Страница:
Скрипун был ганцем-альбиносом, тощим и невысоким, с непомерной копной ванильных дредов, грозившей перевесить все его хлипкое тельце. Он носил солнечные очки, чтобы защитить чувствительные глаза от слепящего солнца, и его жилистое строение вкупе с необычной манерой двигаться делали его похожим на марионетку. Говорил он тихо и шепеляво, и поначалу трудно было уловить связь между ним и его кличкой. Однако стоило узнать Скрипуна получше, и причина, по которой его так прозвали, становилась предельно ясной. Его смех.
– Яйца? – переспросил Скрипун. – Какого хрена. Это такой прикол, да?
– Я только что вселился, – ответил Юзи, – мне нужны яйца. Даже одно яйцо. Одно яйцо.
Скрипун бровью не повел.
– Ну да, – сказал он, – я знаю каждого засранца, который переезжает в этот дом. И съезжает с него. Всех до единого. Как тебя звать?
– Томислав. Можешь звать меня Томми.
– Ты ведь не хренов поляк, а?
– Русский. – Юзи сделал паузу и принюхался. – Травка?
Скрипун начал закрывать дверь, бормоча что-то нечленораздельное. Юзи вставил руку в проем.
– Отвали, – сказал Скрипун, – или полицию вызову.
– Не волнуйся ты так, – сказал Юзи. – Слушай, мне просто нужно яйцо. Одно яйцо. И все.
Скрипун перестал давить на дверь и внимательно посмотрел на Юзи.
– Постой-ка, – проговорил он, неуверенно расплываясь в улыбке. – Тебя на хавку пробило, да? Ты обдолбился? А?
Вопреки самому себе Юзи широко улыбнулся. И тогда он впервые услышал, как смеется Скрипун. Это было похоже на щенячий лай.
– Заходи, чувак, – сказал Скрипун, – чувствуй себя как дома, лады? Будут тебе яйца.
– Спасибо, – ответил Юзи, переступая порог и попадая в полумрак, – я готовлю шакшуку[5]. Хочу шакшуку. Ты когда-нибудь пробовал шакшуку?
К приходу Юзи рынок на Инвернесс-стрит закрылся, оставив дорогу непривычно пустой и заброшенной. Сточные канавы были завалены мусором. Юзи не спеша зашагал по булыжнику, пересекая улицу по диагонали. Он помотал головой, чтобы вытряхнуть из нее туман. Было жарко, и кроссовки липли к тротуару. Трава в рюкзаке казалась неестественно тяжелой, как это всегда бывало перед продажей. Бары и рестораны пустовали, но выглядели как на картинке, готовясь к вечеру и новому наплыву посетителей. Юзи снял очки и попытался собраться. Долгие годы он был частью бесчисленных ответственных операций «без права на ошибку», операций, исход которых всегда имел решающее значение. А теперь он нервничал. Его жизни ничто не угрожало, это была прямая продажа, но он нервничал. Чтобы успокоиться, он зажег сигарету, но не докурил и до половины, потому что ему не терпелось попасть на встречу. Бросив окурок в канаву, Юзи шагнул к «Синему павлину».
Когда он переступил порог кафе, к нему подошла девушка в фартуке. Она была очень милой, и он улыбнулся ей. Ему показалось, что она напоминает ему женщину, которую он знал когда-то давно. Она говорила с польским акцентом, и в приливе хмельной щедрости Юзи захотелось купить ей выпивку, купить ей дом и сделать ей предложение. Он опять взял себя в руки и спросил по-русски, здесь ли Анджей. Девушка спросила: вы Томислав Кащеев? Юзи кивнул, и тогда она посмотрела на него по-другому, как будто он был учителем или полицейским. Он заказал скотч. Потом девушка провела его наверх, в служебную комнату.
Казалось, воздуха там вообще не было, и в какой-то миг Юзи решил, что сейчас вырубится. Он был обезвожен. Он повернулся к девушке, чтобы попросить воды, но та исчезла. Комната была квадратной и полутемной. Окна не пропускали ни капли света, стены были затянуты плотной красной тканью. На заднем плане играла выбивавшаяся из общей обстановки музыка – «Металлика». За столом сидело трое мужчин, их стаканы с янтарным пивом сгрудились в центре вокруг свечи. Двое вальяжно откинулись на спинки кресел, а третий – знакомый Скрипуна, Анджей, – сидел подавшись вперед и скрестив на животе руки. Их было плохо видно из-за теней; комнату освещали только свечи. Заметив Юзи, они впились в него пристальным взглядом. Потом жестом подозвали его к себе, и он сел за стол.
– Специальная доставка, – сказал он по-русски.
– Отлично, – на том же языке, но с сильным польским акцентом отозвался Анджей. – Превосходный сервис. Отлично.
– Вечеринка, да? – спросил Юзи, не выпуская из рук рюкзака. – У кого-то день рождения?
– Да, – ответил Анджей, – у одной из моих подружек.
Все засмеялись и выпили.
Юзи зажег сигарету, и никто ничего не сказал. Закончилась одна песня «Металлики», и началась другая. Потом Анджей точно так же закурил и выпустил струю дыма через плечо Юзи. Все рассмеялись. Юзи тайком оценивал их. Хорошо одеты, но чересчур уж старательно. Нет шика. Не уверены в себе. Юзи знал, что дилетанты бывают опаснее профессионалов; от этих людей можно ждать чего угодно. Они в дружелюбном расположении духа, но явно хотят что-то доказать.
– Итак, Томислав, мой друг, – с улыбкой проговорил Анджей. – Давай посмотрим товар.
– Положи деньги на стол, – сказал Юзи.
– Открой сумку, – парировал Анджей.
Юзи опустил руку в рюкзак и достал косяк. Потом бросил его на стол и откинулся на спинку кресла:
– К чему такая спешка? Курните. Бесплатный пробник.
Это как будто разрядило атмосферу. Анджей отложил сигарету и подкурил косяк. Поляки стали передавать его по кругу.
– Не буду тебе врать, Томислав, – улыбнулся Анджей, – хорошей дури ты нам принес. Хорошей, очень хорошей дури.
По-видимому, кроме него, никто не говорил.
– Да, – сказал Юзи, – ваша вечеринка пройдет на ура.
Остальные настороженно на него посмотрели, а Анджей извлек на свет толстый конверт.
Увидев его, Юзи вынул из сумки пакет с травой и положил на стол, не убирая рук. Он испытал странное облегчение, освободив рюкзак. Анджей попытался взять пакет, но Юзи держал крепко.
– Сначала я пересчитаю деньги, – сказал он. – Уверен, ты меня понимаешь, Анджей.
