Дышев Андрей. Стоять насмерть!

   – Рыжик, это снова ты? – спросил я ласковым голосом. – Не робей, заяц-побегаец, выкладывай, что тебя еще беспокоит?
   Мой абонент подал признаки жизни: он громко засопел, затем кашлянул. И вдруг незнакомым голосом сказал:
   – Добрый вечер! Мне нужен Кирилл Вацура.
   Вот так номер! Да это вовсе не рыжик. Но кто же? Неужели любовник Анны? По голосу – средних лет. Низкий баритон. Чем-то напоминает голос Высоцкого.
   – Я у телефона.
   Долгая пауза, шипение, щелчки. Затем:
   – Я вчера не застал тебя дома.
   Я даже рот приоткрыл от удивления. Вот это да! Сам горбоносый-бородатый, который унес дракона, позвонил! Ну и жизнь пошла, никогда не знаешь, чего от нее ожидать.
   – Простите, но я не ждал гостей. Ну, как вам понравилась моя квартира? А зеленоглазый дракончик, которого вы сняли со стены? А брючные ремни? Они были крепки, как бычьи жилы, и женщина…
   – Слушай меня внимательно, – перебил он. – Нам все известно о твоих подвигах, ты хитрый, умный и смелый человек. Ты талантлив, но, как последний торгаш…
   – Я очень благодарен вам за столь высокую оценку моих заслуг, – попытался я, в свою очередь, перебить его, но мой абонент даже не заикнулся и продолжал шпарить, как по написанному:
   – …зарабатываешь на спекуляции рыбешкой. Ты стоишь намного больше, и мы хотим предложить достойную тебя работу. Завтра утром ты получишь аванс, немного позже – задание, которое должен будешь выполнить. Предупреждаю…
   – Эй-эй! Как вас там, черт возьми? Помолчите хоть минуту! – снова попытался я остановить словесный поток, но низкий баритон Высоцкого продолжал струиться из трубки:
   – …о нашем разговоре никто не должен знать, это в твоих же интересах. Женщину предупреди, чтобы она забыла о нашей с ней встрече. Сделаешь все, как я тебе скажу, – получишь назад своего дракона плюс хороший гонорар…
   Я вдруг понял, что слушаю магнитофонную запись, сделанную сымитированным голосом Высоцкого. Монолог закончился, в трубке что-то щелкнуло, и побежали короткие гудки. Я все еще держал трубку у лица, боясь опустить ее на рычаги. Где-то слышал, что если не опускать трубку, то каким-то образом можно выяснить, откуда тебе звонили. Но как это сделать? Бежать на АТС? Или нужен аппарат с определителем номера?
   Никуда бежать я сейчас не собирался, определителя у меня не было, и я швырнул трубку на аппарат. Час от часу не легче. Верно говорят: то пусто, то густо. Всю зиму и весну было так спокойно, что я чуть от тоски не умер. Хоть бы один анонимщик позвонил, хоть бы кто-то попытался дверь выломать. Дудки! А сейчас – на тебе! То Анна со своей поджигательницей тумана нагоняет, то какой-то двинутый рыжик за двадцать баксов чье-то предупреждение озвучивает, то какой-то горбоносый бородач в квартиру вламывается и уносит последние два килограмма золота, а потом звонит голосом Высоцкого, говорит столько комплиментов, сколько я за всю жизнь не слышал, и предлагает работу. Чтобы не поехать мозгами в такой ситуации, Валентин Дикуль, к примеру, советует принять стакан водки.
   Я вышел на кухню, порылся в своих запасах и вынул бутылку марочного «Сурожа» – водки, к сожалению, не держу. Стакан я осилил, а вот второй не потянул, вылил остатки пойла в раковину и снова лег в постель. Но минут через десять какая-то сила подняла меня на ноги, и я, отчетливо понимая, что совершаю глупость, позвонил Климу. Похоже, он уже спал, потому что долго не подходил к телефону, а когда поднял трубку, голос его был тихим и невнятным.
   – Через десять минут вас посетит Фантомас, – сказал я ему жутким голосом, зажав пальцами нос. – Нам все известно о твоих подвигах. Ты храбрый, находчивый, но слабохарактерный и поэтому, как последний торгаш, спекулируешь шампанским…
 
   Не помню в точности, что я еще ему наплел. Но, пока длился мой монолог, Клим не проронил ни слова. Он либо уснул с трубкой около уха, либо потерял дар речи от страха. Я же, оставаясь инкогнито, голосом Сталина завершил: «С вами говорил автоответчик», и мягко положил трубку на рычаги.
   Ночью мне снилась моя дочь Клементина. Взрослая темноволосая девушка с голубыми глазами тихо говорила мне: «Отец, зачем ты убил маму?»

* * *

   – Ку-ку! – сказала Анна.
   Она стояла посреди дворика и энергично вытирала мокрую голову полотенцем. Три дня ее не было, а загорела так, словно мы не виделись месяц. На губах осторожная улыбка, в глазах столько всяких чувств, что их выражение не поддается дешифровке. Кажется, она хотела понять, как я отношусь к ее самовольной отлучке. А я никак не отношусь. Мне нет никакого дела до ее прогулок на машинах, яхтах, до ее шизанутых подруг и любовников с толстыми кошельками.
   – Здравствуй, – ответил я как можно сдержаннее и прошел в палисадник.
   Она неслышно, как тень, проследовала за мной и, пока я снимал с сарайчика решетку и выпускал живность на свободу, не сводила с меня глаз.
   – Ты на меня обиделся? – спросила она.
   – Вот еще! – с готовностью усмехнулся я. – Других проблем нет, что ли?
   – Ты не подумай ничего плохого, у меня была обычная деловая поездка.
   – Меня совершенно не волнуют твои дела… Кстати, комната освободилась, так что можешь переезжать вниз.
   – А я тебе привезла бутылку мускатного шампанского.
   – Спасибо, но я не пью. Подари лучше своему приятелю.
   Анна постояла еще минуту молча, наблюдая за мной, и тихо удалилась. Так-то лучше, подумал я.
   По дороге домой я встретил Клима. Он по-прежнему был хмурым, вдобавок под глазами набухли мешки. Выглядел он невыспавшимся.
   – Что это ты так плохо выглядишь? – заботливо спросил я его.
   Клим криво усмехнулся.
   – Какой-то придурок вчера поздно вечером звонил, я так и не понял, что ему надо было, – сказал он.
   – Надо же! – покачал я головой. – Кстати, Анна вернулась. Можешь забирать ее к себе, причем бесплатно.
   Клим махнул рукой.
   – Да ну ее на фиг!
   – Разонравилась?
   – Не до баб сейчас. Готовься бочки везти.
   – Всегда готов! – Я отдал пионерский салют.
   – Куда это ты торопишься? Опять нервишки лечить, черепушку ломать?
   – Йес, сэр! – признался я и поторопился распрощаться с Климом, потому как время бежало стремительно, а мне еще надо было собрать снаряжение. Дома я постарался не задерживаться надолго: выпил кружку кофе с лимонной кислотой, чтобы не вызвало жажду, оделся соответственно предстоящему занятию и выволок из-под дивана штурмовой рюкзачок. В нем уже лежали бухты веревки и репшнура метров на сто, но мне показалось этого маловато, и я вышел на балкон. Там на крючьях, которые я вогнал в стену, висела еще пара мотков старой, но вполне пригодной итальянской веревки. На балконе у меня, конечно, не всегда царит идеальный порядок, но посторонний предмет под ногами я заметил сразу. Это был газетный сверток, перетянутый обычной черной резинкой, которая используется на бигудях.
   Я присел возле свертка на корточках, внимательно осмотрел, не прикасаясь, прочитал отрывок заметки о предстоящих президентских выборах, затем осторожно взял в руки.
   С недавних пор подобные штучки стали мне сильно не нравиться. Мой несчастный друг Борис позапрошлой осенью после своего вояжа на берега Пянджа получил маленькую бандерольку, вскрыл ее и тотчас отправился к праотцам.
   В отличие от Бориса я имел некоторое представление об адских машинках. В свое время в Афгане мне пришлось по долгу службы обезвреживать и фугасы, и ребристые «итальянки», и мины-ловушки. Занятие это, конечно, отвратительное, все равно что чистить лапки скорпиону или удалять соринку из глаза гремучей змеи, зато кое-какие навыки остались.
   Я взвесил на ладони сверток. Если он начинен тротилом, то, судя по весу, его там слишком мало, чтобы разорвать меня в клочья, но достаточно, чтобы сделать меня беспалым или одноглазым.
   Ножницами, которые я принес из комнаты, я перерезал резинку и осторожно стал разворачивать газету, стараясь не перевернуть сверток кверху дном. Итогом напряженного труда, от которого у меня мучительно заныла спина, стали мятый экземпляр позавчерашней «Курортной газеты» и худая пачка долларов.
   Я присвистнул, хотя за последнее время должен был уже отучиться чему-либо удивляться. Огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что за мной никто не следит, быстро пересчитал купюры, самая крупная из которых была двадцатка. Вышло что-то около пятисот баксов.
   Мне известны многие способы зарабатывания денег, но чтобы вот так, прямо с неба на голову – с таким я еще не встречался.
   – Медной деньгой годы канут в пучину, – забормотал я стихи, первыми пришедшие в голову, и стал аккуратно заворачивать доллары в газету, – Черного моря… Возможно ль достать?.. Думаю вечную думу-кручину… Кем я хотел, кем пришлось ныне стать…
   Такой же резинки, что я порезал ножницами, у меня не нашлось, и тогда я обмотал сверток ниткой, положил его на прежнее место и прикрыл сверху ржавым чугунным казаном, в котором когда-то варил плов. Не видел, не брал, не считал. Если у этих денег есть хозяин и их разыскивают, то я не буду этому препятствовать.
   Я свесился с перил, посмотрел вниз, потом наверх. Надо мной живет тетка Шура с мужем и сыном. Сын – алкоголик, отец с матерью – пенсионеры. В этой семье таких денег никогда не было и не будет. Я снова посмотрел вниз и сплюнул. Снизу этот сверток тоже запросто можно закинуть. Вот только покажите мне этого идиота…
   Ответ на все эти вопросы у меня был давно готов, просто я все еще сопротивлялся, упирался и не хотел признавать, что эти доллары – и есть тот самый аванс, о котором сказал мне «Володя Высоцкий» вчера вечером, и то был не сон, не розыгрыш. Игра шла по-крупному, только я все еще не мог разобраться в ее правилах.
   Ладно, подождем, последим за развитием событий, сказал я себе, снял с крюка бухту в полиэтиленовом мешке и, зайдя в комнату, закрыл за собой балконную дверь на запоры. Это я изредка делал даже зимой.

Глава 9

   Конечно, меня не дождались. Когда я пришел в лагерь альпинистов, Князев и Гриша уже оторвались от грешной земли и шли траверсом по стене на высоте метров двухсот. Я сложил руки рупором и крикнул короткое приветствие. Альпинисты, знаю, не любят криков. Громкий голос способен сорвать на головы людей лавину или камнепад. Лавина здесь не угрожала, а вот получить каменюку в лобешник можно было элементарно, особенно если принять во внимание, что у меня никогда не было защитного шлема, кроме каски в армии. Я, пятясь спиной, предусмотрительно отошел подальше от стены и чуть было не повалил палатку, наступив на растяжки. Еще три дня назад этой палатки здесь не было, значит, сезон набирает силу, народ с ускоряющимся темпом рвется к морю и солнцу, и при хорошем раскладе, если Анна перестанет утомлять меня своим присутствием, можно будет сдать дачку по три бакса за койко-место в сутки.
