Дю Понсон. Королева баррикад

Понсон дю Террайль
Королева баррикад

I

   Через неделю после смерти герцога Анжуйского король Генрих III сидел у себя в Лувре. За его креслом вытянулись герцоги Крильон и д'Эпернон, перед королем стояла королева-мать, бледная, застывшая в ледяном спокойствии. Хотя Генрих не раз просил ее сесть, но она предпочла остаться стоять.
   — Итак, государь, — сказала она, — вы вызвали меня! Я жду. — Государыня-мать, — ответил король, — я хотел извиниться
   перед вами в присутствии этих господ, которых считаю своими вернейшими слугами, в том, что так долго не делал попыток воспользоваться вашими мудрыми советами.
   — Сын мой, — ответила королева, — я всегда готова прийти к вам на помощь советом, но только не поздно ли теперь? К сожалению, слишком многое произошло во время моего заточения в Амбуазе и господствования ваших миньонов.
   — Они умерли, государыня-мать!
   — Умерли, но оставили прискорбное наследство вашему величеству!
   — Какое наследство?
   — Народную ненависть!
   Генрих и бровью не повел в ответ на это, а спокойно сказал:
   — Государыня, я знаю, чем можно заставить народ образумиться! Этого не долго ждать, и если парижане вздумают отказать мне в повиновении, я… им не завидую! Королева-мать не без удивления посмотрела на сына.
   — Пора уже нам открыть глаза, — продолжал король, — и обратить внимание на интриги Лотарингского дома.
   — Но ведь я уже давно обращала ваше внимание на это, государь, — не без иронии заметила Екатерина.
   — Я совершил ошибку, поверив дружбе герцога Гиза и не приняв достаточных мер предосторожности против адской изобретательности его сестрицы, герцогини Монпансье! О, вы еще не знаете, государыня-мать, на что дерзнула эта женщина в Шато-Тьерри!
   — Я все знаю, — спокойно возразила Екатерина. — Я даже знаю, что монах, ставший орудием ее рук, не умер.
   — Да, — ответил Генрих, — я приказал врачу сделать все, чтобы спасти этого человека. Когда он окончательно оправится, то предстанет перед парламентом! Королева-мать пожала плечами.
   — Парламент всецело предан Лотарингскому дому!
   — Меньше, чем своему законному государю?
   — Хотела бы я, чтобы это было так! Значит, вы, ваше величество, предполагаете арестовать герцогиню? А когда именно?
   — Завтра после возвращения из Сен-Дени, потому что вы. наверное, не забыли, что завтра назначено перенесение останков моего возлюбленного брата!
   — Государь! — с бесконечной грустью сказала Екатерина. — Вы вызвали меня к себе, чтобы заняться политикой. Так забудем же на это время наши семейные скорби! Ведь тело Франсуа набальзамировано, и с его похоронами можно обождать.
   — А для чего бы это?
   — Государь, у меня дурные предчувствия относительно этой поездки в Сен-Дени. Вообще, по-моему, вы совершили громадную ошибку: сменить Лувр на Сен-Клу, Сен-Клу на Шато-Тьерри. Король должен быть в Лувре и никогда не покидать этого дворца, потому что там бьется истинный пульс государственной жизни. Ведь, когда хозяина нет, слуги распоряжаются по-своему в оставленном им жилище. В то время как вы были далеко от Парижа, Гизы безраздельно царили в нем.
   — Их царству настал конец, государыня! Согласно показаниям монаха, герцогиню будут судить и присудят по крайней мере к пожизненному заключению. Королева снова пожала плечами и сказала:
   — Государь, если бы вы захотели послушать меня, вы взяли бы двадцать преданных вам гвардейцев, поручили бы их герцогу
   Крильону и приказали бы ему отправиться с ними к дому герцогини Монпансье, чтобы арестовать ее и отвести в Лувр, где найдется ублиетта, в которой герцогиня может просидеть до тех пор, пока у Валуа не будет наследника!
   — Нет, это не годится, — возразил король, — я хочу, чтобы ее законно судили!
   — Тогда поторопитесь с этим, государь, потому что завтра может оказаться слишком поздно: герцогиня успеет поднять против вас весь Париж!
   — Но Париж совершенно спокоен!
   — И море бывает спокойно перед бурей, а ведь гарнизон Лувра так слаб!
   — О, — улыбаясь сказал король, — у меня найдется, чем подкрепить его! Не хотите ли посмотреть сами? — и король пригласил мать подойти к открытому окну.

