– Что случилось? – поинтересовался отец, когда она наконец вышла из ванной и, не глядя на него, плюхнулась на постель. – Ты хорошо себя чувствуешь?
   – Нормально, – коротко ответила Хедли.
   Однако на следующий день приступ повторился.
   Они спускались в лифте. Хедли уже вспотела в многослойном лыжном снаряжении, и вдруг их тряхнуло, а потом кабина остановилась. Кроме них, в лифте никого не было. Хедли растерянно переглянулась с отцом. Папа нажал на кнопку экстренного вызова.
   – Дурацкий подъемник…
   Хедли зло сверкнула глазами:
   – Ты хотел сказать: дурацкий лифт?
   – Что?
   – Ничего, – буркнула она и принялась наугад тыкать в кнопки, подмигивающие яркими огоньками.
   Ее охватила паника.
   – Вряд ли это поможет… – начал папа и тут наконец заметил неладное: – Эй! У тебя все в порядке?
   Хедли рванула ворот лыжной куртки и дернула замочек молнии.
   – Нет! – Сердце ее дико стучало. – Да… Не знаю. Я хочу выйти отсюда!
   Отец попытался успокоить ее:
   – Подожди! Сейчас придет мастер. Сами мы ничего не сможем…
   – Папа, скорее!
   Впервые за эти каникулы Хедли назвала его папой. С самого дня приезда она всячески старалась вообще никак к нему не обращаться.
   Он пристальным взглядом обвел крохотную кабину.
   – У тебя что, приступ паники? – поинтересовался он и сам, кажется, перепугался не на шутку. – А раньше такое с тобой случалось? Мама знает об этом?
   Хедли замотала головой. Она не понимала, что происходит, знала только, что ей необходимо сейчас же, немедленно выйти наружу.
   – Эй! – Отец схватил ее за плечи и заглянул в глаза. – Через минуту нас вынут отсюда, слышишь? Смотри на меня! И не думай о том, где мы находимся.
   – Ладно, – прошептала Хедли, стиснув зубы.
   – Вот и хорошо, – произнес папа. – Думай о чем-нибудь другом. Представь себе какое-нибудь открытое пространство.
   Хедли постаралась успокоиться, вспомнить что-нибудь приятное, но ее разум яростно сопротивлялся. Капельки пота щекотали кожу, мешая сосредоточиться.
   – Представь себе… пляж, – продолжал папа. – Или небо! Да, представь себе небо. Такое большое, концакраю не видно.
   Хедли, зажмурившись, отчаянным усилием вообразила бесконечную синеву, лишь кое-где отмеченную редкими облачками. Огромную, бездонную… Сердце ее стало биться ровнее, и дыхание понемногу успокоилось. Хедли разжала влажные кулаки, а когда снова открыла глаза, прямо перед собой увидела папино встревоженное лицо. Они смотрели друг на друга, казалось, целую вечность, и Хедли вдруг поняла, что впервые со дня приезда позволила себе взглянуть отцу в глаза.
   А потом лифт дернулся и снова пришел в движение. Хедли перевела дух. Дальше они ехали в молчании. Оба были взволнованны, обоим хотелось поскорее выйти наружу, чтобы над головой раскинулось бескрайнее небо.
   Сейчас, в тесноте и сутолоке аэропорта, Хедли с трудом пыталась отвести взгляд от окна с разбросанными за ним словно игрушечными самолетами. В животе ее снова что-то сжималось; бесполезно представлять себе небо, когда находишься на высоте девять тысяч километров и оттуда одна дорога – вниз.
   Обернувшись, она увидела, что тот мальчик ждет ее, по-прежнему сжимая ручку чемодана. Она догнала его, и тот, улыбнувшись, свернул в кишащий народом коридор.
   Хедли почти бежала, едва поспевая за его стремительной походкой. Она ориентировалась лишь по его синей рубашке и так сосредоточилась на том, чтобы не отстать, что чуть не налетела на него. Парень был выше Хедли сантиметров на пятнадцать, поэтому, разговаривая с ней, он слегка наклонял голову:
   – Я даже не спросил, куда тебе нужно.
   – В Лондон, – ответила Хедли.
   Он засмеялся:
   – Нет, сейчас! Куда ты хотела пойти?
   – А-а… – Хедли потерла лоб. – Сама не знаю. Может, пообедать? Просто неохота было там сидеть.
   Это была не совсем правда. Вообще-то Хедли собиралась в уборную, но не говорить же об этом сейчас! Одна только мысль, что он станет ждать у дверей, пока она стоит в очереди в кабинку, приводила Хедли в ужас.
   – Ясно.
   Он смотрел на нее сверху вниз. Темная прядь волос упала на лоб. Когда он улыбался, на одной щеке его появлялась ямочка, и от этого лицо парня казалось чарующе асимметричным.
   – Так куда пойдем?
   Хедли, встав на цыпочки, внимательнее осмотрелась. Ну что ж, выбор невелик: несколько унылых прилавков с пиццей и гамбургерами. Непонятно, собирается ли он есть вместе с ней. Из-за этой неопределенности прийти к какому-нибудь выводу было еще труднее. Хедли почувствовала, как он терпеливо дожидается ее решения. Напряженная, словно струна, Хедли поспешно соображала, при каком варианте у нее останется меньше риска заляпаться, если он все-таки захочет составить ей компанию.
   После мучительно долгих колебаний Хедли ткнула пальцем в небольшое кафе чуть поодаль, и парень послушно направился в ту сторону, волоча за собой ее красный чемодан на колесиках. Подойдя к прилавку, он поправил сумку на плече и, щурясь, начал разглядывать меню.
   – Здорово! – заметил он одобрительно. – А то в самолете наверняка дадут какую-нибудь гадость.
   – А ты куда летишь? – спросила Хедли и встала рядом с ним в очередь.
   – Тоже в Лондон.
   – Да ну?
   Он вытащил из заднего кармана джинсов билет, сложенный вдвое. Уголок был оторван.
   – Восемнадцать С.
   – У меня восемнадцать А.
   Парень улыбнулся:
   – Почти соседи!
   Хедли кивнула на его упакованный в дорожный пакет костюм – тот болтался у него на плече, – парень придерживал крючок от плечиков пальцем.
   – Тоже на свадьбу?
   Он поколебался ровно секунду, а потом дернул головой – вроде бы кивнул.
   – Вот и я на свадьбу. Забавно, если окажется, что мы едем на одну и ту же свадьбу!
   – Да вряд ли.
   Парень как-то странно посмотрел на нее, и Хедли тут же почувствовала себя дурочкой. Конечно, не на одну и ту же. Хочется надеяться, он не думает, что она считает Лондон большой деревней, где все знают друг друга в лицо. Хедли всю жизнь прожила в маленьком городке, но все-таки ей понятно, что Лондон – это огромный мегаполис. Там, наверное, можно совсем затеряться.
   Парень, похоже, собирался еще что-то сказать, но, передумав, повернулся и вновь стал рассматривать меню.
   – Чего тебе хочется?
   «А правда, чего мне хочется?» – подумала Хедли.
   Хочется домой.
   Хочется, чтобы дома все было как раньше…
   Хочется поехать куда угодно, только не к отцу на свадьбу…
   Хочется оказаться где угодно, только не в этом аэропорту…
   Хочется узнать, как зовут неожиданного спутника…
   Помолчав, Хедли подняла глаза.
   – Не знаю, – произнесла она. – Еще не решила.

3

   19:32
   по Североамериканскому восточному времени
   0:32
   по Гринвичу
 
   ХЕДЛИ ЗАКАЗАЛА СЭНДВИЧ с индейкой без майонеза, но по дороге к свободному столику заметила выступившую из-под верхнего ломтика хлеба тягучую субстанцию белого цвета. Желудок ее немедленно сжался. Что лучше: есть и мучиться или выглядеть идиоткой, соскребая майонез? После недолгих колебаний она решила выглядеть идиоткой и препарировать злосчастный сэндвич, словно ученый-биолог, при этом не обращая никакого внимания на вопросительный взгляд своего нового знакомого. Сморщив нос, Хедли старательно счистила белую массу с каждого кусочка салата и помидоров.
   – Ловко ты их, – одобрительно заметил парень, жуя мясо.
   Хедли деловито кивнула:
   – У меня фобия – боюсь майонеза. Так что за целую жизнь успела отточить мастерство.
   – Майонеза боишься?!
   Она вновь кивнула:
   – Он в моем списке на первом месте.
   – А дальше по списку что? – улыбнувшись, поинтересовался парень. – Что может быть страшнее майонеза?
   – Стоматологи. Пауки. Кухонная плита.
   – Кухонная плита! Ясно, кулинария – не твое увлечение.
   – А еще тесные, замкнутые пространства, – тихо закончила Хедли.
   Он наклонил голову:
   – Как же ты летаешь? Хедли пожала плечами:
   – Стискиваю зубы и надеюсь на лучшее.
   – Неплохая методика! – Он рассмеялся. – И как, действует?
   Хедли не ответила. Если о страхе ненадолго забыть, потом становится еще хуже, когда опять вспомнишь. Страх налетает с новой силой, словно взбесившийся бумеранг.
   – Чепуха! – усмехнулся парень, поставив локти на стол. – Смотри, как ты классно справляешься с майонезофобией, а клаустрофобия по сравнению с ней – ничто!
   Он кивнул на облепленный майонезом и хлебными крошками пластиковый нож. Хедли благодарно кивнула.
   Они жевали, поглядывая на телевизор в углу, – там без конца прокручивали прогноз погоды. Хедли никак не могла сосредоточиться на еде, то и дело исподтишка косясь на своего спутника. И каждый раз в ее животе что-то переворачивалось, причем дело явно было не в остатках майонеза, прочно прилипших к сэндвичу.
   До этого у нее был всего один мальчик, Митчел Келли, – простоватый спортсмен, беспроблемный и невероятно скучный. Они встречались почти целый год. Хедли с удовольствием наблюдала за его игрой на футбольном поле (ей особенно нравилось, когда он махал ей, обернувшись к трибунам) и всегда была рада поболтать с ним на переменке. Ей особенно нравилось, как он подхватывал ее и кружил, сжимая в объятиях. И хотя она четыре месяца назад долго плакалась подружкам, когда он решил с ней расстаться, все же этот краткий роман сейчас казался ей самой нелепой ошибкой на свете.
   Как мог ей понравиться парень вроде Митчела, когда на свете бывают такие, как этот?! Такие высокие, поджарые, с лохматой шевелюрой, с удивительными зелеными глазами и крошечным пятнышком горчицы на подбородке – именно благодаря этому мельчайшему изъяну вся картина в целом становилась абсолютно совершенной.
   Как же так, совсем не знать, какие мальчики тебе нравятся! И вообще – разве тебе может понравиться какойнибудь мальчик, пока это не случится на самом деле?!
   Хедли скомкала салфетку под столом и поймала себя на том, что до сих пор мысленно называла этого парня просто «англичанин». Решившись наконец, она подалась вперед и, роняя на пол крошки, спросила, как его зовут.
   – Ага, точно, – ответил он, хлопая глазами. – Кажется, по правилам с этого полагается начинать. Я – Оливер.
   – Типа Твист?
   – Ого! – Он улыбнулся. – А еще говорят, американцы необразованные.
   Хедли прищурилась, притворяясь, будто сердится.
   – Очень смешно!
   – А тебя как зовут?
   – Хедли.
   – Хедли, – повторил парень, кивая. – Красиво.
   Ну что же, речь всего лишь об имени, но все-таки ей почему-то приятно. Может, всему виной его акцент или какой-то интерес, вспыхнувший в зеленых глазах. Так или иначе, что-то заставило ее сердце биться быстрее, словно от удивления. Наверное, в этом все и дело – слишком уж все неожиданно. Она заранее боялась этой поездки и оказалась совершенно не готова к тому, что попутно может встретиться что-нибудь хорошее.
   – Огурчик доедать не будешь? – спросил он.
   Хедли покачала головой и придвинула ему свою тарелку с маринованным огурцом. Оливер уничтожил его в два счета и снова откинулся на спинку стула.
   – Ты была раньше в Лондоне?
   – Нет, – пожалуй, она ответила излишне резко.
   Оливер засмеялся:
   – Не настолько там и плохо!
   – Да, конечно, я понимаю. – Хедли прикусила губу. – А ты живешь в Лондоне?
   – Я там вырос.
   – А сейчас где живешь?
   – В Коннектикуте. Я учусь в Йеле.
   Хедли не могла скрыть своего удивления:
   – Правда?
   – А что, непохоже?
   – Нет, просто это так близко…
   – Близко к чему?
   Эти слова вырвались у нее совершенно случайно, и теперь у Хедли горели щеки.
   – К тому городу, где я живу. – Она поторопилась заговорить о другом: – А я по твоему акценту решила, что ты…
   – Лондонский беспризорник?
   Хедли, окончательно смутившись, замотала головой, а Оливер захохотал:
   – Шучу! Я уже один год отучился.
   – А почему домой не поехал на лето?
   – Да так… Мне здесь нравится. Плюс еще я получил грант на летнюю научную практику, так что вроде как и обязан присутствовать.
   – А что за практика?
   – Я изучаю процесс ферментации майонеза.
   – Неправда! – засмеялась Хедли.
   Оливер нахмурился:
   – Правда! Это очень важное исследование. Знаешь ли ты, что двадцать четыре процента майонеза производят с добавлением ванильного мороженого?
   – Действительно серьезное открытие! – Она фыркнула. – Нет, а на самом деле что ты изучаешь?
   Какой-то тип, проходя мимо, задел ее с такой силой, что чуть не опрокинул стул, и потопал себе дальше, даже не извинился.
   Оливер усмехнулся:
   – Проблемы перегруженности предприятий общественного питания в американских аэропортах.
   – Не смеши! – Хедли встряхнула волосами и оглянулась на забитый народом коридор. – Если бы ты на самом деле придумал, как справиться с этими толпами, я была бы рада. Ненавижу аэропорты!
   – Правда? А мне нравится.
   Хедли показалось, что он опять дразнит ее, но Оливер был вполне серьезен.
   – Здорово, когда ты уже не здесь, но еще не там. Ждешь своего рейса и больше никуда не должен спешить. Просто… в подвешенном состоянии.
   – Это, наверное, неплохо, – тут же отозвалась Хедли, теребя алюминиевое колечко на банке с содовой. – Если бы не столпотворение…
   Оливер оглянулся через плечо.
   – Ну, не всегда же здесь такая толкучка…
   – Для меня – всегда.
   На табло замигали зеленые надписи – отмена или задержка рейса.
   – Еще есть время, – заметил Оливер.
   Хедли вздохнула:
   – Знаю, просто я как раз опоздала на свой рейс. Получилась вроде как отсрочка казни.
   – Какой рейс, предыдущий?
   Она кивнула.
   – А свадьба когда?
   – В полдень.
   Оливер поморщился:
   – Трудно успеть.
   – Я так и поняла. А когда та свадьба, на которую ты едешь? Он отвел глаза.
   – В два нужно быть в церкви.
   – Значит, успеешь, все нормально.
   – Угу, наверное, – отвечает он.
   Они сидели и молчали, уставившись в стол. Приглушенный звонок. У Оливера в кармане! Он вытащил мобильник и напряженно посмотрел на него. Телефон все звонил и звонил. Оливер вскочил, словно приняв какое-то решение.