   – Я чуть было не лишил вас крыши над головой, – извинился я перед хозяином палатки, который высунул заспанное смуглое лицо наружу, и присел на корточки, укрепляя колышек камнями.
   – Ну что вы, бросьте, я сам! – усмехнулся смуглолицый, почесал затылок, продемонстрировав великолепные бицепсы, потом провел влажным платком по гладкому лицу – умылся, значит. – Воду надо экономить, – объяснил он мне. – Кофейку не желаете?
   Я согласился, хотя мне хотелось не кофе, а на стену, но я рассчитывал, что в процессе пития мы познакомимся ближе и, возможно, сходим на стенку вдвоем, в одной связке.
   – Вы откуда? – спросил я его, кидая рюкзак под ноги.
   – Кемерово, – быстро ответил он и протянул мне руку. – Джихангир. Можно просто Джо.
   Я, не экономя силу, пожал его ладонь.
   – А меня просто Кирилл.
   – Очень приятно. Садитесь, не стойте, в ногах правды нет.
   Меня удивило, что он готовил не на примусе, как большинство туристов в Крыму, а на костре. Он пошел напролом через колючие заросли в поисках хвороста, и мне пришлось помогать ему. Когда мы сели в жидкой тени сосенки пить кофе, Князев и Гриша уже дошли до карниза и теперь готовили страховку, чтобы преодолеть отрицательный подъем.
   – Завидуете? – спросил Джо, наблюдая, с каким вожделением я слежу за работой скалолазов. – Возьмите бинокль.
   У него было неплохое вооружение, каким мог бы похвастаться не всякий альпинист. Пока он вынимал из рюкзака, сшитого из камуфлированной ткани, бинокль, я разглядел шикарный охотничий нож, топорик и мачете и, кроме того, отличную портативную радиостанцию размером с пачку сигарет. Но вот скальное снаряжение у него было слабовато. Веревка – от силы пятьдесят метров, пяток крючьев и титановых карабинов, обвязка, ленточная лесенка, жумар и мешочек с канифолью. С таким снаряжением только на Сахарную Головку взбираться, где тренируются дети.
   Однако я слишком поторопился с выводами. Джо поинтересовался, сколько метров в моей бухте, и предложил связать наши веревки в одну. Он сам взялся связывать, и я с удивлением увидел, что делает это он профессионально, затягивая один из сложнейших узлов – грейпвайн. В общем, и без слов было ясно, что мы оба не против пойти в одной связке.
   В скалолазании я не считаю себя большим мастером, хотя совершенно определенно могу сказать, что нет в Крыму горы, на которую бы я не смог подняться. Я не боюсь высоты, умею разумно рисковать и верю в свои возможности. Но то, что вытворял на стенке Джо, заставляло мои внутренности сжиматься от страха, и часто казалось, что сердце перестает биться. Он брал высоту не мастерством и высокой техникой, а каким-то безумным авантюризмом. Собственно, страховка и я ему были не нужны, он свободно мог подняться на Сокол в одиночку. Джо начисто отвергал общепринятые нормы и правила скалолазания. Казалось, он поднимается на гору при помощи липучек. Он зависал над пропастью на одной руке, делал жуткие прыжки в сторону, хватаясь за невидимый выступ в скале, вбивал крючья, повиснув вниз головой с закрепленными в трещине ногами. Он не пускал меня выше себя, оставаясь лидером, выбирал маршрут наиболее сложный и все время поторапливал меня. Каждую секунду я ждал, что он сорвется и с громким воем пронесется мимо меня, и я с ужасом думал о том, сумею ли остановить его падение при таком незначительном количестве крючьев, которые он загнал в стену, и большом расстоянии между нами. Словом, это был смертельный номер, и уже на середине стены я поклялся себе, что с этим самоубийцей в одной связке больше не пойду.
   За полчаса мы догнали Гришу и Князева, которые молча проводили нас глазами. Князев остался внешне безразличным, а Гриша многозначительно постучал пальцем по голове.
