Джоне показалось, будто кто-то подсунул ему обделанный подгузник, а он в растерянности продолжает держать его. «Получите». С таким присловьем обычно выдают чек, продукты, обслуживают тебя, да еще и с улыбкой. А на этот раз ему вручили что-то совсем не то.
8
8
– Что ж, – сказал Чак Белзер, – ни одно доброе дело…
– Это – это – это неправильно!
– Хватит бродить по комнате, сынок, до инфаркта добегаешься.
– Они подали в суд на меня?
– Постой. Не увлекайся. Пока что никто не подает на тебя в суд.
– А это что?
– На мой взгляд, обращаться в суд они могут сколько угодно, посмотрим, примут ли иск к рассмотрению. До тех пор это одна говорильня.
– Я не сделал ничего плохого.
– Разумеется, нет, но…
– Или сделал?
– Нет. Ничего плохого. Сядешь ты наконец? Сядь! Молодец. – Белзер нажал кнопку. – Мэнди, нашему клиенту нужно промочить горло. Отлично. Так. Теперь вспомним хорошую сторону. Прежде всего, ты жив и здоров, это уже плюс. И у властей нет к тебе претензий. Говорил сегодня. Копы обращались в больницу, все аттестуют тебя наилучшим образом. Окружной прокурор никогда ни в чем не дает гарантий, но я бы поставил двести против одного на то, что они дело возбуждать не станут.
Потрясающее облегчение. Сам не ожидал. Вроде бы за прочими тревогами забыл о страхе попасть в тюрьму.
– Спасибо вам.
– Рад был. Теперь о семействе Инигес. Брат, как его там – могу я взглянуть – спасибо. – Белзер нацепил очки для чтения. – Симон Инигес. Симооон. Тут ударение над «о». Я думал, это девчачье имя?
Дверь офиса отворилась, вошла гибкая блондинка и внесла на подносе минеральную воду, поставила ее на деревянный раскладной столик. Улыбнулась Джоне и выскользнула за дверь. Белзер взялся за бутылку.
– Больше никому не позволю совать мне бумаги.
Белзер хихикнул:
– Быстро учишься. О’кей. Этот Саймон – буду звать его «Саймон», «Симона» с ударением не осилить, – попробуем представить, что творится у него в голове. Он горюет. И тут ему звонит этот малый, говорит, что у Саймона есть права, можно стребовать денег, можно отомстить. Этот стряпчий, Роберто Медина, знаю я его. Да и ты тоже: он расклеивает объявления во всех автобусных маршрутах Бронкса. Злобный, напористый. Еще и рекламу ведет на ночном канале. Орет во всю глотку. Но проворный, на ходу подметки режет. Всего две недели прошло?
– И того нет.
– Проворно. Похоже, и впрямь надеется поживиться за твой счет. Первым делом я с ним поговорю. Скажу то, что узнал от прокурора: полицейские передали ему слова Ив Джонс. – Он снова нажал кнопку, вызывая секретаршу: – Позвони этому поцу Медине. Ме-ди-на, Роберто. Передай ему, что я представляю мистера Стэма и хочу как можно скорее встретиться с ним. Например, на следующей неделе. Спасибо.
«Следующая неделя» вовсе не показалась Джоне «как можно скорее», но он промолчал.
– На мой взгляд, они просто мудями трясут, – продолжал Белзер. – Нормальный суд тут же выкинет этот иск в помойку. Чтобы получить деньги за причинение смерти, они должны, во-первых, доказать наличие правонарушения, а во-вторых – что они в результате понесли убытки. Разберем факты. Парень безработный, душевнобольной, вооруженный ножом. Покушался на убийство. Об этом в газете написано. Ни один судья, ни один присяжный в мире не станет наказывать Супермена. – Белзер открыл и свою бутылку. – Нет, они, конечно, могут попытаться выжать из тебя монету. Считают тебя легкой добычей, отчего бы и не попробовать? Они рассчитывают, что ты захочешь уладить все по-быстрому. Если показать им, что их дело безнадежно и что мы подадим свой иск, да такой, что у них яйца отвалятся, обещаю тебе: они тут же заползут в свою нору.
– Так что мне делать?
– Ничего.
– Хочется уже видеть результат, – признался Джона.
– Будет результат, о’кей? Я же тебе говорю. Я разберусь. Прежде всего мы подадим ходатайство об отклонении иска.
– А если это не поможет?
– Поможет. Дело высосано из пальца, сынок.
– А если все-таки найдут зацепку?
Белзер вздохнул:
– Какую?
– Не знаю. Любую.
– Ты видел, как женщина ползла.
Джона кивнул.
– Она была ранена.
– Да.
– Он попытался ударить ножом и тебя.
– Да, то есть…
– Ладно, оставим это. Сформулируем так: ты почувствовал угрозу своей жизни.