II

   В то время как происходил этот разговор, Мовпен занимался своими любовными делишками. Хотя он отнюдь не отличался не только красотой, но даже и привлекательностью, он все же имел значительный успех у женщин. Это объяснялось его ловкостью и умом, пленявшим придворных дам так же, как молоденьких гризеток Латинского квартала. В последнем-то и обретался в данный момент Мовпен.
   Как-то еще перед отъездом из Парижа он познакомился с хорошенькой модисточкой, по имени Перина. Они провели вместе весь вечер, ужинали в кабачке, а потом гризетка разрешила Мовпену проводить ее к ней на квартиру. Она занимала скромненькую комнату на улице Львы Святого Павла. Эта комната помещалась под самой крышей и освещалась единственным, довольно большим окном, напоминавшим слуховое. Обстановку комнаты составляли кривой стол, хромоногая табуретка и довольно удобная кровать. Но Мовпен, подобно другим посетителям Перины, нашел, что там имеется все, что нужно…
   После первого посещения Мовпен бывал у Перины не раз, но затем король вернулся в Сен-Клу, оттуда отправился в
   Шато-Тьерри, и некоторое время Перина не видала своего дружка. Она уже примирилась с мыслью, что не увидит его больше никогда, и Мовпен заранее предвкушал, с каким восторгом встретит она его теперь. Он терпеливо шел по улице Святого Антония, как вдруг какой — то горожанин толкнул его.
   — Болван! — крикнул Мовпен, который, как дворянин, не мог допустить, чтобы какой-то горожанин без церемонии толкнул его. Горожанин извинился, торопливо запахнул плащ, распахнувшийся при толчке, и поспешно прошел далее. Но, как ни быстро было это движение, Мовпен заметил, что под ним у горожанина виднеется рукоять пистолета.
   Через некоторое время на Мовпена, бывшего, очевидно, в мечтательной задумчивости, налетел второй горожанин. Мовпен ткнулся локтем в его живот и попал на что-то твердое, что могло быть опять-таки только ложем пистолета.
   «Однако! — подумал королевский шут. — Да они все вооружены!»
   Он принялся с любопытством наблюдать за вторым горожанином и заметил, что тот нагнал первого, обменялся с ним таинственным знаком, и затем они пошли вместе. На ближайшем перекрестке к ним подошли еще двое, и все вчетвером отправились далее, свернув на улицу Львы Святого Павла. «Великолепно! Ведь нам по дороге!» — подумал Мовпен.
   Посреди улицы четверо горожан остановились и постучались в дверь дома, бывшего как раз по соседству с домом, где жила Перина. Вскоре дверь открылась, и горожане вошли в дом.
   Мовпен прошел немного дальше и стал осторожно наблюдать за домом. Он обнаружил, что к этим же воротам все время небольшими группами стекаются горожане, точно так же, как и первые, после условного стука проникавшие внутрь.
   Мовпен почувствовал, что тут кроется что-то необычное. Расспросив одного из прохожих и узнав, что этот дом принадлежит мессиру Рошибон, одному из шестнадцати вождей лиги, Мовпен поспешно поднялся на чердак к Перине.
   Последняя встретила королевского шута радостным возгласом и сейчас же обвила его шею руками, подставляя для поцелуя свои свеженькие щечки. Мовпен расцеловал их, но затем, не говоря ни слова, подставил к окну стол, вскарабкался на подоконник и с легкостью кошки выпрыгнул на крышу.
   — Да что ты делаешь? — в ужасе воскликнула Перина.
   — Тише! — ответил Мовпен. — Я хочу посмотреть на звезды и узнать, не собирается ли дождь!

