Страница:
Весь остаток дня и весь вечер его допрашивали. Все местные власти приняли участие – шериф округа Пайк, полицейские Куинси, полиция штата и даже чиновник по страховым претензиям «Вестерн игл». К пяти вечера показались и федералы. Прилетели из Вашингтона, Нового Орлеана и Атланты в своих дешевых костюмах, с короткими стрижками и пытались расколоть Джо, как в старом фильме времен Эдгара Гувера, чтобы старик Слаггер запел, как музыкальный автомат, в который бросили монетку.
Джо рассказал им все.
Нет, он не проводил никакой операции с черной кассой палестинцев. Нет, он не удрал с деньгами мафии. Нет, он не оказался в середине глобальной войны банд или синдикатов.
Джо рассказал им в точности то, что происходило. Объяснил все. Рассказал детали своей карьеры стрелка. Рассказал, как испугался лейкемии. Рассказал о состязании, о том, как диагноз оказался фальшивым, и о том, что решил попытаться выжить. Джо говорил правду всем, кто согласен был слушать. И самое смешное было в том, что ему мало кто поверил. Никто не принял рассказ за истину и даже не соглашался предположить, что человек вроде Джо с такой готовностью скажет правду. Они напирали на какой-то византийский подпольный заговор либо на тайную войну за территорию между киллерами всего мира.
Джо просто продолжал говорить правду, потому что это уже не имело значения. Он знал, что не увидит ни суда, ни тюрьмы. В последних событиях его судьба прошла очистку, перегонку и выпаривание до двух неизбежных вариантов: во время этапирования в Чикаго он либо сбежит, либо будет убит очередным киллером.
– Который сейчас час, черт возьми?
Джо почесал шею, оглядывая отмытую до блеска камеру. Откуда-то издали доносился монотонный шум, и Джо предположил, что на улице дождь.
– Почти восемь утра.
С этими словами охранник открыл замок.
– Ни хрена себе!..
Джо потряс головой. Около полуночи ему дали кодеина, и он тогда отрубился начисто.
– Мне придется надеть на вас наручники, – сказал охранник с извиняющимся видом, разматывая цепочку и раскрывая браслеты.
– Что ж, работа такая, – отозвался Джо, вставая на ватные от лекарств ноги.
– Ну, вот мы и готовы.
Охранник надел браслеты на запястья Джо и пристегнул цепь к оковам на его ногах, скрепив всю конструкцию висячим замком. Джо пришлось согнуться, как обезьяне, и ходить стало чертовски неудобно.
– Теперь потихоньку вперед, – сказал охранник, вывел Джо за решетку и повел по коридору.
Тюрьма была фирменной с иголочки – серый ворс ковровой дорожки, блистающие белые стены, ландшафтные дворики. Пахло свежей краской и жесткими правилами. Джо плелся рядом с охранником, мечтая о чашке кофе и сигарете и гадая, какой еще зануда репортер к нему приперся. У конца главного коридора охранник мягко остановил его.
– Не то чтобы я к вам приставал, мистер Флад, – сказал охранник, – но мы тут с ребятами... в общем, хотели бы попросить вас сделать нам одолжение.
Джо поднял брови:
– Одолжение? Я – вам?
– Ага. Это, ну, секундное дело.
– Да ради Бога.
– Отлично! – Охранник повернулся к открытой двери и сунул голову внутрь. – Эрл, ты готов?
В одном из кабинетов послышался шум шагов, охранник снова повернулся к Джо.
– О'кей, мистер Флад, входите.
Джо вошел вслед за охранником в скромный небольшой кабинет, залитый светом неоновых ламп. На одной стене сплошь журнальные картинки с голыми девицами, с другой стороны зарешеченное окно и стенд с автоматическим оружием. У окна стоял еще один охранник постарше в такой же серой форме. Он был в очках с толстыми стеклами и держал в руках «Никон» с присоединенной вспышкой.
– Рад знакомству, мистер Флад, – сказал охранник постарше. – Вы не против, если мы сделаем пару снимков, чтобы было что дома показать?
Джо вытаращил глаза.
– Это всего секунда, – сказал молодой охранник и подвел Джо к цементной стене. – Так сойдет, Эрл? В кадр влезаем?
Звуки плача заполнили тесный сырой подвал единственного в Джерсивилле, штат Иллинойс, католического морга. Не то чтобы плач был таким уж необычным делом в похоронной фирме «Микелетта и сыновья» – эти стены видели свою долю слез. Причин необычности этих рыданий было две: во-первых, они доносились из комнаты бальзамирования. Во-вторых, они исходили от огромного мужчины, говорящего на ломаном английском языке и ни разу не бывшего в этом городке прежде.
– Синьор?
Тщедушный владелец стоял, сжавшись у бетонной стены позади, воздев руки и нервно кусая губы. Его звали Эдвард Микелетта, и он был одет в солидный синий костюм с розовой бутоньеркой. Лысая голова поблескивала в свете низких ламп.
– Я не стал бы вас беспокоить, – очень мягко произнес Микелетта, обращаясь к гиганту в другом конце комнаты, стоящему на коленях в свете флуоресцентных ламп, – но вас хочет видеть какой-то джентльмен и говорит, что это очень срочно.
Громадный сицилиец не отвечал. Он просто стоял на коленях, одними губами произнося беззвучную молитву, склонив голову ниже постамента, где лежало тело мертвого брата.
– Синьор... Похоронщик придвинулся на два шага и прокашлялся.
Бернардо Сабитини по-прежнему не отвечал.
Таким он был со вчерашнего вечера, когда появился здесь, весь покрытый кровью, неся труп брата. Микелетта не был специалистом по травматологии, но было похоже, что человек по имени Федерико умер от сильного кровотечения из огнестрельной раны кисти и небольшой рваной раны шеи, зацепившей яремную вену. Сперва Микелетта понятия не имел, в какую грязную историю вляпались эти двое, но когда тот, которого звали Бернардо, заговорил на ломаном английском, Микелетта сообразил, что это мафия. Он сам был вполне законопослушным американцем итальянского происхождения. Он никогда не лез в сомнительные дела и сейчас не хотел начинать. Но в конце концов Бернардо приставил десятимиллиметровый полуавтоматический пистолет к левой ноздре Микелетты, и дальше было сплошное «Да здравствует „Коза ностра“!».
