Страница:
Потом он продолжал:
— Милый брат мой Иоанн, зная вашу верность и вашу любовь ко мне, я прошу вас быть всегда преданным моему сыну Генриху, вашему племяннику, и умоляю, пока вы живы, не заключать с нашим врагом Карлом де Валуа никакого договора, который мог бы ослабить зависимость герцогства Нормандского от Англии. Если шурин мой, герцог Бургундский, пожелает стать регентом королевства, я советую вам ему уступить, если же нет, оставьте регентство за собой. А вас, дорогой дядя, — обратился Генрих к вошедшему герцогу Эксетеру, — вас одного я назначаю правителем английского королевства, ибо знаю, что вы умеете управлять. Что бы ни случилось, не возвращайтесь больше во Францию, будьте наставником моего сына и из любви, которую вы питали ко мне, чаще навещайте его. Что касается вас, дорогой Варвик, я хочу, чтобы вы стали его учителем, всегда жили вместе с ним, им руководили и обучали его военному искусству. Выбирая вас, я делаю самый лучший выбор. И еще очень прошу не затевать никаких споров с моим шурином, герцогом Бургундским. Запретите это от моего имени и моему зятю Хемфри, ибо если между ним и вами будет какое-либо несогласие, дела королевства, идущие для нас столь успешно, могли бы понести от этого ущерб.
И, наконец, не освобождайте из тюрьмы нашего орлеанского кузена, графа д'Э, господина де Гокура, равно как и Гишара де Шэзе до тех пор, пока не подрастет мой сын. С остальными же поступайте, как вам заблагорассудится.
Каждый обещал королю исполнить то, что он просил, после чего Генрих велел оставить его одного. Едва только все удалились, он позвал к себе врачей и спросил у них, сколько приблизительно времени ему еще остается жить. Сперва врачи решили было вселить в него некоторую надежду и сказали, что вернуть ему здоровье — во власти божьей. Король печально улыбнулся, но потом потребовал открыть ему всю правду, даже самую суровую, обещая при этом выслушать ее, как подобает королю и воину. Тогда врачи отошли в угол, и, посовещавшись, один из них опустился перед королем на колени и сказал:
— Ваше величество, подумайте о душе своей, ибо, если не будет на то божьей милости, нам кажется, вы не проживете более двух часов.
Король приказал позвать своего духовника и священнослужителей и велел им читать псалмы. Когда они дошли до слов: «Воздвигни стены Иерусалима», он остановил их и громко сказал, что близкая смерть помешала его намерению, умиротворив Францию, отправиться для завоевания гроба господня и он совершил бы это, если богу угодно было бы продлить его век; потом он велел им продолжать, но уже в конце следующего стиха внезапно вскрикнул. Песнопения были прерваны, король испустил еще слабый вздох. Вздох этот был последним.
Смерть короля наступила 31 августа 1422 года.
На другой день его внутренности были погребены в церкви монастыря Сен-Мор, а набальзамированное тело положили в свинцовый гроб.
Третьего сентября траурное шествие двинулось в Кале. Гроб был установлен на колеснице, запряженной четверкой превосходных лошадей, и покрыт изображением короля, исполненным в натуральную величину на вываренной коже: лицо было обращено к небу, в правой руке находился скипетр, в левой — держава. Покровом этого смертного одра служило червленое сукно, шитое золотом. Когда процессия проходила через какой-либо город, четыре человека, шедшие по углам колесницы, несли над нею роскошный шелковый балдахин, какой в день святого причастия носят обычно над телом Иисуса Христа.
За гробом следовали принцы королевской семьи, рыцари и оруженосцы двора; справа и слева колесницу сопровождало множество священнослужителей, которые, верхом ли, шагом ли или во время остановки, не переставая пели заупокойные молитвы и служили обедни во всех церквах, где проходила процессия. Кроме уже перечисленных ее участников, десять человек в белых одеждах, образуя кольцо вокруг колесницы, все время несли зажженные факелы, распространявшие благовонья.
В Руане погребальное шествие встретилось с королевой Екатериной, которая как раз следовала во Францию к своему супругу. Она не знала о его кончине, и эта новость повергла ее в глубокое горе. Королева не пожелала расставаться с покойным и поехала вслед за его гробом в Кале, а оттуда морем до Дувра. Из Дувра шествие двинулось в Лондон, куда и прибыло ночью в праздник святого Мартина.
Пятнадцать епископов, облаченных в первосвященнические ризы, множество аббатов в митрах, большое число священнослужителей и толпа горожан ожидали тело короля за городскими воротами. Они тотчас окружили его и с пением заупокойных молитв проводили траурный кортеж через Лондонский мост, по Ломбардской улице до кафедрального собора св. Павла. Колесница, которая везла гроб, была запряжена четверкой роскошных вороных лошадей. На хомуте одной лошади висел английский герб, на хомуте другой были изображены гербы Франции и Англии, разделенные на четыре части так, как король носил их при жизни на своей груди; на хомуте третьей висел один герб Франции, и на хомуте четвертой — герб непобедимого короля Артура. Этот последний герб представлял собой три золотые короны на лазурном поле. Затем, после отпевания, тело усопшего поместили в Вестминстерской церкви рядом с другими королями Англии.
Так исчез с лица земли столь шумно прославившийся на ней английский король Генрих V, прозванный Завоевателем. Он проник во Францию гораздо глубже, нежели кто-либо другой из его предшественников. Генрих V взял Париж, который никому еще не удавалось захватить; он оставил своим наследникам титул короля Франции, и они сохраняли его до тех пор, пока, спустя четыре столетия, Наполеон острием своей шпаги не начертал на щите английского герба три французские лилии. Он умер, прожив лишь половину того срока, какой господь бог обычно назначает человеку. Это был один из храбрейших рыцарей своего времени, однако слишком неколебимый в своих намерениях и чересчур высокомерный в своих помыслах.
Едва успел герцог Бедфорт отдать Генриху последние почести, как посланец, прибывший из Парижа, известил его о том, что его уже ожидают для других похорон: умер французский король Карл VI.
Несчастный безумец отдал богу душу 22 октября 1422 года. Последний час его был печален и одинок, какою была и вся его жизнь. Рядом с ним не было ни королевы Изабеллы, ни дофина Карла, ни хотя бы кого-нибудь из пятерых, еще остававшихся у него детей; не было при нем и принцев его семьи: герцог Беррийский умер, герцоги Орлеанский, Бурбонский и Бретонский находились в плену, герцог Бургундский не осмеливался принять последний вздох того, чье королевство он бессовестно продал. Не было возле него ни единого друга!.. Междоусобица развеяла их или уже удерживала около дофина. Когда в последний, смертный час, в тот час, когда разум, прежде чем навсегда нас покинуть, обретает всю свою силу, подобно лампе, что вспыхивает ярким пламенем перед тем, как погаснуть вовсе, — когда в этот час немощный король обрел на время рассудок, зрение и дар речи и, бледный и умирающий, опершись на постель, поднялся и в ветхой и мрачной зале стал искать вокруг себя, на ком бы остановить свой последний взгляд, кому бы сказать последнее прости, он увидел лишь безучастные лица канцлера и камергера, стоявших у его смертного одра по велению служебного долга. Тогда он с глубоким вздохом снова лег, так и не произнеся тех последних слов, что утешают человека в его смертных муках, и закрыл глаза. Ибо только закрыв их, Карл вновь видел перед собою румяное лицо своего юного наследника, который — он был в этом уверен — сердцем не покинул отца, и лицо юной Одетты, преданной королю девушки, чья нежность, если не любовь, принесла ему чуточку счастья.
Так, за неимением близких людей, бог послал к его ложу двух добрых ангелов, чтобы помочь несчастному старику умереть, не изведав хулы и отчаяния. Люди же, которые при нем находились, были к нему столь безучастны, что хотя они и заметили, что король умер, сказать, в котором часу душа разлучилась с многострадальным телом, они не могли.
Царствование короля Карла VI, царствование в нашей истории единственное и необычайное, отмеченное безумием монарха, прошедшее под знаком двух сверхъестественных видений — старика в лесу у Ле-Мана и юной пастушки из Домреми, — было для Франции одним из самых злополучных, а между тем смерть этого государя вызвала глубочайшую скорбь; имя «Благословенный», данное ему народом, утвердилось за Карлом VI более прочно, чем прозвание «Безумный», которое дали ему вельможи. Насколько неблагодарна была к нему его семья, настолько же верным остался ему народ: в молодости он покорял всех своим мужеством и своей приветливостью; в старости он пробудил всеобщее сочувствие своей жалкой, печальной участью. Всякий раз, когда болезнь ненадолго оставляла короля в покое, он брал в свои руки государственные дела, и всякий раз, чувствуя улучшение своей участи, народ понимал, что это его забота. Он был словно солнце, время от времени светившее сквозь мрачные тучи, и сколь бы слабы ни были его лучи, они радовали души французов.
На другой день после смерти Карла VI пышные королевские почести, которыми не слишком баловали его при жизни, были возданы ему, покойному. Тело короля положили в свинцовый гроб, и рыцари и оруженосцы перенесли его в церковь дворца Сен-Поль, где в окружении горящих свечей, оно стояло двадцать дней до возвращения герцога Бедфорта, и двадцать дней в церкви служили обедни, как это делали при жизни короля. Монахи четырех нищенствующих парижских орденов ежедневно приходили совершать богослужения, и каждый мог свободно войти в церковь и помолиться у гроба.
Наконец 8 ноября прибыл герцог Бедфорт. Видя, что он очень опаздывает, парламент уже принял кое-какие меры касательно похорон короля. Так, из дворца Сен-Поль пришлось продать мебель, настолько была пуста королевская казна. 10-го числа тело Карла VI перенесли в собор Парижской богоматери; навстречу ему вышли священники всех церквей и депутация от университета. Священнослужители в ризах двигались по правую руку, доктора и риторы в своих одеждах — по левую. Гроб несли: с правой стороны — оруженосцы и придворные королевского дома, а с левой — купеческие старшины и воины. Он был поставлен на роскошные носилки и осенен шатром из голубого сукна, расшитого золотом и лилиями. Поверх гроба лежало очень точно выполненное изображение короля с золотой короной на голове, в белых перчатках, украшенных драгоценными перстнями и с двумя монетами — золотой и серебряной. Король был изображен в алого цвета суконном платье с золотым шитьем, в такой же мантии, отделанной горностаем, черных чулках и в башмаках из голубого бархата, усеянных золотыми лилиями. Покрывало, скрывавшее бренные останки, несли служащие парламента, за ними следовали пажи, и, наконец, на некотором удалении, один, весь в черном, ехал верхом герцог Бедфорт, регент королевства. Грустно было видеть, что на похоронах несчастного французского короля, познавшего измену при жизни, брошенного после своей смерти, нет ни одного принца королевской фамилии и что погребением его распоряжается англичанин: междоусобная война и война с чужеземцами двенадцать лет бушевала в королевстве с неистовой силой, так что ураган ее сорвал с королевского древа и далеко разметал все листья до единого.
За герцогом Бедфортом шли пешком канцлер Франции, судейские чиновники, чиновники казначейства, нотариусы, богатые горожане и, наконец, такое несметное множество простого парижского люда, какого в подобных случаях никто еще не видывал.
Так было совершено перенесение тела Карла VI в собор Парижской богоматери. Войти в собор могла лишь голова процессии — толпа была слишком велика. Обедню служил константинопольский патриарх; когда служба кончилась, погребальный кортеж направился в Сен-Дени — идти пришлось через мост Менял, потому что мост Нотр-Дам был забит народом.
На половине дороги до Сен-Дени парижские мерильщики соли, каждый с золотой лилией на груди — право носить ее было старинной привилегией их цеха, — приняли тело короля из рук оруженосцев и воинов и понесли его дальше, до креста, находившегося на расстоянии трех четвертей пути от Парижа. Здесь уже ждал аббат из Сен-Дени, а вместе с ним монахи, духовенство, горожане и народ с зажженными факелами в руках, ибо тем временем совсем стемнело. В церкви Сен-Дени снова отслужили обедню, и так как погребение было назначено лишь на другой день, останки покойного поставили на клиросе. Затем был совершен обряд приношения даров, на который герцог Бедфорт отправился один.
Утром снова отслужили обедню за упокой души короля. Всю ночь церковь была освещена с таким великолепием, что сожгли двадцать тысяч фунтов воску, а милостыню раздавали столь щедро, что каждый из шестнадцати тысяч человек получил по три монеты.
По окончании службы привратники открыли решетку склепа, и гроб, освещаемый факелами, был опущен вниз и поставлен неподалеку от могил короля Карла V я доброго коннетабля. Взяв в руки буковую ветвь, константинопольский патриарх обмакнул ее в святую воду и произнес молитву об умерших. После этого королевские стражники преломили свои белые жезлы, бросили их в могилу, повернули вниз булавы, и первая лопата земли с шумом упала на гроб, отделив друг от друга две династии и два царствования.
Когда яма была засыпана, главный герольд дю Берри поднялся на холм и провозгласил:
— Да ниспошлет господь бог свое милосердие душе светлейшего принца Карла Шестого, короля Франции, нашего законного и суверенного государя!
Со всех сторон раздались рыдания. Тогда, сделав короткую паузу, дю Берри снова воскликнул:
— Да продлит господь бог дни Генриха Шестого, божьей милостью короля Франции и Англии, нашего суверенного государя!
Едва прозвучали эти слова, королевские стражники подняли вверх булавы с изображением лилий и дважды воскликнули: «Да здравствует король!»
Толпа безмолвствовала: никто не подхватил этого кощунственного возгласа — не встретив отклика, он растаял под мрачными сводами усыпальницы французских королей и в глубине своих могил заставил содрогнуться от ужаса покоившихся друг подле друга усопших государей трех монархий.
На следующий день английский король, полуторагодовалый Генрих VI, был провозглашен королем Франции под регентством герцога Бедфорта.
— Милый брат мой Иоанн, зная вашу верность и вашу любовь ко мне, я прошу вас быть всегда преданным моему сыну Генриху, вашему племяннику, и умоляю, пока вы живы, не заключать с нашим врагом Карлом де Валуа никакого договора, который мог бы ослабить зависимость герцогства Нормандского от Англии. Если шурин мой, герцог Бургундский, пожелает стать регентом королевства, я советую вам ему уступить, если же нет, оставьте регентство за собой. А вас, дорогой дядя, — обратился Генрих к вошедшему герцогу Эксетеру, — вас одного я назначаю правителем английского королевства, ибо знаю, что вы умеете управлять. Что бы ни случилось, не возвращайтесь больше во Францию, будьте наставником моего сына и из любви, которую вы питали ко мне, чаще навещайте его. Что касается вас, дорогой Варвик, я хочу, чтобы вы стали его учителем, всегда жили вместе с ним, им руководили и обучали его военному искусству. Выбирая вас, я делаю самый лучший выбор. И еще очень прошу не затевать никаких споров с моим шурином, герцогом Бургундским. Запретите это от моего имени и моему зятю Хемфри, ибо если между ним и вами будет какое-либо несогласие, дела королевства, идущие для нас столь успешно, могли бы понести от этого ущерб.
И, наконец, не освобождайте из тюрьмы нашего орлеанского кузена, графа д'Э, господина де Гокура, равно как и Гишара де Шэзе до тех пор, пока не подрастет мой сын. С остальными же поступайте, как вам заблагорассудится.
Каждый обещал королю исполнить то, что он просил, после чего Генрих велел оставить его одного. Едва только все удалились, он позвал к себе врачей и спросил у них, сколько приблизительно времени ему еще остается жить. Сперва врачи решили было вселить в него некоторую надежду и сказали, что вернуть ему здоровье — во власти божьей. Король печально улыбнулся, но потом потребовал открыть ему всю правду, даже самую суровую, обещая при этом выслушать ее, как подобает королю и воину. Тогда врачи отошли в угол, и, посовещавшись, один из них опустился перед королем на колени и сказал:
— Ваше величество, подумайте о душе своей, ибо, если не будет на то божьей милости, нам кажется, вы не проживете более двух часов.
Король приказал позвать своего духовника и священнослужителей и велел им читать псалмы. Когда они дошли до слов: «Воздвигни стены Иерусалима», он остановил их и громко сказал, что близкая смерть помешала его намерению, умиротворив Францию, отправиться для завоевания гроба господня и он совершил бы это, если богу угодно было бы продлить его век; потом он велел им продолжать, но уже в конце следующего стиха внезапно вскрикнул. Песнопения были прерваны, король испустил еще слабый вздох. Вздох этот был последним.
Смерть короля наступила 31 августа 1422 года.
На другой день его внутренности были погребены в церкви монастыря Сен-Мор, а набальзамированное тело положили в свинцовый гроб.
Третьего сентября траурное шествие двинулось в Кале. Гроб был установлен на колеснице, запряженной четверкой превосходных лошадей, и покрыт изображением короля, исполненным в натуральную величину на вываренной коже: лицо было обращено к небу, в правой руке находился скипетр, в левой — держава. Покровом этого смертного одра служило червленое сукно, шитое золотом. Когда процессия проходила через какой-либо город, четыре человека, шедшие по углам колесницы, несли над нею роскошный шелковый балдахин, какой в день святого причастия носят обычно над телом Иисуса Христа.
За гробом следовали принцы королевской семьи, рыцари и оруженосцы двора; справа и слева колесницу сопровождало множество священнослужителей, которые, верхом ли, шагом ли или во время остановки, не переставая пели заупокойные молитвы и служили обедни во всех церквах, где проходила процессия. Кроме уже перечисленных ее участников, десять человек в белых одеждах, образуя кольцо вокруг колесницы, все время несли зажженные факелы, распространявшие благовонья.
В Руане погребальное шествие встретилось с королевой Екатериной, которая как раз следовала во Францию к своему супругу. Она не знала о его кончине, и эта новость повергла ее в глубокое горе. Королева не пожелала расставаться с покойным и поехала вслед за его гробом в Кале, а оттуда морем до Дувра. Из Дувра шествие двинулось в Лондон, куда и прибыло ночью в праздник святого Мартина.
Пятнадцать епископов, облаченных в первосвященнические ризы, множество аббатов в митрах, большое число священнослужителей и толпа горожан ожидали тело короля за городскими воротами. Они тотчас окружили его и с пением заупокойных молитв проводили траурный кортеж через Лондонский мост, по Ломбардской улице до кафедрального собора св. Павла. Колесница, которая везла гроб, была запряжена четверкой роскошных вороных лошадей. На хомуте одной лошади висел английский герб, на хомуте другой были изображены гербы Франции и Англии, разделенные на четыре части так, как король носил их при жизни на своей груди; на хомуте третьей висел один герб Франции, и на хомуте четвертой — герб непобедимого короля Артура. Этот последний герб представлял собой три золотые короны на лазурном поле. Затем, после отпевания, тело усопшего поместили в Вестминстерской церкви рядом с другими королями Англии.
Так исчез с лица земли столь шумно прославившийся на ней английский король Генрих V, прозванный Завоевателем. Он проник во Францию гораздо глубже, нежели кто-либо другой из его предшественников. Генрих V взял Париж, который никому еще не удавалось захватить; он оставил своим наследникам титул короля Франции, и они сохраняли его до тех пор, пока, спустя четыре столетия, Наполеон острием своей шпаги не начертал на щите английского герба три французские лилии. Он умер, прожив лишь половину того срока, какой господь бог обычно назначает человеку. Это был один из храбрейших рыцарей своего времени, однако слишком неколебимый в своих намерениях и чересчур высокомерный в своих помыслах.
Едва успел герцог Бедфорт отдать Генриху последние почести, как посланец, прибывший из Парижа, известил его о том, что его уже ожидают для других похорон: умер французский король Карл VI.
Несчастный безумец отдал богу душу 22 октября 1422 года. Последний час его был печален и одинок, какою была и вся его жизнь. Рядом с ним не было ни королевы Изабеллы, ни дофина Карла, ни хотя бы кого-нибудь из пятерых, еще остававшихся у него детей; не было при нем и принцев его семьи: герцог Беррийский умер, герцоги Орлеанский, Бурбонский и Бретонский находились в плену, герцог Бургундский не осмеливался принять последний вздох того, чье королевство он бессовестно продал. Не было возле него ни единого друга!.. Междоусобица развеяла их или уже удерживала около дофина. Когда в последний, смертный час, в тот час, когда разум, прежде чем навсегда нас покинуть, обретает всю свою силу, подобно лампе, что вспыхивает ярким пламенем перед тем, как погаснуть вовсе, — когда в этот час немощный король обрел на время рассудок, зрение и дар речи и, бледный и умирающий, опершись на постель, поднялся и в ветхой и мрачной зале стал искать вокруг себя, на ком бы остановить свой последний взгляд, кому бы сказать последнее прости, он увидел лишь безучастные лица канцлера и камергера, стоявших у его смертного одра по велению служебного долга. Тогда он с глубоким вздохом снова лег, так и не произнеся тех последних слов, что утешают человека в его смертных муках, и закрыл глаза. Ибо только закрыв их, Карл вновь видел перед собою румяное лицо своего юного наследника, который — он был в этом уверен — сердцем не покинул отца, и лицо юной Одетты, преданной королю девушки, чья нежность, если не любовь, принесла ему чуточку счастья.
Так, за неимением близких людей, бог послал к его ложу двух добрых ангелов, чтобы помочь несчастному старику умереть, не изведав хулы и отчаяния. Люди же, которые при нем находились, были к нему столь безучастны, что хотя они и заметили, что король умер, сказать, в котором часу душа разлучилась с многострадальным телом, они не могли.
Царствование короля Карла VI, царствование в нашей истории единственное и необычайное, отмеченное безумием монарха, прошедшее под знаком двух сверхъестественных видений — старика в лесу у Ле-Мана и юной пастушки из Домреми, — было для Франции одним из самых злополучных, а между тем смерть этого государя вызвала глубочайшую скорбь; имя «Благословенный», данное ему народом, утвердилось за Карлом VI более прочно, чем прозвание «Безумный», которое дали ему вельможи. Насколько неблагодарна была к нему его семья, настолько же верным остался ему народ: в молодости он покорял всех своим мужеством и своей приветливостью; в старости он пробудил всеобщее сочувствие своей жалкой, печальной участью. Всякий раз, когда болезнь ненадолго оставляла короля в покое, он брал в свои руки государственные дела, и всякий раз, чувствуя улучшение своей участи, народ понимал, что это его забота. Он был словно солнце, время от времени светившее сквозь мрачные тучи, и сколь бы слабы ни были его лучи, они радовали души французов.
На другой день после смерти Карла VI пышные королевские почести, которыми не слишком баловали его при жизни, были возданы ему, покойному. Тело короля положили в свинцовый гроб, и рыцари и оруженосцы перенесли его в церковь дворца Сен-Поль, где в окружении горящих свечей, оно стояло двадцать дней до возвращения герцога Бедфорта, и двадцать дней в церкви служили обедни, как это делали при жизни короля. Монахи четырех нищенствующих парижских орденов ежедневно приходили совершать богослужения, и каждый мог свободно войти в церковь и помолиться у гроба.
Наконец 8 ноября прибыл герцог Бедфорт. Видя, что он очень опаздывает, парламент уже принял кое-какие меры касательно похорон короля. Так, из дворца Сен-Поль пришлось продать мебель, настолько была пуста королевская казна. 10-го числа тело Карла VI перенесли в собор Парижской богоматери; навстречу ему вышли священники всех церквей и депутация от университета. Священнослужители в ризах двигались по правую руку, доктора и риторы в своих одеждах — по левую. Гроб несли: с правой стороны — оруженосцы и придворные королевского дома, а с левой — купеческие старшины и воины. Он был поставлен на роскошные носилки и осенен шатром из голубого сукна, расшитого золотом и лилиями. Поверх гроба лежало очень точно выполненное изображение короля с золотой короной на голове, в белых перчатках, украшенных драгоценными перстнями и с двумя монетами — золотой и серебряной. Король был изображен в алого цвета суконном платье с золотым шитьем, в такой же мантии, отделанной горностаем, черных чулках и в башмаках из голубого бархата, усеянных золотыми лилиями. Покрывало, скрывавшее бренные останки, несли служащие парламента, за ними следовали пажи, и, наконец, на некотором удалении, один, весь в черном, ехал верхом герцог Бедфорт, регент королевства. Грустно было видеть, что на похоронах несчастного французского короля, познавшего измену при жизни, брошенного после своей смерти, нет ни одного принца королевской фамилии и что погребением его распоряжается англичанин: междоусобная война и война с чужеземцами двенадцать лет бушевала в королевстве с неистовой силой, так что ураган ее сорвал с королевского древа и далеко разметал все листья до единого.
За герцогом Бедфортом шли пешком канцлер Франции, судейские чиновники, чиновники казначейства, нотариусы, богатые горожане и, наконец, такое несметное множество простого парижского люда, какого в подобных случаях никто еще не видывал.
Так было совершено перенесение тела Карла VI в собор Парижской богоматери. Войти в собор могла лишь голова процессии — толпа была слишком велика. Обедню служил константинопольский патриарх; когда служба кончилась, погребальный кортеж направился в Сен-Дени — идти пришлось через мост Менял, потому что мост Нотр-Дам был забит народом.
На половине дороги до Сен-Дени парижские мерильщики соли, каждый с золотой лилией на груди — право носить ее было старинной привилегией их цеха, — приняли тело короля из рук оруженосцев и воинов и понесли его дальше, до креста, находившегося на расстоянии трех четвертей пути от Парижа. Здесь уже ждал аббат из Сен-Дени, а вместе с ним монахи, духовенство, горожане и народ с зажженными факелами в руках, ибо тем временем совсем стемнело. В церкви Сен-Дени снова отслужили обедню, и так как погребение было назначено лишь на другой день, останки покойного поставили на клиросе. Затем был совершен обряд приношения даров, на который герцог Бедфорт отправился один.
Утром снова отслужили обедню за упокой души короля. Всю ночь церковь была освещена с таким великолепием, что сожгли двадцать тысяч фунтов воску, а милостыню раздавали столь щедро, что каждый из шестнадцати тысяч человек получил по три монеты.
По окончании службы привратники открыли решетку склепа, и гроб, освещаемый факелами, был опущен вниз и поставлен неподалеку от могил короля Карла V я доброго коннетабля. Взяв в руки буковую ветвь, константинопольский патриарх обмакнул ее в святую воду и произнес молитву об умерших. После этого королевские стражники преломили свои белые жезлы, бросили их в могилу, повернули вниз булавы, и первая лопата земли с шумом упала на гроб, отделив друг от друга две династии и два царствования.
Когда яма была засыпана, главный герольд дю Берри поднялся на холм и провозгласил:
— Да ниспошлет господь бог свое милосердие душе светлейшего принца Карла Шестого, короля Франции, нашего законного и суверенного государя!
Со всех сторон раздались рыдания. Тогда, сделав короткую паузу, дю Берри снова воскликнул:
— Да продлит господь бог дни Генриха Шестого, божьей милостью короля Франции и Англии, нашего суверенного государя!
Едва прозвучали эти слова, королевские стражники подняли вверх булавы с изображением лилий и дважды воскликнули: «Да здравствует король!»
Толпа безмолвствовала: никто не подхватил этого кощунственного возгласа — не встретив отклика, он растаял под мрачными сводами усыпальницы французских королей и в глубине своих могил заставил содрогнуться от ужаса покоившихся друг подле друга усопших государей трех монархий.
На следующий день английский король, полуторагодовалый Генрих VI, был провозглашен королем Франции под регентством герцога Бедфорта.