К'Рамоль ехал, чуть откинувшись в седле, задрав подбородок, более всего боясь быть похожим на провинциального лекаря. Хостик играл равнодушие – но глаза его, время от времени постреливавшие по сторонам, делали эту игру не вполне правдоподобной. На к'Рамоля косились с интересом, на Хостика – с ужасом, на меня – как обычно.
Наш подконвойный умер. Когда в районном центре два крепостных кузнеца расклепали наконец клетку, на железном полу ее обнаружился остывший труп; районный наместник в бронзовой короне принялся костерить тупых крестьян, уморивших, в угоду идиотским суевериям, обыкновенного урода с неравным числом пальцев на руках и ногах. Районный наместник был человеком просвещенным и без предрассудков – но едва лишь тело мнимого Шакала сгрузили на землю, как земля расступилась, подобно трясине. Секунду еще торчали над ее поверхностью скрюченные руки – а потом и рук не стало. Подневольные кузнецы, полжизни проведшие в рабстве и всякого навидавшиеся, одновременно лишились чувств, а наместник сделался белый, как мука, долго шевелил губами и наконец выдавил из себя, что, мол, нас здесь не было, и мы ничего не видели.
Мы согласились, даже не переглядываясь.
Когда меч мой упал, напополам разрубив толстенную корягу, на которой сидел, подставив шею, Хостик…
Говорят, всякий уважающий себя герой время от времени меняет подельщиков. Как перчатки. При помощи хорошего удара мечом.
Коряга переполовинилась, Хостик пришел в себя. Вздрогнул и поднял голову. Мы встретились глазами…
Чувство упущенного шанса, единственного в жизни, золотого шанса – не лучшее ощущение. Не самое приятное.
Шакал так и не получил того, что сидело у меня на клинке. Шакал разочаровался и умер – в злобе и отчаянии.
А за мгновение до смерти он успел доказать мне, что все мои надежды когда-нибудь снять заклятие – не более, чем дым. Смрадный дым от горящей ветоши. А значит, жить мне до конца жизни бронированной машиной с запретом на убийство. И таскать за собой двух дураков – одного лекаря, другого палача.
Я перевел дыхание.
Шакалу все равно хуже, чем мне. Наверное, теперь я никогда не узнаю, кем или чем он был. Получив желаемое, он сохранил бы свою жизнь? Или "эта вещь" нужна была для другого – для мести, например?
– Площадь, – с благоговением в голосе сказал к'Рамоль. – Рио, поворачивай!
Копыта наших лошадей прошлись по батальной сцене, выложенной из базальта с вкраплением хрусталя. Князя, его войско и врагов можно было легко различить по одежде и штандартам; искусники, сто лет назад мостившие площадь, строго придерживались основного правила: лица властительных особ на мостовую не класть. Нечего топтаться по лицам; другое дело – многолюдная батальная сцена. Или бал во дворце, или охота, или погоня, или рождение наследника – общим планом, со множеством персонажей, среди которых не сразу отыщешь роженицу…
В десяти шагах от нас деловитый патруль дворцовой стражи поймал крестьянина, явившегося на священную площадь в недостаточно чистых башмаках. Тут уж вопи – не вопи, оправдывайся – не оправдывайся, чистота ног – для городских жителей прямо-таки болезненная проблема!
Хостик поморщился. С тех пор, как я неудачно пытался отрубить ему голову, и без того замкнутый характер моего подельщика обогатился еще и нервозностью – он вздрагивал от громких звуков и терпеть не мог открытого насилия, вот как сейчас, когда два стражника, стянув с крестьянина обувку, волокут его голыми пятками по мостовой, и ясно куда волокут – на расправу.
Дорога на Столицу подарила нам еще одно вооруженное столкновение, на этот раз с обыкновенными разбойниками. Прежде, чем нападавшие догадались дать деру, мой меч отметил троих; двоих к'Рамоль безропотно перевязал, обильно умастив бальзамом, а третьего пришлось добить, и лицо Хостика по обыкновению не выражало ничего, но мне показалось, что рука со стилетом дрогнула…
Я тряхнул головой, прогоняя ненужные мысли.