III

   Говорят, что плохо сложенные люди отличаются ловкостью: отсюда поговорка «ловок, словно обезьяна». К Мовпену можно было всецело применить ее. С поразительной уверенностью он скользнул по отлогой крыше, добрался до самого края ее и здесь прилег, заглядывая во двор соседнего дома.
   На этом дворе росли высокие деревья, ветви которых достигали крыш обоих домов. Около деревьев небольшими группами прогуливались шестнадцать горожан, все время поглядывавших на дом, как бы в ожидании кого-то. «Ну, раз они ждут, подожду и я!» — сказал себе Мовпен.
   Мало-помалу надвигалась ночная тьма. Вдруг в окнах надворного флигеля дома Рошибона загорелся свет, и Мовпен увидел зал с длинным, накрытым сукном, столом, вокруг которого стояло шестнадцать стульев.
   Шестнадцать! А ведь столько же было вождей в лиге! Мовпен сейчас же учел это и понял, что перед ним разыгрывается нечто очень важное. Он стал внимательнее рассматривать убранство зала и обнаружил при этом, что в нем имелось еще и семнадцатое сиденье в виде большого кресла, обитого золотой парчой, какое не часто встретишь в доме обыкновенного горожанина.
   Вдруг в ворота кто-то с силой постучался, и тотчас же из дома выбежали двое слуг; они открыли ворота и пропустили нарядный портшез; из последнего вышла какая-то замаскированная дама.
   Шестнадцать горожан с низкими поклонами приветствовали новоприбывшую, и Мовпен подумал: «Твоя маска для меня совершенно прозрачна! Я знаю, что ты — герцогиня Монпансье, женщина-дьявол!»
   Вскоре ему пришлось убедиться, что он не ошибся: женщина вошла в дом, за нею последовали горожане, и когда, войдя в зал и заняв золоченое кресло, она сняла маску, то действительно оказалось, что под нею скрывалась герцогиня Монпансье.
   Теперь Мовпену показалось весьма необходимым узнать, о чем будут говорить в собрании. Поэтому он поспешно взобрался вверх по крыше и вскочил в комнату Перины.
   Последняя с изумлением встретила это новое появление и спросила дрожащим голосом:
   — Да откуда вы?
   — Слушай-ка, крошка, — сказал Мовпен, — наверное, у тебя найдутся простыни?
   — Конечно!
   Ну, так дай мне парочку простынь и ножницы! — он достал из кошелька золотую монету, бросил ее на стол и прибавил: А вот это тебе за убытки!
   — Да на что вам это нужно? — спросила Перина, теряясь все больше.
   — А вот увидишь! — ответил ей Мовпен. Вооружившись ножницами, он принялся разрезать грубое полотно простынь на узенькие полоски.
   — Но что вы делаете? — снова спросила Перина. Мовпен принялся связывать между собою отдельные полоски и ответил:
   — Ты же видишь, что я приготовляю спускную лестницу.
   — Да на что она вам?
   — Чтобы слезть в соседний двор.
   — Значит, вы уже хотите уйти от меня?
   — Дурочка! Если бы я хотел уйти, я вышел бы через дверь!
   — Но в таком случае… зачем?
   — Я уронил кольцо и хочу достать его.
   — О, вы просто смеетесь надо мною!
   — Может быть, но… тебе уж придется удовольствоваться пока этим объяснением!
   Через четверть часа простыни Перины превратились в довольно прочный канат с узлами. Привязав один конец его к ножке кровати Перины, Мовпен взял другой в зубы, снова выбрался па крышу, заглянул через край ее, убедился, что во дворе никого нет, и скользнул на землю. Быстро проскользнув по двору, он подошел к дереву, росшему у самых окон надворного флигеля, и с ловкостью обезьяны взобрался на него. Здесь, тщательно укрывшись в густой листве, Мовпен притаился и стал смотреть и слушать.
   Герцогиня председательствовала на собрании вождей лиги, но за ее креслом стоял еще один человек, которого Мовпен раньше не видел. Присмотревшись к нему, королевский шут не утерпел, чтобы не пробормотать вполголоса:
   — Да ведь это герцог Гиз!
   — Он самый! — ответил чей-то шепот над самым ухом Мовпена.
   Королевский шут настолько был уверен, что находится в полном одиночестве здесь, на дереве, и так был поражен этим неожиданным голосом, что в первый момент чуть не свалился с сучка. Обернувшись, он увидел, что немного выше его на соседнем сучке сидит еще какой — то человек, лицо которого нельзя было разобрать в этой тьме.
   Конечно, первым делом Мовпен схватился за кинжал и обнажил его.
   — Тише, — остановил его таинственный сосед, — этого вовсе не нужно! Я не замышляю ничего дурного против вас!
   — Но кто же вы?
   — Я друг!
   — Чей?
   — Во-первых, ваш, а во-вторых — короля Франции!
   Мовпен облегченно перевел дух.

