульвмода нельзя было и дальше считать шутками. Он не настолько весел, чтобы шутить в такой день! Пожалуй, Бьярта права: своими вечными улыбками она позволила Ульвмоду вообразить невесть что.
– Он что, все еще сватается? – спросил Хагир, попрощавшись с соседом и от ворот глядя, как тот с двумя провожатыми скачет вниз по тропе, увозя за седлом свою злополучную «дикую» овцу.
– Он только теперь всерьез и начал, – со вздохом ответила Тюра. – Или я, глупая, только сейчас сообразила. Я все думала, что он смеется. Ну, какой из него жених?
– Он-то думает, что совсем не плохой… И, если ему еще нужна невеста, значит, в какой-то мере он прав. Ну, не хмурься, я же тебя не сватаю.
– А я и не хмурюсь! – Тюра с усилием улыбнулась и заговорила с нарочитой веселостью: – Я очень горда и счастлива. Такой богатый и умный жених – большая редкость и не каждой вдове без приданого достается.
Хагир помолчал, тихо посвистывая. Ничего нет хорошего в том, если негодная вещь в нужде кажется сокровищем. И если молодая, красивая, добрая нравом женщина вынуждена радоваться сватовству старого, но богатого жениха – как раз тот невеселый случай. На Квиттинге слишком много вдов. Возможно, даже больше, чем неженатых мужчин. И придет ли этому конец?
– И теперь я не знаю, что делать! – прибавила Тюра. – Если он прямо спросит, пойду ли я за него, а я откажу, он может обидеться. Мы и сейчас-то ссоримся, а тогда…
– А ты припугни его! – посоветовал Хагир и сам улыбнулся пришедшей мысли. – Потребуй, чтобы он отомстил за Асбьёрна. Ты замечательная женщина, но что-то мне не думается, что даже твоя красота вдохнет в Ульвмода отвагу выйти на бой с Эльгом Длинноногим!
Тюра вздохнула и махнула рукой:
– Ах, не напоминай мне…
– Прости!
– Ничего. Ой, но неужели так бывает? Такие условия, чтобы со второго мужа брать клятву отомстить за первого! Это же нелепо: как может мужчина мстить человеку, который освободил его будущую жену от предыдущего брака!
– Ну, это смотря какая женщина окажется… Ты понимаешь, это к тебе не относится! – Спохватившись, Хагир тронул Тюру за плечо. – Что-то я этим летом совсем отупел, сам не понимаю, что несу!
Но Тюра улыбнулась ему без следа обиды, в ее глазах светилась радость. Теперь, когда первые треволнения от встречи и новостей поулеглись, на душе у нее стало легко: она больше радовалась возвращению Хагира, чем горевала о Стормунде. Конечно, из-за Стормунда им всем еще предстоит немало тревог, но Хагир дома, а значит, они, женщины и дети, теперь под защитой. До его возвращения Бьярта и Тюра вдвоем держали на плечах дом и усадьбу, а теперь Хагир взял значительную часть груза на себя. Какой он стал – лицо исхудалое, щеки впалые, и от этого подбородок кажется еще жестче и решительнее. Брови заломлены, а синие глаза пристально смотрят как бы внутрь души, на ту заботу, о которой он только и думает все эти два месяца с того злосчастного дня… Но даже такой он казался Тюре красивее всех, и чем дольше она смотрела на него, тем ярче в ее груди разгоралось теплое счастливое чувство.
– Как я рада, что ты жив и вернулся! – тихо сказала Тюра.
– Спасибо! – Хагир знал, что она говорит чистую правду.
– За что ты благодаришь, глупый? – Тюра улыбнулась. – Ведь это я счастлива, а значит, я и первая в выигрыше. А ты-то хоть рад, что вернулся домой?
– Не знаю. Я еще не понял.