   – Надо все-таки ответить. Извини, – сказал он, отходя от стола. Хедли помахала рукой:
   – Ничего страшного, иди!
   Он, сгорбившись, пробирался между столиками, прижимая телефон к уху. От этого он казался совсем другим, словно бы не тем Оливером, с которым она только что разговаривала. Интересно, кто ему звонит? А вдруг это его девушка – умная, красивая студентка Йельского университета? Она носит стильные очки и темно-синий пиджак. Она-то ни за что не опоздает на самолет на четыре минуты!
   Хедли сама удивилась тому, как энергично отпихнула эту мысль куда подальше.
   Не позвонить ли тоже? Сообщить маме о замене рейса. Но от воспоминания о том, как они расстались, у нее начало неприятно сосать под ложечкой.
   До аэропорта они доехали в каменном молчании, а потом еще и обвинительная речь Хедли прямо на стоянке. Да, иногда ее заносит, и папа часто шутил, что она родилась без фильтра. Но разве можно требовать от человека разумного поведения в тот день, которого боишься уже чуть ли не полгода?
   Хедли уже с утра проснулась в жутком напряжении. Шея и плечи затекли, в затылке билась тупая боль. Не только из-за свадьбы и предстоящей встречи с Шарлоттой, о которых она всеми силами старалась не думать. Просто она прекрасно понимала, что в эти выходные их семья официально прекратит свое существование.
   Хедли понимает: жизнь – это не фильм студии «Дисней». Родители не сойдутся снова. По правде говоря, ей этого уже и не хочется. Папа, как видно, счастлив, и мама вроде тоже не страдает. Она уже больше года встречается с местным зубным врачом Харрисоном Дойлом. И все же свадьба поставит точку в конце предложения, которому еще не время заканчиваться, а Хедли не уверена, что готова стать этому свидетельницей.
   Правда, выбирать ей не дали.
   – Все-таки он твой отец, – без конца повторяла мама. – Конечно, он не идеален, но для него важно твое присутствие. Не так уж много он и просит. Всего один день!
   А Хедли считала, что отец просит слишком многого: чтобы она его простила, чтобы чаще с ним виделась, чтобы согласилась познакомиться с Шарлоттой… Все время просит и просит – и ничего взамен! Ей хотелось схватить маму за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы ее мозги встали на место. Отец обманул их доверие, разбил мамино сердце, разрушил семью, а теперь собрался жениться на той женщине как ни в чем не бывало. Словно начать все с нуля проще, чем постараться исправить прежнее.
   Мама твердила, что так лучше. Лучше для всех них.
   – Знаю, тебе сейчас трудно поверить, – говорила она со сводящей с ума рассудительностью, – но это действительно к лучшему. Вырастешь – поймешь.
   А Хедли и так все понимала! Вероятно, мама просто еще не осознала случившееся. Когда обожжешься, поначалу не чувствуешь боли. В те первые недели после Рождества Хедли часто лежала ночью без сна и слушала, как плачет мама. Какое-то время мама вообще отказывалась разговаривать о папе, зато потом несколько дней ни о чем другом не говорила. И так снова и снова – будто на качелях. А потом, недель через шесть, она как-то незаметно вдруг словно пришла в себя и успокоилась. Хедли до сих пор не может этого понять.
   Хотя шрамы на душе все-таки остались. Харрисон уже три раза делал маме предложение, одно изобретательней другого – сперва романтический пикник, потом кольцо в бокале шампанского и, наконец, струнный квартет в парке, – а она упорно отказывала. Наверняка еще не совсем оправилась после папиного ухода. Такой разрыв не проходит бесследно.
   Поэтому сегодня, в день, назначенный для перелета навстречу источнику всех бед, Хедли проснулась в отвратительном настроении. Если бы все шло гладко, возможно, дело ограничилось бы несколькими едкими комментариями да злобным бурчанием по дороге в аэропорт, но с самого утра на телефоне обнаружилось голосовое сообщение от Шарлотты с напоминанием о том, в котором часу ей нужно быть в гостинице, чтобы успеть приготовиться. От ее отрывистого британского произношения Хедли завелась, а дальше все покатилось.
   Конечно, и чемодан отказался застегиваться, и мама запретила брать с собой висячие серьги, которые Хедли планировала надеть на церемонию, да еще она восемьдесят пять раз переспросила, не забыла ли дочка паспорт. Гренки подгорели, Хедли заляпала вареньем футболку, а когда поехала в универмаг за маленькой дорожной упаковкой шампуня, пошел дождь, в машине сломался «дворник», и Хедли чуть не сорок пять минут прождала на автозаправке из-за того, что какой-то тип в очереди не знал, как проверить уровень масла в собственном автомобиле. И все это время часы неумолимо тикали, приближая время отъезда. Когда Хедли наконец вернулась домой и швырнула ключи от машины на кухонный стол, она была совсем не в настроении выслушивать восемьдесят шестой вопрос о паспорте.
   – Да! – рявкнула она. – С собой!
   – Я просто спросила.
   Мама невинно приподняла брови, а Хедли с вызовом уставилась на нее.
   – Надеюсь, ты не намерена провожать меня до самолета?
   – Что это значит?
   – Может, прямо до самого Лондона со мной отправишься, а то, чего доброго, сбегу?
   В мамином голосе зазвучали предостерегающие нотки:
   – Хедли!
   – Нет, а почему я одна должна смотреть, как он будет венчаться с этой женщиной? Вообще не понимаю, почему я должна ехать? Тем более без тебя.
   Мама сжала губы, недвусмысленно показывая, что сердится, но у Хедли уже сорвало тормоза.
   Они упорно молчали всю дорогу до аэропорта, тем самым продолжая тянувшийся неделями спор. А когда затормозили у входа, Хедли уже просто звенела от нервного напряжения.
   Мама заглушила двигатель, но ни она, ни Хедли не сделали ни малейшей попытки выйти из машины.
   – Все будет хорошо, – наконец мягко сказала мама. – Правда.
   Хедли резко обернулась к ней:
   – Он женится, мам! Что хорошего?
   – Просто, по-моему, тебе необходимо там быть…
   – Знаю, знаю! – оборвала ее Хедли. – Ты уже говорила.
   – Все будет хорошо, – повторила мама.
   Хедли схватила куртку и отстегнула ремень безопасности.
   – Ну смотри, ты будешь виновата, если что-нибудь случится!
   – Что, например? – устало вздохнула мама.
   Хедли от злости чувствовала себя совершенно бесстрашной и в то же время ужасно маленькой. Она рывком распахнула дверцу.
   – Например, самолет разобьется или еще что.
   Она сама не знала, зачем все это говорит. Просто уже извелась от обиды и горя и очень боялась. Разве не от этого произносятся такие слова?
   – Вот тогда ты от нас обоих и избавишься!
   Они уставились друг на друга, а страшные, непоправимые слова легли между ними, словно груда кирпичей. После долгого молчания Хедли выскочила из машины, вскинула на плечо рюкзак и выдернула с заднего сиденья чемодан.
   – Хедли! – Мама вышла с другой стороны и теперь смотрела на нее поверх капота. – Не надо так…
   – Приеду – позвоню! – крикнула Хедли на ходу.
   Она спиной чувствовала, как мама смотрит ей вслед, но из-за какой-то болезненной гордости так ни разу и не обернулась.
   А сейчас она сидит в крохотном кафе, и ее палец нерешительно застыл над телефоном. Хедли сделала глубокий вдох и нажала на кнопку. В паузах между гудками она слышала стук собственного сердца.
   Произнесенные в запале слова до сих пор звучали в ее ушах. От природы Хедли вовсе не была суеверной, и все же так бездумно ляпнуть об авиакатастрофе перед самым полетом… От одной мысли об этом делается нехорошо. Пути Господни неисповедимы. Хедли представила самолет, на который опоздала. Сейчас он уже где-нибудь над океаном – только не хватало накликать беду!
   От маминого голоса на автоответчике стало чуточку легче. Хедли принялась набирать сообщение о перемене рейса. И тут вернулся Оливер. На какое-то мгновение Хедли уловила на его лице знакомое выражение – такое же мучительное беспокойство, какое терзало ее саму. Но, увидев ее, Оливер сразу как-то изменился. И вот он уже снова невозмутим, почти весел. И в глазах – беззаботная улыбка.
   Он подобрал свою сумку, жестом показывая, чтобы Хедли продолжала звонить, а затем ткнул большим пальцем в сторону выхода на посадку. Хедли только открыла рот – сказать, что почти закончила, но Оливер уже исчез, и она торопливо договорила свое послание.
   – В общем, завтра позвоню, как только прибудем, – произнесла она в микрофон чуть дрожащим голосом. – И еще, мам… ты меня прости, ладно? Я не хотела…
   Вернувшись к выходу, Хедли поискала в толпе синюю рубашку Оливера, но его нигде не было видно. Ждать в толчее не хотелось, и Хедли свернула в туалет, а потом начала бродить по сувенирным лавчонкам, книжным и газетным киоскам, пока не объявили посадку.
   Стоя в очереди, Хедли от усталости даже волноваться больше не могла. Кажется, она уже несколько дней обитала в аэропорту, а впереди еще столько испытаний: теснота в салоне, паническое ощущение замкнутого пространства. Дальше – свадьба, знакомство с Шарлоттой и первая, больше чем за год, встреча с отцом. Хочется только одного: надеть наушники, закрыть глаза и уснуть. Мчаться с невероятной скоростью через океан без всякого усилия со своей стороны – это почти чудо.
   Она предъявила билет, и стюард, улыбаясь в усы, неожиданно спросил:
   – Боитесь полета?
   Хедли заставила себя разжать кулачок, до побелевших костяшек стиснувший ручку чемодана, и жалобно улыбнулась:
   – Боюсь приземления.
   И все-таки вошла в самолет.

4

   21:58
   по Североамериканскому восточному времени
   02:58
   по Гринвичу
 
   Когда Оливер появился в проходе между кресел, Хедли уже сидела на своем месте у окна; ремень безопасности пристегнут, чемодан надежно устроен на багажной полке. Последние семь минут Хедли старательно делала вид, что и думать не думает о новом знакомом, – считала самолеты за иллюминатором и рассматривала узор на спинке переднего сиденья. А на самом деле она просто ждала, когда появится Оливер, и, когда он наконец подошел, внезапно покраснела без всякой видимой причины. Просто оттого, что он стоит над ней со своей кривоватой улыбкой. Когда он рядом, с ней творится что-то странное, словно электрический ток пробегает по телу. Она невольно подумала: чувствует ли он то же самое?
   – Я тебя потерял, – сказал он.
   Хедли молча кивнула, радуясь, что снова нашлась. Оливер забросил сумку на полку и втиснулся на среднее сиденье, рядом с Хедли, кое-как уместившись между немилосердно жесткими ручками кресла и еле пристроив в тесном пространстве свои длинные ноги.
   Хедли покосилась на него – в висках ее застучало от внезапной близости, от того, как непринужденно он подсел к ней вплотную.
   – Потом пересяду, – сообщил он, откидываясь на спинку. – Когда владелец места придет.
   Хедли поймала себя на том, что мысленно уже составляет рассказ для подруг: как она познакомилась в самолете с симпатичным парнем, у него потрясающий акцент, и они всю дорогу проболтали. Одновременно более практичная часть сознания Хедли тревожилась о том, как она явится завтра, не выспавшись, на отцовскую свадьбу. Ясно же, что она глаз не сомкнет рядом с ним! Оливер то и дело задевал ее локтем, колени их почти соприкасались. От него головокружительно хорошо пахло – чудесная мальчишеская смесь дезодоранта и шампуня.