Мы были уже прямо перед дворцом. Мостовая здесь как бы загибалась кверху, плавно переходя в мозаичную стену; в нескольких шагах от стены имелось заграждение – бархатные канаты, провисшие между медными столбиками. К стене подходить воспрещалось, потому что тут-то неведомые мастера перешли от общих сцен к портретам – все князья, когда-либо занимавшие престол, областные наместники в серебряных коронах, районные наместники в бронзовых венцах и венцах из белой кости, управители, распорядители и деревенские старосты в коронах из красного дерева, липы и можжевельника – все они толпились здесь плечом к плечу, и, казалось, даже будучи выложенными из крохотных осколков аметиста и яшмы, продолжают невидимо толкаться, оттирать тех, кто пониже званием, на задний план.
Ибо места на стене было не так уж много, а на правом фланге оставлено было свободное пространство – для властителей грядущих.
– Проходи, проходи… Не задерживайся, всем посмотреть охота!
Я обернулся к стражнику – и тот прикусил язык. Тем более, что рядом спешился Хостик, а это тебе не хухры-мухры, не крестьян обучать, как башмаки чистить.
Однако долго задерживаться все равно не следует. Сзади напирает толпа, а дело не ждет – мы и так явились в город с опозданием.
Я пробежал взглядом по лицам властителей второй и третьей руки. Я разыскивал отца; я узнал бы его, если бы изображение было подлинным – но отец никогда не позировал рисовальщикам, а значит, фигура, условно изображающая наместника Рио, носит здесь совершенно случайное, чужое лицо.
Я посмотрел на властителей в золотых коронах, занимавших первый план гигантской мозаичной картины. Посмотрел – и еще раз поразился мастерству старых художников… впрочем, не таких-то и старых. Нынешнего князя кто-то совсем недавно подновил – добавил лицу солидности, пришедшей с годами; всматриваясь в это лицо, я осознал вдруг, что прежде видел его, и не так уж давно. Вероятно, мне на глаза попалось какое-то изображение властителя, подлинное, не искаженное в угоду глупому суеверию – рисовать портреты непохоже, чтобы труднее было сглазить.
Я перевел взгляд на портрет старого князя, приходившегося нынешнему властителю отцом. Пригляделся и вздрогнул: это лицо – или очень похожее – я тоже где-то видел, хотя старый князь совсем не походил на нынешнего. В меру одутловатый – мастерство художника позволяло приукрашивать без ущерба для сходства, – в меру невысокий мужчина в золотой короне, с правой рукой, лежащей на плече отрока-наследника, нынешнего князя в детстве… Большая часть мозаичных властителей держала руки на плечах сыновей, и только те, что умерли, передав престол братьям и племянникам, держались за рукояти мечей. Рука нынешнего властителя как бы повисла в воздухе – предполагалось, что скоро рядышком появится изображение мальчика, но поскольку нынешнему наследнику от роду три года, помещать его портрет в мозаичную летопись пока рановато.
Нужно было уходить, но я почему-то не мог оторвать взгляда от таких знакомых каменных лиц. Отчего-то эти лица внушали мне тревогу, но я заранее знал, что причин ее сейчас не пойму, и только старался запомнить картину получше, врезать в память, чтобы потом, на досуге, легко было припомнить.
Прежнему-мне, тому, что никогда теперь не выйдет на свободу, достаточно было однажды взглянуть на любое изображение, чтобы запомнить его точно и навсегда. Учителя переглядывались со значением; однажды прочитав книгу, я никогда уже не забывал ни слова с ее страниц…
– Идем, Рио, – сказал к'Рамоль.
И мы пошли.
* * *
– Погодите-ка, Рио, Рио…
– Так звали серебряного наместника Троеречья. Был такой район, прежде чем каждая из рек получила самостоятельность.
Князь чуть нахмурился:
– А-а-а…
И больше ничего не сказал. Как будто только этот негромкий возглас мог вместить в себя все эмоции, связанные с делом Троеречья.
Князь походил на свое изображение. Не в точности, но все-таки здорово походил; глядя, как он улыбается и кивает очередному претенденту на Большой заказ, я ощущал легкий холодок между ребер.
Потому что еще секунда, казалось – и я вспомню, где я видел это лицо… Не на портрете, нет. Вживую.
– Погодите-ка!.. Да, семейство достойного наместника Рио удалилось от привычного общества… жили где-то на острове, если мне не изменяет память… да. Хм!
Между рыжеватыми бровями князя пролегли две неглубокие складочки. Вероятно, он вспомнил, чем закончилось пребывание семейства Рио в добровольном изгнании.
– Хм… Говорили одно время, что сын достойного наместника Рио…
Он запнулся, как бы позволяя мне прервать его и без того не законченную фразу.
