Дышев Андрей. Стоять насмерть!

   Женщина с тревогой смотрела, как я расхаживаю по комнате и тру рукой лоб.
   – Ни о чем не беспокойтесь, – сказал я ей. – Я позвоню в милицию, приедут следователи и во всем разберутся. У вас есть при себе какие-нибудь документы?
   – Есть, – сказала она. – Карта гостя. Вот.
   Она достала из кармана сарафана потрепанную карточку и протянула мне. Мищук Мария Богдановна. Корпус третий, комната двадцать восемь.
   – Хорошо, идите, – кивнул я, возвращая ей карту. – Если что, вас найдут.
   Женщина поднялась со стула, на котором просидела полдня, переминаясь с ноги на ногу, попрощалась, извинилась, снова попрощалась и неслышно вышла из квартиры.
   Ты вопиюще ленив и нелюбознателен, сказал я себе, даже не в силах выйти на балкон и проследить, в какую сторону пошла Мария Богдановна. А ведь можно было провести ее до санатория, узнать у администратора, проживает ли эта женщина у них, проверить паспорт… Но это забота милиции, говорил во мне другой голос. Пусть следят, пусть проверяют. А мне эта петрушка надоела. Я устал. В конце концов, я просто смешон.

Глава 6

   Разумеется, я не стал вызывать милицию. Ну что я скажу следователю? Что у меня украли слиток золота, который я контрабандным путем вывез из Перу? Начнутся расспросы, почему я отстал от группы, чем занимался в Приамазонии почти год, почему, в конце концов, живу здесь без прописки и отчего моя покойная бабуся забыла написать на меня завещание. Если я расскажу ментам все, то у них волосы встанут дыбом и меня моментально депортируют в Россию и передадут в службу безопасности.
   Однако я не был намерен так просто расстаться со своей реликвией. Человека, который вломился ко мне, можно просчитать, если в самом деле составить цепочку, по которой слух о золотом драконе просочился в среду домушников. И в этом деле никого нельзя сбрасывать со счетов. Даже Клима.
   Я прекрасно выспался следующей ночью, хотя проснулся где-то около шести. Никто мне не звонил, не советовал готовить себе алиби, и хорошее настроение подпортила только голая стенка c одиноким гвоздем, на котором еще вчера висел золотой дракон.
   Я взял ведро с размоченным хлебом и пошел на дачу. Похоже, солнце даст нам сегодня передохнуть. При полном безветрии небо было затянуто тучами, и оттого край моря, выглядывающий между Крепостной горой и Болваном, был серым и унылым.
   За художественным музеем я свернул налево и пошел вниз. Перед чугунным ограждением санатория на секунду остановился, после чего изменил своей привычке, не стал сокращать путь по его территории и снова пошел по шоссе.
   Когда я сравнялся с проулком, мое внимание привлек человек, бегущий по серпантину в мою сторону. Точнее, не сам человек, а его ярко-красные спортивные трусы, горящие, как люминесцентный светильник. Рыжеволосый, кудрявый, с бледной, слегка порозовевшей кожей. Э, да это тот самый тип, который, если верить словам Марийки, звонил мне вчера утром!
   Я застыл со своим ведром на обочине дороги, не зная, что предпринять. Как заговорить с бегущим человеком? О чем спросить его? Времени на раздумья у меня не было, человек приближался с каждой секундой.
   Я закинул ведро в кусты, отвел руки за спину и стал прохаживаться от одного края дороги к другому. Бегун вильнул в сторону, чтобы не налететь на меня. Я понял по его индифферентному лицу: он меня не знает и никогда раньше не видел. Я сделал широкий шаг и снова оказался на его пути.
   – Стой! Стой! – махнул я рукой, как жезлом, будто останавливал машину.