IV

   Оправившись от первого смущенья, Мовпен быстро обрел вновь свой обычный иронический тон.
   — Простите, сударь, — сказал он, — хотя час и место плохо выбраны для взаимных представлений, но не соблаговолите ли вы все-таки сообщить мне, с кем я имею честь беседовать?
   — С одним из ваших друзей, — ответил незнакомец.
   — Извините, но я не могу узнать ваш голос!
   — Это вполне понятно, так как вы никогда не слыхали его.
   — Значит, вы не можете быть моим другом!
   — Наоборот, мсье Мовпен!
   — Как? Вы знаете меня?
   — Еще бы, черт возьми!
   — В таком случае, ваше имя?
   — Когда-нибудь я назову вам его, но в данный момент… не находите ли вы, что у нас есть чем позаняться? — и незнакомец указал рукой на освещенные окна зала, где Анна Лотарингская собиралась открыть заседание.
   — Вы правы, — согласился Мовпен, — будем слушать! Они оба напрягли свой слух и зрение.
   — Господа парижские горожане, — начала Анна Лотарингская, обращаясь к шестнадцати вождям лиги, — в течение трех дней я думала, что трон вакантен!
   — Вот как! — пробормотал незнакомец на ветке.
   — Но, — продолжала герцогиня, — порою божественная справедливость запаздывает…
   — Да неужели! — фыркнул в свою очередь и Мовпен.
   — И так случилось, что Валуа все еще существует, продолжая погружать королевство в океан беззакония!
   Одобрительный ропот горожан покрыл фразу герцогини. Она между тем продолжала.
   — Настало время Франции восстать и расправиться по справедливости с Лувром!
   — Ей-богу, — пробормотал Мовпен, — хотел бы я, чтобы король послушал эту прекрасную проповедь!
   Поднялся один из горожан. Это был сам сир де Рошибон, самый влиятельный вождь лиги, которому парижане подчинялись с безграничной, слепой покорностью.
   — Ваше высочество, — сказал он, — мы готовы. Нам не хватает только вождя!
   — Вот вам вождь! — и Анна указала на герцога Гиза.
   — Но нам нужен еще предлог, чтобы начать бой! — продолжал сир де Рошибон.
   — Ну вот еще! — заметил другой горожанин. — Для этого достаточно сущего пустяка — например, того, чтобы королевский солдат задел горожанина! Незнакомец наклонился к уху Мовпена и шепнул:
   — Пока они подыскивают предлоги, недурно было бы сыграть с ними хорошенькую штуку. Вот мы с вами сидим здесь и слушаем. Между тем было бы совершенно достаточно, чтобы все происходящее видел и слышал только один из нас, так как он мог бы передать все в точности другому. А этот другой тем временем сбегал бы в Лувр, добился бы свидания с королем и привел бы сюда герцога