– Ложные слухи о моей смерти впервые возникли в день моего рождения, – я натянуто улыбнулся. – К сожалению, этот день стал последним для моей матери.
Князь сочувствующе покивал и перешел к следующему претенденту – а мы, соискатели, стояли неровной шеренгой, как бы непринужденно – и одновременно в неком подобии строя. Успели к сроку и документально доказали свою состоятельность двенадцать человек; каждого сопровождала небольшая свита, и мои к'Рамоль с Хостиком благополучно терялись на общем пестром фоне. Что ж, начало вполне удачное.
– …вынужден предупредить, что нынешний, с позволения сказать, заказ имеет свою специфику. Возможно, задание потребует от господ героев несколько необычных, гм, свойств и навыков…
– Магия, – негромко сказал своему спутнику белобрысый крепыш, стоявший справа от меня. – Предложит игру с магическими штучками.
Я почему-то был уверен, что князь расслышал эти слова. Хотя крепыш говорил тихо, и от властителя его отделяло пространство в половину бального зала.
– …возможно, придется иметь дело и с магией… но только косвенно, господа, только косвенно. Разумеется, выполнение заказа точно и в срок будет вознаграждено, и не только деньгами. Дюжина претендентов – добрый знак. Господа, каюсь, я собирал о вас сведения. Возможно, мне повезло, как никому из смертных, потому что я нахожусь в одном зале с целым сонмом исключительных людей. Из двенадцати семеро носят звание Непобедимого…
По толпе собравшихся прошел шепоток. Герои начали оборачиваться, разглядывая лица друг друга; все прекрасно понимали, что означает метка "Непобедимый". Кому-то продались герои, чем-то пожертвовали, чем-то заплатили за свою непобедимость; надолго ли, вот вопрос, ведь первое же поражение становится для Непобедимого последним, и происходит это тем скорее, чем больше требует витязь от судьбы.
– …Двое из присутствующих здесь господ – Убийцы драконов…
Ропот стал сильнее. Я сам напряженно оглянулся – кто?! Вот скверное знание, любой из стоящих рядом может оказаться… Меня передернуло от отвращения.
– …И еще трое из собравшихся господ, поймите меня правильно… заговоренные. Я знаю, об этом не принято говорить вслух – я воспользовался своим правом властителя, чтобы подчеркнуть, какие отборные люди здесь присутствуют.
Мне сделалось неуютно; в этом тесном мире совершенно невозможно сохранить тайну. Если герой не сидит в норе, а мало-помалу действует, то и свидетельств о его подвигах собирается достаточно, чтобы поставить окончательный диагноз: Заклятие!
– …Однако за работу примется только один, и только ему, избраннику, я сообщу суть дела. А пока вам предложено будет испытание – того из вас, кто справится с ним, на мой взгляд, лучше прочих, ждет продолжение беседы. Покуда отдыхайте, господа. Лучшие комнаты лучшей гостиницы готовы для вас.
Это была чистая правда. Мы с подельщиками остановились было в скромном трактире у моста – но стоило мне зарегистрироваться в качестве претендента на Большой заказ, как приказчик из лучшей гостиницы города прибежал с поклоном и приглашением поселиться в самых удобных комнатах, причем за счет казны. Раздумывать мы не стали – уже спустя полчаса очаровательная служанка, опасливо косясь на Хостика, подавала нам ужин прямо в номере.
А соседями нашими оказались конкуренты-соискатели. Гостиничная прислуга с ног сбивалась, чтобы ублажить ораву героев и их спутников; оказалось, что с полдесятка хитрых претендентов сидят тут уже целую неделю, и городская казна исправно оплачивает им и кров, и стол, и даже некоторые капризы.
К'Рамоль подловил служанку под лестницей и завел с ней доверительный разговор о медицине. Оказалось, что у милой девушки полным-полно болячек, явных и тайных; лишь только стемнело и беготня в гостинице стихла, Рам деловито взял под мышку свой лекарский сундучок и отправился во флигель, где обитала прислуга.
– Вот что значит настоящий врач, – сказал я, когда за лекарем закрылась дверь. – В любое время дня и ночи, по первому зову ближнего спешит исполнить свой долг, каким бы тягостным он ни был!
Хостик даже не улыбнулся.
За последнее время он сильно сдал; борода его, и без того клочковатая, приобрела неопрятный вид, крючковатый нос еще больше выдался вперед, а глаза, наоборот, запали. Хостик болезненно переживал предательство – мое предательство; сам он – и я это знал – ни при каких обстоятельствах, ни под какими чарами не поднял бы меч ни на меня, ни на Рама. То, что произошло с нами близ окованной железом клетки, у костра, положило непреодолимую пропасть между прежними нашими отношениями – и нынешними.