   Наверное, у рыжего были неважно отрегулированы тормоза, и он все-таки задел меня плечом, чертыхнулся, хотел было побежать дальше, но я крепко схватил его за влажное запястье. От бегуна пахнуло потом. Он вытаращил на меня глаза и, брызгая слюной, крикнул:
   – Чего?! Ты что хватаешь? Взбесился?
   – Стоять, стоять, – спокойно ответил я ему, внимательно разглядывая его кроссовки. – Бегаем, значит? Природу топчем?
   – Да кто ты такой? – взвизгнул рыжик. – Отпусти руку!
   – Я старший егерь судакского лесхоза Бодунко. Еще вопросы есть? Разъяснения не требуются?
   – Ну и что? – Рыжик все еще дергал свою руку, но уже не столь агрессивно. – А что я такого сделал?
   – Щит перед подъемом видели? Читать умеете?
   – Какой щит? – заморгал глазами рыжик, хотя совершенно ясно было, что он знает, о каком щите я говорю.
   – Ну, обернитесь и посмотрите. Он и отсюда виден.
   Рыжик повернулся, убедился, что щит в самом деле отсюда виден.
   – А что там особенного? – зашлепал он мясистыми губами. На кончике его носа дрожала капелька пота. Безбровый, лишенный ресниц, он почему-то напоминал мне верблюда. Убедившись, что он не станет убегать от меня, я отпустил его руку и, расхаживая перед ним, монотонным голосом пояснил:
   – На щите написано: «Государственный ботанический заказник «Новый Свет». Посещение леса, разбивка палаток, разжигание костров строго воспрещается». Так?
   – А я что, разжигал костры?
   – Нет, вы посещали лес.
   – Да я только по дороге, – не меняя нагловатого тона, ответил рыжик и показал рукой, по какой дороге он носился.
   –Ай-яй-яй! – покачал я головой. – Ну зачем вы обманываете? Все говорят, что только по дороге, а сами в лес ходят. Вот и вы тоже. У вас же кроссовки в глине.
   Рыжик посмотрел на свои кроссовки, пожал плечами, но ответил уже другим тоном:
   – Да я только на обочину сошел. Там даже трава не росла.
   – На обочину, – опять покачал я головой, с удовольствием играя роль егеря. – Да у нас обочина – до самого моря обочина. Это вам не Козельск. Здесь экология, а она у нас одна. А вот вас, приезжих, как собак нерезаных. Каждый сойдет на обочину, и через два года леса не станет. Ясно? Придется жаловаться на вас администратору санатория. Вы ведь из «Сокола»?
   – Да, – ответил рыжик, погрустнев.
   – И штраф с вас полагается. Триста тысяч купончиков.
   – Ничего себе штрафы! – вытянул верблюжье лицо рыжик.
   – А вы как думаете? Топтать природу легко. А попробуйте вырастить хоть один кипарис или можжевельник. Не пробовали? Ну вот и молчите.
   – А у вас есть какие-нибудь документы? – насторожился рыжик.
   – А зачем мне документы? Меня начальник санатория знает как облупленного. Сейчас сходим к нему, составим акт – копию, кстати, вышлем по месту вашей работы, – а потом уже уплатите штраф. Не знаю, какие меры к вам начальник применит. Одного такого марафонца в прошлом году досрочно выгнали из санатория. Гербарий собирал, ботаник хренов.
   Рыжик заволновался, завертел кудрявой головой по сторонам, стал почесывать волосики на груди. Вот ведь простофиля, думал я, с некоторым сочувствием глядя на его растерянный вид. Если Марийка сказала неправду и этот верблюд никогда не звонил мне, то я просто заболею от жалости к нему.
   – А может быть, – заговорщицки сказал мне рыжик, – обойдемся без начальника? Я уплачу вам штраф, и на этом поставим точку?
   Я вздохнул.
   – Все вы ищете какие-то пути, чтобы увильнуть от закона. Ладно. В порядке исключения. У вас деньги с собой? – спросил я, хотя было совершенно очевидно, что в трусах спрятать деньги невозможно.
