Страница:
Вне сомнений Ричард ждет от Элис того же. Вильям никогда раньше не думал об этом. Он знал, пока жив, Ричард не будет особенно вмешиваться, и согласится на брак с Обри. Ричард знал о такой возможности. Он не слишком его одобрял, считая, что Элис заслуживает большего, но, если она любит Обри, этот союз мог стать прекрасным сочетанием власти и земли в богатом регионе.
Однако все изменилось. План брака с Обри рухнул, и Вильям вдруг подумал о том, что сегодня его ждет сражение. Он не бессмертен.
До сих пор он не получил даже царапины в двух боях, но все может случиться. Если бы та стрела попала чуть-чуть правее… Сегодня они собираются установить в маленькой деревушке засаду на уэльсцев. При неудачном стечении обстоятельств он может быть убит. Ричард далеко – все еще во Фландрии или приближается к Шотландии. Элис может остаться беззащитной. Он рассчитывал, что Моджер поможет ей, но тот сам будет участвовать в сегодняшней акции. Даже если Моджер выйдет из нее живым, он не годится на роль защитника Элис, так как может принудить ее вступить в нежелательный брак.
Нет. Хватит подобных браков. Вильям надел халат и достал письменный прибор. Положив его на колени, он максимально подробно изложил ситуацию Ричарду и свое пожелание: Элис должно быть позволено выйти замуж за Раймонда, если она того пожелает.
Вильям отвел глаза от запечатанного письма и поймал взгляд Раймонда.
– Иногда, – сказал он с улыбкой, – я ощущаю себя идиотом. Раньше, всякий раз отправляясь на войну, я был в свите графа Корнуольского. И мне никогда не приходилось думать о том, что случится, если меня ранят или убьют. Ричард позаботился бы об Элис, как о собственной дочери. Теперь, однако, он далеко, слишком далеко. Если… – Вильям запнулся, а затем все же рассказал Раймонду о расстроившемся браке Элис с Обри.
– Сэр Моджер знает о вашем решении в отношении его сына? – спросил Раймонд, подозрительно глядя на Вильяма.
– Нет. Думаю, сейчас неподходящее время говорить с ним об этом. Он не… у него сложные отношения с сыновьями. Я опасаюсь, что Моджер будет груб с Обри, обвинит его в не желании и неумении добиться расположения Элис. Есть и еще одна причина, – произнес Вильям мягко, – касающаяся только меня. Однако у вас нет оснований подозревать Моджера в том, что он желает мне зла. Моя смерть не поможет ему, поскольку у Ричарда, моего сюзерена, нет оснований поддерживать брак с Обри, разве только в угоду мне.
Раймонд кивнул головой. Лицо его оставалось спокойным, хотя разговор о замужестве Элис буквально разрывал его на части. Он не может сделать ей предложение, не может по ряду причин. С его отцом случится припадок, он, скорее всего, отречется от Раймонда, если тот возьмет жену, которая не принесет им ни богатства, ни почетного родства. С другой, стороны Раймонд причинит боль и сэру Вильяму, которого успел полюбить. Если он женится на Элис, она вынуждена будет жить с ним в Эксе, и Марлоу останется без хозяйки. Ситуация будет еще хуже той, какая так страшит Вильяма.
Раймонд уже понял, Вильям, еще достаточно молодой для того, чтобы заиметь и воспитать наследника, больше не женится. Случайно они с Элис задели этот вопрос в своем недавнем разговоре. В ответ девушка только кивнула головой и сказала: «Есть одна женщина… но он не может вступить с ней в брак, а другая ему не нужна». Поначалу Раймонд считал это безумием. Теперь же, когда сам представил, что берет в жены другую женщину, не Элис, ради земель или власти, то почувствовал подступающую тошноту. Сэр Вильям намеревался оставить свои владения Элис и ее сыновьям. Может ли Раймонд отнять у него это?
Все рассуждения сводились к одному. Когда война закончится, и Раймонд предоставит королю Генриху доказательства лояльности сэра Вильяма, он больше не вернется в Марлоу. Но стоило Раймонду подумать об этом, его пронзила такая боль, что он невольно застонал. Как ни странно, сэр Вильям не отреагировал на это и даже не посмотрел на молодого человека, а начал объяснять, сколь дорог ему Марлоу и о своей надежде, что муж Элис согласится жить там.
Все доводы рассудка улетучились, стоило только Раймонду понять, что Вильям весьма тонко понуждает его, нищего и бездомного наемника, добиваться Элис.
– Сэр… – Он задохнулся.
Но Вильям остановил его кивком головы.
– Сейчас нет нужды обсуждать это. Но, если я погибну, ты должен сразу же поехать в Марлоу и убедиться, что никто не пытается завладеть Элис или повлиять на ее решение, пока Ричард не освободится от своих дел и не сможет взять мою дочь под опеку. Вот письмо для него, объясняющее все.
– Вы думаете, рейд, который мы планируем, так опасен? – спросил Раймонд, несколько удивленный.
Вильям улыбнулся.
– Нет, но более опасен, чем два предыдущих. Из донесений разведчиков известно: деревню можно использовать как ловушку. Ее-то мы и хотим захлопнуть, предприняв все меры, позволяющие избежать излишнего риска.
– Не думаю, что вы способны умышленно послать меня на верную гибель, – улыбнулся Раймонд. – Вы не сможете это сделать, не рассказав мне всего… столь же откровенно, как говорили о том, что в Уэльсе не стоит ожидать богатой добычи.
– Мальчишка! – воскликнул Вильям, нежно глядя на юношу и улыбаясь его словам. – Да, я не рассказал тебе всего. Иди, принеси нам чего-нибудь поесть, и я скажу тебе кое-что, услышанное на совете. Пора это знать и тебе.
Действительно, Вильям знал гораздо больше, чем рассказывал Раймонду или кому-либо еще, поскольку присутствовал на совете у графа Херфордского. Де Боун, несмотря на свою молодость и ответственностью перед Ричардом, был совсем не глуп. Он догадался, почему Ричард всегда знает, о чем думают его подданные. Поэтому граф Херфордский, как хороший хозяин, всегда советовался со своими людьми, но в его общении с ними присутствовала какая-то недосказанность, сдержанность. Возможно, они предостерегли бы его, если бы то, что он намеревался сделать, могло привести к несчастью. Но, в то же время, опасались давать советы слишком часто, чтобы не задеть его. Однако к сэру Вильяму, другу детства Ричарда, и особо приближенному к нему, это никак не относилось. Поэтому-то граф и приглашал Вильяма на военный совет, на который обычно допускались только знатные вассалы, подчинявшиеся непосредственно королю.
Таким образом, Вильям узнавал все новости и имел более глубокое видение кампании, чем другие рыцари. Оставалось лишь несколько часов до начала операции, и Вильям полагал, что теперь может полностью посвятить Раймонда в обстоятельства дела.
– Ты слышал, думаю, что, кроме этого небольшого похода здесь, в Уэльсе, королю пришлось вести войну с Шотландией, – начал Вильям, когда слуга принес им тарелки с хлебом, кусочками соленого мяса и сыра.
– Да, ходили кое-какие слухи, – подтвердил Раймонд. – Поговаривали о соглашении между Дэвидом, сыном Ллевелина, и королем Александром.
– Возможно, хотя думаю, «соглашение» – сказано слишком сильно. Женившись на дочери Ингельрама де Куси, Александр оказался под влиянием велеречивых речей своего тестя и его уверений в поддержке. Поэтому бросил вызов Генриху, Дэвид, более разумный, решил воспользоваться тем, что Генрих занялся Шотландией, для достижения своих целей, не дожидаясь всегда запоздалых и неуверенных действий папы.
– Война с Шотландией идет тяжело? – спросил Раймонд. Вильям покачал головой.
– Совсем наоборот. Ричард добился подмоги от графа Фландрии. С ней, а также с рекрутами и другими наемниками король отправился на север. Тем временем, Ингельрам умер самым загадочным образом. Его сын Джон решил выполнить обещание отца, но бароны Пяти Портов были предупреждены и увели корабли, поэтому французы повернули обратно.
– Полагаю, это охладило пыл Александра, – сказал Раймонд.
– Да, особенно когда Джон де Куси объявил ему, что чтит обещание отца, но не согласен с ним и выходит из игры.
– И тогда Генрих одержал чистую победу?
– Можно сказать и так, – улыбнулся Вильям, – но никто и пальцем не пошевелил для этого, кроме моего бедного Ричарда, метавшегося между обеими сторонами, пока договор не был заключен.
– Значит, сражений не было.
Вильям опять улыбнулся, услышав в голосе Раймонда разочарование.
– Да, не было. Раймонд нахмурился.
– Думаю, король в большом долгу перед графом Фландрии и его людьми. Разве можно назвать победой то, что достигнуто без борьбы?
– Я не знаю условий мира, – ответил Вильям. – Могу только предположить, мы находимся там, где были до того, как Александр бросил свой вызов. Возможно, Александр оплатит долг Генриха, не знаю. Но когда имеешь дело с Шотландией, такой мир может продлиться дольше, чем установленный силой оружия. В этом есть свое преимущество.
Тень сомнения легла на лицо Раймонда, являвшееся зеркалом его существа. Вильям громко рассмеялся.
– В любом случае, – продолжил он, – мир с Шотландией не имеет для нас особого значения, если не считать того, что когда уэльсцы прослышат о нем, они, без сомнения, решат: Генрих выставит против них большую армию в помощь оставленной здесь. Тогда они разобьются на небольшие отряды и спрячутся в горах, и их невозможно будет втянуть в сражение. Не качай головой. Это их обычная практика.
– Но они оставят свои земли без защиты, – начал было Раймонд, но тут же рассмеялся. – Если нечего защищать, полагаю, не имеет большого значения, что страна останется без защиты.
Вильям пожал плечами.
– Старые люди говорили мне, что большие армии неоднократно вынуждали уйти из Уэльса именно так. Большая армия вскоре начинает голодать в этой дикой местности, и ее боевой дух слабеет от усталости. Удивительно, но нас мало беспокоили нападениями на лагерь и стрелами на марше. Надеюсь, Дэвид не так хитер, как отец, и его можно обмануть. Итак, граф Херфордский и Клэр согласились, чтобы мы устроили эту западню. Посмотрим, что из этого выйдет. Разумеется, если мы хотим нанести им ощутимый урон, то должны быть там в ближайшие дни, пока они не узнали о мире с Александром.
– Мы будем приманкой? – спросил Раймонд.
– Да, верно. Люди, знающие уэльские обычаи, считают: их значительные военные силы расположены где-то поблизости. Если мы сделаем вид, будто вошли в деревню только за добычей, они, возможно, выставят против нас крупные силы. Им нравится уничтожать небольшие отряды противника и затем растворяться в лесах. Мы должны выглядеть как группа грабителей – нести бурдюки для вина, разбредаться по всей деревне в поисках добычи и иметь вид полупьяных. Мы будем слишком заманчивой приманкой, и они не смогут сдержаться. Раймонд поднял брови.
– Сказано хорошо, но в таком беспорядке всех нас перебьют.
– Надеюсь, нет. Как только они пойдут в атаку, ты подожжешь большой амбар, который мы обольем нефтью, – вот что будет в наших винных бурдюках. Когда дым станет заметным, а он поднимется в считанные минуты, к нам на помощь придет сэр Моджер, если на нас нападет небольшая группа. Если же в бой вступит большое войско, Моджер даст сигнал графу Херфордскому, который будет наготове.
– Я не привык к таким действиям, – сказал Раймонд, но его глаза загорелись интересом.
– Я тоже, – признался Вильям. – Я сражался в Уэльсе в молодости как оруженосец графа Честерского. Но тогда мы обороняли замки обычным образом или предпринимали иногда карательные рейды в деревни. Тем не менее, люди, воевавшие против старого принца Ллевелина считают – это лучший способ вовлечь уэльсцев в сражение.
– Надеюсь, что так, – ответил Раймонд, – но одного не могу понять. Они храбрые воины. Я мог убедиться в этом во время наших с ними стычек. Почему же их надо хитростью выманивать на битву? Почему они не нападают на нас и не прогоняют?
– В том, как они действуют, есть здравый смысл, – ответил рассудительно Вильям. – Уэльс – малонаселенная страна, и они не так хорошо вооружены, как мы. У них мало лошадей, и они не используют их в сражениях. В этой стране легко найти надежное убежище, из которого можно нападать на нас, а потом опять прятаться. Зачем им рисковать? Как я понимаю, такая практика всегда приносила им успех. Так зачем им менять ее? Будем надеяться, что сумеем их разозлить. Иначе до зимы придется охотиться за блуждающими огоньками, ничего не добившись.
– Онет, конечно же, я не хочу этого, – сказал, улыбаясь, Раймонд, – поэтому буду лучше готовиться к нашему сюрпризу.
Вильям увидел, с какой решительностью вышел молодой рыцарь, и улыбнулся. Настоящий пожиратель огня, но и сентиментальный в то же время. Приятно наблюдать, как наслаждается войной этот юноша. Вильям едва не засмеялся, когда понял, что чувствует себя лучше. Ничто так не излечивает от мук любви, как ожидание хорошей битвы. Он задумался. У них есть подробное описание деревни, он знал, где удобно остановиться, пока Моджер не приведет подкрепление, а при необходимости и основную часть сил. Оставалось сделать только одно – уточнить, где укроется Моджер и с какой стороны подойдет к деревне. Они уже обсуждали это, но уточнение плана накануне сражения не повредит.
По правде говоря, дело не так детально обсуждено, как следовало бы. Разве не смешно, он чувствует смущение, ожидая помощи от Моджера, будучи любовником его жены. Но что он мог возразить, когда де Боун предложил именно Моджера. Это было логичным. Они давние соседи и друзья и всегда помогут друг другу. Кроме того, де Боун хотел дать отцу своего любимого оруженосца возможность развлечься. Вильям даже скрипнул зубами от досады и отправился в лагерь Моджера. Он так много украл у этого человека. А теперь должен убедиться: Моджер сделал все возможное для успеха задуманного.
Глава 10
Однако все изменилось. План брака с Обри рухнул, и Вильям вдруг подумал о том, что сегодня его ждет сражение. Он не бессмертен.
До сих пор он не получил даже царапины в двух боях, но все может случиться. Если бы та стрела попала чуть-чуть правее… Сегодня они собираются установить в маленькой деревушке засаду на уэльсцев. При неудачном стечении обстоятельств он может быть убит. Ричард далеко – все еще во Фландрии или приближается к Шотландии. Элис может остаться беззащитной. Он рассчитывал, что Моджер поможет ей, но тот сам будет участвовать в сегодняшней акции. Даже если Моджер выйдет из нее живым, он не годится на роль защитника Элис, так как может принудить ее вступить в нежелательный брак.
Нет. Хватит подобных браков. Вильям надел халат и достал письменный прибор. Положив его на колени, он максимально подробно изложил ситуацию Ричарду и свое пожелание: Элис должно быть позволено выйти замуж за Раймонда, если она того пожелает.
Вильям отвел глаза от запечатанного письма и поймал взгляд Раймонда.
– Иногда, – сказал он с улыбкой, – я ощущаю себя идиотом. Раньше, всякий раз отправляясь на войну, я был в свите графа Корнуольского. И мне никогда не приходилось думать о том, что случится, если меня ранят или убьют. Ричард позаботился бы об Элис, как о собственной дочери. Теперь, однако, он далеко, слишком далеко. Если… – Вильям запнулся, а затем все же рассказал Раймонду о расстроившемся браке Элис с Обри.
– Сэр Моджер знает о вашем решении в отношении его сына? – спросил Раймонд, подозрительно глядя на Вильяма.
– Нет. Думаю, сейчас неподходящее время говорить с ним об этом. Он не… у него сложные отношения с сыновьями. Я опасаюсь, что Моджер будет груб с Обри, обвинит его в не желании и неумении добиться расположения Элис. Есть и еще одна причина, – произнес Вильям мягко, – касающаяся только меня. Однако у вас нет оснований подозревать Моджера в том, что он желает мне зла. Моя смерть не поможет ему, поскольку у Ричарда, моего сюзерена, нет оснований поддерживать брак с Обри, разве только в угоду мне.
Раймонд кивнул головой. Лицо его оставалось спокойным, хотя разговор о замужестве Элис буквально разрывал его на части. Он не может сделать ей предложение, не может по ряду причин. С его отцом случится припадок, он, скорее всего, отречется от Раймонда, если тот возьмет жену, которая не принесет им ни богатства, ни почетного родства. С другой, стороны Раймонд причинит боль и сэру Вильяму, которого успел полюбить. Если он женится на Элис, она вынуждена будет жить с ним в Эксе, и Марлоу останется без хозяйки. Ситуация будет еще хуже той, какая так страшит Вильяма.
Раймонд уже понял, Вильям, еще достаточно молодой для того, чтобы заиметь и воспитать наследника, больше не женится. Случайно они с Элис задели этот вопрос в своем недавнем разговоре. В ответ девушка только кивнула головой и сказала: «Есть одна женщина… но он не может вступить с ней в брак, а другая ему не нужна». Поначалу Раймонд считал это безумием. Теперь же, когда сам представил, что берет в жены другую женщину, не Элис, ради земель или власти, то почувствовал подступающую тошноту. Сэр Вильям намеревался оставить свои владения Элис и ее сыновьям. Может ли Раймонд отнять у него это?
Все рассуждения сводились к одному. Когда война закончится, и Раймонд предоставит королю Генриху доказательства лояльности сэра Вильяма, он больше не вернется в Марлоу. Но стоило Раймонду подумать об этом, его пронзила такая боль, что он невольно застонал. Как ни странно, сэр Вильям не отреагировал на это и даже не посмотрел на молодого человека, а начал объяснять, сколь дорог ему Марлоу и о своей надежде, что муж Элис согласится жить там.
Все доводы рассудка улетучились, стоило только Раймонду понять, что Вильям весьма тонко понуждает его, нищего и бездомного наемника, добиваться Элис.
– Сэр… – Он задохнулся.
Но Вильям остановил его кивком головы.
– Сейчас нет нужды обсуждать это. Но, если я погибну, ты должен сразу же поехать в Марлоу и убедиться, что никто не пытается завладеть Элис или повлиять на ее решение, пока Ричард не освободится от своих дел и не сможет взять мою дочь под опеку. Вот письмо для него, объясняющее все.
– Вы думаете, рейд, который мы планируем, так опасен? – спросил Раймонд, несколько удивленный.
Вильям улыбнулся.
– Нет, но более опасен, чем два предыдущих. Из донесений разведчиков известно: деревню можно использовать как ловушку. Ее-то мы и хотим захлопнуть, предприняв все меры, позволяющие избежать излишнего риска.
– Не думаю, что вы способны умышленно послать меня на верную гибель, – улыбнулся Раймонд. – Вы не сможете это сделать, не рассказав мне всего… столь же откровенно, как говорили о том, что в Уэльсе не стоит ожидать богатой добычи.
– Мальчишка! – воскликнул Вильям, нежно глядя на юношу и улыбаясь его словам. – Да, я не рассказал тебе всего. Иди, принеси нам чего-нибудь поесть, и я скажу тебе кое-что, услышанное на совете. Пора это знать и тебе.
Действительно, Вильям знал гораздо больше, чем рассказывал Раймонду или кому-либо еще, поскольку присутствовал на совете у графа Херфордского. Де Боун, несмотря на свою молодость и ответственностью перед Ричардом, был совсем не глуп. Он догадался, почему Ричард всегда знает, о чем думают его подданные. Поэтому граф Херфордский, как хороший хозяин, всегда советовался со своими людьми, но в его общении с ними присутствовала какая-то недосказанность, сдержанность. Возможно, они предостерегли бы его, если бы то, что он намеревался сделать, могло привести к несчастью. Но, в то же время, опасались давать советы слишком часто, чтобы не задеть его. Однако к сэру Вильяму, другу детства Ричарда, и особо приближенному к нему, это никак не относилось. Поэтому-то граф и приглашал Вильяма на военный совет, на который обычно допускались только знатные вассалы, подчинявшиеся непосредственно королю.
Таким образом, Вильям узнавал все новости и имел более глубокое видение кампании, чем другие рыцари. Оставалось лишь несколько часов до начала операции, и Вильям полагал, что теперь может полностью посвятить Раймонда в обстоятельства дела.
– Ты слышал, думаю, что, кроме этого небольшого похода здесь, в Уэльсе, королю пришлось вести войну с Шотландией, – начал Вильям, когда слуга принес им тарелки с хлебом, кусочками соленого мяса и сыра.
– Да, ходили кое-какие слухи, – подтвердил Раймонд. – Поговаривали о соглашении между Дэвидом, сыном Ллевелина, и королем Александром.
– Возможно, хотя думаю, «соглашение» – сказано слишком сильно. Женившись на дочери Ингельрама де Куси, Александр оказался под влиянием велеречивых речей своего тестя и его уверений в поддержке. Поэтому бросил вызов Генриху, Дэвид, более разумный, решил воспользоваться тем, что Генрих занялся Шотландией, для достижения своих целей, не дожидаясь всегда запоздалых и неуверенных действий папы.
– Война с Шотландией идет тяжело? – спросил Раймонд. Вильям покачал головой.
– Совсем наоборот. Ричард добился подмоги от графа Фландрии. С ней, а также с рекрутами и другими наемниками король отправился на север. Тем временем, Ингельрам умер самым загадочным образом. Его сын Джон решил выполнить обещание отца, но бароны Пяти Портов были предупреждены и увели корабли, поэтому французы повернули обратно.
– Полагаю, это охладило пыл Александра, – сказал Раймонд.
– Да, особенно когда Джон де Куси объявил ему, что чтит обещание отца, но не согласен с ним и выходит из игры.
– И тогда Генрих одержал чистую победу?
– Можно сказать и так, – улыбнулся Вильям, – но никто и пальцем не пошевелил для этого, кроме моего бедного Ричарда, метавшегося между обеими сторонами, пока договор не был заключен.
– Значит, сражений не было.
Вильям опять улыбнулся, услышав в голосе Раймонда разочарование.
– Да, не было. Раймонд нахмурился.
– Думаю, король в большом долгу перед графом Фландрии и его людьми. Разве можно назвать победой то, что достигнуто без борьбы?
– Я не знаю условий мира, – ответил Вильям. – Могу только предположить, мы находимся там, где были до того, как Александр бросил свой вызов. Возможно, Александр оплатит долг Генриха, не знаю. Но когда имеешь дело с Шотландией, такой мир может продлиться дольше, чем установленный силой оружия. В этом есть свое преимущество.
Тень сомнения легла на лицо Раймонда, являвшееся зеркалом его существа. Вильям громко рассмеялся.
– В любом случае, – продолжил он, – мир с Шотландией не имеет для нас особого значения, если не считать того, что когда уэльсцы прослышат о нем, они, без сомнения, решат: Генрих выставит против них большую армию в помощь оставленной здесь. Тогда они разобьются на небольшие отряды и спрячутся в горах, и их невозможно будет втянуть в сражение. Не качай головой. Это их обычная практика.
– Но они оставят свои земли без защиты, – начал было Раймонд, но тут же рассмеялся. – Если нечего защищать, полагаю, не имеет большого значения, что страна останется без защиты.
Вильям пожал плечами.
– Старые люди говорили мне, что большие армии неоднократно вынуждали уйти из Уэльса именно так. Большая армия вскоре начинает голодать в этой дикой местности, и ее боевой дух слабеет от усталости. Удивительно, но нас мало беспокоили нападениями на лагерь и стрелами на марше. Надеюсь, Дэвид не так хитер, как отец, и его можно обмануть. Итак, граф Херфордский и Клэр согласились, чтобы мы устроили эту западню. Посмотрим, что из этого выйдет. Разумеется, если мы хотим нанести им ощутимый урон, то должны быть там в ближайшие дни, пока они не узнали о мире с Александром.
– Мы будем приманкой? – спросил Раймонд.
– Да, верно. Люди, знающие уэльские обычаи, считают: их значительные военные силы расположены где-то поблизости. Если мы сделаем вид, будто вошли в деревню только за добычей, они, возможно, выставят против нас крупные силы. Им нравится уничтожать небольшие отряды противника и затем растворяться в лесах. Мы должны выглядеть как группа грабителей – нести бурдюки для вина, разбредаться по всей деревне в поисках добычи и иметь вид полупьяных. Мы будем слишком заманчивой приманкой, и они не смогут сдержаться. Раймонд поднял брови.
– Сказано хорошо, но в таком беспорядке всех нас перебьют.
– Надеюсь, нет. Как только они пойдут в атаку, ты подожжешь большой амбар, который мы обольем нефтью, – вот что будет в наших винных бурдюках. Когда дым станет заметным, а он поднимется в считанные минуты, к нам на помощь придет сэр Моджер, если на нас нападет небольшая группа. Если же в бой вступит большое войско, Моджер даст сигнал графу Херфордскому, который будет наготове.
– Я не привык к таким действиям, – сказал Раймонд, но его глаза загорелись интересом.
– Я тоже, – признался Вильям. – Я сражался в Уэльсе в молодости как оруженосец графа Честерского. Но тогда мы обороняли замки обычным образом или предпринимали иногда карательные рейды в деревни. Тем не менее, люди, воевавшие против старого принца Ллевелина считают – это лучший способ вовлечь уэльсцев в сражение.
– Надеюсь, что так, – ответил Раймонд, – но одного не могу понять. Они храбрые воины. Я мог убедиться в этом во время наших с ними стычек. Почему же их надо хитростью выманивать на битву? Почему они не нападают на нас и не прогоняют?
– В том, как они действуют, есть здравый смысл, – ответил рассудительно Вильям. – Уэльс – малонаселенная страна, и они не так хорошо вооружены, как мы. У них мало лошадей, и они не используют их в сражениях. В этой стране легко найти надежное убежище, из которого можно нападать на нас, а потом опять прятаться. Зачем им рисковать? Как я понимаю, такая практика всегда приносила им успех. Так зачем им менять ее? Будем надеяться, что сумеем их разозлить. Иначе до зимы придется охотиться за блуждающими огоньками, ничего не добившись.
– Онет, конечно же, я не хочу этого, – сказал, улыбаясь, Раймонд, – поэтому буду лучше готовиться к нашему сюрпризу.
Вильям увидел, с какой решительностью вышел молодой рыцарь, и улыбнулся. Настоящий пожиратель огня, но и сентиментальный в то же время. Приятно наблюдать, как наслаждается войной этот юноша. Вильям едва не засмеялся, когда понял, что чувствует себя лучше. Ничто так не излечивает от мук любви, как ожидание хорошей битвы. Он задумался. У них есть подробное описание деревни, он знал, где удобно остановиться, пока Моджер не приведет подкрепление, а при необходимости и основную часть сил. Оставалось сделать только одно – уточнить, где укроется Моджер и с какой стороны подойдет к деревне. Они уже обсуждали это, но уточнение плана накануне сражения не повредит.
По правде говоря, дело не так детально обсуждено, как следовало бы. Разве не смешно, он чувствует смущение, ожидая помощи от Моджера, будучи любовником его жены. Но что он мог возразить, когда де Боун предложил именно Моджера. Это было логичным. Они давние соседи и друзья и всегда помогут друг другу. Кроме того, де Боун хотел дать отцу своего любимого оруженосца возможность развлечься. Вильям даже скрипнул зубами от досады и отправился в лагерь Моджера. Он так много украл у этого человека. А теперь должен убедиться: Моджер сделал все возможное для успеха задуманного.
Глава 10
Незадолго до начала операции Вильям проверил готовность своих людей, которых должен был вести в деревню. Его не оставляли раздумья о том, почему Моджер выступил. Когда Вильям пришел обсудить с ним диспозицию отрядов, того уже не было. Моджер не мог забыть об операции – в этом можно было не сомневаться. В лагере Вильяма встретил человек с запиской для него, подтверждающей все оговоренное ранее. Правда, этот человек показался Вильяму больным и не больно умным.
– Не нравится мне это, – сказал Раймонд, когда Вильям давал ему некоторые последние инструкции. – Почему он уже выступил?
– Рвение, – ответил Вильям. – Знаешь, Раймонд, у Моджера очень небольшой военный опыт, поскольку аббатство обычно откупается, чтобы не посылать своих людей. Ты же видел, как он ликовал, когда граф Херфордский предложил ему участвовать в этой операции.
Это была правда, и Раймонд не стал ничего больше говорить, так как Вильям подал отряду сигнал выступать.
Но юноша чувствовал неприязнь к Моджеру, несмотря на то, что понимал всю нелепость своих подозрений. Логичнее было бы не любить Обри, но Раймонд не чувствовал к нему антипатии, скорее наоборот. Во всяком случае, он не беспокоился, сработает их хитрость против уэльсцев или нет. Раймонд предпочел бы затяжную войну. Когда она закончится, ему придется принимать решение относительно Элис, но только если выйдет невредимым из множества предстоящих сражений.
Моджер сидел, удобно прислонившись спиной к дереву, и не без удовольствия размышлял о том же. У него еще достаточно времени, чтобы добиться своей цели, даже если эта ловушка не сработает. Отряд Вильяма в любом случае поредеет и станет более уязвимым. Если не в этот раз, так в другой, но Вильям погибнет.
В предвкушении смерти владельца Марлоу и Бикса, Моджер готов был ждать сколько потребуется. Это будет его месть и не только Вильяму, но и обеим женщинам. Вообразите, эта девчонка заявляет, что не представляет себя замужем за Обри. Видите ли, она не любит его так, как женщина должна любить своего мужа! А эта холодная, бесполая сучка – его жена, потворствует ей.
Размышляя об этих двух женщинах, Моджер всегда приходил в ярость, и его вновь пронзило нетерпение. Этому человеку слишком везет, слишком. Взять хотя бы собаку, сожравшую гуся. Моджер вздохнул. В тот раз повезло не Вильяму, который не пострадал, а скорее самому Моджеру. Гусь был глупым шагом. Обязательно нашелся бы умник, произнесший слово «яд», пошли бы расспросы. И этот болтливый идиот, его сынок, мог… Нет, не стоит думать об этом.
Потом Вильяму удалось выбраться из потасовки. Хотя это не столько его везение, сколько глупость наемников… или Эгберта. Моджер задал хорошую трепку этому дураку за то, что тот не предупредил наемников о нападении только в случае, если Вильям не будет вооружен. Но они и сами могли бы догадаться. Его спасла кольчуга. К тому же никто из них не ожидал от Вильяма такого хорошего умения владеть оружием. То, что он спасся от стрелы, – чистая случайность, но все равно пусть отчасти, но повезло: стрела попала в руку.
Не стоит сожалеть об этом, успокаивал себя Моджер. Это была хорошая идея, но последняя намного лучше. В этот раз он добьется своего. Все, что ему нужно, – прийти как можно позже, и Вильям сам попадется в свою ловушку. Моджер был совершенно уверен: уэльсцам известен весь план, ведь пленник, которому он позволил бежать, достаточно хорошо понимал по-французски. А если Вильям будет только ранен, не возникнет подозрений, когда друг и сосед вынесет его с поля боя в безопасное место. Умри Вильям до того, как их обнаружат, и никто не обратит внимание на количество ран. Одной больше или меньше, не все ли равно.
Отряд Вильяма осторожно приближался к деревне под видом мародеров, но их глаза и уши были обращены скорее на лес, по ту сторону небольшого поля. Их собственный опыт и свидетельства людей, сражавшихся в Уэльсе в прошлом, подсказывали: нападения следует ожидать из леса, если уэльсцы убедятся, что отряд не слишком велик и можно атаковать его без особого риска. Более того, создавалось впечатление, будто уэльсцы пытались сосредоточить их внимание именно на деревне.
В крайних хижинах они обнаружили лежащие на полу шкуры, как будто впопыхах брошенные постели, еще горячие камни и золу от костров. Вильям не мог не заметить этого. Очевидно, несколько человек остались в деревне, ожидая, когда на их приманку клюнут. К сожалению, все это могло свидетельствовать и о другом: западню покинули, когда были получены сведения о подходе отряда Моджера. Вильям приказал собрать изношенные и грязные шкуры, несколько помятых сосудов для питья и горшков. Это едва ли можно было считать добычей, но больше взять было нечего.
Отряд двинулся вперед, к центру деревни. Там стоял дом, выделявшийся среди других, и большой сенной сарай, который они намеревались поджечь, если их начнут атаковать. Дом окружали хозяйственные постройки и несколько опрятных хижин – вероятно, жилища старших слуг. До сих пор Вильям не позволял отряду рассредоточиться, посылая лишь небольшие группы с Раймондом осматривать хижины. Теперь он должен был заставить своих людей действовать так, как будто всех их охватила лихорадка настоящих грабителей.
В таких условиях трудно обеспечить контроль над людьми, но Вильям знал: это необходимо, если они хотят спровоцировать нападение. С явной неохотой он отдал приказ разойтись. Раймонд примерно половину отряда повел к главному зданию, остальные побежали к хижинам. Вскоре в одном из ближайших домов раздался крик. Рука Вильяма потянулась к эфесу меча, но никакого шума борьбы не было слышно. Из дома выбежал человек, с искренним азартом и удивлением показывая найденное кольцо. Это была незамысловатая медная вещица, но стоила она несколько тысяч. Странно, почему такую вещь могли забыть в доме.
Прежде чем Вильям сообразил, что случилось, раздались еще два победных возгласа, один – из дома, другой – из хижины в дальнем конце деревни. Он не учел одной простой вещи: уэльсцы могли нарочно оставить несколько ценных предметов. Этого было бы достаточно. Его люди так давно не получали никакого дополнительного вознаграждения за свой ратный труд, не считая жалованья, что любая безделушка могла породить надежду на более ценную добычу, а это в свою очередь могло привести к неповиновению. Наверное, из-за происков дьявола он не решился тотчас призвать людей к порядку, пока ловушка не захлопнулась. Ведь любое проявление излишней осторожности с его стороны спугнуло бы уэльсцев, ждущих в засаде, и, отказавшись от намерения атаковать, они ушли бы в лес.
Опять какой-то человек выбежал из дома и стал что-то возбужденно говорить Раймонду. Тот отдал приказ, которого Вильям не расслышал, и с тревогой посмотрел на сенной сарай, находившийся с северо-восточной стороны от дома.
Прошло еще несколько минут. Вильям всматривался в край леса. По правилам ловушка должна была уже захлопнуться. Все люди разбрелись и увлеклись поисками добычи. Еще один радостный крик из хижины. Вильям огляделся. Пока ничего не видно, но сенной сарай перекрывал обзор. Вильям пришпорил своего коня, Лиона, и двинулся по направлению к сараю. Он осмотрел его, но без особой тщательности. Двери были распахнуты, как будто, выводя скот, их оставили незапертыми. Верхние двери, через которые загружалось сено, тоже были открыты. Вильям перевел взгляд от сарая к кромке леса, которая была отсюда видна, но вдруг опять вспомнил о вторых дверях. Он обернулся, желая посмотреть еще разок. Открыты? Зачем? Не видно никаких вязанок сена, которые нужно было бы туда поднимать. Первый урожай уже в скирдах, второй, еще не скошенный, в поле. Он мог видеть это. Так почему же загрузочные двери открыты, если нет ничего, что можно было бы положить туда или взять оттуда?
– Арнольд! – взревел Вильям, повернув голову к хижинам.
Он поднял щит, чтобы легче было достать меч. В этот момент все и началось. Послышался свист. Лион заржал и встал на дыбы. Вильям тоже вскрикнул, так как боль пронзила его левое плечо и правый бок. Он попытался справиться с лошадью, но было уже поздно. Стрелы сыпались из предательски открытых дверей. Раненный в горло Лион упал на колени, кровь хлестала из его пробитой яремной вены. Инстинктивно Вильям вытянул ноги вперед, стараясь удержать равновесие, но оба стремени оборвались, и он перелетел через голову коня, в то время как животное повалилось на бок.
Это и спасло Вильяму жизнь: он мог быть придавлен Лионом. Припав к земле и спрятавшись за тело лошади, Вильям прикрывался сверху щитом. Это позволило ему уберечься от очередного ливня стрел. Он понимал, что погибнет, если не освободится от вонзившихся в него длинных стрел. Одна мешала владеть мечом, другая – защищать плечо.
Положив меч на колени, Вильям схватился за стрелу, торчавшую из плеча, и сильно рванул ее. Слезы брызнули из глаз, и он до крови закусил губу. Хуже боли было сознание того, что это усилие оказалось тщетным. Вильям почувствовал, как подалась при рывке ключица, но стрела осталась на месте. Он никак не мог смириться с этим и теперь потянул стрелу вниз. Вильям опять вскрикнул, но стрела только обломилась.
Теперь слышны были и другие голоса. Военный клич уэльсцев, крики ужаса, предостерегающие возгласы. Превозмогая боль, Вильям снова схватил меч, наклонил голову пониже, чтобы укрыться за щитом, и взялся за вторую стрелу. В этом не было никакого смысла. Если бы он мог трезво мыслить при таких мучениях, его рассудок подсказал бы: он все равно умрет и незачем причинять себе лишнюю боль.
Однако сработала привычка. За долгие годы службы он твердо усвоил некоторые правила поведения. Они требовали игнорировать боль, сражаться, пока вообще можешь двигаться. Левая рука Вильяма машинально потянулась к стреле. В глазах потемнело, голова упала еще ниже. Победный крик прозвучал прямо над ним. Он отпустил стрелу и попытался вслепую нащупать ручку щита. Вильям знал: слишком поздно поднимать щит и выходить из укрытия, но очень не хотел получить удар, который отделит его голову от туловища, и навсегда избавит от всех страданий.
Находясь в согнутом положении, Вильям не видел уэльсцев, появившихся из сарая и окружавших отряд, занимавшийся грабежом. Те, что были в хижинах, не услышали Вильяма, но некоторые из его людей, перебегавшие из одного дома в другой, и Раймонд слышали крик командира. Вот почему победный клич человека, собиравшегося прикончить Вильяма, превратился в предсмертный вопль. До Вильяма донесся нервный храп лошади, глухой стук копыт, потом сильный молодой голос.
– За Марлоу! За Марлоу!
Темнота, грозившая поглотить Вильяма, отступила, пронзительная боль в боку притупилась. Вильям не обманывал себя. Он чувствовал, как течет кровь под его совершенно промокшей рубашкой и туникой. У него уже нет времени. Вдруг чей-то щит навис над ним. Крепкая рука ухватилась за его кольчугу на плече.
– Вставайте, милорд! Вставайте! – настаивал Раймонд.
– Нет… – Вильям застонал. – Не могу.
Он заставил себя подняться на ноги с помощью Раймонда. Юноша вскрикнул, когда увидел сломанную стрелу, торчавшую из плеча Вильяма, и кровь на его правом боку. Стрела, вырванная из бока, застряла в кольчуге и при движении стучала по бедрам. Он еще не мог говорить, когда перед ними появились два уэльсца. Вильям оттолкнул щит Раймонда, рыча от боли, но радуясь, что еще может защищаться сам. Одного уэльсца, неосмотрительно посчитавшего Вильяма легкой добычей, он убил с первого удара. Второй упал от удара Раймонда, засмотревшись на Вильяма.
– Не нравится мне это, – сказал Раймонд, когда Вильям давал ему некоторые последние инструкции. – Почему он уже выступил?
– Рвение, – ответил Вильям. – Знаешь, Раймонд, у Моджера очень небольшой военный опыт, поскольку аббатство обычно откупается, чтобы не посылать своих людей. Ты же видел, как он ликовал, когда граф Херфордский предложил ему участвовать в этой операции.
Это была правда, и Раймонд не стал ничего больше говорить, так как Вильям подал отряду сигнал выступать.
Но юноша чувствовал неприязнь к Моджеру, несмотря на то, что понимал всю нелепость своих подозрений. Логичнее было бы не любить Обри, но Раймонд не чувствовал к нему антипатии, скорее наоборот. Во всяком случае, он не беспокоился, сработает их хитрость против уэльсцев или нет. Раймонд предпочел бы затяжную войну. Когда она закончится, ему придется принимать решение относительно Элис, но только если выйдет невредимым из множества предстоящих сражений.
Моджер сидел, удобно прислонившись спиной к дереву, и не без удовольствия размышлял о том же. У него еще достаточно времени, чтобы добиться своей цели, даже если эта ловушка не сработает. Отряд Вильяма в любом случае поредеет и станет более уязвимым. Если не в этот раз, так в другой, но Вильям погибнет.
В предвкушении смерти владельца Марлоу и Бикса, Моджер готов был ждать сколько потребуется. Это будет его месть и не только Вильяму, но и обеим женщинам. Вообразите, эта девчонка заявляет, что не представляет себя замужем за Обри. Видите ли, она не любит его так, как женщина должна любить своего мужа! А эта холодная, бесполая сучка – его жена, потворствует ей.
Размышляя об этих двух женщинах, Моджер всегда приходил в ярость, и его вновь пронзило нетерпение. Этому человеку слишком везет, слишком. Взять хотя бы собаку, сожравшую гуся. Моджер вздохнул. В тот раз повезло не Вильяму, который не пострадал, а скорее самому Моджеру. Гусь был глупым шагом. Обязательно нашелся бы умник, произнесший слово «яд», пошли бы расспросы. И этот болтливый идиот, его сынок, мог… Нет, не стоит думать об этом.
Потом Вильяму удалось выбраться из потасовки. Хотя это не столько его везение, сколько глупость наемников… или Эгберта. Моджер задал хорошую трепку этому дураку за то, что тот не предупредил наемников о нападении только в случае, если Вильям не будет вооружен. Но они и сами могли бы догадаться. Его спасла кольчуга. К тому же никто из них не ожидал от Вильяма такого хорошего умения владеть оружием. То, что он спасся от стрелы, – чистая случайность, но все равно пусть отчасти, но повезло: стрела попала в руку.
Не стоит сожалеть об этом, успокаивал себя Моджер. Это была хорошая идея, но последняя намного лучше. В этот раз он добьется своего. Все, что ему нужно, – прийти как можно позже, и Вильям сам попадется в свою ловушку. Моджер был совершенно уверен: уэльсцам известен весь план, ведь пленник, которому он позволил бежать, достаточно хорошо понимал по-французски. А если Вильям будет только ранен, не возникнет подозрений, когда друг и сосед вынесет его с поля боя в безопасное место. Умри Вильям до того, как их обнаружат, и никто не обратит внимание на количество ран. Одной больше или меньше, не все ли равно.
Отряд Вильяма осторожно приближался к деревне под видом мародеров, но их глаза и уши были обращены скорее на лес, по ту сторону небольшого поля. Их собственный опыт и свидетельства людей, сражавшихся в Уэльсе в прошлом, подсказывали: нападения следует ожидать из леса, если уэльсцы убедятся, что отряд не слишком велик и можно атаковать его без особого риска. Более того, создавалось впечатление, будто уэльсцы пытались сосредоточить их внимание именно на деревне.
В крайних хижинах они обнаружили лежащие на полу шкуры, как будто впопыхах брошенные постели, еще горячие камни и золу от костров. Вильям не мог не заметить этого. Очевидно, несколько человек остались в деревне, ожидая, когда на их приманку клюнут. К сожалению, все это могло свидетельствовать и о другом: западню покинули, когда были получены сведения о подходе отряда Моджера. Вильям приказал собрать изношенные и грязные шкуры, несколько помятых сосудов для питья и горшков. Это едва ли можно было считать добычей, но больше взять было нечего.
Отряд двинулся вперед, к центру деревни. Там стоял дом, выделявшийся среди других, и большой сенной сарай, который они намеревались поджечь, если их начнут атаковать. Дом окружали хозяйственные постройки и несколько опрятных хижин – вероятно, жилища старших слуг. До сих пор Вильям не позволял отряду рассредоточиться, посылая лишь небольшие группы с Раймондом осматривать хижины. Теперь он должен был заставить своих людей действовать так, как будто всех их охватила лихорадка настоящих грабителей.
В таких условиях трудно обеспечить контроль над людьми, но Вильям знал: это необходимо, если они хотят спровоцировать нападение. С явной неохотой он отдал приказ разойтись. Раймонд примерно половину отряда повел к главному зданию, остальные побежали к хижинам. Вскоре в одном из ближайших домов раздался крик. Рука Вильяма потянулась к эфесу меча, но никакого шума борьбы не было слышно. Из дома выбежал человек, с искренним азартом и удивлением показывая найденное кольцо. Это была незамысловатая медная вещица, но стоила она несколько тысяч. Странно, почему такую вещь могли забыть в доме.
Прежде чем Вильям сообразил, что случилось, раздались еще два победных возгласа, один – из дома, другой – из хижины в дальнем конце деревни. Он не учел одной простой вещи: уэльсцы могли нарочно оставить несколько ценных предметов. Этого было бы достаточно. Его люди так давно не получали никакого дополнительного вознаграждения за свой ратный труд, не считая жалованья, что любая безделушка могла породить надежду на более ценную добычу, а это в свою очередь могло привести к неповиновению. Наверное, из-за происков дьявола он не решился тотчас призвать людей к порядку, пока ловушка не захлопнулась. Ведь любое проявление излишней осторожности с его стороны спугнуло бы уэльсцев, ждущих в засаде, и, отказавшись от намерения атаковать, они ушли бы в лес.
Опять какой-то человек выбежал из дома и стал что-то возбужденно говорить Раймонду. Тот отдал приказ, которого Вильям не расслышал, и с тревогой посмотрел на сенной сарай, находившийся с северо-восточной стороны от дома.
Прошло еще несколько минут. Вильям всматривался в край леса. По правилам ловушка должна была уже захлопнуться. Все люди разбрелись и увлеклись поисками добычи. Еще один радостный крик из хижины. Вильям огляделся. Пока ничего не видно, но сенной сарай перекрывал обзор. Вильям пришпорил своего коня, Лиона, и двинулся по направлению к сараю. Он осмотрел его, но без особой тщательности. Двери были распахнуты, как будто, выводя скот, их оставили незапертыми. Верхние двери, через которые загружалось сено, тоже были открыты. Вильям перевел взгляд от сарая к кромке леса, которая была отсюда видна, но вдруг опять вспомнил о вторых дверях. Он обернулся, желая посмотреть еще разок. Открыты? Зачем? Не видно никаких вязанок сена, которые нужно было бы туда поднимать. Первый урожай уже в скирдах, второй, еще не скошенный, в поле. Он мог видеть это. Так почему же загрузочные двери открыты, если нет ничего, что можно было бы положить туда или взять оттуда?
– Арнольд! – взревел Вильям, повернув голову к хижинам.
Он поднял щит, чтобы легче было достать меч. В этот момент все и началось. Послышался свист. Лион заржал и встал на дыбы. Вильям тоже вскрикнул, так как боль пронзила его левое плечо и правый бок. Он попытался справиться с лошадью, но было уже поздно. Стрелы сыпались из предательски открытых дверей. Раненный в горло Лион упал на колени, кровь хлестала из его пробитой яремной вены. Инстинктивно Вильям вытянул ноги вперед, стараясь удержать равновесие, но оба стремени оборвались, и он перелетел через голову коня, в то время как животное повалилось на бок.
Это и спасло Вильяму жизнь: он мог быть придавлен Лионом. Припав к земле и спрятавшись за тело лошади, Вильям прикрывался сверху щитом. Это позволило ему уберечься от очередного ливня стрел. Он понимал, что погибнет, если не освободится от вонзившихся в него длинных стрел. Одна мешала владеть мечом, другая – защищать плечо.
Положив меч на колени, Вильям схватился за стрелу, торчавшую из плеча, и сильно рванул ее. Слезы брызнули из глаз, и он до крови закусил губу. Хуже боли было сознание того, что это усилие оказалось тщетным. Вильям почувствовал, как подалась при рывке ключица, но стрела осталась на месте. Он никак не мог смириться с этим и теперь потянул стрелу вниз. Вильям опять вскрикнул, но стрела только обломилась.
Теперь слышны были и другие голоса. Военный клич уэльсцев, крики ужаса, предостерегающие возгласы. Превозмогая боль, Вильям снова схватил меч, наклонил голову пониже, чтобы укрыться за щитом, и взялся за вторую стрелу. В этом не было никакого смысла. Если бы он мог трезво мыслить при таких мучениях, его рассудок подсказал бы: он все равно умрет и незачем причинять себе лишнюю боль.
Однако сработала привычка. За долгие годы службы он твердо усвоил некоторые правила поведения. Они требовали игнорировать боль, сражаться, пока вообще можешь двигаться. Левая рука Вильяма машинально потянулась к стреле. В глазах потемнело, голова упала еще ниже. Победный крик прозвучал прямо над ним. Он отпустил стрелу и попытался вслепую нащупать ручку щита. Вильям знал: слишком поздно поднимать щит и выходить из укрытия, но очень не хотел получить удар, который отделит его голову от туловища, и навсегда избавит от всех страданий.
Находясь в согнутом положении, Вильям не видел уэльсцев, появившихся из сарая и окружавших отряд, занимавшийся грабежом. Те, что были в хижинах, не услышали Вильяма, но некоторые из его людей, перебегавшие из одного дома в другой, и Раймонд слышали крик командира. Вот почему победный клич человека, собиравшегося прикончить Вильяма, превратился в предсмертный вопль. До Вильяма донесся нервный храп лошади, глухой стук копыт, потом сильный молодой голос.
– За Марлоу! За Марлоу!
Темнота, грозившая поглотить Вильяма, отступила, пронзительная боль в боку притупилась. Вильям не обманывал себя. Он чувствовал, как течет кровь под его совершенно промокшей рубашкой и туникой. У него уже нет времени. Вдруг чей-то щит навис над ним. Крепкая рука ухватилась за его кольчугу на плече.
– Вставайте, милорд! Вставайте! – настаивал Раймонд.
– Нет… – Вильям застонал. – Не могу.
Он заставил себя подняться на ноги с помощью Раймонда. Юноша вскрикнул, когда увидел сломанную стрелу, торчавшую из плеча Вильяма, и кровь на его правом боку. Стрела, вырванная из бока, застряла в кольчуге и при движении стучала по бедрам. Он еще не мог говорить, когда перед ними появились два уэльсца. Вильям оттолкнул щит Раймонда, рыча от боли, но радуясь, что еще может защищаться сам. Одного уэльсца, неосмотрительно посчитавшего Вильяма легкой добычей, он убил с первого удара. Второй упал от удара Раймонда, засмотревшись на Вильяма.