Страница:
— Вашими соучастниками? — вскрикнул Годольфин.
— Да! Осколки стекла приклеются к перчатке и расцарапают руку при надевании. Таким образом порошок, представляющий собой очень тонкий яд, войдет в кровь!
Рене сопровождал свои слова веселой улыбкой, а молодые люди с изумлением переглянулись, мысленно спрашивая себя, кто та женщина, которую Рене хочет отравить.
XII
XIII
XIV
XV
XVI
— Да! Осколки стекла приклеются к перчатке и расцарапают руку при надевании. Таким образом порошок, представляющий собой очень тонкий яд, войдет в кровь!
Рене сопровождал свои слова веселой улыбкой, а молодые люди с изумлением переглянулись, мысленно спрашивая себя, кто та женщина, которую Рене хочет отравить.
XII
Генрих и Ноэ вернулись в отель Босежур очень поздно.
— Ух, — сказал принц, раздеваясь, — и задержала же нас эта Фаринетта! Вообще она попала удивительно не вовремя, и, не спугни она нас, я договорился бы с Саррой до чего-нибудь в этот вечер!
— В таком случае Фаринетта оказала вам большую услугу, принц! Право, я в полном отчаянии оттого, что вы каждый вечер бегаете к этой несчастной ювелирше!
— Ноэ!
— Ах, Господи, надо же немного заглядывать в будущее.
— Уж не делаешь ли ты этого по рецепту Рене Флорентийца?
— Боже меня сохрани!
— Или… как сир де Коарасс? Ноэ расхохотался, а затем ответил:
— Это мне мало помогло бы. Но я и без всякого шарлатанства могу предвидеть, что непременно должно случиться, и, право же, будущее рисуется мне в очень мрачных красках!
— Так выкладывай скорее свои предсказания!
— Да! А если я буду откровенен, вы же рассердитесь на меня!
— Я никогда не сержусь! Ну же, говори!
— Извольте! Я исхожу из того, что принцесса Маргарита любит ваше высочество. Ее любовь может искупить все ее прошлые грешки, если только ваше высочество не изберет заместительницы графине де Граммон. Ну а так как эта заместительница по всем признакам уже найдена и зовется красоткой Саррой, то принцесса, отлично знакомая с греческим и латинским языками, вспомнит о некоем римском законе, который назывался…
Ноэ остановился, думая, что многозначительная улыбка избавит его от необходимости договорить.
— Как же называли этот закон? — холодно спросил Генрих.
— Законом возмездия!
— Однако, Ноэ, ты становишься слишком смелым! Но раз уж ты считаешь себя вправе читать мне строгую мораль, то я тоже позволю себе спросить тебя кое о чем. Насколько мне помнится, ты еще недавно признавался мне в любви к Миетте и сказал, что будь она из дворянского рода, то ты женился бы на ней, несмотря на то что у нее нет приданого.
— Ну да, я сказал это и готов повторить сто раз. Но раз Миетта не дворянка, то мне приходится довольствоваться, так сказать, созерцательной любовью!
— Отлично! Но ведь ты единственный сын у отца. Значит, рано или поздно тебе придется жениться.
— Ну так я и женюсь!
— Но в таком случае мне кажется, что Миетта будет очень похожа на Сарру, а юная графиня де Ноэ окажется в положении, аналогичном положению юной наваррской королевы!
— К черту сравнения! — недовольно буркнул Ноэ, пораженный логикой принца. — Я иду спать!
— Иди, друг мой, иди и подумай на сон грядущий об изречении, касающемся соринки в глазу друга и бревна в своем собственном глазу! Впрочем, я действительно не сержусь на тебя. Ведь я понимаю, что ты ворчишь с зависти. Мне-то удалось повидать сегодня Сарру, а ты своей Миетточки не видал!
— Ну что же, — ответил Ноэ, — зато я встану завтра пораньше и отправлюсь к Миетте. И можете быть спокойны: никакая Фаринетта мне там не помешает!
— А ну, ступай, ступай! Желаю счастья! Только заодно уж исполни, голубчик, мое поручение и передай Маликану вот это кольцо!
— Но ведь это кольцо покойного короля Антуана!
— Да, да, это условный знак между мной и Маликаном. В свое время ты поймешь… А теперь покойной ночи! Принц завернулся в одеяло и сейчас же захрапел. Ноэ отправился к себе и тоже улегся в постель, но он не мог похвалиться таким же спокойным сном и долго поворачивался с боку на бок, пока не настал ранний утренний час. Тогда он вскочил, оделся и отправился в кабачок Маликана. Там он застал одну лишь Миетту, которая приводила в порядок бутылки и кувшины на стойке.
— Здравствуй, милочка, — сказал Ноэ, фамильярно обнимая за талию девушку.
Миетта покраснела, но не выказала ни малейшего недовольства.
— Здравствуйте, месье де Ноэ! — ответила она. Ноэ осмелел настолько, что решил поцеловать девушку. Тогда Миетта решительно вывернулась из его объятий. — Чем могу служить вам? — спросила она, строя недовольную гримаску.
— Ничем! Где твой дядя?
— Он еще в постели.
— Тогда отнесите ему вот это! — сказал Ноэ, вручая Миетте кольцо, данное принцем.
— Это к чему еще? — удивленно спросила Миетта.
— Я и сам не знаю, но так нужно!
— Странно! — пробормотала Миетта и, взяв кольцо, побежала наверх, однако сейчас же вернулась обратно и сказала: — Дядя просит вас извинить его; он лишен возможности спуститься сюда, чтобы лично служить вам, так как плохо спал и у него сильная мигрень!
— Миетточка, — сказал Ноэ, подходя к девушке, — твой дядя самый милый человек, какой только существует на свете, и я очень люблю его, в особенности же… сегодня утром!
— Почему именно сегодня?
— Да потому, что он… оставляет нас одних, и я могу без помехи снова сказать тебе, что я люблю тебя, моя обожаемая Миетточка! — Говоря это, Ноэ снова охватил талию девушки. Миетта пыталась высвободиться, но Ноэ крепко держал ее, все сильнее прижимая к себе. — Я люблю тебя, ненаглядная! — страстно повторил он.
— Амори! — задыхаясь, шепнула Миетта, под напором вспыхнувшей страсти сама прижимаясь к молодому человеку.
Но в этот момент высшего опьянения и блаженства чей-то голос, раздавшийся за спиной молодой парочки, заставил их вздрогнуть и отскочить друг от друга.
— Так, так! — сказал этот голос. — Не стесняйтесь, пожалуйста, господин Ноэ! — Это был Маликан, вид которого не давал и намека на слабость или головную боль. — Не стесняйтесь, будьте как дома! — повторил он, подходя ближе к молодому человеку и обдавая его негодующим взором. — Только сначала я должен рассказать вам одну историйку. Не бойтесь, она коротка! Моя сестра влюбилась однажды в дворянина. Отец, который был бедным пастухом, застал однажды его у ее ног и… Знаете ли, что он тогда сделал? Он взял ружье, нацелился и сказал дворянину: «Клянусь тебе спасением души, что я убью тебя, как собаку, если ты не жениться на девушке, которую обольстил!»
При этих словах Маликана Ноэ, все время бывший в каком-то остолбенении, словно очнулся и гордо спросил:
— Ого! Уж не собираешься ли и ты вырвать у меня подобное обещание?
— Имею честь предложить вам это! — спокойно ответил Маликан, расстегивая свой камзол и доставая из-за пояса пару заряженных пистолетов.
— Ух, — сказал принц, раздеваясь, — и задержала же нас эта Фаринетта! Вообще она попала удивительно не вовремя, и, не спугни она нас, я договорился бы с Саррой до чего-нибудь в этот вечер!
— В таком случае Фаринетта оказала вам большую услугу, принц! Право, я в полном отчаянии оттого, что вы каждый вечер бегаете к этой несчастной ювелирше!
— Ноэ!
— Ах, Господи, надо же немного заглядывать в будущее.
— Уж не делаешь ли ты этого по рецепту Рене Флорентийца?
— Боже меня сохрани!
— Или… как сир де Коарасс? Ноэ расхохотался, а затем ответил:
— Это мне мало помогло бы. Но я и без всякого шарлатанства могу предвидеть, что непременно должно случиться, и, право же, будущее рисуется мне в очень мрачных красках!
— Так выкладывай скорее свои предсказания!
— Да! А если я буду откровенен, вы же рассердитесь на меня!
— Я никогда не сержусь! Ну же, говори!
— Извольте! Я исхожу из того, что принцесса Маргарита любит ваше высочество. Ее любовь может искупить все ее прошлые грешки, если только ваше высочество не изберет заместительницы графине де Граммон. Ну а так как эта заместительница по всем признакам уже найдена и зовется красоткой Саррой, то принцесса, отлично знакомая с греческим и латинским языками, вспомнит о некоем римском законе, который назывался…
Ноэ остановился, думая, что многозначительная улыбка избавит его от необходимости договорить.
— Как же называли этот закон? — холодно спросил Генрих.
— Законом возмездия!
— Однако, Ноэ, ты становишься слишком смелым! Но раз уж ты считаешь себя вправе читать мне строгую мораль, то я тоже позволю себе спросить тебя кое о чем. Насколько мне помнится, ты еще недавно признавался мне в любви к Миетте и сказал, что будь она из дворянского рода, то ты женился бы на ней, несмотря на то что у нее нет приданого.
— Ну да, я сказал это и готов повторить сто раз. Но раз Миетта не дворянка, то мне приходится довольствоваться, так сказать, созерцательной любовью!
— Отлично! Но ведь ты единственный сын у отца. Значит, рано или поздно тебе придется жениться.
— Ну так я и женюсь!
— Но в таком случае мне кажется, что Миетта будет очень похожа на Сарру, а юная графиня де Ноэ окажется в положении, аналогичном положению юной наваррской королевы!
— К черту сравнения! — недовольно буркнул Ноэ, пораженный логикой принца. — Я иду спать!
— Иди, друг мой, иди и подумай на сон грядущий об изречении, касающемся соринки в глазу друга и бревна в своем собственном глазу! Впрочем, я действительно не сержусь на тебя. Ведь я понимаю, что ты ворчишь с зависти. Мне-то удалось повидать сегодня Сарру, а ты своей Миетточки не видал!
— Ну что же, — ответил Ноэ, — зато я встану завтра пораньше и отправлюсь к Миетте. И можете быть спокойны: никакая Фаринетта мне там не помешает!
— А ну, ступай, ступай! Желаю счастья! Только заодно уж исполни, голубчик, мое поручение и передай Маликану вот это кольцо!
— Но ведь это кольцо покойного короля Антуана!
— Да, да, это условный знак между мной и Маликаном. В свое время ты поймешь… А теперь покойной ночи! Принц завернулся в одеяло и сейчас же захрапел. Ноэ отправился к себе и тоже улегся в постель, но он не мог похвалиться таким же спокойным сном и долго поворачивался с боку на бок, пока не настал ранний утренний час. Тогда он вскочил, оделся и отправился в кабачок Маликана. Там он застал одну лишь Миетту, которая приводила в порядок бутылки и кувшины на стойке.
— Здравствуй, милочка, — сказал Ноэ, фамильярно обнимая за талию девушку.
Миетта покраснела, но не выказала ни малейшего недовольства.
— Здравствуйте, месье де Ноэ! — ответила она. Ноэ осмелел настолько, что решил поцеловать девушку. Тогда Миетта решительно вывернулась из его объятий. — Чем могу служить вам? — спросила она, строя недовольную гримаску.
— Ничем! Где твой дядя?
— Он еще в постели.
— Тогда отнесите ему вот это! — сказал Ноэ, вручая Миетте кольцо, данное принцем.
— Это к чему еще? — удивленно спросила Миетта.
— Я и сам не знаю, но так нужно!
— Странно! — пробормотала Миетта и, взяв кольцо, побежала наверх, однако сейчас же вернулась обратно и сказала: — Дядя просит вас извинить его; он лишен возможности спуститься сюда, чтобы лично служить вам, так как плохо спал и у него сильная мигрень!
— Миетточка, — сказал Ноэ, подходя к девушке, — твой дядя самый милый человек, какой только существует на свете, и я очень люблю его, в особенности же… сегодня утром!
— Почему именно сегодня?
— Да потому, что он… оставляет нас одних, и я могу без помехи снова сказать тебе, что я люблю тебя, моя обожаемая Миетточка! — Говоря это, Ноэ снова охватил талию девушки. Миетта пыталась высвободиться, но Ноэ крепко держал ее, все сильнее прижимая к себе. — Я люблю тебя, ненаглядная! — страстно повторил он.
— Амори! — задыхаясь, шепнула Миетта, под напором вспыхнувшей страсти сама прижимаясь к молодому человеку.
Но в этот момент высшего опьянения и блаженства чей-то голос, раздавшийся за спиной молодой парочки, заставил их вздрогнуть и отскочить друг от друга.
— Так, так! — сказал этот голос. — Не стесняйтесь, пожалуйста, господин Ноэ! — Это был Маликан, вид которого не давал и намека на слабость или головную боль. — Не стесняйтесь, будьте как дома! — повторил он, подходя ближе к молодому человеку и обдавая его негодующим взором. — Только сначала я должен рассказать вам одну историйку. Не бойтесь, она коротка! Моя сестра влюбилась однажды в дворянина. Отец, который был бедным пастухом, застал однажды его у ее ног и… Знаете ли, что он тогда сделал? Он взял ружье, нацелился и сказал дворянину: «Клянусь тебе спасением души, что я убью тебя, как собаку, если ты не жениться на девушке, которую обольстил!»
При этих словах Маликана Ноэ, все время бывший в каком-то остолбенении, словно очнулся и гордо спросил:
— Ого! Уж не собираешься ли и ты вырвать у меня подобное обещание?
— Имею честь предложить вам это! — спокойно ответил Маликан, расстегивая свой камзол и доставая из-за пояса пару заряженных пистолетов.
XIII
Ноэ не был трусом и уже не раз доказал это. Но тут были налицо такие обстоятельства, которые значительно связывали его свободу действий и защиты. Ведь Маликан был в своем праве, и Ноэ сознавал, что не может пустить против него оружие. С другой стороны, дать убить себя словно барана?..
— Вот что, милейший Маликан, — сказал он, — может быть, мы сумеем столковаться, но я не раскрою рта, если вы не отложите в сторону своих пистолетов. Под пистолетом я разговаривать с вами не буду!
— Ну так присядем и поговорим, — сказал Маликан, усаживаясь за стол и жестом приглашая Ноэ занять место по другую сторону, — а ты, Миетта, подай-ка нам кувшин муската, так как на сухую глотку говорить трудно. Сама же ты удались отсюда, потому что тебе ни к чему слушать наш разговор!
Миетта поставила вино и убежала наверх, красная как кумач. Но она не была бы женщиной, если бы действительно ушла к себе и не стала бы подслушивать!
— Итак, — сказал Маликан, наливая два стакана вина, — вы любите мою племянницу и она любит вас?
— О да! — ответил Ноэ.
— Но знаете ли вы, сударь, что Миетта добродетельная девушка?
— Кому ты это говоришь! — со вздохом заметил Ноэ.
— Она не из тех, которые допускают, чтобы их имя становилось притчей во языцех. Миетте нужен муж!
— На то она и женщина!
— Но… настоящий муж, серьезный!
— Как ты понимаешь это?
— Господи! Муж, который женится на ней!
— Да будь же благоразумен, Маликан! И… оставим вопрос о браке в стороне! — Маликан протянул руку и положил ее на один из пистолетов. — Ты мой земляк, — продолжал Ноэ, — и хорошо знаешь моего отца. Даже если бы я сам был согласен вступить в неравный брак, отец встал бы на дыбы. И напрасно стал бы я ему говорить, что Миетта жемчужина среди девушек, что среди самых знатных дам нашего круга не найдешь такого любящего, верного, золотого сердечка…
— О, что касается этого, господин Ноэ, то вы совершенно правы, и я ручаюсь вам, что, став графиней де Ноэ, она не уронит вашего имени, не положит пятна на вашу честь, не говоря уже о том, что вы получите от нее целую кучу маленьких графчиков, которые будут сложены, как Геркулесы, и красивы, как херувимчики!
— О, я не спорю, но…
— Да вот что там откладывать хорошее дело в долгий ящик! Сегодня понедельник, и, если хотите, мы отпразднуем свадебку в будущее воскресенье.
— Но позволь, милый Маликан…
— А я сегодня же отправлюсь к королеве Жанне и попрошу ее присутствовать на бракосочетании.
Ноэ потерял терпение и решил покончить с матримониальной программой Маликана.
— Стой! — сказал он. — Одно слово! Я категорически отказываюсь жениться на Миетте, хотя и люблю ее…
— Отказываетесь? Но почему?
— Да потому, что ее зовут мадемуазель Маликан, а меня — граф де Ноэ! Понял?
Маликан громко расхохотался.
— Господи, месье де Ноэ! — сказал он, не переставая смеяться. — Видно вы были очень взволнованы, если не поняли моей истории…
— Какой истории?
— Да о том, как моя сестра была обольщена дворянином и как отец заставил его жениться на ней.
— А, так ты ставишь мне его в образец?
— Да вы послушайте сначала! Этого дворянина звали маркиз де Люссан. Он был убит в сражении рядом с королем Антуаном Бурбонским!
— Я знаю это и знаю, что Люссаны из очень древнего рода. Ведь они в родстве с д'Альбрэ, предками принца Наваррского по материнской линии!
— Вот-вот! Теперь вы и сами видите, что тот, кто женится на маркизе де Люссан, не вступит в неравный брак…
— Как? Что? Какая маркиза де Люссан? — крикнул изумленный Ноэ.
— А вот такая! — со смехом ответил Маликан. — Это — очень хорошенькая девушка с большими глазами и чудными волосами. Похоже на то, что вы любите ее, так, по крайней мере, вы только что сами говорили мне!
— Боже мой! Значит, Миетта…
— Дочь моей сестры и маркиза де Люссана и принадлежит к лучшему беарнскому дому!
— Так брось же в сторону свои пистолеты, Маликан, я женюсь на ней, я женюсь! — с криком радости сказал Ноэ. Маликан засмеялся и крикнул:
— Миетта! Миетта!
Но девушка не отзывалась.
— Уж не вздумала ли она надуться? — сказал кабатчик. — Пойти посмотреть!
Он в сопровождении Ноэ поднялся на лестницу, на верхней ступени которой стояла остолбеневшая Миетта. Девушка была в таком состоянии, что не могла выговорить ни слова и только тряслась всем телом.
— Ну вот! — сказал Маликан. — Уж не собираешься ли ты упасть в обморок теперь?
Миетта вскрикнула, бросилась на шею дяде и залилась слезами.
— Ваше сиятельство, графиня де Ноэ! Соблаговолите успокоиться! — сказал тогда сиявший счастьем жених.
Миетта снова вскрикнула и зашаталась, готовая действительно упасть в обморок. Тогда Ноэ взял ее на руки и спустился с нею в зал, где их уже поджидало четвертое лицо: это был сам принц Генрих Наваррский.
— Ага! — смеясь, сказал он. — Я вижу, что мое кольцо произвело свое действие.
— Вот как! — сказал Ноэ, вспомнив странное поручение принца. — Так, значит…
Но Генрих обратился к Маликану:
— Надеюсь, ты был достаточно свиреп?
— Да… ничего себе! — с улыбкой ответил кабатчик.
— Тебе пришлось пустить в ход пистолеты?
— Показать их пришлось…
— Господи, бедный Ноэ! В какую подлую ловушку поймали тебя! — с лицемерным сожалением воскликнул принц.
Но Ноэ не обращал ни малейшего внимания на слова принца. Он стоял на коленах пред Миеттой и пламенно целовал ее руки.
— Ну-с, друг мой Ноэ, — сказал тогда принц, подходя к приятелю, — между мной и Маликаном было установлено, что я пошлю ему кольцо, когда увижу, что ты готов был бы жениться на Миетте, если бы она оказалась дворянкой. Все разыгралось как по писаному, и теперь, когда дело увенчалось полным успехом, я попрошу мою мать взять к себе Миетту, так как невесте графа де Ноэ не пристало жить в кабачке.
— Ну, она уже достаточно долго прожила там! — ответил Ноэ.
— О, на это были совершенно особые причины, — сказал Маликан. — Вы должны знать, что у покойного маркиза был брат, граф де Люссан, который жив и поныне. Может быть, вам приходилось слышать, что этот дворянин оправдывает на себе пословицу: в семье не без урода и считается пятном на фамильной чести славного рода Люссанов?
— Да, я слышал, что граф — человек очень неразборчивый в средствах, способный на что угодно! — подтвердил Ноэ.
— Вот именно, в этом-то все и дело. Граф де Люссан уже давно прокутил все свое состояние, ну а умри Миетта — все ее поместья перешли бы к нему. Дети умирают очень легко, для этого не много требуется… Вот я и…
— Как? — спросил Ноэ. — У Миетты имеются поместья?
— Разумеется, — сказал Генрих. — Миетта очень богата!
— Я сплю! — пробормотал молодой человек.
— Ваше сиятельство, господин граф де Ноэ, — сказал Маликан, — теперь вы видите, что Миетта красива, любит вас, обладает родословной и состоянием. Правда, у нее имеется также дядюшка — кабатчик, но будьте спокойны: как только вы поженитесь, я уеду куда-нибудь в глушь. Ну а если в кои-то веки мне и захочется повидать вас, то вы… дадите мне пообедать на кухне!
— Полно, Маликан, ты шутишь, друг мой! — сказал принц. — Ты честный человек и вдобавок — горец, а в наших краях это значит больше дворянства!
Ноэ ничего не сказал, а подошел и сердечно расцеловал Маликана, а Миетта плакала от радости.
В этот момент дверь раскрылась, и на пороге показалась женщина. Это была Нанси, красавица Нанси, тонкая штучка и поверенная тайн принцессы Маргариты, предмет обожания пажа Рауля. На этот раз Нанси, которая обыкновенно улыбалась, казалась озабоченной и грустной.
— Что за печальную новость несешь ты мне, Нанси? — спросил принц. — Что такое случилось?
— Вот что, милейший Маликан, — сказал он, — может быть, мы сумеем столковаться, но я не раскрою рта, если вы не отложите в сторону своих пистолетов. Под пистолетом я разговаривать с вами не буду!
— Ну так присядем и поговорим, — сказал Маликан, усаживаясь за стол и жестом приглашая Ноэ занять место по другую сторону, — а ты, Миетта, подай-ка нам кувшин муската, так как на сухую глотку говорить трудно. Сама же ты удались отсюда, потому что тебе ни к чему слушать наш разговор!
Миетта поставила вино и убежала наверх, красная как кумач. Но она не была бы женщиной, если бы действительно ушла к себе и не стала бы подслушивать!
— Итак, — сказал Маликан, наливая два стакана вина, — вы любите мою племянницу и она любит вас?
— О да! — ответил Ноэ.
— Но знаете ли вы, сударь, что Миетта добродетельная девушка?
— Кому ты это говоришь! — со вздохом заметил Ноэ.
— Она не из тех, которые допускают, чтобы их имя становилось притчей во языцех. Миетте нужен муж!
— На то она и женщина!
— Но… настоящий муж, серьезный!
— Как ты понимаешь это?
— Господи! Муж, который женится на ней!
— Да будь же благоразумен, Маликан! И… оставим вопрос о браке в стороне! — Маликан протянул руку и положил ее на один из пистолетов. — Ты мой земляк, — продолжал Ноэ, — и хорошо знаешь моего отца. Даже если бы я сам был согласен вступить в неравный брак, отец встал бы на дыбы. И напрасно стал бы я ему говорить, что Миетта жемчужина среди девушек, что среди самых знатных дам нашего круга не найдешь такого любящего, верного, золотого сердечка…
— О, что касается этого, господин Ноэ, то вы совершенно правы, и я ручаюсь вам, что, став графиней де Ноэ, она не уронит вашего имени, не положит пятна на вашу честь, не говоря уже о том, что вы получите от нее целую кучу маленьких графчиков, которые будут сложены, как Геркулесы, и красивы, как херувимчики!
— О, я не спорю, но…
— Да вот что там откладывать хорошее дело в долгий ящик! Сегодня понедельник, и, если хотите, мы отпразднуем свадебку в будущее воскресенье.
— Но позволь, милый Маликан…
— А я сегодня же отправлюсь к королеве Жанне и попрошу ее присутствовать на бракосочетании.
Ноэ потерял терпение и решил покончить с матримониальной программой Маликана.
— Стой! — сказал он. — Одно слово! Я категорически отказываюсь жениться на Миетте, хотя и люблю ее…
— Отказываетесь? Но почему?
— Да потому, что ее зовут мадемуазель Маликан, а меня — граф де Ноэ! Понял?
Маликан громко расхохотался.
— Господи, месье де Ноэ! — сказал он, не переставая смеяться. — Видно вы были очень взволнованы, если не поняли моей истории…
— Какой истории?
— Да о том, как моя сестра была обольщена дворянином и как отец заставил его жениться на ней.
— А, так ты ставишь мне его в образец?
— Да вы послушайте сначала! Этого дворянина звали маркиз де Люссан. Он был убит в сражении рядом с королем Антуаном Бурбонским!
— Я знаю это и знаю, что Люссаны из очень древнего рода. Ведь они в родстве с д'Альбрэ, предками принца Наваррского по материнской линии!
— Вот-вот! Теперь вы и сами видите, что тот, кто женится на маркизе де Люссан, не вступит в неравный брак…
— Как? Что? Какая маркиза де Люссан? — крикнул изумленный Ноэ.
— А вот такая! — со смехом ответил Маликан. — Это — очень хорошенькая девушка с большими глазами и чудными волосами. Похоже на то, что вы любите ее, так, по крайней мере, вы только что сами говорили мне!
— Боже мой! Значит, Миетта…
— Дочь моей сестры и маркиза де Люссана и принадлежит к лучшему беарнскому дому!
— Так брось же в сторону свои пистолеты, Маликан, я женюсь на ней, я женюсь! — с криком радости сказал Ноэ. Маликан засмеялся и крикнул:
— Миетта! Миетта!
Но девушка не отзывалась.
— Уж не вздумала ли она надуться? — сказал кабатчик. — Пойти посмотреть!
Он в сопровождении Ноэ поднялся на лестницу, на верхней ступени которой стояла остолбеневшая Миетта. Девушка была в таком состоянии, что не могла выговорить ни слова и только тряслась всем телом.
— Ну вот! — сказал Маликан. — Уж не собираешься ли ты упасть в обморок теперь?
Миетта вскрикнула, бросилась на шею дяде и залилась слезами.
— Ваше сиятельство, графиня де Ноэ! Соблаговолите успокоиться! — сказал тогда сиявший счастьем жених.
Миетта снова вскрикнула и зашаталась, готовая действительно упасть в обморок. Тогда Ноэ взял ее на руки и спустился с нею в зал, где их уже поджидало четвертое лицо: это был сам принц Генрих Наваррский.
— Ага! — смеясь, сказал он. — Я вижу, что мое кольцо произвело свое действие.
— Вот как! — сказал Ноэ, вспомнив странное поручение принца. — Так, значит…
Но Генрих обратился к Маликану:
— Надеюсь, ты был достаточно свиреп?
— Да… ничего себе! — с улыбкой ответил кабатчик.
— Тебе пришлось пустить в ход пистолеты?
— Показать их пришлось…
— Господи, бедный Ноэ! В какую подлую ловушку поймали тебя! — с лицемерным сожалением воскликнул принц.
Но Ноэ не обращал ни малейшего внимания на слова принца. Он стоял на коленах пред Миеттой и пламенно целовал ее руки.
— Ну-с, друг мой Ноэ, — сказал тогда принц, подходя к приятелю, — между мной и Маликаном было установлено, что я пошлю ему кольцо, когда увижу, что ты готов был бы жениться на Миетте, если бы она оказалась дворянкой. Все разыгралось как по писаному, и теперь, когда дело увенчалось полным успехом, я попрошу мою мать взять к себе Миетту, так как невесте графа де Ноэ не пристало жить в кабачке.
— Ну, она уже достаточно долго прожила там! — ответил Ноэ.
— О, на это были совершенно особые причины, — сказал Маликан. — Вы должны знать, что у покойного маркиза был брат, граф де Люссан, который жив и поныне. Может быть, вам приходилось слышать, что этот дворянин оправдывает на себе пословицу: в семье не без урода и считается пятном на фамильной чести славного рода Люссанов?
— Да, я слышал, что граф — человек очень неразборчивый в средствах, способный на что угодно! — подтвердил Ноэ.
— Вот именно, в этом-то все и дело. Граф де Люссан уже давно прокутил все свое состояние, ну а умри Миетта — все ее поместья перешли бы к нему. Дети умирают очень легко, для этого не много требуется… Вот я и…
— Как? — спросил Ноэ. — У Миетты имеются поместья?
— Разумеется, — сказал Генрих. — Миетта очень богата!
— Я сплю! — пробормотал молодой человек.
— Ваше сиятельство, господин граф де Ноэ, — сказал Маликан, — теперь вы видите, что Миетта красива, любит вас, обладает родословной и состоянием. Правда, у нее имеется также дядюшка — кабатчик, но будьте спокойны: как только вы поженитесь, я уеду куда-нибудь в глушь. Ну а если в кои-то веки мне и захочется повидать вас, то вы… дадите мне пообедать на кухне!
— Полно, Маликан, ты шутишь, друг мой! — сказал принц. — Ты честный человек и вдобавок — горец, а в наших краях это значит больше дворянства!
Ноэ ничего не сказал, а подошел и сердечно расцеловал Маликана, а Миетта плакала от радости.
В этот момент дверь раскрылась, и на пороге показалась женщина. Это была Нанси, красавица Нанси, тонкая штучка и поверенная тайн принцессы Маргариты, предмет обожания пажа Рауля. На этот раз Нанси, которая обыкновенно улыбалась, казалась озабоченной и грустной.
— Что за печальную новость несешь ты мне, Нанси? — спросил принц. — Что такое случилось?
XIV
Нанси удивленно посмотрела на Ноэ и Миетту, которые в присутствии Маликана держались за руки, и произнесла:
— Гм… Разве граф де Ноэ собирается совершить мезальянс?
— Милочка, — ответил Ноэ, — я женюсь на Миетте, но никакого мезальянса тут нет, так как моя невеста принадлежит к родовитой аристократии!
Он ждал, что Нанси будет расспрашивать, каким это образом племянница кабатчика оказалась аристократкой, но хорошенькая камеристка только наморщила брови и загадочно сказала:
— Тем хуже!
— Что такое? — удивленно крикнул принц.
— Очевидно, вы совсем потеряли память, ваше высочество, — ответила Нанси. — Неужели вы забыли, что королева Екатерина поклялась вам щадить жизнь и спокойствие вашего высочества, красотки-еврейки Сарры Лорьо и господ Пибрака и Ноэ?
— Вот именно, я не забыл этого, — ответил Генрих, — и с той поры мы спим очень спокойно…
— О, это составляет большую ошибку с вашей стороны, — договорила Нанси. — Неужели вы думаете, что королева простит вам эту клятву? Ну вот она и поспешила выместить свою злобу на близких вам лицах и, как только узнает, что Миетта будущая графиня де Ноэ, непременно воспользуется тем, что в данной ее клятве не говорится о ней ни слова!
Ноэ побледнел и вздрогнул.
— По счастью, Миетта сегодня же переселится в отель Босежур под защиту моей матери! — сказал Генрих.
— Но ведь и королева Жанна тоже не находится под охраной клятвы, — возразила Нанси.
— Еще чего! — надменно сказал принц. — Моя мать не нуждается ни в какой клятве для своей охраны. Лиц ее ранга никто не посмеет коснуться!
— Ваше высочество, — ответила Нанси, — вы ошибаетесь. Королева Екатерина ненавидит королеву Жанну, и на вашем месте я поспешила бы жениться на принцессе…
— Дитя мое, — перебил ее Генрих, — я вполне присоединяюсь к мнению принцессы, что ты видишь решительно все в черном свете.
— Да, совсем как Кассандра! — заметила Нанси.
— Ты просто с ума сошла!
— Вот совершенно то же самое говорили в Трое и Кассандре!
— Да неужели ты серьезно допускаешь мысль, что королева Екатерина подошлет убийц прирезать наваррскую королеву? — возмущенно спросил Генрих.
— Фи, ваше высочество! Вы слишком плохого мнения о королеве Екатерине! Она отличается слишком большой изысканностью нравов, чтобы пользоваться наемным кинжалом! Да и к чему ей это? Ведь у нее есть ее Рене, который достиг большого совершенства в обращении с самыми тонкими ядами!
— Нанси! — сказал принц, который невольно вздрогнул при ее словах. — Даже если мне придется самому готовить обед для моей матери…
— О, зачем же, ваше высочество, — перебила его камеристка, — вам вполне достаточно обеспечить себя надлежащим залогом!
— Ты говоришь про Паолу?
— Вот именно!
— Ну так хорошо, милая Нанси. Возвращайся в Лувр и будь спокойна! Еще до завтрашнего дня жизнь Паолы будет мне порукой за жизнь королевы Жанны!
— Отлично! — сказала Нанси. — До свиданья, ваше высочество, теперь вы предупреждены! — И Нанси ушла.
— Гм… Разве граф де Ноэ собирается совершить мезальянс?
— Милочка, — ответил Ноэ, — я женюсь на Миетте, но никакого мезальянса тут нет, так как моя невеста принадлежит к родовитой аристократии!
Он ждал, что Нанси будет расспрашивать, каким это образом племянница кабатчика оказалась аристократкой, но хорошенькая камеристка только наморщила брови и загадочно сказала:
— Тем хуже!
— Что такое? — удивленно крикнул принц.
— Очевидно, вы совсем потеряли память, ваше высочество, — ответила Нанси. — Неужели вы забыли, что королева Екатерина поклялась вам щадить жизнь и спокойствие вашего высочества, красотки-еврейки Сарры Лорьо и господ Пибрака и Ноэ?
— Вот именно, я не забыл этого, — ответил Генрих, — и с той поры мы спим очень спокойно…
— О, это составляет большую ошибку с вашей стороны, — договорила Нанси. — Неужели вы думаете, что королева простит вам эту клятву? Ну вот она и поспешила выместить свою злобу на близких вам лицах и, как только узнает, что Миетта будущая графиня де Ноэ, непременно воспользуется тем, что в данной ее клятве не говорится о ней ни слова!
Ноэ побледнел и вздрогнул.
— По счастью, Миетта сегодня же переселится в отель Босежур под защиту моей матери! — сказал Генрих.
— Но ведь и королева Жанна тоже не находится под охраной клятвы, — возразила Нанси.
— Еще чего! — надменно сказал принц. — Моя мать не нуждается ни в какой клятве для своей охраны. Лиц ее ранга никто не посмеет коснуться!
— Ваше высочество, — ответила Нанси, — вы ошибаетесь. Королева Екатерина ненавидит королеву Жанну, и на вашем месте я поспешила бы жениться на принцессе…
— Дитя мое, — перебил ее Генрих, — я вполне присоединяюсь к мнению принцессы, что ты видишь решительно все в черном свете.
— Да, совсем как Кассандра! — заметила Нанси.
— Ты просто с ума сошла!
— Вот совершенно то же самое говорили в Трое и Кассандре!
— Да неужели ты серьезно допускаешь мысль, что королева Екатерина подошлет убийц прирезать наваррскую королеву? — возмущенно спросил Генрих.
— Фи, ваше высочество! Вы слишком плохого мнения о королеве Екатерине! Она отличается слишком большой изысканностью нравов, чтобы пользоваться наемным кинжалом! Да и к чему ей это? Ведь у нее есть ее Рене, который достиг большого совершенства в обращении с самыми тонкими ядами!
— Нанси! — сказал принц, который невольно вздрогнул при ее словах. — Даже если мне придется самому готовить обед для моей матери…
— О, зачем же, ваше высочество, — перебила его камеристка, — вам вполне достаточно обеспечить себя надлежащим залогом!
— Ты говоришь про Паолу?
— Вот именно!
— Ну так хорошо, милая Нанси. Возвращайся в Лувр и будь спокойна! Еще до завтрашнего дня жизнь Паолы будет мне порукой за жизнь королевы Жанны!
— Отлично! — сказала Нанси. — До свиданья, ваше высочество, теперь вы предупреждены! — И Нанси ушла.
XV
Почему же принц Генрих так категорически рассчитывал на Паолу как на заложницу? В объяснение этого мы должны рассказать то, что произошло между ним и Фаринеттой, после того как вдова Гаскариля, увидав в лавочке около раненого Рене Паолу, воскликнула: «Теперь я знаю, чем больнее всего отомстить этому негодяю!»
Генрих схватил ее за руку и оттащил в сторону. Когда они отошли на безопасное расстояние, он сказал Фаринетте:
— Тебе, милая, ни к чему оставаться здесь долее, потому что час мести Рене еще не приспел!
Фаринетта недоверчиво посмотрела на принца. Прежние подозрения вновь проснулись в ней.
— Если вам рано мстить, то вы и не мстите, — резко сказала она, — а я тороплюсь, и ждать мне нечего!
— А я говорю тебе, что ждать надо! — повелительно сказал Генрих.
Фаринетта окончательно рассердилась.
— Да кто вы такой? — крикнула она подбоченясь. — Кто вы такой, чтобы приказывать мне, Фаринетте!
— Я скажу тебе, кто я такой, — спокойно ответил ей принц, — если ты поклянешься, что никому не раскроешь моего настоящего имени.
— А какой мне прок от вашего имени? Что оно может сказать мне? — ворчливо ответила Фаринетта.
— Оно скажет тебе, почему я должен ненавидеть Рене не меньше тебя, — ответил Генрих.
— Гм… Это становится интересным! — воскликнула Фаринетта. — Ну, кто же вы такой?
— Сначала дай требуемую мной клятву!
— Извольте! Клянусь прахом Гаскариля, что я без вашего позволения никому не открою того, что вы мне сейчас сообщите!
— Ладно! Этой клятвы мне достаточно. Меня зовут Генрихом Бурбонским, и я наследный принц Наварры.
Фаринетта испуганно взглянула на принца и сейчас же отвесила ему почтительный поклон.
— Теперь ты должна понять, почему я не менее тебя ненавижу Рене, — продолжал Генрих. — На это у меня имеется тысяча разных причин, но с тебя должно быть достаточно одной: Рене Флорентинец — отъявленный противник гугенотов, а дом наваррских государей издавна слывет очагом и оплотом протестантства. Рене Флорентинец, пользуясь своим влиянием у королевы Екатерины, старается причинить мне как можно больше неприятностей, а я хочу устроиться так, чтобы поразить его в самое больное место. Согласись, что, помогая мне, ты сильнее отомстишь Рене, чем если будешь действовать на собственный страх и риск!
— Я готова во всем повиноваться вашему высочеству, — покорно ответила Фаринетта.
— В таком случае посмотри повнимательнее на это кольцо, — сказал принц, показывая Фаринетте перстень своего покойного отца. — Узнаешь ли ты его, если тебе впоследствии покажут его?
— О, узнаю хотя через сто лет! — уверенно ответила Фаринетта.
— Ну так вот, если к тебе явится человек, который покажет вот это кольцо, то ты будешь повиноваться ему так же, как мне самому; этот человек придет от моего имени! Теперь еще вопрос. Ты, кажется, говорила, что обитатели Двора Чудес поклялись помочь твоей мести за Гаскариля? Да? Значит, если понадобится пара-другая бесшабашных молодцов, у тебя таковая найдется? Да? Отлично! Ну так теперь ступай домой, голубушка, и терпеливо жди моего посланного!
Теперь, когда читателю известна эта сцена, происшедшая между принцем и Фаринеттой, он поймет также, что значило поручение, данное принцем Генрихом Маликану сейчас же после ухода зловещей пророчицы Нанси.
— Милый Маликан, — сказал принц, — вот тебе кольцо, ступай сейчас же на улицу Гран-Хюрлер и спроси в доме суконщика Трепа девицу Фаринетту. Ты покажешь ей это кольцо и скажешь: «Мой господин приказал сегодня же ночью похитить известную вам девушку. Вы не должны причинять ей ни малейшего зла, пока я буду ежедневно навещать вас. Но в тот день, когда я не приду к вам, эта девица поступает в ваше полное распоряжение!»
Вечером того же дня Паола вместе с Годольфином поджидала возвращения отца, который обещался прийти ночевать домой. Вдруг послышался стук.
— Вот и отец! — радостно крикнула Паола.
Годольфин, ничего не подозревая, открыл дверь, но в тот же момент удар чьей-то сильной руки сбил его с ног, и в лавочку ворвалась Фаринетта вместе с тремя рослыми оборванцами.
— Ко мне! На помощь! — отчаянно закричала Паола. Но Фаринетта схватила ее за горло мускулистыми, сильными пальцами и грозно сказала: «Только крикни еще, и я задушу тебя!» — а затем повелительно приказала своим подозрительным спутникам:
— Эй, вы там! Одышка и Волчье Сердце! Свяжите этого молодца и заткните ему рот! Да поскорее!
Приказание Фаринетты было немедленно исполнено. Тогда она обратилась к третьему спутнику, парню колоссального роста, отличавшемуся оглушительным басом:
— А ты, Шмель, взвали себе на плечи девчонку и пойдем' Шмель взвалил себе на плечи упавшую в обморок Паолу, и все четверо поспешно вышли из лавочки.
Генрих схватил ее за руку и оттащил в сторону. Когда они отошли на безопасное расстояние, он сказал Фаринетте:
— Тебе, милая, ни к чему оставаться здесь долее, потому что час мести Рене еще не приспел!
Фаринетта недоверчиво посмотрела на принца. Прежние подозрения вновь проснулись в ней.
— Если вам рано мстить, то вы и не мстите, — резко сказала она, — а я тороплюсь, и ждать мне нечего!
— А я говорю тебе, что ждать надо! — повелительно сказал Генрих.
Фаринетта окончательно рассердилась.
— Да кто вы такой? — крикнула она подбоченясь. — Кто вы такой, чтобы приказывать мне, Фаринетте!
— Я скажу тебе, кто я такой, — спокойно ответил ей принц, — если ты поклянешься, что никому не раскроешь моего настоящего имени.
— А какой мне прок от вашего имени? Что оно может сказать мне? — ворчливо ответила Фаринетта.
— Оно скажет тебе, почему я должен ненавидеть Рене не меньше тебя, — ответил Генрих.
— Гм… Это становится интересным! — воскликнула Фаринетта. — Ну, кто же вы такой?
— Сначала дай требуемую мной клятву!
— Извольте! Клянусь прахом Гаскариля, что я без вашего позволения никому не открою того, что вы мне сейчас сообщите!
— Ладно! Этой клятвы мне достаточно. Меня зовут Генрихом Бурбонским, и я наследный принц Наварры.
Фаринетта испуганно взглянула на принца и сейчас же отвесила ему почтительный поклон.
— Теперь ты должна понять, почему я не менее тебя ненавижу Рене, — продолжал Генрих. — На это у меня имеется тысяча разных причин, но с тебя должно быть достаточно одной: Рене Флорентинец — отъявленный противник гугенотов, а дом наваррских государей издавна слывет очагом и оплотом протестантства. Рене Флорентинец, пользуясь своим влиянием у королевы Екатерины, старается причинить мне как можно больше неприятностей, а я хочу устроиться так, чтобы поразить его в самое больное место. Согласись, что, помогая мне, ты сильнее отомстишь Рене, чем если будешь действовать на собственный страх и риск!
— Я готова во всем повиноваться вашему высочеству, — покорно ответила Фаринетта.
— В таком случае посмотри повнимательнее на это кольцо, — сказал принц, показывая Фаринетте перстень своего покойного отца. — Узнаешь ли ты его, если тебе впоследствии покажут его?
— О, узнаю хотя через сто лет! — уверенно ответила Фаринетта.
— Ну так вот, если к тебе явится человек, который покажет вот это кольцо, то ты будешь повиноваться ему так же, как мне самому; этот человек придет от моего имени! Теперь еще вопрос. Ты, кажется, говорила, что обитатели Двора Чудес поклялись помочь твоей мести за Гаскариля? Да? Значит, если понадобится пара-другая бесшабашных молодцов, у тебя таковая найдется? Да? Отлично! Ну так теперь ступай домой, голубушка, и терпеливо жди моего посланного!
Теперь, когда читателю известна эта сцена, происшедшая между принцем и Фаринеттой, он поймет также, что значило поручение, данное принцем Генрихом Маликану сейчас же после ухода зловещей пророчицы Нанси.
— Милый Маликан, — сказал принц, — вот тебе кольцо, ступай сейчас же на улицу Гран-Хюрлер и спроси в доме суконщика Трепа девицу Фаринетту. Ты покажешь ей это кольцо и скажешь: «Мой господин приказал сегодня же ночью похитить известную вам девушку. Вы не должны причинять ей ни малейшего зла, пока я буду ежедневно навещать вас. Но в тот день, когда я не приду к вам, эта девица поступает в ваше полное распоряжение!»
Вечером того же дня Паола вместе с Годольфином поджидала возвращения отца, который обещался прийти ночевать домой. Вдруг послышался стук.
— Вот и отец! — радостно крикнула Паола.
Годольфин, ничего не подозревая, открыл дверь, но в тот же момент удар чьей-то сильной руки сбил его с ног, и в лавочку ворвалась Фаринетта вместе с тремя рослыми оборванцами.
— Ко мне! На помощь! — отчаянно закричала Паола. Но Фаринетта схватила ее за горло мускулистыми, сильными пальцами и грозно сказала: «Только крикни еще, и я задушу тебя!» — а затем повелительно приказала своим подозрительным спутникам:
— Эй, вы там! Одышка и Волчье Сердце! Свяжите этого молодца и заткните ему рот! Да поскорее!
Приказание Фаринетты было немедленно исполнено. Тогда она обратилась к третьему спутнику, парню колоссального роста, отличавшемуся оглушительным басом:
— А ты, Шмель, взвали себе на плечи девчонку и пойдем' Шмель взвалил себе на плечи упавшую в обморок Паолу, и все четверо поспешно вышли из лавочки.
XVI
Мы расстались с Рене в тот момент, когда он отравлял в присутствии Паолы и Годольфина пару женских перчаток. Покончив с этой операцией, он сказал:
— А теперь, Паола, перевяжи меня потуже. Мне надо в Лувр к королеве!
— Берегись, папа, — заботливо сказала Паола, — как бы твоя рана опять не открылась!
— Что же мне делать, если мне необходимо теперь же видеть королеву? — ответил парфюмер.
Паоле не оставалось ничего, как повиноваться, и через десять минут Рене уже выходил из лавочки. Он был бледен, слегка пошатывался, но его взгляд и поступь говорили о твердой решимости. Однако он направился не к Лувру, как сказал Паоле, а, дойдя до площади Шатле, свернул на улицу Святого Дионисия. На этой улице помещалась богатая лавочка с роскошной вывеской, золоченые буквы которой гласили: «Венецианский лев. Пьетро Довери, перчаточник короля».
Пьетро Довери получил от короля звание перчаточника и парфюмера его величества исключительно потому, что Карл IX ненавидел Рене Флорентийца. Поэтому Рене считал Довери своим смертельным врагом; но, несмотря на это, он на сей раз шел прямо к своему конкуренту.
Когда Флорентинец вошел в магазин, ему навстречу встал молодой человек, сидевший за конторкой. По низкому, подобострастному поклону, которым он приветствовал парфюмера королевы, можно было сразу понять, что приказчик Довери был в тайных отношениях с конкурентом своего хозяина.
— Довери еще не вернулся, Тибо? — спросил Рене.
— Нет, ваша милость, — ответил приказчик, — ведь я же говорил вам, что он не вернется ранее завтрашнего вечера!
— Это хорошо. Ты мне нужен!
— Чем я могу служить вашей милости? Должен предупредить, что на этот раз в моем распоряжении нет никаких хозяйских секретов или рецептов.
— Я пришел не за этим. Видишь этот ящик? Не правда ли, он очень хорошо сработан?
— О! Великолепно!
— Ну так вот, возьми его и положи на полку. Это — мой подарок твоему хозяину!
Тибо изумленно посмотрел на Рене. Ведь парфюмер королевы был злейшим врагом Довери и пользовался всяким удобным случаем, чтобы сделать ему гадость, а теперь он ни с того ни с сего неожиданно делает ему такой ценный подарок.
— Не удивляйся, — улыбаясь, сказал Рене, — сейчас я все объясню тебе, и ты поймешь, в чем тут дело. Вчера наваррская королева выразила в присутствии их величеств желание купить у меня духи и перчатки. Но король, который сильно недолюбливает меня, скорчил гримасу и стал порочить мой товар, уверяя, что у Довери все гораздо лучше и дешевле. Конечно, ты сам понимаешь, что королева Екатерина была очень недовольна этим: ну да и я тоже недоволен, что меня так опорочили в глазах иностранной гостьи. Вот я и придумал следующее. Этот ящичек — моей работы; он действительно очень удался. и королева Жанна непременно купит его, если увидит. А когда она купит его, то я в присутствии короля объясню ей, каким образом ящичек очутился в магазине у Довери. Понял теперь?
— А теперь, Паола, перевяжи меня потуже. Мне надо в Лувр к королеве!
— Берегись, папа, — заботливо сказала Паола, — как бы твоя рана опять не открылась!
— Что же мне делать, если мне необходимо теперь же видеть королеву? — ответил парфюмер.
Паоле не оставалось ничего, как повиноваться, и через десять минут Рене уже выходил из лавочки. Он был бледен, слегка пошатывался, но его взгляд и поступь говорили о твердой решимости. Однако он направился не к Лувру, как сказал Паоле, а, дойдя до площади Шатле, свернул на улицу Святого Дионисия. На этой улице помещалась богатая лавочка с роскошной вывеской, золоченые буквы которой гласили: «Венецианский лев. Пьетро Довери, перчаточник короля».
Пьетро Довери получил от короля звание перчаточника и парфюмера его величества исключительно потому, что Карл IX ненавидел Рене Флорентийца. Поэтому Рене считал Довери своим смертельным врагом; но, несмотря на это, он на сей раз шел прямо к своему конкуренту.
Когда Флорентинец вошел в магазин, ему навстречу встал молодой человек, сидевший за конторкой. По низкому, подобострастному поклону, которым он приветствовал парфюмера королевы, можно было сразу понять, что приказчик Довери был в тайных отношениях с конкурентом своего хозяина.
— Довери еще не вернулся, Тибо? — спросил Рене.
— Нет, ваша милость, — ответил приказчик, — ведь я же говорил вам, что он не вернется ранее завтрашнего вечера!
— Это хорошо. Ты мне нужен!
— Чем я могу служить вашей милости? Должен предупредить, что на этот раз в моем распоряжении нет никаких хозяйских секретов или рецептов.
— Я пришел не за этим. Видишь этот ящик? Не правда ли, он очень хорошо сработан?
— О! Великолепно!
— Ну так вот, возьми его и положи на полку. Это — мой подарок твоему хозяину!
Тибо изумленно посмотрел на Рене. Ведь парфюмер королевы был злейшим врагом Довери и пользовался всяким удобным случаем, чтобы сделать ему гадость, а теперь он ни с того ни с сего неожиданно делает ему такой ценный подарок.
— Не удивляйся, — улыбаясь, сказал Рене, — сейчас я все объясню тебе, и ты поймешь, в чем тут дело. Вчера наваррская королева выразила в присутствии их величеств желание купить у меня духи и перчатки. Но король, который сильно недолюбливает меня, скорчил гримасу и стал порочить мой товар, уверяя, что у Довери все гораздо лучше и дешевле. Конечно, ты сам понимаешь, что королева Екатерина была очень недовольна этим: ну да и я тоже недоволен, что меня так опорочили в глазах иностранной гостьи. Вот я и придумал следующее. Этот ящичек — моей работы; он действительно очень удался. и королева Жанна непременно купит его, если увидит. А когда она купит его, то я в присутствии короля объясню ей, каким образом ящичек очутился в магазине у Довери. Понял теперь?