   – К сожалению. – Он похлопал себя по ягодицам. – Если вам нетрудно, здесь недалеко.
   – Ну идемте, только быстрее, – поморщился я.
   Я конвоировал рыжика по санаторной аллее, моля бога, чтобы не повстречался кто-нибудь из знакомых. Мы зашли в жилой корпус, я громко поздоровался с дежурной, которую видел первый раз в жизни, и, не давая ей опомниться, поинтересовался, купалась ли она сегодня в море и какова водичка. Кинув ей напоследок, что обязательно позвоню вечером, я быстро затащил рыжика в лифт.
   – Какой этаж?
   – Пятый.
   У него в номере могут оказаться жена, дети, и поговорить нам не удастся, подумал я.
   Дверки лифта разъехались в стороны. Холл с пальмой в ящике, балкон с открытыми настежь дверями. В конце коридора с пылесосом в руках над ковровой дорожкой склонилась уборщица. Дверь в подсобку, заставленную пустыми бутылками, вениками, швабрами и ведрами, открыта. Уборщица – спиной к нам, и, пока она поравняется с подсобкой, пройдет не меньше пятнадцати минут.
   Я резко толкнул плечом рыжика в подсобку, но он успел отреагировать и расставил руки в стороны, упираясь в стенки. Слабый аргумент – его руки несложно было вернуть на прежнее место легким ударом в солнечное сплетение. Рыжик негромко вскрикнул, но я уже втолкнул его в подсобку, мягко закрыл за собой дверь и использовал швабру в качестве запора.
   – Вы… вы… – пытался он озвучить свой испуг и вялое возмущение. – Я сейчас закричу! Вы ничего не сможете со мной сделать! Я сейчас…
   – Тише, – перебил я рыжика и приставил указательный палец к его груди. – Я не причиню вам вреда, если вы ответите на мои вопросы. Отвечаете – и мы расходимся. Все ясно?
   – Что вам надо? Я вас не знаю! Я отказываюсь говорить в этом месте!
   Мне пришлось дать ему несильную пощечину. Рыжик сразу замолчал, а я, приблизившись к нему почти вплотную, сказал:
   – Вы меня не знаете, но тем не менее звоните мне по утрам и пытаетесь запугать какими-то глупыми угрозами. Вы думали, что я вас не найду и ваше хулиганство пройдет безнаказанно?
   Вот только сейчас он по-настоящему испугался. Раскрыл рот, выдавил что-то нечленораздельное. У меня отлегло от сердца: звонил он, в этом можно было уже не сомневаться.
   – Ну так о чем вы хотели меня предупредить?
   – Бога ради, простите меня! – взмолился он, прижимая ладонь к ладони, будто молился на меня, как на икону. – Я совсем не желал вам зла. У меня и мысли не было угрожать вам. Я только хотел предупредить вас… то есть не я, а один молодой человек…
   – Говорите спокойнее и внятнее. Вас только на митинги выставлять.
   – Я не знаю вас совсем, – начал он, как ему показалось, с самого главного. – А так часто звонил потому, что мне все время мешали. Один раз я звонил из кабинета заместителя по финансам, но не успел ничего вам сказать, так как мне помешали, во второй раз я звонил из библиотеки, но там нельзя было говорить громко…
   – Вы больной? Маньяк? У вас навязчивые идеи? – совершенно серьезно спросил я рыжика.
   – Да нет же! Как вы не понимаете! Мне до вас вообще никакого дела нет! Я не по своей воле звонил вам. Меня попросили об этом, ну, как оказать небольшую услугу.
   – Кто вас просил об этом?
   – Один молодой человек. Я совершенно его не знаю, мы повстречались на пляже.
   – И о чем он вас попросил?
   Рыжик пожал плечами, будто этот вопрос очень его удивил.