Анджей поджал губы и изобразил косяком приглашающий жест, оставляя в воздухе петли дыма. Потом он хорошо затянулся и подчеркнуто глубоко выдохнул. Остальные засмеялись. Юзи слышал, как у него в кармане звонит телефон. Не обращая внимания, он потянулся к конверту свободной рукой. Возился с ним долго. «Какой же ты лох, – думал Юзи, – долбаный лох. Совсем потерял форму».
– Ну же, не будь таким подозрительным, – сказал Анджей на цветистом русском. – Ты здесь среди друзей, Томислав.
Юзи отпустил пакет с травкой и принялся быстро пересчитывать деньги. Голова плохо соображала, и ему пришлось начать заново. Когда он поднял голову, Анджей держал пакет в руках.
– Здесь только девятьсот, – сказал Юзи, – мы договаривались о тысяче.
– Сотней больше, сотней меньше, – вальяжно бросил Анджей. – У нас намечаются долгосрочные отношения. Не стоит мелочиться. В следующий раз мы заплатим тебе больше. Когда достигнем полного взаимопонимания.
Его товарищи рассмеялись.
– Уговор был о штуке, – сказал Юзи, понимая, что это проверка: если дать слабину сейчас, они будут обдирать его до конца дней. – Либо штука, либо сделка не состоится.
– Ты и этим деньгам должен быть рад, – сказал Анджей, – тысяча это слишком много. Сам знаешь, за эту сумму в степи можно купить стадо коров. Два стада.
Поляки опять засмеялись.
– Не парь меня, – сказал Юзи, – я бизнесом занимаюсь.
– Это всего-навсего сотня фунтов.
– Мне все равно. Не парь меня.
– Не будь придурком, Томислав Кащеев.
Одним движением Юзи выхватил пакет и, вскочив, попятился к двери. Поляки тоже встали. Один из них сплюнул. Юзи бросил на пол деньги и кинулся к ресторану. Теперь там было больше людей, и, вылетая на улицу, он чуть не сбил с ног официантку. Сердце колотилось, и он не мог отделаться от ощущения, что ему нужен еще один косяк. В глубине души он упивался адреналином. Давненько у него не случалось такой встряски.
За углом уже ждали поляки. Они спустились по черной лестнице и перехватили его. Уроды, подумал Юзи. Он вернул им деньги, но этого оказалось недостаточно. Они зашагали к нему в лучах кровавого солнца, которое начинало гаснуть за домами.
– Томислав, – с улыбкой позвал Анджей, – зачем ты так?
Юзи почувствовал, как прежняя холодность растеклась по телу, загорелась во взгляде, и в следующий миг он уже был в состоянии полнейшей боевой готовности. Он вышел на середину дороги, выманивая поляков туда, где они хорошо просматривались. Перед его мысленным взглядом была бутафорская улица пятнадцатилетней давности и деревянные человечки, которые выскакивали ему навстречу в качестве мишеней; старые навыки сами собой всплывали в памяти, и это означало опасность. Снайперы на крышах не сидят, конечно, с чего им там быть? Странно было чувствовать себя безоружным, ножа и того нет. Безрассудно. Прикрытия нет, разумеется, нет. Улицы почему-то совсем опустели. Юзи приготовился умереть. Рубашка липла к телу, а глаза, как у зверя, отслеживали каждое движение врагов. Поляки разошлись веером, Анджей шагал прямо на Юзи, а двое закрывали фланги. По тому, как они двигались, с какой наглостью вышагивали, было ясно, что они дилетанты. Но на их стороне было численное превосходство, а Юзи тормозил из-за травки и вообще потерял форму. Какие-то прохожие остановились в сотне ярдов от них и глазели.
– Не глупи, друг, – обратился к нему Анджей, – почему ты глупишь?
Юзи бросил взгляд влево и тут же метнулся вправо, направляясь к зазору между двумя машинами. Один из людей Анджея попытался схватить его. Юзи дернул его за запястье и хорошо приложил в висок. Падая, поляк ухватился за Юзи, и, пока тот освобождался, что-то резануло его по ноге. Юзи пнул поляка так, что тот шлепнулся о припаркованную машину, скрючился, и из его руки что-то выпало. Юзи повернулся, чтобы бежать, но было поздно. Его блокировали: Анджей с одной стороны, его второй сообщник с другой. И оба держали по ножу-бабочке.
– Ты глупишь, мой русский друг, – улыбаясь, проговорил Анджей, – посмотри на свою ногу. – Юзи опустил глаза. Порезанная брючина свободно болталась, а на бедре под ней зияла кровавая рана. – Видишь? Бизнес есть бизнес.
Юзи не чувствовал боли, но вид собственной крови привел его в ярость. Как глупо – подставиться под нож ради сотни фунтов, подставиться таким дилетантам. Он потерял сноровку. Но все-таки он удерживал ярость в четких границах, контролировал ее, как в былые времена. Помощник Анджея посмотрел в сторону, и в это мгновение Юзи прыгнул на него, заломил ему руку с ножом и боднул его в нос, на отлично выполнив один из приемов крав-маги. Поляк отшатнулся и неожиданным рывком освободился от хватки. Потом кинулся на Юзи, и тот, едва успев увернуться, послал противника прямиком в стену. Однако нож задел плечо, и там зазияла еще одна рана. Эту Юзи почувствовал. Острая боль, как от пореза бумагой. Боль в ноге он теперь тоже ощущал.
– Твоя жизнь вот-вот оборвется здесь, вдали от дома, – проговорил Анджей. – Спроси себя, стоит ли оно того. Умереть за два стада коров в России.
Его человек стоял, тяжело дыша, и держал нож на уровне горла. Второй уже начинал очухиваться и подниматься на ноги.
– Отдай мне сумку, – сказал Анджей, – или мы возьмем ее у тебя, когда ты будешь истекать кровью, как свинья.
Вдруг между двумя припаркованными машинами возникла фигура. Женщина; изящная и немного отчужденная, как актриса из старого фильма, чересчур эффектная, чтобы быть обычной прохожей. Она посмотрела на Юзи, кивнула.
– О’кей, – медленно произнесла она с американским акцентом, – довольно.
Она скользнула рукой в сумочку «Версаче», и в ладони у нее блеснул пистолет. Юзи сразу его узнал; американский «таурус» 22-го калибра, короткоствольный, барабан на девять патронов, оптимальная проникающая способность. Идеальное оружие для женщины; компактное, элегантное и мощное. И держала она его уверенно, как профессионал.
– Бросайте оружие, – сказала Ева. – И проваливайте. Два раза повторять не буду.
Только теперь Юзи заметил пятерых мужчин, сгруппировавшихся у нее за спиной.
