Страница:
---------------------------------------------------------------
Перевод с немецкого Т. Иллеш и Е. Кацевой
OCR: Павел
Origin: http://www.russiantext.com/ocr/read.php?id=20&z=a&book=durent1r&action=avtor
---------------------------------------------------------------
Альфонс Кленин, полицейский из Тванна, утром третьего ноября тысяча
девятьсот сорок восьмого года обнаружил на обочине дороги из Ламбуэне
(деревенька в Тессенберге), в том месте, где она выходит из лесистого ущелья
Тваннбах, синий "мерседес". Стоял густой туман, как часто бывало той поздней
осенью, и, собственно говоря, Кленин уже прошел мимо машины, но почему-то
вернулся. Дело в том, что, когда он проходил мимо и мельком глянул сквозь
мутные стекла машины, ему показалось, что водитель навалился на руль. Он
подумал, что тот пьян, ибо, будучи человеком рассудительным, остановился на
самом простом объяснении. Поэтому он решил поговорить с незнакомцем не
официально, а по-человечески. Он подошел к автомобилю с намерением разбудить
спящего, отвезти его в Тванн и в гостинице "Медведь" с помощью черного кофе
и мучного супа привести его в чувство; хоть и запрещено вести машину в
нетрезвом состоянии, но не запрещено ведь спать нетрезвому в машине, стоящей
у обочины. Кленин открыл дверцу машины и по-отечески положил незнакомцу руку
на плечо. Но в то же мгновение он понял, что человек мертв. Виски его были
прострелены. Теперь Кленин заметил также, что правая дверца машины
распахнута. Крови в машине было немного, и темно-серое пальто, надетое на
трупе, казалось совсем незапачканным. Из кармана пальто поблескивал край
желтого бумажника. Кленин вытащил его и без труда установил, что покойник -
Ульрих Шмид, лейтенант полиции города Берн.
Кленин не знал, что предпринять. Ему, деревенскому полицейскому, еще не
приходилось сталкиваться с "мокрым" делом. Он стал шагать взад-вперед по
обочине дороги. Когда же восходящее солнце пробило туман и осветило
мертвеца, ему стало не по себе. Он вернулся к машине, поднял серую фетровую
шляпу, лежащую у ног убитого, надел ему на голову и натянул ее так глубоко,
что она закрыла рану на висках; после этого он немного успокоился.
Полицейский перешел на другую сторону дороги, ведущей в Тванн, и вытер
пот со лба. Затем он принял решение. Он подвинул убитого на место рядом с
водителем, заботливо усадил его, закрепил безжизненное тело кожаным ремнем,
который он нашел в багажнике, и сел за руль.
Мотор не заводился, но Кленин без особых усилий привел машину по круто
спускающейся к Тванну дороге к гостинице "Медведь". Там он заправился, и
никто не заподозрил в благопристойной и неподвижной фигуре мертвеца. Это
вполне устраивало Кленина, не любившего скандалов, и он молчал.
Когда он ехал вдоль озера в сторону Биля, туман снова сгустился и
солнца совсем не стало видно. Утро стало мрачное, как последний день
страшного суда. Кленин угодил в длинную вереницу машин, по непонятной
причине двигающуюся еще медленнее, чем требовалось туманом; это напоминает
похоронную процессию, - невольно подумалось Кленину. Мертвец сидел
неподвижно рядом с ним и только изредка, при неровности дороги, качал
головой, как старый мудрый китаец, и Кленин все реже отваживался на попытку
обогнать идущие впереди машины. Они достигли Биля с большим опозданием.
Когда в Биле началось расследование дела, в Берне передали о печальной
находке комиссару Берлаху, который был к тому же непосредственным
начальником убитого.
Берлах долгое время жил за границей и прославился как криминалист в
Константинополе, а затем в Германии. Напоследок он возглавлял уголовную
полицию во Франкфурте на Майне, но уже в тысяча девятьсот тридцать третьем
году вернулся в свой родной город. Причиной его возвращения была не столько
горячая любовь к Берну, который он частенько называл своей золотой могилой,
а пощечина, которую он дал одному высокому чиновнику тогдашнего нового
немецкого правительства. В свое время во Франкфурте было много разговоров об
этом инциденте, а в Берне его оценивали в зависимости от политической
конъюнктуры в Европе - сначала как возмутительный акт, потом как
заслуживающий осуждения, хотя и вполне понятный, и в конце концов как
единственно возможный для швейцарца поступок; но так говорили лишь в сорок
пятом. Первое, что сделал Берлах по делу Шмида, - это отдал распоряжение,
выполнения которого он добился, лишь пустив в ход весь свой авторитет.
"Известно слишком мало, а газеты - самое ненужное из всех изобретений,
сделанных за последние две тысячи лет", - сказал он.
Берлах, по-видимому, многого ожидал от таких негласных действий, в
противоположность своему "шефу", доктору Луциусу Лутцу, который читал лекции
по криминалистике в университете. Этот чиновник, на бернский род которого
благотворно повлиял богатый дядюшка из Базеля, только что вернулся в Берн
после посещения нью-йоркской и чикагской полиции и был потрясен
"доисторическим состоянием борьбы с преступностью в столице Швейцарской
федерации", - как он открыто заявил директору полиции Фрейбергеру, когда
однажды они вместе возвращались домой в трамвае.
В то же утро Берлах, еще раз переговорив по телефону с Билем,
отправился на Бантингерштрассе к семье Шенлер, где квартировал Шмид. Старый
город и мост Нюдекбрюке Берлах по своему обыкновению прошел пешком, ибо Берн
был, по его мнению, слишком маленьким городом для "трамвая и тому
подобного".
Крутую лестницу он одолел с некоторым трудом - ему было уже за
шестьдесят, и в такие моменты они давали о себе знать. Но вскоре он оказался
уже перед домом Шенлеров и позвонил.
Госпожа Шенлер сама отворила ему дверь. Это была маленькая толстенькая,
не лишенная достоинства дама, которая сразу же впустила Берлаха, которого
знала.
- Шмид должен был ночью уехать в командировку, - сказал Берлах. - Он
должен был уехать неожиданно и попросил меня кое-что послать ему вслед.
Проводите меня, пожалуйста, в его комнату, фрау Шенлер.
Госпожа Шенлер кивнула, и они пошли по коридору мимо большой картины в
тяжелой золоченой раме. Берлах взглянул на картину - это был Остров мертвых.
- А куда поехал господин Шмид? - спросила толстая дама, открывая дверь
в комнату.
- За границу, - ответил Берлах, разглядывая потолок.
Комната была расположена на уровне земли, и через садовую калитку был
виден маленький парк со старыми коричневыми елями, по всей видимости
больными - почва под ними была густо усыпана хвоей. Комната эта была,
наверное, лучшей в доме.
Берлах подошел к письменному столу и снова огляделся. На диване лежал
галстук убитого.
- Господин Шмид, конечно, в тропиках, не так ли, господин Берлах? - с
любопытством спросила фрау Шенлер. Берлах немножко испугался.
- Нет, он не в тропиках. Он скорее в горах. Фрау Шенлер вытаращила
глаза и всплеснула руками.
- Господи, на Гималаях?
- Нечто в этом роде, - сказал Берлах. - Вы почти угадали.
Он раскрыл папку, лежавшую на письменном столе, и сразу же сунул ее под
мышку.
- Вы нашли то, что должны послать господину Шмиду?
- Да, нашел.
Он еще раз огляделся, стараясь не смотреть на галстук.
- Это лучший жилец, которого мы когда-либо имели. И никогда никаких
историй с женщинами, - заверила его фрау Шенлер.
Берлах направился к двери.
- Время от времени я буду присылать служащего или заходить сам. У Шмида
здесь есть еще важные документы, и они могут нам понадобиться.
- А я получу от господина Шмида открытку из-за границы? -
поинтересовалась фрау Шенлер. - Мой сын собирает марки.
Берлах наморщил лоб, задумчиво посмотрел на фрау Шенлер и с сожалением
ответил:
- Вряд ли. Из таких служебных командировок обычно не посылают открыток.
Это запрещено.
Тут фрау Шенлер снова всплеснула руками и разочарованно воскликнула:
- И чего только полиция не запрещает! Берлах повернулся и вышел. Он был
рад выбраться из этого дома.
* * *
Погруженный в глубокое раздумье, он против своего обыкновения обедал не
в Шмидштубе, а в ресторане "Дю Театр". При этом он листал и внимательно
просматривал бумаги в папке, взятой в комнате Шмида, и после короткой
прогулки по Бундесштрассе к двум часам вернулся в свою контору, где его
ожидало известие, что мертвый Шмид прибыл из Биля. Но от визита к своему
бывшему подчиненному он отказался, ибо не любил покойников и потому чаще
всего не тревожил их. Он охотно отказался бы и от визита к Лутцу, но тут уж
поделать ничего не мог. Он тщательно запер папку Шмида в своем письменном
столе, не пролистав ее вторично, закурил сигару и пошел в кабинет Лутца,
отлично зная, что того всякий раз раздражает вольность, которую позволяет
себе старик, куря сигару. Только один раз, много лет назад, Лутц позволил
себе сделать замечание, но Берлах лишь презрительно отмахнулся и сказал,
что, кроме всего прочего, он десять лет состоял на турецкой службе и всегда
курил в кабинетах своих начальников в Константинополе, - эта ссылка была тем
более весомой, что проверить ее было невозможно:
Доктор Луциус Лутц встретил его раздраженно, так как, по его мнению,
еще ничего не было предпринято, и указал на мягкое кресло около письменного
стола.
- Еще ничего не слышно из Биля? - осведомился Берлах.
- Пока ничего, - ответил Лутц.
- Странно, - сказал Берлах, - они ведь работают как одержимые.
Берлах сел и мельком взглянул на развешанные по стенам картины
Траффелета, цветные рисунки пером, на которых солдаты, то с генералом во
главе. то без генерала, маршировали под большим развевающимся знаменем
справа налево или слева направо.
- Опять мы с новой, все возрастающей тревогой убеждаемся, - начал Лутц,
- что в нашей стране криминалистика еще не вылезла из пеленок. Видит бог, я
ко многому привык в кантоне, но те действия, которые предпринимаются по
отношению к убитому лейтенанту полиции и, по-видимому, считаются вполне
естественными, бросают такой страшный свет на профессиональные способности
нашей сельской полиции, что я просто потрясен.
- Успокойтесь, доктор Лутц,-сказал Берлах,- наша сельская полиция столь
же искусна, как и полиция в Чикаго, и мы уж найдем, кто убил Щмида.
- Вы кого-нибудь подозреваете, комиссар Берлах?
Берлах долго смотрел на Лутца и, наконец, ответил:
- Да, я кое-кого подозреваю, доктор Лутц.
- Кого же?
- Этого я пока не могу сказать.
- Ну-ну, это интересно, - сказал Лутц. - Я знаю, вы, комиссар Берлах,
всегда готовы оправдать ошибки в применении великих открытий современной
научной криминалистики. Но все же не следует забывать, что время движется
вперед и не останавливается даже перед самыми знаменитыми криминалистами. В
Нью-Йорке и Чикаго я знакомился с такими преступлениями, о которых вы в
нашем милом Берне не имеете, пожалуй, и отдаленного представления. Но вот
убит лейтенант полиции, а это верный признак того, что и здесь, в самом
здании общественной безопасности, дело неблагополучно и, значит, надо
действовать решительно.
Разумеется, он это и делает, заметил Берлах.
- Тогда все в порядке, - ответил Лутц и закашлялся.
На стене тикали часы.
Берлах осторожно приложил левую руку к желудку, а правой погасил сигару
в пепельнице, пододвинутой ему Лутцем. Он уже некоторое время не совсем
здоров, сказал он, врач, во всяком случае, им недоволен. Он часто страдает
болями в желудке и просит поэтому доктора Лутца дать ему заместителя по делу
об убийстве Шмида, который мог бы заняться главным. А он, Берлах, хотел бы
заниматься этим делом больше за письменным столом. Лутц дал свое согласие.
- Кого бы вы взяли заместителем? - спросил он.
- Чанца, - ответил Берлах. - Он, правда, еще в отпуске в Бернском
нагорье, но его можно отозвать.
- Я не возражаю. Чанц, по-моему, человек, всегда старающийся быть на
высоте поставленных перед ним задач, - закончил Лутц.
Он повернулся спиной к Берлаху и стал глядеть в окно на площадь перед
сиротским домом, полную детей.
Вдруг его обуяло неудержимое желание поспорить с Берлахом о значении
современной научной криминалистики. Он повернулся, но Берлаха уже не было в
комнате.
Хотя было уже около пяти часов, Берлах решил еще сегодня побывать в
Тванне на месте преступления. Он взял с собой Блаттера, высокого грузного
полицейского, очень молчаливого, за что Берлах его и любил; он вел машину. В
Тванне их встретил Кленин, у которого было упрямое выражение лица, так как
он ожидал нагоняя. Комиссар же был с ним приветлив, пожал ему руку и заявил,
что рад познакомиться с человеком, умеющим самостоятельно думать. В Кленине
слова комиссара вызвали чувство гордости, хотя он не совсем понял, что
старик имел в виду. Он повел Берлаха по дороге на Тессенберг к месту
преступления. Блаттер плелся следом, недовольный тем, что приходится идти
пешком.
Берлаха удивило название Ламбуэн.
- По-немецки это называется Ламлинген, - пояснил Кленин.
- Так-так, - пробормотал Берлах, - это уже лучше.
Они подошли к месту преступления. Справа дорога вела в сторону Тванна и
была обнесена каменной оградой.
- Где стояла машина, Кленин?
- Здесь, - ответил полицейский и указал на дорогу, - почти на середине.
- И так как Берлах почти не взглянул в ту сторону, добавил: - Может быть,
было бы лучше, если бы я оставил машину с убитым здесь?
- Почему? - спросил Берлах и посмотрел вверх на Юрские горы. - Мертвых
нужно как можно скорей убирать, им нечего делать среди нас. Вы были
совершенно правы, отправив Шмида в Биль.
Берлах подошел к краю дороги и посмотрел вниз на Тванн. Между ним и
старым поселком раскинулись сплошные виноградники. Солнце уже зашло. Улица
извивалась, как змея, между домами, у вокзала стоял длинный товарный состав.
- Разве там внизу ничего не было слышно, Кленин? - спросил он. -
Городок ведь совсем близко, всякий выстрел там должен быть слышен.
- Там ничего не слышали, кроме шума мотора, работавшего всю ночь, но
никто не заподозрил в этом ничего плохого.
- Разумеется, как тут было заподозрить что-нибудь?
Он снова посмотрел на виноградники.
- Как удалось вино в этом году, Кленин?
- Отлично. Мы можем его потом попробовать.
- Верно, я не отказался бы сейчас от стакана молодого вина.
И он наступил правой ногой на что-то твердое. Он нагнулся, и в его
худых пальцах оказался маленький, продолговатый и сплющенный спереди кусочек
металла.
Кленин и Блаттер с любопытством уставились на него.
- Пуля от револьвера,-сказал Блаттер.
- Как это вы опять сделали, господин комиссар! - удивился Кленин.
- Это только случайность, - сказал Берлах, и они спустились в Тванн.
* * *
Молодое тваннское вино, видимо, не пошло Берлаху на пользу - на
следующее утро он заявил, что его всю ночь рвало.
Лутц, встретивший комиссара на лестнице, серьезно забеспокоился по
поводу его здоровья и посоветовал ему обратиться к врачу.
- Ладно, ладно, - проворчал Берлах и сказал, что врачей он любит еще
меньше, чем современную научную криминалистику.
В кабинете ему стало лучше. Он уселся за письменный стол и вынул папку
покойного.
Берлах все еще был погружен в чтение бумаг, когда в десять часов к нему
явился Чанц, который накануне поздно ночью возвратился из отпуска.
Берлах вздрогнул - в первый момент ему показалось, что к нему пришел
мертвый Шмид. На Чанце было такое же пальто, какое носил Шмид, и такая же
фетровая шляпа. Только лицо было иное - добродушное и полное.
- Хорошо, что вы здесь, Чанц, - сказал Берлах. - Нам нужно обсудить
дело Шмида. Вы должны в основном взять его на себя, я не совсем здоров.
- Да, - ответил Чанц, - я уже знаю об этом. Чанц сел, придвинув стул к
письменному столу Берлаха, на который положил левую руку. На письменном
столе лежала раскрытая папка Шмида. Берлах откинулся в кресле.
- Вам я могу признаться, - начал он. - От Константинополя до Берна я
повидал тысячи полицейских, хороших и плохих. Многие из них были не лучше
того бедного сброда, которым мы заселяем всякие тюрьмы, лишь случайно они
оказывались по другую сторону закона. Но к Шмиду это не относится, он был
самым одаренным. Он мог всех нас заткнуть за пояс. У него была ясная голова,
он знал, чего хотел, и молчал о том, что знал, чтобы говорить лишь тогда,
когда нужно. Нам надо брать пример с него, Чанц, он был выше нас.
Чанц медленно повернул голову к Берлаху - он все время смотрел в окно-и
сказал:
- Возможно.
Берлах видел, что тот не убежден в этом.
- Мы мало знаем о его смерти, - продолжал комиссар. - Вот пуля, и это
все. - С этими словами он положил на стол пулю, найденную им в Тванне.
Чанц взял ее и стал разглядывать.
- Она от армейского пистолета, - сказал он, вернув пулю.
Берлах захлопнул папку на своем столе.
- Прежде всего нам неизвестно, что нужно было Шмиду в Тванне или
Ламлингене. У Бильского озера он находился не по служебным делам, иначе я
знал бы о поездке. Мы не знаем ни одного мотива, хоть сколько-нибудь
объясняющего его поездку.
Чанц слушал слова Берлаха невнимательно, он положил ногу на ногу и
сказал:
- Нам только известно, как Шмид был убит.
- Откуда вам это известно? - не без удивления спросил комиссар после
паузы.
- В машине Шмида руль слева, и вы нашли пулю с левой стороны дороги,
если смотреть из машины; кроме того, в Тванне всю ночь слышали работу
мотора. Убийца остановил Шмида, когда он из Ламбуэна ехал в Тванн.
По-видимому, он знал убийцу, иначе он не остановил бы машину. Шмид открыл
правую дверцу, чтобы впустить убийцу, и снова сел за руль. В этот момент он
был убит. Шмид понятия не имел о намерениях человека, который его убил.
Берлах продумал все это и сказал:
- Теперь я хочу закурить еще одну сигару. - Закурив, он продолжал: - Вы
правы, Чанц, очень возможно, так и происходило дело между Шмидом и его
убийцей, хочу вам верить. Но это все еще не объясняет, что Шмид делал на
дороге, из Тванна в Ламлинген.
Чанц напомнил комиссару, что под пальто на Шмиде был фрак.
- Этого я даже не знал, - сказал Берлах.
- А разве вы не видели убитого?
- Нет, я не люблю покойников.
- Но это было указано и в протоколе.
- Протоколы я люблю еще меньше.
Чанц молчал.
Берлах же констатировал:
- Это еще больше осложняет дело. Что делал Шмид во фраке в Тваннбахском
ущелье?
- Может быть, это как раз упрощает дело, - ответил Чанц, - в районе
Ламбуэна наверняка живет немного людей, устраивающих приемы, на которые
нужно являться во фраке.
Он вытащил маленький карманный календарь и пояснил, что это календарь
Шмида.
- Я знаю его, - кивнул Берлах, - там нет ничего важного. Чанц возразил:
- Шмид отметил среду, второго ноября, буквой "Г". В этот день около
полуночи он был убит, - так считает судебный врач. Еще одним "Г" помечена
среда двадцать шестого, затем вторник, восемнадцатого октября.
- "Г" может обозначать все, что угодно, - сказал Берлах, - женское имя
или еще что-нибудь.
- Вряд ли это женское имя, - возразил Чанц. - Девушку Шмида звали
Анной, а Шмид отличался постоянством.
- О ней мне тоже ничего не известно, - признался Берлах; когда же он
увидел, что Чанц удивлен его незнанием, он добавил: - Меня интересует
только, кто убийца Шмида, Чанц.
Чанц вежливо ответил:
- Конечно, - потом покачал головой и засмеялся. - Какой вы все же
странный человек, комиссар Берлах.
Берлах совершенно серьезно сказал:
- Я большой старый черный кот, который охотно жрет мышей.
Чанц не знал толкам, что на это ответить, и, наконец, заявил:
- В дни, помеченные буквой "Г", Шмид каждый раз надевал фрак и уезжал
на своем "мерседесе".
- Откуда вам все это известно?
-- От госпожи Шенлер.
- Так-так, - пробормотал Берлах и замолчал. Потом он сказал: - Да, это
факты.
Чанц внимательно посмотрел в лицо Берлаха, закурил сигарету и робко
произнес:
- Господин доктор Лутц сказал мне, что у вас есть определенное
подозрение.
- Да, оно у меня есть, Чанц.
- Так как я стал вашим заместителем по делу об убийстве Шмида, не лучше
ли было бы, чтобы вы сказали мне, на кого падает ваше подозрение, комиссар
Берлах?
- Видите ли, - ответил Берлах медленно, так же тщательно взвешивая
каждое слово, как это делал Чанц. - Мое подозрение не является
криминалистически научным подозрением. У меня нет никаких данных,
подтверждающих его. Вы видели сейчас, как мало я знаю. У меня есть только
мысль, кого можно было бы заподозрить как убийцу; но тот, кого это касается,
должен еще представить доказательства, что это был именно он.
- Как вас понять, комиссар? - спросил Чанц. Берлах улыбнулся:
- Что ж, мне придется подождать, пока обнаружатся косвенные улики,
оправдывающие его арест.
- Поскольку я должен работать с вами, мне необходимо знать, против кого
направить следствие, - вежливо пояснил Чанц.
- Прежде всего мы должны оставаться объективными. Это касается меня,
имеющего подозрение, касается и вас, который в основном поведет следствие.
Не знаю, подтвердится ли мое подозрение. Я подожду результатов вашего
расследования. Вам надлежит найти убийцу Шмида, невзирая на мои подозрения.
Если тот, кого я подозреваю, и есть убийца, вы сами к этому придете, - но, в
противоположность мне, безупречным научным путем; если же он не тот, вы
найдете настоящего убийцу и не к чему знать имя человека, которого я
неправильно подозревал.
Они помолчали некоторое время, потом старик спросил:
- Вы согласны с таким методом работы?
Чанц помедлил, прежде чем ответить:
- Хорошо, я согласен.
- Что вы намерены предпринять, Чанц?
Чанц подошел к окну:
- Сегодняшний день помечен в календаре Шмида буквой "Г". Я хочу поехать
в Ламбуэн и посмотреть, что там можно выяснить. Поеду в семь, в то самое
время, в какое всегда ездил и Шмид, когда собирался в Тессенберг.
Он снова повернулся и спросил вежливо, но словно шутя:
- Поедете со мной, комиссары
- Да, Чанц, я поеду с вами, - ответил тот неожиданно.
- Хорошо, - сказал Чанц в замешательстве, ибо никак не рассчитывал на
такой ответ. - В семь.
В дверях он еще раз обернулся:
- Вы ведь тоже были у фрау Шенлер, комиссар Берлах. Вы ничего не нашли
там?
Старик ответил не сразу, сперва он запер папку в письменном столе и
спрятал ключ.
- Нет, Чанц, - произнес он наконец, -- я ничего не нашел. Вы можете
идти.
* * *
В семь часов вечера Чанц поехал к Берлаху в Альтенберг, где с тысяча
девятьсот тридцать третьего года комиссар жил в доме на берегу Аары. Шел
дождь, л быстроходную полицейскую машину занесло при повороте на Нюдекбрюке.
Но Чанц ловко управился с ней. По Альбертштрассе он поехал медленно, так как
никогда еще не бывало Берлаха; сквозь мокрые стекла он с трудом рассмотрел
нужный номер дома. На его неоднократные гудки никто в доме не откликнулся.
Чанц вышел из машины и побежал под дождем к дому. В темноте он не нашел
звонка и после недолгих колебаний нажал дверную ручку. Дверь была не
заперта, и Чанц вошел в прихожую. Он увидел полуоткрытую дверь, из-за
которой падал луч света. Он шагнул к двери и постучал, но, не получив
ответа, распахнул ее. Перед ним был холл. Стены были заставлены книгами, на
диване лежал Берлах. Комиссар спал, но он был уже готов к поездке к
Бильскому озеру - он лежал в зимнем пальто. В руке он держал книгу. Чанц
слышал его ровное дыхание и не знал, что делать. Сон старика и это множество
книг показались ему жуткими. Он внимательно огляделся. В помещении не было
окон, но в каждой стене - дверь, ведущая в другие комнаты. Посередине стоял
большой письменный стол. Чанц испугался, когда взглянул на него: на нем
лежала большая бронзовая змея.
- Я привез ее из Константинополя, - донесся спокойной -голос с дивана.
Берлах поднялся. - Вы видите, Чанц, я уже в пальто. Мы можем идти.
- Простите меня, - ответил ошеломленный Чанц, - вы спали и не слышали,
как я вошел. Я не нашел звонка у двери.
- У меня нет звонка. Он мне не нужен, дверь никогда не запирается.
- Даже когда вас нет дома?
- Даже когда меня нет дома. Всегда очень интересно вернуться домой и
посмотреть, украдено у тебя что-нибудь или нет.
Чанц засмеялся и взял привезенную из Константинополя змею в руки.
- Этой штукой меня однажды чуть не убили, - заметил комиссар слегка
иронически, и только теперь Чанц разглядел, что голову змеи можно было
использовать как ручку, а тело ее остро, как кинжал. Озадаченно рассматривал
он причудливый орнамент, поблескивавший на страшном оружии. Берлах стоял
рядом с ним.
- Будьте мудрыми, как змеи, - сказал он, долго и внимательно
разглядывая Чанца. Потом он улыбнулся: - И нежными, как голуби. - Он слегка
похлопал его по плечу. - Я спал. Впервые за много дней. Проклятый желудок.
- Так худо? - спросил Чанц.
- Да, так худо, - ответил комиссар хладнокровно.
- Оставайтесь дома, господин Берлах, погода холодная, идет дождь.
Берлах снова посмотрел на Чанца и засмеялся.
- Ерунда, речь идет о том, чтобы найти убийцу. Вам, может быть, было бы
на руку, чтобы я остался дома?
Когда они уже сидели в машине и проезжали по Нюдекбрюке, Берлах сказал:
- Почему вы не поехали через Ааргауэрштальден в Цолликофен, Чанц, это
ведь гораздо ближе, чем через весь город?
- Потому что я хочу попасть в Тванн не через Цолликофен - Биль, а через
Керцерс - Эрлах.
- Это необычный маршрут, Чанц.
- Совсем не такой необычный, комиссар. Они замолчали. Огни города
проносились мимо них.
Когда они проезжали Вефлеем, Чанц спросил:
- Ездили вы когда-нибудь со Шмидом?
- Да, частенько. Он был осторожным водителем. - Берлах неодобрительно
посмотрел на спидометр, который показывал почти сто десять.
Чанц немного убавил скорость.
- Однажды я ехал со Шмидом черт знает как медленно, и я помню, что он
Перевод с немецкого Т. Иллеш и Е. Кацевой
OCR: Павел
Origin: http://www.russiantext.com/ocr/read.php?id=20&z=a&book=durent1r&action=avtor
---------------------------------------------------------------
Альфонс Кленин, полицейский из Тванна, утром третьего ноября тысяча
девятьсот сорок восьмого года обнаружил на обочине дороги из Ламбуэне
(деревенька в Тессенберге), в том месте, где она выходит из лесистого ущелья
Тваннбах, синий "мерседес". Стоял густой туман, как часто бывало той поздней
осенью, и, собственно говоря, Кленин уже прошел мимо машины, но почему-то
вернулся. Дело в том, что, когда он проходил мимо и мельком глянул сквозь
мутные стекла машины, ему показалось, что водитель навалился на руль. Он
подумал, что тот пьян, ибо, будучи человеком рассудительным, остановился на
самом простом объяснении. Поэтому он решил поговорить с незнакомцем не
официально, а по-человечески. Он подошел к автомобилю с намерением разбудить
спящего, отвезти его в Тванн и в гостинице "Медведь" с помощью черного кофе
и мучного супа привести его в чувство; хоть и запрещено вести машину в
нетрезвом состоянии, но не запрещено ведь спать нетрезвому в машине, стоящей
у обочины. Кленин открыл дверцу машины и по-отечески положил незнакомцу руку
на плечо. Но в то же мгновение он понял, что человек мертв. Виски его были
прострелены. Теперь Кленин заметил также, что правая дверца машины
распахнута. Крови в машине было немного, и темно-серое пальто, надетое на
трупе, казалось совсем незапачканным. Из кармана пальто поблескивал край
желтого бумажника. Кленин вытащил его и без труда установил, что покойник -
Ульрих Шмид, лейтенант полиции города Берн.
Кленин не знал, что предпринять. Ему, деревенскому полицейскому, еще не
приходилось сталкиваться с "мокрым" делом. Он стал шагать взад-вперед по
обочине дороги. Когда же восходящее солнце пробило туман и осветило
мертвеца, ему стало не по себе. Он вернулся к машине, поднял серую фетровую
шляпу, лежащую у ног убитого, надел ему на голову и натянул ее так глубоко,
что она закрыла рану на висках; после этого он немного успокоился.
Полицейский перешел на другую сторону дороги, ведущей в Тванн, и вытер
пот со лба. Затем он принял решение. Он подвинул убитого на место рядом с
водителем, заботливо усадил его, закрепил безжизненное тело кожаным ремнем,
который он нашел в багажнике, и сел за руль.
Мотор не заводился, но Кленин без особых усилий привел машину по круто
спускающейся к Тванну дороге к гостинице "Медведь". Там он заправился, и
никто не заподозрил в благопристойной и неподвижной фигуре мертвеца. Это
вполне устраивало Кленина, не любившего скандалов, и он молчал.
Когда он ехал вдоль озера в сторону Биля, туман снова сгустился и
солнца совсем не стало видно. Утро стало мрачное, как последний день
страшного суда. Кленин угодил в длинную вереницу машин, по непонятной
причине двигающуюся еще медленнее, чем требовалось туманом; это напоминает
похоронную процессию, - невольно подумалось Кленину. Мертвец сидел
неподвижно рядом с ним и только изредка, при неровности дороги, качал
головой, как старый мудрый китаец, и Кленин все реже отваживался на попытку
обогнать идущие впереди машины. Они достигли Биля с большим опозданием.
Когда в Биле началось расследование дела, в Берне передали о печальной
находке комиссару Берлаху, который был к тому же непосредственным
начальником убитого.
Берлах долгое время жил за границей и прославился как криминалист в
Константинополе, а затем в Германии. Напоследок он возглавлял уголовную
полицию во Франкфурте на Майне, но уже в тысяча девятьсот тридцать третьем
году вернулся в свой родной город. Причиной его возвращения была не столько
горячая любовь к Берну, который он частенько называл своей золотой могилой,
а пощечина, которую он дал одному высокому чиновнику тогдашнего нового
немецкого правительства. В свое время во Франкфурте было много разговоров об
этом инциденте, а в Берне его оценивали в зависимости от политической
конъюнктуры в Европе - сначала как возмутительный акт, потом как
заслуживающий осуждения, хотя и вполне понятный, и в конце концов как
единственно возможный для швейцарца поступок; но так говорили лишь в сорок
пятом. Первое, что сделал Берлах по делу Шмида, - это отдал распоряжение,
выполнения которого он добился, лишь пустив в ход весь свой авторитет.
"Известно слишком мало, а газеты - самое ненужное из всех изобретений,
сделанных за последние две тысячи лет", - сказал он.
Берлах, по-видимому, многого ожидал от таких негласных действий, в
противоположность своему "шефу", доктору Луциусу Лутцу, который читал лекции
по криминалистике в университете. Этот чиновник, на бернский род которого
благотворно повлиял богатый дядюшка из Базеля, только что вернулся в Берн
после посещения нью-йоркской и чикагской полиции и был потрясен
"доисторическим состоянием борьбы с преступностью в столице Швейцарской
федерации", - как он открыто заявил директору полиции Фрейбергеру, когда
однажды они вместе возвращались домой в трамвае.
В то же утро Берлах, еще раз переговорив по телефону с Билем,
отправился на Бантингерштрассе к семье Шенлер, где квартировал Шмид. Старый
город и мост Нюдекбрюке Берлах по своему обыкновению прошел пешком, ибо Берн
был, по его мнению, слишком маленьким городом для "трамвая и тому
подобного".
Крутую лестницу он одолел с некоторым трудом - ему было уже за
шестьдесят, и в такие моменты они давали о себе знать. Но вскоре он оказался
уже перед домом Шенлеров и позвонил.
Госпожа Шенлер сама отворила ему дверь. Это была маленькая толстенькая,
не лишенная достоинства дама, которая сразу же впустила Берлаха, которого
знала.
- Шмид должен был ночью уехать в командировку, - сказал Берлах. - Он
должен был уехать неожиданно и попросил меня кое-что послать ему вслед.
Проводите меня, пожалуйста, в его комнату, фрау Шенлер.
Госпожа Шенлер кивнула, и они пошли по коридору мимо большой картины в
тяжелой золоченой раме. Берлах взглянул на картину - это был Остров мертвых.
- А куда поехал господин Шмид? - спросила толстая дама, открывая дверь
в комнату.
- За границу, - ответил Берлах, разглядывая потолок.
Комната была расположена на уровне земли, и через садовую калитку был
виден маленький парк со старыми коричневыми елями, по всей видимости
больными - почва под ними была густо усыпана хвоей. Комната эта была,
наверное, лучшей в доме.
Берлах подошел к письменному столу и снова огляделся. На диване лежал
галстук убитого.
- Господин Шмид, конечно, в тропиках, не так ли, господин Берлах? - с
любопытством спросила фрау Шенлер. Берлах немножко испугался.
- Нет, он не в тропиках. Он скорее в горах. Фрау Шенлер вытаращила
глаза и всплеснула руками.
- Господи, на Гималаях?
- Нечто в этом роде, - сказал Берлах. - Вы почти угадали.
Он раскрыл папку, лежавшую на письменном столе, и сразу же сунул ее под
мышку.
- Вы нашли то, что должны послать господину Шмиду?
- Да, нашел.
Он еще раз огляделся, стараясь не смотреть на галстук.
- Это лучший жилец, которого мы когда-либо имели. И никогда никаких
историй с женщинами, - заверила его фрау Шенлер.
Берлах направился к двери.
- Время от времени я буду присылать служащего или заходить сам. У Шмида
здесь есть еще важные документы, и они могут нам понадобиться.
- А я получу от господина Шмида открытку из-за границы? -
поинтересовалась фрау Шенлер. - Мой сын собирает марки.
Берлах наморщил лоб, задумчиво посмотрел на фрау Шенлер и с сожалением
ответил:
- Вряд ли. Из таких служебных командировок обычно не посылают открыток.
Это запрещено.
Тут фрау Шенлер снова всплеснула руками и разочарованно воскликнула:
- И чего только полиция не запрещает! Берлах повернулся и вышел. Он был
рад выбраться из этого дома.
* * *
Погруженный в глубокое раздумье, он против своего обыкновения обедал не
в Шмидштубе, а в ресторане "Дю Театр". При этом он листал и внимательно
просматривал бумаги в папке, взятой в комнате Шмида, и после короткой
прогулки по Бундесштрассе к двум часам вернулся в свою контору, где его
ожидало известие, что мертвый Шмид прибыл из Биля. Но от визита к своему
бывшему подчиненному он отказался, ибо не любил покойников и потому чаще
всего не тревожил их. Он охотно отказался бы и от визита к Лутцу, но тут уж
поделать ничего не мог. Он тщательно запер папку Шмида в своем письменном
столе, не пролистав ее вторично, закурил сигару и пошел в кабинет Лутца,
отлично зная, что того всякий раз раздражает вольность, которую позволяет
себе старик, куря сигару. Только один раз, много лет назад, Лутц позволил
себе сделать замечание, но Берлах лишь презрительно отмахнулся и сказал,
что, кроме всего прочего, он десять лет состоял на турецкой службе и всегда
курил в кабинетах своих начальников в Константинополе, - эта ссылка была тем
более весомой, что проверить ее было невозможно:
Доктор Луциус Лутц встретил его раздраженно, так как, по его мнению,
еще ничего не было предпринято, и указал на мягкое кресло около письменного
стола.
- Еще ничего не слышно из Биля? - осведомился Берлах.
- Пока ничего, - ответил Лутц.
- Странно, - сказал Берлах, - они ведь работают как одержимые.
Берлах сел и мельком взглянул на развешанные по стенам картины
Траффелета, цветные рисунки пером, на которых солдаты, то с генералом во
главе. то без генерала, маршировали под большим развевающимся знаменем
справа налево или слева направо.
- Опять мы с новой, все возрастающей тревогой убеждаемся, - начал Лутц,
- что в нашей стране криминалистика еще не вылезла из пеленок. Видит бог, я
ко многому привык в кантоне, но те действия, которые предпринимаются по
отношению к убитому лейтенанту полиции и, по-видимому, считаются вполне
естественными, бросают такой страшный свет на профессиональные способности
нашей сельской полиции, что я просто потрясен.
- Успокойтесь, доктор Лутц,-сказал Берлах,- наша сельская полиция столь
же искусна, как и полиция в Чикаго, и мы уж найдем, кто убил Щмида.
- Вы кого-нибудь подозреваете, комиссар Берлах?
Берлах долго смотрел на Лутца и, наконец, ответил:
- Да, я кое-кого подозреваю, доктор Лутц.
- Кого же?
- Этого я пока не могу сказать.
- Ну-ну, это интересно, - сказал Лутц. - Я знаю, вы, комиссар Берлах,
всегда готовы оправдать ошибки в применении великих открытий современной
научной криминалистики. Но все же не следует забывать, что время движется
вперед и не останавливается даже перед самыми знаменитыми криминалистами. В
Нью-Йорке и Чикаго я знакомился с такими преступлениями, о которых вы в
нашем милом Берне не имеете, пожалуй, и отдаленного представления. Но вот
убит лейтенант полиции, а это верный признак того, что и здесь, в самом
здании общественной безопасности, дело неблагополучно и, значит, надо
действовать решительно.
Разумеется, он это и делает, заметил Берлах.
- Тогда все в порядке, - ответил Лутц и закашлялся.
На стене тикали часы.
Берлах осторожно приложил левую руку к желудку, а правой погасил сигару
в пепельнице, пододвинутой ему Лутцем. Он уже некоторое время не совсем
здоров, сказал он, врач, во всяком случае, им недоволен. Он часто страдает
болями в желудке и просит поэтому доктора Лутца дать ему заместителя по делу
об убийстве Шмида, который мог бы заняться главным. А он, Берлах, хотел бы
заниматься этим делом больше за письменным столом. Лутц дал свое согласие.
- Кого бы вы взяли заместителем? - спросил он.
- Чанца, - ответил Берлах. - Он, правда, еще в отпуске в Бернском
нагорье, но его можно отозвать.
- Я не возражаю. Чанц, по-моему, человек, всегда старающийся быть на
высоте поставленных перед ним задач, - закончил Лутц.
Он повернулся спиной к Берлаху и стал глядеть в окно на площадь перед
сиротским домом, полную детей.
Вдруг его обуяло неудержимое желание поспорить с Берлахом о значении
современной научной криминалистики. Он повернулся, но Берлаха уже не было в
комнате.
Хотя было уже около пяти часов, Берлах решил еще сегодня побывать в
Тванне на месте преступления. Он взял с собой Блаттера, высокого грузного
полицейского, очень молчаливого, за что Берлах его и любил; он вел машину. В
Тванне их встретил Кленин, у которого было упрямое выражение лица, так как
он ожидал нагоняя. Комиссар же был с ним приветлив, пожал ему руку и заявил,
что рад познакомиться с человеком, умеющим самостоятельно думать. В Кленине
слова комиссара вызвали чувство гордости, хотя он не совсем понял, что
старик имел в виду. Он повел Берлаха по дороге на Тессенберг к месту
преступления. Блаттер плелся следом, недовольный тем, что приходится идти
пешком.
Берлаха удивило название Ламбуэн.
- По-немецки это называется Ламлинген, - пояснил Кленин.
- Так-так, - пробормотал Берлах, - это уже лучше.
Они подошли к месту преступления. Справа дорога вела в сторону Тванна и
была обнесена каменной оградой.
- Где стояла машина, Кленин?
- Здесь, - ответил полицейский и указал на дорогу, - почти на середине.
- И так как Берлах почти не взглянул в ту сторону, добавил: - Может быть,
было бы лучше, если бы я оставил машину с убитым здесь?
- Почему? - спросил Берлах и посмотрел вверх на Юрские горы. - Мертвых
нужно как можно скорей убирать, им нечего делать среди нас. Вы были
совершенно правы, отправив Шмида в Биль.
Берлах подошел к краю дороги и посмотрел вниз на Тванн. Между ним и
старым поселком раскинулись сплошные виноградники. Солнце уже зашло. Улица
извивалась, как змея, между домами, у вокзала стоял длинный товарный состав.
- Разве там внизу ничего не было слышно, Кленин? - спросил он. -
Городок ведь совсем близко, всякий выстрел там должен быть слышен.
- Там ничего не слышали, кроме шума мотора, работавшего всю ночь, но
никто не заподозрил в этом ничего плохого.
- Разумеется, как тут было заподозрить что-нибудь?
Он снова посмотрел на виноградники.
- Как удалось вино в этом году, Кленин?
- Отлично. Мы можем его потом попробовать.
- Верно, я не отказался бы сейчас от стакана молодого вина.
И он наступил правой ногой на что-то твердое. Он нагнулся, и в его
худых пальцах оказался маленький, продолговатый и сплющенный спереди кусочек
металла.
Кленин и Блаттер с любопытством уставились на него.
- Пуля от револьвера,-сказал Блаттер.
- Как это вы опять сделали, господин комиссар! - удивился Кленин.
- Это только случайность, - сказал Берлах, и они спустились в Тванн.
* * *
Молодое тваннское вино, видимо, не пошло Берлаху на пользу - на
следующее утро он заявил, что его всю ночь рвало.
Лутц, встретивший комиссара на лестнице, серьезно забеспокоился по
поводу его здоровья и посоветовал ему обратиться к врачу.
- Ладно, ладно, - проворчал Берлах и сказал, что врачей он любит еще
меньше, чем современную научную криминалистику.
В кабинете ему стало лучше. Он уселся за письменный стол и вынул папку
покойного.
Берлах все еще был погружен в чтение бумаг, когда в десять часов к нему
явился Чанц, который накануне поздно ночью возвратился из отпуска.
Берлах вздрогнул - в первый момент ему показалось, что к нему пришел
мертвый Шмид. На Чанце было такое же пальто, какое носил Шмид, и такая же
фетровая шляпа. Только лицо было иное - добродушное и полное.
- Хорошо, что вы здесь, Чанц, - сказал Берлах. - Нам нужно обсудить
дело Шмида. Вы должны в основном взять его на себя, я не совсем здоров.
- Да, - ответил Чанц, - я уже знаю об этом. Чанц сел, придвинув стул к
письменному столу Берлаха, на который положил левую руку. На письменном
столе лежала раскрытая папка Шмида. Берлах откинулся в кресле.
- Вам я могу признаться, - начал он. - От Константинополя до Берна я
повидал тысячи полицейских, хороших и плохих. Многие из них были не лучше
того бедного сброда, которым мы заселяем всякие тюрьмы, лишь случайно они
оказывались по другую сторону закона. Но к Шмиду это не относится, он был
самым одаренным. Он мог всех нас заткнуть за пояс. У него была ясная голова,
он знал, чего хотел, и молчал о том, что знал, чтобы говорить лишь тогда,
когда нужно. Нам надо брать пример с него, Чанц, он был выше нас.
Чанц медленно повернул голову к Берлаху - он все время смотрел в окно-и
сказал:
- Возможно.
Берлах видел, что тот не убежден в этом.
- Мы мало знаем о его смерти, - продолжал комиссар. - Вот пуля, и это
все. - С этими словами он положил на стол пулю, найденную им в Тванне.
Чанц взял ее и стал разглядывать.
- Она от армейского пистолета, - сказал он, вернув пулю.
Берлах захлопнул папку на своем столе.
- Прежде всего нам неизвестно, что нужно было Шмиду в Тванне или
Ламлингене. У Бильского озера он находился не по служебным делам, иначе я
знал бы о поездке. Мы не знаем ни одного мотива, хоть сколько-нибудь
объясняющего его поездку.
Чанц слушал слова Берлаха невнимательно, он положил ногу на ногу и
сказал:
- Нам только известно, как Шмид был убит.
- Откуда вам это известно? - не без удивления спросил комиссар после
паузы.
- В машине Шмида руль слева, и вы нашли пулю с левой стороны дороги,
если смотреть из машины; кроме того, в Тванне всю ночь слышали работу
мотора. Убийца остановил Шмида, когда он из Ламбуэна ехал в Тванн.
По-видимому, он знал убийцу, иначе он не остановил бы машину. Шмид открыл
правую дверцу, чтобы впустить убийцу, и снова сел за руль. В этот момент он
был убит. Шмид понятия не имел о намерениях человека, который его убил.
Берлах продумал все это и сказал:
- Теперь я хочу закурить еще одну сигару. - Закурив, он продолжал: - Вы
правы, Чанц, очень возможно, так и происходило дело между Шмидом и его
убийцей, хочу вам верить. Но это все еще не объясняет, что Шмид делал на
дороге, из Тванна в Ламлинген.
Чанц напомнил комиссару, что под пальто на Шмиде был фрак.
- Этого я даже не знал, - сказал Берлах.
- А разве вы не видели убитого?
- Нет, я не люблю покойников.
- Но это было указано и в протоколе.
- Протоколы я люблю еще меньше.
Чанц молчал.
Берлах же констатировал:
- Это еще больше осложняет дело. Что делал Шмид во фраке в Тваннбахском
ущелье?
- Может быть, это как раз упрощает дело, - ответил Чанц, - в районе
Ламбуэна наверняка живет немного людей, устраивающих приемы, на которые
нужно являться во фраке.
Он вытащил маленький карманный календарь и пояснил, что это календарь
Шмида.
- Я знаю его, - кивнул Берлах, - там нет ничего важного. Чанц возразил:
- Шмид отметил среду, второго ноября, буквой "Г". В этот день около
полуночи он был убит, - так считает судебный врач. Еще одним "Г" помечена
среда двадцать шестого, затем вторник, восемнадцатого октября.
- "Г" может обозначать все, что угодно, - сказал Берлах, - женское имя
или еще что-нибудь.
- Вряд ли это женское имя, - возразил Чанц. - Девушку Шмида звали
Анной, а Шмид отличался постоянством.
- О ней мне тоже ничего не известно, - признался Берлах; когда же он
увидел, что Чанц удивлен его незнанием, он добавил: - Меня интересует
только, кто убийца Шмида, Чанц.
Чанц вежливо ответил:
- Конечно, - потом покачал головой и засмеялся. - Какой вы все же
странный человек, комиссар Берлах.
Берлах совершенно серьезно сказал:
- Я большой старый черный кот, который охотно жрет мышей.
Чанц не знал толкам, что на это ответить, и, наконец, заявил:
- В дни, помеченные буквой "Г", Шмид каждый раз надевал фрак и уезжал
на своем "мерседесе".
- Откуда вам все это известно?
-- От госпожи Шенлер.
- Так-так, - пробормотал Берлах и замолчал. Потом он сказал: - Да, это
факты.
Чанц внимательно посмотрел в лицо Берлаха, закурил сигарету и робко
произнес:
- Господин доктор Лутц сказал мне, что у вас есть определенное
подозрение.
- Да, оно у меня есть, Чанц.
- Так как я стал вашим заместителем по делу об убийстве Шмида, не лучше
ли было бы, чтобы вы сказали мне, на кого падает ваше подозрение, комиссар
Берлах?
- Видите ли, - ответил Берлах медленно, так же тщательно взвешивая
каждое слово, как это делал Чанц. - Мое подозрение не является
криминалистически научным подозрением. У меня нет никаких данных,
подтверждающих его. Вы видели сейчас, как мало я знаю. У меня есть только
мысль, кого можно было бы заподозрить как убийцу; но тот, кого это касается,
должен еще представить доказательства, что это был именно он.
- Как вас понять, комиссар? - спросил Чанц. Берлах улыбнулся:
- Что ж, мне придется подождать, пока обнаружатся косвенные улики,
оправдывающие его арест.
- Поскольку я должен работать с вами, мне необходимо знать, против кого
направить следствие, - вежливо пояснил Чанц.
- Прежде всего мы должны оставаться объективными. Это касается меня,
имеющего подозрение, касается и вас, который в основном поведет следствие.
Не знаю, подтвердится ли мое подозрение. Я подожду результатов вашего
расследования. Вам надлежит найти убийцу Шмида, невзирая на мои подозрения.
Если тот, кого я подозреваю, и есть убийца, вы сами к этому придете, - но, в
противоположность мне, безупречным научным путем; если же он не тот, вы
найдете настоящего убийцу и не к чему знать имя человека, которого я
неправильно подозревал.
Они помолчали некоторое время, потом старик спросил:
- Вы согласны с таким методом работы?
Чанц помедлил, прежде чем ответить:
- Хорошо, я согласен.
- Что вы намерены предпринять, Чанц?
Чанц подошел к окну:
- Сегодняшний день помечен в календаре Шмида буквой "Г". Я хочу поехать
в Ламбуэн и посмотреть, что там можно выяснить. Поеду в семь, в то самое
время, в какое всегда ездил и Шмид, когда собирался в Тессенберг.
Он снова повернулся и спросил вежливо, но словно шутя:
- Поедете со мной, комиссары
- Да, Чанц, я поеду с вами, - ответил тот неожиданно.
- Хорошо, - сказал Чанц в замешательстве, ибо никак не рассчитывал на
такой ответ. - В семь.
В дверях он еще раз обернулся:
- Вы ведь тоже были у фрау Шенлер, комиссар Берлах. Вы ничего не нашли
там?
Старик ответил не сразу, сперва он запер папку в письменном столе и
спрятал ключ.
- Нет, Чанц, - произнес он наконец, -- я ничего не нашел. Вы можете
идти.
* * *
В семь часов вечера Чанц поехал к Берлаху в Альтенберг, где с тысяча
девятьсот тридцать третьего года комиссар жил в доме на берегу Аары. Шел
дождь, л быстроходную полицейскую машину занесло при повороте на Нюдекбрюке.
Но Чанц ловко управился с ней. По Альбертштрассе он поехал медленно, так как
никогда еще не бывало Берлаха; сквозь мокрые стекла он с трудом рассмотрел
нужный номер дома. На его неоднократные гудки никто в доме не откликнулся.
Чанц вышел из машины и побежал под дождем к дому. В темноте он не нашел
звонка и после недолгих колебаний нажал дверную ручку. Дверь была не
заперта, и Чанц вошел в прихожую. Он увидел полуоткрытую дверь, из-за
которой падал луч света. Он шагнул к двери и постучал, но, не получив
ответа, распахнул ее. Перед ним был холл. Стены были заставлены книгами, на
диване лежал Берлах. Комиссар спал, но он был уже готов к поездке к
Бильскому озеру - он лежал в зимнем пальто. В руке он держал книгу. Чанц
слышал его ровное дыхание и не знал, что делать. Сон старика и это множество
книг показались ему жуткими. Он внимательно огляделся. В помещении не было
окон, но в каждой стене - дверь, ведущая в другие комнаты. Посередине стоял
большой письменный стол. Чанц испугался, когда взглянул на него: на нем
лежала большая бронзовая змея.
- Я привез ее из Константинополя, - донесся спокойной -голос с дивана.
Берлах поднялся. - Вы видите, Чанц, я уже в пальто. Мы можем идти.
- Простите меня, - ответил ошеломленный Чанц, - вы спали и не слышали,
как я вошел. Я не нашел звонка у двери.
- У меня нет звонка. Он мне не нужен, дверь никогда не запирается.
- Даже когда вас нет дома?
- Даже когда меня нет дома. Всегда очень интересно вернуться домой и
посмотреть, украдено у тебя что-нибудь или нет.
Чанц засмеялся и взял привезенную из Константинополя змею в руки.
- Этой штукой меня однажды чуть не убили, - заметил комиссар слегка
иронически, и только теперь Чанц разглядел, что голову змеи можно было
использовать как ручку, а тело ее остро, как кинжал. Озадаченно рассматривал
он причудливый орнамент, поблескивавший на страшном оружии. Берлах стоял
рядом с ним.
- Будьте мудрыми, как змеи, - сказал он, долго и внимательно
разглядывая Чанца. Потом он улыбнулся: - И нежными, как голуби. - Он слегка
похлопал его по плечу. - Я спал. Впервые за много дней. Проклятый желудок.
- Так худо? - спросил Чанц.
- Да, так худо, - ответил комиссар хладнокровно.
- Оставайтесь дома, господин Берлах, погода холодная, идет дождь.
Берлах снова посмотрел на Чанца и засмеялся.
- Ерунда, речь идет о том, чтобы найти убийцу. Вам, может быть, было бы
на руку, чтобы я остался дома?
Когда они уже сидели в машине и проезжали по Нюдекбрюке, Берлах сказал:
- Почему вы не поехали через Ааргауэрштальден в Цолликофен, Чанц, это
ведь гораздо ближе, чем через весь город?
- Потому что я хочу попасть в Тванн не через Цолликофен - Биль, а через
Керцерс - Эрлах.
- Это необычный маршрут, Чанц.
- Совсем не такой необычный, комиссар. Они замолчали. Огни города
проносились мимо них.
Когда они проезжали Вефлеем, Чанц спросил:
- Ездили вы когда-нибудь со Шмидом?
- Да, частенько. Он был осторожным водителем. - Берлах неодобрительно
посмотрел на спидометр, который показывал почти сто десять.
Чанц немного убавил скорость.
- Однажды я ехал со Шмидом черт знает как медленно, и я помню, что он