   – Позвонить вам и сказать, чтобы вы проявляли осторожность и обеспечили себе алиби.
   – И все?
   – Клянусь: ни слова больше.
   – Он вам назвал мою фамилию?
   – Да. Вацура, если не ошибаюсь?
   – А телефон?
   – Телефон он мне продиктовал, чтобы я записал номер своей рукой.
   – А почему вы согласились выполнить такую странную просьбу?
   Рыжик замялся, и я помог ему:
   – Он вам заплатил?
   Рыжик с усилием кивнул.
   – Да. Простите меня, ради бога! Я думал, что этот звонок вам во благо.
   – Как он выглядел?
   – Молодой, не больше двадцати пяти. Крепкий, коренастый. «Качок», как их сейчас называют.
   – Особые приметы?
   Рыжик задумался, наморщил лоб.
   – Вы знаете, у него было настолько типичное лицо, что я вряд ли узнал бы его даже сейчас. Короткая стрижка, голова низко посажена. Крупный нос.
   – С горбинкой?
   – Нет, нос обычный, картошкой.
   – Наколки на руках, груди?
   Рыжик отрицательно покачал головой.
   – Не припомню. По-моему, не было.
   – А почему он выбрал именно вас? Что, на пляже больше никого не было?
   – Да что вы! Полно людей. А он, собственно, меня и не выбирал. Это я к нему подсел. Рядом с ним место свободное было.
   – Он был один?
   – Да. Сидел на полотенце, смотрел на море. Спросил о какой-то ерунде, вроде нет ли у меня спичек? А я ведь не курю.
   – А как он потом перешел к своей просьбе?
   – Поинтересовался, в «Соколе» ли я отдыхаю? Я ответил: да, в «Соколе». А он говорит, что очень хороший санаторий, он тоже в нем отдыхал и вообще любит море, но сегодня уезжает, а до своего дружка, мол, дозвониться не успел, а сообщить ему надо нечто очень важное. И спрашивает, не могу ли я завтра позвонить по местному телефону? Ну и тут же портмоне раскрывает, достает двадцать долларов. Мне, знаете, так стыдно стало…
 
   – Ладно, хватит, мне все ясно, – сказал я, почему-то испытывая к рыжему не самые добрые чувства.
   – Только из лучших побуждений, – еще раз заверил он меня.– Так что примите меры и готовьте, так сказать, алиби…
   – Я это уже слышал, – перебил я его и вытащил швабру из дверной ручки.
   Мы вышли из подсобки и тотчас нос к носу столкнулись с уборщицей. Она воинственно наставила на нас шланг от пылесоса и спросила:
   – Чего это вы там делали?
   – Туалет искали, – ответил я.
   – Туалет в номерах! – завопила уборщица. – Гадят где попало, как коты драные! Взрослые люди, и как не стыдно!
   Рыжему стало стыдно, и лицо его покраснело.
   – А ловко вы меня насчет штрафа надули, – сказал он мне, когда мы дошли до лестничной площадки. – Я в самом деле поверил, что вы егерь.
   Я уже не слышал, что он там бормочет. Коренастый, нос картошкой, голова низко посажена, мысленно повторял я словесный портрет человека, который предупреждал меня об опасности. Таких коренастых десятки только в нашем поселке. А этот рыжий – олух. Если он только не притворяется мастерски.

Глава 7

   Я вернулся к тому месту, где тормознул рыжика. Вытащил из кустов ведро с куриной едой, куда успел заползти целый полк муравьев, и пошел на дачу.
   Сначала меня предупреждают об опасности, затем в квартиру вламывается неизвестный, думал я. Эти события случайно оказались в такой последовательности или они взаимосвязаны? Может быть, меня хотели предупредить о предстоящем ограблении квартиры? Но при чем здесь алиби? Кто и в чем собирается обвинить меня, чтобы мне понадобилось алиби?