   Крильона с сотенкой гвардейцев, с помощью которых можно было бы арестовать сразу всех шестнадцать вождей лиги, герцогиню Монпансье и герцога Гиза!
   — О, это было бы очень недурно! — согласился Мовпен.
   — Ну, раз вы разделяете мое воззрение, то… что же мешает вам отправиться и сделать все это?
   — А, так это я должен быть «другим»?
   — Ну конечно! Мне ведь не суметь добиться пропуска, и пройдет слишком много времени, пока я разыщу кого — нибудь, кто возьмет на себя труд известить короля о происходящем.
   — Сударь! — подумав, сказал Мовпен. — Нарисованный вами план, ей-богу, очень нравится мне, но… мне невольно пришло в голову странное соображение…
   — Странное? А ну-ка!
   — Я подумал, а вдруг, в то время как я побегу в Лувр, все эти господа спокойно разойдутся по домам? Незнакомец рассмеялся тихим, сухим смешком.
   — Господин Мовпен, — сказал он, — вы утверждаете меня в моем мнении, что вы умный человек!
   — Премного благодарен!
   — Вы умеете так ловко подойти к самому тонкому подозрению, что на вас и обидеться нельзя. Я понял вас! Но не бойтесь, с моей стороны вас не ждет предательство: в этом вы уверитесь сейчас же, как только я назову вам свое имя, — и незнакомец, нагнувшись к уху Мовпена, что — то шепнул ему.
   Должно быть, имя незнакомца звучало как-нибудь особенно, потому что, услыхав его, Мовпен вторично чуть не свалился с дерева. Затем он, не говоря ни слова, скользнул с дерева, перебежал через двор, поспешно взобрался по веревочной лестнице в комнату Перины, пробежал мимо пораженной гризетки и сломя голову кинулся вниз по лестнице.
   В Лувр он вошел как раз в тот момент, когда король пригласил мать подойти к открытому окну.
   Екатерина высунулась и при свете луны увидела, что по берегу Сены, по направлению к Лувру, тянулась какая — то темная змея, вспыхивавшая порою металлическими блестками и издававшая глухой, размеренный шум. Это был целый полк, медленно двигавшийся по молчаливому Парижу.
   — Что это? — спросила королева-мать.
   — Это восемь тысяч швейцарцев, которые подкрепят мой гарнизон, — ответил король. — При их помощи я сумею держать парижан в повиновении!
   — Но в таком случае у вашего величества имеется лишнее основание немедленно захватить Гизов!
   — О, у нас имеется достаточно времени для этого!
   В этот момент дверь распахнулась, вошел Мовпен и произнес:
   — Государь, если вы дадите мне герцога Крильона с несколькими десятками гвардейцев, то все эти швейцарцы вовсе не понадобятся. Я могу указать место, где в данное время находятся герцог Гиз, герцогиня Монпансье и шестнадцать вождей лиги, злоумышляющие на жизнь и корону вашего величества!

V

   Мовпен думал, что король сейчас же начнет расспрашивать его. Но Генрих III отнесся к сообщению своего шута совершенно безучастно и сказал:
   — Готов держать пари, что Мовпен хочет посоветовать мне то же самое, что и вы, государыня! — Он подошел к окну и сказал: — Посмотри-ка, Мовпен, какие прелестные войска!
   — О, да, государь, швейцарцы имеют отличный вид, это правда, но… но все-таки не следовало бы пренебрегать угрозами горожан взять штурмом Лувр и низложить ваше величество!
   — А, так они замышляют это? — равнодушно ответил Генрих. — Ну так, значит, они — сумасшедшие или просто еще не видели моих швейцарцев! — и король снова стал любоваться солдатами, которые теперь повзводно входили в Луврские ворота. Крильон потерял терпение.
   — Так что же прикажете, ваше величество? — спросил он, подходя к королю.
   — Ничего, — — ответил Генрих.
   — Как ничего, государь? — воскликнул герцог.
   — Милый мой Крильон, в данный момент у меня имеются более серьезные занятия, чем забота о каких-то глупых заговорщиках. Прежде всего надо разместить на постой швейцарцев…
   — Этим займется мсье д'Эпернон, государь!
   — О, да, — с радостью отозвался д'Эпернон, чрезвычайно боявшийся, как бы ему, в силу его нового звания полкового командира швейцарцев, не было поручено арестовать герцога Гиза.
   — А затем, — продолжал Генрих, — не следует забывать, что завтра — день похорон моего брата!
   — Но это ровно ничему не помешает, государь, — заметила Екатерина.
   — Ах, господи, ваше величество! — с нетерпением возразил король. — Кто может поручиться, что эти горожане не окажут сопротивления? А ведь если ночью начнется бой…
   — Ну, так солдаты покажут горожанам, что значит бунтовать!
   — Да, но нельзя будет завтра похоронить брата!
   — Государь, прежде всего надо заботиться о короне, а потом…
   — Государыня, у меня имеются швейцарцы!
   — Но чего же колебаться в таком случае?
   — Если бой начнется ночью, завтра нельзя будет устроить похороны…
   — Так их отложат!
   — Это невозможно: я уже назначил начало печальной церемонии на девять часов утра. Мы с отцом Василием сегодня все решили, кающиеся готовы, монахи тоже. Поэтому оставим горожан мирно составлять свой заговор и отложим политические заботы на послезавтра.
   Крильон и Мовпен скорбно переглянулись. Королева — мать, не говоря ни слова, повернулась и вышла из комнаты, сделав Крильону какой-то знак. Тогда герцог подошел к Генриху и сказал:
   — Значит, у вашего величества нет для меня приказаний на сегодня?
   — Нет никаких, добрый мой Крильон!
   — Тем лучше, государь, потому что я устал и отправляюсь спать.
   — Покойной ночи, друг мой Крильон! Герцог ушел. Тогда к королю подошел Мовпен и сказал:
   — Покойной ночи, государь.
   — Как? И ты тоже хочешь спать?
   — У меня любовное свидание, государь!
   — Ну, так надо идти… Но будь осторожен, друг мой Мовпен! Вспомни, что случилось со мною в Шато-Тьерри!
   — О, ведь я не король! Покойной ночи, государь!
   — Покойной ночи, милочка! Мовпен ушел.
   Тогда король обратился к д'Эпернону и сказал ему: — Удивительно, как все они — и королева, и Крильон, и
   Мовпен — в один голос хотят, чтобы я арестовал герцога Гиза! — Но, может быть, они не совсем неправы, государь? — осторожно заметил тот.
   — Нет, они неправы. Когда располагаешь восемью тысячами швейцарцев, не к чему арестовывать герцога Гиза. Его просто надо вытурить из Парижа, только и всего. Кроме того, я раздумал судить герцогиню; я просто попрошу ее выехать в Нанси, только и всего.
   — А если она откажется, государь?
   — Ну, так у меня имеются мои швейцарцы! Пойдем-ка, посмотрим на них во дворе!
   В это время королева-мать увлекла в соседней комнате Крильона в амбразуру окна и сказал ему:
   — Герцог! На моего сына опять нашел приступ слабости, когда надо рискнуть навлечь на себя его гнев ради пользы монархии. Надо отважиться на крупную игру…
   — Я очень люблю крупную игру, — заметил Крильон.
   — Надо сделать то, чего не хочет государь…
   — Вашему величеству угодно…
   — Мне угодно, чтобы вы последовали за мсье Дюзесом, — она показала рукой на Мовпена, — и арестовали всех заговорщиков!
   — Ну что же, это очень просто! — ответил Крильон. — Вы покажете мне дорогу, мсье Мовпен?
   — Да я только за этим и пришел, — ответил шут короля и тут же подумал про себя: «На кой черт быть королем Франции, если тебя не слушают?»

VI

   Мовпен довел Крильона с тридцатью гвардейцами до начала улицы Львы Святого Павла и здесь остановился.
   — Ну-с, где это? — спросил Крильон. — Которую дверь надо высадить?
   — Никакую, — ответил Мовпен. — Прежде всего обратите внимание на то, что я вам скажу. Из дома ведь имеются два выхода, так что стоит нам начать ломиться в один, как все птички упорхнут через другой. Значит, первым делом надо разделить наш отряд на две части и занять оба выхода. Затем нет никакой нужды ломать дверь, раз ее можно открыть. Я опять заберусь туда и без шума впущу вас. Кроме того, в доме сира де
   Рошибона находится мой приятель, и если мы поднимем шум, то горожане могут обнаружить его присутствие и расправиться с ним по — свойски. А этого человека следовало бы поберечь!
   — Да? Кто же это такой?
   Мовпен наклонился к уху Крильона и шепнул ему что — то. Крильон вздрогнул, подавил радостное восклицание и сказал:
   — Ну, значит, наше дело выиграно! Он один стоит целой армии!
   — Теперь подождите меня! — сказал Мовпен и пустился вверх по лестнице дома, где жила Перина.
   Гризетка сидела на кровати и лила горькие слезы по поводу неожиданного исчезновения милого дружка. Увидев его, она вскочила с возгласом радости и сказала, обвивая его шею руками:
   — Ну, теперь уж ты не уйдешь, нет!
   — А вот посмотрим! — ответил Мовпен, проворно высвободился из ее объятий и выскочил на крышу.
   Перед тем как спуститься во двор, он прилег на край крыши и заглянул в окна надворного флигеля. Двор по — прежнему был пустынен, в окнах надворного флигеля по-прежнему виднелся свет, и по-прежнему герцогиня Монпансье вела заседание. Только герцога Гиза уже не было видно.
   — Черт возьми! — пробормотал шут. — Уж не ушел ли он? А я-то представлял себе, как уютно и спокойно будет герцогу Гизу в Венсенской крепости!
   Затем Мовпен скользнул по веревке вниз во двор и подкрался к дереву, на ветке которого остался его «приятель». Однако последнего уже не было здесь. Напрасно Мовпен озирался по всем сторонам — нигде не было видно характерного силуэта незнакомца. Но искать его ему было некогда, так как из дома донесся голос герцогини, произнесший:
   — Ну, господа, раз все готово, то разойдемся теперь и будем завтра каждый на своем посту.
   Мовпен подбежал к воротам, поднял железный брус, распахнул створки и крикнул:
   — Сюда!
   Тогда Крильон и гвардейцы вошли во двор. В то же время в комнате, где собрались заговорщики, поднялась страшная суматоха. Сир де Рошибон подбежал к окну и спросил:
   — Кто здесь?
   — Слуги короля! — ответил Крильон и приказал запереть ворота и обнажить шпаги.

VII

   Что же сталось с «приятелем» Мовпена? Когда горожане, под председательством герцогини
   Монпансье, обсудили все подробности «дня баррикад», Рошибон торжественно провозгласил герцога Гиза вождем инсургентов. Но герцог ответил:
   — Я очень благодарен вам за честь, друзья мои, но, чтобы я мог принять начальство над вами, надо, чтобы вы сначала восстали, воздвигли первые баррикады и принялись настойчиво требовать моего руководства. Тогда меня не смогут обвинить в желании ниспровергнуть своего царственного кузена: я только уступлю желаниям народа!
   — Это правда! — согласились горожане.
   — Теперь дело только за предлогом, — продолжал Гиз. — Но я уже говорил вам, что предлог можно найти во всем. Заведите ссору с королевским солдатом, а там уже дело пойдет само собою! Ну, а теперь до свиданья! Мне тоже нужно отдать кое-какие распоряжения!