Дышев Сергей. Однокла$$ники играли в убийство

   – Папочка, ты о чем?
   Азиз промолчал.
   – И, наконец, Ира.
   – Я думаю, это Мария. У нее, конечно, хороший слух. Но это, кстати, скрипел Виталя…
   – А я и не скрипел, не надо, – пробасил вдруг тот.
   За столом засмеялись.
   – А вот и скрипел, медведь. Ты даже не замечаешь… Я хочу напомнить, как Мария назвала Азиза. Тогда вы тоже смеялись. Но все потом голосовали за доктора. А Азизу все равно карту подложили.
   Маша улыбнулась.
   – Зачем мне было голосовать за него открыто, если бы это можно сделать было, подкинув пиковую даму?
   – А, наверное, не договорились!
   – Надо определить тех двух человек, которые ни разу друг против друга не выступали и голосовали за одного и того же, – наставительно изрек Шевчук. Он усмехнулся и пристально посмотрел на Ирину. Та быстро глянула на него и опустила глаза.
   – Кстати, ты с Ириной и с Аней ни разу не пикировался, – заметил Эд.
   – И с Машей тоже. Я против женщин не воюю.
   – И в Чечне тоже? – вдруг спросил Виталий.
   – И в Чечне… – проговорил Шевчук и нехорошо посмотрел на Карасева. – А ты хочешь сделать какое-то заявление?
   – Мне нечего заявлять… – Карасев повел литыми плечами.
   – Друзья, – громко произнес Распорядитель. – Мне кажется, нарушаем джентльменское соглашение: никакой политики. Уважаемый Карасев, вам предупреждение!
   – Вас по-о-нял! – нарочито протянул тот и откинулся в кресле.
   – Сейчас я назову кандидатуры, выносимые на суд. Голосованием определим приговор. Как всегда, начнем по часовой стрелке. Итак, приговаривается наша Маша. Прошу голосовать.
   Ирина дернулась, но, напоровшись на суровый взгляд Мигульского, почесала себе нос.
   – Я передумала.
   – Понятно, – усмехнулся Распорядитель. – Следующий кандидат на виселицу – Мигульский.
   Поднял руку только Шевчук.
   – Один командир корабля, пилот первого класса, – Распорядитель обвел всех взглядом, – проходя по салону самолета, походя пошутил: «Ну, что, смертнички, собрались?» И странно, почему-то никто его шутки не принял. Были и такие, которые потом нажаловались… Как будто он был должен дать им стопроцентную гарантию возвращения на землю. Кого мы убиваем следующего – капитана? Кто – «за»? Так… Эдуард, Ирина… Анюта. Три голоса. Уже все ясно… Но – закончим круг, чтобы окончательно определиться в наших симпатиях. Это не менее занятно. Кончаем Анюту. Кто «за»? Нет таковых, как говорят в парламенте. Женщин действительно щадят. И совершенно опрометчиво. И последняя – Ириша… Понял вас, Мария, ваш голос учтен. А всех остальных прошу учесть ее слух… Итак, Шевчук. Можете сидеть. Прошу принять соболезнование по поводу вашей казни. Это грустно.
   – Интересно, что бы подумал человек, который бы подслушивал нас? – задумчиво произнес Захар Наумович.
   – Слава богу, здесь нас никто не услышит… – отозвалась Маша.
   – Игра подходит к концу. Последняя ночь! Мафия открывает глаза. Так… Наступает день. Карта у нашей очаровательной Марии.
   – Эдуард, я знаю, это она, это Ира. Давайте против нее голосовать, – вдруг зачастила Анюта. Она заметно порозовела, видно, что игра захватила ее. Она забыла о своем папочке, который равнодушно наблюдал спектакль и незаметно нюхал какую-то дрянь.
   – Погодите, Аня, – усмехнулся Распорядитель. – Вы хотите установить союз с одним мафиози против другого? Это немыслимо, игра закончена, и, увы, она подтвердила старую истину: мафия бессмертна. Уважаемые Эдуард и Ирина, действовали вы почти безупречно. У вас, Эдуард, была пара неплохих логических вывертов, хотя, конечно, построенных на чистейшей демагогии. Я понимаю, это профессиональное.