По лицу Анджея пробежало странное выражение – страха, смешанного с восхищением. Он метнул на Юзи взгляд, пробравший того до костей. Казалось, прошла вечность, но Анджей все-таки бросил нож и исчез. Сообщники последовали его примеру. Ева, не опуская пистолета, медленно пошла за ними; ее люди тоже куда-то делись. Юзи понял, что это его шанс – у него были какие-то доли секунды, – и пустился бежать. Он сомневался, что Ева будет его преследовать, ему было все равно, кто она и чего хочет. Смерть была близка, и древний инстинкт гнал его прочь. Он летел со всех ног, резко поворачивая на виражах, а вдали уже завывали полицейские сирены.
6
– Яйца? – переспросил Скрипун. – Какого хрена. Это такой прикол, да?
– Я только что вселился, – ответил Юзи, – мне нужны яйца. Даже одно яйцо. Одно яйцо.
Скрипун бровью не повел.
– Ну да, – сказал он, – я знаю каждого засранца, который переезжает в этот дом. И съезжает с него. Всех до единого. Как тебя звать?
– Томислав. Можешь звать меня Томми.
– Ты ведь не хренов поляк, а?
– Русский. – Юзи сделал паузу и принюхался. – Травка?
Скрипун начал закрывать дверь, бормоча что-то нечленораздельное. Юзи вставил руку в проем.
– Отвали, – сказал Скрипун, – или полицию вызову.
– Не волнуйся ты так, – сказал Юзи. – Слушай, мне просто нужно яйцо. Одно яйцо. И все.
Скрипун перестал давить на дверь и внимательно посмотрел на Юзи.
– Постой-ка, – проговорил он, неуверенно расплываясь в улыбке. – Тебя на хавку пробило, да? Ты обдолбился? А?
Вопреки самому себе Юзи широко улыбнулся. И тогда он впервые услышал, как смеется Скрипун. Это было похоже на щенячий лай.
– Заходи, чувак, – сказал Скрипун, – чувствуй себя как дома, лады? Будут тебе яйца.
– Спасибо, – ответил Юзи, переступая порог и попадая в полумрак, – я готовлю шакшуку[5]. Хочу шакшуку. Ты когда-нибудь пробовал шакшуку?
К приходу Юзи рынок на Инвернесс-стрит закрылся, оставив дорогу непривычно пустой и заброшенной. Сточные канавы были завалены мусором. Юзи не спеша зашагал по булыжнику, пересекая улицу по диагонали. Он помотал головой, чтобы вытряхнуть из нее туман. Было жарко, и кроссовки липли к тротуару. Трава в рюкзаке казалась неестественно тяжелой, как это всегда бывало перед продажей. Бары и рестораны пустовали, но выглядели как на картинке, готовясь к вечеру и новому наплыву посетителей. Юзи снял очки и попытался собраться. Долгие годы он был частью бесчисленных ответственных операций «без права на ошибку», операций, исход которых всегда имел решающее значение. А теперь он нервничал. Его жизни ничто не угрожало, это была прямая продажа, но он нервничал. Чтобы успокоиться, он зажег сигарету, но не докурил и до половины, потому что ему не терпелось попасть на встречу. Бросив окурок в канаву, Юзи шагнул к «Синему павлину».
Когда он переступил порог кафе, к нему подошла девушка в фартуке. Она была очень милой, и он улыбнулся ей. Ему показалось, что она напоминает ему женщину, которую он знал когда-то давно. Она говорила с польским акцентом, и в приливе хмельной щедрости Юзи захотелось купить ей выпивку, купить ей дом и сделать ей предложение. Он опять взял себя в руки и спросил по-русски, здесь ли Анджей. Девушка спросила: вы Томислав Кащеев? Юзи кивнул, и тогда она посмотрела на него по-другому, как будто он был учителем или полицейским. Он заказал скотч. Потом девушка провела его наверх, в служебную комнату.
Казалось, воздуха там вообще не было, и в какой-то миг Юзи решил, что сейчас вырубится. Он был обезвожен. Он повернулся к девушке, чтобы попросить воды, но та исчезла. Комната была квадратной и полутемной. Окна не пропускали ни капли света, стены были затянуты плотной красной тканью. На заднем плане играла выбивавшаяся из общей обстановки музыка – «Металлика». За столом сидело трое мужчин, их стаканы с янтарным пивом сгрудились в центре вокруг свечи. Двое вальяжно откинулись на спинки кресел, а третий – знакомый Скрипуна, Анджей, – сидел подавшись вперед и скрестив на животе руки. Их было плохо видно из-за теней; комнату освещали только свечи. Заметив Юзи, они впились в него пристальным взглядом. Потом жестом подозвали его к себе, и он сел за стол.
– Специальная доставка, – сказал он по-русски.
– Отлично, – на том же языке, но с сильным польским акцентом отозвался Анджей. – Превосходный сервис. Отлично.
– Вечеринка, да? – спросил Юзи, не выпуская из рук рюкзака. – У кого-то день рождения?
– Да, – ответил Анджей, – у одной из моих подружек.
Все засмеялись и выпили.
Юзи зажег сигарету, и никто ничего не сказал. Закончилась одна песня «Металлики», и началась другая. Потом Анджей точно так же закурил и выпустил струю дыма через плечо Юзи. Все рассмеялись. Юзи тайком оценивал их. Хорошо одеты, но чересчур уж старательно. Нет шика. Не уверены в себе. Юзи знал, что дилетанты бывают опаснее профессионалов; от этих людей можно ждать чего угодно. Они в дружелюбном расположении духа, но явно хотят что-то доказать.
– Итак, Томислав, мой друг, – с улыбкой проговорил Анджей. – Давай посмотрим товар.
– Положи деньги на стол, – сказал Юзи.
– Открой сумку, – парировал Анджей.
Юзи опустил руку в рюкзак и достал косяк. Потом бросил его на стол и откинулся на спинку кресла:
– К чему такая спешка? Курните. Бесплатный пробник.
Это как будто разрядило атмосферу. Анджей отложил сигарету и подкурил косяк. Поляки стали передавать его по кругу.
– Не буду тебе врать, Томислав, – улыбнулся Анджей, – хорошей дури ты нам принес. Хорошей, очень хорошей дури.
По-видимому, кроме него, никто не говорил.
– Да, – сказал Юзи, – ваша вечеринка пройдет на ура.
Остальные настороженно на него посмотрели, а Анджей извлек на свет толстый конверт.
Увидев его, Юзи вынул из сумки пакет с травой и положил на стол, не убирая рук. Он испытал странное облегчение, освободив рюкзак. Анджей попытался взять пакет, но Юзи держал крепко.
– Сначала я пересчитаю деньги, – сказал он. – Уверен, ты меня понимаешь, Анджей.