Хагир смотрел на луговину под пригорком, на береговой обрыв и дальний лес, словно хотел привычным зрелищем убедить себя, что и правда вернулся в то место, где прожил последние восемь лет и за неимением другого привык считать своим домом. Странно даже: пять месяцев похода показались ему очень долгими и насыщенными, а здесь ничего не изменилось, только трава поблекла. Долгое путешествие все еще не отпускало его, лежало на плечах: мерещились, точно бежали вслед, бесконечные переходы, размеренный шаг по каменистой земле под неумолчный шум близкого моря, ночевки в чужих домах или прямо под открытым небом, вкус рыбы и дичи, жаренных на углях. За время пути хирдманы поснимали с себя почти все перстни и обручья, у кого что было, чтобы раздобыть еду и ночлег: пускали их неохотно, опасаясь неприятностей, и брали дорого. Иной бонд, завидев возле своей луговины толпу вооруженных чужаков, спешил спрятать с любовью и надеждой растимого поросенка в детскую колыбель и молил богов сохранить его добро. Но до грабежа мирных бедняков Хагир никогда не позволил бы себе унизиться, даже под угрозой голодной смерти, как он надеялся. Невелика честь бить тех, кто не может защититься. Дядя, Ингвид Синеглазый, с которым Хагир провел свое отрочество, даже в самые тяжелые времена не позволял дружине обирать тех, ради кого они воевали. И хотя времена схваток квиттинских ярлов с фьяллями давно прошли, память родича была слишком дорога Хагиру, чтобы он изменил чести, понятие о которой внушил ему Ингвид Синеглазый. Вся его жизнь – война за Квиттинг, за его честь, благополучие и счастливое будущее…
Да, кстати, о войне.
– А хорошо все же, что от твоих глаз Ульвмод тает. Если бы ты его не усмирила, он уехал бы злой, как тролль, и у кого мы бы теперь просили корабль? Наша Бьярта, конечно, умная женщина, но вот ссорится она всегда не вовремя, – сказал Хагир и обернулся к Тюре.
Пойманная его взглядом врасплох, она улыбнулась, но он заметил тревогу в ее глазах.
– Корабль! – воскликнула она. – Мне еще хотелось бы знать: а кто будет грести на этом корабле? Или ты знаешь такие заклинания, чтобы корабль плыл сам, без весел?
– Тебя это так тревожит? – уточнил Хагир.
– Н-нет. Я думала… о Стормунде.
Тюра отвела глаза. Она не хотела признаваться, о чем думает. Ее муж, Асбьёрн Берестянка… Теперь вот муж ее сестры Стормунд Ершистый… У них остался только Хагир, а он опять собирается в поход. А им опять ждать, тревожиться, раскидывать руны… Неужели для всех мужчин на земле только одна дорога? И придет ли этому конец?
– Людей можно набрать, – утешал ее Хагир. – Тут ведь есть кое-какой народ. Конечно, мы теперь не славимся удачей, но все же…
– Все же, если ты позовешь, кто-нибудь непременно откликнется. – Тюра подошла ближе и утешающе погладила его по локтю. Ей было стыдно за собственное уныние, когда Хагир, несмотря на его невозмутимый и решительный вид, все же нуждается в ободрении. – Все-таки твой род – самый знатный на Квиттинге.
– Почти, – честно поправил Хагир.
– Ну, все равно! – Тюре не было дела до других. – Знаешь, люди верят, что знатные роды в любой беде сберегают удачи больше всех. Знаешь, бедным людям хочется верить, что на свете есть хоть кто-то посильнее и посчастливее их. А теперь ведь ты будешь вожаком, к тебе пойдут даже охотнее, чем к Стормунду.
– Да? – Хагир слегка обнял ее той же рукой за талию и с легким, не лишенным удовольствия сомнением сверху заглянул ей в лицо, такое светлое, милое, как мягкий солнечный блик на листве. Говорят, дурак падок на лесть, но и умному человеку приятно, если ему скажет доброе слово красивая женщина. – Какая ты умная, Тюра… Я бы сам на тебе женился, будь мы хоть немного побогаче. Я всегда думал, что жениться надо на умных женщинах.