Требования были вполне простыми. На своем запинающемся, да еще парализованном горем Inglese[21] Бернардо Сабитини попросил Микелетту обмыть тело и приготовить его к погребению. Без свидетельства о смерти, без документов, без сообщений властям округа, полиции или властям штата. Микелетта знал, что однажды такое случится и с ним. Но потом требования этого толстяка стали странными, необъяснимыми. Он велел Микелетте засунуть в горло умершего брата половину медальона Святого Иуды. Потом Бернардо потребовал, чтобы в жидкость для бальзамирования добавили его собственную кровь, а также святую воду из местной купели. Еще Бернардо потребовал, чтобы большой шрам на корпусе трупа был накрыт и запечатан воском свечи из ризницы местной церкви. А под конец толстяк итальянец вынул из бумажника смятый, пожелтевший и сложенный треугольником лист бумаги и вручил его Микелетте. Это была старая афиша итальянского цирка, объявление о параде уродов – «Лалу и мальчики на груди». На полинявшей бумаге был изображен красивый мужчина с усами, а из груди у него росли двое близнецов.
Бернардо приказал Микелетте запечатать эту бумажку в черепе Федерико и отправить труп в их родной город неподалеку от Палермо.
– Синьор, этот джентльмен ожидает вас наверху.
Микелетта придвинулся на дюйм ближе и теперь видел, что Бернардо яростно шевелит губами, шепча молитвы и похоронные литании. На таком близком расстоянии Микелетта уловил запах этого человека – смесь мужского пота, чеснока, пороха и одеколона «Аква Велва». А глаза его, блуждающие в тени под гробом, будто ища душу брата, сверкали от горя, может быть, даже от безумия.
– Синьор, прошу вас... Этот человек настаивает, что должен видеть вас немедленно.
Хозяин похоронного бюро уже был готов положить руку на плечо Бернардо, но вдруг замер. Увидев эти глаза, блестящие слезами, бегающие зрачки и шевелящиеся губы, он наконец понял, что именно делает Бернардо Сабитини.
Он говорил со своим мертвым братом.
– Синьор?
Бернардо поднял голову, и лицо его было лицом загнанного в угол зверя.
Микелетта шумно сглотнул.
– Я сказал этому человеку, чтобы он ушел, чтобы пришел позже, что здесь умер человек... – Микелетта стал заикаться, испугавшись за свою жизнь. Но он настаивает, paisano[22], настаивает.
Бернардо с большим усилием поднялся на ноги, суставы его хрустнули. На его куртке засохла кровь, а рубашка под ней промокла.
– Где этот человек?
– Он ждет вас в часовне.
Бернардо кивнул.
– Полицейский?
– Нет, синьор, не думаю.
Толстяк еще раз слегка кивнул, вышел из бальзамировочной и пошел вверх по лестнице.
Наверху Бернардо остановился и обвел взглядом фойе. Глаза его покраснели, в висках стучала кровь. Дверь в часовню была слева от фойе. Бернардо сунул руку в боковой карман и ощутил придающую уверенность вафельную рукоятку пистолета.
Потом он повернулся и вошел в часовню.
Там было пусто. На полу в беспорядке стояли складные стулья. На плитках опавшими листьями лежали программки последней службы. В дальнем конце часовни были открывающиеся в стене ворота – конечная станция для бедных граждан, ставших пищей для червей. Бернардо оглядел пустую часовню, нахмурил брови, шрам его подергивался. Что-то было не так.
Раздалось резкое «клик!», и Бернардо ощутил сзади на шее холод стали.
– Без резких движений, – прозвучал голос из тени за спиной Бернардо.
Бернардо поднял руки.
– Вот и хорошо, очень хорошо. – Ствол надавил на шею Бернардо, заставляя его шагнуть вперед. – А теперь мы установим мир на земле, ты и я, и это будет хорошо. Ты меня понимаешь?
Бернардо узнал этот акцент. Скорее всего, негр из восточных штатов. Во рту у Бернардо возникла горечь – вкус смерти.
– Если ты собираешься меня убить, это надо делать очень быстро.
– Ты вынь из кармана свою железку, paisano, тогда сможешь вздохнуть еще раз.
Бернардо вынул из кармана свой десятимиллиметровый и протянул его назад.
– Совсем хорошо. – Крейтон Лавдел появился из тени с усталым, блестящим от пота лицом. Тренировочный костюм его был заляпан кровью, а пистолет калибра 0.357 смотрел Бернардо в лоб. – Теперь мы кое-что устаканим. Лавдел у было явно трудно говорить, и пистолет его чуть дрожал. – Я так понял, что ты потерял близкого человека, очень близкого, и тебя на этом заклинило. В это я врубаюсь.
– Чего ты хочешь от меня, ниггер? – бросил Бернардо сквозь стиснутые зубы.
Лавдел взвел курок и приставил ствол к уху Бернардо.
– Чего я хочу, макаронник, – можешь назвать меня сентиментальным, мне плевать. – Лавдел придвинул лицо совсем близко, как любовник, собирающийся шептать милую чепуху. – Почему я не прокомпостировал твой говенный череп тут же на месте, так это потому, что у меня есть план, и ты в нем участвуешь.
Бернардо пожал плечами:
– Ниггер рассуждает о планах, будто он может что-то интересное придумать.
Лавдел сильнее надавил стволом в ухо итальянца.
– У тебя не то положение, чтобы трепаться насчет интереса.
Бернардо ничего не сказал.
– Есть предложение, – наконец сказал Лавдел. – Мне надо, чтобы ты со мной поехал.
Бернардо окинул его долгим взглядом, перед тем как небрежно пожать плечами:
– А почему бы и нет?
Джо сидел в пустой галерее свиданий, ожидая таинственного гостя. В узкой комнате, разделенной посередине плексигласовой стеной, по разные стороны этой стены стояли скамьи в два ряда лицом друг к другу, разделенные перегородками на маленькие ячейки. В каждой ячейке на уровне плеча висела телефонная трубка и древняя поцарапанная подставка для блокнота. Джо занял ближайшую к двери ячейку. За его спиной было стекло с односторонней видимостью.
Джо проглотил последние капли тепловатого кофе, которым угостили его охранники, и вытаскивал из кармана смятую пачку сигарет, когда с другой стороны комнаты раздался щелчок электронного замка. Джо поднял голову. Дверь открылась, и он увидел своего гостя.
В глотке у него стало так сухо, что он еле смог выдавить из себя:
– О Господи! Мэйзи?
У нее был усталый вид, щеки покраснели от ветра, волосы она откинула назад. Джинсовая куртка была застегнута до горла, в глазах блестели слезы. Вид был такой, будто у "нее температура.
Она не могла слышать его слов, но видела движение губ и видела его глаза. Она бросилась в ячейку напротив и схватила трубку.
Джо сел и взял трубку, со своей стороны.
– Как дела, детка?
– И ты еще спрашиваешь, как дела! – Ее голос звенел в наушнике, жестяной и возбужденный. Она посмотрела вокруг, потом опять на Джо. Глаза ее были мокрыми. – Перевернул мне жизнь вверх тормашками, а теперь сидишь здесь и спрашиваешь, как дела?
