Страница:
Подобные мучения застенчивого человека весьма забавляют окружающих и с незапамятных времен служат предметом шуток. Однако если мы заглянем глубже, то нашим глазам откроется печальная, если не сказать трагическая, картина. Застенчивый человек неизбежно одинок, отрезан от дружбы и общения. Он живет среди людей, но не связан с ними: между ним и его собратьями стоит непреодолимый барьер – прочная невидимая стена, которую он тщетно пытается преодолеть, набивая все новые шишки. Он видит привлекательные лица и слышит приятные голоса за стеной, но не может протянуть руку и коснуться чьей-то руки. Он тоскливо наблюдает за веселыми компаниями, мечтая заговорить и подружиться с ними, но люди проходят мимо, оживленно болтая друг с другом, а он не может их остановить. Он пытается дотянуться до других людей, но стены его тюрьмы двигаются вместе с ним, сжимая его со всех сторон. Среди уличной суеты, в переполненной гостиной, на работе, на отдыхе, в большой компании и в тесном кругу – везде, где люди собираются вместе, где звучит музыка человеческой речи, где светится в глазах мысль, – повсюду одинокий и забытый, застенчивый человек стоит в стороне, словно прокаженный. Его душа полна любви и тоски, но мир об этом не знает. Железная маска застенчивости намертво приросла к его лицу, и под ней не видно человека. Слова симпатии и дружелюбные приветствия то и дело вертятся на кончике языка, но не могут сорваться с губ. Его сердце разрывается от сочувствия к ближнему, но участие остается невысказанным. Презрение и негодование при виде несправедливости застревают в горле и, не находя выхода в идущем от сердца ругательстве, обращаются внутрь, причиняя вред. Любовь, ненависть и презрение, которые застенчивый человек всегда чувствует особенно глубоко, не выплескиваются наружу, а загнивают, отравляя его изнутри и превращая в мизантропа и циника.
О да, застенчивым мужчинам, как и уродливым женщинам, нелегко жить в этом мире: чтобы чувствовать себя здесь уютно, нужно обладать шкурой носорога. Толстокожесть подобна одежде для души, без нее неприлично выходить в цивилизованное общество. Заикающееся, краснеющее до ушей создание с дрожащими коленками, не знающее, куда девать руки, раздражает всех вокруг; если этот бедняга не может излечиться, то лучше бы ему поскорее повеситься.
Впрочем, мой застенчивый читатель, смею вас заверить, что недуг застенчивости в самом деле излечим – я в этом убедился на собственном опыте. Вы, наверное, уже заметили, что я не люблю говорить о себе, но в данном случае ради блага других мне придется признать, что когда-то я был, как говорится, «самым робким из робких» и «если меня знакомили с привлекательной девушкой, мои колени дрожали от страха». А теперь я бы мог, да нет, я уже смог не далее как позавчера совершить этот подвиг. В одиночестве и сам по себе (как написал школьник в своем переводе «Галльской войны») я осмелился ступить в буфет на вокзале, где уже расположилась юная леди. Со смесью горечи и печали я укорил ее в черствости и недостатке снисхождения. Учтиво, но твердо я настаивал на необходимости проявить почтительность и внимание, по праву полагающиеся британскому путешественнику, и в конце концов взглянул ей прямо в глаза. Что еще тут можно добавить?
После этого мне действительно пришлось немедленно покинуть буфет. На моем лице, вероятно, проступили капельки влаги, и я так ничего и не заказал, но, вы же понимаете, дело не в том, что я испугался, а в том, что просто передумал заказывать.
Застенчивые люди могут утешить себя тем, что робость далеко не всегда признак глупости. Толстокожей деревенщине легко насмехаться над чувствительностью, но умнейшие головы не всегда носят самую прочную броню. Лошадь ничуть не хуже задиры-воробья, а робкая лань не хуже кабана. Застенчивость присуща натурам чрезвычайно чувствительным и не имеет отношения к неловкости или самонадеянности, на чем упорно настаивают последователи попугайской школы в философии.
Самонадеянность действительно быстрее всего излечивает застенчивость. Когда вы наконец осознаете, что вы гораздо умнее всех остальных, робость приходит в ужас и покидает вас. Оглядывая комнату, полную гостей, и думая, что по своим умственным способностям любой из них сущее дитя по сравнению с вами, вы будете стесняться их не более чем стаи сорок или орангутанов.
Самоуверенность – лучшая броня. От ее гладкой, непроницаемой поверхности слабые уколы кинжалов злости и зависти отскакивают, не причиняя вреда. Без этой кольчуги меч таланта не может проложить себе путь сквозь сражения в жизни, ведь удары нужно не только наносить, но и выдерживать. Разумеется, я не имею в виду ту самоуверенность, которая задирает вверх нос и говорит фальцетом. Это не настоящая самоуверенность, а лишь игра в нее – так дети играют в королей и королев, расхаживая в перьях и длинных платьях со шлейфом. Истинная уверенность в себе не раздражает окружающих, а, напротив, делает человека более мягким, добрым и простым в обращении. Притворяться нет нужды, ведь вы и так вполне довольны собой, а ваша гордость идет из таких глубин, которые не видны снаружи. Вы можете позволить себе говорить правду, ибо вам безразличны и похвала, и упреки. Вы считаете себя настолько выше всех остальных, что не видите разницы между ними и чувствуете себя одинаково уютно как в обществе герцога, так и в компании уличных торговцев. Вы руководствуетесь исключительно своим собственным мнением, и у вас никогда не возникает соблазна ежечасно приносить его в жертву мнению соседей, как это делают менее уверенные в себе люди.
С другой стороны, застенчивый человек скромен: он неуверен в своих взглядах и слишком озабочен тем, что думают другие. Для юноши так и должно быть: его характер еще не сформирован и постепенно развивается из хаоса сомнений и неуверенности. Робость уменьшается, по мере того как растут опыт и проницательность. Мужская робость обычно остается в переходном возрасте. Даже если молодому человеку недостает внутренней силы отбросить застенчивость, ее стирают жизненные перипетии. В жизни едва ли можно встретить действительно застенчивого мужчину, разве что на страницах книги или на сцене, где, кстати, им безмерно восхищаются, особенно женщины.
В этом нереальном мире он всегда выглядит светловолосым и безгрешным юношей: на сцене светлые волосы и праведность неотделимы друг от друга. Приличная публика не поверит в одно без другого. Я знал одного актера, который в спешке выбежал на сцену без парика. При виде черных как смоль волос галерка встречала все благородные реплики свистом, принимая его за злодея. Его положительный герой – застенчивый юноша – любит главную героиню самой преданной любовью (но только издалека, не решаясь сказать ей об этом); он такой благородный и бескорыстный, говорит едва слышным голосом и весьма почтителен к матушке своей возлюбленной, а злые люди смеются и глумятся над ним, но он терпеливо сносит их насмешки, и в конце концов оказывается, что он очень умен, просто никто этого не знал, а когда главная героиня признается ему в любви, он весьма удивлен и несказанно счастлив, и все его обожают и просят прощения, и он их прощает в немногих саркастических словах – и благословляет своих гонителей. В целом кажется, что этому юноше живется так замечательно, что не страдающие застенчивостью молодые люди жалеют о своем недостатке. Однако действительно застенчивый человек не настолько наивен и знает, что в жизни все не так, как на сцене: он вовсе не пользуется таким успехом, как положительный герой. На самом деле он более неуклюж и глуп, а также менее предан и кроток; волосы у него гораздо темнее – все это, вместе взятое, сильно меняет возможный исход дела.
Чем он, несомненно, похож на идеального героя, так это преданностью предмету своего обожания. Я готов признать, что одно из достоинств робкого юноши – его постоянство в любви. Впрочем, причина этого очевидна: его храбрости хватает лишь на то, чтобы взглянуть в лицо одной женщины, на вторую уже просто ничего не остается. Он испытывает такой ужас перед всем женским полом, что не способен бродить по улицам, разглядывая всех встречных красоток – ему вполне достаточно одной.
Зато юноша, не отличающийся застенчивостью, оказывается в совершенно другой ситуации, испытывая соблазны, которым никогда не подвергается его робкий собрат: со всех сторон его окружают озорные глаза и смеющиеся губы. Среди стольких озорных глаз и смеющихся губ немудрено и потеряться, забыв на мгновение, какой именно паре озорных глаз и каким смеющимся губам он принадлежит, и по ошибке проявить симпатию не к той, к которой следует. Застенчивый же юноша никогда не видит ничего, кроме носков собственных ботинок, и потому не подвержен соблазнам – счастливец!
Впрочем, сам застенчивый юноша не очень-то рад своему счастью. Он мечтает стать таким же раскованным, как все остальные, и постоянно ругает себя за неспособность это сделать. Время от времени, собрав всю свою храбрость, он начинает вести себя игриво, но каждый раз терпит полное поражение и после одной-двух попыток уползает, беспомощный и жалкий.
Я говорю «жалкий», хотя боюсь, что никто никогда его не жалеет. Есть несчастья, которые, навлекая невыносимые страдания на свою жертву, все же не вызывают к ней симпатии. В качестве примера можно упомянуть потерю зонтика, влюбленность, зубную боль, подбитый глаз и расплющенную чьим-то седалищем шляпу, однако самое большое из подобных несчастий – застенчивость. На застенчивого человека смотрят как на предмет развлечения, его муки превращаются в зрелище на арене гостиной, на него показывают пальцем и оживленно обсуждают его поведение.
– Смотрите-ка, – восклицает хихикающая публика, – он покраснел!
– Да вы поглядите на его ноги! – говорит кто-то.
– Вы обратили внимание, как он сидит? – добавляет другой. – На самом краешке стула.
– Какие у него пунцовые щеки! – насмехается джентльмен с выправкой военного.
– Бедняга, у него слишком много рук, – бормочет престарелая дама, руки которой спокойно сложены на коленях. – Он прямо не знает, что с ними делать.
– Пожалуй, ему бы не помешало укоротить ноги на пару ярдов, – соглашается шутник. – Он так упорно хочет их спрятать.
Затем кто-то еще замечает, что с таким голосом следовало бы избрать карьеру капитана корабля. Другие обращают внимание на то, как отчаянно он вцепился в шляпу. Третьи высказывают свое мнение о его ограниченных способностях поддержать разговор. Четвертых беспокоит его подозрительный кашель. И так далее и тому подобное, пока полностью не истощится запас его недостатков, равно как и силы собравшихся.
Иметь дело с друзьями и родственниками еще сложнее, поскольку привилегированное положение друзей и родственников позволяет им вести себя гораздо более неприятным образом, чем все остальные. Мало того, что они насмехаются над бедным юношей в разговорах между собой, так они еще и ему хотят показать, как смешно он выглядит, и копируют его повадки в назидательных целях. Один из них, пародируя беднягу, выходит за дверь и вновь возвращается с преувеличенно робким видом, а затем объясняет, что именно так он, то есть застенчивый юноша, входит в комнату. Затем, со словами: «А вот так ты здороваешься», – он устраивает уморительную пантомиму, обходя всех присутствующих, одного за другим, прикасаясь к протянутой руке так, словно это раскаленный металл, и безвольно роняя ее. Потом несчастного юношу принимаются расспрашивать, почему он краснеет, почему заикается и почему всегда говорит еле слышным голосом, как будто он все это делает намеренно. Один из гостей, выпятив грудь, словно зобастый голубь, принимается расхаживать по комнате, объясняя, что именно так и следует себя вести. Юношу хлопают по спине и говорят: «Будь смелым, мальчик мой. Никого не бойся!..» «Алджернон, никогда не делай ничего такого, за что тебе пришлось бы краснеть, и тогда тебе не придется краснеть за свои поступки», – с улыбкой вставляет его мать, будто удивляясь собственной железной логике. Другие юноши утверждают, что он «хуже девушки», а девушки, негодуя на оскорбление всего женского пола, восклицают, что любой девушке до него далеко.