   Мигульский сдержанно кивнул на подпорченный комплимент, Ирина же расцвела. И тут все разом заговорили, загалдели, словно желая тут же подтвердить истинность мысли: все мы крепки задним умом.
   – Друзья, – вновь заговорил Распорядитель. В голосе его почувствовалось что-то заговорщицкое. – Я хочу представить вам моих помощников.
   Внезапно двери отворились, на пороге появился высокий человек в красном костюме и с огромной серебристой бабочкой под горлом. Круговым движением руки он поправил остатки черных волос вокруг лысины и щелкнул каблуками. В другой руке он держал серебряный поднос.
   – Это Кент, – представил Распорядитель. – Он профессиональный артист. Ему не очень везло в карьере. Но в нашем отеле он нашел себя, хотя уверяет, что все еще продолжает искать. В этом, я думаю, нам еще предстоит убедиться… Я все правильно сказал, Кент?
   – Вы всегда правы, господин Распорядитель, – бесстрастно заметил тот.
   – А где же второй помощник? – спросил Карасев.
   – Минутку терпения… Я уверен, что второму помощнику будут рады мужчины, потому как он сегодня играет особую роль. Мой помощник Юм! – провозгласил Распорядитель и показал на стену.
   Гости недоуменно переглянулись, но тут обшивка из черного мореного дуба разверзлась, в стороны отлетели ставни и всем предстало ярко освещенное помещение с множеством бутылок на полках. Откуда-то снизу выпорхнул пухленький толстячок с растрепанным чубчиком, неожиданно ловко перемахнул через стойку, даже не задев стоящие на ней стаканы.
   – Я тут, хозяин! – Он поклонился.
   Гости зааплодировали. Особенно, как и предупреждал Распорядитель, неистовствовали мужчины. Тут же у стойки образовалась очередь. А Распорядитель продолжил:
   – Он тоже профессиональный артист, причем самого широкого амплуа. Он начинал петь в опере, потом были какие-то неурядицы, трения. В мире искусств, как все мы знаем, склок и конфликтов не меньше, чем где-либо… Вы нас побалуете своим пением, Юм?
   – Охотно, – артист откашлялся, выбросил вперед левую руку, но передумал, опустил ее и поднял правую.
   – У-устал я греться у чужого огня. Но где же сердце, что полюбит меня. Живу-у без ласки… – проревел он, запнулся, низко поклонился и признался:
   – Дальше не помню. Кажется, ему надо было ходить в маске, – и Юм пожал плечами.
   – О, боже, – тихо сказала Маша.
   – Я согласен, скверно, – повернулся к ней Распорядитель. – Надеюсь, Юм, вы реабилитируетесь в роли бармена.
   Последние его слова утонули в громогласном сочном баритоне:
   – Кто может сравниться с Матильдой моей, сверкающей искрами чудных очей! Как на небе звезды осенних ночей, все страстною негой дивно полно, в ней все опьяняет, в ней все опьяняет и жжет, как вино…
   Голос был силен, густ, потрясал оперной статью, и пока Кент не пропел куплет до конца, все, завороженные, стояли с открытыми ртами.
   Первой зааплодировала Мария, по ее примеру бешено зааплодировал Захар Наумович, тут же присоединился и Виталий, его огромные ладони звенели от ударов, будто два хороших металлических блина.
   – Ария Фигаро! – бесстрастно объявил Кент и на одном дыхании исполнил очередной шедевр.
   Выждав, когда смолкнут овации, Распорядитель сказал:
   – Поблагодарим Кента, у него потрясающие вокальные данные. Благодарю вас, Кент, на сегодня вы свободны.
   Тот коротко поклонился и исчез за дверями. Тут же раздался приглушенный грохот, что-то зазвенело.
   – Кажется, упал поднос, – констатировал Шевчук. Он стоял последним в очереди.
   Мигульский взял порцию шампанского со льдом и рюмку коньяка, а Шевчук, не колеблясь, заказал сто пятьдесят водки. Платили, не отходя от стойки.
   – Разжился деньгами? – спросил Эд.
   – Получил выходное пособие… Да и черт с ними, нет уже здоровья грузчиком ишачить… Пойдем в тот дальний угол. Там как раз два кресла и столик.
   – Так кто ж твои знакомые? – нетерпеливо спросил Эд.
   – А ты как сам думаешь?
   – Кто-то из женщин?
   – Ход мыслей правильный.
   – Значит, Ира.
   – Карасева. А раньше была Поповой. Видишь, сидит, спинка напряженная, но виду не подает. Никогда б не подумал, что она за Карася замуж выйдет. Дебил. Я еще лейтенантом был, когда познакомился с ней. В отпуске зашел к друзьям, они поволокли меня на какую-то хату. Там – студентки, портвейн льется, нравы простые, все друг друга любят. В общем, весело было. Я с ней до самого конца отпуска встречался. А потом, как пишут в романах, следы ее затерялись.
   – В романах не так пишут. Прошли годы. И вот однажды в маленьком отеле граф Шевчук увидел женщину, лицо которой показалось ему до странности знакомым…
   – Неплохо.
   – Ну, а кто второй, доктор?
   – Доктор. Он, правда, тогда не такой чопорный был. Попроще. От триппера меня лечил. За деньги, естественно. В госпиталь мне идти не хотелось – настучали бы на работу. Я ему потом еще австрийскую зажигалку на пьезоэлементе подарил. У него в кабинете во всю стену муляжи висели пораженных половых органов. В цвете, во всей красе. Пока доктор с мазками возится, стоишь, рассматриваешь, просвещаешься, делаешь для себя выводы. Идет процесс покаяния. Вот такой Захар Наумович… А сейчас, видишь, чуть ли не светило научное.
   – И, конечно, не хочет вспоминать о своей подпольной практике.
   – Еще бы! Ведь в «кожвенке» порядок такой: не лечат, пока не назовешь имя дамы сердца… Только давай, Эд, о моих знакомых – никому. Договорились?
   – Ладно.
   – Доктора, доктора скорей! Какое несчастье! – вбежал Азиз, он растерянно озирался, наконец заметил Крига:
   – Вы же – доктор, скорее, помогите!
   – Что случилось?
   – Там… Такое несчастье!..
   Все сорвались с мест. В дверях возникла давка, толпой выскочили в коридор. В ярком свете люстры мерно раскачивалось тело повешенного. Это был Карасев. Ирина при виде его издала дикий вопль. Все оцепенели, прикидывая возможные последствия этой пренеприятнейшей ситуации. Захар Наумович как завороженный смотрел на посиневшее, почти до черноты, лицо повешенного, потом медленно перевел взгляд на его ботинки.
   – Что ж вы стоите, быстрей несите стул! – первым опомнился Шевчук.
   И тут повешенный высунул язык и нахально подмигнул, потом вытащил из кармана платок и шумно высморкался:
   – Наверное, на сквозняке протянуло… – заметил он из положения сверху.
   Раздался глухой стук: Анюта хлопнулась в обморок. Потом что-то заскрипело, и повешенный плавно вернулся на грешную землю. Но момент воскрешения был подпорчен. Лишь ботинки коснулись пола, Виталий получил крепкую оплеуху от молодой супруги.
   – Ты подлец! – с чувством высказалась она и с размаху влепила вторую пощечину. Тут она заметила Распорядителя:
   – А шуточки ваши идиотские – хуже некуда.
   Распорядитель повернулся к Виталию:
   – Вы же сказали, что обо всем предупредили супругу! Значит, обманули меня!.. Мне очень жаль, Ирина, что ваш муж такой черствый и грубый человек. Что же касается остальных посетителей, позволю напомнить, что в названии моей игры присутствует слово «убийство».
   Пока Карасев распутывал на себе хитроумные ремни, на которых он был подвешен и которые были скрыты под пиджаком, Распорядитель продолжил:
   – Моя игра сопряжена с риском нервного срыва. Надеюсь, этого не произойдет, если уважаемые гости будут выполнять мои рекомендации… Кстати, как вы, милейший доктор Криг, оцените цвет лица удавленника? Не переживайте, Виталий, сейчас в вашем лице есть что-то притягательно-сатанинское.
   Криг пожал плечами:
   – Вообще-то моя специализация – венерические болезни…
   Карасев наконец распутался и поспешно исчез в своем номере. Оттуда донеслись приглушенные крики: «Ты сделал меня посмешищем в глазах твоих кретинов-одноклассников!..»
   – Ну вот, одна драма налицо, – невозмутимо отметил Распорядитель.
   – А вы что, собираетесь устроить вселенский скандал? – спросил Шевчук.
   Распорядитель холодно посмотрел на Игоря и небрежно обронил:
   – Все драмы и скандалы находятся внутри людей. И я тут абсолютно ни при чем… Кстати, весь прошлый заезд, все до единого человека, пожелали быть сфотографированными в повешенном виде. Я даже думаю сделать это доброй традицией моего заведения. Портрет в петле и с золотым тиснением: «На долгую память об отдыхе в отеле „Завалинка“.» Или же: «Добро пожаловать в отель „Завалинка“.»
   – Второй вариант, по-моему, лучше, – заметил Мигульский.
   – Возможно… Фотоаппарат к вашим услугам. Разумеется, за дополнительную плату. Спокойной ночи, господа!
   Распорядитель коротко поклонился, четко повернулся и вышел.
   – У него выучка лакея высшего света, – бросил негромко уже окончательно пришедший в себя Криг.
   – Зря, доктор, уж на лакея он совсем не похож… Он не берет чаевых, – произнес Шевчук и многозначительно усмехнулся.
   Установилась несколько нервозная тишина. Бледная Анюта сидела в кресле. Азиз обмахивал ее платком. В полном молчании гости бесшумно поднялись и разбрелись по номерам. Алиев помог подняться своей подруге, пробормотал безадресное «спокойной ночи». Мигульский и Шевчук остались вдвоем.
   – Пошли ко мне, – предложил Игорь. – У меня есть бутылка водки.
   – Давай глянем, может, еще бар открыт.
   Но створки были плотно закупорены, будто бара и не существовало.
   – А закуска есть? – спросил Мигульский.
   – Вот закуски нет.
   – Погоди, я сейчас захвачу печенье…
   Они уселись в кресла и, не глядя друг на друга, по очереди налили себе водки. Выпили молча.
   – Ну, и как ты думаешь, кому пришла затея собрать нас в этом отеле? – спросил Игорь, с отвращением пережевывая печенье.
   – Ну, точно, не я. Я думаю, он появится последним, приедет на крученом «Бентли», а мы, приняв на грудь хорошую дозу дармовой выпивки, будем благодарить его за то, что он собрал нас всех под этой крышей.
   – А я только и делаю, что прицениваюсь, то к одной роже одноклассничка, то к другой.
   – Его или ее здесь нет. На Машу подумать – нелепо. Анюта? Идиотом надо быть, чтоб даже представить это.
   – Кто знает, может, именно она заставила своего «папусю» раскошелиться на приглашения всем нам. Конечно, не простой малый, но он всецело занят своей «беби», небось, сбежал от морщинистой Гюльчихры и доволен, как мартовский кот. Карасев достаточно ограничен, чтобы плести какую-нибудь интригу… А может, это Ирэн морочит тебе голову? Она никакого отношения к Стеценко не имела?
   – Нет. Здесь никто не мог знать Стеценко.
   – Так. А местный персонал? Мальчик тут ходит, Мустафа, кажется, завтраки в постель разносит…
   – Распорядитель мне не по душе. – Шевчук опрокинул в себя водку, закашлялся. – Корчит из себя великого гения. Козел… Не разберешь, чего у него на уме.
   Шевчук вытер пот со лба, снял потрепанную куртку, повесил небрежно на спинку стула. Раздался характерный стук. Мигульский покосился на оттопыренный карман.
   – У тебя там бомба?
   – Не угадал. Пистолет.
   – Ты хочешь устроить здесь перестрелку?
   – Я не хочу, чтобы со мной невежливо обращались.
   Мигульский снял очки и потер переносицу. Без очков он стал похожим на сову: нос казался длиннее и крючковатее.
   – Похоже, я вляпался с тобой в нехорошую историю. Те ребята явно связаны с наркобизнесом. И тебе, Шевчук, лучше по-мирному отделаться от них. Прибьют – и концов не отыщешь.
   – Какой еще наркобизнес! – раздраженно отреагировал Игорь. – Даже если я и вывез из Чечни наркотики, – ведь столько времени прошло, давно бы куда-нибудь сплавил.
   – Не будь наивным, – саркастически усмехнулся Эд. – Ты им нужен, чтобы прощупать насчет связей с наркодельцами. Им нужны курьеры, как их там, гонцы, нужны боевики – крепкие парни, которые умеют обращаться с оружием. Ветераны войны для них, сам знаешь, в цене. Вспомни, как намекали на дела с наркотой. Хотят взять тебя на крючок. Видят, парень бедствует. Решили для начала сделать тебе путевочку, чтоб почувствовал красивую жизнь.
   Шевчук зевнул, пробормотал:
   – И для того, чтобы показательно грохнуть меня, собрали полкласса. Раззевался я чего-то.
   Он достал пистолет, положил перед собой, рассеянно погладил пальцами рукоятку, ствол. Несмотря на жару, металл был прохладным.
   В дверь постучали. Шевчук вздрогнул, поспешно спрятал оружие.
   – Войдите! – крикнул он.
   Это была Ирина. Она заметно смутилась, завидев в номере двоих мужчин.
   – Извините, пожалуйста… Игорь, можно вас?
   Шевчук с готовностью поднялся, шагнул к двери, но тут же вернулся, небрежно набросил куртку.
   – Пошли.
   – Давай спустимся во двор, – шепотом сказала Ира.
   В полном молчании они спустились на первый этаж, отодвинули дверной засов и вышли на воздух.
   – Боже, Игорь, если б ты знал, что я пережила, когда увидела тебя! Даже думала, что Виталя услышит, как колотится у меня сердце. А ты еще: «Виделись где-то»… Господи, думаю, только ты молчи, молчи, ничего не говори больше и не спрашивай.
   Шевчук притянул Ирину к себе и почувствовал, как напряглась его спина.
   – Сколько ж лет мы с тобой не виделись? Десять? Двенадцать? Куда ты исчезла? Я тебя искал…
   – Родители поменяли квартиру… А потом… потом я вышла замуж.
   – За Витьку?
   – Нет, за другого. Через некоторое время развелась. А с Виталей мы поженились неделю назад. Детей нет… Ирония судьбы – с вашим классом. Просто в голове не укладывается, что вышла замуж за твоего одноклассника. Ну, а ты как жил эти годы? – спросила Ира и оглянулась по сторонам. – Еще увидит кто.
   – Мужа боишься?
   – Муж в постели. И уже не встанет. Я устроила ему скандал и сказала, что не смогу заснуть, если не подышу свежим воздухом. Такой идиот… У меня чуть сердце не лопнуло, а он еще язык высунул.
   Шевчук хмыкнул:
   – Тебе с ним будет весело.
   – Он всегда таким придурком был?
   – Не всегда. В первом классе был нормальным.
   – Но я ж не могла выйти замуж за него в первом классе. Ладно о нем. Ты мне не рассказал о себе. Как ты жил?
   – Как жил? Служил – не тужил. Сначала в Забайкалье, потом в Чечне, в десантно-штурмовом батальоне. Под Грозным получил обширные осколочные ранения, контузию, был в реанимации, откачали, потом частичная потеря памяти. Восстанавливался долго. В общем, отделали меня так, что пришлось по здоровью уволиться из армии. Стал я несколько нервным, жена меня сначала терпела, потом не вынесла и ушла вместе с дочерью.
   – А кем ты сейчас работаешь? – Она смотрела на него, в темноте близко-близко сияли ее глаза.
   – Сказать по правде – никем. Последнее место – грузчик…
   – Ты постарел, – она вздохнула. – Я сразу заметила: у тебя виски поседели.
   Ира погладила его по голове, прижалась к нему.
   – А руки у тебя такие же крепкие. Ты тогда еще пацан был, а сейчас – мужчина, загадочный, романтичный. Такие, как ты, девочкам нравятся.
   – Если есть деньги…
   – Игорь, – она запнулась, потом тихо-тихо спросила: – А я сильно изменилась?
   Он взял ее лицо в свои ладони, вгляделся нарочито внимательно и очень серьезно сказал:
   – Не могу лгать женщинам… Ты все такая же юная вертихвостка!
   – Да ну тебя, – сердито произнесла она и склонила голову ему на плечо.
   Игорь поцеловал ее и, задохнувшись, прошептал:
   – А губы у тебя все те же…
   – Какие же?
   – Мягкие и податливые…
   – Это плохо?
   – Это хорошо, – Игорь снова стал целовать ее, а она обвила руками его шею, чувствуя, как кружится голова и почему-то слабеют ноги.
   – О, ужас, что я делаю… – Она оттолкнула Игоря, отступилась. В свете луны был виден лишь темный овал ее головы. Она смотрела вниз и куда-то в сторону.
   – Игорь, никто не должен знать о наших отношениях, надеюсь, ты понимаешь. Виталя такой ревнивый, он просто свирепеет… И вообще извини, мне уже пора.
   Ира осторожно проскользнула за дверь, через минуту вслед за ней вошел Игорь, тихо задвинул засов.
   …Шевчук ворочался в постели, не мог уснуть, брал на ощупь спички, чиркал в темноте, раскуривал потухшую сигарету, сосредоточенно пускал к потолку невидимые клубы дыма, следил за красным мерцающим глазком сигареты.
   …Все случилось во время его второго лейтенантского отпуска в мае. Да, именно в мае. Уже отцвели сады, и белая, розовая, голубая кипень осыпалась и рассеялась по земле, алым пожаром полыхали розы, источая по вечерам сладчайший аромат. Деревья набухли от избытка зеленой массы, поднимался ветер, и листва отвечала ему многоголосым шепотом.
   Они больше никогда не возвращались в компанию, которая сблизила их, так безоглядно толкнула друг к другу. После третьей, четвертой, а, может, пятой встречи между Игорем и Ириной наметились и с тех пор все более определялись особые отношения, которые уже предполагали доверительность, деликатность в чувствах и не терпели налета случайности, неопределенности и необязательности. Игорь по ночам возвращался домой, шел на цыпочках по скрипучим половицам, будил домашних. В постели он долго не мог уснуть, прислушивался к ударам сердца. Ирина же напрочь забросила подготовку к экзаменам, и все дни напролет проводила с ним. То бездумно-счастливое время осталось запечатленным на снимке. Фотограф снял их возле кафе «Голубые купола», потом по почте пришла карточка. Он долго хранил ее в кармане, а потом по рассеянности выстирал вместе со своей офицерской рубашкой. И фотография превратилась в склизкую истертую тряпицу. А вскоре поблек и мимолетный образ давней подружки.
   Следующий отпуск был через полтора года. Чувствами юного офицера владели иные женщины. Полтора года – огромный срок! Правда, он пытался отыскать Ирину, но – неудачно. А потом он женился, так и не узнав, что Ира вышла замуж годом раньше. Семейная жизнь довольно скоро наскучила своей обыденностью, особенно угнетал нищенский быт, которого он как-то раньше не замечал. «Заметить» помогла молодая жена. Со службы он возвращался поздно, но и в те короткие вечерние часы она успевала выразить недовольство убогой частной квартиркой, туалетом на улице, пустующим холодильником, проклинала забайкальский край, в который занесла ее нелегкая, соблазненную перспективой романтичной жизни. Игорь скрывался от этих стенаний на службе, задерживался как мог, чувствуя, что вот-вот грядет развязка их недолгого союза. Когда началась чеченская война, он трижды подавал рапорты, не желая сознаваться в душе, что делает это лишь для того, чтобы сбежать от пустоты и разочарований семейной жизни. Но тут Ольга забеременела и через положенное время родила девочку. И тут уж стало не до споров и упреков. Надо было выживать. Выживать втроем – среди холодов, пыли, антисанитарии. И вроде бы что-то уже налаживалось в жизни, вечером ноги сами несли его домой, и во взгляде Ольги появилось нечто новое: не то что смирение – извечная женская духовность, мудрость, которые приходят вместе с материнством, и лишь ему подчинены. Но тут нежданно-негаданно пришел приказ – в Чечню. Узнав об этом, Ольга словно закаменела и целую неделю, которую отвели на сборы, разговаривала сквозь зубы. Лишь в последний день смягчилась, всплакнула, неизвестно, кого больше жалея. Уехал он с тяжелым сердцем, с глухой обидой в душе. Он долго не писал, лишь через месяц отправил небольшую записочку с адресом полевой почты…