Анджей поджал губы и изобразил косяком приглашающий жест, оставляя в воздухе петли дыма. Потом он хорошо затянулся и подчеркнуто глубоко выдохнул. Остальные засмеялись. Юзи слышал, как у него в кармане звонит телефон. Не обращая внимания, он потянулся к конверту свободной рукой. Возился с ним долго. «Какой же ты лох, – думал Юзи, – долбаный лох. Совсем потерял форму».
– Ну же, не будь таким подозрительным, – сказал Анджей на цветистом русском. – Ты здесь среди друзей, Томислав.
Юзи отпустил пакет с травкой и принялся быстро пересчитывать деньги. Голова плохо соображала, и ему пришлось начать заново. Когда он поднял голову, Анджей держал пакет в руках.
– Здесь только девятьсот, – сказал Юзи, – мы договаривались о тысяче.
– Сотней больше, сотней меньше, – вальяжно бросил Анджей. – У нас намечаются долгосрочные отношения. Не стоит мелочиться. В следующий раз мы заплатим тебе больше. Когда достигнем полного взаимопонимания.
Его товарищи рассмеялись.
– Уговор был о штуке, – сказал Юзи, понимая, что это проверка: если дать слабину сейчас, они будут обдирать его до конца дней. – Либо штука, либо сделка не состоится.
– Ты и этим деньгам должен быть рад, – сказал Анджей, – тысяча это слишком много. Сам знаешь, за эту сумму в степи можно купить стадо коров. Два стада.
Поляки опять засмеялись.
– Не парь меня, – сказал Юзи, – я бизнесом занимаюсь.
– Это всего-навсего сотня фунтов.
– Мне все равно. Не парь меня.
– Не будь придурком, Томислав Кащеев.
Одним движением Юзи выхватил пакет и, вскочив, попятился к двери. Поляки тоже встали. Один из них сплюнул. Юзи бросил на пол деньги и кинулся к ресторану. Теперь там было больше людей, и, вылетая на улицу, он чуть не сбил с ног официантку. Сердце колотилось, и он не мог отделаться от ощущения, что ему нужен еще один косяк. В глубине души он упивался адреналином. Давненько у него не случалось такой встряски.
За углом уже ждали поляки. Они спустились по черной лестнице и перехватили его. Уроды, подумал Юзи. Он вернул им деньги, но этого оказалось недостаточно. Они зашагали к нему в лучах кровавого солнца, которое начинало гаснуть за домами.
– Томислав, – с улыбкой позвал Анджей, – зачем ты так?
Юзи почувствовал, как прежняя холодность растеклась по телу, загорелась во взгляде, и в следующий миг он уже был в состоянии полнейшей боевой готовности. Он вышел на середину дороги, выманивая поляков туда, где они хорошо просматривались. Перед его мысленным взглядом была бутафорская улица пятнадцатилетней давности и деревянные человечки, которые выскакивали ему навстречу в качестве мишеней; старые навыки сами собой всплывали в памяти, и это означало опасность. Снайперы на крышах не сидят, конечно, с чего им там быть? Странно было чувствовать себя безоружным, ножа и того нет. Безрассудно. Прикрытия нет, разумеется, нет. Улицы почему-то совсем опустели. Юзи приготовился умереть. Рубашка липла к телу, а глаза, как у зверя, отслеживали каждое движение врагов. Поляки разошлись веером, Анджей шагал прямо на Юзи, а двое закрывали фланги. По тому, как они двигались, с какой наглостью вышагивали, было ясно, что они дилетанты. Но на их стороне было численное превосходство, а Юзи тормозил из-за травки и вообще потерял форму. Какие-то прохожие остановились в сотне ярдов от них и глазели.
– Не глупи, друг, – обратился к нему Анджей, – почему ты глупишь?
Юзи бросил взгляд влево и тут же метнулся вправо, направляясь к зазору между двумя машинами. Один из людей Анджея попытался схватить его. Юзи дернул его за запястье и хорошо приложил в висок. Падая, поляк ухватился за Юзи, и, пока тот освобождался, что-то резануло его по ноге. Юзи пнул поляка так, что тот шлепнулся о припаркованную машину, скрючился, и из его руки что-то выпало. Юзи повернулся, чтобы бежать, но было поздно. Его блокировали: Анджей с одной стороны, его второй сообщник с другой. И оба держали по ножу-бабочке.
– Ты глупишь, мой русский друг, – улыбаясь, проговорил Анджей, – посмотри на свою ногу. – Юзи опустил глаза. Порезанная брючина свободно болталась, а на бедре под ней зияла кровавая рана. – Видишь? Бизнес есть бизнес.
Юзи не чувствовал боли, но вид собственной крови привел его в ярость. Как глупо – подставиться под нож ради сотни фунтов, подставиться таким дилетантам. Он потерял сноровку. Но все-таки он удерживал ярость в четких границах, контролировал ее, как в былые времена. Помощник Анджея посмотрел в сторону, и в это мгновение Юзи прыгнул на него, заломил ему руку с ножом и боднул его в нос, на отлично выполнив один из приемов крав-маги. Поляк отшатнулся и неожиданным рывком освободился от хватки. Потом кинулся на Юзи, и тот, едва успев увернуться, послал противника прямиком в стену. Однако нож задел плечо, и там зазияла еще одна рана. Эту Юзи почувствовал. Острая боль, как от пореза бумагой. Боль в ноге он теперь тоже ощущал.
– Твоя жизнь вот-вот оборвется здесь, вдали от дома, – проговорил Анджей. – Спроси себя, стоит ли оно того. Умереть за два стада коров в России.
Его человек стоял, тяжело дыша, и держал нож на уровне горла. Второй уже начинал очухиваться и подниматься на ноги.
– Отдай мне сумку, – сказал Анджей, – или мы возьмем ее у тебя, когда ты будешь истекать кровью, как свинья.
Вдруг между двумя припаркованными машинами возникла фигура. Женщина; изящная и немного отчужденная, как актриса из старого фильма, чересчур эффектная, чтобы быть обычной прохожей. Она посмотрела на Юзи, кивнула.
– О’кей, – медленно произнесла она с американским акцентом, – довольно.
Она скользнула рукой в сумочку «Версаче», и в ладони у нее блеснул пистолет. Юзи сразу его узнал; американский «таурус» 22-го калибра, короткоствольный, барабан на девять патронов, оптимальная проникающая способность. Идеальное оружие для женщины; компактное, элегантное и мощное. И держала она его уверенно, как профессионал.
– Бросайте оружие, – сказала Ева. – И проваливайте. Два раза повторять не буду.
Только теперь Юзи заметил пятерых мужчин, сгруппировавшихся у нее за спиной.