   Мы завершили траверс среди каменных столбов Сокола, откуда открывалась панорама Нового Света, и спустились на шоссе. Почувствовав под ногами землю, расположенную горизонтально, я, не снимая с себя натершей мне ребра и бедра обвязки, лег навзничь, приходя в себя. Джо, не без иронии глядя на меня, сворачивал веревку в бухту и затем стягивал ее витками марки.
   – А на рог слабо подняться? – спросил он.
   Мне этот Джо разонравился. Трюк со скоростным траверсом был затеян только ради того, чтобы утереть мне нос. Ну, допустим, что ему это удалось.
   – На какой еще рог? – В моем голосе уже не было прежней доброжелательности.
   Джо махнул в сторону Голубой бухты, обрамленной с одного края Караул-Обой, напоминающей пьющего воду носорога. Я понял, что он имел в виду. Гигантский каменный круглый столб почти вертикально устремлялся в небо. Со стороны, противоположной от моря, подъем был относительно несложным – крутизна под семьдесят градусов и высота не больше пятидесяти метров. Но вот со стороны моря – почти полтораста метров отрицательного подъема по гладкой, отполированной морскими ветрами поверхности. Мне казалось, что этот рог вообще непроходим. Джо я ответил вопросом:
   – Что, прямо сейчас?
   Он отрицательно покачал головой.
   – Зачем сейчас? Мы устали. Жарко. Можно выбрать и другой денек… Ну так что?
   – Пойду, – ответил я, совершенно не понимая, зачем соглашаюсь на эту авантюру.
   Джо протянул мне свою крепкую волосатую руку и улыбнулся краем тонких губ.
   – Ты живешь в Уютном?.. Я тебя найду.

* * *

   У входа в подъезд меня окликнули. Я обернулся и увидел старшину Володю Кныша из нашего отделения милиции. Несколько раз мы с ним уже встречались – по разным, хорошим и плохим, вопросам, но в целом он был добрым малым и, учитывая мое афганское прошлое, неплохо ко мне относился.
   – А я тебя жду, Кирилл, – сказал он, обмахивая лицо фуражкой. – Куда это ты с рюкзаком ходил?
   Я не стал отвечать, потому как вопрос был дежурный и меньше всего интересовал старшину.
   – Зайдем ко мне, что ли? – без особого энтузиазма предложил я, в душе надеясь, что Кныш откажется, но он согласился.
   Мы зашли в квартиру. Я первым делом распахнул балконную дверь и, вынося туда рюкзак, незаметно снял с газетного свертка казан.
   – Присаживайся, – сказал я, кивая ему на кресло. – Чего пить будем?
   – Я, сам понимаешь, на службе, – покрутил головой Кныш. – Ты тоже присядь. Я хоть и не долго тебя задержу, но так будет лучше.
   Я, не прогнозируя развитие событий, спокойно сел на диван, снял с себя мокрую майку и принялся вытирать ею грудь.
   – Как дела с пропиской? – спросил старшина.
   Я пожал плечами.
   – Без изменений.
   – С новосветского завода на тебя жалуются, что занимаешь ведомственную жилплощадь, которая теперь принадлежит им.
   – Она принадлежит мне, – спокойно, потому что уже не в первый раз, ответил я. – И ты это хорошо знаешь. Я ухаживал за бабкой пять лет подряд до ее смерти, весь поселок свидетель этому…
   – Да я знаю! – махнул рукой Кныш. – Но почему, черт возьми, она тебя не прописала здесь?
   Я пожал плечами.
   – У старых людей своя логика.
   – Логика, логика, – пробормотал старшина, поднялся с кресла и стал прохаживаться по комнате, рассматривая книги в шкафу, телевизор и картинки на стенах. – А как прикажешь мне эту логику к закону пришпандорить? Ты наследник, тут нет никаких вопросов. Бабкина дача – твоя, мебель – твоя, книги – твои. Но квартира должна уйти заводу, потому что сейчас в ней никто не прописан.
   – Ну так пропиши меня здесь, и все дела.