– Я черт знает чего натворил. Прости меня.
– В последний раз, когда я тебя видела... – Мэйзи вытерла лицо, сверля его глазами. – Ты отпихнул меня на зеркало в гримерной. Не слишком стильный уход, Джо.
Джо кивнул и ничего не сказал. Он пытался ощутить сквозь стекло ее запах, но его заглушала свежая краска. Его тянуло снова ощутить этот чудесный аромат перечной мяты, сквозь плексиглас он ощущал в воображении тепло ее тела. Его поразило, насколько ему нужно быть с этой женщиной, как сильно он хочет лежать с ней рядом, уткнувшись лицом в ее волосы. От этого порыва закружилась голова, мышцы живота свело, и с такой силой возникла в нем злость, что он даже удивился. Как он мог так тщательно разрушить свое будущее с этой женщиной? Как мог не заметить совершенной красоты этого круглого лица?
– Мне сообщили, что ты... как это называется... выставил на себя открытый контракт, – сказала Мэйзи, обводя глазами голые цементные стены-комнаты.
Джо кивнул:
– Так и было, детка.
Она посмотрела на него.
– Зачем ты это сделал, Джо? Людям каждый день ставят смертельные диагнозы.
Джо подумал, что бы ответить такое глубокомысленное, но смог только сказать:
– Тогда мне это показалось хорошей идеей.
– Господи, Джо. – Мэйзи закрыла глаза. – Я все никак не могу с этим хоть как-то разобраться. – Она открыла глаза и посмотрела на него сквозь окно. – Я вот что хочу сказать: я еду куда-то к черту на рога и ищу тебя, понимаешь? У меня заднее сиденье завалено двадцатками. Даже не знаю, сколько там – десять кусков или пятнадцать. Я торможу возле придорожных торговцев, возле «квик мартсов» и «7-11» и набираю барахла вроде густой черной краски, дорогих бутылок бренди, орехов рассыпных...
– Мэйзи, послушай...
– Нет! Не перебивай меня, мне надо это сказать, а то, если я сейчас остановлюсь, то никогда не скажу. Понимаешь, где-то на полпути сюда я остановилась и поняла, что на всех этих деньгах кровь. Понимаешь? Кровь на этих деньгах, а я вот она, сука из латиноамериканского квартала в Гумбольдт-парке, покупаю на них бренди с орехами.
Джо прижал ладонь к стеклу.
– Ты в этих делах не замешана, Мэйзи.
– Ты меня не слушаешь, – сказала она напряженным голосом, затрещавшим в наушнике. – Я знаю, что ты убивая людей. За деньги, ради политики, чего там еще...
– Мэйзи, я никогда не убивал людей только за...
– Перестань, Джо! – Мэйзи дрожала, как от холода. – Твои самооправдания я слышать не хочу. Просто не хочу, и все.
– Мэйзи, я не могу винить тебя за твой гнев. Видит Бог, ты имеешь на это право. Но ты должна знать одно: я убивал только тех, кто это заслужил.
– Неужели? Ты кто – Бог?
– Бог – тоже киллер, детка. Не обманывай себя.
Мэйзи закрыла глаза.
– Ты не понял, ты просто не понял. – Она снова посмотрела на него. – Я пытаюсь втолковать тебе, что это не важно, потому что я по-прежнему люблю тебя, гребаного идиота. Несмотря на все это дерьмо, я все еще тебя люблю. А ты этого даже не понимаешь.
Джо уставился на стол, и прошла минута, и он тихо сказал:
– Никогда не знал, что ты любишь орехи.
Мэйзи вскинула глаза и чуть склонила голову, на губах ее играла горькая, ироническая улыбка. У нее был вид человека, которому сказали очень мерзкую шутку, и он не знает, как реагировать – плакать или смеяться.
– Знаешь, Джо, похоже, что мы чертову уйму вещей друг о друге не знаем.
Джо посмотрел ей в глаза.
– Слушай, Мэйзи. Я не знаю, как это точно выразить. Когда живешь этой жизнью, играешь в эту Игру, к ней прикипаешь. Как химическая зависимость. Я пристрастился к ней, когда мне было восемнадцать лет, на каком-то очередном задании, не знаю. Но единственное умиротворение, которое я знал, которое не вырывалось из ствола моего оружия, – это были часы, проведенные с тобой.
Мэйзи снова склонила голову набок.
– Что ты хочешь этим сказать? Что ты любишь меня, так, что ли?
– Именно это я и говорил.
– Ты опять лжешь, Джо?
– Нет, мэм.
– Ты уверен, что это не утешительное вранье последней минуты узника на пороге смерти? Или ты действительно любишь меня?
Джо повторил, что определенно любит ее.
– Тогда почему ты сдаешься?
– То есть?
Мэйзи оглядела комнату, серые шлакоблочные стены и видеокамеры наблюдения.
– Ты сидишь здесь как Жанна д'Арк и ждешь, пока эти мудаки не придут и не поджарят тебя на электрическом стуле? Что я должна думать?
– Если у тебя есть какие-нибудь идеи, я рад их выслушать.
– Адвокат... что-нибудь такое... не знаю. Должен быть выход.
Джо ощутил приступ грусти, глубокой, как черный колодец у него внутри.
– Горькая правда, Мэйзи, в том, что Игра закончена. Старик Джо идет на мыловарню. А такая девушка, как ты... у которой есть будущее... должна повернуться, уйти и никогда не оглядываться.
– Пошел ты... Джо усмехнулся:
– Упряма, как всегда.
– Дело в том, Джо, что ты очень многого обо мне не знаешь, помимо любви к орехам. – Мэйзи потерла ладони, будто составляя в уме список таких вещей, и он видел, что ее глаза переполняются, уголки глаз блестят и набухают от слез. Губы ее дрожали, краска сбежала с лица. У нее вдруг стал больной вид, как у человека, который проглотил целый ящик боли.
– Давай посмотрим. Во-первых, я фанатка Элвиса Пресли. Ты это знал, Джоуи?
– Мэйзи, прости, но...
– Спорить могу, ты этого не знал... Да, есть еще одна вещь. – Она щелкнула пальцами, как будто припомнив какую-то тривиальную мелочь. – Я беременна.
Джо молча смотрел на Мэйзи.
Она кивнула.
– Ты не ослышался, Джо. Я беременна. Уже почти три месяца.
Джо попытался заговорить, но слова убежали от него куда-то далеко-далеко.
Джо рассказал им все.
Нет, он не проводил никакой операции с черной кассой палестинцев. Нет, он не удрал с деньгами мафии. Нет, он не оказался в середине глобальной войны банд или синдикатов.