По лицу Анджея пробежало странное выражение – страха, смешанного с восхищением. Он метнул на Юзи взгляд, пробравший того до костей. Казалось, прошла вечность, но Анджей все-таки бросил нож и исчез. Сообщники последовали его примеру. Ева, не опуская пистолета, медленно пошла за ними; ее люди тоже куда-то делись. Юзи понял, что это его шанс – у него были какие-то доли секунды, – и пустился бежать. Он сомневался, что Ева будет его преследовать, ему было все равно, кто она и чего хочет. Смерть была близка, и древний инстинкт гнал его прочь. Он летел со всех ног, резко поворачивая на виражах, а вдали уже завывали полицейские сирены.
6
Пятнадцать лет назад, когда Бюро впервые вышло на контакт с Юзи – Адамом, как его звали тогда, – оно выбрало очень подходящий момент. Его родителей ровно год как не было в живых, и ураган, пронесшийся по его жизни после их гибели, уже утих, оставив после себя пустырь. Внутри Адама все обрушилось; обрушилось за долю секунды, которая потребовалась террористу-смертнику в 23-м автобусе, чтобы дернуть за шнур пояса.
Тот телефонный звонок был подобен падению самолета в океан. Мягкий голос в трубке сообщил лишь главные детали, и он сразу понял. Он ушел под воду. Голос шелестел, как прибой. Ему как будто дали под дых, и он очутился на полу, а трубка болталась на проводе у него перед лицом; он чувствовал, что тонет, что его уносит отливом. Он служил в Шайетет-13, самом элитном подразделении военно-морских сил Израиля, известном психологической устойчивостью личного состава; он умел действовать при таком уровне боевого стресса и страха, который других солдат вогнал бы в ступор. Обучение длилось двадцать месяцев. Но к этому его не подготовили. В течение следующего года он научился приспосабливаться, функционировать в состоянии опустошения, быть может, даже эффективнее, чем раньше. Но он так больше и не всплывал на поверхность.
Когда он рос в ничем не примечательном пригороде Тель-Авива, где летом было невыносимо жарко, а зима глумилась над рассчитанными на солнцепек домами, океан всегда был рядом. Адам почти каждый день ходил на берег с одноклассниками; они устраивали барбекю, знакомились с девушками, играли на гитарах, дурачились на волнах, а по пятницам собирались вечером на скале вместе с сотнями других детей и били в барабаны – этот стук походил на биение их общего сердца. Как-то так получилось, что его родители были во всем: в скалах, в небе, в океане. Отец, коренастый, убеленный сединой офицер спецназа, получивший боевые шрамы в 67-м и проблемы со слухом после бомбежек 73-го, научил его плавать и ловить рыбу; по вечерам они играли в пляжный футбол и пили пиво. Мать… да, его мать. Художница, которая рисовала морские пейзажи.
Это было все равно как услышать, что ты больше никогда не увидишь океана.
Адам вернулся в Атлит – секретную базу военно-морского спецназа на укрепленном острове в Средиземном море – на следующее же утро. Но командир отослал его, заставил взять недельный отпуск по семейным обстоятельствам и обратиться к военному психиатру. Как раз в это время, когда дни и ночи сливались для него в бесконечные круги бессонницы, двух человек из его отряда – нет, двух его друзей, его братьев – убили при исполнении операции на побережье Ливана, смешав их кровь с галькой и морской пеной.
Нехама поддерживала его с первой минуты. Она любила его родителей и старалась прятать свое горе, чтобы помочь ему бороться со своим. Возможно, именно тогда между ними прошла трещина. Нехама обратилась ради него в скалу, а он опускался на дно океана, и обратного пути уже не было и не могло быть. С каждым тяжелым месяцем они отдалялись друг от друга; они спали, отвернувшись в разные стороны, они больше не могли смотреть друг другу в глаза. Проявления любви между ними стали редкими и неискренними. Он закрылся от нее, от девушки, которую любил с детства. Он продолжал погружаться, продолжал тонуть, и, когда она протягивала ему руку, через каменный панцирь, через толщу воды, расстояние было непреодолимым.
Поэтому, когда год спустя командир Юзи – Адама – отвел его в сторонку и приказал явиться на военную базу Шалишут, что на окраине Рамат-Гана, причем так, чтобы ни одна живая душа не узнала, чутье подсказало Адаму, что грядут перемены, в которых он нуждался. В которых нуждалась Нехама. Он запер свой М-4 в шкафчике – автомат был слишком тяжелым и громоздким, к тому же при нем оставался «глок» – и, изнывая от влажности, царившей в начале лета, и изнурительной жары, поймал один автобус, потом другой и прибыл в Шалишут точно в назначенное время.
Адама встретил молодой солдат, который провел его к ничем не примечательной двери в глубинах цоколя. Прежде чем постучать, солдат попросил Адама сдать оружие; Адам отказался, но солдат был непреклонен, и в конечном итоге Адам вытащил пистолет и отдал его, рукоятью вперед. Он всегда нервничал, если оставался без оружия. Но, в конце концов, это была военная база. Солдат постучал и открыл перед Адамом дверь, как будто тот был какой-нибудь важной персоной. Потом закрыл дверь за его спиной.
Войдя в комнату, Адам машинально отдал честь, но, к своему удивлению, увидел мужчину средних лет, одетого в гражданское; рубашка с открытым воротом, брюки из полиэстера – он чем-то напоминал кибуцника. Другой мужчина молча сидел за столом, поглядывая на Адама сквозь очки и делая пометки.
– Добро пожаловать, полковник, – сказал первый.
– Спасибо, сэр, – не к месту ответил Адам.
– Сожалею о ваших родителях.
– Прошел год, сэр.
– Год не такой уж долгий срок.
– Смотря для кого.
Мужчина улыбнулся и жестом пригласил Адама сесть.
– Судя по вашему досье, вы быстро продвигаетесь по карьерной лестнице, полковник. Вы хорошо служите своей стране. Верно?
– Шайетет-13 не турбаза, сэр, – сказал Адам, внезапно раздражаясь.
– Разумеется, – ответил мужчина. – Но я хочу рассказать вам, как вы можете служить своей стране еще лучше. Вы открыты для предложений?
– Кто вы?
– Меня зовут Игаль.
– Откуда? Национальная разведка? Шабак?
Мужчина отмахнулся от его вопросов, как от дыма.
– Итак, – сказал он. – Вы открыты для предложений?
– Возможно, сэр, – сказал Адам.
– А Нехама?
– Моя жена Нехама?
– Кто же еще?
– При чем тут моя жена?
– Она открыта для предложений?
– Каких предложений?
Мужчина – Игаль – вздохнул.
– Попытайтесь расслабиться, полковник, – медленно, словно ребенку, сказал он. – Хотите кофе? Сигарету?
Адам покачал головой, хотя нуждался и в том и в другом. Наступила пауза. Он подумывал встать и уйти, но не сделал этого. Человек в углу что-то писал карандашом, и скрип разносился по всей комнате.
– Компьютер выдал ваше имя, – сказал Игаль. – Ваше досье отвечает нашим критериям. Вас выбрали из пятнадцати тысяч возможных кандидатов. – Он посмотрел на собеседника, как будто хотел определить, как на того подействовала последняя реплика, и продолжал: – Наша главная цель защищать евреев по всему миру, – сказал он. – Мы как семья, и мы думаем, что вы можете влиться в эту семью. Разумеется, если вы заинтересуетесь, это будет только начало. Вам нужно будет пройти наши тесты и тому подобное. Мало кто доходит до конца.
– Ясное дело, – отозвался Адам, не умея скрыть привычной иронии.
Игаль бросил на него колючий взгляд и продолжил:
– Подготовка будет проходить в Израиле, но вы не сможете жить дома. Каждые три недели вам будут давать отпуск, чтобы увидеться с семьей. Если – если – вы успешно сдадите все тесты и пройдете подготовку, вам, возможно, придется работать за границей. Родственники не будут ездить с вами. Вы будете видеть их раз в два месяца.
– Сколько времени мы сможем проводить вместе?
– Выходные. Иногда дольше.
– Оплата?
– Немного больше, чем вы получаете сейчас.
– Насколько больше?
– Немного больше, полковник.
Новая порция скрипа от человека в углу.
– Итак, ответьте мне, – проговорил Игаль, аккуратно, параллельно кромке, кладя ручку на стол, – исходя из того, что я вам пока рассказал, вам интересно?
– Исходя из того, что вы мне пока рассказали? Возможно, сэр.
– Хорошо.
Внезапно за стенами комнаты послышались крики, мужские голоса. Адам глянул на Игаля, потом на человека в углу; их глаза были прикованы к двери за его спиной. Проследив за их взглядами, он повернулся, дверь распахнулась, и его сбросили с кресла на пол. Все происходило как в замедленной съемке, Адам видел четкую картинку, прорисованную до малейших подробностей. Возможно, пришло его время; если так, ему все равно. Прогремели выстрелы, и перед глазами Адама мелькнул Игаль, привставший за столом, вздрагивающий от ударов пуль, попадающих ему в грудь. Три человека в масках кружились, как танцоры, треща пистолетами-пулеметами «кольт». Адам повернулся и увидел, как человек в углу тоже получил пулю в грудь и осел в кресле. Стройный силуэт, черная лыжная маска, изящные руки – женские руки – навели пистолет на Адама; он перекатился на бок и вскочил на колени, нащупывая свой «глок». Кобура была пуста. Женщина приблизилась, и Адама больно пнули в стену. У него не было шансов. Голова ударилась о кирпич, и его оглушило. Нападавшие исчезли, так же внезапно, как появились.
Комната плыла перед глазами, потом резкость вернулась. Адам кое-как поднялся на ноги и, зовя на помощь медиков, бросился к Игалю. Тот полусидел-полустоял, опираясь о стол; на груди у него распускались мелкие бутоны крови.
– Игаль, – сказал Адам, – сядьте. Придавите рану.
Игаль выпрямился и посмотрел Адаму в глаза.
– Закройте дверь и присядьте, полковник, – недрогнувшим голосом сказал он.
– Вас ранили, Игаль, слушайте меня. У вас шок.
Ни слова не говоря, Игаль снял белую рубашку кибуцника. Под ней обнаружилась бледно-голубая футболка без единой капли крови.
– Закройте дверь и присядьте, – повторил он.
Адам перевел взгляд на человека в углу. Тот тоже снимал окровавленную рубашку и поднимал блокнот с карандашом. Ошарашенный, Адам захлопнул дверь и сел.
– Я задам вам несколько вопросов, – сказал Игаль. – Сколько было нападавших?
– Это шутка?
– Сколько здесь было людей?
Адам потер глаза ладонями. Он не мог вспомнить, все смешалось, ему нужно было подумать. Его пробивал пот, и все тело дергало от адреналина.
– Я жду ответа, – гаркнул Игаль. – Сколько человек? Во что они были одеты? Какое оружие использовали? Сколько выстрелов сделал каждый? Они что-нибудь говорили друг другу? Ну же, ну. Ладно, пишите в блокноте. У вас шестьдесят секунд, пока я сделаю себе кофе.
Он вышел из комнаты через боковую дверь, а человек в углу с непроницаемым видом продолжил записывать, время от времени поглядывая на Адама. Адам сжал на столе кулаки, мысленно возвращаясь к атаке, прокручивая ее в замедленном режиме, отмечая каждую деталь. Двое мужчин, одна женщина, черные лыжные маски, боевые комбинезоны. Один в черном бронежилете. Двое с «микроузи», один с М-16. Сказать, сколько выстрелов они сделали, невозможно; их оружие было выставлено на полуавтоматический режим; хотя, если подумать, каждый из нападавших выпустил по две очереди, одну в Игаля, другую в человека в углу. Говорили они что-нибудь друг другу? Говорили? Адам отложил ручку и посмотрел вверх, заново переживая весь эпизод, не обращая внимания на пульсирующую боль в голове. Из соседней комнаты донесся звук закипающего чайника. Нужно торопиться. Нападавшие определенно что-то кричали, но что? Что это было? Он мысленно расслабился. Да… В памяти всплывает слово. Слово «обман».
Следом за запахом растворимого кофе в комнате появился Игаль. Он посмотрел на листок Адама, но в лице его не дрогнул ни единый мускул. Зажав губами сигарету, он прикурил от зажигалки «Зиппо».
– Обман? – проговорил он, выпуская дым через нос. – Вы уверены?
– Да, – сказал Адам, – все верно.
– Женщина? Среди них была женщина? Вы с ума сошли?
– Я видел ее собственными глазами.
– Возможно, вы ошиблись.
– Ошибки нет.
Игаль передал бумагу мужчине в углу, тот внимательно ее прочел и закивал.
– Поздравляю, полковник, – сказал вдруг Игаль, – вы прошли первую стадию. Теперь вы должны принять важное решение. С этой минуты пути к отступлению закрываются. Это тяжелая и опасная работа, в основном за границей. Подумайте об этом. Если вам неинтересно, так и скажите, и мы никогда больше вас не побеспокоим. Если вы заинтересованы – серьезно заинтересованы, – приходите завтра по адресу, указанному на этой карточке. Восемь ноль-ноль. Не опаздывайте. После каждого этапа тестов мы будем звонить вам и сообщать результаты. Прошли тест успешно – мы объясняем подробности нового этапа. Провалились – разговор окончен. Второго шанса не будет. О’кей?
– Один вопрос, – сказал Адам, поднимаясь, чтобы уходить, – из какой вы организации?
Игаль смерил его холодным взглядом и затянулся сигаретой.
– Восемь ноль-ноль, – сказал он. – Если вы серьезно настроены.
С этими словами он покинул комнату. Следом вышел его коллега. Адаму отдали его «глок» и выпроводили из комплекса Шалишут на палящий солнцепек. Только на обратном пути на базу Атлит, сидя в автобусе и прикрывая глаза от слепящих лучей, Адам заметил, что волосы у него на затылке схватились коркой крови.
Тот телефонный звонок был подобен падению самолета в океан. Мягкий голос в трубке сообщил лишь главные детали, и он сразу понял. Он ушел под воду. Голос шелестел, как прибой. Ему как будто дали под дых, и он очутился на полу, а трубка болталась на проводе у него перед лицом; он чувствовал, что тонет, что его уносит отливом. Он служил в Шайетет-13, самом элитном подразделении военно-морских сил Израиля, известном психологической устойчивостью личного состава; он умел действовать при таком уровне боевого стресса и страха, который других солдат вогнал бы в ступор. Обучение длилось двадцать месяцев. Но к этому его не подготовили. В течение следующего года он научился приспосабливаться, функционировать в состоянии опустошения, быть может, даже эффективнее, чем раньше. Но он так больше и не всплывал на поверхность.
Когда он рос в ничем не примечательном пригороде Тель-Авива, где летом было невыносимо жарко, а зима глумилась над рассчитанными на солнцепек домами, океан всегда был рядом. Адам почти каждый день ходил на берег с одноклассниками; они устраивали барбекю, знакомились с девушками, играли на гитарах, дурачились на волнах, а по пятницам собирались вечером на скале вместе с сотнями других детей и били в барабаны – этот стук походил на биение их общего сердца. Как-то так получилось, что его родители были во всем: в скалах, в небе, в океане. Отец, коренастый, убеленный сединой офицер спецназа, получивший боевые шрамы в 67-м и проблемы со слухом после бомбежек 73-го, научил его плавать и ловить рыбу; по вечерам они играли в пляжный футбол и пили пиво. Мать… да, его мать. Художница, которая рисовала морские пейзажи.
Это было все равно как услышать, что ты больше никогда не увидишь океана.
Адам вернулся в Атлит – секретную базу военно-морского спецназа на укрепленном острове в Средиземном море – на следующее же утро. Но командир отослал его, заставил взять недельный отпуск по семейным обстоятельствам и обратиться к военному психиатру. Как раз в это время, когда дни и ночи сливались для него в бесконечные круги бессонницы, двух человек из его отряда – нет, двух его друзей, его братьев – убили при исполнении операции на побережье Ливана, смешав их кровь с галькой и морской пеной.
Нехама поддерживала его с первой минуты. Она любила его родителей и старалась прятать свое горе, чтобы помочь ему бороться со своим. Возможно, именно тогда между ними прошла трещина. Нехама обратилась ради него в скалу, а он опускался на дно океана, и обратного пути уже не было и не могло быть. С каждым тяжелым месяцем они отдалялись друг от друга; они спали, отвернувшись в разные стороны, они больше не могли смотреть друг другу в глаза. Проявления любви между ними стали редкими и неискренними. Он закрылся от нее, от девушки, которую любил с детства. Он продолжал погружаться, продолжал тонуть, и, когда она протягивала ему руку, через каменный панцирь, через толщу воды, расстояние было непреодолимым.
Поэтому, когда год спустя командир Юзи – Адама – отвел его в сторонку и приказал явиться на военную базу Шалишут, что на окраине Рамат-Гана, причем так, чтобы ни одна живая душа не узнала, чутье подсказало Адаму, что грядут перемены, в которых он нуждался. В которых нуждалась Нехама. Он запер свой М-4 в шкафчике – автомат был слишком тяжелым и громоздким, к тому же при нем оставался «глок» – и, изнывая от влажности, царившей в начале лета, и изнурительной жары, поймал один автобус, потом другой и прибыл в Шалишут точно в назначенное время.
Адама встретил молодой солдат, который провел его к ничем не примечательной двери в глубинах цоколя. Прежде чем постучать, солдат попросил Адама сдать оружие; Адам отказался, но солдат был непреклонен, и в конечном итоге Адам вытащил пистолет и отдал его, рукоятью вперед. Он всегда нервничал, если оставался без оружия. Но, в конце концов, это была военная база. Солдат постучал и открыл перед Адамом дверь, как будто тот был какой-нибудь важной персоной. Потом закрыл дверь за его спиной.
Войдя в комнату, Адам машинально отдал честь, но, к своему удивлению, увидел мужчину средних лет, одетого в гражданское; рубашка с открытым воротом, брюки из полиэстера – он чем-то напоминал кибуцника. Другой мужчина молча сидел за столом, поглядывая на Адама сквозь очки и делая пометки.
– Добро пожаловать, полковник, – сказал первый.
– Спасибо, сэр, – не к месту ответил Адам.
– Сожалею о ваших родителях.
– Прошел год, сэр.
– Год не такой уж долгий срок.
– Смотря для кого.
Мужчина улыбнулся и жестом пригласил Адама сесть.
– Судя по вашему досье, вы быстро продвигаетесь по карьерной лестнице, полковник. Вы хорошо служите своей стране. Верно?
– Шайетет-13 не турбаза, сэр, – сказал Адам, внезапно раздражаясь.
– Разумеется, – ответил мужчина. – Но я хочу рассказать вам, как вы можете служить своей стране еще лучше. Вы открыты для предложений?
– Кто вы?
– Меня зовут Игаль.
– Откуда? Национальная разведка? Шабак?
Мужчина отмахнулся от его вопросов, как от дыма.
– Итак, – сказал он. – Вы открыты для предложений?
– Возможно, сэр, – сказал Адам.
– А Нехама?
– Моя жена Нехама?
– Кто же еще?
– При чем тут моя жена?
– Она открыта для предложений?
– Каких предложений?
Мужчина – Игаль – вздохнул.
– Попытайтесь расслабиться, полковник, – медленно, словно ребенку, сказал он. – Хотите кофе? Сигарету?
Адам покачал головой, хотя нуждался и в том и в другом. Наступила пауза. Он подумывал встать и уйти, но не сделал этого. Человек в углу что-то писал карандашом, и скрип разносился по всей комнате.
– Компьютер выдал ваше имя, – сказал Игаль. – Ваше досье отвечает нашим критериям. Вас выбрали из пятнадцати тысяч возможных кандидатов. – Он посмотрел на собеседника, как будто хотел определить, как на того подействовала последняя реплика, и продолжал: – Наша главная цель защищать евреев по всему миру, – сказал он. – Мы как семья, и мы думаем, что вы можете влиться в эту семью. Разумеется, если вы заинтересуетесь, это будет только начало. Вам нужно будет пройти наши тесты и тому подобное. Мало кто доходит до конца.
– Ясное дело, – отозвался Адам, не умея скрыть привычной иронии.
Игаль бросил на него колючий взгляд и продолжил:
– Подготовка будет проходить в Израиле, но вы не сможете жить дома. Каждые три недели вам будут давать отпуск, чтобы увидеться с семьей. Если – если – вы успешно сдадите все тесты и пройдете подготовку, вам, возможно, придется работать за границей. Родственники не будут ездить с вами. Вы будете видеть их раз в два месяца.
– Сколько времени мы сможем проводить вместе?
– Выходные. Иногда дольше.
– Оплата?
– Немного больше, чем вы получаете сейчас.
– Насколько больше?
– Немного больше, полковник.
Новая порция скрипа от человека в углу.
– Итак, ответьте мне, – проговорил Игаль, аккуратно, параллельно кромке, кладя ручку на стол, – исходя из того, что я вам пока рассказал, вам интересно?
– Исходя из того, что вы мне пока рассказали? Возможно, сэр.
– Хорошо.
Внезапно за стенами комнаты послышались крики, мужские голоса. Адам глянул на Игаля, потом на человека в углу; их глаза были прикованы к двери за его спиной. Проследив за их взглядами, он повернулся, дверь распахнулась, и его сбросили с кресла на пол. Все происходило как в замедленной съемке, Адам видел четкую картинку, прорисованную до малейших подробностей. Возможно, пришло его время; если так, ему все равно. Прогремели выстрелы, и перед глазами Адама мелькнул Игаль, привставший за столом, вздрагивающий от ударов пуль, попадающих ему в грудь. Три человека в масках кружились, как танцоры, треща пистолетами-пулеметами «кольт». Адам повернулся и увидел, как человек в углу тоже получил пулю в грудь и осел в кресле. Стройный силуэт, черная лыжная маска, изящные руки – женские руки – навели пистолет на Адама; он перекатился на бок и вскочил на колени, нащупывая свой «глок». Кобура была пуста. Женщина приблизилась, и Адама больно пнули в стену. У него не было шансов. Голова ударилась о кирпич, и его оглушило. Нападавшие исчезли, так же внезапно, как появились.
Комната плыла перед глазами, потом резкость вернулась. Адам кое-как поднялся на ноги и, зовя на помощь медиков, бросился к Игалю. Тот полусидел-полустоял, опираясь о стол; на груди у него распускались мелкие бутоны крови.
– Игаль, – сказал Адам, – сядьте. Придавите рану.
Игаль выпрямился и посмотрел Адаму в глаза.
– Закройте дверь и присядьте, полковник, – недрогнувшим голосом сказал он.
– Вас ранили, Игаль, слушайте меня. У вас шок.
Ни слова не говоря, Игаль снял белую рубашку кибуцника. Под ней обнаружилась бледно-голубая футболка без единой капли крови.
– Закройте дверь и присядьте, – повторил он.
Адам перевел взгляд на человека в углу. Тот тоже снимал окровавленную рубашку и поднимал блокнот с карандашом. Ошарашенный, Адам захлопнул дверь и сел.
– Я задам вам несколько вопросов, – сказал Игаль. – Сколько было нападавших?
– Это шутка?
– Сколько здесь было людей?
Адам потер глаза ладонями. Он не мог вспомнить, все смешалось, ему нужно было подумать. Его пробивал пот, и все тело дергало от адреналина.
– Я жду ответа, – гаркнул Игаль. – Сколько человек? Во что они были одеты? Какое оружие использовали? Сколько выстрелов сделал каждый? Они что-нибудь говорили друг другу? Ну же, ну. Ладно, пишите в блокноте. У вас шестьдесят секунд, пока я сделаю себе кофе.
Он вышел из комнаты через боковую дверь, а человек в углу с непроницаемым видом продолжил записывать, время от времени поглядывая на Адама. Адам сжал на столе кулаки, мысленно возвращаясь к атаке, прокручивая ее в замедленном режиме, отмечая каждую деталь. Двое мужчин, одна женщина, черные лыжные маски, боевые комбинезоны. Один в черном бронежилете. Двое с «микроузи», один с М-16. Сказать, сколько выстрелов они сделали, невозможно; их оружие было выставлено на полуавтоматический режим; хотя, если подумать, каждый из нападавших выпустил по две очереди, одну в Игаля, другую в человека в углу. Говорили они что-нибудь друг другу? Говорили? Адам отложил ручку и посмотрел вверх, заново переживая весь эпизод, не обращая внимания на пульсирующую боль в голове. Из соседней комнаты донесся звук закипающего чайника. Нужно торопиться. Нападавшие определенно что-то кричали, но что? Что это было? Он мысленно расслабился. Да… В памяти всплывает слово. Слово «обман».
Следом за запахом растворимого кофе в комнате появился Игаль. Он посмотрел на листок Адама, но в лице его не дрогнул ни единый мускул. Зажав губами сигарету, он прикурил от зажигалки «Зиппо».
– Обман? – проговорил он, выпуская дым через нос. – Вы уверены?
– Да, – сказал Адам, – все верно.
– Женщина? Среди них была женщина? Вы с ума сошли?
– Я видел ее собственными глазами.
– Возможно, вы ошиблись.
– Ошибки нет.
Игаль передал бумагу мужчине в углу, тот внимательно ее прочел и закивал.
– Поздравляю, полковник, – сказал вдруг Игаль, – вы прошли первую стадию. Теперь вы должны принять важное решение. С этой минуты пути к отступлению закрываются. Это тяжелая и опасная работа, в основном за границей. Подумайте об этом. Если вам неинтересно, так и скажите, и мы никогда больше вас не побеспокоим. Если вы заинтересованы – серьезно заинтересованы, – приходите завтра по адресу, указанному на этой карточке. Восемь ноль-ноль. Не опаздывайте. После каждого этапа тестов мы будем звонить вам и сообщать результаты. Прошли тест успешно – мы объясняем подробности нового этапа. Провалились – разговор окончен. Второго шанса не будет. О’кей?
– Один вопрос, – сказал Адам, поднимаясь, чтобы уходить, – из какой вы организации?
Игаль смерил его холодным взглядом и затянулся сигаретой.
– Восемь ноль-ноль, – сказал он. – Если вы серьезно настроены.
С этими словами он покинул комнату. Следом вышел его коллега. Адаму отдали его «глок» и выпроводили из комплекса Шалишут на палящий солнцепек. Только на обратном пути на базу Атлит, сидя в автобусе и прикрывая глаза от слепящих лучей, Адам заметил, что волосы у него на затылке схватились коркой крови.