Джером Клапка Джером. Они и я

Глава 2

   – Ты хочешь сказать, отец, что в самом деле купил этот дом? – потребовал ответа Дик. – Или мы пока только обсуждаем покупку?
   – На сей раз я это сделал.
   Лицо Дика мгновенно приняло серьезное выражение.
   – Это то, чего ты хотел?
   – Нет, мальчик мой, – честно признался я. – Это не то, чего я хотел. Я мечтал о живописном старинном особняке, сплошь увитом плющом. Об очаровательных эркерах и фронтонах…
   – Ты что-то путаешь, – перебил меня Дик. – Эркеры и фронтоны плохо сочетаются.
   – Прошу прощения, – с достоинством поправил я его, – в доме моей мечты они отлично уживались друг с другом. Нечто похожее ты найдешь в рождественском альманахе. Больше я нигде такого не видел, дом покорил меня с первого взгляда. Он стоял неподалеку от церкви и сиял огнями в ночи. «Когда-нибудь, – говорил я себе, будучи мальчишкой, – я вырасту, поумнею и буду жить в таком точно доме». Вот о чем я мечтал.
   – Как выглядит этот дом? – поинтересовалась Робина.
   – Торговый агент заверил меня, что дом можно легко усовершенствовать. Я спросил, к какому архитектурному стилю его следует отнести. «Это, должно быть, местная школа», – ответил агент, особо подчеркнув (сдается мне, он сказал чистую правду), что в наши дни таких домов уже не строят.
   – А река близко? – спросил Дик.
   – Ну, рядом проходит дорога, – замялся я. – Думаю, до реки примерно пара миль.
   – А если выбрать самый короткий путь?
   – Это и есть самый короткий путь. Можно пройти через лес, там тропинка намного живописнее, но придется преодолеть три с половиной мили.
   – Мы же решили, что дом должен быть возле реки, – вмешалась Робина.
   – А еще мы решили, – ответил я, – что он должен стоять на песчаной почве и выходить окнами на юго-запад. На самом деле только одно в этом доме обращено к юго-западу – это задняя дверь. Я спросил агента насчет песка. Он посоветовал мне обратиться за справкой в железнодорожную компанию, если меня так волнует состав почвы. Я хотел, чтобы дом стоял на холме. Он и стоит на холме, но другой холм, куда больше, возвышается прямо перед домом. Мне вовсе не нужен этот второй холм. Я хотел беспрепятственно любоваться видами Южной Англии. Я живо представлял, как стану выводить гостей на крыльцо и потчевать их историями о том, что в ясные дни отсюда хорошо виден Бристольский залив. Возможно, они и не поверили бы, но если б не тот проклятый холм перед домом, я мог бы твердо стоять на своем, а гости не осмелились бы утверждать, что я лгу (откуда им знать наверняка?).
   Лично я предпочел бы дом, с которым связана какая-нибудь таинственная история. Меня бы порадовало кровавое пятно на полу, не вульгарное и аляповатое, разумеется, а скромное, неброское. Большую часть времени оно скрывалось бы под ковром и проступало бы лишь время от времени, дабы развлечь гостей. Признаться, я надеялся заполучить дом с привидением. Конечно, речь не идет об одном из тех шумных, назойливых духов, которые, похоже, даже не сознают, что мертвы. Я мечтал о даме-призраке, утонченной, с приятными манерами. А наш дом выглядит слишком уж рассудительным и благоразумным. Это, пожалуй, главный его недостаток. Правда, там водится эхо. Если пройти в дальний конец сада и громко на него прикрикнуть, оно непременно отзовется. Других развлечений от этого дома не дождешься. Да и эхо отвечает снисходительным тоном, словно дает понять, что считает вашу затею полнейшей глупостью и откликается исключительно, чтобы вас позабавить. Словом, это один из тех домов, чьи мысли всегда заняты одними лишь налогами да текущими платежами.
   – Так зачем же тогда ты купил его? – удивился Дик. – Можешь назвать хотя бы одну причину?
   – Да, мальчик мой. Мы все устали от города. Нам хочется вкусить здоровой деревенской жизни. А чтобы жить за городом с мало-мальскими удобствами, необходимо иметь собственный дом. Из вышеизложенного следует, что мы должны либо построить себе жилище, либо купить. Я бы предпочел не связываться со строительством. Толбойз построил дом. Ты ведь знаешь Толбойза. Когда я с ним только познакомился, еще до начала строительных работ, он был веселым, жизнерадостным малым, из тех, у кого всегда наготове приветливое слово и беззлобная шутка. Строители заверили беднягу, что лет через двадцать, когда цвета потускнеют от времени, у него будет не дом, а картинка. Пока же один вид собственного жилья вызывает у него разлитие желчи. Год за годом ему твердят, что со временем сырость исчезнет, а приступы ревматизма, малярии и люмбаго станут терзать его не так яростно. Толбойз окружил сад живой изгородью в восемнадцать дюймов высотой. Желая защититься от соседских мальчишек, он обнес территорию колючей проволокой. Но колючая проволока, увы, не обеспечивает необходимого уединения. Когда Толбойзы пьют кофе на лужайке, вокруг собирается целая толпа деревенских, чтобы поглазеть на них. В саду растут деревья, да-да, самые настоящие деревья – к каждому дереву прикреплена табличка с названием. Пока что их трудно различать, слишком эти кустики похожи друг на друга. Толбойз полагает, что через тридцать лет изгородь будет давать тень и прохладу, но он надеется умереть к тому времени. Нет, я хочу дом, успевший перешагнуть порог юности со всеми ее безумствами. Не желаю провести остаток жизни, воспитывая и наставляя зеленый, незрелый дом.
   – Но почему именно этот дом, если он совсем не такой, как ты хотел? – нетерпеливо воскликнула Робина.
   – Потому, моя дорогая девочка, что из всех домов, которые я видел, этот меньше других не похож на дом моей мечты. В молодости нам свойственно дерзать и добиваться желаемого, однако с годами приходит мудрость, и мы желаем того, что можем получить. Это значительно экономит время. За последние два года я успел осмотреть около шестидесяти домов, но лишь один среди всего великого множества мне действительно захотелось купить. До сих пор я никому об этом не рассказывал. Даже теперь одно только воспоминание о той истории приводит меня в ярость. Впервые о доме я услышал не от агента. Я случайно разговорился с одним молодчиком в вагоне поезда. У него был подбит глаз. Если я когда-нибудь встречу этого субъекта снова, то с удовольствием поставлю ему второй фингал. Кстати, плачевное состояние своего глаза он объяснил досадным недоразумением с мячом для гольфа, и тогда я ему поверил. В разговоре с ним я обмолвился, что ищу дом. Попутчик описал мне место, и в меня словно вселился бес. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем поезд наконец остановился. Выскочив из вагона на ближайшей станции, я немедленно сел в первый же поезд, идущий в противоположном направлении, и покатил назад. Я даже не стал дожидаться обеда. У меня был с собой велосипед, и я прямехонько направился туда. Это и в самом деле был дом моей мечты. Если бы он вдруг растворился в воздухе у меня на глазах, а я очутился у себя в постели, я скорее поверил бы в реальность происходящего. Владелец сам открыл мне дверь. Манера держаться выдавала в нем отставного военного. Я лишь потом узнал, что это и был хозяин дома.
   «Добрый день, – поздоровался я. – С вашего позволения, мне хотелось бы осмотреть дом». Мы стояли в холле, отделанном дубовыми панелями. Я заметил резную лестницу, о которой говорил мне тот тип из поезда, и тюдоровские камины. Это все, что я успел разглядеть. В следующее мгновение я уже лежал, распластавшись, на посыпанной гравием дорожке, а дверь со стуком захлопнулась. Подняв глаза, я увидел голову старого безумца, торчавшую из маленького окошка. Передо мной предстало ухмыляющееся лицо дьявола. Старик держал в руках ружье.
   «Считаю до двадцати, – объявил он. – Если к тому времени вы не уберетесь, стреляю!»
   Я опрометью бросился к ограде и выскочил за ворота на счете восемнадцать.
   Мне пришлось еще примерно час дожидаться поезда. Я вкратце обрисовал случившееся в беседе с начальником станции.
   «Да, – промолвил тот, – похоже, нам теперь стоит ждать неприятностей».
   «Кажется, они уже начались», – отозвался я.
   «Это все солнце Индии, – заключил начальник станции. – У нас по соседству живет парочка отставников. Они вполне безобидны, пока что-нибудь не приключится. Солнце прожгло им головы».
   «Если бы я промедлил еще две секунды, уверен, старик выполнил бы свою угрозу», – пожаловался я.
   «Этот дом – лакомый кусок, не слишком большой и не слишком маленький, – проговорил станционный смотритель. – Как раз такие дома люди чаще всего и ищут».
   «Не завидую следующему несчастному, который его найдет», – фыркнул я.
   «Нынешний владелец переехал сюда около десяти лет назад, – рассказал начальник станции. – За это время тут побывало немало желающих заполучить его дом. Не меньше тысячи, можете мне поверить. Поначалу хозяин добродушно посмеивался, выпроваживая незваных гостей, и объяснял, что собирается прожить здесь в тишине и покое до самой смерти. Но два посетителя из трех выражали готовность дождаться скорбного дня и предлагали заключить соглашение, по которому могли бы вступить в права собственности, скажем, через неделю после похорон. Последние несколько месяцев выдались особенно тяжелыми: от назойливых покупателей не было отбоя. По моим подсчетам, вы восьмой, кто наведался к старику на текущей неделе, а сегодня еще только четверг. Это отчасти оправдывает беднягу, знаете ли».
   – И он действительно подстрелил того, кто явился после тебя? – заинтересовался Дик.
   – Глупости, – откликнулась Робина, – это всего-навсего одна из папиных историй. Расскажи нам что-нибудь еще, папочка.
   – Не знаю, что ты хотела этим сказать, Робина, – оскорбился я. – Если ты намекаешь…
   Робина заверила, что это не так, но меня не обманешь. Люди думают, раз я писатель и мне приходится зарабатывать себе на жизнь сочинительством, то я не знаю ни одной правдивой истории. Стоит вам слегка преувеличить, и в ваших словах начинают сомневаться, а когда вы пытаетесь сухо изложить неприкрашенные факты, родственники и друзья осыпают вас насмешками. Это страшно раздражает. Какой смысл тогда быть правдивым? Временами я даю себе слово никогда больше не совершать подобной глупости.
   – Так уж случилось, что во многих отношениях эта история – чистая правда. Я не стану касаться твоего безразличия к опасности, которой я подвергся, хотя отзывчивая девочка встревожилась бы, когда речь зашла об оружии. По крайней мере в конце ты могла бы выразить отцу немного сочувствия вместо бездушной просьбы «рассказать что-нибудь еще». Владелец дома не подстрелил очередного посетителя, поскольку на следующий же день его жена, обеспокоенная случившимся, отправилась в Лондон посоветоваться со специалистом. Как выяснилось, весьма своевременно. Старик умер шесть месяцев спустя в частной психиатрической лечебнице. Я узнал об этом от начальника станции, случайно оказавшись там проездом нынешней весной. Дом перешел в собственность племянника бывшего хозяина, который не замедлил туда перебраться. Новый владелец – весьма моложавый на вид мужчина с большой семьей, и все в округе довольно скоро поняли, что дом не продается. По-моему, это очень печальная история. Солнце Индии, как полагает начальник станции, могло положить начало трагедии, но конец ее, несомненно, ускорили назойливые приставания, которым подвергся несчастный джентльмен. Вдобавок меня самого едва не подстрелили. Единственное, что служит мне утешением, когда я вспоминаю события тех дней, – это подбитый глаз болвана, что отправил меня туда.
   – И ни один другой дом не мог сравниться с тем, где на тебя наставили ружье? – проговорил Дик.
   – Всегда находились какие-нибудь недостатки, – объяснил я. – Был, к примеру, дом в Эссексе, мы с вашей матерью осмотрели его одним из первых. Прочитав рекламное объявление, я едва сдержал слезы радости. Когда-то там помещался небольшой монастырь. Королева Елизавета провела в нем ночь по дороге в Гринвич. Объявление сопровождалось снимком дома. Я не поверил бы, будь это не фотография, а рисунок. Дом располагался в двенадцати милях от Чаринг-Кросс. В объявлении говорилось, что владелец готов рассмотреть предложения о покупке дома.
   – Но все оказалось обманом, – предположил Дик.
   – Если уж на то пошло, реклама явно недооценила очарование этого места. Единственное, в чем стоило бы ее упрекнуть, – в объявлении не упоминалось о многих других вещах. К примеру, там не было ни слова о том, что со времен королевы Елизаветы окрестности дома изрядно изменились. Что теперь по одну сторону от него располагается пивная, а по другую – лавка, где торгуют жареной рыбой. Что железнодорожная компания «Грейт истерн» устроила товарный склад в дальнем конце сада. Что в гостиной окна выходят на огромный химический завод, а в соседней с ней угловой столовой – на двор каменотеса. Зато сам дом оказался чудо как хорош. Не дом, а мечта.
   – Но какой в этом смысл? – недоуменно протянул Дик. – О чем только думали маклеры? Неужели они и впрямь рассчитывали, что кто-то купит дом, прочитав рекламное объявление и даже не удосужившись съездить и осмотреть жилище?
   – Я как-то задал одному агенту этот вопрос. Он ответил, что их главная цель – поддержать владельца дома, укрепить дух страдальца, желающего продать свою недвижимость. Маклер сказал: «Когда человек пытается расстаться с домом, ему приходится выслушивать так много оскорблений в адрес своего недвижимого имущества, что если кто-нибудь не вступится за объект продажи, не скажет слово в его защиту, не сгладит его недостатки, слегка приукрасив достоинства, то охваченный стыдом хозяин решится, чего доброго, бросить дом или даже взорвать его динамитом». Агент признался, что только чтение рекламных статей в каталоге недвижимости заставило его самого смириться с тяжкой судьбой домовладельца. Один его клиент долгие годы пытался продать дом, пока однажды у себя в конторе не прочитал случайно описание собственного жилища в каталоге. Этот человек тотчас отправился домой, снял объявление о продаже и с тех пор счастливо живет в том самом доме. Объяснение агента прозвучало вполне убедительно, но кто-то должен подумать и о несчастных покупателях, охотниках за недвижимостью.
   Один агент отправил меня осматривать дом, стоявший посреди кирпичного завода и выходивший окнами на канал Гранд-Джанкшен^[6]. Поездка отняла у меня весь день. Я спросил маклера, где же река, о которой тот упоминал. Он объяснил, что река протекает по другую сторону канала, в низине, и это единственная причина, почему ее не видно из дома. Я поинтересовался насчет обещанных «живописных окрестностей» и услышал в ответ, что ими можно любоваться немного дальше, за речной излучиной. Похоже, торговый агент решил, что я чересчур привередлив и желаю наслаждаться всеми прелестями сельской жизни, стоя на крыльце своего дома. Он предложил мне отгородиться от кирпичного завода деревьями (если я питаю предубеждение против кирпичных заводов) и посоветовал сажать эвкалипты – они быстро растут. Еще он сообщил, что эвкалипты дают смолу.
   Для осмотра другого дома мне пришлось совершить путешествие в Дорсетшир. Если верить рекламе, там имелся, «быть может, самый великолепный образец нормандской арки в Южной Англии, сохранившийся до наших дней». Упоминание об этой постройке тринадцатого века можно найти в трудах Дагдейла. Не знаю, чего я ожидал. Я говорил себе, что даже в те дни встречались варвары с весьма скромными средствами. Подчас какому-нибудь злодею барону, заставлявшему трепетать всю округу, приходилось довольствоваться невзрачным маленьким замком. Несколько таких крепостей, затерянных в глухих местечках, еще сохранились, чудом избежав разрушения. Просвещенные потомки былых владельцев слегка осовременили их. Подъезжая к Дорчестеру, я рисовал в своем воображении нечто среднее между лондонским Тауэром и средневековой версией дома Энн Хатауэй^[7] в Стратфорде. Я представлял себе башни, подъемный мост, казематы, возможно, потайной ход. К примеру, в доме Ламчика есть тайный лаз, ведущий из столовой к кухонному дымоходу. Вход скрывается за большим портретом на стене. Нынешние жильцы превратили лаз в шкаф для белья. Обидно, что ему не нашлось другого применения. Разумеется, прежде коридор был длиннее. Местный викарий, немного разбирающийся в антиквариате и старинных постройках, полагает, что когда-то этот ход вел к церковному двору. Я твержу Ламчику, что он непременно должен вернуть секретный коридор к жизни, но его супруга против: ей больше по душе бельевой шкаф. Мне всегда хотелось иметь потайной ход. Я решил восстановить подъемный мост. Если расставить по обеим его сторонам ряды цветов в кадках, получится оригинальный, живописный въезд во двор, рассудил я.
   – Так подъемный мост все же был? – спросил Дик.
   – Никакого моста, – вздохнул я. – К дверям пришлось пробираться через какой-то склад – смотритель именовал его хранилищем. Это не то место, где можно встретить разводной мост.
   – А как насчет нормандских арок? – поинтересовался Дик.
   – Не арок, а арки, – поправил я его. – Нормандская арка находилась внизу, в кухне. Собственно, кухня – единственное, что сохранилось от постройки тринадцатого века, и, похоже, с тех пор там мало что изменилось. Подозреваю, когда-то это помещение служило комнатой пыток. Зловещее место, в нем так и слышались стоны несчастных жертв. Ваша мать тотчас отвергла кухню. Думаю, из-за кухарки, ведь, нанимая ее, пришлось бы спрашивать: «Надеюсь, вы согласны стряпать в подземелье, в полной темноте?»
   Впрочем, кое-кто охотно согласился бы. Остальной дом представлял собой мешанину современных стилей. Достаточно сказать, что предпоследний жилец сумел отличиться, отделав ванную комнату рифленым железом.
   Потом был дом в Беркшире. Мы поехали осматривать его вместе с вашей мамой. В рекламном объявлении упоминался журчащий ручей, полный форели. Я воображал, как выхожу на прогулку после обеда, чтобы наловить рыбы к ужину, как приглашаю кичливых приятелей заглянуть на пару деньков «в наш скромный уголок в Беркшире» поудить форель. Один мой знакомый (теперь он баронет) буквально бредил рыбалкой. «Возможно, и ему захочется приехать», – думал я. Неплохо будет смотреться в колонке литературных сплетен: «Среди других известных гостей…» Словом, вы понимаете. Мысленно я уже сочинил заметку. Удивительно, что я не успел купить удочку.
   – Но ручей с форелью оказался обманом? – высказала догадку Робина.
   – Ручей был, – признал я. – И это еще слабо сказано. Именно на ручей прежде всего обратила внимание ваша мама. Она почувствовала запах за четверть часа до того, как мы подошли к воде, – тогда мы еще не догадывались, что это и есть тот самый водоем, описанный в рекламном проспекте. По возвращении в город она купила себе флакон с нюхательной солью, выбрав самый крупный.
   Тот ручей вызвал у вашей матери приступ головной боли, а меня привел в бешенство. Контора агента по продаже недвижимости располагалась прямо напротив станции. На обратном пути я позволил себе задержаться на полчаса, чтобы высказать маклеру все, что о нем думаю, и в итоге опоздал на поезд. Я успел бы уехать вовремя, если бы агент дал мне выпустить пар, а не перебивал каждую минуту. Он уверял, что всему виной бумажная фабрика, якобы владельца не раз предупреждали о нестерпимом смраде. Этот тип, кажется, думал, что я ищу лишь сочувствия. Он дал мне слово маклера, что когда-то в том ручье действительно водилась форель. Это исторический факт. Там ловил рыбу Исаак Уолтон^[8], это было еще до бумажной фабрики. Агент предложил мне купить и выпустить в воду самок и самцов форели, отдав предпочтение самым крепким и выносливым особям: возможно, их потомство сумеет приспособиться к суровым условиям соседства с фабрикой. Я хмуро возразил, что меня нисколько не привлекают лавры Ноя, и ушел, пообещав напоследок направиться прямиком к своим поверенным и вчинить этому болвану иск за дурацкие разглагольствования. Он же, надев шляпу, заявил, что привлечет своих адвокатов и засудит меня за клевету.
   Полагаю, позднее он, как и я, передумал. Поиски жилища вконец меня утомили. Моя жизнь превратилась в бесконечное первое апреля. Купленный мной дом, конечно, не то, о чем я мечтал, но он вовсе не безнадежен. Мы вставим окна с изящными переплетами и украсим дымоходы. Над входной дверью можно повесить табличку с датой – это всегда эффектно смотрится. Пусть там будет пятерка, выписанная в старинной манере, – она выглядит весьма живописно. Когда мы закончим отделку дома, он превратится в настоящую тюдоровскую усадьбу. Я всегда мечтал о доме позднетюдоровской эпохи. У этой усадьбы может обнаружиться любопытное прошлое, почему бы и нет? Вполне вероятно, в одной из наших спален тоже когда-то ночевала какая-нибудь знаменитость. Только не королева Елизавета. Признаться, она мне изрядно надоела. Вдобавок не верится, что она была милой женщиной. Как насчет королевы Анны? Тихая, кроткая пожилая дама из тех, что не доставляют хлопот. Никто не скажет о ней худого слова. Или еще лучше – Шекспир. Он постоянно курсировал между Лондоном и Стратфордом и по пути вполне мог заглянуть в здешние места. «Комната, где провел ночь Шекспир!» По-моему, до такого еще никто не додумался. Кажется, о Шекспире все забыли. Здесь есть кровать с пологом на четырех столбиках. Ваша мама сразу отнеслась к ней с подозрением. Она убеждена, что там поселились какие-то твари. Мы могли бы украсить стены сценами из пьес великого барда, а за дверью поставить его бюст. Если меня оставят в покое и не будут докучать всякими глупостями, в конце концов я и сам, возможно, поверю, что в этом доме впрямь ночевал Шекспир.
   – А как там по части шкафов? – полюбопытствовал Дик. – Нашей матушке непременно подавай шкафы.
   Я никогда не мог понять одержимость женщин шкафами. Это непостижимо. Думаю, даже вознесшись на небеса, они в первую очередь спросят: «А нельзя ли мне обзавестись шкафом?» Будь их воля, женщины держали бы супругов и детей в шкафах. Так они представляют себе образцовый дом: каждый аккуратно покоится в своем шкафу, где витает аромат камфоры, предохраняющей от моли. Я знавал одну счастливую даму (в женском понимании). В ее доме насчитывалось двадцать девять шкафов. Должно быть, строила его тоже женщина. В большинстве своем это были весьма вместительные шкафы, их дверцы мало чем отличались от обычных дверей. Нередко гости, намереваясь пожелать друг другу доброй ночи, направлялись со свечой в руке к какому-нибудь шкафу и исчезали внутри, а после, спотыкаясь, выбирались наружу, на лицах их был написан ужас. Муж той дамы рассказывал мне, как один незадачливый джентльмен ночью спустился из спальни в гостиную, чтобы забрать забытую вещь. Вернувшись наверх, он никак не мог найти дверь своей комнаты – ему попадались одни шкафы. После нескольких неудачных попыток бедняга пал духом и провел остаток ночи в шкафу. По утрам гости в том доме спешили к завтраку и, распахнув дверцы шкафа, радостно восклицали: «Доброе утро!» Когда хозяйке случалось отлучиться, никто в доме понятия не имел, где что лежит. По возвращении хозяйку ожидали те же трудности: она знала лишь, где следовало бы искать недостающую вещь. Как-то раз один из двадцати девяти шкафов пришлось на время освободить – его требовалось отремонтировать, поведал мне муж той женщины. Рабочие провозились со шкафом больше трех недель, и за все время хозяйка ни разу не улыбнулась. «Ужасно, когда некуда положить вещи, – сетовала она. – Чувствуешь себя не в своей тарелке».
   Женщине не нужен дом в обычном смысле слова. Ей хочется заполучить творение гения. Вам посчастливилось найти идеальный дом, как вам кажется. Вы показываете жене камин работы Адамса в гостиной. Затем постукиваете зонтом по деревянным панелям в холле. «Дуб, – выразительно подчеркиваете вы, – цельный дуб». Вы привлекаете внимание супруги к пейзажу за окном и рассказываете местное предание: если прижаться лбом к стеклу, можно увидеть дерево, на котором повесили человека. Вы подробно описываете ей принцип действия солнечных часов и вновь упоминаете о камине работы Адамса.
   «Все это очень мило, – замечает она, – но где будут спать дети?»
   Ее реплика заметно остужает ваш пыл.
   Возможно, речь пойдет не о детях, а о воде. Она непременно захочет знать, откуда берется вода. Вы показываете ей откуда.
   «Как, из этого мерзкого места?!» – восклицает она.
   Женщина с одинаковым презрением отвергнет как колодезную или родниковую воду, так и дождевую, собранную в чаны. Она не доверяет естественным источникам. Ваша супруга ни за что не поверит, что можно пить воду, текущую не из крана. Ей представляется, что водопроводная компания каждое утро поставляет вам свежую воду, приготовленную по старинному фамильному рецепту.
   Если вам посчастливится сломить ее предубеждение против воды, она тотчас пожалуется, что трубы дымят: «У них такой вид, будто они чадят». «Но почему же? – недоумеваете вы. – Печные трубы – лучшее, что есть в доме». Вы выводите женщину во двор и с гордостью показываете ей трубы шестнадцатого века, украшенные великолепной резьбой. Такие трубы не могут дымить. Они никогда не опустились бы до подобной безвкусицы. «Надеюсь, ты прав», – говорит женщина и предлагает прикрыть трубы колпаками.