– Да…
– Еще бы не почувствовал, – напирал Белзер. – Всякий на твоем месте почувствовал бы, и знаешь почему? Потому что вполне естественно и разумно чувствовать угрозу, когда посреди ночи натыкаешься на вопящую женщину и мужчину, который разговаривает сам с собой и размахивает ножом. Мы с тобой это уже обсуждали. По определению ты не совершил ничего противозаконного. Противоправными твои действия были бы, если бы он плюнул тебе на ноги, а ты бы раздавил его бетономешалкой. Ты принял необходимые меры, чтобы спасти свою жизнь и жизнь этой женщины.
– Понимаю.
– Тогда из-за чего ты переживаешь?
– Не нравится, что они подали на меня в суд.
– Кому ж понравится? – хмыкнул Белзер. – Но такова жизнь.
– Не моя.
– Добро пожаловать во взрослый мир. Станешь врачом, будут с тобой судиться за каждый чих. Сейчас у тебя краткий курс бойца. Ни о чем не волнуйся. Чего у тебя вид встревоженный?
– Потому что я тревожусь.
– Не стоит. Мы прибьем их к полу и сверху покроем лаком. Усек?
– Да.
Усечь он усек, но все это ему не нравилось. Ему и без того было скверно, а теперь еще придется воевать с осиротевшим семейством Рэймонда Инигеса. Но так, видимо, устроен мир: тебя толкают, ты отбрыкиваешься. В тебя стреляют, ты хватаешься за базуку. Американский закон не слишком-то поощрял подставлять другую щеку.
– Отлично, – подытожил Белзер. – А в целом как? С учебой?
– Все в порядке. – Сегодня пришлось отпроситься, чтобы прийти к адвокату. Завтра отрабатывать вдвойне. – Напряг, конечно.
– Веселей! Жизнь прекрасна. – Белзер встал. – Родителям привет передавай.
Нервы разгулялись, домой не пойдешь. Джона вышел на Юнион-сквер, протиснулся через неплотную толпу активистов, озабоченных надвигающимися выборами. Тут же и другие демонстрации, люди борются против всего – от местной администрации до глобализма, от качества мяса до больших автомобилей, каждая группа занимала свои пять квадратных метров. Двое разносчиков с дредами бродили среди демонстрантов, предлагая ароматные масла и браслеты из конопли, пахнувшей пачулями. Скейтбордисты, тощие брейкдансеры в одинаковых оранжевых футболках с надписью BOMB SQUAD. Джона праздно пересчитывал входивших и выходивших из «Старбакса». Потом двинулся по Бродвею на юг, нырнул в «Стрэнд».
Давненько он не был здесь, а ведь любил погружаться в утробу с дрожащими стеллажами. Летом на первом курсе, когда занимался исследовательской работой в Центре Рокфеллера, он заходил сюда после работы, прятался в глубине магазина, выбирал книгу наугад и читал, пока не наскучит. Один раз прочел «Мост Святого Людовика» за три часа, не отрываясь. Потом устыдился и купил эту книгу.
Книги – обычные, немедицинские – напоминали о доме. Гостиная у родителей от пола до потолка заставлена шкафами с подкисленными бумажными изданиями New Directions, антологиями русской драмы, биографиями президентов, давно не переиздававшимися гуманистическими и антицерковными трактатами. Его мать отлично разбиралась в поэзии, одно время сама подумывала стать писателем (на вопрос, почему же не стала, отвечала: сдалась).
Все это его родители успели прочесть и не раз перечитать. Но не убирали книги, поощряя любознательность в детях, – их собственная интеллектуальная жизнь, как видел Джона, свелась к ходатайствам в пользу общественного телевидения и эпидемическому росту журнальных подписок. Они получали «Атлантик», «Нью-Йоркер». «Смитсониан» и «Экономист». Они листали «Кукс», «Харперз», «Гранта» и «Американ арт ревью». Выписывали «Нейшнл джиографик», «Сайнтифик американ» и «Нью Репаблик». Сверх того мать почти виновато тешила себя «Аз Уикли», а у отца в последнее время появились хобби и вместе с ними – «Астрономер» и квартальные выпуски по чешуекрылым. Журналы накапливались кучами на лакированном столике для чаепития. Иногда Джоне казалось, что сюда стекаются сокровища из приемных всех врачей страны.
За последние два года Джона, к собственному огорчению, стал бояться и ненавидеть книги. Ничего, когда-нибудь он вылезет из окопов, и чтение вновь превратится в радость. Если он не ослепнет к тому времени.
– Джона Стэм. Вызвать врача?
Он оторвался от ряда потрепанных военных мемуаров.
Ив слегка притронулась к его спине:
– Блуждаете во сне?
– Я вас не заметил, – признался он. – Что вы тут делаете?