   Я вслух выругался. Тоже мне доброжелатель! Если хочешь помочь человеку, то объясни все толком, чтобы было ясно. А туманные намеки ничего, кроме нервотрепки, не дают.
   Прежде чем зайти в палисадник и накормить озверевших от голода кур, я поднялся на крышу. Все как было. Раскладушка, тапочки, косметичка, на полу черный след от сожженной визитки. Анна здесь так и не появлялась.
   Снова в душу закрался холодок тревоги. Ирина, само собой, говорила неправду. Не похоже на Анну, чтобы вот так неожиданно, не предупредив, она сорвалась с места на несколько дней то ли к родственнице в Джанкой, то ли с любовником в Новый Свет. Про визитку, между прочим, Ирина вспомнила только тогда, когда я ляпнул ей про косметичку. Значит, она знала, что в косметичке Анны лежит визитная карточка, которую я ни при каких обстоятельствах не должен был увидеть. «РОВ», «тор» – не слишком-то богатая информация.
   Я нехорошо усмехнулся неожиданно пришедшей в голову мысли: Анна пропала, обеспечивая себе алиби. «Вольво» – в Новом Свете. Ей и ее любовнику – или кто он там? – нетрудно будет доказать, что в момент ограбления они находились далеко от поселка. Я даже сплюнул и чертыхнулся от досады. Как же я мог забыть, что на сегодняшний день единственный человек, который знал, что именно висело у меня на стене, – Анна?
   Спустившись вниз, я зашел в палисадник, открыл решетку и выпустил на волю своих отощавших бройлеров. Они вмиг окружили меня большой перовой подушкой и стали клевать кроссовки. Довел птичек до умопомешательства, подумал я, а потом удивляюсь, почему у них мясо жесткое и отдает резиной.
   Глянул на часы. Через минут десять от пятачка рядом с кафе «Встреча» отойдет автобус на Новый Свет. Почему бы не прокатиться, не посмотреть на эту «Вольво», если, конечно, Клим не соврал?

* * *

   Желтая занавеска трепыхалась на сквозняке и все время норовила дать мне пощечину. Пришлось связать ее узлом и конец отправить за окошко. Водитель, по-моему, не любил пользоваться тормозами, и автобус, ни разу не снизив скорости, ужом скользил по серпантину. Справа возвышалась серая громада Сокола, слева – густая синева моря. На очередном крутом вираже они менялись местами, под колеса автобуса кидался живописный обрыв, и иногда трудно было сказать с уверенностью, едем ли мы или уже летим.
   На стене, расчерченной красными альпинистскими веревками, уже висели неугомонные скалолазы, похожие на марионеток. Я не смог разглядеть, были ли среди них мои знакомые. Много я отдал бы за то, чтобы сейчас висеть между небом и землей, глядя на покрытое теплой дымкой море, едва заметных невооруженным глазом людей, мелких, порочных, суетных, нашпигованных своими ничтожными проблемами и уверенных в своей исключительности и значимости. Только там, на высоте, подвластной тебе, становится отчетливо ясно, что человеки – это тлен, блохи, жизнь которых напоминает вспышку молнии, а вечны на этой земле только горы, небо и море, и от прикосновения к этой вечности, к ее простой и великой красоте на многие вещи и явления уже смотришь иначе.
   Надо будет завтра утром заглянуть к ребятам, подумал я. Если не отвлечься от грустных мыслей, можно поехать мозгами.
   Автобус без остановки проскочил мимо роскошного санатория, когда-то принадлежавшего Министерству иностранных дел, хотя я просил водителя высадить меня рядом с ним. Пришлось от конечной остановки возвращаться обратно.
   В Новом Свете я бывал часто, хотя этот поселок, отстроенный в реликтовом лесу, меньше всего был предназначен для зарабатывания или траты денег. Райское захолустье, которое очень любили иностранцы и снимали здесь комнаты за относительно большие деньги.
   Здесь не было ни одного ресторана, ни одного прибрежного кафе, если не считать тех, которые от посторонних глаз спрятаны в санаторных корпусах, ни одного развлекательного заведения. На весь поселок единственный продуктовый магазин, иногда торгующий хлебом, кефиром и почти всегда шампанским местного производства. Зато здесь чистейшая вода и безумно красивые бухты, где я часто охотился на камбал и любил блуждать среди каменных столбов горы Караул-Оба.
   Я спустился вниз по кипарисовой аллее, уже издали приглядываясь к крышам атомобилей на стоянке. Стоянка без ограждения, без охраны. На солнцепеке греют свои крыши два «жигуленка», красный «Икарус-люкс», белый микроавтобус. А вот «Вольво» стоит в тени, под пышной акацией, стоит не первый день, это видно по высохшим листьям, упавшим на капот и крышу.
   Я не спеша подошел к машине и сквозь затемненные стекла с любопытством и вялостью зеваки стал разглядывать салон. В районе водительского сиденья не было ничего привлекательного, кроме начатой пачки «Мальборо», лежащей у лобового стекла. На полочке под задним стеклом – атлас автодорог, аптечка, спортивная куртка, две крохотные колоночки стереосистемы – словом, стандартный набор. А вот на заднем сиденье, в диванной складке, темнело нечто более любопытное.
   Я обошел машину с другой стороны, чтобы находиться лицом к солнцу. Теперь темное стекло не так сильно отсвечивало, и я разглядел черную плетенку с нитками бисера и золотой стружки. Так и есть, это бархатная заколка Анны.
   Я отошел на два шага, опустил глаза. Две семерки, триколор. Машина с московским номерным знаком.
 
   Толстопузый мужчина в белой рубашке наблюдал за мной из дверей кафе. Нет, подумал я, делая вид, что не замечаю его, от скуки таким легавым взглядом не смотрят. Мне было надо, чтобы он первым заговорил со мной, пусть даже матом, и я снова приблизился к «Вольво», погладил ладонью по полированным бортам, смахнул листья с крыши. Никакой реакции, хотя я кожей чувствовал, что толстопузый стремительно наполняется гневом. Его прорвало, когда я постучал ногой по колесу.
   – Э! – рявкнул он. – Отвали от тачки!
   Я медленно повернул голову.
   – Это ты мне? – уточнил я.
   – Тебе, тебе! – С плохо скрытой угрозой на физиономии, напоминая носорога, которому браконьер попытался отпилить рог, он двинул на меня. Впрочем, любого носорога можно быстро сделать своим союзником, если убедить его в том, что не претендуешь на его рог, и сунуть ему в пасть пучок соломы.
   Я перехватил его влажную руку, которой он намеревался взять меня за грудки, сжал покрепче, показывая, что моя рука работает не хуже его, и, глядя сквозь него, спросил:
   – Разве хозяин машины не предупредил, что с его друзьями надо обращаться вежливо?
   – Чего? – не понял толстопузый, глядя на мои стоптанные кроссовки.
   – Сгоняй-ка за бутылочкой холодной пепси, а потом поговорим, – сказал я, небрежным движением вытаскивая двадцатидолларовую купюру – все, что я заработал за последний месяц на кильке, – и загнал ее в карман его рубашки. Поступок, конечно, безумный, подумал я уже через мгновение, теперь придется сожрать всех своих кур. Толстопузый вытащил купюру, покрутил ее в пальцах, и я с наслаждением заметил, как меняется выражение его лица.
   – Щас сделаю, – ответил он, удивительно точно находя грань между унижением и сохранением чувства собственного достоинства.
   Когда он вынес из кафе запотевшую бутылку пепси-колы с пластиковым стаканчиком на горлышке, я сидел на бордюре в тени акации и обмахивал лицо носовым платком.
   – Когда они машину заберут? – спросил я, отпивая из горлышка.
   – Обещали сегодня. Ждем-с. – Его физиономия расплылась в улыбке.
   – А подруга его, – я не сводил с толстопузого глаз и понял, что «подругу», то есть Анну, он видел и запомнил, – большую красную сумку с собой не несла?
   Сумку я придумал на ходу, лишь бы что-нибудь спросить.
   – Не было, – покачал он головой. – Ни большой, ни маленькой. Зачем бабе сумка, когда у мужика бумажник толстый? – добавил он и достаточно гадко улыбнулся.
   – Это точно, – подтвердил я, поставил недопитую бутылку на асфальт и поднялся на ноги. – Ладно, пойду поищу их, а то второй день найти не могу.
   Вот это я зря сказал. Толстопузый выкатил глаза от удивления, снова посмотрел на мои видавшие виды кроссовки и хмыкнул:
   – Где ж ты их искать собрался? Ну и друг! Они ведь на яхте уплыли, – и он махнул в сторону моря. – Иди на пирс, встречай.
   – А что, это хорошая идея, – кивнул я и быстро пошел по парку вниз.
   – Ну, бля, и друг! – повторил толстопузый, должно быть, раздумывая, связываться опять со мной или нет.
   Двадцать баксов отдать только за то, чтобы узнать, что Анна с любовником уплыла на яхте! – мысленно проклинал я себя. Идиот, недоумок! На что, Кирилл Андреевич, теперь прикажете жить?
   И все-таки эти деньги я потратил не совсем зря. Я не хотел сам себе признаваться, но камень свалился с моих плеч. Теперь у Анны было железное алиби, и я мог с уверенностью сказать, что к похищению дракона ни она, ни водитель «Вольво» не имеют никакого отношения.
   И что совершенно невероятно: во мне проснулось давно забытое чувство ревности.

Глава 8

   Я проторчал на новосветском пляже у пирса часа три, ожидая появления яхты, очумел от голода и жажды, и когда мне окончательно надоело заниматься частным сыском, поднялся на шоссе и на попутке вернулся в Уютное. У овощной палатки я встретил Князева, который нагружал рюкзак капустой и огурцами, и пообещал ему, что завтра утром приду к ним в лагерь. Внешне он отнесся к этому сообщению равнодушно, и только по едва дрогнувшим губам я понял, что он не только не возражает, но даже будет рад моему обществу.
   Дома я с удовольствием съел две тарелки своего любимого блюда, единственное, которое можно есть в такую сумасшедшую жару, – окрошку на кефире. Блюдо элементарное и недорогое: крошится огурец, пара вареных яиц, картофель, лук и, если имеется в наличии, вареная колбаса, и все это крошево заливается подсоленным кефиром. За уши не оттащишь.
   Когда солнце зашло, на землю опустилась блаженная прохлада и во дворе за деревянным столом собралась толпа доминошников, ко мне заглянул Клим. Был он на редкость немногословным, озадаченным какой-то проблемой, предупредил меня, чтобы через два-три дня я был готов закинуть на московский поезд три бочки кильки пряного посола, после чего выпил бутылку ледяного феодосийского пива и поплелся домой.
   Спустя пятнадцать минут после его ухода я уже лежал на диване и невнимательно, думая параллельно о последних странных событиях, почитывал скучнейший любовный роман. Как раз в том месте, где инфантильный Крис бросился в океан, чтобы свести счеты с жизнью, по телефону позвонили. Я решил, что это Клим: дома вспомнил что-то важное и не смог дождаться утра. Поэтому я поднял трубку и сразу бросил раздраженно:
   – Ну, что еще?
   Уже через несколько секунд я отчетливо понял, что это не Клим и что сейчас начнется нечто любопытное: человек, позвонивший мне, молчал.
   Я едва не рассмеялся. В самом деле, подумал я, это становится уже просто смешным. Не злость вызвал этот звонок, а сострадание.