   – Пропиши! – развел руками старшина. – Если бы все так легко решалось. – Он остановился перед открытой балконной дверью, скользнул взглядом сверху вниз – не знаю, обратил ли внимание на сверток, – и опять повернулся ко мне. – На каком основании тебя тут прописывать? Ты ведь вообще не гражданин Украины. Ты уволенный из Российской армии военнослужащий.
   – Но у меня нет и российской прописки.
   Старшина вздохнул. Об этом же, почти дословно, мы с ним разговаривали полгода назад.
   – Маразм, – резюмировал он и скривился. – Без отметки в паспорте человек никто. Вот было бы у тебя, скажем, десять тысяч долларов, – так выкупил бы ты у завода эту квартиру к чертовой матери, да еще ванну шампанским наполнил бы!
   Я насторожился. Случайно или нет он упомянул про доллары?
   – К сожалению, десяти тысяч долларов нет, – ответил я и подумал, что сейчас он спросит: а сколько есть?
   Но старшина сказал совсем другое:
   – Я вот по какому вопросу к тебе зашел, Кирилл.
   Он сделал паузу – все менты обожают в этот момент делать многозначительную паузу, в течение которой собеседник, по идее, должен бледнеть от страха и припоминать все свои грехи. Я же почувствовал жгучее любопытство.
   – Я вчера дежурил – мы на сутки заступаем и утром меняемся, – и вот, значит, какой-то шутник подкинул в отделение магнитофонную кассету. Музычка здесь очень любопытная. Есть у тебя какой-нибудь магнитофончик?
   Я принес из второй комнаты тайваньский двухкассетник и поставил на стол перед Кнышем. Старшина вынул из нагрудного кармана кассету, вставил в гнездо и нажал на клавишу воспроизведения.
   Сначала мы вслушивались в шорохи и шумы, потом отчетливо послышался звук наборного телефонного диска, а затем то, что я уже слышал: «Рыжик, это снова ты? Не робей, заяц-побегаец, выкладывай, что тебя еще беспокоит». – «Добрый вечер! Мне нужен Кирилл Вацура». – «Я у телефона»…
   – Здорово! – воскликнул я.
   Старшина внимательно смотрел на меня.
   – Что это? – спросил он.
   – Володя Высоцкий позвонил мне вчера вечером, – ответил я, делая вид, что говорю серьезно. – Разве ты не слышишь?
   «Слушай меня внимательно. Нам все известно о твоих подвигах, ты хитрый, умный и смелый человек. Ты талантлив, но, как последний торгаш…»
   – Будешь слушать до конца? – спросил Кныш.
   – Нет, спасибо, я уже это слышал.
   Он отключил магнитофон, вынул кассету и спрятал в карман.
   – Что это все значит? – спросил он.
   Я пожал плечами.
   – Ты думаешь, это розыгрыш?
   – Думаю, что да.
   – А кто мог тебя так разыграть?
   Я снова пожал плечами.
   – Аванс получил? – быстро спросил старшина, глядя мне прямо в глаза, и я так же быстро ответил:
   – Нет.
   Может быть, я поступил неразумно, хотя никакого криминала с моей стороны не произошло. Если бы я признался и отдал Кнышу аванс, то следовало бы сразу поставить крест на моей надежде вернуть дракона. Милиция начала бы шумные и безрезультатные поиски человека, подкинувшего мне деньги, – хотя какой смысл в этих поисках, когда преступление еще не совершено? – и этот человек исчез бы навеки, прихватив с собой и дорогую моему сердцу штуковину. Но, включившись в игру, я не предпринял никаких мер для самозащиты, и с этого момента в моей жизни начался очередной крутой вираж. Меня предупредили, что могут подставить, и эта подставка, похоже, начала набирать обороты.
   – Ну хорошо, – сказал Кныш и напялил на голову фуражку. – Если снова будут звонить, ставь нас в известность.
   – Хорошо, – ответил я, провожая старшину до двери. – Но думаю, что доброжелатели проинформируют вас намного раньше меня.

Глава 10

   Вот уже отчетливо вырисовываются три стороны, каждая из которых ведет свою игру, думал я, не спеша прогуливаясь по набережной. Первая: это те, кто предлагает мне работу. Вторая: кто предупредил о подставке. И третья: кто подслушал телефонный разговор и подкинул кассету с записью в отделение милиции.
   Стемнело. Загоревшие люди, кажущиеся в сумерках еще более темными, фланировали по набережной. Терпкий запах хвои стоял в прогретом воздухе. От асфальта тянуло жаром, накопленным за день. Море уснуло и спряталось в ночи. Сейчас оно было беззвучным и без границ сливалось со звездным небом, словно копируя: на его черном полотне горела и перемигивалась россыпь корабельных огней. На набережную волнами накатывала музыка. Тяжелый рок переплетался с вальсом, восточным мотивом и ритмичной трелью цикад. Выше набережной, на взлете, ощетинившемся пиками кипарисов, бегали и перемигивались гирлянды лампочек, между деревьями двигались тени, проглядывали белые столики и стулья под разноцветными зонтами.
   Я остановился напротив открытого кафе «Горка», раздумывая, подняться в него или не стоит. Пожалуй, стаканчик пепси-колы я мог себе позволить.
   Подставить меня, насколько я понял, собираются как раз по поводу работы, думал я, поднимаясь по ступеням наверх. Значит, все встанет на свои места, как только я категорически и однозначно откажусь от услуг работодателя, если он позвонит мне в следующий раз.
   Все столики были заняты, и я сел на бордюр, обшитый полированными рейками, полез в карман рубашки, вынул несколько купюр, пестреющих многочисленными нулями, и пересчитал свой капитал. Так и есть, на пару стаканов колы этих купонов хватит.
   Я поймал себя на мысли, что ищу повод, чтобы не принимать торопливых решений и не отказываться сгоряча от выгодного дела. «Высоцкий» что-то бормотал насчет моих способностей. Что он имел в виду? Мои жалкие навыки в скалолазании? Умение выживать в экстремальных условиях? Или мою осведомленность в делах наркомафии? Что я умею делать лучше любого жителя поселка?
   Что ж, тому, кто предлагает работу, виднее. Может быть, в ней не будет никакого криминала, а лишь некоторая доля риска и авантюризма. Но к чему тогда такая осторожность – синтезированный голос, магнитофонная запись? Зачем подкидывать аванс на балкон, когда проще зайти ко мне и вручить из рук в руки?
   Потягивая холодную водичку из граненого стакана, я пришел к выводу, что пока не следует суетиться, бежать в милицию, посылать подальше голос магнитофонной записи. Это я всегда успею сделать, пока же надо спокойно ждать развития событий и смотреть, какую работу мне предложат.
   За столиком, стоящим в дальнем углу площадки, началось какое-то волнение. Послышались оживленные голоса, потом крики, грохнулась и разбилась о бетонный пол бутылка, двое темноволосых парней в белых рубашках, стоявших у окошка ларька, торгующего вином и шашлыками, метнулись к столику и тотчас потерялись среди теней и сигаретных огоньков. Затем на пол упали стулья, звякнули стаканы, привлекая внимание даже самых пьяных посетителей кафе. Неожиданно я увидел Ирину. Растрепанная, размахивая сумочкой, она выбежала из темноты, где разгорался скандал, под луч прожектора, установленного на крыше ларька, бегом пересекла площадку и кинулась, стуча каблуками, по ступенькам на набережную.
   Я вскочил, чтобы догнать ее и выяснить, что произошло, как на освещенный пятачок площадки вышла Анна. Она двигалась тоже в сторону лестницы, но намного спокойнее, чем ее подруга, однако из темноты выскочил и догнал ее в три прыжка низенький, кривоногенький молодой человек с короткой, почти под «ноль» стрижкой, в широких черных брюках, из-под которых выглядывали белые носки, и черной рубашке, расстегнутой почти до пупка. Он схватил Анну за руку, рванул на себя и хрипло выдавил: