дю Морье Дафна. Без видимых причин

   Блэк сделал пометки у себя в блокноте. Дело начинало приобретать какие-то очертания.
   – Стало быть, вы согласились рискнуть – принять на себя пожизненные заботы о девочке, которая перенесла душевное потрясение? – спросил он.
   Он не хотел, чтобы вопрос прозвучал саркастически, но мисс Марш уловила скрытую насмешку и покраснела.
   – Я привыкла преподавать, иметь дело с детьми, – возразила она, – а кроме того, я ценю независимость. Я приняла предложение мистера Уорнера, но при условии, если девочка будет симпатична мне, а я – ей. На вторую нашу встречу он пришел с Мэри. Невозможно было сразу не полюбить ее. Прелестное личико, большие глаза, мягкая приветливая манера. Она показалась мне совершенно нормальной, только немного инфантильной. Я поболтала с ней, спросила, не хочет ли она погостить у меня, она ответила, что хочет, и самым доверчивым образом вложила свою руку в мою. Я тут же дала согласие мистеру Уорнеру, и сделка состоялась. Он оставил Мэри у меня в тот же вечер, и больше мы его никогда не видели. Нетрудно было внушить девочке, что она моя племянница, ведь она не помнила ничего о прежней жизни и все о себе принимала на веру. Все прошло гладко.
   – И с того дня память к ней ни разу не возвращалась, мисс Марш?
   – Ни разу. Жизнь началась для нее в тот момент, когда отец передал ее мне в гостинице в Лозанне, да и, по правде говоря, для меня тоже. Я не могла бы любить ее сильнее, будь она и вправду моей племянницей.
   Блэк проглядел свои записи и сунул блокнот в карман.
   – Значит, вы не знаете о ней ничего, помимо того, что она дочь некоего мистера Генри Уорнера?
   – Ровно ничего.
   – Она была просто маленькая пятилетняя девочка, потерявшая память.
   – Пятнадцатилетняя, – поправила мисс Марш.
   – То есть как? – переспросил Блэк.
   Мисс Марш снова покраснела.
   – Я и забыла, – сказала она. – Я ввела вас в заблуждение. Я привыкла уверять Мэри и всех других людей в том, что удочерила племянницу, когда той было пять лет. Так было гораздо проще для меня и для Мэри тоже, ведь она не помнила о себе ровно ничего до того дня, как стала жить у меня. На самом деле ей было пятнадцать. Теперь вы поймете, почему у меня нет домашних и никаких вообще детских фотографий Мэри.
   – Теперь понимаю, – проговорил Блэк. – Что ж, должен поблагодарить вас, мисс Марш, вы мне очень помогли. Вряд ли сэр Джон поднимет вопрос о деньгах, ну а ваш рассказ я буду пока считать сугубо конфиденциальным. Что мне требуется узнать сейчас – это где жила леди Фаррен – Мэри Уорнер – первые пятнадцать лет своей жизни и как она их прожила. А вдруг это имеет какое-то отношение к самоубийству.
   Мисс Марш позвонила компаньонке и велела проводить Блэка. Она еще не вполне обрела присущее ей самообладание.
   – Мне всегда казалось странным одно обстоятельство, – добавила она. – По-моему, отец ее, Генри Уорнер, говорил неправду. Мэри не проявляла ни малейшего страха перед поездами, и, сколько я ни расспрашивала разных людей, никто не слыхал о какой-нибудь серьезной катастрофе на железной дороге в Англии, да, собственно, и где бы то ни было в месяцы, предшествующие появлению у меня Мэри.

x x x

   Блэк вернулся в Лондон, но не дал о себе знать сэру Джону, так как почел за лучшее подождать каких-нибудь более определенных результатов.
   Ему показалось лишним открывать сэру Джону глаза на мисс Марш и обман с удочерением. Это еще больше расстроило бы сэра Джона, к тому же сам по себе этот факт, сделайся он вдруг известен его жене, едва ли вынудил бы ее к самоубийству.
   Гораздо заманчивее было предположить, что леди Фаррен испытала потрясение, которое в мгновение ока рассеяло туман, окутывавший ее мозг в течение девятнадцати лет.
   Задачей Блэка и было выяснить, что это было за потрясение. Очутившись в Лондоне, он первым делом направился в отделение банка, где имелся счет у Генри Уорнера. Блэк повидался с управляющим и объяснил свою миссию.
   Выяснилось, что Генри Уорнер действительно переехал в Канаду, где женился вторично и впоследствии умер. Вдова прислала им письмо и попросила закрыть счет в Англии. Управляющий не слыхал, были ли у Генри Уорнера в Канаде дети, не знал также адреса вдовы. Первая жена Генри Уорнера умерла задолго до его переезда. Да, управляющий знал, что оставалась дочь от первого брака. Ее удочерила некая мисс Марш, проживающая в Швейцарии. Ей регулярно выплачивались деньги, но выплата прекратилась, когда Генри Уорнер женился во второй раз. Единственной положительной информацией, полученной от управляющего, которая могла оказаться полезной, был старый адрес Генри Уорнера. А также деталь, которую Генри Уорнер утаил от мисс Марш, – что он духовное лицо и в ту пору, когда мисс Марш взяла к себе его дочь, был викарием церкви Всех Святых в приходе Лонг Коммон, Гемпшир.
   Блэк ехал в Гемпшир, испытывая приятные предчувствия. Ему всегда становилось весело, когда узлы начинали распутываться. Это напоминало ему детство и игру в прятки. Любовь к неожиданностям в первую очередь и заставила его выбрать профессию сыщика, и он никогда не пожалел о своем выборе.
   Он старался избежать предвзятости, но в данном случае трудно было не заподозрить в достопочтенном Генри Уорнере главного злодея в этой драме. Внезапно отдать психически нездоровую дочь совершенно чужой женщине, за границу, а затем прервать с ней всякую связь и уехать в Канаду – такое поведение казалось особенно бессердечным в священнике.
   Тут пахло скандалом, и, если запах в Лонг Коммон еще не выветрился спустя девятнадцать лет, нетрудно будет разнюхать, в чем скандал заключался.
   Блэк остановился в местной гостинице, сделал вид, будто занимается описанием старинных церквей в Гемпшире, и, пользуясь тем же предлогом, написал вежливую записку теперешнему приходскому священнику, испрашивая разрешения зайти к нему.
   Разрешение было даровано, и викарий, молодой человек, страстно увлеченный архитектурой, показал ему все закоулки церкви, от нефа до колокольни, и посвятил во все тонкости резьбы пятнадцатого века.
   Блэк вежливо слушал и помалкивал, скрывая свое невежество, а под конец незаметно свел разговор на предшественников викария.
   К сожалению, нынешний викарий жил в Лонг Коммоне всего шесть лет и мало что знал об Уорнере, чей преемник перебрался потом в Халл, но слышал, что Уорнер исполнял здесь должность священника двенадцать лет и жена у него похоронена на церковном кладбище.
   Блэк осмотрел могилу и обратил внимание на надпись: «Эмили Мэри, возлюбленная супруга Генри Уорнера, покоящаяся отныне в объятиях Иисуса».
   Отметил он также дату смерти. Мэри, ее дочери, было тогда, должно быть, десять лет. Да, викарий слыхал, что Уорнер в большой спешке покинул приход и, кажется, переехал в Канаду. В деревне его, вероятно, многие помнят, в особенности старики. Быть может, здешний садовник помнит лучше других. Он служит при всех приходских священниках по очереди уже тридцать лет.
   Насколько ему, викарию, известно, Уорнер не был ни историком, ни коллекционером и строительством церквей не интересовался.
   Если мистеру Блэку угодно будет зайти к нему домой, то у него найдется много книг по истории Лонг Коммона.
   Мистер Блэк принес свои извинения и откланялся. Он выудил из викария все, что хотел. Он чувствовал, что вечер, проведенный в баре гостиницы, где он остановился, принесет куда больше пользы. И оказался прав.
   Он больше ничего не узнал про резьбу пятнадцатого века, но зато довольно много услыхал про достопочтенного Генри Уорнера.
   Викария в приходе уважали, но не слишком любили по причине его жестких принципов и нетерпимости. Он был не тот человек, к кому прихожане обращаются в беде: склонен обличать чаще, чем утешать. Ни разу он не зашел в бар при гостинице, ни разу по-дружески не пообщался с простым людом.
   Известно было, что у него имеются личные средства и он не зависит от доходов, которые ему дает место викария. Он любил, когда его приглашали в немногочисленные богатые дома прихода, так как придавал значение положению в обществе, но и там он не пользовался симпатией.
   Короче говоря, достопочтенный Генри Уорнер был нетерпимым, узколобым снобом, а такое сочетание человеческих качеств не украшает викария. Жену его, напротив, все очень любили и единодушно оплакивали, когда она умерла после операции раковой опухоли. Приятная, внимательная к людям, добросердечная была женщина, и маленькая дочка пошла в нее.
   Очень ли горевала девочка после смерти матери?
   Никто не помнил. Пожалуй, не очень. Она уехала в школу и домой наезжала только в каникулы. Кое-кто помнил, как она каталась по окрестностям на велосипеде, хорошенькая такая, приветливая. Садовник с женой – те оба, семейной парой, служили у достопочтенного Генри Уорнера, садовник и сейчас работает в доме приходского священника. Старина Харрис. Нет, он не бывает в баре по вечерам. Он член общества трезвости. Живет в домике неподалеку от церкви. Нет, жена у него умерла. Он живет с замужней дочерью. Большой любитель выращивать розы, каждый год получает призы на местной цветочной выставке.
   Блэк допил кружку пива и удалился. Вечер был еще ранний. Он сбросил личину описателя старинных гемпширских церквей и принял роль коллекционера гемпширских роз. Старого Харриса он застал в саду, тот курил трубку. Вдоль изгороди росли ряды роз. Блэк остановился полюбоваться ими. Завязался разговор.
   Понадобился чуть не целый час, чтобы перевести его с роз на прежних викариев, с прежних викариев – на Уорнера, с Уорнера – на миссис Уорнер, а с миссис Уорнер – на Мэри Уорнер. В конце концов перед Блэком развернулась вся картина, но в ней не было ничего нового. Повторение той же истории, которую он слышал в деревне.
   Достопочтенный Уорнер был человек суровый, слова приветливого не дождешься, на похвалы скуп. Садом не интересовался. Чванливый, надутый, но чуть что не так – в пух и прах готов тебя разнести. Вот женушка у него была совсем другая. Такая жалость – умерла. Мисс Мэри тоже была приятная девочка. Жена садовника души не чаяла в мисс Мэри. Вот уж ничуть не надутая и не спесивая.
   – Наверное, достопочтенный Уорнер отказался от прихода потому, что ему было одиноко после смерти миссис Уорнер? – спросил Блэк, протягивая Харрису сигареты.
   – И вовсе не потому. А из-за здоровья мисс Мэри, когда ей велели жить за границей после тяжелого ревматизма. Вот они и уехали в Канаду, и больше мы о них не слыхали.
   – Ревматизм? – повторил Блэк. – Неприятная штука.
   – Но здешние постели тут ни при чем, – продолжал старый садовник, – моя жена все проветривала, обо всем заботилась, как и при жизни миссис Уорнер. Нет, мисс Мэри заболела в школе. Помню, я еще сказал жене, мол, викарию надо бы в суд подать на тамошних учителей за недогляд. Девочка чуть не умерла.
   Блэк потрогал лепестки розы, сорванной для него садовником, и аккуратно всунул ее в петлицу.
   – Отчего же викарий не подал в суд на школу? – спросил он.
   – А мы не знаем – подал или нет, он нам не докладывал. Велел только упаковать вещи мисс Мэри и отослать в Корнуолл по адресу, который дал, а потом упаковать также и его вещи и одеть чехлами мебель, и не успели мы оглянуться, как приехал громадный фургон, мебель забрали и увезли не то на склад, не то на продажу. Мы слыхали потом, что мебель продали, а викарий отказался от прихода и они перебрались в Канаду. Моя жена очень беспокоилась о мисс Мэри: ни словечка мы больше не получали ни от нее, ни от викария, а ведь столько лет у них прослужили.
   Блэк согласился с тем, что им отплатили черной неблагодарностью.
   – Так, значит, школа была в Корнуолле? – заметил он. – Там ревматизм немудрено подхватить – очень сырая местность.
   – Да нет, сэр, – поправил его старый садовник. – Мисс Мэри поехала в Корнуолл на излечение. Карнлит – так, кажется, называлось местечко. А в школе она училась в Хайте, в графстве Кент.
   – И у меня дочка в школе неподалеку от Хайта, – с легкостью соврал Блэк. – Надеюсь, это не там. Как называлась школа мисс Мэри?
   – Не могу вам сказать, сэр, – Харрис покачал головой, – давно это было. Но, помнится, мисс Мэри рассказывала, что местечко красивое, прямо на берегу моря, очень ей там было хорошо, спортом нравилось заниматься.
   – Вот что, – протянул Блэк, – значит, не то место. Дочкина школа далеко от моря. Забавно, как люди вечно все перепутают. Как раз сегодня вечером в деревне поминали мистера Уорнера… вот ведь как бывает – стоит услышать чье-нибудь имя, тут же услышишь его опять… и кто-то сказал, мол, в Канаду они уехали потому, что дочка сильно пострадала в железнодорожной катастрофе.
   Харрис с презрением засмеялся.
   – Эти пьяницы чего только не наговорят, когда пива надуются. Железнодорожная катастрофа – ишь чего придумали. Да вся деревня в то время знала, что у нее ревматизм. Викарий чуть не рехнулся с расстройства, когда его вдруг в школу вызвали. Никогда не видал, чтобы человек так с ума сходил. Чего скрывать, мы с женой до той поры и не думали, чтоб он так мисс Мэри любил. Обыкновенно он и внимания ей не уделял, так мы считали. Она материна дочка была. Но тут на нем лица не было, когда он воротился из поездки, и он сказал моей жене, что Бог покарает директора школы за преступное небрежение. Так и сказал: преступное небрежение.
   – А может, у него совесть была неспокойна, – предположил Блэк, – вот он и обвинял в небрежности школу, потому что в глубине души винил себя?
   – Может, и так, – согласился Харрис, – может, и так. Он завсегда виноватых искал.
   Блэк решил, что теперь самое время перейти от Уорнера обратно к розам. Он задержался еще минут на пять, записал несколько сортов роз, которые рекомендуется сажать любителям вроде него, желающим быстрых результатов, попрощался и вернулся в гостиницу. Он выспался и сел на первый утренний поезд в Лондон. Раздобыть еще какие-то сведения в Лонг Коммоне он не рассчитывал. В тот же день он отправился поездом в Хайт. На сей раз он не стал беспокоить местного священника, а обратился к управляющей гостиницей.
   – Я ищу тут, на побережье, подходящую школу для моей дочери, – сказал он. – Говорят, в здешних краях есть недурные школы. Может, вы мне посоветуете какую– нибудь из них?
   – Охотно, – ответила управляющая, – в Хайте имеются две отличные школы. Одна принадлежит мисс Брэддок и расположена на вершине холма, ну а другая, конечно, Сент-Биз, школа с совместным обучением, стоит прямо на берегу. У нас в гостинице обычно останавливаются родители тех детей, которые учатся в Сент-Бизе.
   – С совместным обучением? – переспросил Блэк. – И там всегда так было?
   – Со дня основания, уже тридцать лет, – отвечала управляющая. – Мистер и миссис Джонсон по-прежнему во главе, хотя, конечно, уже немолоды. Дело там поставлено очень хорошо, атмосфера безукоризненная. Я знаю, у некоторых людей есть предубеждение против школ с совместным обучением, будто бы девочки от этого делаются мужеподобными, а мальчики – женственными, но я сама ничего подобного не замечала. Дети как дети, выглядят веселыми, и к тому же их там держат только до пятнадцати. Если хотите, я могу устроить вам свидание с мистером или миссис Джонсон. Я их хорошо знаю.
   Блэк заподозрил, что она получает комиссионные за учеников, которых поставляет для школы.
   – Большое спасибо, – ответил он, – я буду вам очень признателен.
   Встреча была назначена на следующее утро в половине двенадцатого.
   Блэка удивило, что в Сент-Бизе обучение совместное. Он не ожидал от достопочтенного Генри Уорнера такой широты взглядов. И однако, судя по описанию, данному стариком Харрисом, речь шла именно о Сент-Бизе. Школа глядела на море, вид был прекрасный. Вторая же школа, принадлежавшая мисс Брэддок, скрывалась за холмом в верхней части города, обзора из нее никакого не было, спортивных площадок не имелось. Блэк удостоверился в этом собственными глазами, осмотрев школы снаружи прежде, чем отправиться на свидание с директором.
   Пока, поднявшись по ступеням, он ждал у дверей, до него доносился запах вощеного линолеума, чисто вымытых полов и мебельной протирки. Открывшая ему горничная провела его в большой кабинет по правую сторону холла.
   Пожилой лысый человек в роговых очках, расплываясь в улыбке, поднялся с кресла и приветствовал его.
   – Рад познакомиться с вами, мистер Блэк. Стало быть, вы ищете школу для своей дочери? Хочу надеяться, вы уйдете в уверенности, что нашли ее.
   Мистер Блэк определил его для себя одним словом: «коммерсант». Вслух же принялся плести небылицы про дочь Филлис, которая как раз достигла трудного возраста.
   – Трудного? – переспросил мистер Джонсон. – Стало быть, Сент-Биз создан для Филлис. У нас нет трудных детей. Все лишнее, наносное стирается. Мы гордимся нашими веселыми здоровыми мальчиками и девочками. Пойдемте, поглядите на них.
   Он хлопнул Блэка по спине и повел осматривать школу. Блэка школы не интересовали, ни совместные, ни раздельные, интересовал его только ревматизм Мэри Уорнер девятнадцатилетней давности. Но он обладал терпением и дал отвести себя в каждый класс, в каждый дортуар (девочки и мальчики размещались в разных крылах здания), в гимнастический зал, плавательный бассейн, лекционный зал, на спортивные площадки и под конец на кухню.
   После чего мистер Джонсон с победоносным видом привел его назад, в свой кабинет.
   – Ну как, мистер Блэк? – провозгласил директор, глаза его за стеклами роговых очков сияли. – Достойны ли мы, по-вашему, принять Филлис?
   Блэк откинулся на спинку стула и сложил руки на груди – олицетворение любящего отца.
   – Школа великолепна, – начал он, – но должен сказать, нам приходится думать о здоровье Филлис. Она не очень-то крепкая девочка, легко простужается. Я вот сомневаюсь, не слишком ли резкий здесь воздух.
   Мистер Джонсон расхохотался и, выдвинув ящик стола, достал книгу.
   – Мой дорогой мистер Блэк, – сказал он. – Сент-Биз занимает одно из первых мест среди школ Англии по состоянию здоровья детей. Скажем, ребенок простудился. Немедленно его или ее изолируют. Простуда не распространяется. Зимой по заведенному порядку нос и горло учащимся профилактически орошают. В летние месяцы дети делают упражнения для легких перед открытым окном. Уже пять лет у нас ни разу не было эпидемии гриппа. Один случай кори два года назад. Один случай коклюша три года назад. У меня тут список болезней, перенесенных учащимися за многие, многие годы, и список этот я с гордостью могу продемонстрировать любому из родителей.
   Он протянул книгу мистеру Блэку, и тот взял ее с видимым удовольствием. Именно этого свидетельства он жаждал.
   – Поразительно, – проговорил он, переворачивая страницы. – Разумеется, таким превосходным результатам способствуют современные методы гигиены. Несколько лет назад такого отчета быть не могло.
   – Так было всегда, – возразил мистер Джонсон, вставая и протягивая руку к следующему тому на полке. – Выбирайте любой год по своему усмотрению. Вам меня не уличить.
   Без всяких околичностей Блэк назвал год, когда Мэри Уорнер была взята отцом из школы.
   Мистер Джонсон провел рукой по корешкам стоявших томов и достал требуемый год. Блэк стал листать книгу, отыскивая упоминание о ревматизме. Перечислялись простуды, перелом ноги, заболевание краснухой, растянутая лодыжка, воспаление среднего уха, но интересовавшего его случая не было.
   – А ревматизм у вас когда-нибудь бывал? – поинтересовался он. – Моя жена особенно боится, как бы Филлис не заболела ревматизмом.
   – Никогда, – твердо заявил мистер Джонсон. – Мы проявляем крайнюю заботливость. После занятий спортом детям полагается досуха растираться, постельное белье и одежду у нас тщательно проветривают.
   Блэк захлопнул книгу. Он решил действовать напрямик.
   – Мне нравится все, что я здесь вижу, – сказал он, – но, пожалуй, я буду с вами откровенен. Моей жене кто-то дал список школ, ваша в том числе, но жена сразу ее вычеркнула потому, что вспомнила, как много лет назад знакомая предупреждала ее против Сент-Биза. У этой знакомой был знакомый… знаете, как бывает… короче говоря, тот знакомый вынужден был забрать дочь из вашей школы и даже собирался подать на Сент-Биз в суд за преступную небрежность.
   Улыбка сошла с лица мистера Джонсона. Глаза за стеклами очков сузились.
   – Буду весьма обязан, если вы откроете мне фамилию того знакомого, – произнес он холодно.
   – Само собой разумеется, – отозвался Блэк. – Знакомый этот впоследствии уехал из Англии в Канаду. Он был священник. Достопочтенный Генри Уорнер, так его звали.
   Очки не скрыли промелькнувшей настороженности в глазах мистера Джонсона. Он облизнул губы.
   – Достопочтенный Генри Уорнер… – пробормотал он, – дайте-ка припомнить.
   Он откинулся на спинку стула и сделал вид, что задумался. Блэк, привычный к уверткам, понял, что директор Сент-Биза усердно соображает, оттягивая время.
   – Преступная небрежность, – повторил Блэк. – Он употребил именно эти слова, мистер Джонсон. И представьте, какое совпадение: на днях я встретил родственницу Уорнера, и она как раз заговорила об этой истории. Оказывается, Мэри Уорнер чуть не умерла.
   Мистер Джонсон снял очки и принялся медленно протирать их. Выражение его лица резко изменилось. Приторный администратор уступил место практичному дельцу.
   – Вам эта история известна, очевидно, лишь с точки зрения родственников, – проговорил он. – Преступная небрежность была проявлена исключительно отцом, Генри Уорнером, но не нами.
   Блэк пожал плечами.
   – Кому прикажете верить? – пробормотал он. Реплика была рассчитана на то, чтобы раззадорить директора.
   – Кому верить? – завопил мистер Джонсон, окончательно отбросив напускное добродушие и стуча ладонью по столу. – Я утверждаю со всей ответственностью, что случай с Мэри Уорнер особый, единственный, какого никогда не бывало ни до, ни после.
   Мы тогда проявляли чрезвычайную бдительность. И проявляем бдительность сейчас. Я объяснял отцу: то, что произошло с Мэри, наверняка произошло во время каникул, а никоим образом не в школе. Он не поверил мне, утверждал, будто повинны наши мальчики из-за отсутствия надзора. Я вызвал по очереди всех мальчиков старше определенного возраста сюда, к себе, и учинил допрос с глазу на глаз. Мои мальчики говорили правду. Их вины тут не было. Пытаться выяснить что-либо у самой девочки было бесполезно, она не понимала, о чем идет речь и что мы хотим у нее узнать. Едва ли нужно говорить, мистер Блэк, каким ударом явилась эта история для нас с женой и для всего персонала школы. Слава Богу, она была заглажена и, как мы надеялись, забыта.
   Лицо его выглядело усталым и напряженным. История эта, возможно, и была заглажена, но явно не была забыта директором.
   – И что дальше? – спросил Блэк. – Уорнер пожелал забрать свою дочь?
   – Он пожелал? – повторил мистер Джонсон. – Прошу прощения, это мы пожелали, чтобы он ее забрал. Как могли мы держать у себя Мэри Уорнер, когда выяснилось, что она на пятом месяце беременности?
   Кусочки головоломки подбирались весьма удачно. Удивительно, подумал Блэк, как они сами подвертываются под руку, стоит сосредоточиться на работе. Выявлять правду, используя людскую ложь, – способ весьма продуктивный. Сперва мисс Марш – пришлось пробить ее железный панцирь. Достопочтенный Генри Уорнер тоже изо всех сил постарался навести туману. Тут – железнодорожная катастрофа, там – ревматизм. Бедняга, вот, наверное, удар для него был! Неудивительно, что спровадил дочку в Корнуолл, чтобы скрыть грех, запер дом в приходе и покинул эти края.
   Но какая все-таки черствость – бросить дочь после того, как концы спрятаны в воду. Потеря-то памяти, скорее всего, подлинная. Что же ее вызвало? Стал ли мир детства кошмаром для четырнадцатилетней школьницы и тогда вмешалась природа и милосердно вычеркнула из ее памяти все, что произошло?
   У Блэка создалось именно такое впечатление. Но работник он был добросовестный, за расследование ему хорошо платили, и он не собирался являться к клиенту с незаконченным отчетом. Он должен довести дело до конца. Карнлит – вот место, куда Мэри Уорнер была отправлена на излечение мнимого ревматизма. Блэк решил ехать туда.
   Фирма, на которую он работал, снабдила его машиной, и Блэк пустился в путь. Ему пришло в голову, что небесполезно было бы еще разок потолковать со стариком Харрисом, и, поскольку Лонг Коммон лежал по дороге на юго-запад, он сделал там остановку; с собой он в качестве предлога вез садовнику небольшой розовый куст, который приобрел дорогой у какого-то огородника. Он собирался выдать его за экземпляр из собственного сада и преподнести в качестве небольшой платы за совет, данный в прошлый раз.
   Блэк затормозил у дома садовника в полдень, когда старик, по его расчетам, должен был обедать.
   Ему не повезло, Харриса дома не оказалось. Старик уехал на цветочную выставку в Элтон. Его замужняя дочь подошла к двери с ребенком на руках. Она не представляла себе, когда отец вернется. На вид она была милая и приветливая. Блэк раскурил сигарету, отдал ей розовый куст и выразил восхищение малышом.
   – У меня дома такой же, – сказал он, со свойственной ему легкостью входя в новую роль.
   – Правда, сэр? У меня еще двое, Рой – младший.
   Они поболтали о детях, пока Блэк курил.
   – Передайте вашему отцу: я съездил в Хайт денька два назад, – сообщил он, – навестил свою дочку, она учится там в школе. И, как ни странно, познакомился с директором Сент-Биза, где училась Мэри Уорнер. Ваш отец прошлый раз рассказал мне про школу, про то, как сердился на них викарий, когда дочь у него заболела ревматизмом… Так вот, директор хорошо помнит мисс Уорнер. Он утверждает (а уж сколько лет прошло!), будто то был вовсе не ревматизм, а девочка подхватила какой-то вирус дома.