Кстати, они абсолютно правы: девушкам с ним не сравниться, ибо застенчивых женщин не бывает, во всяком случае, я еще ни одной не встретил, поэтому не верю, что они вообще существуют. Да, я знаю, что распространенное мнение, напротив, считает всех женщин скромными, пугливыми ланями, которые заливаются краской и опускают глаза, если на них посмотрят, и убегают, если с ними заговорить, тогда как мы, мужчины, смелы и шумны, чем и вызываем восхищение женщин, которые нас ужасно боятся. Это прелестная теория, но, как и все общепринятые теории, полная чушь. Двенадцатилетняя девочка ведет себя независимо и невозмутимо, тогда как рядом с ней ее брат двадцати лет от роду заикается и запинается. Женщина может с опозданием явиться на концерт и не моргнув глазом прервать выступление и помешать всем зрителям, тогда как ее муж, следуя за ней, раздавлен чувством вины и не перестает извиняться.
Я уж не буду говорить о том хладнокровии, которое присуще женщинам во всем, что касается любви, от первого томного взгляда до окончания медового месяца, – все это слишком хорошо известно. К тому же данный пример не годится, поскольку стороны в нем не равны. Любовь – это то, чем женщины занимаются профессионально, а в своей профессии мы отодвигаем в сторону присущие нам недостатки: самый застенчивый человек, которого я когда-либо встречал, работал коммивояжером.
© Перевод О. Василенко
О младенцах
О да, застенчивым мужчинам, как и уродливым женщинам, нелегко жить в этом мире: чтобы чувствовать себя здесь уютно, нужно обладать шкурой носорога. Толстокожесть подобна одежде для души, без нее неприлично выходить в цивилизованное общество. Заикающееся, краснеющее до ушей создание с дрожащими коленками, не знающее, куда девать руки, раздражает всех вокруг; если этот бедняга не может излечиться, то лучше бы ему поскорее повеситься.
Впрочем, мой застенчивый читатель, смею вас заверить, что недуг застенчивости в самом деле излечим – я в этом убедился на собственном опыте. Вы, наверное, уже заметили, что я не люблю говорить о себе, но в данном случае ради блага других мне придется признать, что когда-то я был, как говорится, «самым робким из робких» и «если меня знакомили с привлекательной девушкой, мои колени дрожали от страха». А теперь я бы мог, да нет, я уже смог не далее как позавчера совершить этот подвиг. В одиночестве и сам по себе (как написал школьник в своем переводе «Галльской войны») я осмелился ступить в буфет на вокзале, где уже расположилась юная леди. Со смесью горечи и печали я укорил ее в черствости и недостатке снисхождения. Учтиво, но твердо я настаивал на необходимости проявить почтительность и внимание, по праву полагающиеся британскому путешественнику, и в конце концов взглянул ей прямо в глаза. Что еще тут можно добавить?
После этого мне действительно пришлось немедленно покинуть буфет. На моем лице, вероятно, проступили капельки влаги, и я так ничего и не заказал, но, вы же понимаете, дело не в том, что я испугался, а в том, что просто передумал заказывать.
Застенчивые люди могут утешить себя тем, что робость далеко не всегда признак глупости. Толстокожей деревенщине легко насмехаться над чувствительностью, но умнейшие головы не всегда носят самую прочную броню. Лошадь ничуть не хуже задиры-воробья, а робкая лань не хуже кабана. Застенчивость присуща натурам чрезвычайно чувствительным и не имеет отношения к неловкости или самонадеянности, на чем упорно настаивают последователи попугайской школы в философии.
Самонадеянность действительно быстрее всего излечивает застенчивость. Когда вы наконец осознаете, что вы гораздо умнее всех остальных, робость приходит в ужас и покидает вас. Оглядывая комнату, полную гостей, и думая, что по своим умственным способностям любой из них сущее дитя по сравнению с вами, вы будете стесняться их не более чем стаи сорок или орангутанов.
Самоуверенность – лучшая броня. От ее гладкой, непроницаемой поверхности слабые уколы кинжалов злости и зависти отскакивают, не причиняя вреда. Без этой кольчуги меч таланта не может проложить себе путь сквозь сражения в жизни, ведь удары нужно не только наносить, но и выдерживать. Разумеется, я не имею в виду ту самоуверенность, которая задирает вверх нос и говорит фальцетом. Это не настоящая самоуверенность, а лишь игра в нее – так дети играют в королей и королев, расхаживая в перьях и длинных платьях со шлейфом. Истинная уверенность в себе не раздражает окружающих, а, напротив, делает человека более мягким, добрым и простым в обращении. Притворяться нет нужды, ведь вы и так вполне довольны собой, а ваша гордость идет из таких глубин, которые не видны снаружи. Вы можете позволить себе говорить правду, ибо вам безразличны и похвала, и упреки. Вы считаете себя настолько выше всех остальных, что не видите разницы между ними и чувствуете себя одинаково уютно как в обществе герцога, так и в компании уличных торговцев. Вы руководствуетесь исключительно своим собственным мнением, и у вас никогда не возникает соблазна ежечасно приносить его в жертву мнению соседей, как это делают менее уверенные в себе люди.
С другой стороны, застенчивый человек скромен: он неуверен в своих взглядах и слишком озабочен тем, что думают другие. Для юноши так и должно быть: его характер еще не сформирован и постепенно развивается из хаоса сомнений и неуверенности. Робость уменьшается, по мере того как растут опыт и проницательность. Мужская робость обычно остается в переходном возрасте. Даже если молодому человеку недостает внутренней силы отбросить застенчивость, ее стирают жизненные перипетии. В жизни едва ли можно встретить действительно застенчивого мужчину, разве что на страницах книги или на сцене, где, кстати, им безмерно восхищаются, особенно женщины.
В этом нереальном мире он всегда выглядит светловолосым и безгрешным юношей: на сцене светлые волосы и праведность неотделимы друг от друга. Приличная публика не поверит в одно без другого. Я знал одного актера, который в спешке выбежал на сцену без парика. При виде черных как смоль волос галерка встречала все благородные реплики свистом, принимая его за злодея. Его положительный герой – застенчивый юноша – любит главную героиню самой преданной любовью (но только издалека, не решаясь сказать ей об этом); он такой благородный и бескорыстный, говорит едва слышным голосом и весьма почтителен к матушке своей возлюбленной, а злые люди смеются и глумятся над ним, но он терпеливо сносит их насмешки, и в конце концов оказывается, что он очень умен, просто никто этого не знал, а когда главная героиня признается ему в любви, он весьма удивлен и несказанно счастлив, и все его обожают и просят прощения, и он их прощает в немногих саркастических словах – и благословляет своих гонителей. В целом кажется, что этому юноше живется так замечательно, что не страдающие застенчивостью молодые люди жалеют о своем недостатке. Однако действительно застенчивый человек не настолько наивен и знает, что в жизни все не так, как на сцене: он вовсе не пользуется таким успехом, как положительный герой. На самом деле он более неуклюж и глуп, а также менее предан и кроток; волосы у него гораздо темнее – все это, вместе взятое, сильно меняет возможный исход дела.
Чем он, несомненно, похож на идеального героя, так это преданностью предмету своего обожания. Я готов признать, что одно из достоинств робкого юноши – его постоянство в любви. Впрочем, причина этого очевидна: его храбрости хватает лишь на то, чтобы взглянуть в лицо одной женщины, на вторую уже просто ничего не остается. Он испытывает такой ужас перед всем женским полом, что не способен бродить по улицам, разглядывая всех встречных красоток – ему вполне достаточно одной.
Зато юноша, не отличающийся застенчивостью, оказывается в совершенно другой ситуации, испытывая соблазны, которым никогда не подвергается его робкий собрат: со всех сторон его окружают озорные глаза и смеющиеся губы. Среди стольких озорных глаз и смеющихся губ немудрено и потеряться, забыв на мгновение, какой именно паре озорных глаз и каким смеющимся губам он принадлежит, и по ошибке проявить симпатию не к той, к которой следует. Застенчивый же юноша никогда не видит ничего, кроме носков собственных ботинок, и потому не подвержен соблазнам – счастливец!
Впрочем, сам застенчивый юноша не очень-то рад своему счастью. Он мечтает стать таким же раскованным, как все остальные, и постоянно ругает себя за неспособность это сделать. Время от времени, собрав всю свою храбрость, он начинает вести себя игриво, но каждый раз терпит полное поражение и после одной-двух попыток уползает, беспомощный и жалкий.
Я говорю «жалкий», хотя боюсь, что никто никогда его не жалеет. Есть несчастья, которые, навлекая невыносимые страдания на свою жертву, все же не вызывают к ней симпатии. В качестве примера можно упомянуть потерю зонтика, влюбленность, зубную боль, подбитый глаз и расплющенную чьим-то седалищем шляпу, однако самое большое из подобных несчастий – застенчивость. На застенчивого человека смотрят как на предмет развлечения, его муки превращаются в зрелище на арене гостиной, на него показывают пальцем и оживленно обсуждают его поведение.
– Смотрите-ка, – восклицает хихикающая публика, – он покраснел!
– Да вы поглядите на его ноги! – говорит кто-то.
– Вы обратили внимание, как он сидит? – добавляет другой. – На самом краешке стула.
– Какие у него пунцовые щеки! – насмехается джентльмен с выправкой военного.
– Бедняга, у него слишком много рук, – бормочет престарелая дама, руки которой спокойно сложены на коленях. – Он прямо не знает, что с ними делать.
– Пожалуй, ему бы не помешало укоротить ноги на пару ярдов, – соглашается шутник. – Он так упорно хочет их спрятать.
Затем кто-то еще замечает, что с таким голосом следовало бы избрать карьеру капитана корабля. Другие обращают внимание на то, как отчаянно он вцепился в шляпу. Третьи высказывают свое мнение о его ограниченных способностях поддержать разговор. Четвертых беспокоит его подозрительный кашель. И так далее и тому подобное, пока полностью не истощится запас его недостатков, равно как и силы собравшихся.
Иметь дело с друзьями и родственниками еще сложнее, поскольку привилегированное положение друзей и родственников позволяет им вести себя гораздо более неприятным образом, чем все остальные. Мало того, что они насмехаются над бедным юношей в разговорах между собой, так они еще и ему хотят показать, как смешно он выглядит, и копируют его повадки в назидательных целях. Один из них, пародируя беднягу, выходит за дверь и вновь возвращается с преувеличенно робким видом, а затем объясняет, что именно так он, то есть застенчивый юноша, входит в комнату. Затем, со словами: «А вот так ты здороваешься», – он устраивает уморительную пантомиму, обходя всех присутствующих, одного за другим, прикасаясь к протянутой руке так, словно это раскаленный металл, и безвольно роняя ее. Потом несчастного юношу принимаются расспрашивать, почему он краснеет, почему заикается и почему всегда говорит еле слышным голосом, как будто он все это делает намеренно. Один из гостей, выпятив грудь, словно зобастый голубь, принимается расхаживать по комнате, объясняя, что именно так и следует себя вести. Юношу хлопают по спине и говорят: «Будь смелым, мальчик мой. Никого не бойся!..» «Алджернон, никогда не делай ничего такого, за что тебе пришлось бы краснеть, и тогда тебе не придется краснеть за свои поступки», – с улыбкой вставляет его мать, будто удивляясь собственной железной логике. Другие юноши утверждают, что он «хуже девушки», а девушки, негодуя на оскорбление всего женского пола, восклицают, что любой девушке до него далеко.
Кстати, они абсолютно правы: девушкам с ним не сравниться, ибо застенчивых женщин не бывает, во всяком случае, я еще ни одной не встретил, поэтому не верю, что они вообще существуют. Да, я знаю, что распространенное мнение, напротив, считает всех женщин скромными, пугливыми ланями, которые заливаются краской и опускают глаза, если на них посмотрят, и убегают, если с ними заговорить, тогда как мы, мужчины, смелы и шумны, чем и вызываем восхищение женщин, которые нас ужасно боятся. Это прелестная теория, но, как и все общепринятые теории, полная чушь. Двенадцатилетняя девочка ведет себя независимо и невозмутимо, тогда как рядом с ней ее брат двадцати лет от роду заикается и запинается. Женщина может с опозданием явиться на концерт и не моргнув глазом прервать выступление и помешать всем зрителям, тогда как ее муж, следуя за ней, раздавлен чувством вины и не перестает извиняться.
Я уж не буду говорить о том хладнокровии, которое присуще женщинам во всем, что касается любви, от первого томного взгляда до окончания медового месяца, – все это слишком хорошо известно. К тому же данный пример не годится, поскольку стороны в нем не равны. Любовь – это то, чем женщины занимаются профессионально, а в своей профессии мы отодвигаем в сторону присущие нам недостатки: самый застенчивый человек, которого я когда-либо встречал, работал коммивояжером.
© Перевод О. Василенко
О младенцах
О да, в этом вопросе я хорошо осведомлен. Когда-то я и сам был младенцем, хотя тот период моей жизни был гораздо короче моей одежды в то время. Помнится, одевали меня в настолько длинную рубашку, что ее полы вечно путались в ногах, когда я брыкался. И зачем детям столько ярдов ненужной материи! Нет, я не загадки загадываю, мне действительно интересно получить ответ на вопрос, который давно меня мучает. Может быть, родителям стыдно, что ребенок такой маленький, и его одевают в длинные одежки, чтобы он выглядел побольше? Однажды я спросил об этом одну кормилицу.
– Помилуйте, сэр, – сказала она, – так ведь малыши, благослови их Господь, всегда носят длинные рубашонки.
Пришлось ей объяснить, что такой ответ хотя и проявляет похвальные чувства к младенцам, но не дает ответа на мой вопрос.
– Господи, сэр, неужели вы хотели бы одеть бедняжечек в короткие рубашки? – спросила она таким тоном, будто я предложил нечто до ужаса неприличное.
С тех пор я не решаюсь задавать вопросы на эту тему, так что причина, по которой младенцев одевают в длинные рубашки (если таковая существует), до сих пор остается для меня загадкой. Надо признать, что я не вижу смысла вообще одевать младенцев во что бы то ни было. В жизни и так приходится тратить слишком много времени на одевание и раздевание, так зачем же начинать слишком рано и без всякой на то необходимости? Зачем эти мучения тем, кто все равно только и делает, что лежит в постели? Зачем будить несчастное дитя с утра пораньше, чтобы снять одну одежку, надеть другую и снова уложить его в кровать? А вечером снова вытаскивать малыша из кровати – только для того, чтобы поменять все обратно? И после всех этих одеваний-раздеваний – объясните же мне наконец, чем отличается ночная рубашка младенца от той, которую он носит днем?
Впрочем, очень может быть, что подобными вопросами я выставляю себя на посмешище – мне говорят, что со мной это часто бывает, – поэтому я больше не стану говорить об одежде, хотя и добавлю напоследок, что было бы неплохо одевать мальчиков и девочек по-разному, чтобы отличать их друг от друга.
В настоящее время ситуация сложилась весьма неловкая: ни прическа, ни платье, ни разговор не дают ни малейшего намека на пол младенца, так что вам остается только гадать. Причем по какому-то странному закону природы ваша догадка неизменно оказывается ошибочной, и все родственники и друзья смотрят на вас как на идиота и негодяя: называя мальчика «она», вы совершаете злодеяние, по своей чудовищности сравнимое лишь с обращением «он» к девочке. Какого бы пола ни оказался именно этот младенец, противоположный ему пол вызывает презрение, и причисление к нему воспринимается всем семейством как личное оскорбление.
А если вам дорого ваше честное имя, не пытайтесь выпутаться из этого затруднения, используя нейтральное слово «дитя».
Существуют различные способы навлечь на себя позор и бесчестье. Хладнокровное убийство большой уважаемой в обществе семьи с последующим утоплением тел в резервуаре водопроводной компании сделает вас весьма непопулярной личностью в районе, пользующемся услугами этой компании, а ограбление церкви обеспечит вам искреннюю неприязнь, особенно со стороны викария. Однако если вы желаете испить до дна столь полную чашу презрения и ненависти, какую только может поднести вам собрат по разуму, назовите ребенка «оно» в присутствии матери.
Лучше всего называть предмет разговора «маленький ангел». Существительное «ангел» используется для представителей обоих полов, а прилагательное наверняка не вызовет неудовольствия. Для разнообразия можно также употреблять «прелесть» и «крошка», но «ангел» представит вас в наиболее выгодном свете. Произнесению этого слова должны предшествовать короткое хихиканье и максимально широкая улыбка. В любом случае не забудьте сказать, что у ребенка отцовский нос. Такое замечание более всего по нутру, если мне будет позволено это выражение, счастливым родителям. Поначалу они сделают вид, что не приняли ваши слова всерьез, и даже рассмеются, но вы должны прийти в возбуждение и стоять на своем. Не стоит мучиться по этому поводу угрызениями совести, поскольку нос младенца действительно похож на нос его отца – ровно настолько же, насколько он похож на все остальное, ведь там и носа-то не видно.
Друзья мои, не смейтесь над этими советами. Придет время, когда, окруженные мамочкой с одной стороны и бабулечкой с другой, подпираемые сзади стайкой восхищенных юных леди (впрочем, они не вами восхищаются), и следуя за лысым джентльменом преклонных лет, вы будете весьма благодарны за любой совет, что говорить в такой ситуации. Мужчина, я имею в виду холостого мужчину, имеет самый нелепый вид, именно когда приходится «посмотреть на младенца». При одном лишь упоминании этой пытки по спине холостяка пробегает дрожь, а кривая улыбка, сопровождающая слова, как он рад принять приглашение, должна пронзить жалостью даже материнское сердце, если только (во что я склонен поверить) вся затея не устраивается женами ради того, чтобы отвадить холостых друзей мужа.
Каково бы ни было оправдание, бедный холостяк подвергается жестокому испытанию. По звонку колокольчика прибегает прислуга, которую посылают к кормилице с просьбой принести ребенка, что служит сигналом всем присутствующим особам женского пола начать разговор о «малыше», а вы тем временем оставлены наедине со своими грустными размышлениями и раздумываете, не сослаться ли на случайно позабытую встречу и насколько велик шанс, что вам поверят. Как раз в тот момент, когда вы наконец придумали совершенно невероятную историю об ожидающем вас знакомом, дверь открывается и в комнату входит высокая, сурового вида женщина. В руках она несет нечто напоминающее тощую диванную подушку, украшенную перьями только с одного конца. Вы инстинктивно понимаете, что это и есть «малыш», и поднимаетесь со стула, тщетно пытаясь изобразить восхищение. Когда первая волна женского энтузиазма, вызванная появлением искомого предмета, спадает и число дам, говорящих одновременно, снижается до нормального уровня в четыре или пять особей, круг пышных юбок расступается, давая вам возможность подойти поближе. Вы делаете этот шаг с таким же видом, с каким сели бы на скамью подсудимых. С чувством крайней неловкости вы торжественно взираете на ребенка. Наступает полная тишина, и вы знаете, что все ждут, когда вы заговорите. Вы ломаете голову над тем, что сказать, и с ужасом обнаруживаете, что не в состоянии ничего придумать. В этот момент отчаяния ваш злобный гений, пользуясь случаем, подсовывает вам самые глупые фразы, которые только можно вообразить. Оглядев окружающих, вы с идиотской улыбкой замечаете: «А волос-то не очень много!» С минуту все молча смотрят на вас, и в конце концов величавая кормилица с серьезным видом провозглашает: «У младенцев пяти недель от роду не бывает длинных волос». За этим следует новая пауза, и вы понимаете, что вам дали второй шанс, который вы тут же бездарно теряете, осведомляясь, научился ли ребенок ходить и чем он питается.
Теперь всем понятно, что вы немного не в своем уме и заслуживаете только жалости. Тем не менее кормилица решает, что в своем уме или нет, а от обязанностей вы не увильнете и должны выполнить миссию до конца. Тоном верховной жрицы, руководящей сакральной церемонией, она протягивает вам сверток со словами: «Подержите ее, сэр». Не в силах оказать ни малейшего сопротивления, вы покорно принимаете ношу. «Передвиньте руку пониже, сэр», – командует верховная жрица, и все отступают назад, внимательно наблюдая за вами, будто вы сейчас фокус покажете.
О том, что полагается делать с младенцами, вы знаете не больше, чем о том, что о них говорить. А сделать что-то явно следует, и вам в голову не приходит ничего лучше идеи покачать несчастного ребенка вверх-вниз, приговаривая «баю-бай!» или нечто столь же глупое.
«На вашем месте я бы не стала ее трясти, – говорит кормилица. – Малышку очень легко расстроить».
Вы поспешно перестаете трясти ребенка, искренне надеясь, что еще не успели слишком далеко зайти. И тут сама малышка, до того момента взиравшая на вас со смесью ужаса и отвращения на лице, решает положить конец этому безобразию и начинает вопить в полный голос, что заставляет верховную жрицу броситься к вам и выхватить младенца из ваших объятий.
– Тише, тише, моя сладкая!
– Невероятно! – замечаете вы самым любезным тоном. – С чего бы она вдруг расплакалась?
– Да это вы, должно быть, что-то не так сделали! – с негодованием отвечает мать. – Ни с того ни с сего ребенок плакать не станет!
Судя по всему, окружающие подозревают, что вы исподтишка тыкали младенца иголками.
Несносное создание наконец замолкает и наверняка молчало бы и дальше, если бы какому-то умнику не вздумалось показать на вас со словами: «А ну-ка, малышка, кто это?» Неглупый ребенок, узнав вас, принимается вопить еще громче, чем прежде. Тогда некая упитанная леди замечает: «Странно, что дети могут испытывать неприязнь к кому-то». На что кто-нибудь другой отвечает с загадочным видом: «О, дети знают инстинктивно», и кто-то еще добавляет: «У них замечательная способность чувствовать!» Теперь уже все косятся на вас, самого отъявленного мерзавца, и восхищенно думают, что ваше истинное лицо, невидимое другим, сумел инстинктивно разглядеть младенец.
Впрочем, несмотря на все преступления и ошибки, младенцы бывают полезны: они несомненно полезны, когда нужно заполнить пустое сердце; они полезны, когда, услышав их зов, затуманенные заботами лица озаряются солнечным светом любви; они полезны, когда их крохотные пальчики разглаживают морщины в улыбки.
Малыши такие странные! Неведомо для самих себя, они играют комедиантов на великой сцене жизни, привнося юмор в ее глубокую трагедию. Каждый из них оказывает слабое, но упорное сопротивление устоявшемуся порядку и всегда делает не то, что следует, не там, где следует, не тогда, когда следует, и не таким способом, каким следует. Юная няня, пославшая Дженни поглядеть, чем заняты Томми и Тотти, и велеть им «немедленно прекратить», прекрасно знала детскую натуру. Дайте обычному малышу возможность сделать что-то запретное, и если он этого не сделает, поскорее зовите доктора.
Малыши обладают настоящим талантом совершать самые нелепые поступки, причем с таким серьезным и суровым видом, что ими невозможно не восхититься. Деловитость, с которой двое малышей, взявшись за руки, со всех ног ковыляют на восток, пока разозленная старшая сестра кричит на них, требуя следовать за ней на запад, рассмешит любого, кроме разве что самой старшей сестры. Малыши обходят солдата кругом, с величайшим любопытством разглядывая его ноги, и тычут в него пальцами, чтобы убедиться, что он настоящий. Они упорно стоят на своем, не слушая никаких доводов и ставя несчастную жертву в ужасно неловкое положение, утверждая, что застенчивый юноша на противоположном сиденье автобуса их «папа». Людный перекресток для них самое подходящее место, чтобы обсуждать семейные проблемы во все горло. Переходя улицу, они вдруг не могут удержаться от танца прямо посреди дороги, а входная дверь оживленного магазина, разумеется, лучшее место, чтобы присесть и снять ботинки.
Дома они непременно воспользуются самой большой тростью или зонтом, предпочтительнее всего раскрытым, чтобы подняться по лестнице. На них внезапно нахлынет неудержимая волна любви к Мэри Энн именно в тот момент, когда преданная служанка чистит кастрюли, и выплеснуть свои чувства они могут только одним способом – обняв ее безотлагательно. Что касается еды, то излюбленные блюда малышей – уголь и кошачье мясо. Они бережно прижимают к себе кошку, держа ее вниз головой, и демонстрируют любовь к собаке, дергая ее за хвост.
От малышей сплошные неприятности, они переворачивают дом вверх дном, их содержание обходится в кругленькую сумму, и тем не менее без них в доме неуютно. Что это за дом, в котором не слышна безостановочная детская болтовня и где никто не шалит?! Без топающих ножек в комнатах воцарится гнетущая тишина, да и разве вы не потеряете друг друга без звонких голосов, призывающих вас обоих?
– Помилуйте, сэр, – сказала она, – так ведь малыши, благослови их Господь, всегда носят длинные рубашонки.
Пришлось ей объяснить, что такой ответ хотя и проявляет похвальные чувства к младенцам, но не дает ответа на мой вопрос.
– Господи, сэр, неужели вы хотели бы одеть бедняжечек в короткие рубашки? – спросила она таким тоном, будто я предложил нечто до ужаса неприличное.
С тех пор я не решаюсь задавать вопросы на эту тему, так что причина, по которой младенцев одевают в длинные рубашки (если таковая существует), до сих пор остается для меня загадкой. Надо признать, что я не вижу смысла вообще одевать младенцев во что бы то ни было. В жизни и так приходится тратить слишком много времени на одевание и раздевание, так зачем же начинать слишком рано и без всякой на то необходимости? Зачем эти мучения тем, кто все равно только и делает, что лежит в постели? Зачем будить несчастное дитя с утра пораньше, чтобы снять одну одежку, надеть другую и снова уложить его в кровать? А вечером снова вытаскивать малыша из кровати – только для того, чтобы поменять все обратно? И после всех этих одеваний-раздеваний – объясните же мне наконец, чем отличается ночная рубашка младенца от той, которую он носит днем?
Впрочем, очень может быть, что подобными вопросами я выставляю себя на посмешище – мне говорят, что со мной это часто бывает, – поэтому я больше не стану говорить об одежде, хотя и добавлю напоследок, что было бы неплохо одевать мальчиков и девочек по-разному, чтобы отличать их друг от друга.
В настоящее время ситуация сложилась весьма неловкая: ни прическа, ни платье, ни разговор не дают ни малейшего намека на пол младенца, так что вам остается только гадать. Причем по какому-то странному закону природы ваша догадка неизменно оказывается ошибочной, и все родственники и друзья смотрят на вас как на идиота и негодяя: называя мальчика «она», вы совершаете злодеяние, по своей чудовищности сравнимое лишь с обращением «он» к девочке. Какого бы пола ни оказался именно этот младенец, противоположный ему пол вызывает презрение, и причисление к нему воспринимается всем семейством как личное оскорбление.
А если вам дорого ваше честное имя, не пытайтесь выпутаться из этого затруднения, используя нейтральное слово «дитя».
Существуют различные способы навлечь на себя позор и бесчестье. Хладнокровное убийство большой уважаемой в обществе семьи с последующим утоплением тел в резервуаре водопроводной компании сделает вас весьма непопулярной личностью в районе, пользующемся услугами этой компании, а ограбление церкви обеспечит вам искреннюю неприязнь, особенно со стороны викария. Однако если вы желаете испить до дна столь полную чашу презрения и ненависти, какую только может поднести вам собрат по разуму, назовите ребенка «оно» в присутствии матери.
Лучше всего называть предмет разговора «маленький ангел». Существительное «ангел» используется для представителей обоих полов, а прилагательное наверняка не вызовет неудовольствия. Для разнообразия можно также употреблять «прелесть» и «крошка», но «ангел» представит вас в наиболее выгодном свете. Произнесению этого слова должны предшествовать короткое хихиканье и максимально широкая улыбка. В любом случае не забудьте сказать, что у ребенка отцовский нос. Такое замечание более всего по нутру, если мне будет позволено это выражение, счастливым родителям. Поначалу они сделают вид, что не приняли ваши слова всерьез, и даже рассмеются, но вы должны прийти в возбуждение и стоять на своем. Не стоит мучиться по этому поводу угрызениями совести, поскольку нос младенца действительно похож на нос его отца – ровно настолько же, насколько он похож на все остальное, ведь там и носа-то не видно.
Друзья мои, не смейтесь над этими советами. Придет время, когда, окруженные мамочкой с одной стороны и бабулечкой с другой, подпираемые сзади стайкой восхищенных юных леди (впрочем, они не вами восхищаются), и следуя за лысым джентльменом преклонных лет, вы будете весьма благодарны за любой совет, что говорить в такой ситуации. Мужчина, я имею в виду холостого мужчину, имеет самый нелепый вид, именно когда приходится «посмотреть на младенца». При одном лишь упоминании этой пытки по спине холостяка пробегает дрожь, а кривая улыбка, сопровождающая слова, как он рад принять приглашение, должна пронзить жалостью даже материнское сердце, если только (во что я склонен поверить) вся затея не устраивается женами ради того, чтобы отвадить холостых друзей мужа.
Каково бы ни было оправдание, бедный холостяк подвергается жестокому испытанию. По звонку колокольчика прибегает прислуга, которую посылают к кормилице с просьбой принести ребенка, что служит сигналом всем присутствующим особам женского пола начать разговор о «малыше», а вы тем временем оставлены наедине со своими грустными размышлениями и раздумываете, не сослаться ли на случайно позабытую встречу и насколько велик шанс, что вам поверят. Как раз в тот момент, когда вы наконец придумали совершенно невероятную историю об ожидающем вас знакомом, дверь открывается и в комнату входит высокая, сурового вида женщина. В руках она несет нечто напоминающее тощую диванную подушку, украшенную перьями только с одного конца. Вы инстинктивно понимаете, что это и есть «малыш», и поднимаетесь со стула, тщетно пытаясь изобразить восхищение. Когда первая волна женского энтузиазма, вызванная появлением искомого предмета, спадает и число дам, говорящих одновременно, снижается до нормального уровня в четыре или пять особей, круг пышных юбок расступается, давая вам возможность подойти поближе. Вы делаете этот шаг с таким же видом, с каким сели бы на скамью подсудимых. С чувством крайней неловкости вы торжественно взираете на ребенка. Наступает полная тишина, и вы знаете, что все ждут, когда вы заговорите. Вы ломаете голову над тем, что сказать, и с ужасом обнаруживаете, что не в состоянии ничего придумать. В этот момент отчаяния ваш злобный гений, пользуясь случаем, подсовывает вам самые глупые фразы, которые только можно вообразить. Оглядев окружающих, вы с идиотской улыбкой замечаете: «А волос-то не очень много!» С минуту все молча смотрят на вас, и в конце концов величавая кормилица с серьезным видом провозглашает: «У младенцев пяти недель от роду не бывает длинных волос». За этим следует новая пауза, и вы понимаете, что вам дали второй шанс, который вы тут же бездарно теряете, осведомляясь, научился ли ребенок ходить и чем он питается.
Теперь всем понятно, что вы немного не в своем уме и заслуживаете только жалости. Тем не менее кормилица решает, что в своем уме или нет, а от обязанностей вы не увильнете и должны выполнить миссию до конца. Тоном верховной жрицы, руководящей сакральной церемонией, она протягивает вам сверток со словами: «Подержите ее, сэр». Не в силах оказать ни малейшего сопротивления, вы покорно принимаете ношу. «Передвиньте руку пониже, сэр», – командует верховная жрица, и все отступают назад, внимательно наблюдая за вами, будто вы сейчас фокус покажете.
О том, что полагается делать с младенцами, вы знаете не больше, чем о том, что о них говорить. А сделать что-то явно следует, и вам в голову не приходит ничего лучше идеи покачать несчастного ребенка вверх-вниз, приговаривая «баю-бай!» или нечто столь же глупое.
«На вашем месте я бы не стала ее трясти, – говорит кормилица. – Малышку очень легко расстроить».
Вы поспешно перестаете трясти ребенка, искренне надеясь, что еще не успели слишком далеко зайти. И тут сама малышка, до того момента взиравшая на вас со смесью ужаса и отвращения на лице, решает положить конец этому безобразию и начинает вопить в полный голос, что заставляет верховную жрицу броситься к вам и выхватить младенца из ваших объятий.
– Тише, тише, моя сладкая!
– Невероятно! – замечаете вы самым любезным тоном. – С чего бы она вдруг расплакалась?
– Да это вы, должно быть, что-то не так сделали! – с негодованием отвечает мать. – Ни с того ни с сего ребенок плакать не станет!
Судя по всему, окружающие подозревают, что вы исподтишка тыкали младенца иголками.
Несносное создание наконец замолкает и наверняка молчало бы и дальше, если бы какому-то умнику не вздумалось показать на вас со словами: «А ну-ка, малышка, кто это?» Неглупый ребенок, узнав вас, принимается вопить еще громче, чем прежде. Тогда некая упитанная леди замечает: «Странно, что дети могут испытывать неприязнь к кому-то». На что кто-нибудь другой отвечает с загадочным видом: «О, дети знают инстинктивно», и кто-то еще добавляет: «У них замечательная способность чувствовать!» Теперь уже все косятся на вас, самого отъявленного мерзавца, и восхищенно думают, что ваше истинное лицо, невидимое другим, сумел инстинктивно разглядеть младенец.
Впрочем, несмотря на все преступления и ошибки, младенцы бывают полезны: они несомненно полезны, когда нужно заполнить пустое сердце; они полезны, когда, услышав их зов, затуманенные заботами лица озаряются солнечным светом любви; они полезны, когда их крохотные пальчики разглаживают морщины в улыбки.
Малыши такие странные! Неведомо для самих себя, они играют комедиантов на великой сцене жизни, привнося юмор в ее глубокую трагедию. Каждый из них оказывает слабое, но упорное сопротивление устоявшемуся порядку и всегда делает не то, что следует, не там, где следует, не тогда, когда следует, и не таким способом, каким следует. Юная няня, пославшая Дженни поглядеть, чем заняты Томми и Тотти, и велеть им «немедленно прекратить», прекрасно знала детскую натуру. Дайте обычному малышу возможность сделать что-то запретное, и если он этого не сделает, поскорее зовите доктора.
Малыши обладают настоящим талантом совершать самые нелепые поступки, причем с таким серьезным и суровым видом, что ими невозможно не восхититься. Деловитость, с которой двое малышей, взявшись за руки, со всех ног ковыляют на восток, пока разозленная старшая сестра кричит на них, требуя следовать за ней на запад, рассмешит любого, кроме разве что самой старшей сестры. Малыши обходят солдата кругом, с величайшим любопытством разглядывая его ноги, и тычут в него пальцами, чтобы убедиться, что он настоящий. Они упорно стоят на своем, не слушая никаких доводов и ставя несчастную жертву в ужасно неловкое положение, утверждая, что застенчивый юноша на противоположном сиденье автобуса их «папа». Людный перекресток для них самое подходящее место, чтобы обсуждать семейные проблемы во все горло. Переходя улицу, они вдруг не могут удержаться от танца прямо посреди дороги, а входная дверь оживленного магазина, разумеется, лучшее место, чтобы присесть и снять ботинки.
Дома они непременно воспользуются самой большой тростью или зонтом, предпочтительнее всего раскрытым, чтобы подняться по лестнице. На них внезапно нахлынет неудержимая волна любви к Мэри Энн именно в тот момент, когда преданная служанка чистит кастрюли, и выплеснуть свои чувства они могут только одним способом – обняв ее безотлагательно. Что касается еды, то излюбленные блюда малышей – уголь и кошачье мясо. Они бережно прижимают к себе кошку, держа ее вниз головой, и демонстрируют любовь к собаке, дергая ее за хвост.
От малышей сплошные неприятности, они переворачивают дом вверх дном, их содержание обходится в кругленькую сумму, и тем не менее без них в доме неуютно. Что это за дом, в котором не слышна безостановочная детская болтовня и где никто не шалит?! Без топающих ножек в комнатах воцарится гнетущая тишина, да и разве вы не потеряете друг друга без звонких голосов, призывающих вас обоих?