Страница:
почему Мак так настойчиво его совершенствовал. Кена ввел в гипнотическое
состояние электронный голос компьютера. Вопросы, которые задавала ему машина
не были случайными - отбор был проведен специально для него. Эффект этого
опыта оказался куда более ошарашивающим, чем фокус с собакой и малолетним
ребенком, которые повиновались сигналу на расстоянии. Так вот что имел в
виду Кен, когда говорил о "своей работе".
- Вас что-нибудь беспокоит? - спросил электронный голос.
Последовала долгая пауза, прежде чем я услышал ответ. Кен казался
встревоженным, почти раздраженным:
- Оно надвигается. Я хочу, чтобы все произошло быстро. Если бы это уже
случилось, если бы все было позади, я бы не ныл.
Я присутствовал как бы на исповеди и теперь ясно понимал, почему мой
предшественник отказался работать в Саксмире. Робби пристально следил за
мной - эксперимент был поставлен не только для того, чтобы выяснить, как Кен
ведет себя под гипнозом (без сомнения, это уже было проверено десятки раз).
Скорее, они затеяли опыт, чтобы испытать мои нервы. Пытка продолжалась.
Многое из того, что говорил тогда Кен, было больно выслушивать, и мне совсем
не хочется пересказывать его бессвязные речи. Очевидно, он жил в страшном
напряжении, которое не замечали окружающие и, вероятно, не сознавал сам.
С сегодняшней программой я еще не был знаком. Наконец сеанс подошел к
концу и машина произнесла:
- Все будет хорошо, Кен. Ты не один. Мы все время будем с тобой. Идет?
Легкая улыбка мелькнула на юношеском лице:
- Идет.
Потом вновь последовала серия чисел, проговоренных, правда, гораздо
быстрее, и наконец машина подала команду:
- Просыпайся, Кен.
Юноша напрягся, открыл глаза и приподнялся. Сначала он посмотрел на
Робби, потом на меня и ухмыльнулся:
- Ну как, справился старина "Харон"?
- На сто процентов, - ответил я наигранно дружелюбным тоном.
Кен соскользнул со стола: на сегодня его работа была закончена. Я
присоединился к Маку у пульта управления.
- Спасибо, Стив, - сказал тот. - Теперь вы понимаете значение
"Харона-1"? Электронный голос и хорошо спланированная программа - все это не
позволит нашим чувствам помешать работе, когда наступит решающий момент. Вот
почему мы так настойчиво приучаем Кена к машине. У него хорошая ответная
реакция, но все проходит гораздо лучше, если в эксперименте участвует
ребенок.
- Ребенок? - не понял я.
- Да, - ответил он. - Ники - важная составляющая эксперимента. Ее тоже
приучили к голосу. Когда они вместе, они стрекочут, как два веселых сверчка,
а потом, конечно, все забывают, - он помолчал, испытующе глядя на меня, как
только что смотрел Робби. - В конце концов у Кена неизбежно наступит кома, и
тогда только с помощью девочки мы сможем поддерживать с ним связь. А теперь
берите машину и поезжайте в Тирлволл за выпивкой, - он повернулся и вышел,
непробиваемый, невозмутимый, - благожелательный хищник.
В Тирлволл я не поехал, а направился через дюны к морю. В этот день оно
было неспокойным. Пенящиеся серые волны образовывали глубокие впадины,
прежде чем с ревом разбиться о камни. В нескольких милях от меня, на берегу,
курсанты американского летного корпуса разучивали сигналы на горне, и
пронзительные диссонирующие звуки долетали ко мне по ветру. Внезапно, без
всякой причины, в голове возникла полузабытая строка из американского
спиричуэла, которая повторялась и повторялась вновь:
Он целый мир сжимал в своей руке...
Он целый мир сжимал в своей руке...
Опыты ставили каждые три дня с различными программами. Мы с Маком
попеременно управляли машиной, и скоро я к ним привык: необычайные
эксперименты превратились для меня в повседневную работу. Они проходили не
так тяжело, когда в них участвовала Ники. Отец привозил ее и оставлял с нами
в лаборатории. К этому времени Кен уже был под гипнозом. Девочку усаживали
рядом на стул и закрепляли над головой микрофон. Ей объясняли, что Кен
уснул, и "Харон" подавал сигнал. Следовала серия чисел, и девочка засыпала.
Я обнаружил, что программа, рассчитанная на двоих, была совершенно иной.
Прежде всего машина внушала Кену, что он перенесся в прошлое и стал
ровесником Ники.
- Тебе семь лет, - давал установку компьютер. - Твоя подруга Ники
пришла поиграть с тобой.
В то же время и девочка получала сходную команду:
- Кен хочет поиграть с тобой. Он твой ровесник.
Оба принимались без умолку болтать - "Харон" не перебивал - и результат
бывал просто фантастическим. Видимо, этот трюк шлифовали не один месяц,
потому что Кен и Ники успели сдружиться в "своем времени": откровенничали,
играли в воображаемые игры, рассказывали небылицы. Угрюмая и заторможенная в
жизни, под гипнозом Ники становилась живой и веселой.
После сеансов пленку с записью эксперимента тщательно анализировали:
нужно было понять, как складываются отношения между юношей и ребенком по ту
сторону сознания, чтобы подготовить для них новые программы. В реальном мире
Кен не проявлял к Нике особого интереса, просто относился к ней как к
несчастному ребенку, неинтересной, полунормальной дочке Януса. Похоже, он
даже не догадывался об их дружбе в "своем времени". С девочкой все обстояло
сложнее: и наяву ее интуитивно тянуло к Кену, и она бы постоянно висла на
нем, если бы ей только позволили.
Я поинтересовался у Робби, как Янус относится ко всем этим
экспериментам.
- Он все для Мака сделает, - ответил врач. - К тому же родители Ники
верят, что наши опыты могут ей помочь. Ведь вторая-то близняшка была у них
вполне нормальной.
- А о Кене они догадываются?
- Что он при смерти? Мы говорили им, но вряд ли они поверили. Да и кто
бы поверил, глядя на мальчика.
Мы стояли в баре, наблюдая через открытую дверь, как Кен и Мак играют в
пинг- понг.
В начале декабря у нас была просто паника: из Министерства поступил
запрос о ходе исследований, и нам сообщили, что в Саксмир собираются
направить эксперта для оценки результатов работ. Мы посовещались и решили
послать в Лондон гонца. Ехать выпало мне. Я должен был убедить чиновников,
что время для подведения итогов еще не пришло. Тогда я уже был полностью на
стороне Мака и готов был поддержать любые его замыслы. Мне удалось уломать
начальство повременить с визитом, но все же пришлось пообещать показать
кое-что интересное к Рождеству. Конечно, их больше всего интересовал
"Харон-2" с его возможностями направленного звукового удара, а об истинных
планах Мака они и не подозревали.
Когда, воодушевленный успехом, я вышел на платформе в Тирлволле совсем
в ином настроении, чем три месяца назад, "Моррис" уже ждал меня у вокзала.
Но Кена за рулем не оказалось - за мной приехал Янус. Неразговорчивый малый
едва отвечал на мои расспросы и все время пожимал плечами:
- Кен простудился. Робби уложил его в постель из предосторожности, -
все же сообщил он.
В Саксмире я тут же бросился к мальчику. Я сразу заметил, что у него
жар, но он был в своем обычном настроении и шумно бунтовал против Робби.
- Что за чушь, - возмущался он. - Я просто промочил ноги: гонялся по
болоту за птицей.
Я присел рядом, шутливо рассказал о своем визите в Министерство, а
потом пошел отчитываться к Маку.
- У Кена температура, - сразу объявил он. - Робби сделал анализ: кровь
у мальчика не очень. Может быть, начинается.
Внезапный озноб прошел у меня по спине. Я сообщил шефу о результатах
поездки, и он коротко кивнул:
- Что бы ни случилось, чиновники нам здесь сейчас не нужны.
Робби я нашел в лаборатории. Он возился у микроскопа, просматривал
снимки и, только закончив дела, обратил на меня внимание:
- Что-то уж слишком рано, но через двое суток все прояснится. У него
инфекция в правом легком, а при лейкемии это может оказаться смертельным.
Идите-идите, развлекайте Кена.
Я притащил в спальню мальчика проигрыватель, и мы прокрутили с дюжину
пластинок. Он был оживлен, потом задремал, а я сидел у его кровати и думал,
что же тут можно поделать. У меня пересохло во рту, в горле стоял комок, все
кричало во мне: "Не допусти!"
Разговор за ужином не клеился, и мы еле вымучивали темы. Мак вспомнил
свои студенческие дни в Кембридже, а Робби рассказал, как он последний раз
играл за команду Гая\footnote{\emph{Гай} (сокращенно) - больница Гая в
Лондоне. Основана в 1721 г. книготорговцем Т. Гаем.} в регби. Я, кажется,
вовсе молчал. Вечером я заскочил к Кену пожелать спокойной ночи, но мальчик
уже спал. Янус дежурил у его кровати. В своей комнате я попытался читать, но
не мог сосредоточиться. На море сгустился туман, и на маяке каждые несколько
минут бухал колокол, будто в мире не осталось никаких других звуков.
Следующим утром Мак заглянул ко мне без четверти восемь.
- Кену хуже, - сообщил он. - Робби собирается попробовать переливание
крови, Янус будет ассистировать: ведь в прошлом он фельдшер.
- А мне что делать? - спросил я.
- Помогите подготовить к работе "Харон-1" и "Харон-3". Если Кену не
станет лучше, может быть, я приму решение начать первую фазу эксперимента
"Стикс". Я уже предупредил миссис Я., что может понадобиться девочка.
Одеваясь, я убеждал себя, что наступает важный момент, к которому мы
готовились два с половиной месяца. Но на душе от этого легче не становилось.
Я наскоро проглотил кофе и поспешил в аппаратную. Дверь в лабораторию была
закрыта - там переливали Кену кровь. Мы с Маком занялись машинами, проверили
каждую систему, чтобы не было срыва, когда придется с ними работать.
Программы, магнитные записи, микрофоны - все было в порядке. Оставалось
только ждать, что скажет Робби. Он появился около половины первого.
- Небольшое улучшение, - бросил он.
Кена перенесли в его комнату. Янус оставался с ним, а мы отправились
что-нибудь перекусить. На этот раз мы не искали тем для разговора: в этом не
было необходимости - все были озабочены предстоящей работой. После утренних
занятий с компьютером я почувствовал себя увереннее и принял приглашение
Мака сыграть после обеда в пинг-понг. Еще вчера я бы пришел в ужас, если бы
кто-нибудь мне сказал, что в такой ситуации я буду способен махать ракеткой,
но сегодня я воспринял это как должное. Выглянув из окна между партиями, я
заметил во дворе Нику, прогуливающуюся с миссис Янус. Девочка показалась мне
необычайно странной и совершенно потерянной: она собирала щепки и камешки и
складывала их в старую кукольную коляску, которую толкала перед собой.
Девочка находилась здесь с десяти утра.
В половине четвертого появился Робби. По его лицу я сразу понял, что
новости у него плохие. Он покачал головой, когда Мак предложил еще одно
переливание крови:
- Только потеряем время.
- Он в сознании? - спросил Мак.
- Почти, - отозвался Робби. - Я приведу его в сознание, когда вы будете
готовы.
Мы с Маком вернулись в аппаратную. На второй стадии эксперимента
операционный стол предполагалось перенести сюда и установить между тремя
"Харонами", подключив к кислородной установке, расположенной неподалеку.
Микрофоны были изготовлены к работе. Тренируясь, мы проделывали это десятки
раз, но сегодня на две минуты побили свой лучший рекорд.
- Отлично! - одобрил Мак.
Мне пришло в голову, что он ждал этого часа месяцы, может быть, годы.
Мак включил сигнал, извещающий о нашей готовности, и менее чем через четыре
минуты появились Робби и Янус с Кеном на каталке. Они переложили его на
стол, и я с трудом узнал мальчика: его глаза, всегда такие лучистые,
казались совершенно мертвыми на осунувшемся лице. Он, видимо, не понимал,
что с ним происходит. Мак быстро установил датчики у висков, на груди, шее и
соединил их проводами с "Хароном-3". Потом он склонился над юношей.
- Все в порядке, - сказал он. - Ты в лаборатории. Сейчас мы сделаем
несколько анализов. Расслабься, и все будет хорошо.
Кен поднял на него глаза и улыбнулся. Мы понимали, что это последний
проблеск его сознания, - он говорил нам "прощайте". Мак подал мне сигнал, и
я включил "Харон-1". Голос машины был чистым и правильным: "Вызывает
``Харон''... Вызывает ``Харон''..." Кен закрыл глаза: он был под гипнозом.
Робби дежурил рядом и следил за пульсом. Я пустил программу - она значилась
под индексом "X" и отличалась от всех других.
- Как ты себя чувствуешь, Кен?
Даже через микрофон, установленный у самых губ, слова мальчика были
едва различимы:
- Вы прекрасно знаете, как я себя чувствую.
- Где ты, Кен?
- Я в аппаратной. Робби выключил отопление. Теперь я понимаю, что вы
задумали. Вы хотите заморозить меня, как тушу в лавке мясника. Скажите
Робби, чтобы он включил отопление, - последовала долгая пауза, но наконец
Кен заговорил снова: - Я у входа в туннель. Это похоже на туннель, как будто
смотришь в обратный окуляр телескопа: все фигурки такие маленькие... Скажите
Робби, пусть включит отопление.
Мак внес коррективы в работу компьютера, и машина долго работала, не
произнося ни слова, затем вновь включился усилитель и зазвучал электронный
голос.
- Тебе пять лет, Кен. Скажи, как ты себя чувствуешь?
Он долго не отвечал. Потом к моему испугу, хотя я и должен был этого
ожидать, - захныкал:
- Мне плохо. Мне не хочется играть.
Мак нажал кнопку сигнала. Открылась дверь, и Янус втолкнул в аппаратную
дочь, снова прикрыв дверь за собой. Мак тут же включил на "Хароне" ее
позывные, и Ники моментально заснула, не заметив лежащего на столе Кена. Она
села на стул и закрыла глаза.
- Ники, скажи Кену, что ты здесь.
Я заметил, как девочка вцепилась в подлокотники.
- Кен болен, - сказала она. - Он плачет. Он не хочет играть.
Голос "Харона" безжалостно настаивал:
- Поговори с Кеном, Ники.
- Кен не хочет разговаривать. Он будет молиться.
Голос Кена, усиленный микрофоном, едва раздавался в динамиках. Он
неразборчиво выговаривал слова:
Добрый Иисус, ты меня прости,
В свой чертог меня, несчастного, впусти.
Я буду очень рад
Увидеть твой цветущий сад...
Мы замолчали. Ни Кен, ни Ники не произносили ни слова. Я застыл у
пульта управления, готовый по кивку Мака внести поправки в программу. Вдруг
девочка забила ногами по полу:
- Не пойду за Кеном в туннель! Там очень темно!
Робби, наблюдавший за больным, поднял глаза:
- Он в коме.
Мак подал мне знак снова включить "Харон-1".
- Иди за Кеном, Ники, - раздался голос.
Девочка не хотела.
- Там темно, - на ее глаза навернулись слезы. Она сгорбилась на стуле,
стала извиваться, будто пыталась проползти куда-то. - Я не хочу туда. Он
слишком длинный, и Кен не будет меня ждать.
Ребенок задрожал. Я взглянул на Мака, тот взглядом спрашивал Робби.
- Он не выйдет из комы. Это может продолжаться часами.
Мак распорядился подключить кислород. Робби укрепил маску на лице Кена,
а шеф перешел к "Харону-3". Засветился экран монитора.
- Беру управление на себя, - кивнул мне Маклин.
Девочка плакала, но машина не давала ей передышки.
- Оставайся с Кеном, - вновь прозвучала команда. - Рассказывай обо
всем, что там происходит.
Я надеялся, что Мак знает, что делает. А если в кому впадет ребенок?
Сможет ли он вернуть девочку к жизни? Ссутулившись, она сидела, такая же
неподвижная, как и Кен, и, казалось, такая же безжизненная. Робби велел
укутать ее одеялом и следить за пульсом: удары сердца были слабые, но
ровные. Прошел час, но ничего не случилось. Только мерцал экран, на котором
постепенно затухали импульсы сознания Кена, передаваемые в машину датчиками.
Ребенок молчал.
Долго, очень долго мы ждали, прежде чем, шевельнувшись, девочка
изогнулась на стуле, сложив руки на груди и подтянув к себе колени. Голова
свесилась на грудь. Я гадал, уж не молится ли она по-детски, как Кен. И
вдруг меня осенило: это же была поза плода перед родами. Всякие черты
исчезли с лица Ники. Она казалась сморщенной и старой.
- Начинается, - процедил Робби.
Мак поманил меня к пульту, а Робби, склонившись над Кеном, сжимал
пальцами его запястье. Сигналы на экране стали прерывистыми и едва
различимыми. Внезапно они вспыхнули с новой силой, и в тот же миг Робби
произнес:
- Все. Он умер.
Синусоида сигнала оставалась неизменной. Мак отсоединил датчики и
вернулся к экрану: монитор показывал ровные всполохи, точно биение пульса.
- Получилось! - воскликнул Мак. - Боже мой, получилось!
Мы втроем стояли у экрана и наблюдали сигнал. Его характер нисколько не
менялся, и, казалось, в уверенном движении линий билась сама жизнь.
Не знаю, сколько времени мы простояли у машины: несколько минут или
часов. Но вдруг Робби повернулся и спросил:
- А что с ребенком?
Мы совсем забыли о Ники, забыли и о застывшем безжизненном теле,
которое только что было Кеном. Девочка лежала в необычной скрюченной позе,
склонив голову к коленям. Я направился к пульту "Харона-1", чтобы включить
электронный голос, но Мак сделал мне знак оставаться на месте.
- Прежде чем мы ее разбудим, попробуем задать ей несколько вопросов.
Он подал сигнал очень слабо, чтобы сразу не разбудить ребенка. Голос
тут же повторил последнюю команду:
- Оставайся с Кеном. Рассказывай нам обо всем.
Сначала ответа не было. Потом странным неуклюжим движением девочка
распрямилась, ее руки свесились точно плети. Она начала раскачиваться взад и
вперед, будто следуя ритму синусоиды на экране. Наконец она заговорила, и ее
голос был пронзительным и высоким.
- Он просит, чтобы вы его отпустили, вот что он хочет. Дайте уйти...
Дайте уйти... Дайте уйти... - не переставая качаться, она стала судорожно
хватать воздух ртом, забила руками.
- Мак, буди ее, - потребовал Робби.
Ритм сигнала на экране изменился, стал быстрее. Девочка начала
задыхаться. Не дожидаясь команды Мака, я включил голос машины:
- Говорит "Харон". Говорит "Харон". Просыпайся, Ники.
Девочка задрожала, краска сошла с ее лица, дыхание стало нормальным.
Она открыла глаза и оглядела нас, как всегда безразлично, потом принялась
ковырять в носу.
- Хочу в туалет, - сказала она угрюмо.
Робби вывел ее из комнаты. Частота сигнала, сбившаяся в то время, когда
Ники кричала, снова стала размеренной.
- Почему сигнал изменяет ритм? - спросил я.
- Если бы вы не запаниковали и не разбудили Ники, мы, может быть, и
узнали бы это, - голос Мака был грубым, совсем необычным.
- Мак, - возразил я, - ребенок мог задохнуться.
- Нет, не думаю, - ответил он и посмотрел на меня. - Вы заметили, ее
движения как бы передавали потрясение при родах? Вы полагаете, она
задыхалась? Нет, это больше было похоже на попытку первого вздоха ребенка,
борющегося за жизнь. Кен в коме шел от этого мира назад - обратным путем, и
до последнего момента Ники была с ним.
Я уже понял, что под гипнозом человек способен на многое, но сейчас его
слова меня не убедили:
- Мак, но Ники закричала уже после того, как Кен скончался, - ведь
тогда на экране "Харона-3" появился новый сигнал. В этот миг Кен был уже
мертв и не мог в своем подсознании никуда идти, даже, как вы говорите,
обратно к точке собственного рождения.
Маклин задумался и долго молчал.
- Я просто ничего не могу понять, - наконец ответил он. - Нам надо
снова усыпить девочку.
- Нет, - запротестовал Робби, как раз входивший в аппаратную, - хватит
с ребенка. Я отослал ее домой и велел миссис Янус уложить девочку в постель.
Я впервые ощутил властные нотки в его голосе. Врач огляделся, бросил
взгляд на экран, потом на неподвижное тело на столе:
- А не хватит ли с нас со всех? По-моему, достаточно. Мак, вы доказали
свою теорию, и я выпью с вами за это, но только завтра, а не сегодня.
Он был на пределе, как и мы - ведь целый день мы почти ничего не ели.
Вернулся Янус и принялся готовить ужин. Он выслушал наш рассказ о смерти
Кена, как обычно спокойно, и сообщил, что Ники заснула, как только ее
уложили в кровать.
Что ж... работа была закончена. Напряжение дня давало себя знать, я
почувствовал, что совершенно вымотался, сознание оцепенело. Я мечтал только
об одном - лечь и уснуть, как Ники.
Но я не сразу потащился в спальню. Нечто, что было сильнее моей
болезненной усталости, заставило меня заглянуть в аппаратную. Там все
оставалось по- прежнему: тело Кена лежало на столе, а на экране монитора
светилась ровная синусоида сигнала. Я постоял минуту, потом склонился над
пультом и перемотал пленку, чтобы снова услышать голос ребенка. Перед
глазами возникла ее раскачивающаяся голова, руки, бившие по воздуху, будто в
порыве вырваться на свободу. Я включил магнитофон.
- Он просит, чтобы вы его отпустили, - говорил пронзительный голос. -
Вот что он хочет. Дайте уйти... Дайте уйти... Дайте уйти... - пленка
зарегистрировала судорожный вздох и снова: - Дайте уйти... Дайте уйти...
Дайте уйти...
Слова не имели смысла, и я выключил магнитофон. Ведь сигнал был только
энергией, которую нам удалось уловить в момент смерти Кена. Кто же в таком
случае передавал нам через девочку эту просьбу? Кто же хотел, чтобы мы
освободили Кена? Если только... Я поднял глаза. В дверях стоял Мак и смотрел
на меня. Рядом была собака.
- Цербер очень беспокоен. Он все время мечется по комнате и не дает
уснуть.
- Мак, я снова прослушал запись. Здесь что-то не так.
Маклин подошел ко мне и встал рядом.
- Не так? Что вы имеете в виду? Посмотрите на экран: запись не влияет
на сигнал - он постоянный. Эксперимент удался на сто процентов, мы добились,
чего хотели. Энергия - там.
- Знаю, что она там, - ответил я. - Но все ли это?
Я снова включил магнитофон, и мы вместе слушали судорожное дыхание
ребенка и чье-то требование:
- Дайте уйти... Дайте уйти...
- Мак, - начал я, - когда Ники это выкрикивала, Кен был уже мертв.
Между ними не могло быть никакого контакта.
- Ну и...
- Девочка никак не могла ощутить себя Кеном. А ведь она от его имени
требовала: "Дайте уйти!" Только если...
- Что если?
- Если не случилось невероятное... То, чего никак не должно быть. Все
становится на свои места, если то, что мы видим на экране, является
сущностью самого Кена.
Изможденный Мак вытаращился на меня, не веря в то, что услышал. Мы
снова взглянули на дисплей и по мере того, как осознавали смысл
пульсирующего на экране сигнала, в нас нарастал беспредельный ужас.
- Мак, что же нам теперь делать? - спросил я.
Миссис Янус позвонила утром и сообщила, что Ники проснулась среди ночи
и повела себя очень странно. Она раскачивалась, бросалась взад и вперед.
Мать попыталась успокоить девочку, старалась уговорить ее лечь, но не
смогла. Нет, никакой температуры у нее не было, и сейчас ее не лихорадит.
Только эти странные движения... Ники не прикоснулась к завтраку и совсем не
разговаривает. Может быть, Мак пошлет сигнал, и это поможет ей?
На звонок жены ответил Янус. Мы были в столовой, когда он пришел
передать нам их разговор. Робби вскочил, побежал к телефону, но тут же
вернулся.
- Это я виноват! - закричал он. - Я виноват в том, что произошло вчера.
Я не должен был этого разрешать.
- Вы знали, чем мы рискуем, - ответил Мак. - Мы все с самого начала
знали, каков тут риск. Вы же сами уверяли меня, что опыт не принесет ребенку
вреда.
- Я ошибался, - в отчаянии признался врач. - О, нет, не по поводу
эксперимента. Бог свидетель, вы добились чего хотели. И бедняге Кену это не
повредило. Но я не должен был втягивать в это дело ребенка.
- Без нее мы бы ничего не добились, - ответил Мак.
Робби выскочил из комнаты, и мы услышали, как он заводит машину. Мак и
я прошли в аппаратную. Оказывается, здесь до нас побывали Робби и Янус: тело
Кена исчезло со стола. Мы демонтировали оборудование и привели комнату в
обычный порядок. Остался включенным только "Харон-3" с его блоком
накопления. Со вчерашнего вечера он работал всю ночь, отмечая на экране
размеренные взлеты и падения сигнала. Я поймал себя на том, что украдкой
поглядываю на дисплей, неосознанно надеясь, что сигнал пропадет.
Зазвонил телефон, и я поднял трубку. Говорил Робби:
- Мне кажется, надо забрать ребенка, - сразу же начал он. - Это похоже
на ступор. Сделается девочка буйной или нет, все равно миссис Я. с ней не
справится. Спросите Мака, можно ли мне отвезти ее в психиатрическую палату
Гая.
Я объяснил положение Маку и передал трубку.
- Послушайте, Робби, - сказал он, - я хочу рискнуть усыпить Ники еще
раз. Может быть, это поможет, а может, и нет.
Начался спор. По отчаянной мимике Мака я понял, что Робби не сдается и,
конечно, он был прав. Уже вчерашний эксперимент мог необратимо повлиять на
сознание ребенка. Но я не мог представить себе, как Робби объяснит состояние
девочки, если повезет ее в больницу.
Мак махнул мне рукой, требуя сменить его у телефона.
- Скажите Робби, чтобы не отключался, - бросил он.
Я был подчиненным Мака и не мог остановить его. Он подошел к
передатчику "Харона-2" и включил питание - машина послала сигнал. Я взял
трубку, передал Робби, что хотел от него Мак, и остался ждать. Потом я
услышал, как Робби кричал миссис Янус: "Что у вас там происходит?" - и
различил звук падающей на другом конце линии телефонной трубки. Несколько
мгновений я слышал лишь отдаленные голоса, но наконец разобрал мольбы миссис
Янус:
- Ну, пожалуйста, дайте попробовать, - упрашивала она Робби.
Мак повернулся к "Харону-1" и что-то подрегулировал. Затем он приказал
мне поднести телефон как можно ближе к нему и потянулся за трубкой.
- Это ты, Ники?
Я стоял рядом и ловил шелест из трубки.
- Да, Мак, - голос девочки казался смущенным, даже напуганным.
- Скажи, Ники, что с тобой?
Девочка захныкала:
- Я не знаю. Где-то тикают часы. Мне это не нравится.
- Где эти часы, Ники?
Она не отвечала, и Мак повторил вопрос. Я слышал, как возражал Робби.
состояние электронный голос компьютера. Вопросы, которые задавала ему машина
не были случайными - отбор был проведен специально для него. Эффект этого
опыта оказался куда более ошарашивающим, чем фокус с собакой и малолетним
ребенком, которые повиновались сигналу на расстоянии. Так вот что имел в
виду Кен, когда говорил о "своей работе".
- Вас что-нибудь беспокоит? - спросил электронный голос.
Последовала долгая пауза, прежде чем я услышал ответ. Кен казался
встревоженным, почти раздраженным:
- Оно надвигается. Я хочу, чтобы все произошло быстро. Если бы это уже
случилось, если бы все было позади, я бы не ныл.
Я присутствовал как бы на исповеди и теперь ясно понимал, почему мой
предшественник отказался работать в Саксмире. Робби пристально следил за
мной - эксперимент был поставлен не только для того, чтобы выяснить, как Кен
ведет себя под гипнозом (без сомнения, это уже было проверено десятки раз).
Скорее, они затеяли опыт, чтобы испытать мои нервы. Пытка продолжалась.
Многое из того, что говорил тогда Кен, было больно выслушивать, и мне совсем
не хочется пересказывать его бессвязные речи. Очевидно, он жил в страшном
напряжении, которое не замечали окружающие и, вероятно, не сознавал сам.
С сегодняшней программой я еще не был знаком. Наконец сеанс подошел к
концу и машина произнесла:
- Все будет хорошо, Кен. Ты не один. Мы все время будем с тобой. Идет?
Легкая улыбка мелькнула на юношеском лице:
- Идет.
Потом вновь последовала серия чисел, проговоренных, правда, гораздо
быстрее, и наконец машина подала команду:
- Просыпайся, Кен.
Юноша напрягся, открыл глаза и приподнялся. Сначала он посмотрел на
Робби, потом на меня и ухмыльнулся:
- Ну как, справился старина "Харон"?
- На сто процентов, - ответил я наигранно дружелюбным тоном.
Кен соскользнул со стола: на сегодня его работа была закончена. Я
присоединился к Маку у пульта управления.
- Спасибо, Стив, - сказал тот. - Теперь вы понимаете значение
"Харона-1"? Электронный голос и хорошо спланированная программа - все это не
позволит нашим чувствам помешать работе, когда наступит решающий момент. Вот
почему мы так настойчиво приучаем Кена к машине. У него хорошая ответная
реакция, но все проходит гораздо лучше, если в эксперименте участвует
ребенок.
- Ребенок? - не понял я.
- Да, - ответил он. - Ники - важная составляющая эксперимента. Ее тоже
приучили к голосу. Когда они вместе, они стрекочут, как два веселых сверчка,
а потом, конечно, все забывают, - он помолчал, испытующе глядя на меня, как
только что смотрел Робби. - В конце концов у Кена неизбежно наступит кома, и
тогда только с помощью девочки мы сможем поддерживать с ним связь. А теперь
берите машину и поезжайте в Тирлволл за выпивкой, - он повернулся и вышел,
непробиваемый, невозмутимый, - благожелательный хищник.
В Тирлволл я не поехал, а направился через дюны к морю. В этот день оно
было неспокойным. Пенящиеся серые волны образовывали глубокие впадины,
прежде чем с ревом разбиться о камни. В нескольких милях от меня, на берегу,
курсанты американского летного корпуса разучивали сигналы на горне, и
пронзительные диссонирующие звуки долетали ко мне по ветру. Внезапно, без
всякой причины, в голове возникла полузабытая строка из американского
спиричуэла, которая повторялась и повторялась вновь:
Он целый мир сжимал в своей руке...
Он целый мир сжимал в своей руке...
Опыты ставили каждые три дня с различными программами. Мы с Маком
попеременно управляли машиной, и скоро я к ним привык: необычайные
эксперименты превратились для меня в повседневную работу. Они проходили не
так тяжело, когда в них участвовала Ники. Отец привозил ее и оставлял с нами
в лаборатории. К этому времени Кен уже был под гипнозом. Девочку усаживали
рядом на стул и закрепляли над головой микрофон. Ей объясняли, что Кен
уснул, и "Харон" подавал сигнал. Следовала серия чисел, и девочка засыпала.
Я обнаружил, что программа, рассчитанная на двоих, была совершенно иной.
Прежде всего машина внушала Кену, что он перенесся в прошлое и стал
ровесником Ники.
- Тебе семь лет, - давал установку компьютер. - Твоя подруга Ники
пришла поиграть с тобой.
В то же время и девочка получала сходную команду:
- Кен хочет поиграть с тобой. Он твой ровесник.
Оба принимались без умолку болтать - "Харон" не перебивал - и результат
бывал просто фантастическим. Видимо, этот трюк шлифовали не один месяц,
потому что Кен и Ники успели сдружиться в "своем времени": откровенничали,
играли в воображаемые игры, рассказывали небылицы. Угрюмая и заторможенная в
жизни, под гипнозом Ники становилась живой и веселой.
После сеансов пленку с записью эксперимента тщательно анализировали:
нужно было понять, как складываются отношения между юношей и ребенком по ту
сторону сознания, чтобы подготовить для них новые программы. В реальном мире
Кен не проявлял к Нике особого интереса, просто относился к ней как к
несчастному ребенку, неинтересной, полунормальной дочке Януса. Похоже, он
даже не догадывался об их дружбе в "своем времени". С девочкой все обстояло
сложнее: и наяву ее интуитивно тянуло к Кену, и она бы постоянно висла на
нем, если бы ей только позволили.
Я поинтересовался у Робби, как Янус относится ко всем этим
экспериментам.
- Он все для Мака сделает, - ответил врач. - К тому же родители Ники
верят, что наши опыты могут ей помочь. Ведь вторая-то близняшка была у них
вполне нормальной.
- А о Кене они догадываются?
- Что он при смерти? Мы говорили им, но вряд ли они поверили. Да и кто
бы поверил, глядя на мальчика.
Мы стояли в баре, наблюдая через открытую дверь, как Кен и Мак играют в
пинг- понг.
В начале декабря у нас была просто паника: из Министерства поступил
запрос о ходе исследований, и нам сообщили, что в Саксмир собираются
направить эксперта для оценки результатов работ. Мы посовещались и решили
послать в Лондон гонца. Ехать выпало мне. Я должен был убедить чиновников,
что время для подведения итогов еще не пришло. Тогда я уже был полностью на
стороне Мака и готов был поддержать любые его замыслы. Мне удалось уломать
начальство повременить с визитом, но все же пришлось пообещать показать
кое-что интересное к Рождеству. Конечно, их больше всего интересовал
"Харон-2" с его возможностями направленного звукового удара, а об истинных
планах Мака они и не подозревали.
Когда, воодушевленный успехом, я вышел на платформе в Тирлволле совсем
в ином настроении, чем три месяца назад, "Моррис" уже ждал меня у вокзала.
Но Кена за рулем не оказалось - за мной приехал Янус. Неразговорчивый малый
едва отвечал на мои расспросы и все время пожимал плечами:
- Кен простудился. Робби уложил его в постель из предосторожности, -
все же сообщил он.
В Саксмире я тут же бросился к мальчику. Я сразу заметил, что у него
жар, но он был в своем обычном настроении и шумно бунтовал против Робби.
- Что за чушь, - возмущался он. - Я просто промочил ноги: гонялся по
болоту за птицей.
Я присел рядом, шутливо рассказал о своем визите в Министерство, а
потом пошел отчитываться к Маку.
- У Кена температура, - сразу объявил он. - Робби сделал анализ: кровь
у мальчика не очень. Может быть, начинается.
Внезапный озноб прошел у меня по спине. Я сообщил шефу о результатах
поездки, и он коротко кивнул:
- Что бы ни случилось, чиновники нам здесь сейчас не нужны.
Робби я нашел в лаборатории. Он возился у микроскопа, просматривал
снимки и, только закончив дела, обратил на меня внимание:
- Что-то уж слишком рано, но через двое суток все прояснится. У него
инфекция в правом легком, а при лейкемии это может оказаться смертельным.
Идите-идите, развлекайте Кена.
Я притащил в спальню мальчика проигрыватель, и мы прокрутили с дюжину
пластинок. Он был оживлен, потом задремал, а я сидел у его кровати и думал,
что же тут можно поделать. У меня пересохло во рту, в горле стоял комок, все
кричало во мне: "Не допусти!"
Разговор за ужином не клеился, и мы еле вымучивали темы. Мак вспомнил
свои студенческие дни в Кембридже, а Робби рассказал, как он последний раз
играл за команду Гая\footnote{\emph{Гай} (сокращенно) - больница Гая в
Лондоне. Основана в 1721 г. книготорговцем Т. Гаем.} в регби. Я, кажется,
вовсе молчал. Вечером я заскочил к Кену пожелать спокойной ночи, но мальчик
уже спал. Янус дежурил у его кровати. В своей комнате я попытался читать, но
не мог сосредоточиться. На море сгустился туман, и на маяке каждые несколько
минут бухал колокол, будто в мире не осталось никаких других звуков.
Следующим утром Мак заглянул ко мне без четверти восемь.
- Кену хуже, - сообщил он. - Робби собирается попробовать переливание
крови, Янус будет ассистировать: ведь в прошлом он фельдшер.
- А мне что делать? - спросил я.
- Помогите подготовить к работе "Харон-1" и "Харон-3". Если Кену не
станет лучше, может быть, я приму решение начать первую фазу эксперимента
"Стикс". Я уже предупредил миссис Я., что может понадобиться девочка.
Одеваясь, я убеждал себя, что наступает важный момент, к которому мы
готовились два с половиной месяца. Но на душе от этого легче не становилось.
Я наскоро проглотил кофе и поспешил в аппаратную. Дверь в лабораторию была
закрыта - там переливали Кену кровь. Мы с Маком занялись машинами, проверили
каждую систему, чтобы не было срыва, когда придется с ними работать.
Программы, магнитные записи, микрофоны - все было в порядке. Оставалось
только ждать, что скажет Робби. Он появился около половины первого.
- Небольшое улучшение, - бросил он.
Кена перенесли в его комнату. Янус оставался с ним, а мы отправились
что-нибудь перекусить. На этот раз мы не искали тем для разговора: в этом не
было необходимости - все были озабочены предстоящей работой. После утренних
занятий с компьютером я почувствовал себя увереннее и принял приглашение
Мака сыграть после обеда в пинг-понг. Еще вчера я бы пришел в ужас, если бы
кто-нибудь мне сказал, что в такой ситуации я буду способен махать ракеткой,
но сегодня я воспринял это как должное. Выглянув из окна между партиями, я
заметил во дворе Нику, прогуливающуюся с миссис Янус. Девочка показалась мне
необычайно странной и совершенно потерянной: она собирала щепки и камешки и
складывала их в старую кукольную коляску, которую толкала перед собой.
Девочка находилась здесь с десяти утра.
В половине четвертого появился Робби. По его лицу я сразу понял, что
новости у него плохие. Он покачал головой, когда Мак предложил еще одно
переливание крови:
- Только потеряем время.
- Он в сознании? - спросил Мак.
- Почти, - отозвался Робби. - Я приведу его в сознание, когда вы будете
готовы.
Мы с Маком вернулись в аппаратную. На второй стадии эксперимента
операционный стол предполагалось перенести сюда и установить между тремя
"Харонами", подключив к кислородной установке, расположенной неподалеку.
Микрофоны были изготовлены к работе. Тренируясь, мы проделывали это десятки
раз, но сегодня на две минуты побили свой лучший рекорд.
- Отлично! - одобрил Мак.
Мне пришло в голову, что он ждал этого часа месяцы, может быть, годы.
Мак включил сигнал, извещающий о нашей готовности, и менее чем через четыре
минуты появились Робби и Янус с Кеном на каталке. Они переложили его на
стол, и я с трудом узнал мальчика: его глаза, всегда такие лучистые,
казались совершенно мертвыми на осунувшемся лице. Он, видимо, не понимал,
что с ним происходит. Мак быстро установил датчики у висков, на груди, шее и
соединил их проводами с "Хароном-3". Потом он склонился над юношей.
- Все в порядке, - сказал он. - Ты в лаборатории. Сейчас мы сделаем
несколько анализов. Расслабься, и все будет хорошо.
Кен поднял на него глаза и улыбнулся. Мы понимали, что это последний
проблеск его сознания, - он говорил нам "прощайте". Мак подал мне сигнал, и
я включил "Харон-1". Голос машины был чистым и правильным: "Вызывает
``Харон''... Вызывает ``Харон''..." Кен закрыл глаза: он был под гипнозом.
Робби дежурил рядом и следил за пульсом. Я пустил программу - она значилась
под индексом "X" и отличалась от всех других.
- Как ты себя чувствуешь, Кен?
Даже через микрофон, установленный у самых губ, слова мальчика были
едва различимы:
- Вы прекрасно знаете, как я себя чувствую.
- Где ты, Кен?
- Я в аппаратной. Робби выключил отопление. Теперь я понимаю, что вы
задумали. Вы хотите заморозить меня, как тушу в лавке мясника. Скажите
Робби, чтобы он включил отопление, - последовала долгая пауза, но наконец
Кен заговорил снова: - Я у входа в туннель. Это похоже на туннель, как будто
смотришь в обратный окуляр телескопа: все фигурки такие маленькие... Скажите
Робби, пусть включит отопление.
Мак внес коррективы в работу компьютера, и машина долго работала, не
произнося ни слова, затем вновь включился усилитель и зазвучал электронный
голос.
- Тебе пять лет, Кен. Скажи, как ты себя чувствуешь?
Он долго не отвечал. Потом к моему испугу, хотя я и должен был этого
ожидать, - захныкал:
- Мне плохо. Мне не хочется играть.
Мак нажал кнопку сигнала. Открылась дверь, и Янус втолкнул в аппаратную
дочь, снова прикрыв дверь за собой. Мак тут же включил на "Хароне" ее
позывные, и Ники моментально заснула, не заметив лежащего на столе Кена. Она
села на стул и закрыла глаза.
- Ники, скажи Кену, что ты здесь.
Я заметил, как девочка вцепилась в подлокотники.
- Кен болен, - сказала она. - Он плачет. Он не хочет играть.
Голос "Харона" безжалостно настаивал:
- Поговори с Кеном, Ники.
- Кен не хочет разговаривать. Он будет молиться.
Голос Кена, усиленный микрофоном, едва раздавался в динамиках. Он
неразборчиво выговаривал слова:
Добрый Иисус, ты меня прости,
В свой чертог меня, несчастного, впусти.
Я буду очень рад
Увидеть твой цветущий сад...
Мы замолчали. Ни Кен, ни Ники не произносили ни слова. Я застыл у
пульта управления, готовый по кивку Мака внести поправки в программу. Вдруг
девочка забила ногами по полу:
- Не пойду за Кеном в туннель! Там очень темно!
Робби, наблюдавший за больным, поднял глаза:
- Он в коме.
Мак подал мне знак снова включить "Харон-1".
- Иди за Кеном, Ники, - раздался голос.
Девочка не хотела.
- Там темно, - на ее глаза навернулись слезы. Она сгорбилась на стуле,
стала извиваться, будто пыталась проползти куда-то. - Я не хочу туда. Он
слишком длинный, и Кен не будет меня ждать.
Ребенок задрожал. Я взглянул на Мака, тот взглядом спрашивал Робби.
- Он не выйдет из комы. Это может продолжаться часами.
Мак распорядился подключить кислород. Робби укрепил маску на лице Кена,
а шеф перешел к "Харону-3". Засветился экран монитора.
- Беру управление на себя, - кивнул мне Маклин.
Девочка плакала, но машина не давала ей передышки.
- Оставайся с Кеном, - вновь прозвучала команда. - Рассказывай обо
всем, что там происходит.
Я надеялся, что Мак знает, что делает. А если в кому впадет ребенок?
Сможет ли он вернуть девочку к жизни? Ссутулившись, она сидела, такая же
неподвижная, как и Кен, и, казалось, такая же безжизненная. Робби велел
укутать ее одеялом и следить за пульсом: удары сердца были слабые, но
ровные. Прошел час, но ничего не случилось. Только мерцал экран, на котором
постепенно затухали импульсы сознания Кена, передаваемые в машину датчиками.
Ребенок молчал.
Долго, очень долго мы ждали, прежде чем, шевельнувшись, девочка
изогнулась на стуле, сложив руки на груди и подтянув к себе колени. Голова
свесилась на грудь. Я гадал, уж не молится ли она по-детски, как Кен. И
вдруг меня осенило: это же была поза плода перед родами. Всякие черты
исчезли с лица Ники. Она казалась сморщенной и старой.
- Начинается, - процедил Робби.
Мак поманил меня к пульту, а Робби, склонившись над Кеном, сжимал
пальцами его запястье. Сигналы на экране стали прерывистыми и едва
различимыми. Внезапно они вспыхнули с новой силой, и в тот же миг Робби
произнес:
- Все. Он умер.
Синусоида сигнала оставалась неизменной. Мак отсоединил датчики и
вернулся к экрану: монитор показывал ровные всполохи, точно биение пульса.
- Получилось! - воскликнул Мак. - Боже мой, получилось!
Мы втроем стояли у экрана и наблюдали сигнал. Его характер нисколько не
менялся, и, казалось, в уверенном движении линий билась сама жизнь.
Не знаю, сколько времени мы простояли у машины: несколько минут или
часов. Но вдруг Робби повернулся и спросил:
- А что с ребенком?
Мы совсем забыли о Ники, забыли и о застывшем безжизненном теле,
которое только что было Кеном. Девочка лежала в необычной скрюченной позе,
склонив голову к коленям. Я направился к пульту "Харона-1", чтобы включить
электронный голос, но Мак сделал мне знак оставаться на месте.
- Прежде чем мы ее разбудим, попробуем задать ей несколько вопросов.
Он подал сигнал очень слабо, чтобы сразу не разбудить ребенка. Голос
тут же повторил последнюю команду:
- Оставайся с Кеном. Рассказывай нам обо всем.
Сначала ответа не было. Потом странным неуклюжим движением девочка
распрямилась, ее руки свесились точно плети. Она начала раскачиваться взад и
вперед, будто следуя ритму синусоиды на экране. Наконец она заговорила, и ее
голос был пронзительным и высоким.
- Он просит, чтобы вы его отпустили, вот что он хочет. Дайте уйти...
Дайте уйти... Дайте уйти... - не переставая качаться, она стала судорожно
хватать воздух ртом, забила руками.
- Мак, буди ее, - потребовал Робби.
Ритм сигнала на экране изменился, стал быстрее. Девочка начала
задыхаться. Не дожидаясь команды Мака, я включил голос машины:
- Говорит "Харон". Говорит "Харон". Просыпайся, Ники.
Девочка задрожала, краска сошла с ее лица, дыхание стало нормальным.
Она открыла глаза и оглядела нас, как всегда безразлично, потом принялась
ковырять в носу.
- Хочу в туалет, - сказала она угрюмо.
Робби вывел ее из комнаты. Частота сигнала, сбившаяся в то время, когда
Ники кричала, снова стала размеренной.
- Почему сигнал изменяет ритм? - спросил я.
- Если бы вы не запаниковали и не разбудили Ники, мы, может быть, и
узнали бы это, - голос Мака был грубым, совсем необычным.
- Мак, - возразил я, - ребенок мог задохнуться.
- Нет, не думаю, - ответил он и посмотрел на меня. - Вы заметили, ее
движения как бы передавали потрясение при родах? Вы полагаете, она
задыхалась? Нет, это больше было похоже на попытку первого вздоха ребенка,
борющегося за жизнь. Кен в коме шел от этого мира назад - обратным путем, и
до последнего момента Ники была с ним.
Я уже понял, что под гипнозом человек способен на многое, но сейчас его
слова меня не убедили:
- Мак, но Ники закричала уже после того, как Кен скончался, - ведь
тогда на экране "Харона-3" появился новый сигнал. В этот миг Кен был уже
мертв и не мог в своем подсознании никуда идти, даже, как вы говорите,
обратно к точке собственного рождения.
Маклин задумался и долго молчал.
- Я просто ничего не могу понять, - наконец ответил он. - Нам надо
снова усыпить девочку.
- Нет, - запротестовал Робби, как раз входивший в аппаратную, - хватит
с ребенка. Я отослал ее домой и велел миссис Янус уложить девочку в постель.
Я впервые ощутил властные нотки в его голосе. Врач огляделся, бросил
взгляд на экран, потом на неподвижное тело на столе:
- А не хватит ли с нас со всех? По-моему, достаточно. Мак, вы доказали
свою теорию, и я выпью с вами за это, но только завтра, а не сегодня.
Он был на пределе, как и мы - ведь целый день мы почти ничего не ели.
Вернулся Янус и принялся готовить ужин. Он выслушал наш рассказ о смерти
Кена, как обычно спокойно, и сообщил, что Ники заснула, как только ее
уложили в кровать.
Что ж... работа была закончена. Напряжение дня давало себя знать, я
почувствовал, что совершенно вымотался, сознание оцепенело. Я мечтал только
об одном - лечь и уснуть, как Ники.
Но я не сразу потащился в спальню. Нечто, что было сильнее моей
болезненной усталости, заставило меня заглянуть в аппаратную. Там все
оставалось по- прежнему: тело Кена лежало на столе, а на экране монитора
светилась ровная синусоида сигнала. Я постоял минуту, потом склонился над
пультом и перемотал пленку, чтобы снова услышать голос ребенка. Перед
глазами возникла ее раскачивающаяся голова, руки, бившие по воздуху, будто в
порыве вырваться на свободу. Я включил магнитофон.
- Он просит, чтобы вы его отпустили, - говорил пронзительный голос. -
Вот что он хочет. Дайте уйти... Дайте уйти... Дайте уйти... - пленка
зарегистрировала судорожный вздох и снова: - Дайте уйти... Дайте уйти...
Дайте уйти...
Слова не имели смысла, и я выключил магнитофон. Ведь сигнал был только
энергией, которую нам удалось уловить в момент смерти Кена. Кто же в таком
случае передавал нам через девочку эту просьбу? Кто же хотел, чтобы мы
освободили Кена? Если только... Я поднял глаза. В дверях стоял Мак и смотрел
на меня. Рядом была собака.
- Цербер очень беспокоен. Он все время мечется по комнате и не дает
уснуть.
- Мак, я снова прослушал запись. Здесь что-то не так.
Маклин подошел ко мне и встал рядом.
- Не так? Что вы имеете в виду? Посмотрите на экран: запись не влияет
на сигнал - он постоянный. Эксперимент удался на сто процентов, мы добились,
чего хотели. Энергия - там.
- Знаю, что она там, - ответил я. - Но все ли это?
Я снова включил магнитофон, и мы вместе слушали судорожное дыхание
ребенка и чье-то требование:
- Дайте уйти... Дайте уйти...
- Мак, - начал я, - когда Ники это выкрикивала, Кен был уже мертв.
Между ними не могло быть никакого контакта.
- Ну и...
- Девочка никак не могла ощутить себя Кеном. А ведь она от его имени
требовала: "Дайте уйти!" Только если...
- Что если?
- Если не случилось невероятное... То, чего никак не должно быть. Все
становится на свои места, если то, что мы видим на экране, является
сущностью самого Кена.
Изможденный Мак вытаращился на меня, не веря в то, что услышал. Мы
снова взглянули на дисплей и по мере того, как осознавали смысл
пульсирующего на экране сигнала, в нас нарастал беспредельный ужас.
- Мак, что же нам теперь делать? - спросил я.
Миссис Янус позвонила утром и сообщила, что Ники проснулась среди ночи
и повела себя очень странно. Она раскачивалась, бросалась взад и вперед.
Мать попыталась успокоить девочку, старалась уговорить ее лечь, но не
смогла. Нет, никакой температуры у нее не было, и сейчас ее не лихорадит.
Только эти странные движения... Ники не прикоснулась к завтраку и совсем не
разговаривает. Может быть, Мак пошлет сигнал, и это поможет ей?
На звонок жены ответил Янус. Мы были в столовой, когда он пришел
передать нам их разговор. Робби вскочил, побежал к телефону, но тут же
вернулся.
- Это я виноват! - закричал он. - Я виноват в том, что произошло вчера.
Я не должен был этого разрешать.
- Вы знали, чем мы рискуем, - ответил Мак. - Мы все с самого начала
знали, каков тут риск. Вы же сами уверяли меня, что опыт не принесет ребенку
вреда.
- Я ошибался, - в отчаянии признался врач. - О, нет, не по поводу
эксперимента. Бог свидетель, вы добились чего хотели. И бедняге Кену это не
повредило. Но я не должен был втягивать в это дело ребенка.
- Без нее мы бы ничего не добились, - ответил Мак.
Робби выскочил из комнаты, и мы услышали, как он заводит машину. Мак и
я прошли в аппаратную. Оказывается, здесь до нас побывали Робби и Янус: тело
Кена исчезло со стола. Мы демонтировали оборудование и привели комнату в
обычный порядок. Остался включенным только "Харон-3" с его блоком
накопления. Со вчерашнего вечера он работал всю ночь, отмечая на экране
размеренные взлеты и падения сигнала. Я поймал себя на том, что украдкой
поглядываю на дисплей, неосознанно надеясь, что сигнал пропадет.
Зазвонил телефон, и я поднял трубку. Говорил Робби:
- Мне кажется, надо забрать ребенка, - сразу же начал он. - Это похоже
на ступор. Сделается девочка буйной или нет, все равно миссис Я. с ней не
справится. Спросите Мака, можно ли мне отвезти ее в психиатрическую палату
Гая.
Я объяснил положение Маку и передал трубку.
- Послушайте, Робби, - сказал он, - я хочу рискнуть усыпить Ники еще
раз. Может быть, это поможет, а может, и нет.
Начался спор. По отчаянной мимике Мака я понял, что Робби не сдается и,
конечно, он был прав. Уже вчерашний эксперимент мог необратимо повлиять на
сознание ребенка. Но я не мог представить себе, как Робби объяснит состояние
девочки, если повезет ее в больницу.
Мак махнул мне рукой, требуя сменить его у телефона.
- Скажите Робби, чтобы не отключался, - бросил он.
Я был подчиненным Мака и не мог остановить его. Он подошел к
передатчику "Харона-2" и включил питание - машина послала сигнал. Я взял
трубку, передал Робби, что хотел от него Мак, и остался ждать. Потом я
услышал, как Робби кричал миссис Янус: "Что у вас там происходит?" - и
различил звук падающей на другом конце линии телефонной трубки. Несколько
мгновений я слышал лишь отдаленные голоса, но наконец разобрал мольбы миссис
Янус:
- Ну, пожалуйста, дайте попробовать, - упрашивала она Робби.
Мак повернулся к "Харону-1" и что-то подрегулировал. Затем он приказал
мне поднести телефон как можно ближе к нему и потянулся за трубкой.
- Это ты, Ники?
Я стоял рядом и ловил шелест из трубки.
- Да, Мак, - голос девочки казался смущенным, даже напуганным.
- Скажи, Ники, что с тобой?
Девочка захныкала:
- Я не знаю. Где-то тикают часы. Мне это не нравится.
- Где эти часы, Ники?
Она не отвечала, и Мак повторил вопрос. Я слышал, как возражал Робби.