Дю Понсон. Испанка

   Роллан приехал на место первый, и в ожидании противника молодые люди уселись на траве.
   Спустя двадцать минут нетерпеливого ожидания вдали показался фиакр.
   Из него вышел виконт Фабьен и два гусарских офицера.
   — Господа, — обратился виконт к молодым людям, — имею честь представить вам моих кузенов, графа и виконта д'Оази.
   Секунданты раскланялись между собою.
   — Милостивый государь, — обратился один из них к Роллану, — важные обстоятельства принуждают виконта д'Асмолля просить вас о минуте разговора.
   — Извольте, — отвечал Роллан, злобно улыбаясь. Виконт Д'Асмолль подошел к нему и отвел его в сторону.
   — Милостивый государь, — обратился он к Роллану, — я должен объяснить вам причину моего опоздания.
   — Я вас слушаю, — отвечал с достоинством Роллан.
   — Ваш дядя, шевалье де Клэ, сегодня утром прислал мне письмо, которое я захватил с собой.
   Он вынул из кармана письмо и подал его Роллану, который прочел следующее:

   «Любезный Фабьен!
   Так как я поручил вам моего ветреника, то и на этот раз должен посоветоваться с вами.
   Роллан пишет мне о женитьбе. Он влюблен в девицу де Шамери и хочет на ней жениться. Она из хорошей фамилии и имеет двадцать тысяч ливров дохода. Скажите мне ваше мнение относительно этой женитьбы. Жму вашу руку.

Шевалье де Клэ».

   — На это, — сказал Фабьен, — я ответил ему следующее.
   И он подал Роллану копию письма.

   «Милостивый государь и друг!
   Девица де Шамери, на которой хочет жениться ваш племянник, называется настоящим именем Андрэ Брюно. На подобных женщинах не женятся. Вчера по этому самому поводу мы с ним рассорились, он оскорбил меня, и теперь я еду в лес, где с оружием в руках мы возобновим вчерашний разговор. Постараюсь нанести ему рану, с которой он пролежит в постели недель шесть. Надеюсь, что этого времени будет достаточно, чтобы навести его на более здравые понятия о супружестве и выборе подруги жизни.

Почтительно жму вашу руку. Виконт Фабьен д'Асмолль».

   Прочитав это письмо, Роллан задрожал от ярости.
   — Это письмо будет вам стоить жизни, — — проговорил он прерывающимся голосом.
   — Хорошо, — отвечал спокойно Фабьен и обратился к секундантам.
   — Господа, мы к вашим услугам.
   Он скинул верхнее платье и взял шпагу из рук своего секунданта.
   Роллан в свою очередь сделал то же самое.
   — Начинайте, господа, — сказал офицер.
   Роллан с яростью тигра бросился на виконта, но Фабьен был холоден и вполне сосредоточен.
   — Любезный мой, — сказал Фабьен, — вы слишком горячитесь и поэтому управляете оружием хуже обыкновенного… Если это продлится, я вас могу убить, хотя вовсе не имею такого намерения.
   — Нет, вы должны умереть, — бормотал Роллан, не помня себя от ярости.
   В это самое время он подставился под удар; Фабьен протянул руку; удар коснулся плеча. Роллан вскрикнул, выронил шпагу из рук и упал.
   Секунданты бросились к нему. Он был без чувств. Его перенесли в экипаж виконта, и один из секундантов поехал за доктором, который объяснил, что жизнь раненого вне опасности.
   Спустя несколько часов после состоявшейся дуэли Роллан де Клэ лежал перевязанный в постели, в лихорадке, но в полном сознании.
   Ему подали письмо, которое он с жадностью схватил, догадываясь, что оно от Андрэ:

   «Милостивый государь, — писала она, — сейчас я узнала, что сегодня утром вы дрались с Фабьеном д'Асмоллем. Судя по вчерашнему вашему разговору, я догадываюсь о поводе этой печальной дуэли. Когда будете постарше и поопытнее, вы поймете, что вернейшее средство скомпрометировать женщину — есть поединок из-за нее. Своими глупостями вы, кроме того, довольно скомпрометировали меня, и поэтому с прискорбием уведомляю вас, что сегодня я покидаю Париж.

Готовая к услугам Андрэ де Шамери».

   Чтобы объяснить читателю причину, которая побудила Андрэ написать это письмо, мы заглянем в ее домашнюю жизнь.
   Утром накануне дуэли в квартиру госпожи Андрэ де Шамери позвонил пожилой человек, в очках, одетый в изношенное платье, с портфелем под мышкой.
   — Госпожа Шамери дома? — спросил он маленького грума, отворившего ему дверь. — Моя фамилия Росиньоль.
   — Пожалуйте, мне приказано провести вас прямо к барышне.
   Грум провел Росиньоля в гостиную, где он просидел минуты две.
   Затем горничная провела его в спальню, обтянутую синим бархатом с золотыми багетами и меблированную с изысканною роскошью.
   На кровати сидела Андрэ де Шамери, закутанная в соболью шубку. Она указала вошедшему на кресло, стоявшее возле изголовья.
   — Не принимать никого, — сказала она горничной, — а если приедет барон, то проси его подождать. Можешь идти.
   — Теперь мы с вами потолкуем, — обратилась она к Росиньолю по уходе горничной.
   — Як вашим услугам, — отвечал он, поклонившись. — Судя по вашей записке, вы хотите мне поручить важные дела.
   — Господин Росиньоль, — проговорила Андрэ, — вы состоите начальником агентства взысканий, перекупки сомнительных долговых обязательств и проигранных процессов, не правда ли?
   — То есть я директор Страхового и судебного общества обеспечения проигрышей денежных претензий,— поправил Росиньоль с важностью.
   — Положим, но я имею дело не к обществу, а лично к вам.
   — — Ко мне?
   — Вы ведь из Блоа, не правда ли?
   Росиньоль вздрогнул.
   — Вы служили там у Корбона, нотариуса семейства де Шамери?
   — Вы не ошибаетесь, отвечал Росиньоль, немного смешавшись.
   — Он уволил вас за некоторые проделки, кажется, после смерти вдовы де Шамери.
   — Вашей матери, — добавил он.
   — Да. Приехав в Париж, вы начали заниматься всевозможного рода делами, меняли несколько раз фамилии и были не раз под судом…
   — Милостивая государыня!..
   — Но, в конце концов, как человек неглупый, вы сумели выпутаться, и господин Росиньоль. некогда Жюль Малуэн, сделался в глазах правосудия безукоризненным человеком, известным своею способностью развязывать запутанные дела.
   — Если вы так подробно знаете мою биографию, то позвольте мне в свою очередь доказать, что и ваши тайны мне не чужды.
   Тут Росиньоль рассказал все, что мы о ней уже знаем. Она совершенно спокойно слушала его.
   — Таким образом, — сказал под конец Росиньоль, — вы несправедливо носите имя де Шамери. Вы имеете доходу около девятнадцати тысяч ливров и по смерти вашей родительницы могли бы сделать приличную партию, но вы предпочли вести жизнь независимую и несколько ветреную…
   — Господин Росиньоль, — перебила его Андрэ, — до поведения моего вам нет дела.
   — Я только хотел доказать вам, что знаю о вас больше, чем вы обо мне.
   — Послушайте, — вдруг проговорила Андрэ, — хотите получить двести тысяч франков?
   — Весьма понятно. Что прикажете делать?
   — Прежде всего выслушать меня. Муж моей матери маркиз де Шамери получил огромное наследство после дяди своего шевалье де Шамери, который оставил духовное завещание следующего содержания:

   «Назначаю своим единственным наследником племянника моего, Антуана-Жозефа-Фердинанда маркиза де Шамери. Я желаю, чтобы мое состояние оставалось в руках младшей линии де Шамери, главою которого в настоящее время — маркиз де Шамери».

   — Маркиз де Шамери, — сказала она, — передал состояние своему сыну Гектору, т. е. моему брату, который, согласно завещанию шевалье де Шамери, сделал своим единственным наследником своего кузена, графа де Шамери. Но в духовной шевалье де Шамери была еще следующая приписка:

   «В случае, если младшая линия Шамери пресечется в мужском колене, я требую, чтобы состояние мое перешло к дальним родственникам моим, Шамери де Шамеруа».

   — Где же это завещание? — спросил Росиньоль.
   — У меня; я нашла его в бумагах моей матери.
   — Но я все-таки не могу понять, что вы намерены делать.
   — У последнего маркиза де Шамери был сын десяти лет, который пропал без вести или, вернее, умер.
   — Но о его смерти нет никаких доказательств.
   — Этих-то доказательств мне и нужно. Ваша всесторонняя деятельность, надеюсь, не исключает из своей программы подделку актов о смерти?
   — Пожалуй, что и так, — отвечал с достоинством Росиньоль.
   — Кроме того, — продолжала Андрэ, — остался еще один Шамери де Шамеруа, но не далее как через две недели он будем моим мужем.
   — Теперь понимаю, — проговорил он после короткого размышления, — дело ясное, что если доказано будет перед судом, что сын маркизы де Шамери умер…
   — За это вы получите двести тысяч франков. Итак, я жду вас через неделю с свидетельством о смерти.
   — Вы получите его, — отвечал самоуверенно Росиньоль.
   Он взял у Андрэ в задаток десять тысяч и, удаляясь, проговорил:
   — Через неделю вы услышите обо мне.
   Лишь только Росиньоль вышел, в спальню вошел грум.
   — Барон ждет уже давно; прикажете принять?
   — Проси.
   Через несколько секунд вошел красивый мужчина лет шестидесяти, одетый просто, но со вкусом.
   — Здравствуйте, — сказал он, целуя руку молодой женщины, — как вы себя сегодня чувствуете?
   — Как женщина, которая видела весьма странный сон. Сядьте, если хотите, я расскажу вам его.
   Пожилой мужчина, вошедший так фамильярно в спальню молодой женщины, называвшей себя де Шамери, был некто барон Б.
   — Что же приснилось вам? — спросил он, сев у изголовья Андрэ.
   — Что я выхожу замуж.
   Барон разразился хохотом.
   — Вы смеетесь, следовательно, по вашему мнению, я женщина, неспособная соблазниться замужеством?
   — Вы — пожалуй, но женихи…
   — Женихи всегда найдутся у привлекательной женщины.
   — А вы привлекательны?
   — Имея девятнадцать тысяч ливров дохода — да.
   — Действительно, моя милая, сон ваш самый вздорный; советую вам не выходить замуж, а довольствоваться моими поклонениями.
   — Любезный барон, — проговорила Андрэ, — я выхожу замуж не во сне, а в действительности.
   — Вы говорите серьезно?
   — Очень серьезно.
   — Когда же?
   — Через две недели, а может быть, и раньше.
   — Кто же этот счастливец?
   — Красивый мужчина двадцати восьми лет с титулом барона.
   — Промотавшийся?
   — Да.
   — Прощайте, — сказал барон, взяв свою шляпу и трость, — вы стали женщиной сильной. Прощайте, баронесса, — повторил он, злобно улыбаясь.
   — Кстати, — сказала Андрэ, — вы знаете, что в глазах света вы всегда были кузеном моей матери?
   — Я останусь им и теперь, но я сегодня вечером уезжаю на весьма продолжительное время и поэтому не буду иметь счастья присутствовать при вашем бракосочетании.
   И барон ушел.
   — Наконец-то, — прошептала Андрэ.
   Она оделась в утренний туалет, велела заложить купе и поехала одна, около одиннадцати часов, в улицу Сен-Лазар.
   Андрэ де Шамери вошла без доклада к госпоже Сент-Альфонс, той самой красивой брюнетке, с которой был дружен граф Артов.
   Андрэ отправилась к ней прямо в спальню.
   — Здравствуй, милая, — сказала она, бросая на диван муфту и перчатки, — как поживаешь?
   Они пожали друг другу руки.
   — Я сейчас сбыла с рук барона, — сказала Андрэ.
   — Это немного рискованно, хотя не опасно.
   — Я ему сказала о замужестве и сказала, что нареченный мой хорош собой.
   — Ты не ошиблась: он действительно прехорошенький.
   — И ты уверена, что он согласится?
   — Утопающий хватается за соломинку, а бедный Шамеруа положительно погибает от долгов… Но, кстати, что ты сделаешь с Ролланом?
   — О! С этим я легко развяжусь.
   — Я, право, не понимаю, как ты можешь предпочесть ему…
   — Три месяца тому назад я действительно хотела согласиться на его предложение, но в тот день, как ты открыла мне де Шамеруа, сообщив мне, что он на пути к аресту за ничтожные должишки, — в тот день я поклялась, что он будет моим мужем.
   — Странная фантазия!
   — У меня есть свои планы, — проговорила спокойно Андрэ.
   В прихожей раздался звонок.
   — Скорей, — сказала Сент-Альфонс, — это он; возьми свою муфту и перчатки и иди туда.
   Андрэ проскользнула в уборную, затворила за собой дверь и села около нее в кресле.
   Спустя минуту вошел барон де Шамеруа. Это был красивый мужчина высокого роста, лет около тридцати.
   — Здравствуй, Эдгар, — проговорила Сент-Альфонс, лукаво улыбаясь.
   — Здравствуй, Анаиса, — отвечал он. — Как здоровье?
   — Благодарю. Сядь около меня. Мне нужно с тобой поговорить об очень серьезном деле.
   — Записка твоя меня сильно удивила… я тебе нужен?
   — Да. Слушай, Эдгар, на тебя подан к взысканию вексель в десять тысяч франков, и сегодня или завтра тебя посадят в тюрьму.
   — Правда, — прошептал барон со вздохом.
   — В несколько лет ты промотал пятьсот тысяч франков и вчера проиграл последний луидор и, кроме того, проиграл на слово тысячу франков.
   Молодой человек вздрогнул.
   — Я знаю тебя, — продолжала Анаиса, — если ты не заплатишь их сегодня, ты пустишь себе пулю в лоб.
   — Совершенно верно.
   — И ты не вспомнил о своей прежней Анаисе, — сказала она с упреком, — ведь и я отчасти причина твоего разорения.
   — Анаиса, — проговорил барон угрюмо, — я упал низко, ниже, чем ты думаешь, но…
   — Полторы тысячи франков, которые ты задолжал, я отослала уже от твоего имени, надеюсь, что ты мне их отдашь, когда будут. Но дела не в том, я пригласила тебя, чтобы спасти вполне: я хочу женить тебя на красивой тридцатилетней девице с девятнадцатью тысячами ливров дохода.
   Барон отшатнулся в изумлении.
   — Ты ее знаешь?
   — Знаю.
   — Черт возьми! — пробормотал де Шамеруа. — Это требует размышления.
   — Размышлять некогда: да или нет. Если да, то после завтрака мы поедем на свидание с твоей будущей супругой, и через две недели ты будешь ее мужем, если же нет, то…
   — Вези меня, — проговорил с каким-то отчаянием барон, — покажи мне эту женщину и расскажи вкратце ее биографию. Если я буду согласен, я отправлюсь прямо к ней, если же нет, ворочусь и пущу себе пулю в лоб.
   — Даешь слово?
   — Честное слово дворянина, которым никого еще не обманул.
   — В таком случае отправляйся в гостиную, выкури там сигару, а мне пришли горничную; я оденусь.
   Барон повиновался.
   Сент-Альфонс отворила дверь в уборную.
   — Ну, что? — спросила она.
   — Он мне нравится, — отвечала Андрэ, — в нем есть еще гордость, которая отчасти даже пугает меня.
   — Отчего?
   — Быть может, от откажется.
   — Никогда; в этом я уверена.
   — Итак, я ухожу, — сказала Андрэ. — Пройду через кухню по черной лестнице. Ровно в два часа я буду в лесу.
   В два часа ландо Андрэ де Шамери поравнялось с коляской Сент-Альфонс.
   Барон де Шамеруа, пораженный красотой Андрэ, прошептал своей спутнице:
   — Не рассказывай мне о ней ничего; я ничего не хочу знать… Женюсь!
   Познакомимся поближе с виконтом Фабьеном д’Асмоллем.
   Ему было тридцать лет, он был среднего роста и имел весьма привлекательную наружность.
   Оставшись шестнадцати лет сиротою и получив в наследство огромное состояние, он пристрастился к наукам и путешествиям. Он путешествовал несколько лет и в двадцать четыре года возвратился в Париж с тем, чтобы поселиться в нем.
   Он жил в Вернельской улице, рядом с отелем де Шамери.
   Отец Фабьена, покойный виконт д'Асмолль, служил вместе с маркизом де Шамери, по прибытии своем в Париж Фабьен принят был маркизом как родной сын. Бланш де Шамери была тогда еще восьмилетним ребенком.
   Когда он воротился из путешествий, ребенок превратился в прелестную молодую девушку. В первые три года своего пребывания в Париже Фабьен редко бывал у Шамери, но однажды вечером он был так поражен ангельским взглядом Бланш де Шамери, что почувствовал какое-то душевное волнение и месяц спустя Фабьен уже любил Бланш.
   — Разумеется, — рассуждал он, — маркиз согласится на мое предложение, и Бланш, покорная воле родителей, пойдет за меня. Но я хочу, чтобы она сама полюбила меня, если я добьюсь этого — я женюсь, если же нет — то скрою свои чувства в глубине сердца.
   Он чаще начал бывать у де Шамери и вскоре стал замечать, что Бланш краснела и смущалась в его присутствии. Он уже готов был открыться ей в любви, но непредвиденное событие разрушило все его планы.
   Однажды, придя в отель де Шамери, Фабьен встретил маркиза. Жены его и дочери не было дома.
   — Здравствуй, Фабьен, — обратился к нему маркиз, — я очень рад, что ты теперь пришел; я уже несколько дней собираюсь поговорить с тобой о весьма серьезном деле.
   Он провел Фабьена в летнюю гостиную, запер дверь и после короткого молчания проговорил:
   — Милый Фабьен! Ты сын моего лучшего друга, и я люблю тебя как отец. Веришь ли ты, что я от души желаю тебе добра?
   — Безусловно, — отвечал Фабьен.
   — Слушай же, — продолжал маркиз взволнованным голосом. — Я заметил, что ты любишь Бланш.
   — Это правда, — отвечал Фабьен, и на лице его заиграла радостная улыбка.
   — В таком случае, сын мой, ты должен отказаться от этой любви.
   Фабьен вздрогнул.
   — Заклинаю тебя прахом отца твоего, именем чести твоего рода, что даже после моей смерти ты не будешь просить руки Бланш у ее матери… Причина моего отказа есть тайна, которая вместе со мною сойдет в гроб.
   Фабьен вышел из отеля де Шамери с разбитою душой.
   На другой же день он уехал в Италию, где прожил более года, стараясь забыть свою любовь. Но по возвращении в Париж он чувствовал себя еще более влюбленным.
   В продолжение этого года маркиз де Шамери скончался, унеся в могилу клятву несчастного Фабьена.
   Но если д'Асмолль отказался от женитьбы на Бланш, он не мог отказаться видеть ее.
   На другой же день своего приезда он отправился в отель де Шамери.
   Увидя входящего Фабьена, Бланш побледнела как мраморная статуя. Фабьен понял, что он еще любим, и сердце его готово было вырваться из груди.
   — Я поклялся маркизу, — подумал он, — никогда не жениться на его дочери, но я могу быть ее братом. Жена и дочь его остались одни; я заменю маркизе пропавшего сына, а Бланш — ее брата.
   Чтобы угасить в сердце Бланш любовь к нему и вместе с тем не Дать простору своим к ней чувствам» Фабьен начал все реже и реже бывать в доме маркизы. Но каждый день, каждый час он тайно охранял Бланш и ее мать.
   Читатель, вероятно, догадывается, какое роковое заблуждение руководило маркизом де Шамери. Из ложного письма покойной вдовы де Шамери, матери Гектора, он узнал о неверности своей жены и о внебрачном происхождении своей дочери, он содрогался при мысли, что сын его друга может сделаться ее мужем.
   Фабьен уже положительно бросил мысль о возможности жениться на Бланш. Но вдруг неожиданное известие озарило его надеждой. Он узнал, что маркиз на смертном одре снял с него клятву и позволил жениться на его законной дочери Бланш.
   Это случилось в день дуэли с Ролланом де Клэ.
   Возвращаясь домой, Фабьен удивился, видя бегущего к нему слугу маркизы де Шамери.
   — Ах, господин виконт, — сказал слуга, — пожалуйте к нам скорей, с барышней сделалось очень дурно!
   Фабьен бросился в отель де Шамери.
   Увидя Фабьена, маркиза от радости вскрикнула.
   — Боже мой! — сказал Фабьен дрожащим голосом. — Что такое случилось?
   — Успокойтесь, ничего… Бланш сделалось дурно, но теперь ей лучше… Ах, виконт, она чуть не умерла из-за вас…
   — Из-за меня? — спросил Фабьен, изумившись.
   — Вы дрались сегодня утром; Бланш узнала об этом в то время, как вы уезжали со своими секундантами. Окна ее комнаты выходят в сад, и из них видна аллея, ведущая к вашему павильону. Бедная Бланш упала без чувств на пол; она была ужасно бледна, и я уже думала, что она умерла. Придя, наконец, в себя, она открыла глаза и залилась слезами. Затем с ней сделался бред, в котором она произносила ваше имя, говорила о дуэли, шпагах, секундантах и т. п.
   Маркиза остановилась и взглянула кротким, но испытующим взглядом на Фабьена.
   Он стоял нахмурившись и был бледен как полотно.
   — О, моя клятва… моя клятва! — воскликнул он прерывающимся голосом.
   — Вы любите Бланш, — произнесла маркиза умоляющим голосом, — я это вижу… Фабьен, друг мой, сын мой… если вы ее любите, то не убивайте ее.
   — Маркиза, я должен открыть вам тайну, которую хотел навсегда сохранить в глубине моего сердца. Я люблю Бланш, — сказал он, чуть не рыдая, — я люблю ее, но никогда не женюсь на ней!
   — Но почему же? — спросила с отчаянием маркиза.
   — Потому что в этом я поклялся вашему супругу.
   — Но вы разве не знаете, — проговорила озаренная надеждою мать, — вы разве не знаете, что граф на смертном одре переменил свое мнение?
   Тут маркиза рассказала ему до мельчайших подробностей о своих страданиях в продолжение восемнадцати лет и посвятила его в тайну, открытую покойным маркизом пред самою смертью.
   Итак, Фабьен понял, что маркиз де Шамери не хотел допустить женитьбы его на Бланш потому, что считал Бланш плодом супружеской неверности. Но сознанием своего заблуждения перед смертью маркиз снимал с него клятву.
   Когда маркиза кончила, Фабьен с радостью ребенка начал целовать ее руки.
   — Матушка, ради Бога, пойдемте к ней! — проговорил он умоляющим голосом.
   — Пойдемте, — радостно ответила маркиза.
   Бланш знала уже о возвращении здравым и невредимым Фабьена, и потому, когда они вошли, она была несколько спокойнее и улыбалась им.
   — Дитя мое, — обратилась к ней маркиза, — ты должна во всем простить Фабьена, потому что, как я сейчас узнала, он вполне достоин прощения. Он просит твоей руки, на что я уже дала свое согласие.
   Молодая девушка вскрикнула и от радости чуть не лишилась, чувств.
   Фабьен взял ее за руку и нежно проговорил:
   — Дорогая Бланш, неужели вы сомневались, что я всегда любил вас и что вся жизнь моя принадлежит вам?
   Вернемся теперь на Флорентийскую улицу.
   Барон Шамери де Шамеруа по первому лишь взгляду на Андрэ решил жениться на ней.
   В назначенный час он явился к ней.
   Грум провел барона в будуар, где на кушетке возле камина лежала Андрэ в великолепном неглиже.
   Он поцеловал ее руку и сел.
   — Барон, — сказала она, — я знаю, зачем вы приехали, следовательно, мы должны обойтись без всяких вступлений. Вы хотите просить моей руки, я согласна.
   Барон в свою очередь тоже утвердительно кивнул головой.
   — Вы хотели застрелиться, — продолжала Андрэ, — но предпочли жениться на мне или, вернее, на моих девятнадцати тысячах ливров дохода.
   — Час тому назад, — возразил немного сконфуженный барон, — это была бы правда, но теперь я женюсь на вас, потому что вы прекрасны…
   — Хорошо, — сказала Андрэ, улыбнувшись. — Теперь я должна объяснить вам, почему я выхожу за вас.
   На лице барона отразилось недоумение.
   — Барон, — сказала она, — имя ваше послужит мне орудием мщения. Кроме того, выйдя за вас, я войду законным путем в фамилию де Шамери, которая меня отвергла.
   — Понимаю, — пробормотал барон закусив губы.
   Затем Андрэ подошла к комоду и, вынув оттуда пожелтевшую бумагу, сказала:
   — Взгляните на эту бумагу. Это не более не менее как духовное завещание, по которому, если оно только будет в ваших руках, вы получите сотни тысяч ливров дохода.
   — Что вы говорите! — вскричал барон, протягивая к бумаге дрожащую руку.
   — Позвольте, — сказала она, — если вы осмелитесь дотронуться до бумаги, я брошу ее в камин и уже никогда не буду вашей женой. Бумага эта касается вас, но в настоящее время есть моя собственность. О существовании ее никто не знает, и если я ее уничтожу, то все, как для вас, так и для меня, погибло, — поэтому я хочу предложить вам условия.
   — Чего вы требуете? — спросил барон, сгоравший от нетерпения.
   — Вашей руки и имени.
   — Я давно уже согласен.
   — В таком случае, когда я сделаюсь баронессой Шамери де Шамеруа, вы прочтете завещание.
   — О, надменная маркиза де Шамери, — прошептала она со злобой гиены, — скоро я выгоню тебя из твоего отеля!..
   Бедная маркиза де Шамери все вздыхала о своем сыне. Прошел уже почти год, как она написала ему, но ответа не было.
   Один только Фабьен был посвящен в тайну о нем.
   Перед смертью маркиз обрадовал свою жену, что он ежегодно получал из Индии известия о сыне; следовательно, если случилось какое-нибудь несчастье с молодым моряком де Шамери, то не раньше как полтора года назад.
   Между тем здоровье маркизы становилось все хуже и хуже.
   Спустя неделю после дуэли Фабьен вспомнил о Роллане де Клэ.
   — Надо, однако, узнать, как его здоровье, — сказал он и, попросив позволения у Бланш отлучиться на несколько часов, поехал в Прованскую улицу.
   — Любезный противник, — сказал д'Асмолль, входя, — не удивляйтесь моему посещению, тем более что это в обычаях дуэли.
   — Друг мой, — вскрикнул Роллан, — дружески протягивая Фабьену руку, — прости меня, я сознаю, что был не в своем уме!..
   — А, так ты уже исцелил свое сердце?
   — Да, — ответил Роллан, подавая Фабьену записку Андрэ, полученную им через несколько часов после дуэли.
   — Все-таки, — проговорил Фабьен по прочтении записки, — я — предполагаю, что Андрэ, как ловкая интриганка, ждет твоего выздоровления и уже видит тебя у своих ног умоляющим о прощении и согласии на брак…
   — Ошибаешься, — перебил его Роллан. — Прочти вот это, — добавил он, подавая Фабьену лежавший на столе пригласительный билет следующего содержания: