Страница:
Грейс остерегалась подходить близко к клеткам, однако Ренье смело просунул руки между прутьями и погладил тигренка по холке.
Позднее Грейс призналась, что это произвело на нее впечатление.
Все это время фотографы Paris Match без устали щелкали блицами.
На обратном пути в Канны Галанте поинтересовался у Грейс, как ей понравился Ренье.
Она ограничилась двумя словами:
– Он очень мил, очень.
Вернувшись в Carlton, она рассказала Аллану, как князь заставил их ждать, как сама встреча затянулась и, если в будущем ей предстоит нечто подобное, она хотела бы, чтобы все прошло гладко. Пока же она жутко переживала из-за того, что платье было не слишком подходящим для фотосессии, что волосы были мокрыми и вообще все с самого начала пошло вкривь и вкось.
Аллан поинтересовался, как ей понравился князь.
– Он очень милый, – ответила Грейс, а в конце недели письменно поблагодарила Ренье.
После чего уехала из Канн.
Не окажись Грейс в черном списке MGM, вряд ли она могла бы приехать в Канны. Сядь она на другой поезд из Парижа, ей бы не встретились Галанте и Оливия де Хэвилленд. Галанте мог не уговорить ее принять участие в фотосессии с князем. Прислушайся она к Аллану и общайся она с прессой исключительно через него, он вполне мог бы отменить поездку в Монако.
Да, судьба порой преподносит нам странные сюрпризы.
Paris Match напечатал материал о фотосессии, и вскоре заговорили о возможном романе. Нет, конечно, большинство понимали, что это рекламная шумиха, что газеты вечно публикуют такие байки, однако встреча принца из сказки и красавицы кинозвезды была столь романтична, что, даже если никакой любви между ними не было, всем очень хотелось в нее верить.
Осенью Грейс вернулась на MGM и приступила к работе над своей десятой по счету картиной «Лебедь» по пьесе Ференца Мольнара. Кроме нее в фильме снимались Алек Гиннес и Луи Журдан.
Съемки проходили рядом с Эшвиллом, штат Северная Каролина, после чего переместились в павильоны Голливуда.
Ближе к концу года Аллану позвонил Билл Этвуд, редактор журнала Look, который готовил материал о князе Ренье. По его словам, в одном из интервью выяснилось, что князь очень любит Америку, хотя сам никогда там не был.
Когда Этвуд поинтересовался почему, Ренье ответил, что вообще-то он как раз собирается туда, и добавил, что поездка запланирована на декабрь. Сопровождать его будет друг-священник отец Такер и молодой французский врач Робер Дона, которому по чистой случайности предстоит поработать в госпитале Университета Джона Хопкинса в Балтиморе. Ренье также сказал, что хотел бы порыбачить во Флориде, а если получится, побывать в Калифорнии. Тогда Этвуд поинтересовался, есть ли у него знакомые на западном побережье и с кем бы ему хотелось встретиться.
На что Ренье ответил:
– Да, молодая актриса, с которой я познакомился в Монако. Ее имя Грейс Келли. И я хотел бы встретиться с ней снова.
Признание князя стало для Руперта Аллана полным сюрпризом. Насколько ему было известно, никаких контактов между Ренье и Грейс после фотосессии во дворце не было.
Вот как позднее рассказывал об этом сам Руперт:
– Билл Этвуд позвонил мне и спросил, могу ли я организовать встречу Грейс с князем Ренье в павильоне киностудии и сделать несколько снимков. Я ответил, что могу, потому что, насколько мне было известно, Ренье ей понравился. Когда же я спросил у нее, не будет ли она против, если мы сфотографируем ее вместе с Ренье в павильоне, Грейс ответила: «Пожалуйста, в любое время». Правда, потом добавила: «Послушай, Руперт, между нами ничего нет. Мне до смерти надоело слышать, будто у нас с ним роман, как пишут во всех европейских газетах. После Канн я не слышала от него ни слова».
Назначили дату фотосессии, но, увы, съемки картины затянулись. Грейс была не в духе, потому что планировала провести Рождество в кругу семьи в Филадельфии. Режиссер объявил рождественский перерыв едва ли не за час до ее рейса.
Вот что рассказывает дальше Аллан:
– Она жила в западной части Лос-Анджелеса, и я поехал вместе с ней, чтобы помочь собрать вещи. Ей не хватило одного чемодана, и тогда я быстро слетал за чемоданом к себе. В холодильнике нашлись остатки шампанского, и мы выпили их с ней и пожелали друг другу счастливого Рождества. Надо сказать, Грейс любила шампанское. Больше она ничего не пила. Я ни разу не видел, чтобы она пригубила стакан чего-то крепкого. За всю свою жизнь она не взяла в рот ни капли виски. А еще она обожала икру.
Как бы то ни было, на следующий день рано утром я отвез ее в аэропорт и посадил на самолет до Нью-Йорка. Так что на домашний рождественский ужин она успела. Когда же по пути в аэропорт я упомянул князя Ренье, она вновь сказала мне: «Руперт, повторяю, между нами ничего нет».
Что было не совсем так.
4
5
Позднее Грейс призналась, что это произвело на нее впечатление.
Все это время фотографы Paris Match без устали щелкали блицами.
На обратном пути в Канны Галанте поинтересовался у Грейс, как ей понравился Ренье.
Она ограничилась двумя словами:
– Он очень мил, очень.
Вернувшись в Carlton, она рассказала Аллану, как князь заставил их ждать, как сама встреча затянулась и, если в будущем ей предстоит нечто подобное, она хотела бы, чтобы все прошло гладко. Пока же она жутко переживала из-за того, что платье было не слишком подходящим для фотосессии, что волосы были мокрыми и вообще все с самого начала пошло вкривь и вкось.
Аллан поинтересовался, как ей понравился князь.
– Он очень милый, – ответила Грейс, а в конце недели письменно поблагодарила Ренье.
После чего уехала из Канн.
Не окажись Грейс в черном списке MGM, вряд ли она могла бы приехать в Канны. Сядь она на другой поезд из Парижа, ей бы не встретились Галанте и Оливия де Хэвилленд. Галанте мог не уговорить ее принять участие в фотосессии с князем. Прислушайся она к Аллану и общайся она с прессой исключительно через него, он вполне мог бы отменить поездку в Монако.
Да, судьба порой преподносит нам странные сюрпризы.
Paris Match напечатал материал о фотосессии, и вскоре заговорили о возможном романе. Нет, конечно, большинство понимали, что это рекламная шумиха, что газеты вечно публикуют такие байки, однако встреча принца из сказки и красавицы кинозвезды была столь романтична, что, даже если никакой любви между ними не было, всем очень хотелось в нее верить.
Осенью Грейс вернулась на MGM и приступила к работе над своей десятой по счету картиной «Лебедь» по пьесе Ференца Мольнара. Кроме нее в фильме снимались Алек Гиннес и Луи Журдан.
Съемки проходили рядом с Эшвиллом, штат Северная Каролина, после чего переместились в павильоны Голливуда.
Ближе к концу года Аллану позвонил Билл Этвуд, редактор журнала Look, который готовил материал о князе Ренье. По его словам, в одном из интервью выяснилось, что князь очень любит Америку, хотя сам никогда там не был.
Когда Этвуд поинтересовался почему, Ренье ответил, что вообще-то он как раз собирается туда, и добавил, что поездка запланирована на декабрь. Сопровождать его будет друг-священник отец Такер и молодой французский врач Робер Дона, которому по чистой случайности предстоит поработать в госпитале Университета Джона Хопкинса в Балтиморе. Ренье также сказал, что хотел бы порыбачить во Флориде, а если получится, побывать в Калифорнии. Тогда Этвуд поинтересовался, есть ли у него знакомые на западном побережье и с кем бы ему хотелось встретиться.
На что Ренье ответил:
– Да, молодая актриса, с которой я познакомился в Монако. Ее имя Грейс Келли. И я хотел бы встретиться с ней снова.
Признание князя стало для Руперта Аллана полным сюрпризом. Насколько ему было известно, никаких контактов между Ренье и Грейс после фотосессии во дворце не было.
Вот как позднее рассказывал об этом сам Руперт:
– Билл Этвуд позвонил мне и спросил, могу ли я организовать встречу Грейс с князем Ренье в павильоне киностудии и сделать несколько снимков. Я ответил, что могу, потому что, насколько мне было известно, Ренье ей понравился. Когда же я спросил у нее, не будет ли она против, если мы сфотографируем ее вместе с Ренье в павильоне, Грейс ответила: «Пожалуйста, в любое время». Правда, потом добавила: «Послушай, Руперт, между нами ничего нет. Мне до смерти надоело слышать, будто у нас с ним роман, как пишут во всех европейских газетах. После Канн я не слышала от него ни слова».
Назначили дату фотосессии, но, увы, съемки картины затянулись. Грейс была не в духе, потому что планировала провести Рождество в кругу семьи в Филадельфии. Режиссер объявил рождественский перерыв едва ли не за час до ее рейса.
Вот что рассказывает дальше Аллан:
– Она жила в западной части Лос-Анджелеса, и я поехал вместе с ней, чтобы помочь собрать вещи. Ей не хватило одного чемодана, и тогда я быстро слетал за чемоданом к себе. В холодильнике нашлись остатки шампанского, и мы выпили их с ней и пожелали друг другу счастливого Рождества. Надо сказать, Грейс любила шампанское. Больше она ничего не пила. Я ни разу не видел, чтобы она пригубила стакан чего-то крепкого. За всю свою жизнь она не взяла в рот ни капли виски. А еще она обожала икру.
Как бы то ни было, на следующий день рано утром я отвез ее в аэропорт и посадил на самолет до Нью-Йорка. Так что на домашний рождественский ужин она успела. Когда же по пути в аэропорт я упомянул князя Ренье, она вновь сказала мне: «Руперт, повторяю, между нами ничего нет».
Что было не совсем так.
4
Последний клад в саду сокровищ
Официальная версия их романа неизменно звучала так.
Грейс и Ренье познакомились во время Каннского кинофестиваля 1955 года, провели несколько часов вместе и прониклись взаимной симпатией. Оба, говоря друг о друге, употребляли слово «милый/милая». Следующая их встреча состоялась лишь на Рождество, а в промежутке между первой и второй отец Такер приложил все усилия к тому, чтобы соединить их.
Старый священник оценил красоту Грейс Келли и не имел ничего против того, что она снимается в кино. Не смущало его и то обстоятельство, что она была американкой. Но больше всего ему нравилось, что Грейс была благовоспитанной католичкой с незапятнанной репутацией.
Когда-то он сам служил в Филадельфии и задействовал тамошние связи, чтобы навести о Грейс справки. Ему не составило труда связаться с местной епархией и попросить канцелярию кардинала предоставить информацию о семействе Келли.
Буквально в считаные дни после фотосессии во дворце отец Такер с помощью «внутрицерковной разведки» знал о Грейс и ее семье все необходимое.
Хотя его не было в ту пятницу, когда состоялась первая встреча Ренье и Грейс, он взял на себя труд поблагодарить Грейс за ее приезд в Монако. Вот что он написал ей: «Хочу поблагодарить вас за то, что вы показали князю, какой может быть американская девушка-католичка, и за то глубокое впечатление, какое вы произвели на него».
Ренье вспоминал это событие с улыбкой:
– Я поговорил о Грейс с отцом Такером. Он был в курсе, что она во второй половине дня приедет во дворец. После того как она уехала, он спросил, как прошла встреча. Нашли ли мы с ней общий язык? Разумеется, мы с ним обсудили это событие, потому что у нас с ним была такая привычка – обсуждать все дела. Я признался ему, что Грейс мне понравилась. Но, скажите, нашелся бы хоть кто-то, кому она не понравилась бы?
Спустя несколько месяцев по чистой случайности старые знакомые семьи Келли приехали на юг Франции.
В детстве Грейс называла Рассела и Эдит Остин «дядей и тетей». Рассел, зубной врач из Филадельфии, владел в Оушн-Сити летним домиком по соседству с Келли. Остины отдыхали в Каннах, когда узнали, что в Монако состоится благотворительный бал Красного Креста – главное событие светского сезона на Французской Ривьере, – и поинтересовались, где можно достать билеты.
Когда консьерж в их отеле сообщил, что билеты на бал достать невозможно, поскольку они уже распроданы, Остины с чисто американской настойчивостью позвонили во дворец в приемную Ренье. Объяснив, что Грейс приходится им племянницей, они поинтересовались, нельзя ли по этой причине воспользоваться ее знакомством с князем и попросить у него два билета на благотворительный бал. Так получилось, что это письмо оказалось на столе у отца Такера.
Было ли это совпадением или Такер приложил к этому руку, но он лично доставил Остинам билеты с наилучшими пожеланиями от князя, после чего завел с ними разговор про семейство Келли, и в частности про Грейс.
В типичной для него шутливой манере он выведал у них все, что те знали о Грейс. Вернувшись во дворец, Такер невзначай сообщил о состоявшемся разговоре Ренье.
Позднее на той же неделе с подачи отца Такера Остины получили приглашение на чай. И вновь хитрый священник перевел разговор на Грейс.
В конце чаепития Остины, как истинные американцы, предложили, что если князь когда-нибудь будет в Штатах, то он должен непременно посетить Оушн-Сити, где они с радостью его примут.
Ренье вежливо ответил, что подумает над их предложением.
Благодаря отцу Такеру Остины вернулись в Филадельфию не просто уверенные в том, что князь интересуется Грейс, но подозревая, что дело идет к браку.
Не исключено и даже весьма вероятно, что Остины, как все, кто так или иначе причастен к этой старомодной сказке о сватовстве, преувеличивали свою роль в ней. Но, по крайней мере, отец Такер заронил им в головы эту идею.
А затем Ренье неожиданно объявил, что собирается в декабре 1955 года посетить Америку.
Как только отец Такер узнал об этом, он тотчас связался с Остинами, и те, очевидно, убедили Келли пригласить князя в гости на рождественский обед.
Во второй половине дня 25 декабря Остины вместе с князем Ренье, отцом Такером и доктором Дона прибыли в дом номер 3901 по Генри-авеню. Здесь впервые после их встречи во дворце Ренье вновь увидел Грейс. Весь день и вечер они провели в беседах.
Джеку и Ма Келли Ренье понравился с первого взгляда, хотя сначала была одна трудность: никто толком не знал, кто он такой и как к нему следует обращаться. Ма Келли решила, что он князь Марокко. Грейс была вынуждена объяснить матери, что та не совсем права.
Тогда Джек Келли отвел отца Такера в сторонку, чтобы уточнить, как ему следует называть князя.
– Я должен обращаться к нему «ваше величество»?
– Нет, – ответил Такер. – К нему обращаются «ваше высочество».
Джек не стал спорить и весь вечер обращался к Ренье исключительно «ваше высочество», хотя позднее сам же признался Ренье, что «эти королевские титулы для нас пустой звук».
После ужина Келли отвез Такера на вокзал, чтобы тот успел на поезд до Уилмингтона, а Грейс, Ренье и доктор Дона отправились в гости к сестре Грейс, где протанцевали и проговорили до трех часов ночи.
Ренье и Дона переночевали в гостевой комнате в доме Келли, таким образом, у него и Грейс была возможность пообщаться на следующий день.
Пока Джек Келли вез отца Такера на вокзал, тот признался ему, что князь подумывает о том, чтобы сделать Грейс предложение.
Если Джек и был озадачен этим откровением, он не подал вида.
Он сказал священнику, что и сам заподозрил нечто подобное, и попросил его передать Ренье, что, если Грейс не против, он даст отцовское благословение.
Ренье выждал несколько дней, прежде чем наконец сделал Грейс предложение. Та его приняла, и вскоре весь мир узнал о помолвке века. Для большинства людей, включая Руперта Аллана, это известие прозвучало как гром среди ясного неба.
Позднее он вспоминал:
– Я возвращался на машине в Лос-Анджелес с фотосессии для журнала Look, которая проходила в долине Скво-Велли, когда услышал по радио, что монакский князь Ренье только что объявил о своей помолвке с Грейс Келли. Я не поверил собственным ушам. Такого не может быть. Они ведь совершенно не знают друг друга, упрямо повторял я себе.
Как оказалось, знали, и весьма неплохо.
Согласно официальной версии, после встречи во дворце весной 1955 года Грейс и Ренье не поддерживали отношений, и поездка князя в Филадельфию в декабре 1955 года не предполагала никакой помолвки. На самом же деле все обстояло немного не так.
История их любви оставалась тайной, пока Ренье не рассказал о ней для этой книги.
Признавая, что первая их встреча отнюдь не носила личного характера, Ренье рассказывает дальше, что, как только с формальностями было покончено и фотографы убрали фотоаппараты, они с Грейс направились в сад. Свита сопровождала их на достаточном расстоянии, так что они могли расслабиться и свободно поговорить. Вскоре оба поняли, что у них много общего.
В детстве оба были одиноки. Грейс призналась, что в ее семье успех прежде всего связывали со спортивными достижениями, а ее спорт не особенно интересовал.
Ренье в свою очередь рассказал, что вырос в «разбитой семье» и что с ранних лет ему в голову вкладывали его будущие княжеские обязанности. Все детство ему напоминали о том, что он не такой, как другие мальчики, и потому не может себя вести как они.
Оба были застенчивы. Грейс поведала ему о том, что только сейчас начала понимать, что значит быть у всех на виду, когда пресса фактически лишает человека права на личную жизнь.
Ренье в свою очередь рассказал ей, что страдает от этого всю жизнь, и искренне ей посочувствовал.
Море не интересовало Грейс так, как его, зато она разделяла его любовь к животным и с удовольствием осмотрела его зоопарк.
Грейс было страшновато смотреть, как князь просовывает руки сквозь прутья клетки и играет с тигренком, как с обыкновенным котенком.
Ей понравилось европейское обаяние Ренье. Ему, в свою очередь, была симпатична ее американская непринужденность и искренность.
Оба были католиками и относились к своей вере чрезвычайно серьезно.
Ренье не мог точно вспомнить, чего, собственно, он ждал, когда ему сказали, что ему нанесет визит Грейс Келли. Он знал, кто она такая, однако перспектива позировать перед фотокамерами вместе с кинозвездой не слишком вдохновляла его.
Когда она призналась ему, что отнюдь не горела желанием участвовать в этой фотосессии, он понял, что и это у них общее. По его словам, Грейс была милая, от природы элегантная и пленила его исходящей от нее чистотой.
Впоследствии Грейс говорила, что к ее удивлению князь оказался совсем не таким, как она предполагала: не чопорным и напыщенным, а искренним и приветливым.
Ему понравился ее смех. Грейс обнаружила, что он тонкий человек, умеющий в свободное время пошутить. Она любила посмеяться.
Вернувшись в Канны, в отель Carlton, она написала ему записку, поблагодарила за оказанный ей прием и сообщила свой адрес в Нью-Йорке.
Ренье ответил ей, что был бы рад снова встретиться. Она написала ответное письмо, признавшись, что рада их знакомству. Тогда он написал ей снова. И она вновь ответила ему. Между ними завязалась переписка, которая их сблизила: они стали друзьями.
По словам Ренье, так было проще. Удобнее. Оба как будто прятались за своими письмами, давая друг другу время на размышления.
Поначалу медленно, шаг за шагом, они все больше и больше раскрывались друг перед другом. Писали о мире, о жизни. Писали о себе, объясняли, что они чувствуют, пытались понять друг друга, делились секретами.
К концу лета Ренье уже знал, что нашел ту, о которой всегда мечтал.
Он не раз признавался, как непросто было для него познакомиться с женщиной. В пору его холостой жизни даже ходила следующая фраза: «Самая большая трудность для меня в том, что я хотел бы знать девушку долго и близко, чтобы понять, что мы не просто любовники, но и родные души».
Как любому богатому и привлекательному мужчине, найти себе любовницу ему не составляло труда. Обычно любовные отношения выходили на первый план, и у князя не оставалось времени на то, чтобы узнать, существует ли между ним и его очередной пассией родство душ или нет.
На этот раз впервые все было ровно наоборот. Задолго до того, как они взялись за руки, говорил он, они уже знали, что стали близкими друзьями.
Ренье не мог вспомнить, сколько писем они написали друг другу. Он не был уверен, сохранились ли они вообще. По крайней мере, те, которые писала ему Грейс, потому что их у него не было.
– Я их не сохранил. Наверное, зря, но так уж получилось. У меня нет привычки хранить письма.
На вопрос о тех, которые он писал ей, Ренье вновь покачал головой:
– Не знаю, может, она их сохранила. Мне кажется, женщины любят хранить письма. Но даже если и сохранила, я не знаю, где они сейчас.
Его спросили:
– Вы бы хотели их найти?
Ренье глубоко вздохнул, выждал секунду-другую и покачал головой.
– С тех пор их никто не видел. Даже мои дети, – сказал он и вновь погрузился в молчание. – Эти письма… – в голосе его послышались задумчивые нотки. – Честно говоря, я бы не хотел, чтобы их кто-то прочел, даже если они найдутся.
И вновь князь покачал головой.
– Поймите меня правильно. Я никогда бы не позволил никому их читать. Наша жизнь и так прошла у всех на виду. – Князь вновь умолк, отвернулся и добавил еле слышно: – Возможно, эти письма – последний клад, закопанный в моем саду сокровищ.
Грейс и Ренье познакомились во время Каннского кинофестиваля 1955 года, провели несколько часов вместе и прониклись взаимной симпатией. Оба, говоря друг о друге, употребляли слово «милый/милая». Следующая их встреча состоялась лишь на Рождество, а в промежутке между первой и второй отец Такер приложил все усилия к тому, чтобы соединить их.
Старый священник оценил красоту Грейс Келли и не имел ничего против того, что она снимается в кино. Не смущало его и то обстоятельство, что она была американкой. Но больше всего ему нравилось, что Грейс была благовоспитанной католичкой с незапятнанной репутацией.
Когда-то он сам служил в Филадельфии и задействовал тамошние связи, чтобы навести о Грейс справки. Ему не составило труда связаться с местной епархией и попросить канцелярию кардинала предоставить информацию о семействе Келли.
Буквально в считаные дни после фотосессии во дворце отец Такер с помощью «внутрицерковной разведки» знал о Грейс и ее семье все необходимое.
Хотя его не было в ту пятницу, когда состоялась первая встреча Ренье и Грейс, он взял на себя труд поблагодарить Грейс за ее приезд в Монако. Вот что он написал ей: «Хочу поблагодарить вас за то, что вы показали князю, какой может быть американская девушка-католичка, и за то глубокое впечатление, какое вы произвели на него».
Ренье вспоминал это событие с улыбкой:
– Я поговорил о Грейс с отцом Такером. Он был в курсе, что она во второй половине дня приедет во дворец. После того как она уехала, он спросил, как прошла встреча. Нашли ли мы с ней общий язык? Разумеется, мы с ним обсудили это событие, потому что у нас с ним была такая привычка – обсуждать все дела. Я признался ему, что Грейс мне понравилась. Но, скажите, нашелся бы хоть кто-то, кому она не понравилась бы?
Спустя несколько месяцев по чистой случайности старые знакомые семьи Келли приехали на юг Франции.
В детстве Грейс называла Рассела и Эдит Остин «дядей и тетей». Рассел, зубной врач из Филадельфии, владел в Оушн-Сити летним домиком по соседству с Келли. Остины отдыхали в Каннах, когда узнали, что в Монако состоится благотворительный бал Красного Креста – главное событие светского сезона на Французской Ривьере, – и поинтересовались, где можно достать билеты.
Когда консьерж в их отеле сообщил, что билеты на бал достать невозможно, поскольку они уже распроданы, Остины с чисто американской настойчивостью позвонили во дворец в приемную Ренье. Объяснив, что Грейс приходится им племянницей, они поинтересовались, нельзя ли по этой причине воспользоваться ее знакомством с князем и попросить у него два билета на благотворительный бал. Так получилось, что это письмо оказалось на столе у отца Такера.
Было ли это совпадением или Такер приложил к этому руку, но он лично доставил Остинам билеты с наилучшими пожеланиями от князя, после чего завел с ними разговор про семейство Келли, и в частности про Грейс.
В типичной для него шутливой манере он выведал у них все, что те знали о Грейс. Вернувшись во дворец, Такер невзначай сообщил о состоявшемся разговоре Ренье.
Позднее на той же неделе с подачи отца Такера Остины получили приглашение на чай. И вновь хитрый священник перевел разговор на Грейс.
В конце чаепития Остины, как истинные американцы, предложили, что если князь когда-нибудь будет в Штатах, то он должен непременно посетить Оушн-Сити, где они с радостью его примут.
Ренье вежливо ответил, что подумает над их предложением.
Благодаря отцу Такеру Остины вернулись в Филадельфию не просто уверенные в том, что князь интересуется Грейс, но подозревая, что дело идет к браку.
Не исключено и даже весьма вероятно, что Остины, как все, кто так или иначе причастен к этой старомодной сказке о сватовстве, преувеличивали свою роль в ней. Но, по крайней мере, отец Такер заронил им в головы эту идею.
А затем Ренье неожиданно объявил, что собирается в декабре 1955 года посетить Америку.
Как только отец Такер узнал об этом, он тотчас связался с Остинами, и те, очевидно, убедили Келли пригласить князя в гости на рождественский обед.
Во второй половине дня 25 декабря Остины вместе с князем Ренье, отцом Такером и доктором Дона прибыли в дом номер 3901 по Генри-авеню. Здесь впервые после их встречи во дворце Ренье вновь увидел Грейс. Весь день и вечер они провели в беседах.
Джеку и Ма Келли Ренье понравился с первого взгляда, хотя сначала была одна трудность: никто толком не знал, кто он такой и как к нему следует обращаться. Ма Келли решила, что он князь Марокко. Грейс была вынуждена объяснить матери, что та не совсем права.
Тогда Джек Келли отвел отца Такера в сторонку, чтобы уточнить, как ему следует называть князя.
– Я должен обращаться к нему «ваше величество»?
– Нет, – ответил Такер. – К нему обращаются «ваше высочество».
Джек не стал спорить и весь вечер обращался к Ренье исключительно «ваше высочество», хотя позднее сам же признался Ренье, что «эти королевские титулы для нас пустой звук».
После ужина Келли отвез Такера на вокзал, чтобы тот успел на поезд до Уилмингтона, а Грейс, Ренье и доктор Дона отправились в гости к сестре Грейс, где протанцевали и проговорили до трех часов ночи.
Ренье и Дона переночевали в гостевой комнате в доме Келли, таким образом, у него и Грейс была возможность пообщаться на следующий день.
Пока Джек Келли вез отца Такера на вокзал, тот признался ему, что князь подумывает о том, чтобы сделать Грейс предложение.
Если Джек и был озадачен этим откровением, он не подал вида.
Он сказал священнику, что и сам заподозрил нечто подобное, и попросил его передать Ренье, что, если Грейс не против, он даст отцовское благословение.
Ренье выждал несколько дней, прежде чем наконец сделал Грейс предложение. Та его приняла, и вскоре весь мир узнал о помолвке века. Для большинства людей, включая Руперта Аллана, это известие прозвучало как гром среди ясного неба.
Позднее он вспоминал:
– Я возвращался на машине в Лос-Анджелес с фотосессии для журнала Look, которая проходила в долине Скво-Велли, когда услышал по радио, что монакский князь Ренье только что объявил о своей помолвке с Грейс Келли. Я не поверил собственным ушам. Такого не может быть. Они ведь совершенно не знают друг друга, упрямо повторял я себе.
Как оказалось, знали, и весьма неплохо.
Согласно официальной версии, после встречи во дворце весной 1955 года Грейс и Ренье не поддерживали отношений, и поездка князя в Филадельфию в декабре 1955 года не предполагала никакой помолвки. На самом же деле все обстояло немного не так.
История их любви оставалась тайной, пока Ренье не рассказал о ней для этой книги.
Признавая, что первая их встреча отнюдь не носила личного характера, Ренье рассказывает дальше, что, как только с формальностями было покончено и фотографы убрали фотоаппараты, они с Грейс направились в сад. Свита сопровождала их на достаточном расстоянии, так что они могли расслабиться и свободно поговорить. Вскоре оба поняли, что у них много общего.
В детстве оба были одиноки. Грейс призналась, что в ее семье успех прежде всего связывали со спортивными достижениями, а ее спорт не особенно интересовал.
Ренье в свою очередь рассказал, что вырос в «разбитой семье» и что с ранних лет ему в голову вкладывали его будущие княжеские обязанности. Все детство ему напоминали о том, что он не такой, как другие мальчики, и потому не может себя вести как они.
Оба были застенчивы. Грейс поведала ему о том, что только сейчас начала понимать, что значит быть у всех на виду, когда пресса фактически лишает человека права на личную жизнь.
Ренье в свою очередь рассказал ей, что страдает от этого всю жизнь, и искренне ей посочувствовал.
Море не интересовало Грейс так, как его, зато она разделяла его любовь к животным и с удовольствием осмотрела его зоопарк.
Грейс было страшновато смотреть, как князь просовывает руки сквозь прутья клетки и играет с тигренком, как с обыкновенным котенком.
Ей понравилось европейское обаяние Ренье. Ему, в свою очередь, была симпатична ее американская непринужденность и искренность.
Оба были католиками и относились к своей вере чрезвычайно серьезно.
Ренье не мог точно вспомнить, чего, собственно, он ждал, когда ему сказали, что ему нанесет визит Грейс Келли. Он знал, кто она такая, однако перспектива позировать перед фотокамерами вместе с кинозвездой не слишком вдохновляла его.
Когда она призналась ему, что отнюдь не горела желанием участвовать в этой фотосессии, он понял, что и это у них общее. По его словам, Грейс была милая, от природы элегантная и пленила его исходящей от нее чистотой.
Впоследствии Грейс говорила, что к ее удивлению князь оказался совсем не таким, как она предполагала: не чопорным и напыщенным, а искренним и приветливым.
Ему понравился ее смех. Грейс обнаружила, что он тонкий человек, умеющий в свободное время пошутить. Она любила посмеяться.
Вернувшись в Канны, в отель Carlton, она написала ему записку, поблагодарила за оказанный ей прием и сообщила свой адрес в Нью-Йорке.
Ренье ответил ей, что был бы рад снова встретиться. Она написала ответное письмо, признавшись, что рада их знакомству. Тогда он написал ей снова. И она вновь ответила ему. Между ними завязалась переписка, которая их сблизила: они стали друзьями.
По словам Ренье, так было проще. Удобнее. Оба как будто прятались за своими письмами, давая друг другу время на размышления.
Поначалу медленно, шаг за шагом, они все больше и больше раскрывались друг перед другом. Писали о мире, о жизни. Писали о себе, объясняли, что они чувствуют, пытались понять друг друга, делились секретами.
К концу лета Ренье уже знал, что нашел ту, о которой всегда мечтал.
Он не раз признавался, как непросто было для него познакомиться с женщиной. В пору его холостой жизни даже ходила следующая фраза: «Самая большая трудность для меня в том, что я хотел бы знать девушку долго и близко, чтобы понять, что мы не просто любовники, но и родные души».
Как любому богатому и привлекательному мужчине, найти себе любовницу ему не составляло труда. Обычно любовные отношения выходили на первый план, и у князя не оставалось времени на то, чтобы узнать, существует ли между ним и его очередной пассией родство душ или нет.
На этот раз впервые все было ровно наоборот. Задолго до того, как они взялись за руки, говорил он, они уже знали, что стали близкими друзьями.
Ренье не мог вспомнить, сколько писем они написали друг другу. Он не был уверен, сохранились ли они вообще. По крайней мере, те, которые писала ему Грейс, потому что их у него не было.
– Я их не сохранил. Наверное, зря, но так уж получилось. У меня нет привычки хранить письма.
На вопрос о тех, которые он писал ей, Ренье вновь покачал головой:
– Не знаю, может, она их сохранила. Мне кажется, женщины любят хранить письма. Но даже если и сохранила, я не знаю, где они сейчас.
Его спросили:
– Вы бы хотели их найти?
Ренье глубоко вздохнул, выждал секунду-другую и покачал головой.
– С тех пор их никто не видел. Даже мои дети, – сказал он и вновь погрузился в молчание. – Эти письма… – в голосе его послышались задумчивые нотки. – Честно говоря, я бы не хотел, чтобы их кто-то прочел, даже если они найдутся.
И вновь князь покачал головой.
– Поймите меня правильно. Я никогда бы не позволил никому их читать. Наша жизнь и так прошла у всех на виду. – Князь вновь умолк, отвернулся и добавил еле слышно: – Возможно, эти письма – последний клад, закопанный в моем саду сокровищ.
5
Личная история
Опубликованные журналом Paris Match снимки вызвали разговоры о возможном романе Грейс и Ренье. 11 октября 1955 года он был вынужден выступить перед гражданами Монако по радио Монте-Карло.
– Любые слухи о моей скорой женитьбе безосновательны. Вопрос о моей женитьбе, который не дает вам покоя, занимает меня даже в большей степени, чем всех остальных.
Ренье подчеркнул, что некоторые печатные издания распространяют сплетни, не имеющие ничего общего с действительностью.
– Дайте мне еще три года, – сказал Ренье, обращаясь к своим подданным, – тогда посмотрим.
Однако не прошло и месяца, а он уже договорился о встрече с Грейс на Рождество, чтобы сделать ей предложение.
– Я знал, чего я хочу, – признавался он, – но не знал, согласится ли она выйти за меня замуж. Я должен был ее спросить. Тогда я отправился в Штаты, чтобы увидеться с ней. Я не мог сделать ей предложение, потому что не был уверен, что она его примет. Я не мог просить ее руки, если существовал хоть один шанс из ста, что она мне откажет.
Ренье отплыл из Франции 8 декабря и прибыл в Нью-Йорк через неделю. Согласно официальной версии, его поездка в Штаты была вызвана необходимостью пройти медицинское обследование в клинике Университета Джона Хопкинса. Кроме того, поговаривали, что князь хочет посетить кое-кого из своих знакомых на восточном побережье, а также отдохнуть во Флориде.
Хотя отец Такер за несколько дней до отплытия проговорился об истинной цели этой поездки, о планах Ренье, кроме Грейс, которая к тому времени имела все основания полагать, что намерения у князя самые серьезные, знали лишь его придворные советники.
В конце концов, возможная женитьба князя Монако не только его личное дело, но и государственное.
Согласно договору 1918 года между Францией и Монако, любому объявлению о помолвке должно предшествовать формальное обращение того, кто на данный момент занимает монакский трон, к правительству Франции за официальным разрешением о женитьбе. Разумеется, разрешение правительства Франции не более чем формальность.
Однако, когда принцесса Шарлотта в 1920 году, не спросив французов, объявила о своей помолвке с графом Пьером де Полиньяком – притом что ее дед был суверенным князем, а отец князем наследным, она же сама лишь третьей в порядке престолонаследования, – из Франции тотчас пришло гневное письмо министра иностранных дел в адрес министра внутренних дел Монако, потребовавшего соблюдать протокольные требования.
Разумеется, Ренье был намерен их соблюсти.
В начале ноября он обсудил свои планы с министром внутренних дел, который затем провел беседу с генеральным консулом Франции в Монако.
30 ноября 1955 года, за восемь дней до отплытия Ренье из Гавра, французский консул написал министру внутренних дел: «Накануне отплытия князя Ренье в Соединенные Штаты, где он намерен сделать предложение одной американке, – чье имя пока не названо, – мое правительство видит в этом хороший повод напомнить его высочеству о прецеденте 1920 года».
Министр внутренних дел, как и положено, передал это письмо князю.
До этого момента имя Грейс в официальной переписке еще ни разу не было названо: Ренье пока не раскрыл его никому, даже собственному министру.
Ренье решил, что так будет лучше по двум причинам. Во-первых, было бы не очень красиво по отношению к самой Грейс, если бы ее имя узнали прежде, чем он сделает ей официальное предложение. Но даже если она его примет, протокол предписывал официально объявить о помолвке сначала в Монако, а уж потом в США.
Поэтому до той самой минуты, когда он стоял перед ее дверью 25 декабря, лишь она сама и отец Такер знали о его планах.
Между тем рождественская неделя шла своим чередом. Грейс и Ренье видели вместе в Филадельфии, а 27 декабря в Нью-Йорке. Понадобилось не так уж много времени, чтобы журналисты поняли, к чему все идет.
Согласно официальной версии, князь сделал Грейс предложение на Новый год. На самом же деле это случилось через несколько дней после Рождества.
– Ты выйдешь за меня замуж? – просто спросил он у Грейс.
– Да, – так же просто ответила она.
Но пока что они никому ничего не сказали, ведь союз их был не вполне обычным. Как-никак Ренье князь, глава государства. Делая ей предложение, он просил ее стать княгиней.
И прежде чем объявить об этом миру, следовало устранить ряд препятствий.
Во-первых, отец Грейс. Имевший обо всем собственное мнение, Джек Келли отвел Ренье в сторону и выразил надежду, что у того серьезные намерения в отношении его дочери.
Ренье ответил:
– Да, я хочу на ней жениться.
Правда, он умолчал, что Грейс уже сказала ему «да».
Джек Келли дал свое согласие и тотчас предупредил:
– Надеюсь, вы не станете ходить вокруг да около, как некоторые принцы. Потому что в таком случае потеряете прекрасную девушку. И помните, в ее жилах течет ирландская кровь, и она знает, чего хочет.
Затем к князю подошла Ма Келли и предложила, чтобы Грейс и Ренье поженились в Филадельфии.
– Так принято у нас в Америке. Свадьбу организуют родители невесты. А Грейс всегда обещала мне, что так и будет.
Ренье был вынужден объяснить, что это исключено: у них не обычное бракосочетание. Выйдя за него замуж, Грейс становится княгиней Монакской и возлагает на себя обязательства перед жителями Монако.
После долгих объяснений Ма Келли в конце концов уступила.
Затем встал вопрос брачного контракта. Несколько недель юристы из Монако со стороны князя и их нью-йоркские коллеги со стороны Грейс трудились, составляя этот документ на многих страницах. Согласно европейской традиции, в контракте были подробно прописаны правила, определяющие материальную сторону супружеского союза.
Во Франции и в Монако контрактные соглашения, оговаривающие права собственности, как записано в наполеоновском кодексе, составляют неотъемлемую часть любого брачного союза. Существует три типа собственности: совместная, частично раздельная и полностью раздельная. В большинстве брачных контрактов бывает прописан первый вид, то есть совместное владение имуществом.
Более того, во Франции, если в контракте не записано иное, у супругов автоматически возникают права общей собственности. Второй вариант контракта касается имущества, которое каждая из сторон приносит с собой в брак. Эта собственность не отчуждается в пользу супруга, в отличие от нажитого в браке имущества, которое считается их общей собственностью. Согласно третьему варианту, имущество, которым супруги раздельно владели до брака, и то, что они нажили в браке, принадлежит тому или иному из них.
В брачном контракте Грейс и Ренье был прописан именно такой третий случай – раздельное владение имуществом, séparation des biens, как его называют во Франции.
– Это был единственно приемлемый для нас вариант, – пояснял Ренье. – Абсолютно нормальный, стандартный брачный контракт; в нем не было ничего особенного.
Возможно, многие европейцы не видели в этом контракте ничего странного – большинство богатых французов вступают в брак на основе именно такого контракта. Но Келли из Филадельфии нашли его условия более чем странными, особенно пункт о том, что Грейс должна взять на себя часть расходов по содержанию дома.
Иными словами, она будет частично оплачивать счета. Опять-таки с точки зрения условий контракта это было совершенно нормально.
И наконец встал вопрос приданого.
Согласно условиям контракта, некая сумма будет уплачена родителями Грейс лично князю за то, что он берет в жены их дочь. Опять-таки приданое является обычной практикой среди старых европейских семейств, не только во Франции и Монако. Однако в Америке 1956 года о нем уже успели порядком подзабыть.
Несколько лет назад в одной книге, явно рассчитанной на дешевые сенсации, утверждалось, будто Ренье вынудил отца Грейс заплатить 2 000 000 долларов за то, что тот сделает его дочь княгиней Монакской. Это неправда. Я, Джеффри Робинсон, своими глазами видел брачный контракт, который хранится в личном архиве Ренье, и могу со всей категоричностью утверждать, что, хотя финансовая сторона вопроса и обсуждалась, сумма в 2 000 000 долларов – измышление автора.
Ради вящей точности автор ссылался на помощь отдельных лиц, которые теперь утверждают, что они либо не говорили с ним, либо, когда он обратился к ним за помощью, отказались с ним сотрудничать. В этой книге самые невероятные цитаты приписываются тем, кого уже нет в живых.
Если и этого недостаточно, чтобы оспорить достоверность данного опуса, добавлю, что, кроме всего прочего, в нем содержатся серьезные фактические ошибки. К примеру, в книге сказано, что Робер Дона сопровождал Ренье во время его поездки в Штаты с единственной целью: обследовать Грейс на предмет возможного бесплодия. По словам автора, если бы ее признали бесплодной, предложение руки и сердца не последовало бы.
– Любые слухи о моей скорой женитьбе безосновательны. Вопрос о моей женитьбе, который не дает вам покоя, занимает меня даже в большей степени, чем всех остальных.
Ренье подчеркнул, что некоторые печатные издания распространяют сплетни, не имеющие ничего общего с действительностью.
– Дайте мне еще три года, – сказал Ренье, обращаясь к своим подданным, – тогда посмотрим.
Однако не прошло и месяца, а он уже договорился о встрече с Грейс на Рождество, чтобы сделать ей предложение.
– Я знал, чего я хочу, – признавался он, – но не знал, согласится ли она выйти за меня замуж. Я должен был ее спросить. Тогда я отправился в Штаты, чтобы увидеться с ней. Я не мог сделать ей предложение, потому что не был уверен, что она его примет. Я не мог просить ее руки, если существовал хоть один шанс из ста, что она мне откажет.
Ренье отплыл из Франции 8 декабря и прибыл в Нью-Йорк через неделю. Согласно официальной версии, его поездка в Штаты была вызвана необходимостью пройти медицинское обследование в клинике Университета Джона Хопкинса. Кроме того, поговаривали, что князь хочет посетить кое-кого из своих знакомых на восточном побережье, а также отдохнуть во Флориде.
Хотя отец Такер за несколько дней до отплытия проговорился об истинной цели этой поездки, о планах Ренье, кроме Грейс, которая к тому времени имела все основания полагать, что намерения у князя самые серьезные, знали лишь его придворные советники.
В конце концов, возможная женитьба князя Монако не только его личное дело, но и государственное.
Согласно договору 1918 года между Францией и Монако, любому объявлению о помолвке должно предшествовать формальное обращение того, кто на данный момент занимает монакский трон, к правительству Франции за официальным разрешением о женитьбе. Разумеется, разрешение правительства Франции не более чем формальность.
Однако, когда принцесса Шарлотта в 1920 году, не спросив французов, объявила о своей помолвке с графом Пьером де Полиньяком – притом что ее дед был суверенным князем, а отец князем наследным, она же сама лишь третьей в порядке престолонаследования, – из Франции тотчас пришло гневное письмо министра иностранных дел в адрес министра внутренних дел Монако, потребовавшего соблюдать протокольные требования.
Разумеется, Ренье был намерен их соблюсти.
В начале ноября он обсудил свои планы с министром внутренних дел, который затем провел беседу с генеральным консулом Франции в Монако.
30 ноября 1955 года, за восемь дней до отплытия Ренье из Гавра, французский консул написал министру внутренних дел: «Накануне отплытия князя Ренье в Соединенные Штаты, где он намерен сделать предложение одной американке, – чье имя пока не названо, – мое правительство видит в этом хороший повод напомнить его высочеству о прецеденте 1920 года».
Министр внутренних дел, как и положено, передал это письмо князю.
До этого момента имя Грейс в официальной переписке еще ни разу не было названо: Ренье пока не раскрыл его никому, даже собственному министру.
Ренье решил, что так будет лучше по двум причинам. Во-первых, было бы не очень красиво по отношению к самой Грейс, если бы ее имя узнали прежде, чем он сделает ей официальное предложение. Но даже если она его примет, протокол предписывал официально объявить о помолвке сначала в Монако, а уж потом в США.
Поэтому до той самой минуты, когда он стоял перед ее дверью 25 декабря, лишь она сама и отец Такер знали о его планах.
Между тем рождественская неделя шла своим чередом. Грейс и Ренье видели вместе в Филадельфии, а 27 декабря в Нью-Йорке. Понадобилось не так уж много времени, чтобы журналисты поняли, к чему все идет.
Согласно официальной версии, князь сделал Грейс предложение на Новый год. На самом же деле это случилось через несколько дней после Рождества.
– Ты выйдешь за меня замуж? – просто спросил он у Грейс.
– Да, – так же просто ответила она.
Но пока что они никому ничего не сказали, ведь союз их был не вполне обычным. Как-никак Ренье князь, глава государства. Делая ей предложение, он просил ее стать княгиней.
И прежде чем объявить об этом миру, следовало устранить ряд препятствий.
Во-первых, отец Грейс. Имевший обо всем собственное мнение, Джек Келли отвел Ренье в сторону и выразил надежду, что у того серьезные намерения в отношении его дочери.
Ренье ответил:
– Да, я хочу на ней жениться.
Правда, он умолчал, что Грейс уже сказала ему «да».
Джек Келли дал свое согласие и тотчас предупредил:
– Надеюсь, вы не станете ходить вокруг да около, как некоторые принцы. Потому что в таком случае потеряете прекрасную девушку. И помните, в ее жилах течет ирландская кровь, и она знает, чего хочет.
Затем к князю подошла Ма Келли и предложила, чтобы Грейс и Ренье поженились в Филадельфии.
– Так принято у нас в Америке. Свадьбу организуют родители невесты. А Грейс всегда обещала мне, что так и будет.
Ренье был вынужден объяснить, что это исключено: у них не обычное бракосочетание. Выйдя за него замуж, Грейс становится княгиней Монакской и возлагает на себя обязательства перед жителями Монако.
После долгих объяснений Ма Келли в конце концов уступила.
Затем встал вопрос брачного контракта. Несколько недель юристы из Монако со стороны князя и их нью-йоркские коллеги со стороны Грейс трудились, составляя этот документ на многих страницах. Согласно европейской традиции, в контракте были подробно прописаны правила, определяющие материальную сторону супружеского союза.
Во Франции и в Монако контрактные соглашения, оговаривающие права собственности, как записано в наполеоновском кодексе, составляют неотъемлемую часть любого брачного союза. Существует три типа собственности: совместная, частично раздельная и полностью раздельная. В большинстве брачных контрактов бывает прописан первый вид, то есть совместное владение имуществом.
Более того, во Франции, если в контракте не записано иное, у супругов автоматически возникают права общей собственности. Второй вариант контракта касается имущества, которое каждая из сторон приносит с собой в брак. Эта собственность не отчуждается в пользу супруга, в отличие от нажитого в браке имущества, которое считается их общей собственностью. Согласно третьему варианту, имущество, которым супруги раздельно владели до брака, и то, что они нажили в браке, принадлежит тому или иному из них.
В брачном контракте Грейс и Ренье был прописан именно такой третий случай – раздельное владение имуществом, séparation des biens, как его называют во Франции.
– Это был единственно приемлемый для нас вариант, – пояснял Ренье. – Абсолютно нормальный, стандартный брачный контракт; в нем не было ничего особенного.
Возможно, многие европейцы не видели в этом контракте ничего странного – большинство богатых французов вступают в брак на основе именно такого контракта. Но Келли из Филадельфии нашли его условия более чем странными, особенно пункт о том, что Грейс должна взять на себя часть расходов по содержанию дома.
Иными словами, она будет частично оплачивать счета. Опять-таки с точки зрения условий контракта это было совершенно нормально.
И наконец встал вопрос приданого.
Согласно условиям контракта, некая сумма будет уплачена родителями Грейс лично князю за то, что он берет в жены их дочь. Опять-таки приданое является обычной практикой среди старых европейских семейств, не только во Франции и Монако. Однако в Америке 1956 года о нем уже успели порядком подзабыть.
Несколько лет назад в одной книге, явно рассчитанной на дешевые сенсации, утверждалось, будто Ренье вынудил отца Грейс заплатить 2 000 000 долларов за то, что тот сделает его дочь княгиней Монакской. Это неправда. Я, Джеффри Робинсон, своими глазами видел брачный контракт, который хранится в личном архиве Ренье, и могу со всей категоричностью утверждать, что, хотя финансовая сторона вопроса и обсуждалась, сумма в 2 000 000 долларов – измышление автора.
Ради вящей точности автор ссылался на помощь отдельных лиц, которые теперь утверждают, что они либо не говорили с ним, либо, когда он обратился к ним за помощью, отказались с ним сотрудничать. В этой книге самые невероятные цитаты приписываются тем, кого уже нет в живых.
Если и этого недостаточно, чтобы оспорить достоверность данного опуса, добавлю, что, кроме всего прочего, в нем содержатся серьезные фактические ошибки. К примеру, в книге сказано, что Робер Дона сопровождал Ренье во время его поездки в Штаты с единственной целью: обследовать Грейс на предмет возможного бесплодия. По словам автора, если бы ее признали бесплодной, предложение руки и сердца не последовало бы.