Я не стал объяснять Хостику, чего стоило для меня удержать руку и не свалить с плеч его лохматую голову. Слишком мелкими казались оправдания; что с того, что в результате я не поддался Шакалу?
Я не убил Хостика не потому, что он мой друг. Сиди на той коряге распоследний карликовый крунг – я и то, наверное, не решился бы. Побоялся бы нарушить запрет на убийство! Или не побоялся бы? Вот в чем беда – я и сам не знал до конца, Хосту я пожалел в ту ночь, или себя? Или просто подчинился правилам, навязанным извне.
Так или иначе, но оставаться наедине с Хостиком мне с некоторых пор было тягостно; сославшись на усталость, я ушел к себе в комнату и лег.
Перед глазами сразу же замелькали лица с парадной мозаики. Отроки-наследники золотой короны смотрели печальными глазами ручных обезьянок; я искал лицо отца – но видел лишь место, где оно только что было. Я звал…
А потом проснулся в холодном поту.
Я вспомнил, где я видел лицо нынешнего князя.
В видении, наведенном Шакалом. На столе в мертвецкой; голова князя лежала отдельно от тела, но глаза жили.
"Пойдешь ко мне на перстень?"
Сгинь, наваждение!
Сгинь!
Далеко за полночь в дверь застучали. Я не спал – лежал в постели, закинув руки за голову, и смотрел в темный потолок. На столе еле теплился огонек лампы.
Робкий стук сменился настойчивым.
– Кто там? – крикнул я хрипло. Сейчас мне менее обычного хотелось чьего-либо общества.
– Господин, откройте, пожалуйста…
Где-то хлопнула дверь. Рявкнул раздраженный голос; мне показалось, что я узнаю белобрысого крепыша, того, который не сомневался, что задание князя связано с магией.
Я поднялся. Считая пятками холодные половицы, подошел к двери и отодвинул засов.
В полутемном коридоре было людно. Некрасивая молодая женщина с круглыми, как черные блюдца, испуганными глазами прижимала к груди ребенка, а за юбку ее цеплялись еще как минимум двое:
– Господин… Нам… хоть бы под стеночкой… переночевать… дождь… перепеленать…
– Где управляющий? – рявкнули из комнаты справа. – Где хозяин гостиницы? Где эти дармоеды?! Они узнают, что почем, я буду жаловаться лично князю!
Кто-то из Непобедимых?
– Гоните ее, – добродушно посоветовали из комнаты слева. В дверях ее стоял один из соискателей, высокий и плечистый мужчина с длинными, до лопаток, волосами. – Гоните бродяжку. Кто знает, как она сюда пробралась – а вся гостиница уже гудит, что твой улей.
Я посмотрел ему в лицо. Заговоренный? Или Убийца дракона?
Откуда-то снизу, из-под лестницы, выскочил встрепанный управляющий. Его сопровождали трое исключительно раздраженных героев, двое просто бранились, а третий молча пихал провинившегося под ребра, отчего управляющий икал и дергался:
– Господа! Сейчас, господа, сию минуту непорядок будет устранен!
– Закрыть этот клоповник, – зловеще проговорили в конце коридора. – Закрыть и сжечь вместе с барахлом… чтобы среди ночи в комнаты к благородным господам ломилась назойливая баба?!
Глаза возмутительницы спокойствия – а ведь это она стояла сейчас передо мной – округлились еще больше. Она прижала к себе младенца так, что он пискнул, а двое – или все-таки трое? – оборвышей, цеплявшихся за юбку, заревели в голос, кто-то из разбуженных героев желчно засмеялся, кто-то грохнул дверью, кто-то выругался достаточно грязно – я только под горячую руку, в поединке, умею так ругаться.
Управляющий, подгоняемый толчками и пинками разъяренных постояльцев, наконец-то добрался до нас. Лицо его в полумраке коридора казалось темно-серым.
– Ах ты, сучка! Ах ты…
Я перехватил его занесенную руку. Не хватало еще, чтобы в моем присутствии били женщину.
Дети завопили громче, хотя это, казалось, было уже невозможно.
– Го… сподин…
Управляющий задохнулся; вероятно, я слишком сильно сдавил его руку. Не повезло бедняге – еще поймает, чего доброго, сердечный приступ!
– А вы…
Трое раздраженных героев – нет, уже шестеро – смотрели теперь не на бродяжку, а на меня.
– Спокойствие, – я обезоруживающе улыбнулся и выпустил руку управляющего. Бедняга на четвереньках отполз в сторону.
– Пошла вон, – холодно сказал бродяжке седьмой соискатель, тот самый плечистый и длинноволосый, мой сосед. Женщина затравленно оглянулась, бочком-бочком, увлекая за собой оборвышей, отступила к лестнице…
– Погоди, – весело сказали из толпы постояльцев. – Дождь на улице, куда ты с малыми пойдешь?
Стало тихо. Даже сопение геройских приспешников, мало-помалу повыползавших из нижних, не столь привилегированных комнат, на короткое время прервалось, Даже орущие дети притихли, и стало слышно, как барабанят по крыше и по стеклу крупные дождевые капли…
Я хмыкнул. "Господи-ин… под стеночкой…"
– Ладно, заходи, – я ногой распахнул дверь комнаты за своей спиной.
Бродяжка хлопнула черными круглыми глазами. Герои, чей сон был нарушен наглым и невозможным образом, зароптали.
– Мой номер, кого хочу, того зову, – сообщил я возмущенным конкурентам.
Никто не стал комментировать мои слова. Кто-то в задних рядах пробормотал что-то насчет вшей, кто-то велел слуге немедленно паковать вещи, кто-то пригрозил управляющему, что съедет завтра… И все. В коридоре остались я, бродяжка со своими оборвышами, скулящий в углу управляющий – да еще один мой конкурент, лысоватый, несмотря на молодость, скуластый парень. Тот самый, что крикнул "Погоди…". Мы обменялись взглядами. Не так, чтобы очень дружескими, но понимающими, по крайней мере.
Оборвышей у юбки оказалось-таки не два, а три. Они мирно просопели до рассвета – а когда на рассвете я уснул наконец, бесшумно убрались вместе с мамашей, не сказав ни "здрасьте", ни "до свидания", ни, разумеется, "спасибо".
Утром горничная, морщась, собрала грязные простыни в углу. А еще через полчаса я напрочь забыл о ночном происшествии – и не вспомнил бы о нем, если бы не желчные, со следами недосыпа лица конкурентов-соискателей.
После завтрака посыльный принес мне личное приглашение от князя. Мне велено было явиться для испытания – но не во дворец, а по адресу, который прилагался. Причем подельщиков предписано было с собою не брать.
Я прогнал воспоминание об отрубленной голове на окровавленных досках. Велел подельщикам ждать неотлучно – и пошел туда, куда меня звали.
* * *
Дом стоял на окраине, и был он городским приютом. Во всяком случае, так сообщала вывеска на воротах.
– Сюда, пожалуйста.
От персонала исходил запах нового сукна. Вероятно, события здесь ждали и готовились, покрасили, побелили, вымыли, приоделись…
Сам князь встретил меня в комнатушке управляющего. Склоняясь в приветствии, я пытался не смотреть на его лицо, однако есть приличия, а есть элементарная вежливость; я не выдержал и взглянул властителю в глаза.
И сразу захотелось сматываться отсюда подальше, забыв о Большом заказе и о предстоящем испытании. Ну его совсем, это ведь именно те, тогда мутноватые, а теперь ясные и чуть насмешливые глаза, это его голову снимут мечом и положат под рогожу!..
Это будет?
Возможно, Шакал просто морочил меня? Почему я верю Шакалу? Кто поймет, в чем был истинный смысл видения?
Все мы рискуем головой. На плахе ли, на большой ли дороге ради Большого заказа…
– А это ваш соперник.
Я обернулся.
Тот самый лысоватый герой, что сказал вчера ночью: "Погоди… Дождь на улице, куда ты с малыми пойдешь?"
До меня только теперь дошло, что прочих десятерых соискателей нет. Я даже оглянулся недоуменно, будто ожидая, что они прячутся за портьерами и сейчас выглянут, чтобы насладиться моим удивлением.
– К сожалению, прочие претенденты не прошли первого тура испытаний. Да, господа, я же предупреждал, что задание специфическое, и отбирать исполнителя придется не в поединках, не в соревнованиях… Что ж, у каждого из вас равные шансы получить Большой заказ, все зависит от вас, господа.
Лысый подмигнул мне. Во как, говорило его простоватое лукавое лицо. И не знаешь, где найдешь, а где споткнешься!
Я вымученно улыбнулся в ответ.
Князь что-то говорил – я не слышал слов. Князь куда-то указывал рукой; на пальце у него…
Этот перстень я не спутаю ни с чем. Видение, дарованное Шакалом, было таким ярким…
Перстень с тусклым красным камнем. Тусклым, будто затаившимся, и вместе с тем таким красным, что даже я, со своим черно-белым зрением, осознаю его воспаленную красноту.
Но перстень был у человека, который пришел в мертвецкую! А голова лежала на столе. Как получилось, что и голова, и перстень принадлежат теперь одному человеку?!
– Что с вами, благородный Рио? – князь улыбался.
– Бессонная ночь, – я кротко улыбнулся. На самом деле, чтобы сломить меня, бессонных ночей должно быть как минимум три.
– Надеюсь, не помешает… испытание… решить…
Я кивнул, не дослушав.
Я уже знал, что проиграю испытание. Не пройду по конкурсу; вон, пусть лысоватый получает Большой заказ и все сопутствующие беды и награды. Не в добрый час мы с подельщиками взялись конвоировать клетку с Глиняным Шакалом – все, что произошло между мной и Хостиком, все, что произошло внутри меня… встреча, в конце концов, с отрубленной головой на чужих плечах и перстнем на чужом пальце…
Мой соперник что-то сказал. Я тупо огляделся.
Это был, наверное, самый большой зал в печальном заведении под названием приют. Сейчас здесь не было мебели, только скамейки вдоль стен, пол надраен так, что отражаются люстры, и – никого, только мы с лысоватым соперником.
Бесшумно открылись двери, и вошло штук тридцать ребятишек лет примерно от трех до десяти. Видно было, что идти им боязно, и не идти тоже нельзя – велели.
Дверь закрылась. Как будто зайчат впустили в клетку к двум питонам.
Несколько долгих минут малыши стояли плотной кучкой, потом мой соперник обратился к ним с какой-то ничего не значащей фразой. Голос был мягкий и доверительный; малыши запереглядывались. Лысоватый присел на корточки, извлек из ножен меч, заставил камушки на рукояти заиграть бликами – приглашая желающих подойти и посмотреть; детишки робели и мялись – однако искушение было велико, и сперва самые смелые, а потом и прочие подтянулись поближе, остановились в двух шагах, жадно разглядывая красивого господина и его удивительное оружие…
На секунду у меня возникла дикая мысль, что лысоватый приманивает малышей мечом, чтобы зарубить их. Что в этом и состоит суть испытания; уже через мгновение мысль лопнула, как пузырь, и я утер со лба неуместный холодный пот.
В чем состояла суть ночного испытания, приблизительно ясно. Что осталось двое из двенадцати претендентов – естественно. Непонятно, кем надо быть, чтобы не впасть в раздражение, будучи разбуженным посреди ночи назойливой бродяжкой с гроздью оборванцев у юбки. Я бы тоже был раздражен, если бы меня таким образом разбудили. Но я, по счастью, не спал.
Что же за Большой заказ готовит князь? Нечто, связанное с детишками? Тогда и второй тур испытаний представляется естественным – приютские дети недоверчивы и одновременно привязчивы, обоих нас видят впервые, кто первый завоюет их любовь – тот и победил.
Я отошел в сторону и присел на скамейку.
Никогда в жизни у меня не получалось ладить с детьми. То есть, никогда в моей теперешней жизни. Там, где жил прежний-я, кажется, не было никаких детей. Я и сам тогда был ребенком.
Я-нынешний, теперь уже навсегда измененный я, не видел в детях ничего, кроме обузы. Временной, разумеется, и чужой, потому что своих у меня никогда не было и, скорее всего, не будет.
В компании обступивших лысого ребятишек обнаружились два лидера, соперничавших между собой за право подержать рукоятку меча. Лысый милостиво предложил сделать это по очереди – но один лидер все же оттер второго, и тот, не желая так просто смириться с поражением, бочком приблизился ко мне.
Стрельнул глазами. Вытаращился, разглядывая мои сапоги, перевязь и ножны; с отчаянной храбростью подобрался ближе…
Я посмотрел на него. Только посмотрел – а он уже слился с толпой сотоварищей, спрятался за их спины, и те из них, кто случайно напоролся на этот мой взгляд, тоже попятились.
Я встал. Оставил победоносного соперника ворковать в кругу сопляков, вышел из зала, побрел прочь. Затея с Большим заказом вовсе не была безнадежной – но она стала таковой после встречи с Глиняным Шакалом.