Джо рассказал им в точности то, что происходило. Объяснил все. Рассказал детали своей карьеры стрелка. Рассказал, как испугался лейкемии. Рассказал о состязании, о том, как диагноз оказался фальшивым, и о том, что решил попытаться выжить. Джо говорил правду всем, кто согласен был слушать. И самое смешное было в том, что ему мало кто поверил. Никто не принял рассказ за истину и даже не соглашался предположить, что человек вроде Джо с такой готовностью скажет правду. Они напирали на какой-то византийский подпольный заговор либо на тайную войну за территорию между киллерами всего мира.
Джо просто продолжал говорить правду, потому что это уже не имело значения. Он знал, что не увидит ни суда, ни тюрьмы. В последних событиях его судьба прошла очистку, перегонку и выпаривание до двух неизбежных вариантов: во время этапирования в Чикаго он либо сбежит, либо будет убит очередным киллером.
– Который сейчас час, черт возьми?
Джо почесал шею, оглядывая отмытую до блеска камеру. Откуда-то издали доносился монотонный шум, и Джо предположил, что на улице дождь.
– Почти восемь утра.
С этими словами охранник открыл замок.
– Ни хрена себе!..
Джо потряс головой. Около полуночи ему дали кодеина, и он тогда отрубился начисто.
– Мне придется надеть на вас наручники, – сказал охранник с извиняющимся видом, разматывая цепочку и раскрывая браслеты.
– Что ж, работа такая, – отозвался Джо, вставая на ватные от лекарств ноги.
– Ну, вот мы и готовы.
Охранник надел браслеты на запястья Джо и пристегнул цепь к оковам на его ногах, скрепив всю конструкцию висячим замком. Джо пришлось согнуться, как обезьяне, и ходить стало чертовски неудобно.
– Теперь потихоньку вперед, – сказал охранник, вывел Джо за решетку и повел по коридору.
Тюрьма была фирменной с иголочки – серый ворс ковровой дорожки, блистающие белые стены, ландшафтные дворики. Пахло свежей краской и жесткими правилами. Джо плелся рядом с охранником, мечтая о чашке кофе и сигарете и гадая, какой еще зануда репортер к нему приперся. У конца главного коридора охранник мягко остановил его.
– Не то чтобы я к вам приставал, мистер Флад, – сказал охранник, – но мы тут с ребятами... в общем, хотели бы попросить вас сделать нам одолжение.
Джо поднял брови:
– Одолжение? Я – вам?
– Ага. Это, ну, секундное дело.
– Да ради Бога.
– Отлично! – Охранник повернулся к открытой двери и сунул голову внутрь. – Эрл, ты готов?
В одном из кабинетов послышался шум шагов, охранник снова повернулся к Джо.
– О'кей, мистер Флад, входите.
Джо вошел вслед за охранником в скромный небольшой кабинет, залитый светом неоновых ламп. На одной стене сплошь журнальные картинки с голыми девицами, с другой стороны зарешеченное окно и стенд с автоматическим оружием. У окна стоял еще один охранник постарше в такой же серой форме. Он был в очках с толстыми стеклами и держал в руках «Никон» с присоединенной вспышкой.
– Рад знакомству, мистер Флад, – сказал охранник постарше. – Вы не против, если мы сделаем пару снимков, чтобы было что дома показать?
Джо вытаращил глаза.
– Это всего секунда, – сказал молодой охранник и подвел Джо к цементной стене. – Так сойдет, Эрл? В кадр влезаем?
* * *
Звуки плача заполнили тесный сырой подвал единственного в Джерсивилле, штат Иллинойс, католического морга. Не то чтобы плач был таким уж необычным делом в похоронной фирме «Микелетта и сыновья» – эти стены видели свою долю слез. Причин необычности этих рыданий было две: во-первых, они доносились из комнаты бальзамирования. Во-вторых, они исходили от огромного мужчины, говорящего на ломаном английском языке и ни разу не бывшего в этом городке прежде.
– Синьор?
Тщедушный владелец стоял, сжавшись у бетонной стены позади, воздев руки и нервно кусая губы. Его звали Эдвард Микелетта, и он был одет в солидный синий костюм с розовой бутоньеркой. Лысая голова поблескивала в свете низких ламп.
– Я не стал бы вас беспокоить, – очень мягко произнес Микелетта, обращаясь к гиганту в другом конце комнаты, стоящему на коленях в свете флуоресцентных ламп, – но вас хочет видеть какой-то джентльмен и говорит, что это очень срочно.
Громадный сицилиец не отвечал. Он просто стоял на коленях, одними губами произнося беззвучную молитву, склонив голову ниже постамента, где лежало тело мертвого брата.
– Синьор... Похоронщик придвинулся на два шага и прокашлялся.
Бернардо Сабитини по-прежнему не отвечал.
Таким он был со вчерашнего вечера, когда появился здесь, весь покрытый кровью, неся труп брата. Микелетта не был специалистом по травматологии, но было похоже, что человек по имени Федерико умер от сильного кровотечения из огнестрельной раны кисти и небольшой рваной раны шеи, зацепившей яремную вену. Сперва Микелетта понятия не имел, в какую грязную историю вляпались эти двое, но когда тот, которого звали Бернардо, заговорил на ломаном английском, Микелетта сообразил, что это мафия. Он сам был вполне законопослушным американцем итальянского происхождения. Он никогда не лез в сомнительные дела и сейчас не хотел начинать. Но в конце концов Бернардо приставил десятимиллиметровый полуавтоматический пистолет к левой ноздре Микелетты, и дальше было сплошное «Да здравствует „Коза ностра“!».
Требования были вполне простыми. На своем запинающемся, да еще парализованном горем Inglese[21] Бернардо Сабитини попросил Микелетту обмыть тело и приготовить его к погребению. Без свидетельства о смерти, без документов, без сообщений властям округа, полиции или властям штата. Микелетта знал, что однажды такое случится и с ним. Но потом требования этого толстяка стали странными, необъяснимыми. Он велел Микелетте засунуть в горло умершего брата половину медальона Святого Иуды. Потом Бернардо потребовал, чтобы в жидкость для бальзамирования добавили его собственную кровь, а также святую воду из местной купели. Еще Бернардо потребовал, чтобы большой шрам на корпусе трупа был накрыт и запечатан воском свечи из ризницы местной церкви. А под конец толстяк итальянец вынул из бумажника смятый, пожелтевший и сложенный треугольником лист бумаги и вручил его Микелетте. Это была старая афиша итальянского цирка, объявление о параде уродов – «Лалу и мальчики на груди». На полинявшей бумаге был изображен красивый мужчина с усами, а из груди у него росли двое близнецов.
Бернардо приказал Микелетте запечатать эту бумажку в черепе Федерико и отправить труп в их родной город неподалеку от Палермо.
– Синьор, этот джентльмен ожидает вас наверху.
Микелетта придвинулся на дюйм ближе и теперь видел, что Бернардо яростно шевелит губами, шепча молитвы и похоронные литании. На таком близком расстоянии Микелетта уловил запах этого человека – смесь мужского пота, чеснока, пороха и одеколона «Аква Велва». А глаза его, блуждающие в тени под гробом, будто ища душу брата, сверкали от горя, может быть, даже от безумия.
– Синьор, прошу вас... Этот человек настаивает, что должен видеть вас немедленно.
Хозяин похоронного бюро уже был готов положить руку на плечо Бернардо, но вдруг замер. Увидев эти глаза, блестящие слезами, бегающие зрачки и шевелящиеся губы, он наконец понял, что именно делает Бернардо Сабитини.
Он говорил со своим мертвым братом.
– Синьор?
Бернардо поднял голову, и лицо его было лицом загнанного в угол зверя.
Микелетта шумно сглотнул.
– Я сказал этому человеку, чтобы он ушел, чтобы пришел позже, что здесь умер человек... – Микелетта стал заикаться, испугавшись за свою жизнь. Но он настаивает, paisano[22], настаивает.
Бернардо с большим усилием поднялся на ноги, суставы его хрустнули. На его куртке засохла кровь, а рубашка под ней промокла.
– Где этот человек?
– Он ждет вас в часовне.
Бернардо кивнул.
– Полицейский?
– Нет, синьор, не думаю.
Толстяк еще раз слегка кивнул, вышел из бальзамировочной и пошел вверх по лестнице.
Наверху Бернардо остановился и обвел взглядом фойе. Глаза его покраснели, в висках стучала кровь. Дверь в часовню была слева от фойе. Бернардо сунул руку в боковой карман и ощутил придающую уверенность вафельную рукоятку пистолета.
Потом он повернулся и вошел в часовню.
Там было пусто. На полу в беспорядке стояли складные стулья. На плитках опавшими листьями лежали программки последней службы. В дальнем конце часовни были открывающиеся в стене ворота – конечная станция для бедных граждан, ставших пищей для червей. Бернардо оглядел пустую часовню, нахмурил брови, шрам его подергивался. Что-то было не так.
Раздалось резкое «клик!», и Бернардо ощутил сзади на шее холод стали.
– Без резких движений, – прозвучал голос из тени за спиной Бернардо.
Бернардо поднял руки.
– Вот и хорошо, очень хорошо. – Ствол надавил на шею Бернардо, заставляя его шагнуть вперед. – А теперь мы установим мир на земле, ты и я, и это будет хорошо. Ты меня понимаешь?
Бернардо узнал этот акцент. Скорее всего, негр из восточных штатов. Во рту у Бернардо возникла горечь – вкус смерти.
– Если ты собираешься меня убить, это надо делать очень быстро.
– Ты вынь из кармана свою железку, paisano, тогда сможешь вздохнуть еще раз.
Бернардо вынул из кармана свой десятимиллиметровый и протянул его назад.
– Совсем хорошо. – Крейтон Лавдел появился из тени с усталым, блестящим от пота лицом. Тренировочный костюм его был заляпан кровью, а пистолет калибра 0.357 смотрел Бернардо в лоб. – Теперь мы кое-что устаканим. Лавдел у было явно трудно говорить, и пистолет его чуть дрожал. – Я так понял, что ты потерял близкого человека, очень близкого, и тебя на этом заклинило. В это я врубаюсь.
– Чего ты хочешь от меня, ниггер? – бросил Бернардо сквозь стиснутые зубы.
Лавдел взвел курок и приставил ствол к уху Бернардо.
– Чего я хочу, макаронник, – можешь назвать меня сентиментальным, мне плевать. – Лавдел придвинул лицо совсем близко, как любовник, собирающийся шептать милую чепуху. – Почему я не прокомпостировал твой говенный череп тут же на месте, так это потому, что у меня есть план, и ты в нем участвуешь.
Бернардо пожал плечами:
– Ниггер рассуждает о планах, будто он может что-то интересное придумать.
Лавдел сильнее надавил стволом в ухо итальянца.
– У тебя не то положение, чтобы трепаться насчет интереса.
Бернардо ничего не сказал.
– Есть предложение, – наконец сказал Лавдел. – Мне надо, чтобы ты со мной поехал.
Бернардо окинул его долгим взглядом, перед тем как небрежно пожать плечами:
– А почему бы и нет?
* * *
Джо сидел в пустой галерее свиданий, ожидая таинственного гостя. В узкой комнате, разделенной посередине плексигласовой стеной, по разные стороны этой стены стояли скамьи в два ряда лицом друг к другу, разделенные перегородками на маленькие ячейки. В каждой ячейке на уровне плеча висела телефонная трубка и древняя поцарапанная подставка для блокнота. Джо занял ближайшую к двери ячейку. За его спиной было стекло с односторонней видимостью.
Джо проглотил последние капли тепловатого кофе, которым угостили его охранники, и вытаскивал из кармана смятую пачку сигарет, когда с другой стороны комнаты раздался щелчок электронного замка. Джо поднял голову. Дверь открылась, и он увидел своего гостя.
В глотке у него стало так сухо, что он еле смог выдавить из себя:
– О Господи! Мэйзи?
У нее был усталый вид, щеки покраснели от ветра, волосы она откинула назад. Джинсовая куртка была застегнута до горла, в глазах блестели слезы. Вид был такой, будто у "нее температура.
Она не могла слышать его слов, но видела движение губ и видела его глаза. Она бросилась в ячейку напротив и схватила трубку.
Джо сел и взял трубку, со своей стороны.
– Как дела, детка?
– И ты еще спрашиваешь, как дела! – Ее голос звенел в наушнике, жестяной и возбужденный. Она посмотрела вокруг, потом опять на Джо. Глаза ее были мокрыми. – Перевернул мне жизнь вверх тормашками, а теперь сидишь здесь и спрашиваешь, как дела?
– Я черт знает чего натворил. Прости меня.
– В последний раз, когда я тебя видела... – Мэйзи вытерла лицо, сверля его глазами. – Ты отпихнул меня на зеркало в гримерной. Не слишком стильный уход, Джо.
Джо кивнул и ничего не сказал. Он пытался ощутить сквозь стекло ее запах, но его заглушала свежая краска. Его тянуло снова ощутить этот чудесный аромат перечной мяты, сквозь плексиглас он ощущал в воображении тепло ее тела. Его поразило, насколько ему нужно быть с этой женщиной, как сильно он хочет лежать с ней рядом, уткнувшись лицом в ее волосы. От этого порыва закружилась голова, мышцы живота свело, и с такой силой возникла в нем злость, что он даже удивился. Как он мог так тщательно разрушить свое будущее с этой женщиной? Как мог не заметить совершенной красоты этого круглого лица?
– Мне сообщили, что ты... как это называется... выставил на себя открытый контракт, – сказала Мэйзи, обводя глазами голые цементные стены-комнаты.
Джо кивнул:
– Так и было, детка.
Она посмотрела на него.
– Зачем ты это сделал, Джо? Людям каждый день ставят смертельные диагнозы.
Джо подумал, что бы ответить такое глубокомысленное, но смог только сказать:
– Тогда мне это показалось хорошей идеей.
– Господи, Джо. – Мэйзи закрыла глаза. – Я все никак не могу с этим хоть как-то разобраться. – Она открыла глаза и посмотрела на него сквозь окно. – Я вот что хочу сказать: я еду куда-то к черту на рога и ищу тебя, понимаешь? У меня заднее сиденье завалено двадцатками. Даже не знаю, сколько там – десять кусков или пятнадцать. Я торможу возле придорожных торговцев, возле «квик мартсов» и «7-11» и набираю барахла вроде густой черной краски, дорогих бутылок бренди, орехов рассыпных...
– Мэйзи, послушай...
– Нет! Не перебивай меня, мне надо это сказать, а то, если я сейчас остановлюсь, то никогда не скажу. Понимаешь, где-то на полпути сюда я остановилась и поняла, что на всех этих деньгах кровь. Понимаешь? Кровь на этих деньгах, а я вот она, сука из латиноамериканского квартала в Гумбольдт-парке, покупаю на них бренди с орехами.
Джо прижал ладонь к стеклу.
– Ты в этих делах не замешана, Мэйзи.
– Ты меня не слушаешь, – сказала она напряженным голосом, затрещавшим в наушнике. – Я знаю, что ты убивая людей. За деньги, ради политики, чего там еще...
– Мэйзи, я никогда не убивал людей только за...
– Перестань, Джо! – Мэйзи дрожала, как от холода. – Твои самооправдания я слышать не хочу. Просто не хочу, и все.
– Мэйзи, я не могу винить тебя за твой гнев. Видит Бог, ты имеешь на это право. Но ты должна знать одно: я убивал только тех, кто это заслужил.
– Неужели? Ты кто – Бог?
– Бог – тоже киллер, детка. Не обманывай себя.
Мэйзи закрыла глаза.
– Ты не понял, ты просто не понял. – Она снова посмотрела на него. – Я пытаюсь втолковать тебе, что это не важно, потому что я по-прежнему люблю тебя, гребаного идиота. Несмотря на все это дерьмо, я все еще тебя люблю. А ты этого даже не понимаешь.
Джо уставился на стол, и прошла минута, и он тихо сказал:
– Никогда не знал, что ты любишь орехи.
Мэйзи вскинула глаза и чуть склонила голову, на губах ее играла горькая, ироническая улыбка. У нее был вид человека, которому сказали очень мерзкую шутку, и он не знает, как реагировать – плакать или смеяться.
– Знаешь, Джо, похоже, что мы чертову уйму вещей друг о друге не знаем.
Джо посмотрел ей в глаза.
– Слушай, Мэйзи. Я не знаю, как это точно выразить. Когда живешь этой жизнью, играешь в эту Игру, к ней прикипаешь. Как химическая зависимость. Я пристрастился к ней, когда мне было восемнадцать лет, на каком-то очередном задании, не знаю. Но единственное умиротворение, которое я знал, которое не вырывалось из ствола моего оружия, – это были часы, проведенные с тобой.
Мэйзи снова склонила голову набок.
– Что ты хочешь этим сказать? Что ты любишь меня, так, что ли?
– Именно это я и говорил.
– Ты опять лжешь, Джо?
– Нет, мэм.
– Ты уверен, что это не утешительное вранье последней минуты узника на пороге смерти? Или ты действительно любишь меня?
Джо повторил, что определенно любит ее.
– Тогда почему ты сдаешься?
– То есть?
Мэйзи оглядела комнату, серые шлакоблочные стены и видеокамеры наблюдения.
– Ты сидишь здесь как Жанна д'Арк и ждешь, пока эти мудаки не придут и не поджарят тебя на электрическом стуле? Что я должна думать?
– Если у тебя есть какие-нибудь идеи, я рад их выслушать.
– Адвокат... что-нибудь такое... не знаю. Должен быть выход.
Джо ощутил приступ грусти, глубокой, как черный колодец у него внутри.
– Горькая правда, Мэйзи, в том, что Игра закончена. Старик Джо идет на мыловарню. А такая девушка, как ты... у которой есть будущее... должна повернуться, уйти и никогда не оглядываться.
– Пошел ты... Джо усмехнулся:
– Упряма, как всегда.
– Дело в том, Джо, что ты очень многого обо мне не знаешь, помимо любви к орехам. – Мэйзи потерла ладони, будто составляя в уме список таких вещей, и он видел, что ее глаза переполняются, уголки глаз блестят и набухают от слез. Губы ее дрожали, краска сбежала с лица. У нее вдруг стал больной вид, как у человека, который проглотил целый ящик боли.
– Давай посмотрим. Во-первых, я фанатка Элвиса Пресли. Ты это знал, Джоуи?
– Мэйзи, прости, но...
– Спорить могу, ты этого не знал... Да, есть еще одна вещь. – Она щелкнула пальцами, как будто припомнив какую-то тривиальную мелочь. – Я беременна.
Джо молча смотрел на Мэйзи.
Она кивнула.
– Ты не ослышался, Джо. Я беременна. Уже почти три месяца.
Джо попытался заговорить, но слова убежали от него куда-то далеко-далеко.
15
От внезапного звука глухого удара Мэйзи слегка подпрыгнула и чуть не выронила трубку, но та приклеилась к потной зажатой руке, и Мэйзи держала ее возле уха, ожидая ответа Джо. Сквозь захватанное стекло она видела устремленные на нее поблескивающие глаза Джо, но не могла понять их выражение, и это пугало ее до смерти. У нее в голове пронеслись все типичные вопросы: обрадовался ли он? Испугался? Сквозь стекло он казался сердитым, испуганным и грустным одновременно. Тогда Мэйзи опустила глаза и увидела, что он хлопнул по стеклу ладонью.
Этот жест был почти непроизвольным, будто Джо потерял контроль над рукой, но чем больше смотрела Мэйзи на большую мозолистую ладонь, плотно прижатую к стеклу, тем больше она понимала, что этот жест был выражением чего-то более глубокого, чего-то невысказанного, чего-то чудесного.
Из трубки донесся потрескивающий голос Джо:
– Это самая лучшая новость за весь сегодняшний день.
Мэйзи улыбнулась сквозь слезы и прижала свою ладонь к стеклу напротив его руки. Сперва это было так трогательно, эта тюремная мизансцена – две прижатые друг к другу ладони, разделенные холодным, бесстрастным, захватанным плексигласом. Мэйзи столько раз видела это в кино. Но сейчас чувства завладели ею, и она медленно подняла глаза, встретив взгляд Джо сквозь стекло, и между ними вспыхнула невидимая искра, спускаясь к ладоням по сухожилиям, и руки их ответили.
– Я люблю тебя, детка.
Шепот Джо в телефоне прозвучал как заключительные слова молитвы.
Теперь ладонь Мэйзи прилипла к плексигласу.
– Я не хотела вот так это на тебя вываливать, Джо, – шепнула она. Глаза ее жгло слезами, голос стал хриплый от эмоций, гормоны заплясали в крови. Она подходила ко второй трети беременности, и хотя еще это не было особенно заметно – только живот "тал чуть толще, но приливы эмоций уже бушевали вовсю. Настроение ее металось покруче тасманийского дьявола, а испытания, которым подверг ее роман с Джо, поднялись до вагнеровских масштабов. Но все это больше ничего не значило, потому что теперь Джо был на ее стороне.
Он обрадовался ее вести.
Мэйзи ощутила идущую от грязного стекла и вливающуюся в нее энергию, близость и тепло, и закрыла глаза, и впивала этот поток.
Звук дверного замка на той стороне комнаты разорвал это ощущение.
– Ох!
Мэйзи дернулась назад, оторвав руку от окна.
За спиной Джо с кольцом ключей в руке возник молодой охранник, и в наушнике был слышен его приглушенный голос:
– Извините, мистер Флад...
У Мэйзи было такое чувство, будто с нее сорвали кислородную маску, и теперь вернулась засушливая атмосфера тюрьмы. Она огляделась вокруг, пытаясь овладеть собой в пустынной комнате со шлакоблочными стенами, где пахло немытым телом и приглушенными разговорами. На стекле с двух сторон виднелись отпечатки рук друг напротив друга.
– Извините, что прерываю. – Молодой охранник подходил к Джо, неловко потирая руки. – Но вас приказали доставить обратно в камеру.
Джо поднялся, но трубка будто прилипла к его уху.
– Мы что-нибудь придумаем, лапонька, не волнуйся. И береги себя получше.
– Погоди! – Мэйзи вскочила на ноги. – А как насчет адвоката? Джо? Погоди! Я же могу часть денег потратить на адвоката!
Джо положил трубку на рычаг, не отрывая взгляда от Мэйзи. Потом поцеловал кончики пальцев и прикоснулся ими к стеклу. Подмигнул Мэйзи, потом повернулся к охраннику и кивнул.
У Мэйзи сердце колотилось в горле, страх растекался по жилам, как холодная жидкая ртуть. Она сообразила, что, быть может, в последний раз взгляд ее касается Джо. Отец ее нерожденного ребенка. Ее любимый Джо... Глядя, как охранник ведет Джо через пустую комнату и выводит из угловой двери, Мэйзи поняла, что, может быть, было бы легче, если бы Джо ее отверг. А теперь, после этого безмолвного разговора любви через угрюмый плексиглас, Мэйзи нерасторжимо связана с мертвецом. Джо был отмечен печатью, отныне и навеки. Даже если ему дадут пожизненное одиночное, эти хищники найдут способ до него добраться...
– Джоуи! – Мэйзи прижалась к стеклу, ее мучительное дыхание оставило на перегородке туманный след.
– Джоуи, подожди... послушай... Джоуи!
С той стороны стекла, у дальней стены комнаты, Джо выводили из дверей. В последнюю минуту, когда охранник закрывал за ним дверь, Джо остановился и оглянулся. Его пронзительный взгляд коснулся глаз Мэйзи, и она внезапно поняла, что, быть может, все не так плохо, как кажется. Это было во взгляде Джо, в странном проблеске в его глазах, в незаметном кивке.
У него был план.
Дождь начался поздно вечером, ворвавшись в округ Макаупин с запада, как армия вторжения.
На северной окраине Карлинвилля возле старой части колледжа Блэкберн узкая гравийная дорога петляла между старыми вязами, рядами грошовых лавок, продуктовыми магазинчиками, гаражами и грязными закусочными. В конце этой дороги гремела под густым косым ливнем жестяная крыша бара «Бад и Хэнк», и булькала вода в водостоках. Перед входом затормозил потрепанный зеленый «кадиллак», и из него вышли два джентльмена – один белый и тучный, другой черный и тощий, – поднимая на ходу воротники, и побежали к входной двери.
Не перемолвившись ни словом, они нырнули внутрь.
Главный зал бара «Бад и Хэнк», прохладный и темный, был пропитан запахами старого пива, въевшегося табачного дыма и дешевой парфюмерии от миллионов одиноких субботних вечеров. Пол был деревянным и выщербленным, в дальнем углу виднелся скудный бар. Крейтон Лавдел остановился у двери, всматриваясь в едкий полумрак, отряхивая ботинки на резиновом придверном коврике. Рядом с ним стоял Бернардо Сабитини, вытирая капли дождя с рукавов куртки, скептически поджав толстые губы.
– Выпьете, мальчики?
Голос слышался из-за стойки бара – от старикана с угреватым лицом, в линялой гавайке.
– Мы кое-кого ждем, – ответил Лавдел.
Бармен ткнул большим пальцем на черную лакированную дверь слева от стойки.
– Я вспомнил, что кое-кто вас уже ждет.
Лавдел и Сабитини удивленно переглянулись и пошли к двери, огибая стойку бара.
Задняя комната была погружена в тень. Темнота пахла сигарами и дешевым крепким пойлом. Посреди комнаты стоял круглый стол, и на его фетровой поверхности лежал круг желтого света от лампы с жестяным абажуром. Лавдел решил, что здесь собираются для игры настоящие парни из округа Макаупин. Он оглядел затененные углы комнаты, проведя глазами по штабелям старых коробок и ящиков из-под выпивки.
Что-то пронеслось сзади, как летучая мышь, темное, веретенообразное.
– Что за...
Лавдел пригнулся. Мимо спланировала игральная карта, влетела в световой конус над столом и завертелась на фетре, как закрученная на жребий монета. Секунду повертевшись, карта упала лицом вверх, показав картинку. Это была карта таро – прекрасная картинка в стиле Возрождения. Скелет с косой на фоне темных зловещих облаков.
Этот жест был почти непроизвольным, будто Джо потерял контроль над рукой, но чем больше смотрела Мэйзи на большую мозолистую ладонь, плотно прижатую к стеклу, тем больше она понимала, что этот жест был выражением чего-то более глубокого, чего-то невысказанного, чего-то чудесного.
Из трубки донесся потрескивающий голос Джо:
– Это самая лучшая новость за весь сегодняшний день.
Мэйзи улыбнулась сквозь слезы и прижала свою ладонь к стеклу напротив его руки. Сперва это было так трогательно, эта тюремная мизансцена – две прижатые друг к другу ладони, разделенные холодным, бесстрастным, захватанным плексигласом. Мэйзи столько раз видела это в кино. Но сейчас чувства завладели ею, и она медленно подняла глаза, встретив взгляд Джо сквозь стекло, и между ними вспыхнула невидимая искра, спускаясь к ладоням по сухожилиям, и руки их ответили.
– Я люблю тебя, детка.
Шепот Джо в телефоне прозвучал как заключительные слова молитвы.
Теперь ладонь Мэйзи прилипла к плексигласу.
– Я не хотела вот так это на тебя вываливать, Джо, – шепнула она. Глаза ее жгло слезами, голос стал хриплый от эмоций, гормоны заплясали в крови. Она подходила ко второй трети беременности, и хотя еще это не было особенно заметно – только живот "тал чуть толще, но приливы эмоций уже бушевали вовсю. Настроение ее металось покруче тасманийского дьявола, а испытания, которым подверг ее роман с Джо, поднялись до вагнеровских масштабов. Но все это больше ничего не значило, потому что теперь Джо был на ее стороне.
Он обрадовался ее вести.
Мэйзи ощутила идущую от грязного стекла и вливающуюся в нее энергию, близость и тепло, и закрыла глаза, и впивала этот поток.
Звук дверного замка на той стороне комнаты разорвал это ощущение.
– Ох!
Мэйзи дернулась назад, оторвав руку от окна.
За спиной Джо с кольцом ключей в руке возник молодой охранник, и в наушнике был слышен его приглушенный голос:
– Извините, мистер Флад...
У Мэйзи было такое чувство, будто с нее сорвали кислородную маску, и теперь вернулась засушливая атмосфера тюрьмы. Она огляделась вокруг, пытаясь овладеть собой в пустынной комнате со шлакоблочными стенами, где пахло немытым телом и приглушенными разговорами. На стекле с двух сторон виднелись отпечатки рук друг напротив друга.
– Извините, что прерываю. – Молодой охранник подходил к Джо, неловко потирая руки. – Но вас приказали доставить обратно в камеру.
Джо поднялся, но трубка будто прилипла к его уху.
– Мы что-нибудь придумаем, лапонька, не волнуйся. И береги себя получше.
– Погоди! – Мэйзи вскочила на ноги. – А как насчет адвоката? Джо? Погоди! Я же могу часть денег потратить на адвоката!
Джо положил трубку на рычаг, не отрывая взгляда от Мэйзи. Потом поцеловал кончики пальцев и прикоснулся ими к стеклу. Подмигнул Мэйзи, потом повернулся к охраннику и кивнул.
У Мэйзи сердце колотилось в горле, страх растекался по жилам, как холодная жидкая ртуть. Она сообразила, что, быть может, в последний раз взгляд ее касается Джо. Отец ее нерожденного ребенка. Ее любимый Джо... Глядя, как охранник ведет Джо через пустую комнату и выводит из угловой двери, Мэйзи поняла, что, может быть, было бы легче, если бы Джо ее отверг. А теперь, после этого безмолвного разговора любви через угрюмый плексиглас, Мэйзи нерасторжимо связана с мертвецом. Джо был отмечен печатью, отныне и навеки. Даже если ему дадут пожизненное одиночное, эти хищники найдут способ до него добраться...
– Джоуи! – Мэйзи прижалась к стеклу, ее мучительное дыхание оставило на перегородке туманный след.
– Джоуи, подожди... послушай... Джоуи!
С той стороны стекла, у дальней стены комнаты, Джо выводили из дверей. В последнюю минуту, когда охранник закрывал за ним дверь, Джо остановился и оглянулся. Его пронзительный взгляд коснулся глаз Мэйзи, и она внезапно поняла, что, быть может, все не так плохо, как кажется. Это было во взгляде Джо, в странном проблеске в его глазах, в незаметном кивке.
У него был план.
* * *
Дождь начался поздно вечером, ворвавшись в округ Макаупин с запада, как армия вторжения.
На северной окраине Карлинвилля возле старой части колледжа Блэкберн узкая гравийная дорога петляла между старыми вязами, рядами грошовых лавок, продуктовыми магазинчиками, гаражами и грязными закусочными. В конце этой дороги гремела под густым косым ливнем жестяная крыша бара «Бад и Хэнк», и булькала вода в водостоках. Перед входом затормозил потрепанный зеленый «кадиллак», и из него вышли два джентльмена – один белый и тучный, другой черный и тощий, – поднимая на ходу воротники, и побежали к входной двери.
Не перемолвившись ни словом, они нырнули внутрь.
Главный зал бара «Бад и Хэнк», прохладный и темный, был пропитан запахами старого пива, въевшегося табачного дыма и дешевой парфюмерии от миллионов одиноких субботних вечеров. Пол был деревянным и выщербленным, в дальнем углу виднелся скудный бар. Крейтон Лавдел остановился у двери, всматриваясь в едкий полумрак, отряхивая ботинки на резиновом придверном коврике. Рядом с ним стоял Бернардо Сабитини, вытирая капли дождя с рукавов куртки, скептически поджав толстые губы.
– Выпьете, мальчики?
Голос слышался из-за стойки бара – от старикана с угреватым лицом, в линялой гавайке.
– Мы кое-кого ждем, – ответил Лавдел.
Бармен ткнул большим пальцем на черную лакированную дверь слева от стойки.
– Я вспомнил, что кое-кто вас уже ждет.
Лавдел и Сабитини удивленно переглянулись и пошли к двери, огибая стойку бара.
Задняя комната была погружена в тень. Темнота пахла сигарами и дешевым крепким пойлом. Посреди комнаты стоял круглый стол, и на его фетровой поверхности лежал круг желтого света от лампы с жестяным абажуром. Лавдел решил, что здесь собираются для игры настоящие парни из округа Макаупин. Он оглядел затененные углы комнаты, проведя глазами по штабелям старых коробок и ящиков из-под выпивки.
Что-то пронеслось сзади, как летучая мышь, темное, веретенообразное.
– Что за...
Лавдел пригнулся. Мимо спланировала игральная карта, влетела в световой конус над столом и завертелась на фетре, как закрученная на жребий монета. Секунду повертевшись, карта упала лицом вверх, показав картинку. Это была карта таро – прекрасная картинка в стиле Возрождения. Скелет с косой на фоне темных зловещих облаков.