– Больше всего после переезда я скучаю по этому магазину. Иногда заглядываю в него после работы. Вы как себя чувствуете?
– Ниче… – пробормотал он, – ниче.
– Вид у вас замученный.
– Это – это – это неправильно!
– Хватит бродить по комнате, сынок, до инфаркта добегаешься.
– Они подали в суд на меня?
– Постой. Не увлекайся. Пока что никто не подает на тебя в суд.
– А это что?
– На мой взгляд, обращаться в суд они могут сколько угодно, посмотрим, примут ли иск к рассмотрению. До тех пор это одна говорильня.
– Я не сделал ничего плохого.
– Разумеется, нет, но…
– Или сделал?
– Нет. Ничего плохого. Сядешь ты наконец? Сядь! Молодец. – Белзер нажал кнопку. – Мэнди, нашему клиенту нужно промочить горло. Отлично. Так. Теперь вспомним хорошую сторону. Прежде всего, ты жив и здоров, это уже плюс. И у властей нет к тебе претензий. Говорил сегодня. Копы обращались в больницу, все аттестуют тебя наилучшим образом. Окружной прокурор никогда ни в чем не дает гарантий, но я бы поставил двести против одного на то, что они дело возбуждать не станут.
Потрясающее облегчение. Сам не ожидал. Вроде бы за прочими тревогами забыл о страхе попасть в тюрьму.
– Спасибо вам.
– Рад был. Теперь о семействе Инигес. Брат, как его там – могу я взглянуть – спасибо. – Белзер нацепил очки для чтения. – Симон Инигес. Симооон. Тут ударение над «о». Я думал, это девчачье имя?
Дверь офиса отворилась, вошла гибкая блондинка и внесла на подносе минеральную воду, поставила ее на деревянный раскладной столик. Улыбнулась Джоне и выскользнула за дверь. Белзер взялся за бутылку.
– Больше никому не позволю совать мне бумаги.
Белзер хихикнул:
– Быстро учишься. О’кей. Этот Саймон – буду звать его «Саймон», «Симона» с ударением не осилить, – попробуем представить, что творится у него в голове. Он горюет. И тут ему звонит этот малый, говорит, что у Саймона есть права, можно стребовать денег, можно отомстить. Этот стряпчий, Роберто Медина, знаю я его. Да и ты тоже: он расклеивает объявления во всех автобусных маршрутах Бронкса. Злобный, напористый. Еще и рекламу ведет на ночном канале. Орет во всю глотку. Но проворный, на ходу подметки режет. Всего две недели прошло?
– И того нет.
– Проворно. Похоже, и впрямь надеется поживиться за твой счет. Первым делом я с ним поговорю. Скажу то, что узнал от прокурора: полицейские передали ему слова Ив Джонс. – Он снова нажал кнопку, вызывая секретаршу: – Позвони этому поцу Медине. Ме-ди-на, Роберто. Передай ему, что я представляю мистера Стэма и хочу как можно скорее встретиться с ним. Например, на следующей неделе. Спасибо.
«Следующая неделя» вовсе не показалась Джоне «как можно скорее», но он промолчал.
– На мой взгляд, они просто мудями трясут, – продолжал Белзер. – Нормальный суд тут же выкинет этот иск в помойку. Чтобы получить деньги за причинение смерти, они должны, во-первых, доказать наличие правонарушения, а во-вторых – что они в результате понесли убытки. Разберем факты. Парень безработный, душевнобольной, вооруженный ножом. Покушался на убийство. Об этом в газете написано. Ни один судья, ни один присяжный в мире не станет наказывать Супермена. – Белзер открыл и свою бутылку. – Нет, они, конечно, могут попытаться выжать из тебя монету. Считают тебя легкой добычей, отчего бы и не попробовать? Они рассчитывают, что ты захочешь уладить все по-быстрому. Если показать им, что их дело безнадежно и что мы подадим свой иск, да такой, что у них яйца отвалятся, обещаю тебе: они тут же заползут в свою нору.
– Так что мне делать?
– Ничего.
– Хочется уже видеть результат, – признался Джона.
– Будет результат, о’кей? Я же тебе говорю. Я разберусь. Прежде всего мы подадим ходатайство об отклонении иска.
– А если это не поможет?
– Поможет. Дело высосано из пальца, сынок.
– А если все-таки найдут зацепку?
Белзер вздохнул:
– Какую?
– Не знаю. Любую.
– Ты видел, как женщина ползла.
Джона кивнул.
– Она была ранена.
– Да.
– Он попытался ударить ножом и тебя.
– Да, то есть…
– Ладно, оставим это. Сформулируем так: ты почувствовал угрозу своей жизни.
– Да…
– Еще бы не почувствовал, – напирал Белзер. – Всякий на твоем месте почувствовал бы, и знаешь почему? Потому что вполне естественно и разумно чувствовать угрозу, когда посреди ночи натыкаешься на вопящую женщину и мужчину, который разговаривает сам с собой и размахивает ножом. Мы с тобой это уже обсуждали. По определению ты не совершил ничего противозаконного. Противоправными твои действия были бы, если бы он плюнул тебе на ноги, а ты бы раздавил его бетономешалкой. Ты принял необходимые меры, чтобы спасти свою жизнь и жизнь этой женщины.
– Понимаю.
– Тогда из-за чего ты переживаешь?
– Не нравится, что они подали на меня в суд.
– Кому ж понравится? – хмыкнул Белзер. – Но такова жизнь.
– Не моя.
– Добро пожаловать во взрослый мир. Станешь врачом, будут с тобой судиться за каждый чих. Сейчас у тебя краткий курс бойца. Ни о чем не волнуйся. Чего у тебя вид встревоженный?
– Потому что я тревожусь.
– Не стоит. Мы прибьем их к полу и сверху покроем лаком. Усек?
– Да.
Усечь он усек, но все это ему не нравилось. Ему и без того было скверно, а теперь еще придется воевать с осиротевшим семейством Рэймонда Инигеса. Но так, видимо, устроен мир: тебя толкают, ты отбрыкиваешься. В тебя стреляют, ты хватаешься за базуку. Американский закон не слишком-то поощрял подставлять другую щеку.
– Отлично, – подытожил Белзер. – А в целом как? С учебой?
– Все в порядке. – Сегодня пришлось отпроситься, чтобы прийти к адвокату. Завтра отрабатывать вдвойне. – Напряг, конечно.
– Веселей! Жизнь прекрасна. – Белзер встал. – Родителям привет передавай.
Нервы разгулялись, домой не пойдешь. Джона вышел на Юнион-сквер, протиснулся через неплотную толпу активистов, озабоченных надвигающимися выборами. Тут же и другие демонстрации, люди борются против всего – от местной администрации до глобализма, от качества мяса до больших автомобилей, каждая группа занимала свои пять квадратных метров. Двое разносчиков с дредами бродили среди демонстрантов, предлагая ароматные масла и браслеты из конопли, пахнувшей пачулями. Скейтбордисты, тощие брейкдансеры в одинаковых оранжевых футболках с надписью BOMB SQUAD. Джона праздно пересчитывал входивших и выходивших из «Старбакса». Потом двинулся по Бродвею на юг, нырнул в «Стрэнд».
Давненько он не был здесь, а ведь любил погружаться в утробу с дрожащими стеллажами. Летом на первом курсе, когда занимался исследовательской работой в Центре Рокфеллера, он заходил сюда после работы, прятался в глубине магазина, выбирал книгу наугад и читал, пока не наскучит. Один раз прочел «Мост Святого Людовика» за три часа, не отрываясь. Потом устыдился и купил эту книгу.
Книги – обычные, немедицинские – напоминали о доме. Гостиная у родителей от пола до потолка заставлена шкафами с подкисленными бумажными изданиями New Directions, антологиями русской драмы, биографиями президентов, давно не переиздававшимися гуманистическими и антицерковными трактатами. Его мать отлично разбиралась в поэзии, одно время сама подумывала стать писателем (на вопрос, почему же не стала, отвечала: сдалась).
Все это его родители успели прочесть и не раз перечитать. Но не убирали книги, поощряя любознательность в детях, – их собственная интеллектуальная жизнь, как видел Джона, свелась к ходатайствам в пользу общественного телевидения и эпидемическому росту журнальных подписок. Они получали «Атлантик», «Нью-Йоркер». «Смитсониан» и «Экономист». Они листали «Кукс», «Харперз», «Гранта» и «Американ арт ревью». Выписывали «Нейшнл джиографик», «Сайнтифик американ» и «Нью Репаблик». Сверх того мать почти виновато тешила себя «Аз Уикли», а у отца в последнее время появились хобби и вместе с ними – «Астрономер» и квартальные выпуски по чешуекрылым. Журналы накапливались кучами на лакированном столике для чаепития. Иногда Джоне казалось, что сюда стекаются сокровища из приемных всех врачей страны.
За последние два года Джона, к собственному огорчению, стал бояться и ненавидеть книги. Ничего, когда-нибудь он вылезет из окопов, и чтение вновь превратится в радость. Если он не ослепнет к тому времени.
– Джона Стэм. Вызвать врача?
Он оторвался от ряда потрепанных военных мемуаров.
Ив слегка притронулась к его спине:
– Блуждаете во сне?
– Я вас не заметил, – признался он. – Что вы тут делаете?
– Больше всего после переезда я скучаю по этому магазину. Иногда заглядываю в него после работы. Вы как себя чувствуете?
– Ниче… – пробормотал он, – ниче.
– Вид у вас замученный.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента